...Откуда эти шаркающие звуки? Этот шёпот. В чём дело? Где он? Среди людей... да, людей, не духи же это расшептались! Почему их не выгонят? Наконец он может отдохнуть, отключиться от всего и всех, от этого мира – и пожалуйста... Ну наконец... тишина.
...Странное чувство... никогда ещё ему не было так спокойно... почему вдруг?... А ведь ещё только недавно - как он мучился, как задыхался, хрипел, как разрывалась от боли грудь, раскалывалась от боли голова! А сейчас – какая тишина! Никогда ещё ему не было так... нет, было. Было. Как же он мог забыть? Тогда, в Потсдаме. На конференции. В ночь перед заседанием. Тогда он тоже вот так... отключился... такое же чувство. А вот слышал всё - и ясность в голове была. Слышал, как врачи говорили "клиническая смерть! клиническая смерть! быстрее!" - а он думал: "Идиоты! Не понимают, как ему хорошо! Какая к чёрту смерть!" Вот и сейчас... но врачей, как будто не слышно... Впрочем, что ему беспокоиться: сделают всё, что надо.
…Что это было тогда, что всё слышало? Что продолжало думать? Душа? Для чего тогда тело, если душа всё может? ...И опять это шарканье... Где он? Где он? Впрочем, не всё ли равно - ему так хорошо...
...А, вот! …Какая музыка! Какое спокойствие и вместе с тем - величие! Какая глубина постижения жизни! Гений Чайковский, гений. Погибни всё, что он написал, кроме этой Шестой – всё равно остался бы в памяти навеки.
...Отличный звук был у этой его радиолы. Черчилль подарил! Старая лиса Черчилль. Знал, что подарить. Умён был... И хитёр. А всё-таки Его, Сталина, не обманул. Ума не хватило. Стратегического ума. У них у всех его не хватило. Того самого ума, которым он, Сталин, наделён в избытке. На десятерых хватит.
…Почему вдруг Черчилля вспомнил? Ах, да. Звучание радиолы...
…Эта симфония. Всегда слушал её в одиночестве. …Одиночество. Любил его и... боялся? Чего боялся? Чего ему было бояться? Кого? ...Нет, бояться нужно. Всегда. Впрочем... бояться – неверное слово, неточное. Опасаться – вот это точное слово. Точное. Опасаться.
…Сбиваешься, Коба! Почему опять сбился на другое? Это что – старость? Думал о радиоле, и...
…Какая музыка! Слушать бы её и слушать! Как тогда, в первые дни после войны, когда он мог позволить себе отвлечься, и, отогнав охрану в дальнюю комнату, включал радиолу, ставил пластинку с этой музыкой, садился и слушал, не скрывая слёз. Вот это место, что сейчас идёт – оно всегда трогало особенно. ...Почему плакал? Грузию напоминало?
Но почему? Что общего? Хотя... эта печаль, глубина постижения жизни... Урмули его родного Картли… Цинцкаро... Гапринди, шаво мерцхало... Даигвианес... Да, тут что-то есть. Есть.
…Грузия. Которую не забывал... Которую любил. Да, любил! Как это у Лермонтова? - "Люблю Отчизну я, но странною любовью". Замечательно сказано. Точно. Как будто о нём, о Сталине. О его любви к Грузии. Ведь это он показал её тогда. Всей стране показал! Декада. Театральные спектакли. Оперы. Поэзия. Переходящий все границы восторг. ...Как давно это было, а он помнит всё. И как он их принимал в Кремле, и как, сидя в его машине между двумя княжнами – остались, остались со своим княжеским сознанием, ничего не помогло! – улыбнулся себе: вот Сосо, видишь чего достиг.
…Да, писал себя русским, да, говорил – родной язык. Так было нужно, да и потом – кто из его челяди, русский по рождению, знал язык так, как знал он, Сталин. … Но разве убил он в себе грузина? Кого призвал он к себе на исповедь, перед кем исповедовался? Грузина призвал он к себе. Перед ним стал на колени... Ему каялся в своих грехах...
Каялся... А призвала его к покаянию всё же эта… его пианистка. Как будто забыла, кто перед ней! Но он сказал тогда: Не трогать! И не тронут. Как не тронули этого... небожителя. Он так и распорядился тогда: "Не трогайте этого небожителя".
…Всё-таки как это хорошо – отдыхать. Отключиться от всего. Разве Ему не нужен отдых? Не полагается? …Кстати, где эта его челядь, эта каменная жопа Моллотов, этот шут Мыкита? Где этот его компатриот в пенснэ – единственный, кого он опасался? Куда они все подевались? ...Ах да, их не пускают к нему. Правильно не пускают! Товарищ Сталин отдыхает. Его нельзя беспокоить. Только один раз посмели его побеспокоить, разбудили. Когда началась война... Идиот Гитлер! Какого дьявола он начал эту войну? Ведь проиграл же её, просрал! Ему проиграл, Сталину! Как он сказал тогда об этом болване: "Как авантюрист поднялся он на историческую сцену и как авантюрист покинул её!"
…Но вот, сейчас оно идёт, это место... Тихо, в вышине начинают плакать скрипки... Этот тихий хор... Прощальный...
Почему он в первый раз в мажоре? Ясно, почему: окидываешь взглядом мир, в котором ты был гостем. Цутисопели - какое точное слово! Такое же точное, как гардаицвала. гарда - ицвала. Чёрт возьми, его соотечественники умели сказать точно – когда хотели. … Когда хотели. Когда не утопали в многословии. Вот чего он терпеть не мог, так это многословия!
...Опять сбиваешься, Коба! Что это с тобой сегодня? О чём я... Да, эта тема. Когда она во второй раз звучит, уже в миноре - ты уже уходишь навсегда... Мир плачет по тебе. …Как когда-нибудь мир будет плакать по Нём. По своему Вождю. По Нему, Сталину.
... Плакать? Да почему же - плакать? Он что - может умереть? Он, Сталин - умереть?!! "Мица тависас моитховс"? ...Какого чёрта это пришло ему сейчас в голову? Умереть – он?!
На кого он оставит этот народ? Которому он дал Величие. Сознание, что он - самый могущественный. Что его будут бояться все! "Отсель грозить мы будем шведу". Верные слова! Велик был Пётр! Огнём боярскую волю выжег! Сына не пожалел! А всё ж – недорубил Петруха. И Империю Третий Рим построить не сумел. Ушёл, а потомки сразу на себя одеяло тянуть стали. Чехарда ****ей! Ни власти, ни Империи. Ничего. Пока Екатерина не пришла. Великая была женщина. Самодержица. А всё же и она настоящую Империю построить не смогла. Передок подвёл! Баба, ничего не поделаешь!
Нет, никто из них не сумел эту страну Страной сделать. ...Ильич! Да, как же! Единственное, что после себя оставил – разруху и пятнадцать миллионов мёртвых крестьян. И этот идиотский НЭП. Который, не сверни я его тогда, свернул бы нам всем шею... Нет, настоящую Страну построил он, Сталин! Кого ещё в истории называли Отец Народов! Великий Учитель! ...Как это они пели: "Спасибо, великий Учитель."
...Вот опять это место, уже в миноре... Приглушённо плачут скрипки...
…И опять этот чёртов шёпот, опять шарканье! Что это - люди вокруг? В чём дело? Кто пустил? Ну вот, стоило Ему отключиться, как всё вразнос пошло...
Идиоты, подите прочь, не мешайте Ему слушать музыку.
...Опять шарканье ног! И... Что?? "Отец! На кого нас оставил?" Кто кого оставил, идиоты? Кто кого оставил! Нет, хватит отдыхать. Сейчас он встанет и... впрочем, это такое счастье – лежать, не двигаясь...
…Что-о?? Почему прервали музыку, болваны! Что-то испортилось? Вечно у них что-то портится. А может быть… Враги? Вредительство? Здесь, рядом с ним? Здесь?!!
Ничего, он, Сталин, во всём разберётся. Этот Игнатьев... мелкая душонка. Отца родного зарезать готов, только чтобы выслужиться. Лакей! Впрочем – разве один он? Но он ещё и дела не знает! Болван! С врачами не справился! Нет, надо его заменять! Но кем? Абакумов сидит. Правильно сидит! Этот... как его, который его заложил? Ах да, Рюмин! Нет, этот вообще костолом, да и мерзавец к тому же... Опять призывать его, эту кобру в пенснэ? Опять?! …Впрочем, подождём, может быть Игнатьев справится...
…До сих пор – тишина. Музыку так и не доиграли, негодяи. А он так любил этот финал! Последние такты. Последнее утешение. Уход. В глубину?... В никуда?... Или... или... туда? В… чистилище?
Чистилище... ад – верил он в это? Верил, наверное! Иначе не звал бы священника - какая благородная была у него внешность! Земляк его был. Этот – не боялся. Не трясся. Хотя все остальные тряслись. А этот – не боялся. Защищённым себя чувствовал? Проводником воли божьей? А другие – что, не были ими? А боялись, тряслись от страха. А вот этот - нет. Прямо в глаза смотрел. …Четыре раза он, Сталин, стоял на коленях перед... перед кем? Перед Богом? Перед... нет, перед людьми - нет! Нет! Не в чем ему было каяться! И перед своими – не в чем.
…Свои! Для скольких из этих своих он так и остался "Сосо, им Кекес швили"? Да, да, писали "диди белади", кричали "Слава Сталину", может, и гордились, а думали... Кто называл его исчадьем ада? Сатаной? Разве этот народ был государственным народом? Разве он мог стать ему опорой? Нет! Нет! Он, был... русским Царём. РУССКИМ. И уж потом – Отцом всех народов. … Забавно вспомнить: как-то попросил артистов – не каких-нибудь заштатных актёришек, а больших, настоящих – спеть в его честь "Боже, Царя храни" – и что, не спели? Спели! Не из страха спели – из любви!
А эти, его компатриоты – спели бы? Нет! Предпочитали отделываться "Гапринди, шаво мерцхало" – любимая, мол, песня Вождя. Стихи писали – да. Это не отнимешь. Уже и в колыбели поэты. …И он писал стихи. Какой-то идиот перевёл их, другой захотел на Сталинскую премию представить. Вот была бы потеха – товарищ Сталин получает Сталинскую премию! Идиоты! Не сообразили: Он – выше всех премий. Выше всех званий. ...Генералиссимус – нужно было это ему, как же! Принял, потому что понял: народу нужно! Символу внешность нужна.
...Ну вот опять, опять это шарканье ног, кто-то взрыднул - когда же это кончится? На дадут отдохнуть! Охрана совсем распустилась. Зря прогнал этого толстого дурака Власика, зря. Всё же он охрану в узде держал...
И опять это "на кого нас оставил?" Кто оставил? Кого оставил? Что, совсем с ума посходили? ...Чёрт возьми, эта возня не даёт ни на чём сосредоточиться, мысли текут, как и куда хотят. Гнать! Всех выгнать! Всех!! До единого человека!! Слышите Вы!!! ...Никакого ответа. Погодите, Вы не знаете ещё товарища Сталина. Все пойдут под расстрел – и этот его новый начальник охраны, и все его люди. Все! До единого! ...Как он устал от всего за эти годы...
Что-о-о??? "Умер"? Кто – умер? Он – умер? А если... если это правда? Если – правда? Это значит, что... Что хозяевами страны станут они? Эта его челядь? Мыкита, о голову которого он как-то свою трубку выбил? Разъевшаяся жаба Маленков? Или эта фанатичная глиста в очках, этот Победоносцев с партбилетом в кармане?
Идиоты! Слепые котята! Что они могут без Него? Эта страна выплюнет их, не прожевав! Ей нужен Вождь! Вождь! Символ могущества. Символ будущего. Символ страха. И он, Сталин, стал им! Един в трёх лицах. Как тот, которому его заставляли поклоняться в семинарии – тот, в которого он, втайне от себя, верит до сих пор.
...Един в трёх лицах - да! Бог-провидец. Бог карающий. И Бог... прощающий? Да. Разве не было таких, которым он, Сталин, простил их прегрешения? Кому он простил бы, если бы они не продолжали сопротивляться ему? Не Сосо. Не Иосифу Виссарионовичу – Сталину!
...Разве не предлагал он этому болтуну, этому Бухарчику: Уезжай! И что? Остался! Упрямец. Гордость помешала? Как же – теоретик партии! Что ж – полезай под нож. ...Ха-ха, неплохой каламбур получился. Жаль, что его уж никто не услышит... Хотя, почему не услышит? Кто-то говорил ему, что голос души человеческой и после смерти слышен... Стоп, стоп! Какая смерть, о чём он говорит? Разве он, Сталин - умер? Нет, идиоты, нет! Товарищ Сталин не может умереть. Он… отдыхает. Давно пора! Атланты, что на своих плечах какой-нибудь дом держат, и то устают, а он, на плечах которого вся эта огромная страна – как же должен устать он!
...Ну наконец-то - музыка. Шопен. Траурный марш. Его он любил тоже, но всё-таки не так, как финал Шестой. Интересно, кто играет? Его пианистка? ...Нет, нет, не она. Её я бы узнал сразу. Тогда кто? Гилельс? Как он его называл? ... "Моё рыжее золото". Да, кажется он.
...Чёрт вас побери, что вы опять делаете? Опять прервалась музыка. Что за прерывания? За такое дело на правительственном концерте всех бы в лагерь послали. А тут – музыка предназначена Ему – и такое?! Головотяпы? Вредители?
...Кто это шепчет: "Светлана пришла, Светлана"? Светлана? То есть как? Ведь он запретил ей появляться без звонка, а о звонке ему ничего не докладывали. Чёрт знает что! Совсем распустилась!
Господи, как надоели ему эти её своды-разводы. Ни ума, ни серьёзности. Эх, не повезло ему с детьми, не повезло! Не улыбнулась судьба ему, мцаред дасцина бедма. С семьёй не повезло. Со второй женой, с этой дурой, которая ничего не понимала, а потом пустила себе пулю в грудь. Предала его! С детьми не повезло. Яков слабаком был, спасибо хоть, что отца не опозорил. Что и говорить – уже когда доложили: в плен попал, ясно было: не вернётся. Что было делать – лейтенанта на фельдмаршала менять? Пожертвовал сыном. Бросил в огонь войны. А что – других не бросал? Знал, что погибнут. Тысячами бросал. Десятками, сотнями тысяч. И своих не пожалел. Триста тысяч грузин в землю легли – простят они ему? А что – русские не легли? И ничего. Простили. А эти? ...Да, не получилось с детьми. Почему так? Вот у Лаврентия – семья, сын. Был бы у него такой! Не повезло!
...Говорят, что Светлана к нему тянется? Или... или он к ней? В семью к Сталину лезут?! Руки обрублю!
...Ага, сейчас Бетховен зазвучал. Великая музыка. Он любит её тоже, но... что это за парад похоронных маршей? Надоело! Прекратите! Слышали вы, мерзавцы? Прекратите! Немедленно! ... вот. Прекратили.
...Что... что это такое с ним? Его... поднимают? Зачем? Нехватало ещё, чтобы его качать начали! Ослы! Оставьте меня в покое! Оставьте меня в покое! ...Всё-таки подняли. Оставь... но почему его так качает? Почему так качает? …И опять, опять похоронный марш. Не надоело? Ему надо...
…Что-о?! Гроб с товарищем Ста...
Значит, правда. Правда. Его уже - нет. Нет?! Как - нет? А кто же тогда слушал эти похоронные марши? Кто же всё это время думал, вспоминал, размышлял? Его... душа? Душа...
Что она есть – д ша? А есть ведь, есть! В это он верил тоже. Втайне от всех. Втайне от себя. И вот сейчас эта душа… прощается с телом. А может быть, вообще с миром? Который – стоит только пройти положенному году – забудет о нём? Забудет, чтобы дать дорогу швали, что ползала у его ног при жизни и сейчас, неся его гроб, уже втайне радуется? Радуется – зная, что миллионы людей, простых людей оплакивают его уход? Радуется, чтобы отомстить ему, надругаться над его памятью за страх, что всё это время ходил за ними по пятам?
Нет, мерзавцы, нет! Он, Сталин, не уйдёт от вас. И люди - тысячи и тысячи, и тысячи - будут носить его портреты, и клясться его именем, и ожидать его нового прихода в этот мир, а пока - стоять в очереди, чтобы взглянуть на него – не на ту сморщенную куклу, что лежит рядом с ним, а на него, Сталина. Вождя. Отца. Учителя. Провидца. Указателя Пути. Символа Величия.
...Но... почему ему вдруг стало так страшно, почему? В чём дело, в чём? ...А, вот оно! Да. Умер, не причастившись. Не успел. Богу покаяться не успел. К Богу обратиться – как он обращался, когда маленьким был: "Дидеба шенда, гмерто, дидеба шенда! Гесмис чеми, гмерто? Гесмис шени соселос хма? Шемицхале, упало, шемицхале!" Может, услышал бы его Бог, и простил бы ему – кто знает? Но – поздно. Поздно Всё.