Танина тайна
— Прусь по грунтовке. Ночь и лес вокруг. А она заиндевела и дурит: то подсечёт, то в лоб закатит. Но боли не чувствую — злой и пьяный. Держусь только за след от протектора: чёрный на белом он и в темноте светит. —
Серега разлил портвейн, заглотил.
— Наконец, упёрся в «Газон». Белые тела на заднем сидении: Танька с лысым доктором. Грохнуло стекло, кровь, крик, мат. И кулаки стучали: по костям глухо, по женскому — мягко… В больницу сам их отвёз, благо оба они там и работали. Побои средней тяжести, в общем.
Я сидел и слушал, пить уже не мог.
Раньше Серёга в город всегда с друзьями приезжал: весёлый и красивый. На Дениса Давыдова похож, только не такой гладкий, как на картине. И в подпитии всегда стихами говорил:
«Вот я еду в Сыктывкар купить запчасти для больницы.
На самом деле сон мне снится, что я напьюсь — и весь базар.
И всю дорогу буду спать, и ничего я не увижу.
Как золотятся вдоль шоссе берёзы и горят осины…»
Короче — гекзаметр, про рэп тогда ещё не слыхали.
На деревенских посиделках такой слог односельчан сильно напрягал. Ведь вскоре после мутного словесного извержения Серёга начинал бить посуду и оппонентов, крушить мебель и другие устои сельского общежития.
Унять бойца могли только двое-трое из самого близкого круга. С ними он обычно и приезжал в город.
Самым примечательным был Иван. Он был постарше и поопытнее. В голове носил причудливую смесь йоги, буддизма, восточных единоборств и нетрадиционной медицины. Как-то на пляже после сеанса улучшения погоды Иван лично для меня провёл урок очень хитрой гимнастики.
Сломить естественный скепсис решил с помощью любимого ученика:
— Серёга, помнишь, у тебя тёща давлением маялась. Мы её ещё долго так тренировали. Ну и как теперь?
— Всё нормально. Инсульт.
Друзья считали Ваню своим Гуру. Так оно и было на тот момент. А всё дело в Афгане.
Отданный интернациональный долг оставил в их душах такую пустоту, что Ванины проповеди, тренировки и медитации были для мужиков настоящим откровением.
На наших «философских вечерах» Серёга никогда не вспоминал ни о войне, ни о молодой жене. Под портвейн базарили о смыслах.
Хотя жена его Татьяна была настоящей красавицей. Встречаются в нашей глубинке такие лица.
Прямо из эпохи возрождения заносит их в Парму. И здесь — без Венецианского глянца — становятся они строже, тоньше и живее. В общем, «хороша была Танюша…»
Так что свадьба вышла на загляденье: герой-афганец в аксельбантах и при гитаре; невеста красоты неописуемой; стол ломится от яств. И я там был. И вот поди ж ты…
— Понимаешь, ведь Там её письма, мои письма — это всё, что было, кроме грязи, крови, смертей, дури и водки. Сидишь «на точке» ночью… Короче, вернулся, пробухался и — в ЗАГС.
А потом… Я ведь ни жизни не видел, ни баб, ни людей нормальных. Вот Ваньке спасибо, хоть малость мозги вправил. А любовь? Есть же она где-то?
А она — учительница. Книги, уроки, всё ходит, думает о чём-то… А о чём? Ну и что, что Танька красивее? Про неё-то я всё и так знаю. Короче, стал и я думать. О Ней. Стихи писать… Хоть и не было у нас ничего. Дом строю или стол стругаю, а сам — думаю. Потом нажрусь и гоняю козлов по деревне. Знаешь, как там меня боятся? Вот тут всех держу…
А тогда меня как толкнуло что-то. Пьяный был в жопу, а след на дороге разглядел. Зачем попёрся? Я теперь почти и не помню ничего. Доктора этого лысого ещё неделю гонял. Он потом долго лечился. Три года дали условно, хоть заявы никто и не подавал. Участковый постарался за старые грехи…
Короче, простил я её. А чё не простить? Кровью смыл… Да и пацанов вон уже двое барахтаются. Дом строить надо. Спросил только:
— На хрен тебе этот лысый козёл сдался?
— Отомстить хотела.
— Отомстить… А за что? Когда это я тебе изменял?
— За училку.
А я ведь и забыл уже про неё. Напрочь отшибло! И что у меня осталось? Дом, дети, кореша?.. Что? Жена-красавица? Да знаю я! Да и долг супружеский исполняю… по расписанию. Не в том дело. Тайны не стало. Пить даже бросил…
Я разлил портвейн и улыбнулся.
— Да ладно… Это я в городе, да и то, только с тобой и могу вот… Расслабиться… А так… Тошно всё и все. Я ведь и так дурной по пьяни, а сейчас вообще сам себя боюсь: прибью кого-нибудь… Вот ты как с бабами? Зачем? Ладно, не отвечай. Каждому своё.
Вскоре «философский кружок» распался. Наверно, все вечные вопросы порешали. Дружки поодиночке ещё заглядывали, а вот Серёга больше не появлялся. Говорят, совсем бирюком заделался. На людях не пьёт. Домину отгрохал: будьте нате. Глухой забор, овчарка, хозяйство…И мебель всю сам смастерил, руки-то у него золотые.
Иван какой-то сложной спиралью ушёл совсем уж «в глубины». Ни жена, ни дети толком не могут определить его текущего местонахождения. Говорят, лечит кого-то, у Серёги можно спросить… в принципе.
А Танюша хороша всё так же: скромна, умна и очаровательна. Пересеклись как-то в тёплой компании на родительский день. Тогда у деревенских дам в моду вошла «Троя». Даже на могилках аккуратненько так, по-женски, её разбавляли под домашние шаньги.
И ведь не берёт их никакая отрава! Я украдкой приглядывался к Татьяне: сплошная милая добропорядочность! Ну никак не разглядеть в ней жестокого, да ещё и развратного мстителя.
А ЭТОТ бубнил ещё :
«Тайны не стало, тайны не стало…»
*****
Двадцать лет спустя Серёгу сняли с самолёта в какой-то Турции. Лысый бухой толстячёк не на шутку напугал салон и экипаж чинного лайнера. Очень похоже, что сельский бизнесмен молодость вспомнил не к месту: Афган, лысый доктор, Танина тайна…