Татьяна Андреевна проснулась очень рано, еще только начало рассветать. Ей что-то снилось, сейчас она не могла вспомнить, что именно, но это что-то разбудило ее. В сердце поселились страх и тревога.
-Господи! – прошептала она и поглядела на безмятежно спящего Павла. Уж тому-то снилось явно что-то приятное. Она снова легла и прижалась к крепкому горячему телу. Павел сонно зачмокал, прижал ее к себе, и тревога стала рассеиваться. Она полежала еще какое-то время, но, поняв, что уснуть уже не сможет, поднялась. Стараясь не шуметь, поставила тесто на яблочный пирог, стала готовить завтрак.
-Танюшка, ты чего так рано? От меня сбежала? – Павел широко улыбался. Подошел к ней сзади, обнял, уткнувшись носом ей в шею.
-От тебя убежишь, как же!
-Это верно! Даже не помышляй!… Чего-то ты не веселая какая-то, не заболела?
-Да нет, сон приснился, уже и не помню, но…плохой сон!
-Ой, Танюха, ну ты как бабка, все сны свои толкуешь!
-Так я и есть бабка!
-А вот я сейчас эту бабку…
-Пашка, прекрати! Димку разбудишь! Ну что ты ей Богу!…Да хватит тебе! – но Павел уже не слушал ее а, сдернув с нее фартучек, стал расстегивать пуговицы на халате…
Они позавтракали, и Татьяна уже было, собралась на работу, как в дверь позвонили.
-Паш! Открой дверь – крикнула она, подкрашивая губы помадой. – Кто там?
-Иван это! Проходи Ваня! Может быть, чайку попьешь?
-Нет, дядь Паша!…В общем, я не знаю с чего начать.
-Ванечка! Здравствуй! Рано ты, а я уже на работу убегаю, ты тут с Пашей!… Ой, Вань, что случилось? – Татьяна Андреевна нашла рукой стул, тяжело опустилась на него, глядя на Ивана потемневшими от страха глазами.
-Случилось!…Господи, я даже не знаю! Позвонили мне…, в общем, Настя уехала, ее видимо Юра позвал, что-то у них там… ну не знаю. Я, короче, возвращаюсь домой с дежурства, а Насти нет. Баба Шура меня встречает, говорит, уехала она, срочно ей надо было! А ее с Маринкой попросила остаться до моего прихода…
-Иван, ну что ты молчишь? Что произошло? С кем? Настя? Оля?…Да не молчи ты!
-Беда, Татьяна Андреевна, большая беда!…Настя… Ее обвиняют в убийстве! Но она не могла! Этого не может быть! – запальчиво заговорил Иван.
-Что за бред? Какое убийство? Что ты несешь? Ваня, ты не пьян?
-Нет, Татьяна Андреевна, я, к сожалению, не пьян. Настю обвиняют в убийстве…Ольги!
-Ко-кого?…О-ольги?… ка-ка-какой Ольги? – Татьяна побелевшими пальцами вцепилась в стул.
-Вашей Ольги, Настиной сестры… - едва слышно прошептал Иван.
Павел едва успел подхватить обмякшее Татьянино тело.
-У нее же сердце! Господи! Иван, там, в спальне таблетки, все ее лекарства! Быстрее!
Когда неотложка увозила ее в больницу, она ясно вспомнила свой сон: ухмыляющееся лицо Елизаветы и три слова: "Это еще не все!"
* * *
На суде Настя не отрицала ничего. Она признала себя виновной в убийстве своей сестры. Это было дело, не представляющее для следствия никаких трудностей. Судья, конечно, взял во внимание, что убийство было совершено в состоянии сильного аффекта, что подсудимая ранее ни по каким делам не привлекалась, ее семейное положение и все же, не смотря на крики и слезы матери, что Настя не могла этого сделать, осудил ее на шесть лет строгого режима.
Татьяна Андреевна стала похожа на тень. Все печальные хлопоты с похоронами Ольги взял на себя Юрка. Мать сидела у гроба своей дочери, непривычно тихая и молчаливая, и ее глаза были сухими. Сухими до боли, до рези. Она прощалась со своей непоседой, не желая верить в то, что это не дурной сон. В ее душе закипал гнев. Он не давал пролиться слезам, так ей сейчас необходимых. Она до хруста пальцев сжимала кулаки и до скрипа зубов стискивала челюсти.
-Я найду тебя! Я тебя обязательно найду! – повторяла она как молитву.
***
Елизавета Кукушкина родилась на хуторе неподалеку от станции Приворот, в Приднепровье. Отца у Лизки в помине не было, а без матери она осталась, когда ей было только девять. Дальняя материна родственница тетка Агафья оставила девчонку у себя за батрачку. А так как толку с Лизки было мало, ругала и била почем зря. Куска сладкого Лизка и при матери не видала, а теперь-то уж и подавно жила впроголодь. Тетка и в школу бы ее не отпускала, да из села приехала учительница и строго-настрого велела Лизку возить в школу. Однако тетке надоело каждое утро запрягать коня, и она отдала ее в сельский интернат. Вот где девчонка, худая и голенастая, вздохнула свободно. Кормили в интернате по Лизкиным представлениям "на убой". Выдали ей школьную форму, ботинки, пальто, шапку, учебники. Все новенькое! От радости у Лизки аж слезы на глазах наворачивались. А в школе помимо занятий кружки разные, секции спортивные! Красота! Лизка от такого счастья даже ошалела. Вот только одно ее угнетало – девчонки сторонилась ее, в свои игры не брали, при ее появлении смолкали и расходились. Она, конечно, привыкла быть одна, но на хуторе не с кем было общаться, а здесь-то людно! Она сначала пыталась примкнуть то к одной стайке, то к другой, но ее по-прежнему сторонились. Тогда Лизка решила напрямую спросить соседку по кровати, почему девчонки не хотят с ней дружить. Та сначала промолчала, а потом выдохнула:
-Мамки велят от тебя подальше держаться!
-Почему? – удивилась Лизка.
-Потому, что ты… ведьмачкина дочка!
-Никакая я не дочка, у меня уже и мамки-то нет!
-Она-то померла, теперь ты за нее!
-Варька, ты чего? Сдурела? – вытаращила Лизка глаза.
-Ничего не сдурела! У кого хошь, спроси! А ко мне не цепляйся, изведешь порчей еще! Мамка бы давно меня забрала отсюда, из-за тебя, да в школу потом не добраться.
Лизка убежала в раздевалку, уткнулась носом в свое новое пальтишко и горько заплакала. Там ее и нашла Марина Григорьевна, ночная няня. Успокоила, прижала к себе некрасивую девочку, стала уговаривать:
-Не плачь, Лизонька, не слушай, что говорят злые люди! Сами они ведьмаки! Иди до кроватки, ложись спать! Вон уж ножки-то заледенели!
Она отвела Лизку в спальню, уложила ее, укрыла потеплее, погладила по голове:
-Спи, спи горемычная!
Но Лизка не могла сомкнуть глаз всю ночь. Только теперь она вспомнила как мать мыкалась с ней по селам, нигде не находя пристанища. Гнали их ото всюду. Однажды мать схватила ее сонную и едва успела выскочить из горящей избушки, в которой никто до них не жил лет двадцать. Заколоченная и покосившаяся стояла она на краю села. Мать поселилась в ней и на работу в колхоз устроилась дояркой, только видно слава худая вперед ее летела. Это потом, перед тем как Лизку отправят к родственникам в Сибирь, школа-то в селе была восьмилетней, Агафья расскажет ей, что мать многое умела. Знала кто вор и где спрятал украденное, могла присушить красавца – парня к любой неприглядной девке – перестарке или наоборот, неказистому слюнтяю сосватать первую невесту в округе. Лечила такие болезни, от которых врачи отказывались. Но и беды все тоже ей приписывали. У кого корова сдохла или баба скинула – все ставили в вину Лизкиной матери и гнали, гнали ее, забывая добро! Та сгоревшая избушка стала последней каплей, которая переполнила ее сердце обидой. Мстить стала мать за несправедливость и злобу обидчикам. Сначала так, мелкие пакости творила, потом видать во вкус вошла. Стала в мести своей страшна. И уже не могла добро творить. Только зло-то и ее не обошло. Стареть и болеть начала Мария, и чем больше болела, тем больше хотела отомстить. Уже смертельно больная попросила приютившую их с Лизкой Агафью привести дочку к постели. Лизка робко подошла к матери, оглянувшись на вышедшую тетку, а мать взяла ее за руку. Лицо Марии сильно исхудало, глаза ввалились, нос заострился, на пепельно-серых щеках играл нездоровый румянец. Глаза лихорадочно блестели.
-Слушай, Лизка! Мала ты еще, не смогла я тебя ничему научить и дать тебе кроме горя ничего не могу. А вот наказывать обидчиков ты сможешь! Месть, она тоже бывает сладкой! Но никогда не используй ее просто так! Не смей черта дразнить! Все, иди и помни, не наказывай невиновного!
Мария отпустила Лизкину руку, та стремглав выбежала из спаленки, в страхе забившись в угол за печкой. А ночью мать умерла. Лизка тогда ничего не поняла из сбивчивой материной речи, постаралась поскорее забыть все, что та ей наговорила в предсмертном бреду. Только однажды сильно удивилась, когда тетка уж сильно больно огрела ее в сердцах скалкой, подумала мимоходом: "Чтоб рука у тебя опухла" и к вечеру тетка нянчила распухшую руку и страдальчески смотрела на Лизку. Девчонка по характеру была не злобливой, на Агафью уже не сердилась, руку ей погладила и сказала: "Ничего, сейчас пройдет". И действительно, опухоль спала. Лизка про этот случай тогда забыла, но может быть еще благодаря ему, Агафья отдала ее в интернат и отказалась от опекунской пенсии.
В интернате к ней все же привыкли, сторониться перестали, у нее появились подружки и худо-бедно, восьмилетку Лизка закончила даже без троек. Когда директор интерната сказала ей, что нашла ее родственников, что они хотят взять ее к себе, она очень испугалась. Еще бы, ехать через всю страну, она поезда-то в жизни не видела! Но директриса успокоила ее, сообщив, что поедет она не одна, что ее встретят близкие и родные люди.
Ее действительно встретили. Вот только близкими и родными они вряд ли были. Лиза даже не поняла, почему они согласились ее взять, ведь пенсия по их словам была мизерной, а она, Лизка, жрет за троих. Заставить их тоже не могли, но они упорно не хотели отдавать ее в дом-интернат. И ко всему прочему, школа, куда пошла она учиться, сильно отличалась от ее сельской школы. Здесь она впервые поняла, что некрасивая, что очень плохо одета и что теперь станет не просто объектом для насмешек, но и изгоем. И именно здесь она впервые влюбилась. Сашка Суханов. При виде его сердце у нее то останавливалось, то билось с такой быстротой и силой, что казалось, выскочит из груди! Он единственный заступался за нее, не давая никому в обиду! Никому! Даже этим красавицам Таньке Степашиной и Оксане Дудник! И чего этой Степашиной было от нее нужно? Она цеплялась к ней по каждому пустяку, выставляя ее на смех. Лизка старалась быть незаметной, тихой, но попробуй быть тихой, когда в портфеле расползлась добрая полусотня тараканов, наловленных в спичечный коробок, которые быстро поползли по ее рукам, школьной форме, казалось, что облепили ее с ног до головы. Лизка визжала как недорезанный поросенок, дрыгала руками и ногами, а класс покатывался со смеху! Сашка тогда поднял ее с поля и, отряхивая с нее мерзких насекомых, показал Таньке кулак, на что она еще больше развеселилась. А на уборке картофеля, когда все сидели, обедали, и у Лизки был набитый рот печеной картошкой, ей Левка Гамаюнов – Танькин воздыхатель засунул за шиворот живую мышь! Лизку тогда ловили всей школой. Обезумевшую ее поймал физрук Михаил Михалыч, она билась в его руках, а он поймал бегающую мышку у нее за пазухой, сжал ее так, что Лизка услышала хруст и писк. Больше она ничего не помнила. Она тогда обмочилась на глазах у всех. Левку-то хотели выгнать из школы за это, но его дядя оказался каким-то большим человеком в горисполкоме, дело замяли, а Лизка целый месяц болела, металась в горячке. Все думали, что она не выживет, но она оклемалась. Говорили, что Сашка Суханов набил Гамаюнову морду, и на него хотели завести дело, но вмешался Михаил Михалыч и Гамаюнов ушел в другую школу. А она проучилась два года в этой ненавистной ей школе, не ушла ни в какую другую по двум причинам, во-первых, знала, что в другой будет не лучше, а во-вторых, ей нужно было видеть Сашку! Он стал смыслом ее жизни, самым дорогим человеком на свете!
Она любила его всем своим существом и не задумываясь ни на секунду отдала бы за него свою жизнь! Вот так "потихоньку" приблизился выпускной. Лизка ждала его и боялась. Она решила сказать Сашке о своих чувствах и не знала, как это сделать. Он уже два раза танцевал с ней вальс, кстати, вальс она танцевала лучше многих девчонок, но она все не решалась на этот отчаянный шаг. И вдруг…ей записка! Ей! Она развернула ее, пробежала глазами и чуть не задохнулась от счастья! Сашка! Он любит ее! Он назначает ей свидание! Боже! Она не могла этому поверить и снова и снова перечитывала короткие строки. Он будет ждать ее в школьном парке! Лизка всегда была трусливой. Она боялась всего, а темноты она боялась панически! Но ее не пугала темнота сейчас, ведь там ждал ее Сашка! Любимый и единственный! А за ним она бы пошла не только в школьный сад!
Она едва дождалась назначенного времени и, стараясь быть незамеченной, выскользнула из здания школы. Если бы она была чуточку по внимательнее, и так не торопилась, она бы увидела Сашку, который в холле прижимал Сонечку Короткову, цыганочку из параллельного класса, и неумело чмокал ее то в шейку, то в губки. Но она очень торопилась! А школьный сад скрывал ее беду!
Она пробиралась к назначенному месту царапая себе лицо и руки ветками деревьев. Глаза уже привыкли к темноте, тем более, что освещенные окна школы давали возможность что-то разглядеть. Она пробралась к заветной лавочке и увидела сидящий силуэт.
-Саша! Сашенька! – и бросилась к нему, обнимая его за шею. В лицо ей ударил запах перегара. Крепкие руки обхватили тонкую таллию и зашарили по груди, забираясь под подол платья.
-Саша!?.. Ой, кто это?! – испуганно взвизгнула Лизка, но этот кто-то уже навалился на нее всем телом и, когда она попыталась закричать, больно сдавил ей рот и нос и, подавляя сопротивление, стал бить другой рукой, нанося страшные удары. Он порвал на ней новое платье, сорвал трусики и стал насиловать. А рука его все сильнее сжимала ей лицо, перекрывая доступ воздуха…
Очнулась она уже в больнице. Белые стены с тонкой паутиной трещин, окно с жалкими шторками, на которых печати хирургического отделения, зияли размытыми нелепыми пятнами. Такие же пятна были на всем, что ее окружало: на постельном белье, полотенце, салфетках, халате, небрежно брошенном на спинку кровати. Все ее тело нестерпимо болело. В памяти отчетливо пронеслись картины того, что с ней случилось, в горле запершило, и на глаза навернулись слезы. Она сомкнула их и всхлипнула.
-Не плачь! Ты не должна плакать, Лиза! – Лизка открыла глаза и чуть не закричала от ужаса, вцепившись побелевшими пальцами в край пододеяльника.
-Не бойся! Посмотри на меня! – уже почти забытый, но такой знакомый голос отчетливо звучал в ее ушах.
-Мама! – отозвалась Лизка. – Мама, ты пришла за мной?
-Нет! Я пришла сказать тебе, что настало твое время!…Она должна за все ответить! И ее подруга тоже! – Мать не называла имен, но странное дело, Лизка знала о ком идет речь!
-Тот уже ответил за свое зло! Раздавлен, как червяк! А с этих ты спросишь сама!…Этих ты накажешь сама…сама…сама…- и мать растаяла в воздухе как дымка.
Лизка долго лежала без движения, оцепеневшая, опустошенная, а перед глазами стояло искаженное гневом лицо матери, взывающее к мести.
По своей природе Лиза была человеком не злобливым, добрым, в ее, еще детской душе, не было ненависти, только обида, недоумение и наивная надежда, что эти двое придут, попросят прощения, что они раскаиваются и страдают от своей вины. Она ждала их, но никто не шел к ней, никому ненужной, девчонке! Слова матери смутили ее, посеяли тревогу и страх. Она снова заплакала.
-Ну что ты плачешь? Жива ведь, слава Богу! – в палату зашла ее лечащий врач Антонина Дмитриевна. – Все заживет, до свадьбы еще далеко!… Вот парнишке-то меньше повезло…да, такого еще не бывало…Мальчик один, под машину попал, грузовую, ой зрелище не для слабонервных! Недалеко от вашей школы, хотя заканчивал другую. Раньше-то видно с вами учился, вот и решил старых друзей навестить. Кажется, пьяный был сильно!…Гамаюнов, знаешь?
-Левка?! Под машину? – сердце Лизы готово было выпрыгнуть из груди.
-Да, кажется, Лева его звали…Он ведь тоже выпускник! Ой, господи! Вот тебе и выпускной вечер! Так что не плач, полечим, главное, что живая!
А у Лизки в голове звучали слова матери: "Тот уже ответил за свое зло! Раздавлен, как червяк!" Холодный пот выступил у нее на лбу.
Врачиха ощупывала, осматривала ее, не обращая внимания на ее состояние, наконец, поднялась и направилась к выходу.
-Антонина Дмитриевна! Не уходите! Я боюсь! Я не хочу оставаться одна!
-Ну что ты, Лиза! Здесь тебе некого бояться!
-Я боюсь! Ко мне мама приходила!
-Подожди, что ты такое говоришь, ведь ты у родственников живешь? Мне сообщили, что мама твоя давно умерла…
-Умерла! Но она… приходила! Я боюсь ее!
-Послушай, Лиза, просто ты пережила сильную физическую и психологическую травму, вот и…
-Да нет же, Антонина Дмитриевна, она была здесь! – И Лиза, плача, рассказала врачу о материном визите. Та постаралась успокоить ее, сказала, что такое бывает, что волноваться и бояться не стоит, что скоро все пройдет, что ей поможет Тамара Аркадьевна, молодой, но опытный психиатр.
Тамара Аркадьевна пришла на следующий день, долго и ласково говорила с Лизой, расспрашивала ее, гладя по головке, и в итоге поставила неутешительный диагноз: депрессивно - маниакальный психоз.
А материны визиты участились! Лиза пыталась закрываться с головой одеялом, затыкала уши, плакала, но видела и слышала все, что Мария ей говорила. Свое спасение Лиза видела только в лице симпатичной, ласковой Тамары Аркадьевны, не ведая, что на примере ее заболевания та пишет кандидатскую диссертацию. Лизе прописали какие-то очень болезненные уколы, от которых у нее, в самом деле, съезжала "крыша" и как только все ее побои и раны поджили, Лизку перевели в местную психушку.
***
Катя долго не соглашалась ехать в Москву на прослушивание. Олег буквально с боем добился ее согласия. Катя понемногу училась ходить в туфлях на невысоком каблучке. И еще она часами не отходила от своего старого пианино. Музыка рождалась где-то в его глубинах сама по себе, а Катя тонкими пальчиками просто извлекала ее на удивление каждому, кто слышал эту музыку. Она написала уже несколько песен, и Олег просто горел желанием показать ее Витюше.
Наконец, Катя согласилась и то с условием, что они обязательно посетят Большой, Мариинку, "Сатирикон" ну и конечно же Третьяковку.
…Витюша внимательно наблюдал за тем, как Катюша сама, без помощи Олега подошла к сверкающему белому роялю, погладила его ласково, словно знакомилась с ним, слегка прикоснулась к длинным, изящным клавишам и заиграла. А потом полилась песня! Дивный голос набирал силу и пленял души всех, кто был в зале. По щекам Витюши катились слезы…Это было началом новой Катиной жизни. Вечером, в гостинице она радовалась и дурачилась как ребенок. Когда у Олега зазвонил мобильник, а он слушал собеседника, сменяясь в лице, Катя поняла, что случилось что-то серьезное.
-Олежка! Что произошло? Кто звонил?
-Юрка. Беда у него, большая беда! Но я что-то не совсем понял то, что он мне сказал.
-И что же он тебе сказал?…Да не молчи ты!
-Ольга погибла! Упала с лестницы…
-Боже! Какой ужас!…
-Это еще не все. Настю обвиняют в убийстве сестры!
-Бред какой-то! Они там что, с ума посходили?! – Как это Настя может убить Ольгу?! Она нагрубить-то никому не может! Олег! Ну что ты молчишь?!
-А что, по-твоему, я должен делать?
-Ну…я не знаю, но что-то делать надо! Да я ни за что не поверю, это не правда!
-Вот в том-то и дело, что Настя сама призналась!
-Тогда это она с ума сошла! Или…или ее кто-то заставил! Надо срочно все выяснить!
-Кать, ну что ты можешь выяснить? Не забивай себе голову!
-Как это не забивай! Ты что?! Слушай, надо срочно позвонить Алке! Ведь она тоже ничего не знает!
-Господи, Катя! А ей-то зачем?
-То есть, как это зачем?! Она ведь знает, что нужно делать! И знакомых у нее много! Давай, звони!
Алка, услышав Катин голос, аж завизжала от радости и тут же слегка обиделась, узнав, что они с Олегом в Москве уже третий день, а до нее еще не добрались, бессовестные!
Потом, сидя в небольшой, но уютной кухонке Алкиной квартирки, которую подарил ей отец, где Катя сбивчиво, перескакивая с одно на другое, рассказала ей о Настиной беде, они долго сидели и обсуждали, как и чем ей помочь.
-Катька, пусть этим займется Эрик! Вернее его адвокат, я уже привыкла, что Эрик решает мои проблемы.
-Ты любишь его?
-Он мне предложение сделал! Я согласилась, а что он жених выгодный!
-Алка! Я же тебя не спрашиваю, какой он жених, я спрашиваю, любишь ли ты его?
-Не знаю, может быть! А кстати, браки по - расчету по статистике – самые крепкие! А ты сама-то любишь Олега? Уже забыла красавца – Игорька?
-Игорь – это мечта, сказка, а Олежка – жизнь. Олег надежен, его нельзя не любить…Он очень нежный, нежный и сильный! Я счастлива с ним!
-Ты и должна быть счастливой!
-Ты тоже! И Настя! Мы ей обязательно поможем!
Алка не отпустила Катю в гостиницу, оставила ее ночевать у себя, и они до полуночи проболтали на широкой Алкиной кровати.
-Слушай, давай спать, утром за мной Олежка приедет, потащит меня на студию звукозаписи, а я, если не высплюсь, на колбасу-варенку похожа. И подружки уснули с твердым намерением, во что бы то ни стало помочь Насте в ее беде.
***
Когда мать сообщила Вадиму, что случилось с Настей, он тут же принял решение приехать и забрать Маринку. Нужно было немедленно найти няню, обязательно русскую, добрую, ласковую, чтобы дочка не испытывала дискомфорта и не очень сильно тосковала по Насте. Вадим не очень верил в Настину вину, но печальный факт оставался фактом, а Маринке нужна была смена обстановки. Поиск подходящей няни занял довольно много времени. Вадим слишком критично выбирал нужную кандидатуру, тщательно изучал безупречные рекомендательные письма, и все же был недоволен.
-Ирина! Здравствуй! Это я, Вадим… мне очень нужна твоя помощь!
-Вадим, тебе все- время что-то нужно! Ты настоящий эгоист! Я же просила тебя, не звони мне больше!
-Ирочка, милая! Не ложи трубку, послушай, мне срочно нужно ехать за дочкой! С Настей беда, но это не телефонный разговор, Маринка осталась без матери, я должен ее забрать!
-Вадик, дорогой, а я то здесь при чем?
-Мне срочно нужна няня, хорошая!
-Вадим, я переводчица, а не воспитательница, просекаешь разницу? Ты обратился не по адресу.
-Ирочка, помоги мне, или порекомендуй кого-нибудь!
-Но ведь для этого есть специальные агентства.
-Я обращался и уже совершенно запутался в этих нянях.
-Ладно, я придумаю что-нибудь, привози свою дочку.
-Ты прелесть! Я тебе очень благодарен.
Спихнув на Ирину эту проблему, Вадим вылетел в Россию. К Ивану он явился не заезжая к матери, прямо с вокзала. Картина, открывшаяся его взору, была довольно печальная. Осунувшийся, небритый Иван открыл ему дверь, дыхнув на Вадима запахом перегара.
-Да не смотри ты так, это я только вчера, отгулы у меня. А Маринка в детсаду. Проходи.
В кухне на столе стояла немытая посуда, в пепельнице лежала гора окурков.
-Садись. Выпьешь?
-Нет, не хочу!
-Я тоже не буду!…Ты, наверное, за Маринкой?
-За ней…
-Я знал, что ты приедешь, заберешь ее,.. ты же отец…, а у меня теперь никого!
-Да перестань ты хандрить, не насовсем же я дочку забираю, Настя ввернется…,а пока пусть у меня поживет.
-Ладно, знаешь, где сад-то ее?
-Найду. А…Татьяна Андреевна-то как?
-Плохо! Словно окаменела,…сразу двоих дочек потеряла, …Молчит все время…Мне, может быть, с тобой сходить за Маринкой?
-Не нужно, я сам, я ее к матери уведу. Ну, ладно, пока!
-Пока…Постой! Не говори Маринке про Настю, я ей сказал, что она сильно заболела, и к ней пока никого не пускают…
-Хорошо, не скажу!
Вид невеселой и испачканной Маринкиной мордашки, которая стояла в стороне от шумной толпы играющих детей, вызвал в душе Вадима щемящую боль.
-Марина! Доченька! – негромко позвал он.
-Папа! Папа! – закричала девочка и побежала к отцу.
-Это мой папочка Вадик! – заявила она бросившейся ей наперерез грузной воспитательнице.
-Мужчина! Вы кто? – запыхтела она.
-Я отец ее, Вадим Анатольевич, вот мои документы.
-Да, да, я…я в курсе! Вы хотите забрать девочку?
-Хочу.
-Тогда напишите заявление, давайте пройдем к заведующей в кабинет, - затараторила воспитательница, и, видя, что Вадим пытается оттереть грязную мордашку дочери носовым платком, закончила – А я пока ее умою, пойдем Марина!
Но Маринка вцепилась в отца мертвой хваткой, и идти умываться категорически отказалась.
Вадим уладил все формальности и повез дочку к бабушке Шуре.
-Папа! Мама сильно больна, меня к ней не пускают! А я к маме хочу! – протянула Маринка.
-Я знаю, потому и прилетел. Меня тоже к ней не пустили, придется нам подождать немного!
-А долго нужно ждать?
-Я думаю, что не очень, а чтобы тебе не было скучно, мы немножечко погостим у бабушки Шуры и поедем ко мне в гости! Ты хочешь полететь на самолете высоко – высоко?
-Хочу, а это не страшно? А мама мне разрешит?
-Мама уже разрешила, а лететь ни капельки не страшно, ты же со мной будешь!
-Вот здорово! А Америка далеко?
-Очень далеко, но тебе там понравится, вот увидишь! У тебя будет красивая комната и очень много игрушек, я покажу тебе столько всего интересного!
-Ура! Ура! А мамочка к нам приедет?
-Обязательно! Вот выздоровеет и приедет!
Через неделю Вадим с дочерью вылетели в Америку.
***
Когда в Настином отряде появилась эта юная девочка, испуганно и насторожено глядящая исподлобья, она даже удивилась: за что же ее сюда? Хотя привыкла ничему не удивляться. Все оказалось довольно прозаичным. Юля или Юлька, так звали девчонку, была не юной, просто так выглядела, благодаря маленькому росту, щупленькой фигурке и почти детскому личику. Ей было 24, а попала она сюда уже повторно, Юлька была форточницей. Она не боялась высоты, была ловкой как обезьяна и ее ремесло приносило ей неплохие дивиденды. Попалась Юля по собственной глупости – поверила бывшему дружку, что квартира, которую уже давно облюбовала, пустая, что хозяева уехали на дачу и можно спокойно работать. Те, в свою очередь, спокойно спали в тепленькой постельке, ни о чем не подозревая, и если бы не Юлькина жадность, ведь она уже спокойно обчистив квартиру, решила еще заглянуть в хозяйкину шкатулку с "побрякушками", и разбудила в спальне ее болонку. Собаченция оказалась на редкость визгливой, в итоге, перепуганные насмерть хозяева, сдали не менее напуганную Юльку в тепленькие ручки родной милиции.
Видимо, благодаря жизненному опыту, она никому не доверяла, близко ни с кем не сходилась, держалась обособленно, но при любых посягательствах на свое имущество или достоинство, мгновенно превращалась в разъяренную фурию. Зато каким-то безошибочным чутьем сразу определила в Насте человека, попавшего сюда случайно, тем более доброго и отзывчивого, и потянулась к ней как замерзший котенок к теплу. Насте Юлька тоже приглянулась или просто устала она от постоянного одиночества, но они как-то легко нашли общий язык. Совершенно случайно Настя обнаружила в новой подружке одну удивительную особенность: та запросто перемножала 4-х, 5-ти, 6-ти- значные цифры в уме, на несколько секунд закрыв глаза. Настя перепроверяла ответы, делая расчеты на листке бумаги, и каждый раз поражалась совершенно точному результату.
-Боже мой, Юлька! Как тебе это удается? Ты же компьютер, а не человек!
-А хрен его знает как! Просто вижу ответ перед глазами.
-Ну, ты даешь! Тебе же в цирке выступать надо!
-Скажешь тоже! В цирке! Мне мамка говорила, что мой папашка циркачом был, фокусы разные выделывал, потом, говорит, стал другие фокусы показывать, шулером стал карточным, большие, говорит, бабки греб. Да видать надоело ему на хозяина ишачить, решил свалить по-тихому, да только не получилось. Голову папашке проломили, а маманя со мной на Север подалась, бомжила, потом с дядькой одним сошлась, пить стала на пару с ним и пьяная в реку с моста свалилась. А может, помог кто, не знаю, я тогда небольшая еще была, 11 мне исполнилось. Дядька-то тот, Кузьмой звали, другую бабу приволок, поначалу она даже жалела меня, в детдом не сдала, а потом, как мне 13 стукнуло, дядька ко мне под подол лезть начал! Вот я ей и пожаловалась сдуру. А она меня во всем обвинила, бить стала, шлюхой обзывать, что, мол, я сама его завлекаю. И я сбежала из дома. Да у меня, его и не было, дома-то своего. Неделю на вокзале кантовалась, потом ребята меня подобрали, работать научили. Эх, если бы тогда не послушалась Славку, не парилась бы тут!
-Слушай, Юлька, ну разве это работа – по квартирам лазить и воровать?!
-А что, по-твоему, работа? Дворничихой, помойки чистить? Не, подружка, это не по мне!
-Но ведь ты крадешь чужое!
-…Чужое, говоришь? А где же тогда мое?! Мое-то где, спрашиваю? Чем я хуже этой Берданюк?
-Какой Берданюк?
-Ну, этой самой, которая меня в каталажку сдала! Она морду еще в советское время наела, директором базы продуктовой была, домину отстроила в два этажа с мансардой. Теперь директор рынка! А муженек ее, молодой красавчик, в сыновья ей годится, кроме собственного хозяйства, извиняюсь, в руках ничего тяжелее не держал! Разъезжает, козел, на "Мерсе", девчонок молоденьких трахает, водку жрет. Однажды летел, как бешеный, женщину сбил с коляской, ребенок насмерть, мать инвалидка, а Берданючиха выкупила его, трахальщика своего! У нее вся ментовка на пайке сидит! Сама обвешана цацками, как елка новогодняя! И это все ее?! Нет, так не честно!
-Юль, все-равно, чужое брать грех!
-Ой, Настька, ты или дура, или монастырь с тюрьмой перепутала! Не обижайся, конечно, но все же малахольная ты какая-то! Сама-то как сюда умудрилась попасть?
-Умудрилась, как видишь… Ладно, об этом как-нибудь в другой раз. По дочке я соскучилась, сил нет!
-Так ты замужем?
-Замужем. Мужа моего Иваном зовут. Врач он.
-Он что, ни разу не был у тебя?
-Был. Сказал, что подружка моя Алка, деятельность бурную развела по поводу моего освобождения, жених у нее иностранец, богатый такой, так вот его адвокат сейчас дело мое изучает. Иван сказал, что скоро будет пересмотр…Вот только Ольгу-то теперь не вернешь.
-Ольга – это дочка твоя?
-Нет, сестра. Она погибла из-за меня…
-А дочка?
-Маринка…У отца она сейчас, в Америке.
-У тебя отец в Америке?!
-Да не у меня, у Маринки…Вадим – Маринкин отец!
-А Иван?
-Иван – это мой муж!
-Слушай, Настя, ты меня совсем запутала!
-Ну что тебе непонятно? Вадим бросил меня беременную и укатил в свою Америку, а Ваня женился на мне…
-И удочерил Маринку?
-Не успел! Вадим спохватился и заявил на дочку свои права. Теперь он отец не только биологический, но и законный. Вот и увез дочку, раз я здесь оказалась.
-Понятно…А ты не боишься?
-Чего?
-Ну, что дочка твоя не захочет сюда вернуться!
-То есть, как это не захочет?
-Так это…ну…там же все-таки Америка!
-Да что ты такое говоришь-то, Юля!
-Ну, прости меня Настя, прости, я это так, сдуру! Вернётся она! Обязательно вернется!..Да не плачь ты, ну не плачь, пожалуйста!…А-а-а-й!- Юлька вдруг дернулась, а с задних шконок раздался визгливый хохот. Юлька медленно поднялась с колен, возле нее лежал дырявый тапок одной из хохотавших девиц. Она подняла его, Юлькины глаза превратились в две холодные льдинки. Настя перестала плакать и испуганно вцепилась в подружку.
-Юля! Не надо! Попустись! Да плюнь ты!
-Хорошо! – Юлька смачно плюнула на тапок. Одним прыжком перескочила через разделявшую ее и девиц кровать, и с размаху влепила заплеванным тапочком одной из них по роже, умудрившись, при этом, дать пинка второй, решившей прийти на помощь визжащей первой.
Настя с ужасом наблюдала за происходящим.
-Лариска! Наших бьют! – орала девица истошным голосом. На зов подбежали еще две разъяренные фурии и Юльку сбили с ног. Она отчаянно отбивалась из последних сил. Настя бросилась на помощь подруге, но силы были не равные. Неизвестно чем бы все это закончилось, если бы охранницы вовремя не растащили дерущихся. На синяки и ссадины Настя не обращала внимания. Теперь ее беспокоило другое. Они с Юлькой нажили врагов, от которых можно было ожидать всего самого хорошего в любой момент. Однако бесшабашную Юльку это не волновало.
-Не боись, отобъемся! – храбро заявила она Насте, которая в ответ лишь жалко улыбалась, в предчувствии более страшных событий.
***
Лизу вели по длинному белому коридору два рослых санитара, не обращая внимания на ее расспросы. Они завели ее в небольшой ярко освещенный кабинет, где за небольшим столом сидела Тамара Аркадьевна и ласково улыбалась.
-Лизонька! Вот и хорошо! Здравствуй, милая, присаживайся!
-Тамара Аркадьевна, куда меня привели? Я же уже выздоровела, почему меня не отпустили домой?
-Успокойся, девочка! Не волнуйся, все хорошо! Просто ты немножко побудешь здесь. Я понаблюдаю за тобой, ведь после такой психологической травмы человек долго не может прийти в себя. А я тебе помогу. Не стой, садись. Я сейчас начну задавать тебе вопросы, а ты постарайся на них правильно ответить, договорились?
-Ну ладно, задавайте свои вопросы, я отвечу.
-Лизонька, как ты считаешь, чем отличается самолет от слона?
-Что??? Самолет от слона? Вы что, за дуру меня принимаете?
-Ну, зачем ты так, не волнуйся, отвечай на вопрос!
-А вы сами-то сможете на него ответить? Я, например, не знаю с чего начать!
-А ты все же попробуй.
-Ну, вы даете!…Самолет – это механическая машина, созданная человеком для перемещения пассажиров и грузов на дальние расстояния, а слон – это очень крупное животное с хоботом, которое водится в таких странах как Индия, Индонезия, Шри-Ланка, Таиланд… В общем живое существо.
-Хорошо! А как ты объяснишь пословицу: "Шила в мешке не утаишь"?
-А чего ее объяснять? Смысл очень простой, правду не скроешь, она все равно рано или поздно всплывет на поверхность.
-Так, а теперь посмотри, пожалуйста, вот эти картинки, и скажи, какие ассоциации они у тебя вызывают? – Тамара Аркадьевна подала Лизе стопку карточек, на которых были изображены цветные симметричные разводы. Лизка перебрала их, уставилась на врача в недоумении.
-Чего же их рассматривать, наляпано что-то!
-А ты не торопись, вглядись и скажи что, по-твоему, изображено на этой вот картинке. Что или кто?
-Конь в пальто! Хватит меня тут за дуру держать! – Юлька бросила картинку в Тамару Аркадьевну. – Пусти меня! – крикнула дюжему санитару, сцепившему ей руки.
-Лиза! Ты у нас немного полежишь, а потом я тебя выпишу. – Тамара Аркадьевна сладко улыбнулась.
-Не буду я здесь лежать! Пустите меня! Я не дура! – Лизка бессильно дергалась в руках санитара.
-Больная возбудилась! Два кубика аминазина! – скомандовала врачиха медсестре. Та быстро набрала лекарство в шприц, поставила Лизке укол. Через минуту она обмякла, превратившись в тряпичную куклу. Ее утащили в палату…Когда она очнулась, голова ее сильно болела, тело было вялым и непослушным. До нее с трудом доходило то, что произошло и где она находится. К ней на кровать опустилось странное, бестелесное существо в сером длинном халате. Из-под нечесаных косм внимательно смотрели маленькие глазки не определенного цвета. От существа, почему-то, пахло тухлой рыбой, а костлявые пальцы с длинными ногтями были очень грязные. Лизка подобрала ноги, пытаясь подальше отодвинуться от неприятного создания, тянувшего к ней руку. Но существо упорно желало ее ощупать. От ужаса и омерзения Лизку чуть не стошнило. Она попыталась оттолкнуть навязчивую особу, а та гулко захохотала:
-Гы-гы-гы!
-А ну, пошла отседа! А то, как вдарю! Пошла, грю, быстро! – на помощь Лизе пришла высокая, крепкая на вид, женщина лет сорока. Она отпихнула в сторону отвратительную особь, которая на корячках поползла между рядами кроватей.
-Вера меня зовут! А это – Зинка! Полоумная она!
-Это что, психушка?
-А ты что думала, на курорт попала? Конечно психушка!
-Но я нормальная! Я не дура!
-А ты думаешь, я дура? Ошибаешься! Сюда попасть можно просто, а вот выйти – трудновато.
-А Вы-то как сюда попали?
-Я? Муженек, сволочь сдал! Прибрал, гад, денежки мои, а мне суицид подстроил! А…длинная это история. Ты не дергайся, а то уколами да таблетками по-настоящему дурой сделают. Я тебя научу, как таблетки прятать во рту, не глотать, а от уколов не спрячешься. А то еще есть одна штука - шокотерапия. Током лечат! Обделываешься на месте. Так что не дергайся, по-дружески советую. Учись здесь выживать. А теперь смотри, как таблетки прятать, они маленькие, но тают быстро. Поэтому рот надо от слюны высушить. Старайся сильно волноваться, слюна от волнения пересыхает, таблетку прячь между десной и щекой ближе к горлу, сначала потренируйся с комочком ваты или бумаги. Не бойся, если случайно проглотишь. После приема лекарства старайся быть сонливой, вялой и сильно медперсоналу на глаза не попадайся. Не спорь с врачами, они сильно умных не любят, здесь контингент другой. А Зинку не бойся, она безобидная, но приставучая, пни ее пару раз, она только пинки и маты понимает.
-Ее что, не моют? От нее тухлятиной за версту прет!
-А кто ее мыть-то будет? Да и зачем? Во-первых, у нее от одного вида воды психоз начинается, она орет истошным голосом, бьется как припадочная! А во-вторых, мыть ее бесполезно, она ведь как свинья жрет, даже помои, прямо руками, над ней специально санитары потешаются! А ты не обращай внимания. Здесь еще и не такого насмотришься! Так что привыкай!…
Когда Лиза осознала, что с ней случилось, и куда она попала, то испытала настоящий шок, в первую очередь от собственного бессилия. На ежедневных обходах она умоляла отпустить ее, плакала, доказывая, что с разумом у нее все в порядке, но словно наталкивалась на глухую стену.
-Тамара Аркадьевна! Отпустите меня! Я же не дура! Ну зачем вы держите меня здесь?
-Лизонька, солнышко, разве ты не говорила, что к тебе приходит твоя мама, просит тебя отомстить за все обиды, причиненные тебе? К тому же я вижу, что видения эти не прекратились, не так ли?
-Но ведь это не значит, что я дура!
-А кто тебя назвал дурой? Ты очень умная девочка, просто ты перенесла сильный стресс и это губительно сказалось на твоей психике. Мы тебя подлечим и выпишем.
Самым страшным фактом было то, что Тамара Аркадьевна угадала. Мать действительно требовала мести! Она приходила даже днем, в полную людей палату, орущую, гудящую, но кроме Лизы ее почему-то никто не видел и не слышал. Лизкино состояние заметила Вера.
-Лиза, что с тобой? Ты разговариваешь сама с собой! Ты пьешь эти таблетки? У тебя ведь крыша поедет!
-Нет, Вера, я не пью лекарства, но если я тебе скажу что со мной происходит, ты решишь, что я действительно сумасшедшая!
-А ты все же расскажи, а там решим, кто ты такая.
-Ладно, все равно молчать, уже нет сил! Слушай…- и Лизка рассказала Вере всю свою нелегкую жизнь до последнего дня.
-Вот это да! Знаешь, а я почему-то тебе верю! И права твоя мать! За подлость и обиды надо мстить! Если бы я могла наказать своего муженька – подлеца, то нисколько бы об этом не задумалась и никогда бы об этом не пожалела!
-Нет, Вера, я не могу, это плохо! Меня скоро выпишут. Правда, детей у меня никогда не будет, и замуж я тоже не выйду, наверное, никогда…
Неизвестно, сколько бы времени Лизку продержали в психушке, может быть и действительно, выпустили бы, если бы не этот случай, который закрыл ей двери из этого заведения навсегда. Прошло два месяца с того времени, как Лизка попала в психушку. Она строго выполняла все те советы, которые давала ей Вера и особых подозрений у врачей не вызывала. Всегда была спокойна и сдержанна, хотя только одному Богу было известно, как ей это удавалось. И вот к ним в палату поступила женщина. Красивая, элегантная, с ухоженным лицом и холеными руками. Она совершенно не вписывалась в грязно-серую обстановку палаты. Элеонора Викторовна попала сюда не случайно. Она, таким образом, решила уйти от судебного преследования.
-Представляете, девочки, - пела она, сидя на кровати и подпиливая длинные, острые ногти, - моя Лолита, соплюха, вздумала в любовь поиграть. А девчонке всего шестнадцать! Да ладно бы хорошего богатого человека нашла, вот, например, как Пал Палыч, мой начальник, солидный мужчина, глаз на Лолку положил! Так она от него нос воротит! Старый, говорит! А какой он старый? Всего-то сорок девять! Так нет, нашла студентика нищего! Ни кола, ни двора, мать его одна растит, голь перекатная! Так моя Лолка забеременела от него и в общагу к нему уперлась! Единственная дочка! Что, я ее для этого хлыща растила – тратилась? Она у меня как игрушечка одета. Одного золота ей набрала уйму! Я, конечно, подсуетилась, в армию сбагрила студентика! А ее уговорила домой вернуться. Полгода за городом на даче держала, пока Лолка не родила этого ублюдка! Я сама роды принимала, раньше-то по молодости еще акушеркой была, не забыла, как это делается. Лолке укольчик воткнула снотворный, а пацана…, ну зачем он ей, молодая еще, нарожает время-то придет. В общем, думала, что придушила его, а он живучий оказался, его соседская собака на помойке нашла, он уже потом в больнице помер, как будто специально, чтобы в тюрьму меня засадить! Вот и пришлось мне здесь отсиживаться.
Лизка слушала певучий голос и в душе ее поднялась волна такого гнева, что она, не помня себя, кинулась к этой мерзкой бабе, схватила ее холеную шею и стала душить! Она не чувствовала ударов и пинков, которыми щедро осыпали ее санитары, бросившиеся на помощь Элеоноре. Ее волокли извивающуюся по холодному полу в ту страшную комнату с электрошоком, по дороге не забывая осыпать новыми ударами и пинками…
Очнулась она от холода. Ее трясло так, что железная кровать подпрыгивала. Руки и ноги были привязаны к головкам тугими ремнями, а простыни почему-то были мокрыми. Зубы свело судорогой. Но плакать Лизка уже не могла. Впервые вместо обиды и бессилия к ней пришла злость, она закипала в ней и заполняла все ее существо, вытравляя, выдавливая из нее все доброе, хорошее, светлое.
-Ну, что, сволочь, пришла в себя, мало тебе жару дали, моя бы воля, я бы тебя тварину, на сутки привязанной бы оставила, - возле кровати стояла дебелая тетка с каланчу ростом. Теткина морда явно просила кирпича.
Тугой комок неведомой силы подкатил к горлу, но Лизка смолчала, только задержала на тетке странно жесткий взгляд. И эта неведомая сила вдруг выплеснулась и тугой пружиной отбросила к стене одуревшую санитарку. Она завопила истошным голосом, а когда к ней на подмогу кинулись другие санитары, то в недоумении остановились. Лизка, намертво привязанная, лежала на кровати и к падению тетки отношения не имела. Та же, вначале, яростно уверявшая, что толкнула ее Лизка, сообразила, что коллеги засомневались на счет ее собственного рассудка, и что не долго самой оказаться на Лизкином месте, примолкла, потирая здоровенную шишку на затылке и боязливо пятясь из "инкубатора". Лизу отвязали и увели в палату, а она, несмотря на боль во всем теле, радовалась. Ведь она впервые вкусила сладкий плод мести!
*** продолжение следует...