Автобус скачет по дороге, лязгая нутром на ухабах, светом фар разгребая снежную темноту, а на крутых подъёмах хрюкая, как поросёнок. В автобусе еду я и тоже скачу – на собственной заднице. Будьте же благословенны, макароны! Котлеты и блинчики, спасибо! О ты, душевнейший из плодов земных, называемый почему-то кошачьим словом «картофель», я благодарен тебе за твои углеводы, сообщившие жопе моей такую способность к амортизации! Будь я тощим, скелет мой рассыпался бы от этой тряски. А так еду себе и пока цел. Только скучно очень.
Пробовал читать, но строчки прыгают перед глазами, слова, слоги, буквы мешаются между собой и выходит из книжки не литература, а какая-то пошлая хрень – ни складу, ни ладу в ней. В окне темно. К счастью, девушка в салоне сидит, симпатичная, кажется.
Мне отсюда не видно её лица, видно только одно ухо. Его и разглядываю.
Оно такое живое с виду. Выглянуло из-под тёплых волос и слушает. Хотя слушать особенно нечего, звуков кругом немного. Бормочет что-то мотор, дребезжит холодное железо кузова. Радио помирает вслух голосами Софии Ротару и какого-то хрипатого говоруна. Но это мелочь, крохи! Эти звуки живут только тут – трясутся вместе с нами внутри автобуса. А там, снаружи оглушительно молчит декабрьская ночь.Там идёт совершенно бесшумный снег. Вот мы сейчас это место проедем, изчезнем из него, и скоро, скоро снег засыплет даже память о нас – окончательно и бесповоротно.