На старости лет

Семён Вексельман
НА СТАРОСТИ ЛЕТ

     Случилось это давно. Действительно случилось и было рассказано участниками событий моему брату. А уж от него узнал об этой истории я. Пройти мимо не сумел и, получив разрешение брата, излагаю так, как однажды услыхал в его пересказе. Ну, конечно же, разукрашиваю слегка, однако, ничуть не искажая идеи.


     Варе шёл восьмой год, когда померла её мать. Отец, будучи мужиком добрым, дочурку не обижал, жалел, но не баловал. Ведь жить им было трудно. В деревне и так жизнь нелегка, а тут ещё последнюю скотину в колхоз забрали, год неурожайный выдался, да и вообще... Словом, когда тётка Марья решила Варвару с собой в город взять, Михайло не возражал, обещал навещать, гостинцы привозить, не забывать дочку... На том и порешили.

      В Москве Вареньке понравилось! Дома здесь были огромные и красивые; народ - больше серьёзный; много удивительных штуковин, коих малая ране не видывала и даже не слыхала про такое.
     Тётка Марья нашла себе место прислуги в семье одного весьма обеспеченного врача. В доме доктора Штринделя было тепло и чисто, ярко горели лампы; все разговаривали негромко, по-доброму; еда была разная, а главное - вдоволь. Только вот запомнить имена этих, хозяев, Вареньке было трудно. Но она - девочка уже большая, неглупая - справилась.
     Работа по дому ей тоже нравилась. Куда легче, чем в деревне. Вставать в пять утра не надо. Тётка Марья будила её в восемь, как барыню. Сначала полагалось умываться, причёсываться, надевать чистое платье, а потом помогать тётке накрывать завтрак.
     Работать в кухне, да мыть полы, да стирать и вывешивать бельё Варваре было не в тягость. Жилось ей очень даже весело. Отец заезжал раз в месяц, гладил дочку по головке, пил с ней и с Марьей на кухне чай вприкуску, оставлял нехитрый подарок и, тихо вздыхая больше от радости за дочку, а вовсе не от горестей, возвращался в колхоз.
     Так прошёл почти год... Война!!! ... Отца Варя больше не видела...

     Дни и месяцы не шли, а ползли едва-едва, оставляя раны в душе и на теле человека. Война не щадила ни старых ни малых...
     Доктор сутками пропадал в больнице. Часто уезжал в прифронтовые госпиталя на неделю-две, возвращался чёрный, небритый, худой... Жена его также работала в больнице, дома появлялась лишь к ночи. Варе с тёткой дела было совсем мало, отчего время тянулось ещё медленнее...
     Но пришёл таки конец и этим испытаниям! В доме стало светлее, и надежды в сердцах его обитателей поселились вновь.

     ...Посетителей в последние дни почти не было. Морозы стояли лютые, народ по улицам предпочитал не перемещаться.
     Варя тёрла тряпкой плинтус и тихонько напевала себе под нос что-то из музыки, которую часто слушала Фира Соломоновна. Кажется, это был Моцарт, или Брамс... Варя путалась в таких именах, но музыку впитывала с лёгкостью. Слух у неё был очень хороший, мелодии она  запоминала быстро и верно.
     Закончив с плинтусами, девочка перешла к косяку входной двери, затем протёрла медную табличку с наружной стороны и перечитала вслух, давно вызубренные, слова: ''К.М.Н. - доктор Штриндель Гирш Хаимович. Общая хирургия.'' Затем Варенька плотно без стука закрыла дверь и направилась в уборную выливать ведро...
     ...Марья сильно болела. Уже с полгода она почти не вставала. Варвара исполняла всю работу по дому, а и за тёткой ухаживала изо всех сил. Хорошо ещё, что Гирш Хаимович лечил старушку, таблетки ей приносил; да  Фира Соломоновна помогала, беседовала с Марьей каждый день, часто читала им с Варей интересные книжки.
     Читать Варя и сама могла прекрасно. Доктор научил её ещё в первые дни, когда только она стала у них жить. И полюбила девочка чтение сразу. Но другое дело, когда специально для тебя читают вслух, с выражением, объясняют всё непонятное и обсуждают, прочитанное...

     В начале весны тётки не стало. Варвара плакала неделю. Всё не могла никак понять, как же это? Даже, когда умерла мать, она так не плакала.
     Фира Соломоновна очень жалела Варю, не отходила от неё часами, старалась развлечь... Варвара постепенно успокоилась и заметив, как она запустила дом, взялась за работу с удвоенной энергией. Вскоре, она стала почти такой же, как прежде: весёлой и бодрой девушкой. Узнав же, что в семье намечается пополнение, Варя воспрянула духом окончательно. Она мечтала, как будет нянчится с маленькой девочкой и, почему-то, ни на миг не сомневалась, что у Фиры Соломоновны родится именно дочка.
     В первый день осени 1953 года в семье родился сын. Мальчика назвали Хаимом, в честь деда, а записали Евгением. Женя был первым, единственным и очень поздним ребёнком у супругов Штринделей. Гиршу Хаимовичу уже исполнилось пятьдесят. Фира была младше мужа на двенадцать лет, но, всё равно, молодой мамой её назвать было крайне затруднительно. Зато няня у Женечки была очень молода, ей шёл всего двадцать первый год.
     Женечку Варя просто носила на руках. Она его любила как собственного сыночка, словно ведала, что ближе и роднее человека у неё в жизни уже не будет.

     С тех пор, как Варенька попала в дом доктора Гирша Штринделя, прошло двадцать лет. Из деревенской замухрышки девочка постепенно преобразилась в опрятную милую девушку, а затем - в статную, красивую молодую женщину. Фигурой бог Варю не обидел. Лицо же её было красиво той изысканной, избранной красотой, какой только может быть лицо благородной, возвышенной личности. Тип истинно славянский удивительным образом сочетался в Варваре с особенной утончённостью черт библейских, что однако, никого не могло ввести в заблуждение. Русые с золотым отливом густые её косы, припухлые губы, слегка вздёрнутый нос, всё абсолютно подчёркивало в ней настоящую русскую природу. В глубине глаз её  таилась мудрая, тихая грусть, что не позволяло окружающим относиться к ней с лёгкостью и суетной непринуждённостью.
     Тут имел значение и факт постоянного присутствия рядом малыша Женечки. Парни попроще не позволяли себе заводить шашни с такой достойной девушкой, а кавалеры поблагороднее, тем более, остро чувствовали  утончённость и недоступность молодой особы.
     Видимо, сочетание таких внешних качеств со скромностью характера и не позволило Варе устроить  личную жизнь. Ведь сама она на мужчин поглядывала лишь исподволь, не позволяла себе особо раздумывать и мечтать на тему замужества.

     Женя рос способнейшим мальчишкой. Ему легко давались языки, математика, химия. В старших классах  он очень увлёкся биологией, и стало понятно, что скорее всего он пойдёт по стопам родителей. А те уже постарели и сильно сдали напоследок...
     Когда не стало и Фиры Соломоновны (а первым ушёл Гирш Хаимович, ещё летом семидесятого), Женя как раз окончил школу. Его блестящее поступление во второй московский ''мед'' родителям увидать так и не довелось. Свидетельницей успеха паренька была лишь Варвара, которая теперь заменяла юноше и мать и отца.
Няня продолжала заботится о нём, дарила ему всю свою нерастраченную материнскую ласку, а он отвечал ей нежной привязанностью и огромным неподдельным уважением.
     Так и жили они вдвоём до тех пор, пока не встретил Женечка свою любовь.
     Эммочка сразу понравилась Варваре. Девушка скромная, умненькая, воспитанная и добрая быстро снискала взаимопонимание и расположение няни своего жениха. Со свадьбой не тянули, по окончании института Женя привёл молодую жену в дом.
     Эмма Рувимовна тоже закончила учёбу и работала преподавательницей по классу фортепиано в районной музыкальной школе. Кроме того она давала частные уроки, много упражнялась за инструментом, словом, была сильно занята. Напряжённая работа супругов  приносила в дом достаток, но откладывала рождение детишек, о которых молодые, надо сказать, очень  мечтали.
     И Варвара, конечно, была бы рада малышу. Правда, врождённая тактичность не позволяла ей говорить об этом с Женей. Но он сам всё понимал и однажды за завтраком объявил ей, что вскоре они станут называть её ''бабушкой Варей''.
    
     Время улетает быстро, и это особенно ощущается, если взглянуть на события, которые уже прошли, не придавая значения подробностям... Издалека всегда кажется, что годы промелькнули, как-будто их и не было. Так - и с нашими героями: оглянуться не успели, как уже подросли близнецы, которые, словно лишь вчера родились у Эммы с Евгением...
     Соня и Том отметили своё совершеннолетие шумно, весело, с размахом. В стране нынче дышалось легко, прежде всего потому, что полным ходом шла перестройка. Да, и весна была в самом разгаре...

     Дожидаться окончания детьми института не стали. В середине девяностого подали документы на отъезд. Пока получали разрешение, прошёл год, дети успели защитить дипломы: Том - инженера телефонной связи, а Соня - учительницы математики.
     В самом конце августа семья Штриндель выехала на постоянное место жительства в государство Израиль. Отбыли в полном составе: супруги Хаим (Евгений) Гиршевич и Эмма Рувимовна, близнецы Том и Соня, и Варвара Михайловна Фуняк - в качестве тётки жены.

     Об этом немного подробнее.

     Варваре ехать в Израиль было никак невозможно. Права на репатриацию она не имела. Однако, речи о том, чтобы оставить её, не шло вообще. Она и сама ни за что не хотела расставаться с единственными родными ей людьми. Переезд её не страшил.
     К Израилю баба Варя не питала ни малейшей неприязни, зато знала, что это - святая земля, где жил Иисус. В бога Варвара по-настоящему не верила, но в церковь иногда захаживала, особенно в последнее время. А к моменту отъезда ей уже стукнуло   шестьдесят семь. В таком возрасте люди частенько успевают перекреститься при всяком подходящем случае, так, на всякий случай...
     Чтобы забрать няню в Израиль Евгению Гиршевичу пришлось пойти на подлог. Он довольно легко нашёл тех, кто за определённую мзду (весьма и весьма  немалую!) изготавливал документы о еврейском происхождении людям, всю жизнь называющим жидовскими мордами тех, в кого теперь им самим предстояло оборотиться...
     Свидетельство о рождении для бабы Вари было выправлено на польском языке, и значилась она в нём, как Барбара. Отцом её числился Моисей Фонек, а матерью Агнешка Фонек, Збыньска - в девичестве. Получалось, Варвара - еврейка по отцу, что давало ей полное право на израильское гражданство и заодно  снимало вопросы её славянской внешности.

     Вечером перед отъездом сидели в последний раз за круглым дубовым столом, который в гостиной сохранился ещё со времён деда Гирша, ужинали. Хаим-Евгений выпил рюмку коньяку, а остальные сразу перешли к чаю. Варвара пила вприкуску, как в детстве научил её отец, которого она почти никогда и не  вспоминала...

     На удивление мягкий ветерок развевал краешки лёгкой косынки, которой Варвара повязала голову. На лавочке рядышком сидели четыре пожилых женщины, а вообще в парке тут и там на уютных скамеечках расположилось немало пенсионерок, преимущественно бывших советских гражданок. Попадались в парке и малочисленные группки румынок, и местных уроженок преклонного возраста. Мужчины встречались реже. Они вели иной образ жизни, на лавочках не засиживались.

     Уже десять лет, как семья Штриндель прибыла в Израиль. С самого приезда они обосновались в Хайфе. Хаим довольно скоро начал работать в больнице по своей основной специальности. В последнее время он продвинулся по службе, вёл и частную практику.
     Его супруга Эмма некоторое время подрабатывала уборкой квартир, но это длилось недолго. Женщина умная и способная, а главное - трудолюбивая, она со временем добилась того, что её приняли на работу в муниципальный отдел образования инспектором по общим педагогическим вопросам.
     Дети отслужили в армии, подтвердили свои дипломы и устроились вполне прилично. Соня, правда, вскоре выскочила замуж и уже имела двух малышей-погодок. Нянчила их, разумеется баба Варя, которая по местным документам именовалась Барбарой Фонк. Так уж читалось на иврите её некогда привычное имя...

     Ежедневно баба Варя проводила в парке над морем как минимум по два-три часа. Здесь они с такими же пожилыми дамами находили много общих тем для разговоров, судачили о детях, внуках, но всё больше - о советском прошлом. Вообще-то, Варвара Михайловна была далеко не самой разговорчивой из пенсионерок, прогуливающихся в парке. Она больше слушала своих новых товарок, кивала, поддакивала и почти не распространялась о себе и своей семье.
     Однажды, пока не жарким мартовским утречком, в парке объявились двое молодых приличных мужчин. Они подходили к бабушкам и задавали какие-то вопросы. Пожилые женщины охотно откликались, беседовали, даже начинали о чём-то оживлённо спорить друг с другом.
     Молодые люди оказались журналистами девятого канала израильского телевидения, так называемого,  ''русского канала''. Они собирали материал для документального фильма о репатриантах из СССР, и требовалась им для съёмок героиня, по типажу обладающая характерной внешностью еврейской старушки. Из десятков претенденток, рассмотренных телевизионщиками в хайфских скверах и парках, выбор однозначно пал на Барбару Фонк.   

     Вернулась Варвара Михайловна с прогулки и до самого вечера пребывала в малость возбуждённом состоянии. За ужином она не могла скрыть своего напряжения, и это не прошло незамеченным. Хаим Гиршевич забеспокоился и стал расспрашивать свою старенькую няню о причине её настроения. Та поначалу лишь вздыхала, макая в чай кусочек сахара и мелко покусывала краешек платочка, повязанного вокруг головы. Наконец, взглянув из под бровей на своего Женечку, она пробормотала растерянно и совершенно беззлобно: ''Это ж надо! На старости лет жидовкой стала.''

                20-22.11.2013.Хайфа.