Пьеса "Русский крест"
АВТОРЫ:
Михаил Анмашев, Александр Жилин
Историческая фантасмагория в стихах и прозе, основанная на реалиях,
в 4-х действиях
Действующие лица:
Историк
Драматург
Поэт
Сосед
Иоанн Грозный
Надежда Аллилуева
Юродивый
Тени
Действие первое
Занавес закрыт. Из-за занавеса доносится нестройный хор трех пьяных мужчин, которые поют:
Во-поле, да во-поле берёзонька стояла,
никому кудряшками своими не мешала,
но решили поле-то сохой перепахать
и берёзку с полечка топором убрать!
Раздаётся звук наполняемых стаканов. Звон стаканов.
Занавес открывается.
Московская квартира поэта. Спят трое мужчин. В окне занимается рассвет.
Историк встает в состоянии глубокого похмелья и будит своих друзей. Все трое нетвердой походкой идут к столику с бутылками, стаканами и остатками вчерашней закуски. Наливают.
Поэт:
- Да! Набрались вчера...
Драматург, кивая на историка:
- Проводы. Мы тебя провожали или профессию?
Поэт:
- Да ладно?!
Историк, опешив:
- Ты же меня вчера убедил бросить науку...
Драматург, подойдя к историку и похлопывая его по плечу:
- Будет тебе, Федя! С каких это пор история в России стала наукой? Шлюшка - это да... Сам ведь называл себя вчера сутенером истории. Сколько раз то сам её насиловал?
Историк, разглядывая пустой стакан:
- Много... Всякий раз, в такт колебаниям...
Драматург, плюхаясь на диван:
- Пора бы и привыкнуть... Какого лешего взбунтовался на этот раз?
Историк:
- Тошно... Тошно без конца... Уже и сам не понимаю, где шиворот, где выворот...
Поэт, опершись головой на руку:
Истории зловещий трюм,
Где наши поколенья маются,
Откуда наш шурум-бурум,
К вершинам жизни поднимается.
Драматург стремительно встает с дивана, подходит к столу и наполняет стаканы.
Драматург, обращаясь к историку, поднимает тост:
- За избавление!
Поэт и драматург выпивают. Историк некоторое время стоит в задумчивости и только потом медленно выпивает.
Поэт продолжает:
И там, на девственном снегу,
Ложится черным слоем копоти...
"Довольно, больше не могу!"
Поставьте к стенке и ухлопайте!
Георгий Иванов!
Драматург - историку:
- Это про тебя, Федя!
Поэт:
- Не... про всех. А еще про тех, кого ухлопали, ухлопали...
Пауза, молчание.
Историк - драматургу:
- Ты же драматург, напиши пьесу о российской истории!
Драматург:
- Да что об этом говорить, совесть свою беспокоить...
Поэт:
- Если она есть, то она беспокоит...
Историк:
- Кто?
Поэт:
- Совесть...
Молчание.
Драматург, подойдя к окну:
- Извечная русская дилемма, как надо, или как было? Это выбор между жизнью и смертью...
За стенкой с грохотом падает гитара.
Поэт соседу:
- Что у тебя там?
Сосед:
- Инструмент уронил...
Драматург:
- Что ты его терпишь, заставь ковер повесить на стену...
Поэт:
- Не-а, он меня порой так развлекает!
Наливают водку.
Историк, подняв стакан:
- Может действительно, прямо сейчас сядем и напишем... Как было...
Поэт, подходя к столу с компьютером:
- Духу хватит?
Выпивают.
Сосед за стеной страстно поёт под гитару песню "По дороге":
По дороге ли, по судьбе ли,
Тихо едучи, в колыбели,
Я заснул, вином опьянённый,
И проснулся в пути просветлённый!
Что за шум кругом, что за мрак кругом,
То ли ночью светлой, то ли тёмным днём,
Крики, драки здесь, да и пыль столбом,
Где поля мои, где родимый дом?
Что за тени стоят вдоль обочины,
И ворота у всех заколочены,
С куполов идёт лишь кровавый свет,
И вопросов нет и ответов нет.
То ли пьяный я, то ли снится мне,
То ли в сумерках не видать вполне,
То ли люди здесь, отвернув лицо,
Стали с ямами заподлицо.
Всё погосты кругом, да в грязи все кресты,
То ли ямы вокруг, то ли пропасти,
И не слышно песни, лишь звериный вой,
Эй, ямщик родной, слышишь, ты постой,
Ты куда завёз душу грешную,
Прекращай езду ты поспешную,
Заблудились мы по-нетрезвому,
Дай испить воды коню резвому,
Разворачивай вправо на поле, на луг,
И кнутом разгоняй всех кладбищенских сук,
Да, постой, я налью, чтобы вмиг протрезветь,
И в полях на просторе песню запеть!
Историк, взяв книгу:
- В России «с волею к мысли борется тайная, тёмная, но очень упорная и жадная воля к безмыслию!» Д.С.Мережковский.
Драматург:
- Флобер, сказал что политика - занятие для каналий! А у нас - история!
Историк, обидевшись:
- Только ко всем революциям призывают всегда поэты и писатели. Вольтер проложил дорогу!
Историк, читает: -
«Кажется иногда, что в России нет вовсе революции, а есть только бунт - январский, декабрьский, чугуевский, холерный, пугачёский, разинский - вечный бунт вечных рабов!»
Драматург:
- Вечное противостояние власти и литературы!
Борьба за умы! Только Ленин и Сталин справились известными методами. Но литература своё взяла! Несколько человек перевернули умы.
Историк:
- Рабство, слишком долго длится рабство!
Все трое садятся за компьютеры и начинают работать.
Сосед за стеною под гитару поёт песню "За рюмочкой":
За рюмочкой, за рюмочкой поговорим-ка, брат,
С сумой все или с сумочкой и кто же виноват?
Как тащатся по улицам нищие старушки,
в карманах не осталось даже ни полушки!
Как промывают головы эфирными маслАми,
что с нами вождь великий и сами мы с усами,
окружены врагами, активными на действо
и снова лживо-пьяное наше лицедейство!
За порку или деньги исполнят не такое,
а тем, кто правду скажет, устроят или скроют
в отдельную палату, иль камеру поглуше,
ну, а совсем правдивым и стеночку посуше!
И рабские душонки сразу освистают -
"Он враг всего народа и все про это знают!",
посмотришь в этих душах - холуйство и лакейство
и вечно продолжается в России лицедейство!
Ведь все впитали ясно с молоком веков -
за царскую отчизну и веру будь готов!
Отчизну перепутали с вотчиной навеки
и верят в царский промысел божьи человеки!
Поэт:
- Первый русский поэт Василий Кириллович Тредиаковский.
Историк:
- Унижен, затравлен, умер в нищете всеми забытый!
Драматург:
- Первый писатель-дворянин Александр Петрович Сумароков.
Поэт:
- Унижен, затравлен, умер в нищете!
Историк:
- Первый светский поэт Антиох Дмитриевич Кантемир.
Драматург:
- Фактически изгнан из России, почти не издавался, трудности были даже в 19 веке!
Поэт:
- Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин.
Историк:
- Затравлен!
Драматург:
- Денис Иванович Фонвизин.
Поэт:
- Травила и запрещала сама Екатерина Великая!
Историк:
- Александр Николаевич Радищев.
Драматург:
- По словам Екатерины "бунтовщик хуже Пугачёва". Приговорён к смертной казни, заменили на острог. В преддверии второй ссылки при Александре Первом покончил с собой, отравился в знак протеста!
Поэт:
- Гаврила Романович Державин.
Историк:
- Прошёл черед череду унижений!
Драматург:
- Николай Иванович Новиков.
Поэт:
- Екатериной приговорён к смертной казни, которую она заменила заточением в Шлиссельбургской крепости, полностью разорён.
Историк:
- Кондратий Фёдорович Рылеев.
Драматург:
- Казнён, повешен!
Поэт:
- Александр Александрович Бестужев.
Историк:
- Приговорён к каторге, заменена на ссылку на Кавказ рядовым, погиб в бою!
Драматург:
- Александр Николаевич Плещеев.
Поэт:
- Приговорён к смертной казни, которая заменена ссылкой!
Историк:
- Владимир Федосеевич Раевский.
Драматург:
- Арестован, заточён в крепость, сослан в Сибирь. Раевскому поставили в вину, что в его стихах встречались имена Брута и Кассия!
Поэт:
- Александр Иванович Одоевский.
Историк:
- Приговорён к 8 годам каторги, потом сослан рядовым на Кавказ, там умер!
Драматург:
- Вильгельм Карлович Кюхельбекер.
Поэт:
- Приговорён к смертной казни, заменили на каторгу, потом ссылка, умер в Тобольске!
Историк:
- Александр Сергеевич Грибоедов.
Драматург:
- Арестован по делу декабристов, отпущен, погиб в Тегеране!
Поэт:
- Александр Сергеевич Пушкин.
Историк:
- Сослан на юг, выслан в Михайловское под надзор полиции, в результате интриги, которая привела к дуэли, смертельно ранен. Умер через двое суток!
Драматург:
- Николай Васильевич Гоголь.
Поэт:
- Умер в полной нищете!
Историк:
- Михаил Юрьевич Лермонтов.
Драматург:
- Арестован за "непозволительные стихи", сослан на Кавказ, убит на дуэли!
Поэт:
- Антон Антонович Дельвиг.
Историк:
- Доносы, запрет изданий, смерть!
Драматург:
- Иван Иванович Лажечников.
Поэт:
- Умер без гроша!
Историк:
- Александр Николаевич Островский.
Драматург:
- По личному повелению Николая I находился под надзором полиции!
Поэт:
- Пётр Андреевич Вяземский.
Историк:
- Находился под надзором полиции!
Драматург:
- Пётр Яковлевич Чаадаев.
Поэт:
- Арестован, по личному повелению Николая I объявлен умалишённым с полным запретом публикаций!
Историк:
- Константин Николаевич Батюшков.
Драматург:
- Мания преследования, неизлечимая психическая болезнь!
Поэт:
- Денис Васильевич Давыдов.
Историк:
- За свои стихи перенёс много унижений от Александра I, Николая I и двора!
Драматург:
- Николай Алексеевич Некрасов.
Поэт:
- Травля, доносы, клевета, цензура!
Историк:
- Иван Сергеевич Тургенев.
Драматург:
- Арест, ссылка, последние двадцать лет практически жил за границей, умер под Парижем.
Поэт:
- Александр Иванович Герцен.
Историк:
- Ссылка, вынужденная эмиграция.
Драматург:
- Николай Платонович Огарёв.
Поэт:
- Арестован по делу "о лицах, певших пасквильные куплеты", сослан, отпустил на волю крепостных и эмигрировал!
Историк:
- Николай Александрович Добролюбов.
Драматург:
- Постоянные лишения, нравственные страдания обострили туберкулёз, умер!
Поэт:
- Виссарион Григорьевич Белинский.
Историк:
- Затравлен, от каземата спасла смерть!
Драматург:
- Николай Гаврилович Чернышевский.
Поэт:
- Арест, одиночка Алексеевского равелина, гражданская казнь, сибирская ссылка.
Историк:
- Фёдор Михайлович Достоевский.
Драматург:
- Приговорён к расстрелу, на Семёновском плацу казнь заменили каторгой!
Поэт:
- Владимир Сергеевич Соловьёв.
Историк:
- Заслужил от Победоносцева имя "безумный" за то, что выступил против смертной казни, тщательно подвергался цензуре. Умер от общего истощения организма в 47 лет.
Драматург:
- Лев Николаевич Толстой.
Поэт:
- Находился под полицейской слежкой, отлучён от Церкви, предан анафеме!
Историк:
- Дмитрий Сергеевич Мережковский и его жена Зинаида Николаевна Гиппиус!
Драматург:
- Вынуждены бежать из России после ряда обысков и допросов ВЧК!
Поэт:
- Николай Степанович Гумилёв.
Историк:
- Расстрелян ВЧК!
Драматург:
- Николай Александрович Бердяев.
Поэт:
- Арестован ВЧК, его допрашивал лично Дзержинский. Изгнан из России по распоряжению Ленина вместе с Ильиным, Шмелёвым, Вышеславцевым, Карсавиным, Лосским и многими другими русскими философами и учёными.
Историк:
- Иван Александрович Ильин.
Драматург:
- Арестовывался ВЧК шесть раз, приговорён к смертной казни, которую заменили на высылку с конфискацией имущества.
Поэт:
- Иван Алексеевич Бунин, лауреат Нобелевской премии.
Историк:
- Эмигрировал из России "испив чашу душевных страданий"!
Драматург:
- Константин Дмитриевич Бальмонт.
Поэт:
- Эмигрировал, умер в приюте "Русский дом" под Парижем!
Историк:
- Александр Александрович Блок.
Драматург:
- Перед смертью написал в своём дневнике: "Вошь победила весь свет". Умер в 41 год.
Поэт:
- Александр Иванович Куприн.
Историк:
- Эмигрировал, жил на грани нищеты, приехал умирать в Россию!
Драматург:
- Исаак Эммануилович Бабель.
Поэт:
- Расстрелян, как враг народа!
Историк:
- Владимир Владимирович Маяковский.
Драматург:
- Застрелился ... или застрелили!
Поэт:
- Сергей Александрович Есенин.
Историк:
- Затравлен, повесился ... или повесили!
Драматург:
- Марина Ивановна Цветаева.
Поэт:
- Эмиграция, муж и дочь вернулись в Россию, репрессированы. Измученная, потерявшая волю покончила с собой в Елабуге!
Историк:
- Максимилиан Александрович Волошин.
Драматург:
- Прошёл череду унижений и официальной травли, при советской власти не издавался!
Поэт:
- Анна Андреевна Ахматова.
Историк:
- Муж Николай Гумилёв расстрелян ВЧК, сын арестован, затравлена.
Драматург:
- Осип Эмильевич Мандельштам.
Поэт:
- Два ареста, погиб в сталинских лагерях в 1938 году!
Историк:
- Андрей Платонович Платонов.
Драматург:
- Затравлен, сын арестован!
Поэт:
- Владислав Фелицианович Ходасевич.
Историк:
- Эмигрировал, умер в нужде в Париже!
Драматург:
- Георгий Владимирович Иванов.
Поэт:
- Эмигрировал, жил в нищете и страданиях, умер в приюте для престарелых под Тулоном!
Историк:
- Юрий Карлович Олеша.
Драматург:
- Чудом избежал ареста НКВД, в 1936 году на публикации и на упоминание его имени наложен запрет. Стал неизлечимым алкоголиком!
Поэт:
- Даниил Иванович Хармс.
Историк:
- Дважды арестовывался, погиб в заключении!
Драматург:
- Николай Алексеевич Клюев.
Поэт:
- По личному распоряжению Ягоды и Сталина выслан из Москвы, потом арестован и растрелян!
Историк:
- Михаил Афанасьевич Булгаков.
Драматург:
- Затравлен, с 1927 года до его смерти не опубликовано ни строчки!
Поэт:
- Михаил Михайлович Зощенко.
Историк:
- Затравлен, заклеймён Ждановым как "пошляк", "хулиган" и "подонок русской литературы", изгнан из Союза писателей, после этого прожил 12 мучительных лет до смерти!
Драматург:
- Ярослав Васильевич Смеляков.
Поэт:
- Репрессирован, дважды арестован, прошёл лагеря, освобождён после смерти Сталина!
Историк:
- Борис Леонидович Пастернак.
Драматург:
- Исключён из Союза писателей, затравлен, вынужден отказаться от Нобелевской премии!
Поэт:
- Александр Наумович Рыбаков.
Историк:
- Арестован, осуждён на ссылку по 58 статье!
Драматург:
- Александр Исаевич Солженицын.
Поэт:
- Арест, лагеря, ссылки, выслан из страны!
Историк:
- Варлаам Тихонович Шаламов.
Драматург:
- Дважды арестовывался, прошёл лагеря, получил дополнительный срок за то, что назвал И.Бунина великим русским писателем.
Поэт:
- Иосиф Александрович Бродский.
Историк:
- Арестован, приговорён к 5 годам ссылки, выслан из страны!
Драматург:
- Александр Аркадьевич Галич.
Поэт:
- Исключён из Союза писателей и Союза кинематографистов, изгнан из страны, загадочная смерть!
Историк:
- Венедикт Васильевич Ерофеев.
Драматург:
- Отец репрессирован по 58 статье, детдом, самиздат, скитания!
Поэт:
- Сергей Донатович Довлатов.
Историк:
- Исключён из Союза журналистов, затравлен, вынужден эмигрировать!
Драматург:
- Булат Шалвович Окуджава.
Поэт:
- Родители арестованы, отец расстрелян, мать отправлена в лагеря, прошёл войну, ранен, выдержал нападки официальной прессы!
Историк:
- Василий Павлович Аксёнов.
Драматург:
- Родители арестованы и осуждены, в 5-летнем возрасте принудительно отправлен в Костромской детдом для детей заключённых, в знак протеста вышел из Союза писателей, лишён гражданства.
Поэт:
- Владимир Николаевич Войнович.
Историк:
- Исключён из Союза писателей, выслан из страны, лишён гражданства!
Драматург:
- Владимир Семёнович Высоцкий!
Поэт:
- Затравлен, не смог примириться с советской действительностью, умер!
Историк:
- О книге «Проделки на Кавказе» военный министр заметил Дубельту: «Книга эта уже тем вредна, что в ней - что ни строчка, то правда».
Поэт:
- Увы, совесть наказуема!!!
Драматург:
- Удивительно сложилась судьба только у Василия Андреевича Жуковского. Будучи наставником наследника престола, воспитал царя Александра II
Освободителя, который покончил с последним рабовладельческим строем в мире! Но последние десять лет жизни он прожил за границей!
Поэт:
- Всегда помню слова Герцена – «Мы вовсе не врачи, мы – боль»!
Поэт отходит к окну и смотрит в окно задумчиво. Драматург задумчиво ходит по комнате. Историк подходит к книжному шкафу, берёт книгу и задумчиво листает.
В это время сосед за стеной тоже задумчиво под гитару поёт песню "Я ушёл от судьбы":
Я ушёл от судьбы, но от дела уйду ли, не знаю,
Всё хорошее в жизни унёс я, ребята, с собой,
Но зачем я порою к судьбе и к себе вопрошаю,
Что случилось со мною, со всеми и с нашей страной?!
Куда делись улыбки, мечты и насущные споры,
Вдруг исчезли в сердцах прямодушие, Вера и честь,
Ну, а совесть и правда закрыты везде под запоры,
Разгулялись повсюду клевЕты и подлость и лесть!
Нам оставили участь лишь кланяться в пояс,
Нас заставили верить любой омерзительной лжи,
В наших душах прилюдно бессовестно роясь,
Подменили втихую Христа на сапог Сатаны!
Не ищи в Божьем Храме спасенья, надежды и Веры,
Бог в душе у тебя - в это верь, остальное пойми,
Слишком долго у власти в руках на цепи две мегеры -
Монопольное право на водку и Веру в Руси!
И опять обернулась история старым видЕньем,
Всё вернулось на многажды пройденный круг,
Мы опять в жёлтом доме с больною душой и сомненьем,
Что изменится всё по волшебному слову и вдруг!
Я ушёл от судьбы, но от дела уйду ли, не знаю,
Но в одном я уверен и твёрд навсегда, навсегда,
Можно жить в жёлтом доме, леча всех больных, полагаю,
С подлецами в лакейской - нельзя никогда, никогда!
Занавес.
Антракт.
******************************************************
Действие второе
Квартира поэта. Все трое ходят по комнате, берут с полок книги, присаживаются к столу, обсуждают.
Драматург:
- Помнишь слова Чехова: "Начало Руси было в 862 году, начала культурной Руси еще не было".
Историк, держа в руках книгу, читает:
- Из дневников Гиппиус.
"17 марта 1918 года. Суббота. Вчера на минуту кольнуло известие о звероподобном разгроме Михайловского и Тригорского (исторических имений Пушкина). Но ведь уничтожили и усадьбу Тургенева, осквернили могилу Толстого. А в Киеве убили 1200 офицеров, - у трупов отрубали ноги, унося сапоги. В Ростове убивали детей кадетов (думая, что это и есть "ка-деты", объявленные "вне закона")".
Кстати, сам Пушкин говорил: "Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим."
Драматург, читая:
- "Рабский народ рабски смиряется и жестокостью власти воздержаться в повиновении любит... бичёв и плетей у них частое есть употребление". Эти слова Пуффендорфа русские цензоры вычеркнули, и Петр I восстановил.
Поэт:
- Задом живет русский человек, задом! Вообще-то мы разуму не доверяем!!! Отсюда и бессмыслица наша, которой мир не видел...
Драматург, читая:
- Вспомните Тургенева! "Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины - ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя - как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?"
Историк, читая книгу:
- "Кажется иногда, ...что сердце наших сердец, мозг наших костей - этот разлагающий радий; что Россия значит реакция, реакция значит Россия". "Реакция - религия. Кажется иногда, что последняя сущность России - религиозная воля к реакции". Мережковский!
Драматург:
- Гоголь писал: "Если бы я вам рассказал то, что я знаю, тогда бы помутились ваши мысли, и вы подумали бы, как убежать из России".
Поэт, читая:
- "Так бежал Пётр, величайший из русских беглецов, для которых любить Россию будущую, значит ненавидеть настоящую".
Помните Андрея Белого?
«Туда, где смертей и болезней
Лихая прошла колея,-
Исчезни в пространство, исчезни,
Россия, Россия моя!»
Историк:
- Вспомните эпиграмму Пушкина на "Историю Карамзина":
"На плаху истину влача,
Он доказал нам без пристрастья
Необходимость палача
И прелесть самовластья".
Историк, читая:
- А вот нарком просвещения Луначарский: "Человек тем ценнее при данных условиях, чем он безыдейнее. ...если у спеца какого-нибудь, например, инженера, много идей, это хуже, ибо эти идеи мешают использовать в достаточной мере для работы такой элемент. А вот когда у него нет никаких идей, тогда его можно пустить в работу".
Драматург, читая:
- Отвечу цитатой Гиппиус: "Что такое Отечество? Народ или государство? Всё вместе. Но если я ненавижу государство российское? Если оно против моего народа на моей земле?"
Поэт, читая:
- Вот как Пушкин пишет об Екатерине: "Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. ... Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа. От канцлера до последнего протоколиста всё крало, и всё было продажно. Таким образом, развратная государыня развратила своё государство. ... Екатерина ... раздарила около миллиона государственных крестьян (т.е. свободных хлебопашцев) и закрепостила вольную Малороссию и польские провинции".
Драматург, читая:
- "Мы же, вот мы, сознательные люди России, - мы бессильны и рабы, и потому виноваты совершенно так же. Сознание без силы - ничто, хуже, чем ничто. Даже гибель не искупает вины знающих и не делающих так."
Зинаида Гиппиус.
Историк, читая:
- Помните, как писал Мережковский "о русских помещиках-извергах, которые раздают борзых щенят по деревням своим для прокормления грудью крестьянок. Не все ли мы эти щенки, а Россия раба, кормящая грудью щенят? Говорил о барине, который сёк восьмилетнюю дворовую девочку до крови, а потом барыня приказывала ей слизывать языком кровь с пола. Не вся ли Россия эта девочка?
О княгине-помещице, которая велела старосте отбирать каждый день по семи здоровых девок и присылать на господский двор; там надевали на них упряжь, впрягали в шарабан; молоденькая княжна садилась на козлы, рядом с собой сажала кучера, брала в руки вожжи, хлыст и отправлялась кататься; вернувшись домой, кричала: "Мама, мама! Овса лошадям!".
Мама выходила, приносили кульки орехов, пряников, конфет, насыпали в колоду и подгоняли девок; они должны были стоять у колоды и есть. Не всё ли величье России, её победоносное шествие - катанье на семерке баб?"
Поэт, читая:
- Иванов-Разумник рассказывал, что летом 1924 года к нему пришел мрачный, насупленный Фёдор Сологуб и неожиданно спросил: «Как вы думаете, долго ли останутся у власти туполобые?»
- По историческим аналогиям, дорогой Фёдор Кузьмич: в России 300 лет стояли у власти татары, 300 лет царили Романовы, вот и большевики пришли к власти на 300 лет...
Сологуб очень - и по-серьёзному – рассердился: "Какой вздор!.. Время летит безмерно быстрее, чем в эпоху Романовых или татар! Триста лет! Теперь не средние века с их ползучим временем!"
- Ну, хорошо, Фёдор Кузьмич, ответьте сами.
Сологуб, сохранив серьезность, ответил: "Ну... лет двести!" И сам расхохотался.
Драматург, читая:
- Из дневников Гиппиус.
"26 апреля 1918 года, четверг. Журналиста Петра Пильского засадили в тюрьму за документальное доказательство: 14 из правящих большевиков клинически помешанные, пользовались лечением в психиатрических больницах".
Историк:
- Еще в 17 веке наш первый славянофил Крижанич жаловался: "Все мы русские любим по краям и пропастям блуждать".
Драматург, читая:
- Сейчас вам ответит, по словам Мережковского, "самый необычайный из всех, "человек из подполья", с губами, искривлёнными как будто вечною судорогою злости, с глазами, полными любви новой, ещё не ведомой миру, "Иоанновой", с тяжёлым взором эпилептика, бывший петрашевец и каторжник, будущая противоестественная помесь реакционера с террористом, полубесноватый, полусвятой, Фёдор Михайлович Достоевский".
"Страшно свободен духом русский человек", - говорит Достоевский, указывая на Петра. - В этой-то страшной свободе духа, в этой способности внезапно отрываться от почвы, от быта, истории, сжигать все свои корабли, ломать всё свое прошлое во имя неизвестного будущего, - в этой произвольной беспочвенности и заключается одна из глубочайших особенностей русского духа. Самоотрицание и самосожжение - нечто нигде, кроме России, невообразимое, невозможное".
Историк:
- Замечу, что именно Достоевскому принадлежит мысль об избранном "народе-богоносце".
Поэт;
- Ну, да, именно это и используется мистиками русской реакции...
Историк, читая:
- Но в чем Достоевский абсолютно прав, так в том, что "русская церковь в параличе с Петра Великого". Вот что рассказывает один из ближайших к нему людей - Андрей Нартов: "Его императорское величество, присутствия в собрании с архиереями,... вынув одной рукою из кармана к такому случаю приготовленный Духовный Регламент и отдав, сказал им грозно: "Вы просите патриарха, вот вам духовный патриарх, а противомыслящим сему (выдернув из ножен кортик и ударя оным по столу) вот булатный патриарх".
Потом, встав, пошел вон. ... Пётр, по выражению того же Нартова, "сам стал главою церкви". В словах присяги, которую, по духовному регламенту Петра Великого, должны приносить все члены священного Синода написано: "Исповедую же с клятвою крайнего судию духовной сей коллегии, быти самого всероссийского монарха, государя нашего всемилостивейшего".
Поэт, читая:
- Отсюда и "требование абсолютной непогрешимости воли человеческой как воли Божеской ..." В христианстве "глава Церкви - Христос, он же и Верховный "Крайний Судия" в суде церкви над миром и не может быть иного судии, ибо Христос один есть Царь царствующих и Господь господствующих".
Историк, читая:
- "Государи Российские суть главою Церкви". Изречение это находится в акте о престолонаследии, прочитанном в Москве, в Успенском соборе, при восшествии на престол императора Павла Первого. Мережковский писал: "Поставление царя земного главою церкви на место Христа, Царя Небесного, не только есть кощунство крайнее, но и совершенное от Христа отпадение, приобщение же к иному."
И ещё. "История русской церкви есть только сокращённое повторение истории церкви византийской. Но ведь и там, в Византии, в эпоху величайшего горения и сияния религиозной жизни, каноническая свобода церкви ничуть не охранила её от порабощения государству. Мы знаем, до какого беспредельного, рабского, хамского унижения перед властью византийских императоров дошла, конечно, не истинная церковь Христова, а то, что скрывалось под ее личиной, но скрывалось с таким искусством, что лица от личины отделить почти невозможно...
Паралич идет оттуда, из Византии. То, что началось во Втором Риме, Константинополе, продолжалось в Москве, Третьем Риме, и завершается в Петербурге, в этом, довольно, впрочем, сомнительном, Четвёртом Риме. То, что было тогда, будет и теперь, будет всегда, пока не изменится нечто лежащее глубже, чем всемирно-исторические судьбы православной церкви".
Поэт, читая:
- Александр Сергеевич Пушкин писал: "От сего происходит в нашем народе презрение к попам и равнодушие к отечественной религии; ибо напрасно почитают русских суеверными: может быть, нигде более, как между нашим простым народом, не слышно насмешек на счёт всего церковного".
О духовенстве он говорил: "У нас, напротив того, завися, как и все прочие состояния, от единой власти, но ограждённое святыней религии, оно всегда было посредником между народом и государем, как между человеком и божеством".
Драматург, читая:
- Лев Николаевич Толстой: "Я в последние дни чувствую себя очень слабым от возобновившегося нездоровья, - в сущности, от старости...
Стараюсь, сколько умею и могу, бороться с тем злом представления церковной лжи на место истины христианства..."
Историк, читая:
- Не мудрено, что тот же Аракчеев и аракчеевщина - это символ России. Аракчеев был всегда, но под разными именами - Бирон, фавориты Екатерины, Распутин, Берия и многие другие. Поэтому позволю еще одну цитату: когда "возникает Аракчеев: "он всё может исполнить, он верен. - Он православную церковь истинно любит". А так как "сему одному все тайны сердца царёва откровенны", и "все дела о церкви ему же вверяемы", то в последнем счете судьбы церкви зависят единственно от Аракчеева: глава церкви не Христос, ни даже русский царь, а русский хам Аракчеев".
Драматург, читая:
- Кстати, Белинский утверждал, что "русский народ самый атеистический из всех народов". А Достоевский считал, что "русский народ самый мистический из всех народов".
Историк, читая:
- "За последние две тысячи лет своего существования человек не изменился ни морфологически, ни психофизиологически. В организме человека не появилось ни одного нового, важного и общего для всех людей признака, который позволил бы разделить человеческий род на предков и потомков. Не изменилось и сознание, менялись только его формы.
Всё, чем люди ХХ столетия отличаются от допотопного человека, - это отношение к культуре, ее наследию... Прорывы зоологического синдрома в социальную жизнь всегда носят катастрофический характер, а изощрённое культивирование "классового чутья", "классового нюха" создает эффект "классовой сучности".
Поэт, читая:
- И разве не прав в связи с этим Бердяев: "В России подрастало "хулиганское поколение". "Вакуум в духовной жизни Петербурга, Москвы, Киева стремительно заполнялся модернистскими (популистскими) идеями, мистикой, пессимизмом и антиобщественными настроениями".
Драматург:
- Кстати, Мережковский отметил: "Смерть России - жизнь Петербурга; может быть, и наоборот, смерть Петербурга - жизнь России?"
Историк, читая:
- "Будем ли спрашивать, за что нет над нами благословения Божьего, как будто Бог отступил от нас, и стала проклятою святая Русь? Вот чаша гнева в руке Господа... . Беда за бедою, позор за позором, Цусима за Цусимою. ... И ещё смеем говорить о "Великой России", о нашем "честном и добром, национальном лице", смеем спрашивать, куда оно девалось, почему его не видно. К плахе пригнул палач - вот почему не видно. ... Ну, а если бы нужно было снова распять Христа, чтобы спасти Россию, мы бы распяли?"
Поэт, читая:
- "Наше дело - нисходить, никнуть, погребаться, зарываться в землю. И надо нам отдать справедливость: мы это дело как нельзя лучше делаем. ... Святой Христофор не узнал Младенца Христа, которого нёс на плечах. Не так же ли Россия, слепой великан, не видит, кого несет, - только изнемогает под страшною тяжестью, вот-вот упадёт раздавленная?
Не видит Россия, кто сидит у неё на плечах, - младенец Христос или щенок Антихристов. ... Одного бойтесь - рабства и худшего из всех рабств - мещанства и худшего из всех мещанств - хамства, ибо воцарившийся раб и есть хам, а воцарившийся хам и есть чёрт - уже не старый, фантастический, а новый, реальный чёрт, действительно страшный, страшнее, чем его малюют, - грядущий Князь мира сего, Грядущий Хам".
Поэт кладет книгу. Все трое в глубокой задумчивости идут к бару, достают бутылки, стаканы и направляются к столу. Молча пьют. В это время сосед за стеной поет песню "Раздумья":
Почтенному старцу, стакан наливая,
спросил я однажды: "Дождались вы рая?"
и старец задумчиво, глядя в стакан,
ответил чуть слышно: "Это - капкан".
"Мы жили, напрасно в себе убивая
надежду и веру и прелести рая,
мы рай заменили на имя вождя,
мы слепо творили, что делать нельзя,
мы верили крепко с отчаяньем в чудо,
что чудо придёт, как всегда ниоткуда,
мы верили в избранность, но ни от Бога,
но поняли поздно - на Голгофу дорога!"
Занавес
Антракт
Действие третье
Выпили крепко.
Поздний вечер. Они сильно пьяные сидят за столом. Наливают.
Выпивают и грустно вместе поют "Берёзку":
Во-поле, да во-поле берёзонька стояла,
никому кудряшками своими не мешала,
но решили поле-то сохой перепахать
и берёзку с полечка топором убрать!
Во-поле, да во-поле осиночка стояла,
и ветрАм упорным головой кивала,
но толпа пришла ветрАм наперекор,
нужен нам осиновый очень острый кол!
Во-поле, да во-поле дубочек поднимался,
и своею кроною всё больше разрастался,
но пришли ватагой и взяли в топоры,
нам нужны дубовые крепкие гробы!
Во-поле, да во-поле сосенка росла,
в серёдке одинокая плакала она,
но пришли с погоста злые мужики,
порубали сосенку в могильные кресты!
Поэт:
- Не помню, кто сказал, что в России жить нельзя, а умирать можно.
Драматург:
- Кто бы ни сказал, всё правда.
Историк, читая:
- Помните Мережковского: "Русский народ – самый крайний, последний, близкий к пределам всемирной истории, самый апокалипсический из всех народов." Мы - "в свободе - грешные, в рабстве - святые.
Святые рабы. Святая Русь - земля святых рабов".
Разом выпивают полные стаканы и хором говорят: «Спать, спать!»
Все трое ложатся на диваны, укрываются и засыпают.
Из-за стены сначала тихо, а потом всё громче слышится гитара и песня соседа "Сон".
Сосед:
Засыпаю, засыпаю, засыпаю
и глаза в истоме закрываю,
но опять и вновь приходит он,
поразительно отчётливый мой сон!
Вижу я, как праздник на Руси,
некто крикнул - "Ну-ка попроси!",
"Дай салюта нам, салюта дай, салюта!"
И с салютом появляется Малюта!
Вижу я, как кто-то босиком
в Храм идёт, иль ищет отчий дом,
а за ним несётся гончих свора,
все стоят, никто не даст отпора!
Слышу я шептания в тиши
в мраке Храма и в заснеженной глуши,
а в шептаниях мне слышится крамола
от страданий, боли, произвола!
Слышу я и звон колоколов,
а за ним не слышно многих слов,
то ли "Собирайся, будь готов!",
то ли хор за упокой отцов!
Вижу я, как брат пошёл на брата,
впереди у всех у них расплата,
всё смешалось рясы и кафтаны
и будёновки, кольчуги и сутаны!
Развеваются над этою толпой
все хоругви с ликами, простой
красный флаг смешался с триколором,
и Спаситель в небе над позором!
Вижу православные святыни,
многие стоят ещё поныне,
но не слышно в Храмах покаянья,
лишь шептанья, лишь шептанья и молчанье!
Вижу все погосты и кресты,
неухоженные людом в забытьи,
переполненные вешнею водой,
что же с нами, что с тобою, что со мной?!
Всё мелькает, исчезает, мельтешит
всё теряет свой обычный смысл и вид,
сон приходит и уходит и во сне,
что же надо нам, тебе и мне?!
Во время исполнения песни по комнате в полумраке бесшумно носятся и мельтешат фигуры в масках и широких балахонах, берут листы рукописи, бесшумно истерически хохочут, разбрасывают в воздух листы, издеваются над спящими и, дико танцуя, уходят.
Молчание, слышен тяжёлый храп и стоны.
Через минуту просыпается Поэт, садится на диван, сжимая голову обеими руками.
Поэт:
- Какой-то бред и голова трещит,
В уме, как в печке кто-то ворошит,
Пора включать автопилот,
Где мой стакан, да - вот!
Быстро выпивает стакан.
Сосед:
- Ну, идиот!
Поэт с удивлением смотрит наверх и падает на диван.
Просыпается драматург, садится на диван и ошалело смотрит по сторонам.
Драматург:
- Нельзя ложиться спать в душе с тоскою,
Хоть столько выпили, приснится же такое!
В душе, как в преисподней - кавардак,
Нельзя мешать с горилкою коньяк!
Сосед:
- Ещё один законченный ... чудак!
Драматург с удивлением и подозрением смотрит на обоих спящих друзей, мотает головой и быстро ложится, закрываясь пледом с головою.
Просыпается историк. Садится на диван и тупо смотрит перед собой.
Историк:
- Вот это да, как будто наяву,
Клянусь, я думал, что сейчас умру,
Где логика, когда идеализм иссяк,
Цинизм истории - вот так!
Сосед:
- Вот это фантастический ... чудак!
Историк с подозрением смотрит на стену, выпивает стакан и быстро ложится. Слышен громкий храп и стоны.
В комнате опять появляются те же фигуры, ритмично движутся размашистыми движениями, размахивая концами балахонов, как крыльями.
За ними появляется фигура Надежды Аллилуевой, одетая в бело-красный балахон. Фигуры останавливаются, только медленно машут крыльями.
Все трое садятся на свои диваны и с изумлением смотрят.
Аллилуева в центре под лучом света скорбно молчит.
Фигуры громким шёпотом поют песню "Надежда" речитативом:
В памяти слово крепко засело.
Что нам осталось? Ночь до расстрела.
Словно внутри нас слово запело,
слово живёт внутри нашего тела!
Тела уж нет, на допросах забито,
ну, а душа? А душа всем открыта.
Кто-то втихую сунул мне в душу
грязные руки и будто по суше
топая громко прошёл сапогами.
Что будет с нами? Что будет с вами?
Где же вина? Где укрыться? Где полок?
Тяжесть одна. Путь наш недолог.
Путь наш пройдёт через судьбы отчизны,
Крови налёт и кровавые тризны!
Ну, а народ к крови быстро привыкнет.
Славу споёт, не ответит, не пикнет.
В памяти крепко слово засело.
Что нам осталось? Ночь до расстрела.
Мучает душу последняя жажда.
Ты напои нас наша.... надежда!
Поэт:
- Скажите, почему так равнодушно
вы принимали гибель близких вам?
Вы чествовали дома всех радушно
убийц и жертв! Что снилось по ночам?
Надежда Аллилуева:
- Я моего Иосифа любила!
Историк:
- Любовь тебя, Надежда, погубила!
Так просто было всё решить,
убить его - спасти и защитить
десятки миллионов жертв! Людей!
Ты что не видела разгул этих зверей
и не смогла в Иосифе понять натуру Зверя?!
Аллилуева:
- А я жила, Иосифу лишь веря!
Драматург:
- Так это правда, что любовью ты спасала?!
Аллилуева:
- К нему любовью его ложь я отрицала!
Любовь для зверств условная преграда!
Потом нашла меня его награда -
презрение и смерть! Его любя
осознанно убила я себя!
Аллилуева скорбно уходит.
Молчаливый танец теней в чёрных балахонах.
Появляются фигуры в белых балахонах. Появляется юродивый. Юродивый на коленях истово молится перед иконами в углу, бьёт поклоны земные и крестится двуперстно. Луч прожектора ярко высвечивает иконы, второй луч - фигуру юродивого.
Сосед из-за стены под гитару поёт песню "Юродивый":
Я в рубище, босой и на морозе
Сижу на паперти о милости моля,
Пророчу я при всём честном народе,
Пророчу для народа и царя!
Эй, расступитесь, божьи человеки,
С дружиною к нам царь идёт один,
Но Царь Един в душе у нас навеки,
А это лишь земной наш господин!
Ну, здравствуй, добрый человече,
Ты в храм пришёл, иль навестить меня,
Или в престоле появились течи,
Или опять страданья и война?!
Что ты молчишь, я пред тобою в рУбище,
Ты в мантию одет земных владык,
Но я сижу, Царю другому служаще,
А ты стоишь средь подданных своих!
Мне режь язык, скажу тебе с острасткой,
Ты не возьмёшь с собою благ земных,
Надменное лицо не скроешь маской,
Представ пред Богом весь в грехах своих!
Фигуры в белых балахонах отходят в сторону и стоят, низко опустив головы. Фигуры в чёрных балахонах собираются в группу и вдруг расходятся, став полукругом, в центре которого стоит сутулая фигура в чёрной монашеской рясе до пола и капюшоне, закрывающем лицо. Фигура опирается на посох-жезл.
Прожектор на иконах гаснет и высвечивает эту фигуру. Все фигуры в чёрных балахонах падают на колени перед фигурой царя. Юродивый встаёт с колен.
Юродивый:
- Тебя я вижу, иль твою гордыню
и царский дух, величие державной чести?
Клеветников и доносителей отныне,
как и кромешников твоих с тобою вместе
я проклинаю!... Милостию Бога!
Гордыню ублажил ты кровопийством
и святотатством заслужил ты много
веков души мученья и убийством
своей души обязан ты ... себе!
Я в дар тебе припас .... сырое мясо!
Царь, глухо, опустив голову:
- Христианин я, это ведомо тебе,
Великий пост, на мне иночья ряса!
Юродивый:
- Мне ведомо, что полон ты любови
ко вкусу плоти человеческой и крови!
И ждёт тебя гниения дорога!
Не только пост забыл ты,...но и Бога!!!
Царь в гневе поднимает посох, но потом одумывается,
разворачивается и уходит. Фигуры в тёмных балахонах окружают его, они уходят группой.
Юродивый скорбно и тихо исчезает вместе с фигурами в белых балахонах. В комнате потихоньку начинает светлеть.
Сосед за стеной громко с сильным страстным надрывом поёт песню "На пропой души":
Дайте, люди, мне две монеточки,
Будут счастливы ваши деточки,
На пропой души дайте бедному,
Мне раздетому и нетрезвому!
Я рубаху свою нынче ночью пропил,
И нательный свой крест в кабаке заложил,
На коленях стою пред толпой босиком,
Я не знаю, забыл, потерял отчий дом!
А кабатчик в сердцах от злобы озверел,
Со мной пьяным, раздетым отчаянно смел,
Обобрал всё до нитки, ну и вышиб за дверь,
Эй, народ россеянский, спаси и поверь!
Ты поверь мне в последний, отчаянный раз,
Страждущему верить ведь божий наказ,
Я кабатчика-злыдня с похмелья убью,
Или он поднесёт, или душу пропью!
Дайте, люди, мне две монеточки,
Будут счастливы ваши деточки,
На пропой души дайте бедному,
Мне раздетому и нетрезвому!
Поэт, драматург и историк сидят на своих диванах, схватив руками свои головы.
Поэт встаёт и, держась за больную голову, начинает ходить по комнате. Вдруг он начинает читать "Русский крест":
Он тяжёл и он на все века,
он как боль столетий гнойника,
он страданье всех российских мест -
это русский тяжелейший крест!
Он велик - размером с континент,
он широк - от моря и до моря,
в каждый исторический момент
он приносит только боль и горе!
Он оплот и вера сам себе,
он с надеждой совмещает муку,
отрицая собственность в душе
и двуперстно поднятую руку!
Он не терпит разума сверканье,
разум принуждает к истребленью,
только молчаливое киванье
и согласие с давно ушедшей тенью!
Русский крест, как бесконечность муки,
от опричнины до тихих "Слов и дела",
как распятье, палачом взятОе в руки,
он и плаха, виселица, стенка для расстрела!
Он в душе у всех на лобном месте
установлен вертикальной половиной,
на вершине некто в царском кресле
в бармах с скипетром, державой и дубиной!
Надо всеми планка. Всех в размер
горизонтальной подровняет половиной,
тяжесть планки выше всяких мер
силы у людской души безвинной!
Русский крест, как ожиданье чуда,
вечное, как вечность русских мифов,
он пришёл как будто ниоткуда
в землю вечно угнетённых скифов!
Он как будто перечёркивает души,
русский крест, как символ отрицаний,
он отнял на нашей части суши
мужество и честность покаяний!
Все века до нынешних времён
под роскошный громкий благовест
на Голгофе русской мы несём
окровавленный тяжёлый русский крест!
Свет на сцене гаснет.
Действие четвёртое
Все трое сидят за рабочими столами и ритмично стучат по клавиатурам.
Сосед за стеной поёт песню "Гулаг":
Болота и реки,
боль и Гулаг.
Голгофы и Мекки,
кто же нам враг?
Ответ через век,
ужас и боль,
был человек,
нашли только соль!
Вышки, заборы,
спит постовой,
страха узоры
рисует та соль!
Был и исчез,
нежил и жил,
фото в обрез
из собственных жил!
Зачем и за что
не ответит никто,
завтра за кем
приедет авто?
Кожа и скрип,
тёртый рукав,
вопли и хрип,
неважно, что прав!
Здесь и вот здесь
подпись и жизнь,
родные и весть,
плачь и крепись!
Болота и реки,
боль и Гулаг,
Голгофы и Мекки,
кто же нам враг?!
Поэт:
- Итак, итог!
Ещё немного и я выдержать не смог!
Драматург:
- Ну, что друзья попробуем сначала!
Но я не вижу у истории финала!
Историк:
- Похоже, что финал ... там, где и старт!
Во мне проснулся исторический (дьявольский) азарт!
Все трое хором:
- Начали!
Драматург:
- Название "Алтарь Отечества" годится?
Поэт:
- Наверно, коли здесь сподобило родиться!
Историк:
- Но не забудьте верные друзья,
что без Отечества не будет Алтаря,
но император Павел повелел
своим указом, чтоб никто не смел
употреблять слово "Отечество",
сам убедил себя и возомнил,
что в той системе рабской, потогонной,
"Отечество" есть термин ... революционный!
Хором:
- Так! Начали!
Поэт:
- Алтарь Отечества родного,
Кто на тебя столь навалил,
Добра, неведомо какого,
И пустословия, и сил?
Драматург:
- Державных, боевых, кровавых,
Тиранских, рабских, пыточных,
Бунтарных,
Братоубийственных, опричных и иных.
Историк:
- Цареубийств, предательств и гордыни,
Публичных казней и отрезанных голов,
Брань бунтов, православные святыни,
Обугленные камни городов,
Поэт:
- В крови междоусобицу князей,
Ордынцам дань людьми - живым товаром,
Ярлык Орды для княжеских кровей,
Батыевский сапог и гарь пожаров
Историк:
- Руками Невского сожжённых городов,
Иванов всех - земель кровавый сбор,
Венчанье византийско-русских родов,
И Мономаха шапки меховой обор,
Драматург:
- Великокняжеские бармы, царский титул
У Грозного и страшного царя,
И пёсьи головы опричников капитул,
В крови и прахе новгородская земля,
Поэт:
- И колокол, униженный плетьми,
С последнего свободы Вече,
Роды боярские убитые с детьми,
Усадьбы их, горящие как свечи,
Историк:
- Из Углича ножи, с детоубийства,
И Годуновых и кошмары и мечты,
Отрыжка Смуты и братоубийство,
Присяги всем и всякому толпы,
Драматург:
- Романовых корона и престол,
"Сарынь на кичку!"- волжский зов Степана,
Глава его на плахе и топор,
И прах, сокрытый в зарослях бурьяна,
Поэт:
- И книги Никона в крови,
Людей крестящихся двуперстьем,
Стрельцов камзолы, отсечённые главЫ,
Икона со стены меж трупом и распятьем,
Историк:
- Окно в Европу на крови,
Стелённые костями топи,
Санкт-Питерсбурха крик толпы,
И первые Урала копи,
Драматург:
- Разврат и пьянство первой Катерины,
И Меньшиков, желающий в цари,
Предательство и казни Анны,
Бирон из конюха, пролезший в короли,
Поэт:
- Балы и лейб-компания Петровны,
Законных два царя, зарезанных в тюрьме,
Второй Екатерины Уложения законы,
Румянцев, князь Потёмкин, Юг в огне,
Историк:
- И Пугачёв и беспощадья бунты,
И Оренбург и Яик - все в крови,
Казань, помещица, железные пруты,
Предательство, помост и палачи.
Драматург:
- Суворов, Ушаков и блеск Тавриды,
И фавориты, Эрмитаж, звучанье арф,
И Павла Гатчина, кровавые обиды,
Отцеубийство, табакерка, шарф,
Поэт:
- Кутузов, кровь Бородина, московский пепел,
Восстанье партизан, парижские огни,
Морской попутный с Эльбы ветер,
Крах Ватерлоо, Сант-Элены корабли,
Историк:
- Плац, шомпола, рабы военных поселений,
И виселицы, тюрьмы, рудники,
И унижения и боль гонений,
И Польша, задушённая в крови,
Драматург:
- Мученья каторг и конвой, этапы
В Сибирь, Камчатку и на Сахалин,
Кандальный звон, политики и Хваты,
Погосты острогов - ведь Бог един.
Поэт:
- Отмена рабства позже всего мира,
И государь, плативший выкуп за рабов,
Помещичий загул и штаб-квартира
Убийц, взорвавших Дарователя Свобод,
Историк:
- Ходынка, Порт-Артур, разгул хищений,
Кровавый бунт, охранка, боль гонений,
Реформы, Киев, театр, битва мнений,
Пророчество монаха, Дума, брани прений,
Драматург:
- Распутин, пистолет, Гаврила Принцип,
Война и бойня, кровь, интриги всех,
Предательств череда, февраль, весна,
Вагон, вокзал, Аврора, матросня.
Поэт:
- ЧК, аресты, грабежи, убийства,
Разгром и голод, Брестский мир и кровь,
Обман крестьян и бунт, цареубийство,
Каратели, террор, вождей любовь,
Историк:
- Прощанья, пароход, разлуки, бегство,
Смерть сифилитика, власть Зверя и террор,
Уничтожение крестьян и зверство,
НКВД, ГУЛАГ, Голодомор.
Драматург:
- Пакт Молотова-Рибентропа, дружба,
Раздел Европы, два тирана - кто скорей,
Разгром и миллионы пленных, нужды,
Москва и Ржев, мясник и Власов, спор концлагерей,
Поэт:
- И Сталинград, и Ленинград, симфоний ноты,
Вновь партизаны, кровь и смерть людей,
Лэнд-лиз, тушёнка, МГБ охоты,
Минск, Брест, Берлин и миллион смертей,
Историк:
- Капитуляция, восторг, пьянящий воздух,
И вновь террор, процессы и ГУЛАГ,
Смерть Зверя, униженье, страх,
Борьба за власть и мясника кулак.
Драматург:
- Надежды, оттепели миг и возвращенье
Тех, кто остался жив в концлагерях,
Опять предательство и мщенье,
КПСС, застой и анекдоты, снова страх,
Поэт:
- Империя, кормленье людоедов,
И полЕвропы, погружённой в мрак,
Афганистан и нищета обедов,
Андропов, КГБ, и снова страх,
Историк:
- И череда смертей власть-престарелых,
Глоток свободы, кровь, опять резня,
Союза крах, идей спор недозрелых,
Раздел наследства, криминальная война,
Драматург:
- Свобода, воровство и нищета народа,
Пьянящий воздух, перестрелки, кровь,
Возврат к былому, снова несвобода
И понеслось всё вспять, и встарь,..
и вновь…
Все трое хором:
- Империя, грабёж и униженья,
Война, враги, тюрьма, тотальный страх,
Продажный суд, князья, опять гоненья
Свобод уничтоженье, власти крах!
Все трое замерли, подняв одну руку над клавиатурой.
В это время голос соседа из-за стены.
Сосед:
- Алтарь Отечества родного,
Залитый кровью стольких жертв!
Нет неужели выбора иного,
А путь истории закостенел и мертв?
Под жертвами Империи руины,
Заваленный Алтарь вплоть до небес,
Под кровью, трупами, изменами не видно
Ни Алтаря и ни Отечества -
с небес
спаси нас Бог- Отец!
Молчание. Поэт молча встаёт, подходит к столу и наливает три полных гранёных стакана водки. Историк и Драматург тоже молча подходят и берут стаканы. Смотрят друг на друга и не чокаясь выпивают.
Поэт:
- Ну что, уничтожаем!
Все трое молча идут к своим столам, берут свои пачки листов рукописи, подходят к открытому окну и выбрасывают рукопись в окно. Молча стоят и смотрят в окно спиной к залу.
На зрителей сверху летят листы со стихами русских поэтов.
Сосед за стеной под гитару громко поёт песню "Здесь":
Здесь нет лазурной солнечной воды,
Здесь города давно подобны зоне,
И правда человеческой беды
Всегда секретна и веками стонет!
Здесь нет закона и закон не свят,
Здесь человек не может защищаться,
Злодей лишь в сказках сломлен и распят,
А в Храмах учат только преклоняться!
Здесь к умным беспощадно строги,
А глупых здесь приветствуют всегда,
Здесь дураки, как впрочем и дороги
Одна большая общая беда!
Провалы памяти и совести здесь есть,
Потери близких водкою запиты,
Пророков здесь давно уже не счесть,
Пророки, впрочем, все давно убиты!
Здесь, если наверху, то сразу свят,
Тебе докажут, что лукавый шёл от Бога,
Всегда здесь Бог бывает виноват,
Что так решил - коварно и сурово!
Здесь тени прошлого живущим шлют привет,
Объедки праздника в крови всегда залиты,
И если здесь страдалец, ...то поэт,
Поэты, впрочем, тоже все убиты!
Здесь верят одному, других в расход,
И кто у власти, тот всегда Мессия,
С конца здесь начинается восход,
Заход в начале - ...бедная Россия!
Занавес.
Примечания:
1. В пьесе использованы материалы творчества великих русских мыслителей - поэтов, писателей, философов, публицистов.
2. В приложении использованы стихи великих русских поэтов, в которых они с болью пишут о России, российских нравах и российской истории: А.С.Пушкина, И.С.Тургенева, И.А.Бунина,
С.А.Есенина, М.Ю.Лермонтова,Н.П.Огарёва, А.К.Толстого,
А.С.Хомякова, Ф.И.Тютчева, Н.М.Языкова, А.И.Одоевского,
К.Ф.Рылеева, А.А.Бестужева-Марлинского, П.А.Вяземского,
К.Н.Батюшкова, Ф.Н.Глинки, Г.Р.Державина, К.Д.Бальмонта,
В.Набокова, Ф.К.Сологуба, И.Северянина, И.А.Бродского,
П.Карпова, М.А.Волошина, А.А.Блока, И.Анненского, В.Брюсова,
А.Белого, Д.В.Давыдова, С.А.Клычкова, Н.А.Клюева, М.Л.Леонова,
С.Я.Надсона, Л.П.Радина, В.С.Соловьёва, А.Н.Апухтина, Д.Д.Минаева, М.Л.Михайлова, А.Н.Плещеева, И.С.Никитина,
А.А.Григорьева, Л.А.Мея, Н.А.Некрасова, А.М.Жемчужникова,
А.Н.Майкова, Я.П.Полонского, А.Маркова, Г.В.Иванова, А.Несмелова, В.С.Высоцкого, В.Фёдорова, Б.Слуцкого, Я.Смелякова, С.Маркова, М.Петровых, Н.Тихонова, Б.Л.Пастернака, В.Хлебникова, М.Цветаевой, В.Меркурьевой, О.Э.Мандельштама, С.Городецкого, П.Орешина.