— К сожалению, не могу дать тебе никаких готовых выводов — искать и делать их придется самому, но вот о себе скажу: вся философия, то есть любовь к мудрости, содержится не в тысяче объемных трудов, написанных в тиши кабинетов, а в одном дне настоящей, живой жизни. — Сказав это, Сократ тепло улыбнулся, и оказалось, что стоим мы перед нашим жилищем. — Сейчас я покажу тебе один из секретов, которыми изобилует наша жизнь в этом месте.
Войдя в знакомый коридор, он не стал проходить в комнату, а подошел к зеркалу и сделал движение, как будто смахнул пыль. Неожиданно зеркало отошло в сторону, открыв узкий проход и крутую лестницу, ведущую вниз.
— Милости прошу в библиотеку, — с этими словами Сократ исчез из виду в образовавшемся проеме. Я уже без опаски шагнул следом, и с удивлением обнаружил струящийся отовсюду очень мягкий свет. Вниз уходили достаточно крутые, но удобные ступеньки, причем вились они по кругу, так что Сократ не был виден. Сделав неизвестное количество витков, я оказался на площадке, напоминающей вход в лифт, на которой поджидал Сократ перед мощной дверью.
— Нужно тебя идентифицировать для запирающего устройства, — философ отодвинулся в сторону, жестом пригласив меня стать перед дверью. — Внятно назовись, — проинструктировал он меня.
— Люций, — спокойно проговорил я, и дверь без единого шума, невзирая на очевидную массивность, отъехала куда-то внутрь и в сторону.
— Кстати, Люций, я был в той библиотеке, и, пораженный обилием книг, а особенно — чрезвычайно редких, с возмущением вызвал Януса, и чуть ли не в ультимативной форме потребовал открыть это богатство людям. Понимаешь, что он мне ответил? — Я с улыбкой кивнул, — Во-первых, показал мою явную несдержанность — мои действия были эмоциональным порывом, я израсходовал вызов, хотя мог обратиться с вопросом к провожатому, а он у меня был куда экзотичнее твоего Сократа — и получить ответ. Во-вторых, в получении Знаний существуют свои законы, и эта библиотека была устроена таким образом, что каждый в нее попадающий видел набор книг, соответствующий своему уровню и состоянию сознания. Люди не соблюдают этот принцип, и много времени тратят на чтение — если вообще читают — либо бесполезного мусора, либо того, что совершенно не подходит именно им.
— Да, друг, на меня библиотека произвела такое же неизгладимое впечатление, но, в отличие от тебя, я просто потерял дар речи от того, что мог видеть такое богатство. Здесь были тысячи томов — от хорошо знакомых мне книг, с которыми успел подружиться еще в прошлой жизни — до таких, о которых только слышал и даже не мечтал увидеть; большинство же были совершенно мне незнакомы. Сократ, казалось, с удовольствием наблюдал мое оцепенение, а потом пояснил тот принцип, о котором ты уже сказал. Кроме того, он объяснил некоторые правила. Библиотека являлась непременным атрибутом любого класса обучения, но когда бы ты сюда не зашел, встретить можешь только наших людей, хотя в это же время библиотекой могут пользоваться тысячи читателей. Выносить книги нельзя — да это и невозможно, так как наверху, если произойдет какая-то случайность, будет нелегко объяснить наличие у нищего таких книг. Все это я слушал не очень внимательно, очарованный магией переплетов. Сократ вывел меня из этого состояния, слегка тронув за плечо и сказав, что наверху готов обед. Я хотел было отказаться и остаться в этом удивительном мире, но вдруг с поразительной ясностью понял, что торопиться теперь нет никакого смысла, и с благодарностью принял приглашение.
Действительно, наверху был накрыт стол, причем его сервировка совершенно отличалась от привычной домашней, но, вместе с тем, не соответствовала представлениям о нищенском существовании. Вся посуда была, как и чашки утром, из совершенно разных наборов, иногда достаточно старая, но опрятная. На первое был куриный бульон, приготовленный добротно и без изысков. На второе — макароны с котлетами, которые также были самыми простыми, но при этом содержали мясо в достаточном количестве. На отдельном подносе лежали нарезанные крупными частями овощи. В старомодных кувшинах стоял компот. Оказалось, что все уже за столом, и не хватает только нас. Когда мы уселись, Князь предложил поблагодарить. Интересно, что при этом не сказал, ни кого, ни за что. Но все откликнулись действием, причем каждый по-своему, но искренне. И тут я понял, что мне действительно есть за что благодарить — правда, еще не понятно — КОГО. И я просто, но также искренне тихо, чтобы не мешать другим, произнес свое первое БЛАГОДАРЮ. Нет, конечно, я и раньше сотни раз произносил это слово, но никогда осознанно.
То ли от пережитого волнения, то ли от искренней благодарности обед показался необыкновенно вкусным. Кстати, из наблюдения за другими, я сделал вывод: едят здесь не спеша, с удовольствием, и при этом совершенно не разговаривают. В конце каждый выразил уже конкретную благодарность Ксане, чьим произведением, очевидно, был обед. Я же, кроме того, предложил свою помощь в уборке со стола и мытье посуды — надо же было показать свою полезность, особенно, учтя мизерность первой выручки. На что Князь сказал, что по традиции, новички первые три дня освобождаются от бытовых работ, тем более, что, очевидно, мое желание поскорее очутиться в библиотеке. К ужину меня обещали пригласить.
И действительно, ноги сами понесли меня в коридор, и после нехитрой комбинации с зеркалом и произнесением имени, я оказался в уже знакомом огромном зале со стеллажами книг и одним столом, очевидно, ожидавшим меня. Но я не спешил выбирать книгу, читая названия и растягивая удовольствие свободы выбора. Я знал, что, взяв книгу, тем самым остальные немного отодвину от себя. Конечно, выбор был необычайно труден, ведь устроители библиотеки сделали так, что здесь находились только книги, соответствующие моему состоянию, и отодвигать в сторону было нечего. Но этот выбор не был мукой, потому что я знал — все они будут со мной, никуда не денутся. Это чувство было новым, и я интуитивно уловил содержащийся в нем важный вывод, формулировку которого отложил на потом.
В руках у меня оказался том Платона с “Апологией Сократа”. Учтя нашего философа, этот выбор нельзя было назвать случайным. Когда-то давно я читал что-то о Платоне, но его труд был у меня в руках впервые. Подойдя к столу и обнаружив довольно удобное плетеное кресло, я окунулся в описание суда над великим человеком. Во время чтения несколько раз мигнул свет, но я никак на это не отреагировал. Время пролетело незаметно, и, дочитав книгу, я поставил ее на место, и решил присоединиться к своим. Вот я вхожу через “зеркальный проем”, и тут проваливаюсь в абсолютную черноту.
— Да, Люций, серые бить умеют. Кстати, хорошее название для них. Поскольку абсолютное зло невозможно, то невозможна и абсолютная тьма, а значит, все заключается в степени. Кто-то светлее, кто-то темнее… Но тебе-то от этого не было легче.
— Друг, страх не в боли, а в совершенной неизвестности. Открыл я глаза от того, что в голову проник какой-то отвратительный запах, и чуть не вывернул меня наизнанку. Обнаружил себя крепко привязанным к стулу, в комнате царил полный хаос, а напротив меня стояли двое. Описать их очень сложно, но весь мой рассказ непрост, поэтому попробую. Первый был роста, пожалуй, моего, но на этом сходство и кончалось. Весь, включая руки, одетый в кожу, он оставлял открытым для обозрения только лицо. И оно было ужасно. Все детали, которые воспринимаются людьми как уродство, присутствовали на этом лице. Избавлю вас от подробностей, достаточно моей дрожи. Второго, невзирая на вполне человеческую фигуру, я бы вообще человеком не назвал. Дело в том, что он весь, включая подобие одежды, был каким-то текучим, как сгустившийся туман, только темного цвета. Никакие черты не задерживались больше, чем на миг, и при этом он умудрялся как-то сохранять форму. В руке уродливый держал дубинку, которая, очевидно, и повергла меня в уныние. Чтобы перехватить инициативу, я заговорил: “Кто же так бьет, Квазимодо!” — “А что, тебе идет”, — пророкотал текучий. Уродец же в это время коротким скользящим ударом дал мне понять неуместность веселья с моей стороны. Краем глаза я видел, что по комнате снуют еще несколько субъектов, но разглядеть их не мог. Ни лестницу наверх, ни входа в библиотеку им найти не удалось, хотя поиски продолжались.
— Оставь его пока, — продолжил текучий, очевидно, старший здесь. — В кои-то веки удалось вторжение в школу, да еще с трофеем в виде этого недоумка, а к архиву не приблизились. Лучше спроси у нашего героя, как пройти наверх и в бункер. Скорее всего, он не знает, но показать сможет. Или пусть вызовет Януса, у них обязательно должен существовать вариант экстренной связи. И не бей его больше. Будет молчать — в воду превращу. — Тут волосы у меня встали дыбом — и неудивительно. Большой палец на левой руке вдруг стал на глазах терять форму, пока не… разлился. Ни боли, ни раны не было — и это оказалось самым ужасным. Палец, моя родная плоть, стал небольшим пятном на брюках, и я представил себя в виде большой лужи. Сразу захотелось рассказать все, даже то, чего вовсе не знал.
— Видишь, как он любит нас всего лишь за палец. Давай, малыш, времени у нас не очень много, от этих светлых всегда можно ждать подвох.
Такие слова, как ни странно, ободрили меня. Я уж было начал искать на полу лужи, оставшиеся от моих коллег, а теперь понял, что не все потеряно, раз эти всемогущие опасаются кого-то. Очевидно, мои эмоции отразились на лице, потому что за пальцем растворилась вся ладонь. Глядя на оставшийся обрубок, я вдруг заплакал. Язык сам собой пролепетал: “Я новенький и ничего не знаю”.
Впервые заговорил уродливый, и я понял, от какого зловония пришел в себя. — Фантом, пусть вызывает Януса, а с ним ты уже потолкуешь. От лужи на полу — никакого толка. — При каждом звуке его голоса в помещение проникали какие-то пары, сами по себе бывшие хорошим средством истязания. Я понимал, что даже требуемого сделать не смогу, ведь стучать нужно было обеими руками, и от отчаяния вдруг громко закричал: “Рок вам покажет!”.
— И покажу! — раздалось откуда-то сверху. Все, не сговариваясь, подняли глаза. Моему взору представилась картина, которую запросто можно было бы приписать удару по голове, если бы не явное изумление остальных участников сцены. Там, где должен был быть потолок, образовался круг с неровными краями и туманной поверхностью; именно через этот туман спускался Рок — я почему-то был уверен, что это именно он, хотя не имел ни малейшего к тому повода. А вот вид его действительно изумлял. Когда-то в детстве я увидел изображение Архангела Михаила в белоснежных доспехах, с огромными крыльями за спиной и огненным мечом в руке. Вот такой вид имел спускающийся к нам. Все находящиеся в комнате сделали резкие движения (кроме меня, конечно), вроде собираясь бежать. Громовой голос пророкотал: “Стоять!” и все замерзли в позах, самых нелепых для застывания. Не подействовало это только на Фантома. В его образе стали преобладать красные цвета, изнутри раздалось: “Позер несчастный. Еще свидимся”. Последнее я воспринял на свой счет, и не был рад будущей встрече. С грозным шипением мой недавний собеседник испарился в буквальном смысле слова.
Тем временем напоминающий Михаила персонаж медленно опустился рядом со мной, и уже вполне нормальным голосом сказал:
— А ты молодцом держался. Видно, забыли предупредить, что если свет в библиотеке моргает, выходить не надо.
— С руками что-то делайте! — почти истерически закричал я, боясь, что эта текучесть никогда не прекратится.
— Да это проделки Фантома. Просто встряхни головой — и наваждение пройдет, ты ведь и не привязан вовсе. Совет подействовал, и я поразился действительной силе воображения, которая позволяет с человеком чудеса творить.
— Вижу, с тобой все в порядке, — сказал Рок, — а мне пора, разберетесь тут сами. Товарищи твои на подходе уже.
Рок исчез тем же способом, что и появился, за ним втянулись тела нападавших длинной вереницей, за последним отверстие затянулось, и потолок стал собой. Все еще пребывая в шоковом состоянии от потери руки и ее обретения, я увидел входящих в дом моих новых друзей, немного помятых — но, в общем, целых. Все принялись убирать, а Князь подошел прямо ко мне.
— Извини, что не предупредили тебя о сигнале. Сократ думал, что это сделаю я, а я был уверен, что он. Тебе просто отсидеться надо было.
— Чего уж там, — великодушно простил я, будучи доволен сохранностью членов. — А кто это были, конкуренты?
— В некотором роде. Серые сами по себе не опасны, они только приказ выполняют, как и начальник их, Тень, которого ты так метко назвал Квазимодо. Отвратительный тип, собой оскорбляющий даже имя свое. Но он — ТЕНЬ всех человеческих мелких недостатков, а не та приятная тень, спасающая в жаркий день усталого путника. А вот Фантом понеприятнее будет, он все время ищет доступ к библиотеке — вот и на тебя нарвался. Они не являются злом, как это понимают придумавшие Дьявола. Это просто люди и сущности, которые считают, что знания человечества, в том числе и сокровенные, должны служить личным целям. А раз так, то им присущи цинизм, жестокость и упорство в достижении цели. Янус им нужен был, чтобы предъявить тебя в качестве заложника. Рассчитывали, что есть у них пару часов в запасе, но Рок гораздо раньше подоспел по тревоге. У нас, когда свет замигает, каждый знает, что делать — вот только тебя не предупредили. Но повел ты себя лихо, с Фантомом люди просто с ума сходили. Ты, наверное, первый, кто от страха угрожать начал — да еще и как вовремя! Считай, что принят ты окончательно. А о серых помни всегда, но никогда заранее не готовься к встрече, лучше действуй на импровизации, у тебя это хорошо получается.
Тем временем последствия вторжения были устранены, а на столе появился традиционный набор для чайной церемонии. По очереди все подошли ко мне и пожали руку, а Ксаня даже в щеку поцеловала. Все это и смутило, и растрогало меня, так что чаепитие прошло в теплой обстановке, после чего я отправился на свой второй ночлег.
Эта ночь принесла новые открытия. На кровати лежало постельное белье — как и все здесь, не первой молодости, но опрятное. Постелив себе и укрывшись простыней, причем все предметы были светло-коричневого цвета, я обнаружил отсутствие подушки. И она вдруг так оказалась нужна, что я чуть не заплакал. И тут подушка появилась — новая, сентипоновая, с мишками на рисунках. Я, конечно же, решил, что заснул — и подушку кто-то принес. До настоящих наблюдений и правильных выводов мне было еще далеко.
Утром я не стал выяснять о подушке, полностью занятый предстоящим днем и желанием провести его более эффективно, чем первый. Все были радостны, денек выдался замечательный, и вскоре я уже был на своем рабочем месте.
Все было по-другому. Я замечал глаза прохожих и как бы слышал их сердца. Я слышал множество звуков, и они не сливались для меня в однообразный гул. Свисток поезда не поглощал чириканье воробья, а шум двигателей множества машин не мешал детскому смеху. Таким же образом я ощущал запахи, и тоже удивился их обилию. Меня очень взволновали такие перемены, и я некоторое время пытался понять, чем сегодняшний день отличается от вчерашнего. Не нужно быть супердогадливым, чтобы сразу сделать вывод: внешне ничего не поменялось. Следовательно, причина во мне. Как только сей гениальный вывод посетил мою еще гудящую от вчерашнего удара голову, из проезжающей мимо черной шикарной машины с семью семерками на номерном знаке выглянуло милое лицо Миста, и он ободряюще помахал мне рукой. Значит, я на верном пути. Тогда надо прислушаться к себе, и попытаться уловить эту невидимую перемену. Итак, вчера было нападение, и я считал себя на грани смерти. В такие минуты, как я читал в книгах, чувства обостряются. Но было что-то еще, совсем неуловимое, но суперважное, и оно никак не давалось. По опыту я знал, что если хочешь вспомнить имя, вертящееся на языке, нужно перестать вспоминать — и результат будет обязательно. Так поступил я и на этот раз, полностью отдавшись захватившим меня чувствам.