СВЕКРОВЬ.
Я смотрела на эту седую, очень старую женщину, сидящую неловко в кресле. Она полулежала, закутавшись в потертый на складках плед , она туго стянула его вокруг тела, стараясь согреться.
Я знала, что кресло за много, много лет сохранило в своих углублениях и провалах уютное лежбище для всех, кто желал отдыха.
А теперь оно держит в своих объятиях тощее, костистое тело старухи. Странно, что она могла часами лежать в нем, застывшей и будто безразличной. Но стоило кому-то тронуть ее рукой, стараясь подмять плед или предложить еды, как она начинала громко ворчать, выражать недовольство. Из глубин рыхлого пледа светились тогда черные всполохи старухиных глаз…
Жалостливая картина эта не вызывала во мне ни сострадания, ни грусти, как это бывает в таких случаях.
Вот опять я начинаю злиться, нервничать, становлюсь, и это правда, совсем другой – настороженной, нахохлившейся пташкой, ждущей неожиданного прыжка хитрой кошки…
Эта женщина была матерью моего мужа. Если сказать просто – она была моей свекровью.
Давно уже нет в этой немощной старухе ни властности, ни испепеляющего гнева, ни крикливости – ничего уже этого нет, а я, сохраняя многолетнюю привычку, жду чего-то плохого… Старуха молчит. Она никогда не смотрит в мою сторону; и если я прихожу к ней одна, без мужа, она старается своим молчанием выражать протест всем моим заботам и вниманию.
А как хотелось сейчас, проявить себя, выплеснуть в лицо, глядя в глаза, всю боль и слезы юной девчонки, оказавшейся под ее неусыпным оком: и так желающей быть примерной, аккуратной и достойной ее сына!
Но зачем все это теперь?
И я вдруг ощутила себя обиженной, как ребенок, который с опозданием вдруг спохватился что-то возразить или оправдаться.
Я быстро проверила наличие продуктов в холодильнике, все ли свежее, нет ли надобности в стирке, машинально схватила тряпку на кухне и стала вытирать сначала пыль на мебели, а уже потом, заодно и пол.
И сейчас, бегая по маленькой, заставленной, как мне казалось, ненужным старьем квартирке, я не была собой. Без воспоминаний, не останавливая взгляд на мелочах, разбросанных там и тут, я отрешенно терла пыль…
Свекровь молчала, как всегда, но я слышала ее мысли и они, как тяжелая кувалда, висели над моей головой, пугали. Мне хотелось как можно быстрее исчезнуть из этой черной дыры, затягивающей меня в прошлое…
Звонок в дверь заставил подпрыгнуть от неожиданности, сердце ухнуло в груди, все тело сначала замерло, кровь прилила к голове, стало душно и жарко. Я судорожно схватила ручку двери.
Это была свобода. Если дверь не открыть – умерла бы, задохнулась. А прохладный воздух улицы, спаситель и друг, лизнул мои ноги, а милые глаза мужа вернули к жизни.
Но что это?
Из темноты коридора лестничной площадки на меня смотрели черные глаза, они светились из темноты всполохами и такими знакомыми, страшными… Губы улыбались, родные, целованные мною тысячу раз губы, изображали гримасу.
Из темноты коридора лестничной площадки на меня смотрела моя свекровь …
«Что с тобой? Ты испугана, что-то с мамой? Как она?»
Муж быстро прошел в комнату, сел на корточки перед креслом матери.
Я плелась из коридора, тащила свое, словно мертвое, тело - мне хотелось еще и еще раз увидеть мужа, своего мужа.
Старуха полулежала так же как всегда, чуть приподняв голову на подушке. Муж, сидя перед ней, касался ее головы, чтобы услышать какие-то слова, а я смотрела на два одинаковых лица и почти падала в обморок.
Мы прожили счастливо и мирно много лет, наши дети нарожали нам внуков, мы любим друг друга.
Наверное, я выглядела ужасно, потому что муж встал с колен и обнял меня:
« Ты устала, и я тебя понимаю, мы поедем, нас ждут девчонки!»
«Нет, я не устала, но мне плохо, у меня болит голова, душа и все, что может болеть, сейчас болит, » - голос перешел на крик, и я почти плакала…
« Что случилось у вас здесь?
Ты говорила с ней, опять начинается старая песня. Пора уже понять, что она немощная, у нее нет ни желаний, ни злости, ни радости. Она больной человек, который в нас нуждается и все»…
Муж начал раздражаться и многолетние выяснения в семейном кругу настроений мамы вернулись неожиданно в нашу жизнь, и я крикнула:
«Нет, только не это, у нас все хорошо с ней. Она спокойна. Я убиралась в комнате и на кухне, наверное, действительно устала».
И прибавила тихо: « Морально тоже»!
Я боялась смотреть на мужа, но все равно, преодолевая все страхи, заглядывала в его глаза, прикоснулась к щеке, чмокнула в губы, это дало мне возможность придти в себя и успокоиться.
Мы вышли из квартиры. Я закрыла дверь на ключ.
Муж ждал внизу у выхода из подъезда. Я уходила от квартиры, от ощущения не себя в ней, по телу разливался покой и он с каждым моим шагом заполнял тело, напряжение уходило медленно, но уходило, и сладостная истома занимала ее место.
И вдруг я вздрогнула. Полутьма подъезда сжимала, очерчивала, как художник черным грифелем, лицо мужа. Он молча ждал, не говоря ни слова, протянул руку, чтобы дотронуться до моего локтя. Он хотел помочь. Он - не ОНА!!!
Но злой человек, по имени художник, все равно вырисовывал для меня одно и тоже. Он словно смеялся, и я почти слышала его смех. А, может быть, это смеялась старуха. Она молчанием могла говорить громче всех и смогла теперь снова стать между нами.
Муж что-то почувствовал, но, махнув рукой на бабьи капризы, взял мою руку и потянул на улицу.
Резкий свет обжег меня солнцем. Я даже споткнулась на ровном месте, так неожиданно было ступить из темноты сразу в желто-белый мир.
Неужели сейчас, тот самый момент, когда необходим внутренний разговор.
Рука мужа сжала мою кисть он, наверное, тоже о чем-то думал и не замечал, что делал мне больно.
Но я молчала, боль сейчас нужна, чтобы быть собранной…
И кто бы мог предположить, что время, его Величество Время, приблизит ко мне, то от чего хотелось всегда убежать или отстраниться.
Совсем забылись семейные неприятности из-за капризов или нравоучений моей свекрови. Ушли в далекое прошлое страхи перед ее строгим взглядом надзирателя. И вот теперь, когда она больная, немощная, не может уже влиять на нашу жизнь, ее сын, любимый мною, становится похожим на свою мать, и я с ужасом должна принять эту генетическую справедливость
Свекровь теперь будет улыбаться мне улыбкой мужа, смотреть в глаза, разговаривать и, наверное, жалеть меня.