– Нет, ты представь, Дрюля: четыре этажа – и только бабы! – громким шепотом убеждал его Серега, пока они шли к гастроному, – Ну, сам подумай, куда мы сегодня еще можем попасть? Будем сидеть в общаге, и слушать, как народ за стенкой гуляет! У всех свои компании, подруги... Опять же, они скидывались заранее, все прикупили, приготовили, а тут мы со своим шампанским - "здравствуй, Вася, я снялася!..."
От нарисованной картины Дрюле стало тоскливо. Сидеть в Новый Год вдвоем с Серегой в общаге, или просто пойти на вечер в свой актовый зал, где такие же, как они, одинокие и неприкаянные парни, будут стоять под стенками, или сидеть на редких лавках, в надежде кого-нибудь "снять", совсем не хотелось. Хотелось праздника, шумного веселья, танцев и фейерверков! Нового Года хотелось! С подарками, Дедом Морозом, новыми неожиданными встречами и романтическими знакомствами, обещающими... Да, чего там говорить – много чего обещающими! Он споткнулся о парапет и очнулся от окутавших грез – они стояли перед гастрономом.
– Так-с, чего берем? - спросил Дрюля, мысленно уже согласившись с Серегиным предложением.
В общежитии института легкой промышленности их, казалось, давно ждали. Стоявшая на входе вахтерша радостно раскинула руки, словно намереваясь немедленно, прямо тут же, возле лестницы, прижать их к своей необъятной груди:
– Заходите, молодые люди! Мы вам так рады, так рады!...
Они удивленно переглянулись.
– Похоже, живьем нас отсюда не выпустят! – громким шепотом поделился Серега своими опасениями.
– Прорвемся! – с веселым азартом ответил Дрюля.
Комната 216, как и следовало ожидать, оказалась на втором этаже. Несмотря на значительные старания ее обитательниц, добавить уюта к этому, мало приспособленному для проживания помещению, им не удалось. Совершенно квадратное, с высоченными,- под 4 метра,– потолками и двумя огромными окнами, оно больше походило на учительскую в старой, "сталинской" постройки школе. Впрочем, здание действительно было построено в первые послевоенные годы и вряд ли предназначалось для женского общежития. Посредине слишком просторной для трех жильцов комнаты стоял стол-книжка, уже разложенный и накрытый чистой белой скатертью. На столе громоздились всевозможные закуски, банки с какими-то соленьями и маринадами, две бутылки шампанского и одна – "Столичной".
– Говорил, лучше водки возьмем! – огорченно заметил Серега.
От мощного пинка дверь распахнулась и в проеме появилась тощая и долговязая Кузина фигура. Обеими руками он держал огромное блюдо с уткой, обложенной жареной картошкой. В коротеньком цветастом передничке Кузя, и без того вызывавший у всех, кто его видел, улыбку, выглядел совсем комично.
– Что это вы тут про водку говорили? – весело поинтересовался он, – Водки хватает! Просто решили на стол её пока не ставить – места мало!
Прозвище "Кузя", как ни странно, никак не было связано ни с его фамилией, ни, тем более, с именем. Звали его Женькой, чего, впрочем, давно уже никто не помнил. Еще при поступлении в институт, стоя в очереди на собеседование, кто-то из абитуриентов, заметив длинную, худую и невероятно угловатую Кузину фигуру, невольно воскликнул:
– Гляньте – кузнечик!
Все рассмеялись, а Кузя, к общему удивлению, ничуть не обиделся. Так это прозвище и осталось с ним и, похоже, навсегда. Со временем для удобства его сократили до Кузи, и теперь, знакомясь с кем-либо, он так и представлялся: "Кузя!" "Кузьма, что ли?" - чаще всего переспрашивали его. Тут он обычно смущался и застенчиво отвечал: "Почему – Кузьма! Женя…"
В комнату вбежала его подруга Тамара:
– Ой, ребята, вы уже здесь?
– Нет, еще там! – привычно пошутил Серега, но Тамара, не обращая внимания на шутку, зачастила:
– Так, быстренько рассаживаемся, немного перекусим, выпьем по чуть-чуть и пойдем наверх – там, в актовом зале будет Новогодний бал. А после вернемся и продолжим!
В актовом уже было полно народа. Посредине просторного зала стояла высокая празднично наряженная елка. ВИА, приглашенный администрацией из другого института, не очень умело, но весьма громко играл какую-то модную мелодию, а в центре зала небольшая группа самых смелых участников вечера старательно изображала нечто среднее между уже выходившим из моды шейком и еще не завоевавшим всеобщую популярность "диско". Некоторые из девушек были в карнавальных костюмах и масках, а возле елки в украшенном всевозможной мишурой кресле сидела очаровательная Снегурочка. Она была действительно очаровательной, причем настолько, что Дрюля уставился на нее, не в силах отвести глаз! Иссиня-черные длинные волосы украшала белая в блестках корона, а на нежно-бледном, чуть смуглом лице выделялись огромные черные глаза, подернутые какой-то, казалось, печальной, дымкой. Впрочем, это только казалось – на ее лице сияла ослепительная улыбка, словно она хотела одарить этой улыбкой всех окружающих.
Заметив остолбеневшего Дрюлю, Тамарина соседка по комнате ревниво прошипела:
– Что, влюбился? Так она же инвалидка! Потому и сидит Снегурочкой, что все равно танцевать не может!
– Галка, как тебе не стыдно! – оборвала ее Тамара, и пояснила:
– Это Илка, она венгерка! Ну, из Венгрии! Учится на втором курсе, на модельера. У нее что-то с ногами, или с позвоночником. Точно не знаю, но она не ходит, только в инвалидной коляске… А ты думал, это специально для Снегурочки кресло сделали?
Тамара невесело усмехнулась.
– А вообще, она хорошая, у нас её все любят, только жалко...
Чего именно жалко Тамара уточнять не стала, но, отвернувшись, вытерла платком уголки глаз. Снегурочка, между тем, весело и задорно продолжала вести Новогодний бал. Она объявляла танцы, приглашала на всевозможные конкурсы – в общем, была душой вечера. По-русски она говорила неважно, путая слова, падежи... Но это, по-видимому, ничуть не смущало ни её, ни окружающих.
– А теперь конкурс на стихотворение! – со своим неимоверным, но ужасно милым акцентом воскликнула Илка, и неожиданно приглашающим жестом протянула руку к Дрюле.
Словно под гипнозом, он медленно подошел к Снегурочке и, сам не понимая отчего, вдруг стал декламировать, казалось, совершенно не подходящие ни к месту, ни ко времени строки: "Невыразимая печаль открыла два огромных глаза..." Может оттого, что в этот миг на него смотрели именно такие огромные глаза – темные, как ночное небо, немного печальные, но с какой-то озорной, спрятавшейся глубоко внутри, смешинкой? Кто знает… А Дрюля, между тем, продолжал негромким голосом, уже не глядя в зал, а обращаясь только к этим глазам.
"…и, тоненький бисквит ломая, тончайших пальцев белизна…" – окончил он декламировать, и несколько мгновений они с Илкой молча смотрели друг на друга. Затем, словно очнувшись, она вспомнила о своих обязанностях и, громко захлопав в ладоши, объявила:
– Победителем конкурса стал наш гость Андрей!
Из стоявшей рядом с ее "троном" картонной коробки она достала бутылку шампанского и передала Дрюле. Пока тот растерянно вертел бутылку в руках, Илка вынула из той же коробки два хрустальных бокала и торжественно провозгласила:
– За победителя нашего конкурса!
Дрюля открыл бутылку, наполнил бокалы и протянул один Снегурочке. Когда же, отпив немного и поставив фужер рядом с коляской, уже собрался отойти, Илка неожиданно удержала его за рукав:
– Ты ведь один здесь, Андрюшиа?
– Да… – растерянно соврал он.
Соврал, впрочем, совершенно неумышленно, поскольку вдруг почувствовал, что он, действительно, здесь совершенно один.
– Поможешь мне вести вечер? Ты очень хорошо читаешь стихи, еще будешь тоже говорить конкурсы и можно петь. Ты пьешь?
Андрей невольно рассмеялся.
– Я не так сказала? – смутилась Илка, – Я никак не научу правильно говорить… Правильно – "поешь", так?
– Так! – радостно подтвердил Андрей, – Именно так! Будем петь, читать стихи и пить шампанское! Ты пьешь? – пошутил он в ответ, и вновь увидел сверкнувшие в глубине черных глаз смешинки…
Ночь давно перевалила за середину и все больше приближалась к утру, когда он на руках отнес Илку вместе с коляской из актового зала к её комнате. Возле комнаты она быстрым движением притянула к себе его голову и неловко поцеловала прямо в губы. Потом легонько оттолкнула от себя и на его немой вопрос с едва заметной грустью покачала головой:
– Не нужно… Я и так сегодня слишком много украла у жизни.
Коляска скрылась за дверью, дверь захлопнулась, а Андрей еще долго стоял рядом, пытаясь услышать хоть какой-то звук…
В комнате 216 было темно. Праздничный стол уже убрали и вместо скатерти на нём теперь лежал матрас, накрытый постельным бельем. "Похоже, для меня", - догадался Андрей. Забравшись на стол, он закрыл глаза и попытался уснуть, когда услышал с соседней кровати какую-то возню, сопение, а затем громкий сердитый шепот Кузиной подруги Тамары:
- Да перестанешь ты шоркаться или нет?.. Четыре часа утра!.. Глянь вон, Дрюля твой спит себе тихонько, никому не мешает... Спи сейчас же!
Зажимая рот рукой, он тихонько прыснул от смеха. Шум тут же утих, Андрей уснул и больше уже не просыпался до самого утра. Проснулся он поздно, от громкого, взахлеб хохота Сереги. Оказалось, во сне дородная Кузина подруга, и в одиночку с трудом помещавшаяся на своей узенькой кровати, так прижала Кузю к стенке, что он по причине крайней худобы попросту провалился в щель между стенкой и кроватью. Но даже не заметил этого и проспал под кроватью до самого утра, свернувшись, словно ребенок, в клубочек и подложив под голову костлявый кулак. Тамара перегнулась через край кровати, заглянула под нее и, обнаружив там Кузю, ласковым хриплым спросонья басом позвала:
– Ну, вылезай, вылезай! Иди сюда, мой Кузёночек!
Тут уже расхохотались все.
С Кузей Воронов встретился много лет спустя, в одном из столичных аэропортов, куда он только прилетел, и откуда Кузя как раз собирался вылетать. После неизбежных в таких случаях объятий, рассказов о собственных успехах и достижениях, когда Кузя начал рассказывать о своей семье, детях и горячо любимой им Тамаре, за которой он, "как за каменной стеной", Андрей неожиданно вспомнил тот давнишний Новый год и венгерскую Снегурочку Илку.
– Слушай, а где сейчас Илка? Помнишь, она Снегурочкой была, ну, тогда на Новогоднем вечере!
– А ты разве не знаешь? – переспросил Кузя, – Она же тогда уехала домой. Летом, сразу после сессии. У нее, оказывается, был этот, как его… Ну, рак спинного мозга, в общем!
– Саркома? – догадался Воронов.
– Точно, саркома! – глупо обрадовался Кузя, – Ну, и ей пообещали сделать пересадку спинного мозга где-то в Германии. Родители немного денег достали, да и правительство ихнее помогло…
– И как, сделали? – нетерпеливо перебил его Андрей. – Как она сейчас?
– Так я же говорю, умерла она! – удивился Кузя. – Почти сразу после операции и умерла! Врачи сказали, что шансов, практически, не было, надеялись на чудо. А чудо… Оно, брат, в сказках!
* * * * *
(Иллюстрация: Войтек Сюдмак)