Люди добрые, помогите!
Русскому актёру Георгию Михайловичу Вицину
Суета в подземном переходе начинается прямо со ступенек. По широким тротуарам, минуя столбик с призывающей буквой «М» на вершинке, подкатывает к ним людской поток и устремляется вниз. Кто спешит в метро, кто на другую сторону улицы. Кто-то, продавцы, например, остаётся здесь, открыв ключиком один из киосков, коих в бесконечно длинном переходе великое множество. Торгуют в них разной мелкотоварной всячиной, наштампованной на китайских задворках. Да и сами продавцы зачастую – китайцы.
Наверху, на улице, холодно. В неверном утреннем свете поздней осени люди напоминают однообразные серые тени, скользящие вдоль однообразно серых домов. А здесь, под землёй, вот ведь причуда, яркий неон с потолка и витрин красит куртки и пальто синим, чёрным, красным, зелёным… Это яркое разноцветье, переплетаясь и делясь, кишит и - течёт, течёт, течёт.
Однако, на пёстрой ленте непрерывного движения виден десяток стоп-кадров: люди в них никуда не идут. Нет, они, естественно, вышли с утра пораньше из своих жилищ, чтобы, как и все, добыть себе что-нибудь. Но как кораллы в океане привязаны к одному месту и умело ловят пищу, проплывающую рядом, так и эти обитатели подземного перехода: сидят каждый на своём месте и ловят деньги. Вернее, выпрашивают их у проплывающих мимо. Они – просящие в океане людей.
Вид у них совершенно особенный: одежда лишена разнообразия красок и своей серостью и потёртостью говорит о трудной жизни её владельцев. Лица их с печальными глазами и унылым выражением говорят о том же. На груди или рядом с коробкой для подаяний просящие имеют таблички, где крупными печатными буквами написана причина, по которой им нужны деньги, и почему они не могут заработать сами.
Если, конечно, просит старушка с костыльком, то и причину объяснять не надо: «Подайте, Христа ради!» Или парень без ног в берете десантника сидит в инвалидной коляске и просит помочь с хорошими заграничными протезами – тоже понятно. Случается, люди совсем без рук – без ног умудряются хорошо зарабатывать. А этому кровавые воспоминания да сны, разорванные криками убитых боевых друзей, так душу спрессовали, что он без водки продохнуть не может. Не вписывается он в заработки, вот и просит. И всё ещё верит, что когда-нибудь начнётся она, новая жизнь…счастливая. Другого-то ничего не осталось, только верить и ждать.
А есть на этой сцене иные персонажи.
Вот женщина лет тридцати: худенькая, пальтецо на ней до коленок, красок невнятных и потерявшее всякие формы. Рядом с ней девочка – белокурый крошечный ангелочек. Ухватилась одной ручкой за мамино пальто, а в другой держит маленькую коробочку, куда сердобольные прохожие кладут деньги. Аккуратно кладут. Ангелочек при этом благодарно кланяется, чуть приседая, и заученно говорит: «Спасибо!» У мамы на груди табличка: «Украли все деньги! Украли документы! Украли всё! Помогите мне с ребёнком вернуться домой в Тынду!» Где она, эта Тында!? Но девочку всем жалко, и деньги подают часто. Вот только те, кто ходит здесь давно и постоянно, уже лет пять видят эту худенькую мамашу. Когда-то она держала свою малышку, завёрнутую в одеялко, на руках. Время идёт – ребёнок растёт. Бедняжечка, как долго не может уехать.
В центре зала у столба сидит на складном стульчике стареющий дяденька и лихо растягивает малиновые меха послушной гармошки. Он с утра нарумянил себе лицо четком водки, сдвинул кепку на затылок – и ему хорошо. Проворные пальцы перебирают кнопочки, а хриплый голос душевно выдаёт: «На высоте четыре тыщи метров пропеллер встал и не жужжит…» При этом гармонист широко улыбается всем, и кое-кто улыбается ему. На столбе над ним не табличка, а целый плакат: «Любите меня, как я люблю вас!!!» И мелкие деньги падают в распахнутый для них футляр от гармошки.
В переходе места за просящими строго закреплены, и просто так появиться здесь новому лицу – недопустимая самодеятельность. Так и шло: просящие каждое утро занимали свои места, весь день «работали», а в семь-восемь вечера всегда приезжал смотрящий Санёк по кличке Сука и забирал почти все деньги. Смотрящего так прозвали, потому что если он кого ругал, то обязательно называл сукой. И ещё, когда забирал деньги у своих работников, часто говорил: «Да хватит вам на жратву. Вот, суки, жадные какие!» Попробуй, сунься сюда посторонний – сразу завернут.
А в это холодное утро поздней осени один посторонний появился. Около десяти часов, дела в переходе уже закрутились на полную, спустился по ступеням неприметный, высокий, тонкий, седенький человек в сером плаще и коричневом берете. Остановился в центре зала, осмотрелся и понёс свой большой чёрный портфель к свободному месту у стены. Там должна была стоять старушка, которую здешние звали по отчеству – Петровна. Но она сегодня почему-то не пришла. Скорее всего, опять внук сильно побил. Он пропивал её пенсию и все добытые в переходе деньги. А когда отобрать у бабушки было нечего, бил.
Незнакомец встал на это свободное место и достал из портфеля сложенный вчетверо большой бумажный лист. Развернул его – лист оказался плакатом: на глянцевом фоне чёрной ночи высились один к одному залитые огнями небоскрёбы. Наверное, только новогодняя ёлка может переливаться так ярко и волшебно красиво. Царство денег, дорогих машин, пышных залов, удивительной, недосягаемой сладкой жизни. Тонкие пальцы незнакомца, распрямляя, встряхнули плакат, повернули сверкающей жизнью к стене и стали крепить клейкой лентой к кафелю.
А на обороте, на белом квадрате без праздничных ярких огней, были нарисованы простым карандашом три ребёнка. Слева на рисунке стоял курчавый мальчик с тёмным личиком. Видимо, так изобразили негритёнка. В центре стоял белый мальчик, а справа, судя по платью и косичкам, была нарисована девочка. Её неизвестный художник выкрасил жёлтым. Дети держали друг друга за руки и смотрели на людей в подземном переходе. Сделан рисунок был совсем неумело, но вот глаза… Горький суховей пустыни ударил из детских глаз в лица случайных прохожих. Дети смотрели так, словно Дед мороз с того самого переливающегося огнями волшебного праздника, где раздают места на земле, вдруг очень зло сказал им: «Всем дам, а вам – ничего, совсем ничего. И мамы у вас тоже не будет». Сверху на рисунке чёрным карандашом было крупно написано: «Люди добрые, помогите им!»
Прикрепив плакат, незнакомец повернулся, снял свой коричневый берет, положил на руку и выставил перед собой. Вот и новый просящий - его сразу заметили. Первым был румяный гармонист.
- Слышь, чё-т ты мне до боли незнаком,- встал он со стульчика, и малиновые меха оказались перед коричневым беретом незнакомца.- Тебя Саня, что ль, на место Петровны поставил?
- Здравствуйте…- смутился новый просящий.- Вы знаете, тут было совершенно свободно, я и встал вот…
- А-а, так ты сам тут распорядился!- Ещё ближе придвинулась гармонь.- А кто тебе сказал, что ты тут просто так чё-т сам себе можешь?
- Да я ведь не себе,- отступая, прижался незнакомец седым затылком к только что прикреплённому к стене плакату,- я детям…
- Хм…- с усмешкой посмотрела худенькая женщина, та, с девочкой – ангелочком. Она как раз стояла рядом слева.- У вас, дедушка, уже внуки, наверное, взрослые, а вы детям просите…совсем уже!
- Я вот этим детям,- показал дедушка на свой рисунок,- вот этим…
- Кому-кому!?- Одновременно нахмурился и удивился гармонист.- Картинкам этим?
- Они не картинки!- Замотал седой головой незнакомец.- Они живые, и они ждут нас.
- Слышь, комик,- раздвинулись улыбкой румяные щёки,- а мож тебе просто бухнуть треба? Так пошли со мной, налью тебе за твоё изобразительное искусство.
- Нет-нет, что вы…мне вправду нужно для детей…
- Ты чё припёрся сюда!?- Разозлился вдруг гармонист.- Я ему от всей души, а он рога выставил! Ну и пошёл отсюда! Для детей ему…
- Шопен, Шопен, я его знаю,- включился в разговор ещё один здешний обитатель. Худой, маленький, как подросток, подошёл он от противоположной стены, указывая левой рукой на незнакомца. На руке этой не было ни одного пальца.- Это Жорик - чудак…он тут через два дома живёт…
- Ну и чё, что живёт?- Продолжал злиться Шопен.- Ты, Беспалый, денег ему за это дать хочешь?
- Да я про чё говорю,- начал объяснять Беспалый,- этот Жорик и правда на всю пенсию книжки покупает. Сказки покупает, другие там книжонки разные, и всё ребятишкам на улице раздаёт. И крупу тоже, на последние гроши купит и птицам рассыпает. Один батон себе покупает, другой – собакам бездомным. Чудак он.
- Жорик-Жорик… чудак Жорик,- качнулся с пяток на носки Шопен.- Такая, значит, ситуация… Ну, а сюда зачем пришёл?
- Вы понимаете, кто-то всю классику в «Букинист» сдал, всю… Там и Пушкин, и Толстой, и Гоголь, и Чехов… Там все… Полные собрания сочинений.
- И ты чё, купить их хочешь?- Уже совсем без злобы и даже с интересом спросил Шопен.- Зачем они тебе?
- Да, я хочу купить их… купить детям в детский дом.
- Кому!?- Снова завёлся гармонист.- Да ты знаешь, чё им надо!? Им бы пожрать, порнушку посмотреть да травки покурить! Вот у них классика какая! Пушкина он им хочет…
- Но они просто не знают!- Опять замотал седой головой незнакомец Жорик.- Они ничего не знают! Мы ничего не рассказали им! Нас нет с ними! Мы ничего не дали им… совсем ничего.
Шопен собрался ответить, но какая-то женщина средних лет – она остановилась и слышала весь разговор – достала из кошелька пятьдесят рублей, положила Жорику в берет и сказала:
- Помоги вам Бог!
И пошла дальше, случайная прохожая.
- Вот ведь, и благословение получил,- сказал Шопен совсем не то, что хотел сказать до этого.
- Финансировать детские дома – дело государства,- высказал своё мнение ещё один случайный прохожий, который из любопытства тоже всё слышал. Это был полнеющий мужчина в добротном пальто. Он хотел уйти, но навстречу ему от стены выкатилась инвалидная коляска. В ней сидел парень без ног в берете десантника. Парень в упор посмотрел на мужчину, и словно выставленные вперёд костыли упёрлись в круглое лицо.
- Детки вырастут без Чехова,- произнёс негромко десантник,- потом встретят тебя в тёмной подворотне, выпустят тебе кишки и заберут денежку, которая сейчас в твоём кармане лежит.
Мужчина ошеломлённо посмотрел на инвалида, пробурчал что-то, обогнул коляску и затерялся в толпе. Но через пару минут вернулся, положил Жорику в берет сто рублей и после этого исчез уже навсегда.
- Смотри-ка, прёт тебе,- усмехнулся Шопен.- Эй, Грозный,- обратился он к парню в берете,- ты почаще народ шугай. Глядишь, и наберём Жорику на книжки. А сколько, кстати, тебе надо?
- Мне не хватает восемь тысяч. Две у меня есть, а восемь вот…не хватает.
- Ничё себе!- Вскинул брови Шопен.- Нормально тебе не хватает!
- Можно и не все, конечно, книжки купить…но мне хочется скорее их детям…
- А зачем негритёнка-то с китаёзой нарисовал? Они же далеко…
- Нет-нет, что вы!? Они все рядом…все рядом…
- Ну, ты чуматорий,- покачал головой Шопен.- "Друзья, купите папиросы…"- снова развернулись малиновые меха, и он пошёл на своё место.
- Слышь, дедок,- подкатился к Жорику десантник,- мы тебе поможем, чем можем, но ты до семи часов должен свалить отсюда, чтобы Саня тебя не застукал.
- Какой Саня?
- Да есть тут один… Давай, короче, работай…там посмотрим,- и десантник тоже отправился на своё место.
И всё покатилось, как всегда: просящие просили, дающие давали, время шло. Несколько раз подходил Шопен:
- Маловато, маловато… "Бросьте монетку, месье и мадам…"- выводил душевный голос.
Вот два часа, вот три… В пять часов Грозный и Шопен последний раз посмотрели, сколько Жорик собрал денег.
- Да-а,- протянул Шопен,- хоть твои дети и смотрят жалобно, но просить ты не умеешь… больше семи штук ещё собирать. Чё, пошли по нашим пройдём,- предложил он Грозному.
- Пошли,- согласился тот и покатился на своей коляске за Шопеном.
Минут через двадцать они принесли Жорику нужную сумму.
- На, тут тебе на все книжки хватит,- отдал деньги Шопен.- Всем миром, можно сказать, детям на классиков набрали, почти вся выручка тут. Чё Сане говорить будем…
- Слышь, ты давай, собирайся, снимай свой плакат,- добавил Грозный.- Уноси ноги, пока всё тихо.
С полным беретом самых разных купюр, растроганный до слёз, седой незнакомец топтался на месте и повторял совершенно растаявшим голосом:
- Спасибо вам, люди добрые! Спасибо вам…
- Давай, старик, давай, уноси отсюда деньги,- торопил его Грозный.
- Мать твою!- Передёрнулся вдруг всем лицом Шопен.- Откуда он!? Ещё же рано! Всё, пропала классика…Кто-то стукнул…
По ступеням в подземный переход спускался в чёрной кожаной куртке Саня Сука. И сразу увидел и постороннего, и его плакат.
- Кто такой?- подошёл он к незнакомцу, колючим взглядом рассматривая наполненный деньгами берет в его руках.
- Сань, тут такая тема,- неуверенно начал Шопен.- Понимаешь, это Жорик… Он тут это, для детей… на книжки попросил помочь…
- А у меня детей нет,- перебил смотрящий. Серое узкое лицо не выражало никаких эмоций. Только маленькие ледяные глазки из-под чёрной кожаной кепки царапали румяные щёки гармониста.- Ты решил отдать мои деньги чужим детям?
- Да мы хотели…
- А кто вам разрешил хотеть!?- Вдруг сразу заорал Саня. Словно болотный газ вздыбил мутную притихшую жижу.- Вы кто такие!? Это я могу тут хотеть! Могу и хочу! Ясно!? А вы – никто, суки! Чмошники!
- Простите, это всё из-за меня,- едва произнёс обомлевший седой незнакомец. Он из последних сил обеими руками прижимал к себе берет с деньгами.- Я для детей…
- А ты чё тут соплями булькаешь, хмырина старая!?- Перекинулся на него смотрящий. Достал из кармана чёрный пакет.- Давай сюда бабки!
- Слышь, Сука,- заговорил молчавший до этого Грозный. Он смотрел прямо в маленькие ледяные глазки.- Ты на вид, вроде, маленький, как вошь, а крови пьёшь, как Дракула. Эти деньги не твои, мы их уже отдали. И ты у Жорика их не заберёшь.
- Чё ты сказал!?- Вскипел Сука.- Да ты, обрубок, щас на брюхе здесь ползать будешь!
С перекошенным злобой лицом ринулся он на коляску, но сразу наткнулся на гармонь.
- Друга не тронь!- Взревел Шопен, встав на пути. Румяные щёки сделались багровыми.- Я те щас похоронный марш сыграю!
Ещё и девочка-ангелочек, она с мамой оказалась совсем рядом, дотянулась ручонкой до чёрной куртки, ухватилась за неё и потянула.
- Дядя Саша, не трогай никого!- Прозвучал среди хриплого лая детский голосок.
Саня Сука посмотрел на ребёнка невидящими глазами, задохнулся от бешенства и отступил.
- Я вас, суки, всех тут урою!- Прошипел зловеще. Развернулся и пошёл прочь, набирая на мобильном чей-то номер.
- Фу-у…Отстояли, кажись, мы детей наших,- сказал Шопен Жорику.- Давай-ка, мы без промедлений упакуем тебя. А то этот щас вернуться может.
- Давай, мужики, давай, поторопимся,- поддержал Грозный.
Быстро сложили в портфель к Жорику деньги, убрали туда же плакат, надели коричневый берет на седую голову – готово.
- Как же вы теперь будете тут?- Растерянно спросил Жорик.
- На войне, как на войне,- усмехнулся Грозный.- Отобьёмся. Давай, не тяни, уходи.
- Пошли, я провожу тебя,- предложил Шопен.
- И я провожу,- подхватил Беспалый.
Они пошли. Остальные смотрели им вслед, и в глазах у них светились искорки улыбок. Во всю свою ширину улыбались малиновые меха. А душевный голос задорно и победоносно выводил:
" Хоть он бродяга с ножиком в кармане, он всё равно мальчишка неплохой…"