«Непрожитая жизнь, от которой можно умереть».
(Рильке)
Больше всего от обстрелов и бомбёжек пострадала центральная часть города. И хотя шёл уже второй год мирной жизни, всё ту же мрачную картину являли кирпичные скелеты зданий и вертикали печей над курганами обгоревшего дерева, скомканной жести, и остатков того, что совсем недавно было мебелью, домашней утварью и чем-то ещё, неясным, но ощущаемым, что обладало индивидуальностью, было тесно связано с человеком и местом его обитания.
Чудом уцелевшее здание городского рынка, великолепный образец классики начала прошлого века, казалось серым мраморным бастионом, возведённым на берегу реки у некогда единственной переправы, остатки которой каменными глыбами торчали над тихими и мутными водами Емайыги (ема – мать, Йыги – река).
Каменный мост, с двумя триумфальными арками на нём, гордость города, подарок Екатерины-Второй, был разрушен ...
Часть построек у подножья Вышгорода — с универсальным зданием ратушной площади и сама Ратуша, к счастью уцелели. Повезло и успенской православной церкви с четырёхгранной ступенчатой колокольней и развалинами другой, — Яановской, — одному из немногих в Прибалтике образцов кирпичной готики, по каким-то причинам не реставрировавшимся.
Напротив неё, через узкую, как большинство в старой Прибалтике улицу, находилось (и находится, наверное, сейчас) здание Главного Почтамта города.
Из его дверей вышел офицер, подошёл к почтовому ящику и опустил письмо, из планшета достал другое, только, что видимо полученное, и направился через улицу к развалинам церкви. Устроившись на одном из ящиков, сваленных, зачем то у входа — сводчатого, заколоченного досками, он достал портсигар, вытащил папиросу, прикурил из трофейной зажигалки, и только теперь распечатал конверт.
Он до сих пор не мог избавиться от фронтовой привычки просмотреть всё письмо, от первой строчки до последней по вертикали. Он был готов каждую секунду увидеть слова, обозначающие известные понятия, но которые он не смог бы сразу связать с близкими людьми, и поэтому неузнаваемые вначале. Осмысление приходило секундой позже вместе с болью, тупой, почти непереносимой болью и осознанием того, что существует неотвратимость, страшная, не имеющая смысла, бесчеловечная, но, тем не менее, существующая, и не только на войне.
Первым таким письмом было сообщение о том, что брат Виктор в декабре 43-го пропал без вести в районе Новороссийска. В конце июня того же года умер 22-х лет другой брат, Володя, восемь суток не приходивший в сознание от ранения осколком снаряда в голову. Умер в эвакуации, в Ярославле и младший, Геннадий.
Всё это было. Было 3 года назад ... В этом же письме не было ничего неожиданного, ощущение уверенности, забытое за военные годы, незыблемости каких-то важных основ, логичности и справедливости, естественное для человека, наполняло душу ... Повеяло теплом дома, предчувствием встреч и радостью узнавания ...
Он уже знал о том, что смерть существует только в мыслях, тютчевское «игрушка шаткая тоскующей мечты», было осознано и понятно. И всё же каждый раз, сталкиваясь с её неотвратимостью, он испытывал трепет, нежелание примириться с одной стороны, и какое-то гипнотическое смирение перед Законом, смысл и незнание которого были ему, да и кому бы то ни было, неизвестны. Зная о цели, можно осознать Законы, но это только в том случае, если цель есть.
А если её нет? Может быть, её и не может быть у Творца?..
Капитан отложил письмо и только сейчас обратил внимание на большой камень необычной формы у входа в церковь. Где он его уже видел?..
Прошлое пронеслось в стремительном калейдоскопе: учёба в Политехническом институте, женитьба на сокурснице, диплом инженера-гидротехника с отличием в 37-м ... Гидроэлектростанция на Неве, военные сборы в Олонце, конструкторская работа, а с 11-го — военные порты, причалы ... Кажется, прошла целая жизнь.
А похоже, предстоит другая, которая уже началась, и в которой надо будет написать родителям о том, что она — младшая дочь квартирной хозяйки, вдовы; муж умер перед войной. Старшая сестра умерла три года назад, ей было всего 22 года, брат недавно окончил школу, сейчас тяжело болеет — в городе нет медикаментов. Мать домохозяйка, после смерти мужа устроилась работать на войлочную фабрику, работает там и сейчас ...
Но как написать о том, что, порой, непонятно самому, но что властно, что влечёт за собой и заставляет совершать те или иные поступки? Право выбирать или наоборот, — отказ от этого права, предоставив действовать обстоятельствам, времени, другим людям?..
Выбор, предпочтение — это всегда действие, если не боли, то каких-либо неудобств кому бы то ни было, а чаще — именно боли ... Понять можно только что-либо свершенное, и то в качестве свершившегося факта, не более того. Попытаться понять — это единственное, что может каждый из нас делать, строя свои соображения на зыбком песке собственных сомнений и непрерывно меняющихся обстоятельств ...
Он вспомнил о своей попытке год назад разобраться в несправедливости и понял, что уяснил для себя лишь природу испытанного чувства. Чувство называется общепонятным словом «страх» и существует только в наших мыслях. И больше нигде. В то время это было для него открытием, сделанным им самим, и оттого ценным вдвойне. Оно не пыталось объяснить и понять, оно просто содержало факт ... Тогда, год назад, вместе с осознанием обречённости исчезло чувство страха и появилось безразличие, и что-то ещё ... Это «что-то» не поддавалось осмыслению, но было как-то связано с этим местом, с этой церковью, досками, которыми заколочен вход ... И это имело какое-то отношение ко времени, как таковому. Может быть прошлому...
Капитан написал письмо, описал здешний Вышгород -Тоомемяги, - как его здесь называют с его мостами: Чёртовым и Ангеловым, развалинами Домской церкви 13-го века, памятниками Барклаю де Толли, Бэру ... Там, на Тоомемяги, в родильном доме была сейчас его будущая жена. Он запечатал письмо, опустил его в почтовый ящик и остановил проезжавшего мимо извозчика.
Через некоторое время пролётка остановилась у дверей одного из корпусов Университетской клиники. Из дверей вышла молодая женщина, за ней медсестра с ребёнком на руках.
Из родильного дома меня привезли домой на извозчике в день, когда умер брат мамы.
Я смотрю на кирпичную стену той самой церкви (она так и не реставрировалась) и пытаюсь узнать ТУ стену, ТУ церковь и ТОТ камень у входа, дышу воздухом родного города и пытаюсь вспомнить НЕЧТО ... Нечто такое, что обязательно существует, иначе не напоминало бы так пронзительно о себе, создавая ощущение счастливой причастности и горечи от невозвратной утраты какого-то важного начала, которое объединило бы всё то, чем мучается и чему радуется человек, всё то, что мы называем по разным поводам разными словами: жизнью, смертью, любовью…
И, наверное, самым важным и наиболее непонятным — Смыслом всего этого.
(1986 г. Тарту)