Прощание с космической станцией МИР

Юрий Тяпченко
Прощание с космической  станцией «МИР»
Ю.А. Тяпченко

 «Мир» — советская (российская) орбитальная станция «Салют-8», представлявшая собой сложный многоцелевой научно-исследовательский комплекс. «Мир» это первая орбитальная станция модульного типа.

Выведена на орбиту в феврале 1986 года. Затоплена в Тихом океане 23 марта 2001 года

НПО «Энергия» выпустило технические предложения по станции в 1976 г.  эскизный проект - в 1978 года.
Работы над базовым блоком, бортовым и научным оборудованием развернулись в феврале 1979.

Базовый блок был выведен на орбиту 20 февраля 1986 года. Затем в течение 10 лет один за другим были пристыкованы ещё шесть модулей.

Над «Миром» работали 280 организаций под эгидой 20 министерств и ведомств. Среди ведущих организаций было Специализированное ОКБ Летно-исследовательского института Министерства авиационной промышленности. На это ОКБ была возложена ответственность за создание комплексов отображения информации для базового блока (системы «Плутон», «Мирзам») и  основных модулей станции (системы «Меркурий» в различных модификаций).

Основным средством доставки космонавтов  на станцию были корабли «Союз-Т» и «Союз-ТМ», на которых устанавливались системы отображения информации «Нептун», созданные  СОКБ ЛИИ с ее немногочисленной, но опытной и ответственной  кооперацией.

С 1995 года на станции побывало 15 экспедиций посещения, из них 14 — международных, с участием космонавтов Сирии, Болгарии, Афганистана, Франции (5 раз), Японии, Великобритании, Австрии, Германии (2 раза), Словакии, Канады.

В рамках программы «Мир — Шаттл» было осуществлено девять кратковременных экспедиций посещения с помощью кораблей Шаттл США «Атлантис» (семь), «Индевор» (одна) и «Дискавери» (одна), во время которых на станции побывали 44 астронавта.

Всего на станции отработало 104 космонавта из 12 стран

В обеспечении ее жизненного цикла, а в целом это почти 25 лет, участвовал коллектив СОКБ ЛИИ, присоединенный затем к НИИ авиационного оборудования. Если для СОКБ ЛИИ это была одна из главных тем,  то для института – никакой. Вся ответственность за обеспечение полетов кораблей «Союз» и поддержание работоспособности СОИ непосредственно на станции легла на немногочисленный коллектив бывшего СОКБ ЛИИ.

 Ведущим подразделением в этом ОКБ  по  программе «МИР» было отделение 2 (начальник отделения В.П. Конарев),  а в отделении - лаборатории 21 (начальник Ю.А. Тяпченко) и 23 (начальник Г.Н.Отрешко и позже М.И.Борисов).

Для этих начальников и небольшого коллектива ведущих специалистов работа в обеспечение деятельности космонавтов по программе сопровождалась  непрерывными стрессами. Стрессы стали наркотиками. Любой сбой в этом цикле приводил к дополнительным стрессам. А сбои происходили при несвоевременной выдаче зарплаты, отсутствии денег на командировки на космодром или в Подлипки (НПО (РКК) «Энергия»), прекращении работ в смежных предприятиях и соответственно прекращении поставок комплектующих, уход ведущих рабочих из производства, слухи о закрытии работ и многое другое.

Поэтому официальное прекращение программы, давно ожидаемое, но завершенное, как нам казалось, очень подло  затоплением привело  многих в состояние шока.

Вот как это происходило в конкретно взятом коллективе.

Из воспоминаний автора от 24.03.01 о днях предшествовавших затоплению станции, в день затопления и чуть позже.

Задолго до затопления нам хотелось понять, что для каждого лично  означает  завершение программы  "МИР". С одной стороны многие понимали, что она перешла в то состояние, когда требовалось все больше и больше усилий на ремонт ее систем. Финансирование научных экспериментов давно прекратилось.

Международные программы после начала строительства МКС свернулись, и РКК "Энергия", а значит и мы, обеспечивающие участники программ, лишились коммерческих денег.

 Предложений о продлении полета от других стран не поступило. Шел разговор о том, что Китай, а потом и Иран хотели ее выкупить. Но сделка не состоялась.

К концу апреля готовилась экспедиция посещения с Тито. Экипаж отбыл в США для тренировки, но американцы категорически начали возражать. Тогда двое русских отказались продолжать тренировки. Однако на следующий день, очевидно, по решению РКК "Энергия", ЦПК и РАКА они продолжили тренировки без Тито.
 
Корпорация "МИР- корпорейшн" не смогла во время найти необходимые средства. Таким образом полет с первым туристом Тито не состоялся, и РКК "Энергия", тем не менее, планировала перенести его полет на МКС. Но буквально накануне спуска станции и с этим возникли трудности.


Думаю, что в этом эпизоде проявился чисто американский подход к делу: - никакие инициативы не должны поддерживаться, если они Америке не выгодны. Это как раз тот случай. Их проигрыш очевиден: - Как это так! Россия на коленях, а вместе с тем осуществляет первую космическую турпутешествие. Это раз.
Второе, как это так: - Американец финансирует российскую программу. Как это совместимо с американским патриотизмом?
Если бы НАСА разрешило этот полет, то конгресс, наверняка, потребовал  бы либо отстранения от поста лица, принявшего решение, либо отказал бы в выделении средств на дальнейшее развитие программы.

Но решение этого вопроса ушло на задний план. Шла подготовка к спуску. При этом одни раздували угрозу от падения огромных осколков и заранее предупреждали население о принятии мер безопасности, экологи протестовали против превращения океана в мусорную яму и др.

Мы же уговаривали себя смириться с затоплением, как с неизбежным событием. Все когда-нибудь кончается. Тяжело, конечно, так как с этой станцией мы были связаны в целом около 25 лет. 5 лет это проектирование, изготовление, испытания. Затем пуски основного модуля. Обеспечение пусков кораблей "Союз", а это 45 кораблей «Союз», и соответственно 45 наших пультов космонавтов. Это работа, деньги, командировки на Байконур.

21-го позвонил Петр Никитович Куприянчик - ответственный руководитель в РКК «Энергия» за подготовку к пускам аппаратуры бортового комплекса управления кораблей «Союз» и станции. Его интересовало состояние дел по новому пульту для «Союза».

 Окончив разговор, я спросил: собирается ли он в центр управления полетами  ЦУП?. Петр Никитович  ответил утвердительно, но он не был уверен, что может туда попасть, так как в ЦУП собирается очень много народа: журналисты, дипломаты и т.д. На это время планируются замена охраны, введение ограничений на посещение и др.

Зная стиль работы служб режима головного предприятия и ЦУП, я прекратил поиск путей непосредственного своего участия в грандиозном для нас событии.  Предложил Сергею Александровичу Бородину, как главному конструктору, попытаться попасть на спуск. Но он категорически отказался, заявив, что не сможет выдержать столько часов в режиме ожидания. Это примерно 5 часов от начала первого торможения до приводнения остатков. Начало примерно в 4 час ночи.  Пытался убедить. Он отказался. Для себя я  никого не стал напрягать.

Однако у нашего главного появилось огромное желание в эти дни подписать у генерального конструктора РКК «Энергия» техническое задание на опытно-конструкторскую работу, которое мы желали получить непосредственно от Российского авиационно-космического агентства  РАКА. Дело в том, что порядок финансирования работ по госбюджету был изменен. Все договора должны были проходить в рамках утвержденных правительством программ через их головных исполнителей. Но денег выделялось мало, их для смежников не хватало, и поэтому  ТЗ на работы от РКК «Энергии» не выдавались, или выдавались в зависимости от авторитетов руководителей. Поэтому наш главный решил поступить также, как Гай Ильич Северин (главный конструктор завода «Звезда», лауреат Ленинской премии, академик РАН): с некоторого времени его работы по обеспечению кораблей скафандрами и системами сангигиены  финансировались непосредственно РАКА.

С Юрием Павловичем Семеновым – генеральным конструктором РКК «Энергия», о встрече он не договорился. Тогда он предложил подписать у Григорьева, его зама. Я сказал, что это будет подстава. Но он на это не реагировал. В результате я вынужден был ехать в Подлипки.

Поехал на машине Бородина. По пути выяснилось, что, меняя портфель, я забыл пропуск. Пришлось связываться по мобильнику с отделом 036, а затем с Бородиным, чтобы решить проблему прохода на территорию. Сам я никак  не мог связаться с Юрием Ильичом Григорьевым.

Бородин договорился с начальником режима предприятия, и я, наконец, попал к Юрию Ильичу. Переговорили. Он завизировал, но не подписал. Оставив бумаги у секретаря Ю.П. Семенова, я  возвратился домой. Поужинал, посмотрел немного телевизор. Узнал уточненную программу спуска, и лег спать с тем, чтобы ночью начать слушать все в реальном времени. Просыпался несколько раз, но с 4-х утра окончательно встал и далее решил слушать и подготовить материалы для газеты собственного выпуска.

 Прежде всего надо решить: что это - похороны или нечто другое. Все говорят о похоронах. Даже назвали, что Герасим (это беспилотный корабль «Прогресс)  топит Муму (это станция). Постепенно вырисовалась идея.

Нет! это не похороны, это неизбежный переход программы в новое состояние. Один этап заканчивается, другой начинается. Да, с «Миром» нас связывают многие годы жизни, многие годы совместной работы кооперации, множество приятных и неприятных событий.

Ночью время летело быстро. Материал шел в руку. Благо многое у меня было на домашнем компьютере.  Дождался информации о входе в атмосферу и первой реакции из Японии и откуда-то еще. Работал «Маяк», который регулярно передавал информацию.

Проснулась Люся. Это моя бессменная супруга.  Спросила, как идут дела. Я ответил. Она прошла на кухню, а затем, нагнув голову, вернулась в холл плачущей. Слезы навернулись и у меня. Потом я по-настоящему заплакал. Я готов был зарыдать. Скрывая слезы, тупо собрал портфель. Взял вино, и отправился на работу, сказав Люсе, что если будут звонить, то скажи, что я еду на работу. Не говори откуда.

Придя на работу, я быстро прошел в кабинет, грубо ответив на приветствие своего секретаря Т.И.Крантиковой. Нашел большой лист ватмана, раскидал на нем  свои материалы, позвал сначала  Сергея Садовникова- начальника конструкторского бюро. Он провел компоновку,  потом он же  позвал Рафаила Кузьмича Андриянова - бывшего начальника конструкторского бюро - и вместе с ним, а затем с Геннадием Федоровичем Тюленевым - начальником лаборатории отделения 2 и Валентиной Сергеевной Ратушняк - сотрудником  КО-2 начали делать, условно говоря, газету  - письменное прощание с МИРом.

Я допечатывал надписи к своим рисункам. РАФ, как мы называли Рафаила Кузьмича,  сделал красивым почерком надпись благодарности участникам программы. К 13 часам все было готово.

Михаил Иванович Борисов - начальник лаборатории 23, бессменный представитель СОКБ ЛИИ - НИИАО на космодроме, затем Тамара Ивановна Крантикова – секретарь отделения -  начали сбор подписей специалистов, принимавших участие в программе "МИР". Работа шла к концу.

Главный конструктор С.А. Бородин позвонил Т.И.Крантиковой и попросил, чтобы я связался с ним. Я сделал это после того, как все было запущено в работу.

Разговор он начал игриво. Но я резко оборвал его, сказав, что сейчас  об этом не стоит говорить. Позже я зашел к нему и попросил не уходить, пока я не покажу газету.
Прикрепив планки к листу ватмана и  сфотографировав наше произведение,  мы все вместе понесли «газету»  в кабинет  Бородина. Он посмотрел, остался доволен. Мы  предложили показать Б.М.Абрамову. Бородин вначале отказывался, затем согласился, и мы вместе всей компанией прошли в кабинет. Тот тоже остался доволен.

Ребята понесли вешать, а Абрамов предложил выпить за завершение программы. Он достал великолепную бутылку украинской водки, по-моему, «Гетман», и мы по 3 или 4 рюмки ее выпили, закусывая печеньем и конфетами. Потом мы организовали стол. За продуктами ходили Бондарев, Тюленев, Захаров. Пригласили представителей заказчика В. Седнева и В.Силенка, главного контролера А.Крыжанского, ведущих специалистов отделения А.Белкова, Ю.Расторгуева, Н.Куликову, Н.Новикову, Ю.Масловского, Е.Бондарева, В.Безроднова, М.Великовского, С.Марченко, В.Лепехина, С.Пахомова, Р.Андриянова, В.Захарова, Т.Крантикову,
«Поминки» начали в 16.30 и завершили, не как всегда, очень быстро, примерно через час. Женщины помыли посуду. Я ушел один последним. Мне было очень грустно.