* * *
Проснулся Юра, когда уже солнце ярко светило в окно и этот свет не могли сдержать тяжелые портьеры. Ольги рядом не было. Он ее громко позвал:
-Оля! Оль, ты где? – Юра прошлепал в кухню, на ходу запахивая халат. На столе лежала записка: "Будить не хотела. Люблю. Целую. До скорого. Ольга." Он быстро оделся, умылся, позавтракал и поехал в агентство, где накопилось много работы. А вечером, созвонившись заранее, заехал за Ольгой и повез ее в ресторан. В кармане его пиджака лежало симпатичное колечко с изумрудом, подарок, какого он ей еще не дарил. За столиком, заставленным самыми дорогими блюдами, он раскрыл перед ней коробочку, где сияя зеленым глазом лежало колечко.
-Оля! Выходи за меня замуж! Я тебя очень люблю!
-Вообще-то я об этом еще не думала!
-А ты подумай.
Тут к их столику подошел долговязый, прыщавый парень в не очень свежей одежде, с залысинами на лбу.
-Привет, Ольга!
-Димон! Живой! Ты где пропадал?
-Дела были в Питере. Вчера вернулся. А ты чо потерялась? Наши говорят ты уже давно не появлялась.
-Некогда сейчас. На днях забегу! – они разговаривали, не обращая на Юрку никакого внимания. Наконец Ольга снизошла до него.
-Познакомься, Димон, это мой…жених. Юрий. А это – Димон, мой хороший друг, художник он. Будущий гений, Пикассо! Кстати, Димон, мне Юра, - она многозначительно помолчала, - колечко подарил!.. Нравится? – она надела кольцо на пальчик, вытянула руку и залюбовалась игрой зеленых бликов.
-Классное кольцо! Ну, пока, я покатил. Заглядывай.
Парень вихляющей походкой вышел из зала, Ольга проводила его взглядом, затем обернулась, посмотрела на насупленного Юрку и засмеялась:
-Юр! Ты что ревнуешь? Это же просто знакомый. И потом – он не в моем вкусе.
-Оля! Ты не ответила на мой вопрос. Ты согласна стать моей женой?
-Конечно! Я же люблю тебя, Юрочка!
Они танцевали. Юра зарывался лицом в Ольгины волосы, вдыхая аромат ее духов, щекотал губами ее шейку, мочки ушек, а она тихонько смеялась, сильнее прижимаясь к нему.
* * *
Юра ждал телефонного звонка с дальнейшими указаниями по поводу Ольгиного выкупа. Звонков не было, зато вечером, вернувшись домой, в почтовом ящике он обнаружил письмо, в котором корявыми печатными буквами, написанными явно левой рукой, было указано, что деньги, завернутые в пластиковый пакет, необходимо положить в одну из указанных ячеек камеры хранения железнодорожного вокзала. Также в письме было указано, чтобы Юра был один, что за ним будут следить и если он вздумает обмануть похитителей, то Ольге уже в живых не быть. Если же он все выполнит, как полагается, то через два часа заберет Ольгу на автобусной остановке возле торгового ряда, там же у вокзала. В начале, Юра навестил Татьяну Андреевну, которая тихо и печально сидела в пустой комнате Ольгиного общежития. Ему даже показалось, что она не притронулась к тем продуктам, которые он послал ей с Олегом.
-Татьяна Андреевна! Ну что же вы? Даже не ели! Нельзя так себя изводить, этим вы Ольге не поможете, только себе навредите.
-Да не хочется мне, Юра! Кусок в горло не идет! Я ведь сегодня опять была в больнице, Катя совсем плохая!
-Но ведь, кажется, операция прошла успешно?
-Да, прямой угрозы для жизни нет, но дело в том, что Катюша… она не хочет жить! Совершенно не хочет! Жених у нее был, а как узнал, что Катя… так… в общем, отказался от нее.., конечно, понять можно, да Катя и сама все понимает…не навязывается, ей сейчас как-то все равно… Юра, она даже не плачет совсем!.. Она иногда даже… хохочет! Страшно хохочет! Оксана совсем обезумела, мама это Катина. А отец с сердцем слег. Юр, как же это? Что за люди такие? Звери! – и она горько заплакала.
-Татьяна Андреевна! Я все понимаю! Я пошлю в больницу лучшего психотерапевта, самого дорогого! Мне письмо пришло, выкуп просят за Ольгу! Сегодня с 11 часов до 11.30 деньги должны лежать в указанном месте и через два часа Ольгу обещали отпустить!
-Боже! Что же делать? Может все же в милицию обратиться?
-Нет! Ни в коем случае! Вам просто ждать. Остальное – моя забота. Вы давайте покушайте, чаю горячего выпейте и ложитесь, отдохните немного. – Юра еще какое-то время посидел, почти насильно накормил Ольгину мать и, поглядев на часы, сказал:
-Ну вот, мне пора, а вы ложитесь, и ничего не бойтесь. Я обязательно приеду, и все расскажу, да мы, скорее всего, вместе с Олей приедем. До свидания.
-До свидания, Юра, спасибо тебе за все, я буду вас ждать.
Он вышел…
***
Татьяна Андреевна снова осталась одна в пустой комнате. Начало уже смеркаться. Длинные тени деревьев за окном прочертили комнату и, качаясь от ветра, напоминали долговязых великанов. Перед ее глазами опять стояла Елизавета:
-Я знаю, я все знаю, это ты! Ты! Ты! За что ты так меня? Что я тебе сделала? Ну, скажи! Скажи! За что?! Молчишь? Не знаешь, что сказать? Зато я знаю! Ты пожалеешь об этом. Ты будешь жалеть об этом всю свою жизнь. Я всегда буду преследовать тебя! Я отомщу! Ты пожалеешь!..
Татьяна Андреевна заткнула уши, но голос Лизы звучал набатом, и некуда было спрятаться от этого голоса.
Тогда, много лет назад, она посчитала Лизку за сумасшедшую, выпроводила ее, буркнув в ответ что-то невразумительное, и постаралась забыть эту неприятность. Тем более, Лизку куда-то увезли, говорили, что в психушку. Татьяна особо не интересовалась этим вопросом. У нее тогда были совсем другие интересы…
Экзамены в политехнический она с треском провалила. Зато легко поступила в финансово - кредитный техникум на бухгалтера. Парней у нее хоть отбавляй. Татьяна не пропускала ни одного танцевального вечера в городском парке, в общем, Лизкины угрозы быстро выветрились. А тут к ним по направлению приехал молодой специалист, Дмитрий Лиханов, красавец, каких поискать. Татьяна сразу решила, он будет ее и только ее! К слову сказать, Дмитрий и не думал противиться этому решению. Через полгода после знакомства сыграли пышную свадьбу. Только на мгновение счастливое лицо Татьяны омрачилось, когда она в толпе зевак увидела Лизку, и ее улыбка, скорее напоминавшая звериный оскал, напугала ее. Таня спросила тогда Оксану, которая была свидетельницей на ее свадьбе:
-Оксан, ты видела Лизку? Вон там, в толпе!
-Ты чего, ее же здесь нет, она в психушке, тебе уже кажется, а когда кажется – креститься надо.
-Да, наверное, показалось.
Инцидент был исчерпан, тем более, рядом был Димка, а его улыбка была такой счастливой, что Татьяна забыла обо всем.
Дмитрий ждал сына! На постоянно капризничавшую Татьяну смотрел с восторгом и любованием, и когда, наконец, появилась на свет Настя, огорчения почти не показал. Сам вставал к дочке по ночам, стирал пеленки, уговаривал вечно недовольную Татьяну, что скоро Настя подрастет и все наладится. Чем больше он ее уговаривал, тем больше Татьяна сердилась. Видимо, в один прекрасный день Димкино терпение лопнуло. Он стал приходить домой навеселе, и эти попытки облегчить себе жизнь с помощью бутылки стали повторяться все чаще и чаще. Татьяна стала закатывать мужу скандалы, а он иногда перестал приходить домой ночевать. Однажды он заявил ей, что вообще хочет уйти от нее. Перспектива остаться одной, да еще с ребенком на руках, напугала Татьяну. Она поняла, что нужно менять тактику своего поведения. Она стала ласковой, научилась готовить, себя всегда старалась привести в порядок. Это возымело на мужа сильное воздействие и в семью вернулись любовь и покой. Но Димка настаивал на том, чтобы Татьяна родила ему сына, причем это было похоже на ультиматум. Через два с небольшим года, у них родилась вторая дочь Ольга. Здесь Дмитрий уже не стал скрывать своего разочарования и, хоть любил дочек одинаково, заботы по уходу за ними, целиком и полностью переложил на Татьяну, считая, что с него достаточно того, что он приносит в дом зарплату. У него снова начались отлучки. Татьяне даже некоторые доброжелатели намекали, что у Дмитрия кое-кто есть на стороне. Мечта о сыне у него стала навязчивой. Когда девчонки уже подросли, Татьяна снова забеременела. Тогда в их захудалом городишке появилось новомодное УЗИ. На осмотре гинеколог сказала Татьяне, что у нее будет мальчик. Правда, что-то настораживало врача, она даже предложила Татьяне прервать беременность, но та, зная, что у нее под сердцем сын, которого так ждал и ждет Дмитрий, даже и слушать не хотела.
-Я чувствую себя прекрасно! И буду рожать!
Димка тоже был на седьмом небе от счастья, только выражал он его опять же через выпивку. Дружки сменяли один другого, а он хвастал им заикающимся голосом:
-Слышь, Петро! Сын у меня будет! Сын! Моя, понимаешь, плоть и кровь! Лиханов будет! И-ик!
Татьяна плакала, пыталась урезонить мужа, он, глядя на нее соловыми глазами, соглашался:
-Брошу, все брошу! Мать! Вот родишь Димку и брошу, вот тебе крест, брошу..! Танечка моя…У…моя! – он тянулся к ней мокрыми губами.
* * *
Роды у Татьяны были тяжелыми, промучив ее целые сутки, врачи, наконец-то, решили сделать кесарево сечение. Димку вынули из нее едва живого. Синее тельце долго держали в кювезе, подкармливали различными лекарствами, кое-как выходили. За все время, пока Татьяна с сыном находилась в роддоме, муж ни разу не появился. Девчонки находились у Татьяниных родителей. Мать, передавая в окошко гостинцы, плакала:
-Тань, чего же делать-то? Дмитрий совсем обнаглел!
-Ничего, мам! Я вернусь домой, он успокоится, потерпи, обещали скоро выписать.
Когда она вошла с сыном на руках в квартиру, ее чуть не хватил удар. Муж спал мертвецким сном в их супружеской кровати, простыни которой были настолько грязны, что простынями называться уже не могли. На полу валялись пустые бутылки, окурки, разбросанные вещи, на столе грудой стояла немытая посуда. Татьяна оглянулась в поисках, куда бы положить сына. Швы еще сочились сукровицей, и слабость в теле была настолько сильной, что у нее дрожали колени. Одной рукой она сгрудила в сторону какие-то тряпки с Ольгиной кроватки и положила на нее Димку. В глазах потемнело: "Господи! Что же делать? Ехать к маме уже поздно и здесь оставаться нельзя". Она стала собирать вещи в кучу, и вдруг наткнулась на бюстгальтер, явно ей не принадлежащий. Ее словно прошило током! Первым желанием было набросить на физиономию мужа подушку и навсегда погасить это зловонное дыхание, но тут заворочался и захныкал сын, и она стала кормить его грудью, стараясь не думать ни о чем. Ночь Татьяна провела, скрючившись в Настиной кроватке, к утру ноги совсем затекли и одеревенели, а бинт намертво присох к коже живота, а под ним зудело и ныло. Татьяна стала искать коробку с приданым, чтобы поменять Димке пеленки. Коробки на месте не оказалось.
-О! Танюша!…А я и не ждал еще! Рано ты чего-то выписалась! Ой!.. Голова трещит. Мы вчера малость отметили рождение моего сына. Ой, не могу! Опохмелиться бы!.., а то ведь помру.
-Дмитрий, где коробка? Куда ты ее дел?
-какая коробка, Танюшка?
-Димкина, с приданым. Мне его перепеленать нужно, и почему дома такой бардак?
-А, коробка!..Не знаю, на брал! – и тут Татьяна заметила, что в шкафу нет ее беличьей шубки, а с полок исчезли полотенца и новая скатерть.
-Сволочь! Куда дел вещи? Говори сейчас же! И что это? – она бросила ему в лицо чужой бюстгальтер. – Отвечай, гад, пропил?!
-Ладно, не ори. Наживем!
Татьяна уже ревела навзрыд, а на Ольгиной кроватке надрывался маленький Димка. Лиханов старший поморщился, сделал неловкую попытку подойти к Татьяне за прощением, потом махнул рукой, собрался и ушел. Дома он не появлялся три дня. Мать и Оксанка помогли Тане прибрать квартиру. Первое время ночевали с ней, по очереди ухаживали за маленьким. Дмитрий прогулялся, повинился и какое-то время вел себя пристойно, но больной сын уже не радовал его, он снова стал пропадать из дома, до того самого критического дня, когда его нашли замерзшего, не дошедшего до дома всего несколько метров.
***
Юрий поехал сначала к Олегу, потом уже вместе с ним заехали за Лехой и долго сидели и обсуждали план, как лучше проследить за похитителями. Решили, что Леха будет следить за ячейками, вернее за всеми, кто будет к ним подходить, а Олег – за остановкой и всеми машинами, чтобы запомнить марку и номер той, из которой появится Ольга. Если, конечно, появится… Но они просчитались. Во-первых, за ячейками следить было неудобно, так как в зал пропускали только с оплаченными жетонами, поэтому Юрке пришлось зайти одному, положить пакет с деньгами в указанную камеру, набрать указанный шифр и удалиться, так как тетка, пропускающая посетителей через зарешеченную дверь, стала очень подозрительно на него поглядывать. Ему ничего не оставалось, как податься к остановке, в ожидании результата. Они не разговаривали с Олегом, сидели на лавочках далеко друг от друга, курили, иногда поглядывали на часы. Время тянулось с черепашьей скоростью и когда уже стало ясно, что Ольги не будет, появилась она совсем неожиданно. Вышла она из почти пустого автобуса, который делал последний рейс, подбежала к опешившему Юрке и буквально повисла на нем. Юрка прижал ее к себе, не веря своим глазам и своему счастью!
-Оля! Это ты?! Живая! Девочка моя! Что они с тобой сделали? С тобой все в порядке? Как ты? – он ощупывал ее, вглядываясь в ее лицо, наконец, спохватился. – Домой! Скорее домой! Олег! Давай, подъезжай! Оля, там мать с ума сходит! Там…там Катя! Ты же ничего не знаешь! Давай, садись, поехали. Олежка, давай к Татьяне Андреевне, она ждет…Ольга! Милая моя, девочка моя родная… Ну, давай, рассказывай, что с тобой случилось?
-Юра, да помолчи ты! Ты же ей слова не даешь вставить. О, вот и Леха! С камерой… Давай сюда. Ну что, снял?
-Всех снял, мужики! Народищу, конечно, тьма шла, но думаю, отследить сможем! Ольга, привет! Жива и слава Богу! А деньги – да Бог с ними! Не в деньгах счастье! Вот всех снимал, кто входил, кто выходил, ничего, отследим!
-Оль, ну что же случилось? Катюшку-то по голове стукнули, и она сознание потеряла, а тебя тоже били?
-Я не помню. Кажется, нет, меня просто догнали и к лицу какой-то мокрый платок с резким запахом, по-моему, эфиром или чем-то похожим прижали, а очнулась я уже в какой-то квартире. Но там меня не били. Даже кормили, а что с Катей?
-Калека она теперь, ей пальцы на ногах отрезали, отморозила она их, долго видать без сознания лежала.
-Катька калека?! Боже мой! У нее же день рождения был! Этого не может быть! Этого не должно быть! – она забилась в плаче.
-Оля! Оля! Ну что ты, ты же не виновата! Эти отморозки еще поплатятся!
В общежитии большинство окон уже были темными. Время уже позднее, жильцы спали, но окна Ольгиной комнаты светились ярким светом. Матери было не до сна. Она мерила шагами комнату, скривившись как от зубной боли, и минуты казались ей вечностью. Когда она услышала цокот каблучков по длинному коридору и еще чьи-то тяжелые шаги, то, не раздумывая ни секунды, распахнула дверь настежь. Увидев почти бегущую Ольгу и спешащих за ней следом мужчин, бессильно прислонилась к шершавой колоде:
-Оля!… Живая!.. Слава богу, - и стала медленно сползать на пол. Ольга подбежала к матери, подхватила ее, пытаясь удержать. На помощь уже спешили Юра и Олег. Они внесли Татьяну Андреевну и уложили на Ольгину кровать.
-Оля, лекарство на тумбочке! Вот эти маленькие…подай одну…Не волнуйтесь, все нормально…Я…мне уже лучше. Воды дай, Оля! – она сделала несколько судорожных глотков, не отрывая от дочери взгляда.
-Оля! Что случилось? С тобой все в порядке?
-Не волнуйся, мама, все уже позади, мне никто ничего не сделал плохого! Просто им нужны были деньги! Со мной обращались хорошо. И сразу, как только получили деньги, отпустили.
Юрка не отходил от Ольги ни на шаг, держал ее за руку, словно боялся, что она может опять исчезнуть.
-Юра, присмотри за мамой, я в туалет ненадолго!.. Да не нужно меня провожать, здесь ничто мне не угрожает – нервным шепотом произнесла Ольга и быстро выбежала из комнаты. Вернулась она минут через десять, довольная, порозовевшая, возбужденная.
-Ребята, мы с мамой останемся здесь, нам нужно обо всем поговорить, а в поезжайте домой. Юра! Караулить нас нет никакой надобности… Ну не сердись, - она потерлась щекой о его плечо, вскинув на него свои зеленые глаза. Юр!.. Ну, завтра мы обо всем поговорим! Я тебе все, все расскажу, хотя и рассказывать особо нечего. Ты поезжай домой, вы же устали, да и нам с мамой нужно отдохнуть.
-Оля, я отвезу вас к себе, там у меня и отдохнете!
-Нет! Мы с мамой останемся здесь! И охранять нас не вздумайте! Ничего нам не угрожает!
-Ну хорошо! Я оставлю тебе мобильник, если что – звони.
-Оставляй, а теперь отправляйтесь по домам. – Она как-то очень торопливо стала выпроваживать ребят. В дверях слегка придержала Юру:
-Солнышко, спасибо тебе за все! Если бы не ты!..
-Ну что ты такое говоришь? Ты же знаешь?!
-Знаю, Юра, знаю!… Ну, пока, целую!.. – и закрыла за парнями дверь.
* * *
-Мам, ты как? Может быть скорую вызвать?
-Ну что ты, Оленька! Все уже хорошо! Главное с тобой все в порядке. Что же все-таки произошло?
-Не знаю, мама, просто кто-то узнал, что я Юркина невеста, а он во мне души не чает!
-Да я уже это заметила, дочка.
-Ну, вот и решили на этом сыграть, капусты малость срубить
-Оля, какой капусты? Ты чего, дочка?
-Ну, мам, это бабки, то есть деньги так называются.
-А…Оль, а ты хоть любишь Юру?
-Ну не знаю, мам! Наверное. Он мне очень нравится и потом…
-Оль, ну ты что? Как это нравится? Ты же за него вроде замуж собралась?!
-Ну, конечно, мам! он при деньгах, руководитель, внешность у него и вообще…
-Оль, а любовь-то как же?
-Мам! Ну, какая в наше время любовь может быть? Юра – самая подходящая кандидатура, и потом, он меня любит, разве этого мало?
-Оля! Оля! Ну что ты такое говоришь? Хотя, кто вас знает, может быть, ты и права.
-Мам, я гляжу у тебя тут продуктов на целый взвод солдат, может быть, перекусим, что-то я проголодалась, – и Ольга стала резать розовую колбасу, намазывать булочки маслом и делать бутерброды. Она с аппетитом, который всегда у нее был отменный, но не портил ее точеную фигурку, стала жевать, зажмурившись от удовольствия.
-Мам, бери, попробуй как вкусно!
-Ешь, Оля, мне что-то не хочется. Я вот все о Катеньке думаю.
-мам, неужели ей действительно отрезали ноги?
-Ну не совсем, только пальчики. Отморозила она их, видимо не сразу ее подняли. Руки-то отошли, а вот ножки… Жить она не хочет! Уставится в потолок и лежит часами, как мертвая. Страшно! Оксана за ней ухаживает, да за ней самой скоро ухаживать придется. Она сама-то едва живая. Ой, Оля! Как же так! Как же она теперь будет-то? – и Татьяна Андреевна затряслась в беззвучном плаче.
-Ладно, мама! Что-нибудь придумаем! Давай ложиться, уже три часа ночи почти, я валюсь с ног от усталости. – Оля разделась и прежде чем лечь выпила таблетку.
-Оль, ты что за таблетки пьешь?
-Голова, мам, раскалывается. Ты спи, спи, я тоже ложусь, - и она выключила свет.
***
Настя приехала домой рано утром. Прошла на цыпочках в свою комнату, сбросила пальто, сняла сапоги. Димка спал на диванчике, на котором спала она, а Маринки в кроватке не было. Она тихонько постучала в дяди Пашину комнату:
-Ой, Настюша! – радостно заулыбался сосед. – Маришку потеряла? А она у Ваньки, в его комнате. Приостыла видать малость, затемпературила. Вот Ванька и забрал ее к себе. Там она, да вон и дверь-то у него не закрыта.
-Да я вижу. Устали вы, наверное, с ней?
-Ну что ты, Настюш, это же ангел, а не ребенок.
-Ну да, ангел! Но все равно, спасибо вам!
-Да ты Ванюшку благодари, а не меня, - и как-то странно посмотрел на Настю.
Она пошла к двери Ивана, приоткрыла ее и увидела забавную картину: на широкой тахте поверх одеяла на спине спал Иван Сергеевич. Вытянув длинные, сложенные одна на другую, ноги в потертых спортивных штанах и старых носках, из правого носка выглядывал в дырку палец. Руки у него были сложены на груди в замок, он сладко посапывал. А ее красавица – дочка обхватила крепкую шею Ивана пухленькой ручонкой, уткнулась носом ему в грудь. На лицах обоих спящих было такое спокойствие и блаженство, что Настя не решилась будить дочку и соседа. Она тихо прикрыла дверь и сказала дяде Паше, который ставил на плиту в кухне чайник:
-Спят, будить жалко.
-Эх, дочка, дочка! Ну, чем тебе Иван плох? Неужели ты не видишь, что любит он тебя.
-Ну что ты такое мелешь, дядя Паша! Зачем я ему? Просто он очень добрый, вот и помогает нам с Маринкой.
-Ничего-то ты не видишь. Обожглась один раз, так думаешь, что все такие подлецы, как этот твой?
-Дядя Паша, ну чего ты разошелся. Тише, а то разбудишь Ивана!
-А я и не сплю. Приехала, значит. Ну, как там дела? Что с Олей?
-Не знаю я еще ничего. Мама там осталась… Парень у Ольги есть, вроде бы неплохой. Если станет что-то известно, мне сообщат. Иван Сергеевич, Маринка, кажется, приболела? Мне дядя Паша сказал.
-немного, но уже идет на поправку. Кстати, без меня ты меня по отчеству не зовешь, сам слышал. Может, и при мне перестанешь величать, а то я себя ужасно старым чувствую!
-Ладно, Иван Сер..ой, извини, не буду. Спасибо тебе за Маринку. Обоим вам спасибо.
-Хватит тебе, дочка, благодарности распылять, завтракать давайте, вон и Димка проснулся. А то яичница уже стынет. Ванька, подай Настеньке стул, а я сейчас варенье достану клубничное. Вкуснотища!
По коридору зашлепали босые ножки. Иван сорвался со стула, выскочил в коридор и через минуту вернулся с Маринкой на руках.
-Пол-то холодный, а ты кашляешь! Разве можно босиком? – заворчал он. Маринка удобно устроилась на его руках.
-Мама! Мамоська пиехала! Ула! Пиехала!
Настя подхватила дочку, стала покрывать поцелуями розовые щечки, носик, пушистые волосики.
-Малышка моя, солнышко! Как я соскучилась! Я тебе гостинцев навезла, пойдем скорее, покажу!
-Подем! Ваню и дядю Пасю, и Диню мазьмем с собой.
-Поешь сначала и Маринку надо накормить, я кашу сварил. А то напичкаете ее сладостями, - заворчал дядя Паша.
-Ну, хорошо, хорошо. Сначала кашу, а потом…
-А потом – лекарство! – это уже Иван вставил свою реплику.
-Ха-ха-ха! Ну, Маринка, придется нам подчиниться. – Настя засмеялась, но вдруг вспомнила про Ольгу и Катю и зажмурилась.
-Господи! Ну что же делать? Катя теперь калека. Всего девятнадцать лет, а Ольга вообще неизвестно где!
-Ладно, Настя, не переживай ты так, - стал успокаивать ее дядя Паша.
В дверь позвонили.
-Я открою, сидите, - дядя Паша зашаркал к двери
-Настя, телеграмма! Оля нашлась, все хорошо! – кричал он уже с коридора.
-Где?! Дядя Паша, дай сюда! – Настя нетерпеливо вырвала из его рук бланк телеграммы. Она гласила: "Оля нашлась. Не волнуйся. Все в порядке. Мама". Настя опустилась на табурет в изнеможении.
-Слава тебе, Боже. Ольга жива и, кажется, здорова! Теперь только надо дождаться маму, приедет, расскажет.
-Настя, отметить это дело надо. Давайте по маленькой, я хоть и не пью, отгулял свое, но пригублю с вами. – С этими словами дядя Паша достал из шкафчика бутылку "Вермута", налил две рюмки почти полные, а себе плеснул на дно.
-Ну, за Ольгу, за то, что все в порядке! – они чокнулись, выпили. Только сейчас Настя поняла, как она устала…
-Иди, Настюша, приляг, мы за Маринкой приглядим. А ты отдохни, на тебе ведь лица нет!
Настя попыталась воспротивиться, но Иван почти силком отвел ее в комнату, уложил на диванчик и укрыл старым пледом, а сам вышел, прикрыв плотно дверь. Через мгновение Настя уже спала. Ей снова приснился Вадим, но впервые за все время ее сердце не дрогнуло. Он долго смотрел на нее и молчал, а потом растаял, будто его и не было.
Проснулась она, когда солнце уже стало садиться. На кухне никого не было, голосов тоже не было слышно, на столе стоял разнос, прикрытый белой салфеткой, и лежала записка, написанная рукой Ивана: "Настя, ешь, нас не жди, мы ушли на прогулку. Иван".
Настя потянулась, затем сняла салфетку, под ней обнаружила тарелку с картофельным пюре и двумя котлетами, блюдце с нарезанным сыром и яблоко. Она улыбнулась и с аппетитом стала уплетать все, что было для нее оставлено. Впервые за все время она почувствовала себя спокойно, ушли боль и тревога. Настя была дома. И в этом доме ее любили! Это она уже знала точно!
***
Катя лежала на спине, глядя в ненавистный потолок. Глаза были сухими и уже болели от напряжения. Чтобы дать измученной матери хоть небольшую передышку, она иногда притворялась, что спит, отворачивала голову к стене, зажмуривала глаз и старалась тихо спокойно дышать. В такие минуты, бывало, мать засыпала прямо на стуле или на узкой кушетке у окна. Кате почему-то совсем не было жаль себя, жизнь ее раскололась на две половинки, разграничилась на "до" и "после" ее девятнадцатилетия. Казалось нелепым до смешного, но, глядя в зеркальце, что лежало у нее под подушкой, она на худом изможденном лице не видела ни одной когда-то ненавистной ее веснушки. Они исчезли с ее лица, как будто их там и не было. Исчезли вместе с ее пальчиками. Иногда, забывшись в недолгом сне, под воздействием снотворного, Кате снилось, что она стоит на сцене в длинном вечернем платье, зал полон народа, она ищет глазами Игоря, но его место пустое. Она открывает рот, но не может извлечь ни звука, как не пытается. Она словно превратилась в большую рыбу. Люди в зале с изумлением и жалостью смотрят на нее. А она молча раскрывает рот. Этот сон стал преследовать Катю каждый раз, как только ей удавалось уснуть. Она в страхе просыпалась, но в действительности все было еще хуже. Она понимала, что теперь ей уже никогда не стоять на сцене, не видеть Игоря, который, узнав о том, что с ней случилось, просто-напросто сбежал от нее. И никогда не петь. А не петь она не могла. Она даже не сердилась на Игоря, прекрасно его понимая. Зачем ему талантливому, красивому, подающему большие надежды, калека. Если теперь она даже самой себе не нужна! Решение свести счеты с жизнью она приняла уже давно, с того момента, когда осознала то, что с ней произошло, просто мать была рядом неотступно. Катя понимала, что сейчас еще один удар мама не перенесет. Отец лежал в кардиологии с инфарктом, вторым по счету, а мама не могла его даже навестить, боясь оставить дочку на минуту. Катя неоднократно просила ее сходить к отцу:
-Мама, ну что же ты? Отца ведь тоже надо навещать, ему же плохо! Сходи, мам!
-Катюша, за ним присматривает тетя Надя, его сестра. Она на пенсии, ей вовсе не трудно! Тем более мы созваниваемся. Не волнуйся, я обязательно к нему схожу.
Оксана Владимировна сама еле держалась на ногах. Под глазами у матери залегли темные круги, она постарела лет на двадцать, и было не понятно, каким образом она еще держится. Татьяна Андреевна пыталась несколько раз отправить подругу отдохнуть, но она все эти попытки отклоняла на корню. Видимо чуяло материнское сердце неладное. При каждом шорохе, который издавала Катя, она вскакивала на ноги. Кате было очень жаль родителей, но она понимала, что смотреть на дочку-калеку будет им гораздо тяжелее, чем если бы она тогда замерзла насмерть. Теперь все таблетки, помогающие ей уснуть, она перестала пить, стала складывать незаметно от матери в носовой платок и прятать у себя под матрацем. У нее скопилось уже достаточное количество снотворного. Осталось только дождаться благоприятного момента. И он наступил. Дежурная медсестра позвала мать к телефону, та разговаривала более пяти минут. За это время Катя успела проглотить несколько таблеток, правда воды у нее не оказалось, пришлось глотать на сухую. Она торопилась и несколько штук уронила на пол. Когда мать вернулась, Катя даже попыталась улыбнуться.
-Мам, ну как там наш папа?
-Ничего, на поправку пошел. Тетя Надя тебе привет передает и папа тоже. Просил тебя поцеловать. Очень соскучился! Говорит, чтобы ты держалась!
-Я держусь, мама! Все будет хорошо!.. Это вы с отцом держитесь! – У нее стала кружиться голова:
-Я немного посплю… И ты бы тоже отдохнула! – Катя уже чувствовала, что у нее стали деревенеть губы, язык начал заплетаться, очертания палаты становились расплывчатыми.
-Я…посп…лю..
Татьяна Андреевна вошла в палату, а за ней Ольга. Сейчас Ольгу было трудно узнать. Вошла она как-то бочком, опустив плечи, ссутулившись. Глянула на Катю и помертвела:
-Оксана Владимировна! Катя помирает!
Они все трое подскочили к кровати, мертвенно бледные. Катины губы приоткрылись, из них вырывалось неровное дыхание. Ольга глянула на пол.
-Таблетки! Врача! Скорее! – она выскочила в коридор. – Сестра, врача! Быстрее! Катька отравилась!
-Доченька!…а-а-а..! девочка моя!..Катюша!..а-а-а! Доктор, спасите ее! Спасите, доктор!
-Выйти всем из палаты! Нина, быстро носилки! В отделение интенсивной терапии! Промывание, быстрее! Матери укол! Смерить давление! Быстро!
Ольгу и Татьяну Андреевну вывели из палаты, Катю на носилках бегом понести куда-то в другой конец коридора, а Оксану Владимировну обступили со всех сторон, приводя ее в чувство.
* * *
Продолжение следует...