Я с завидной частотой умудряюсь попадать в ситуации, в которых веду себя как настоящая идиотка. Как правило, это происходит из-за чрезмерной эмоциональности. Все-таки, намного безопаснее для себя самой и окружающих в том числе, думать в первую очередь головой, а не руководствоваться главной мышцей нашего организма. Имею в виду вовсе не то, о чем подумали сейчас мужчины.
Сначала делать, а потом думать – это обо мне.
Один мой знакомый как-то сказал, что если бы открылась школа, где обучали подобному умению, то я бы возглавила сие заведение. Я вгляделась в его лицо, в надежде увидеть хотя бы одну иронично вздрогнувшую мышцу. Увы, тщетно.
А в Киеве в последнее время стали открываться киоски со свежеиспеченными в тандыре лавашами и хачапури. Толи народ резко увлёкся грузинской кухней, толи это маркетинговый ход наших кавказских друзей, но объедение еще то, скажу я вам. Когда я покупаю такой лаваш, то половину съедаю здесь же, возле киоска, просто без ничего. Лаваш горячий, обжигает язык, и от запаха кружится голова. Да простят меня гурманы, но хомячить такой хлеб с чем-то – просто извращение.
Еду в маршрутке, отсутствующим взглядом смотрю в окно и мысленно ковыряюсь в голове. На запотевшем стекле корявая рожица, нарисованная пальцем. Я еду, смотрю на рожицу и понимаю, как здорово, что она такая корявая и неаккуратная. Такая рожица – это очень хорошо, просто замечательно. Если она нарисована коряво, то это искренний, внезапный порыв души счастливого человека. Аккуратно выведенная на стекле рожица не может быть искренней, если увидите – не верьте, ведь такие рожицы рисуют только потому, что стекло запотело и заняться совершенно нечем. Я проверяла.
На улице дождь, на дороге пробка, я чувствую себя шампанским в бутылке, но сквозь окно и яркую витрину полюбившегося мне киоска, я успеваю рассмотреть лица ребят-поваров. Два молодых парня стоят внутри, сняв фартуки. Вокруг киоска машут руками несколько мужчин, а на крыше еще двое снимают вывеску. Прямо-таки кадр из фильма про суровые 90-е. Окружившим киоск мужланам для пущей убедительности не хватает только автомата, небрежно висящего на плече, и припаркованной рядом черной девятки.
Честно сказать, не знаю, о чем я думала, когда попросила водителя остановиться и решительным шагом направилась к киоску. Помню, что в голове промелькнули мысли о дискриминации и вопиющей несправедливости. Они хором что-то прокричали и забились в угол, уступая место злости. Кстати, где у головы угол?
Я заскочила в киоск, и, набрав в легкие побольше воздуха, выдала обомлевшим мужчинам трёхминутную тираду. Тут же мои мысли выползли из угла, материализовались в слова, а дополнили картину характерные жесты.
Когда стоишь в окружении нескольких взрослых незнакомых мужчин и очень демонстративно выражаешь своё недовольство их действиями, то параллельно, хоть и неохотно, начинаешь осознавать, какая ты дура. Это как прыгнуть с парашютом, но не надеть парашют по той причине, что он по цвету не подходит к кроссовкам. В тот момент, когда воздух в легких кончился и мысли исчерпались, я как раз летела без парашюта, и думала о том, что лучше бы я закатила истерику в самолете, кинулась на инструктора с кулаками, или, в крайнем случае, прыгнула босая, ну их к черту эти кроссовки.
Не стану описывать выражение лиц кавказцев, пожалуй, это будет лишним. Кажется, я зажмурилась, или на секунду отключилось сознание в предчувствии чего-то очень нехорошего. Не помню. Могу лишь сказать, что я ожидала чего угодно: криков, пощечин, кулаков. Мой изощренный мозг даже умудрился воспроизвести картинку, на которой меня запекают в тандыре, и я превращаюсь в одну огромную мясную лепешку. Я была готова к расстрелу, искала глазами черную девятку, в багажнике которой наверняка валялась парочка автоматов, поэтому заранее сделала глаза как у Юрия Богатырева. На секунду даже показалось, что я слышу музыку из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих». В голове промелькнуло «ну давайте же, стреляйте же, твари…». В этот ответственный момент, когда я уже прощалась с жизнью и готовилась умереть, как гром среди ясного неба, в полной тишине, раздался смех. Нет, это был ржач. Самый настоящий хоровой ржач. Двенадцать мужиков в буквальном смысле держались за животы, у некоторых даже выступили слёзы. Конечно, я растерялась. А как тут не растеряться? Я стою в ожидании сурового наказания за привычку совать нос не в свои дела, а они ржут как кони. Эгоисты, а не мужики. Какие-то неправильные бандиты, нехарактерные.
Спустя минуту смех стих. Один из мужчин, самый взрослый, все-таки сжалился надо мной, заметив растерянный взгляд, и заговорил. Он оказался хозяином этого ларька. Остальные мужчины являлись членами большой и дружной кавказской семьи, а вывеску снимали, чтобы заменить на новую и более яркую…
Провалиться сквозь землю в этот момент все равно бы не получилось, поэтому я медленно вышла на улицу, хозяин киоска следом. Он взял меня за плечи, посмотрел сверху вниз и очень серьезно спросил: «почему ты так поступила?» Я говорю ему, запинаясь, мол, на половину грузинка, да и лаваши здесь очень вкусные пекут. В этот момент один из ребят вынес огромный пакет и передал мне. Изнутри пахло, закружилась голова. Я смотрела в глаза старому грузину, видела слёзы, наверное, еще не высохли от смеха…
Он спросил, не было ли мне страшно. Улыбнувшись, я отрицательно мотнула головой, попрощалась и ушла. Так спешила скрыться с места своей несостоявшейся гибели, что даже забыла поблагодарить за пакет с угощениями.
На самом деле мне было страшно. До дрожи в коленках. Но старый грузин никогда этого не узнает.