Первое полугодие последнего курса прошло в слушании на лекциях смежных дисциплин - преимущественно, производственного профиля: «основ горного дела», «экономики и планирования производства», «техники безопасности» и т. п. естественно, не очень увлекательных для некоторых романтических геологических душ…
Второй семестр был посвящён написанию дипломного проекта (точного названия не помню - тема его была посвящена особенностям разведки Волынского каменноугольного бассейна, где я проходил практику).
Материала было собрано много, оставалось только его грамотно обработать и хорошо расписать предлагаемую методику разведки (с учётом особенностей геологического строения территории и, по возможности, - с привлечением передовых на то время технологий). Особых проблем в учёбе и каких-либо событий на последнем курсе я не припомню. Всё техникумовские заботы и дела по инерции «катились» к нашему выпуску…
Зато осенью 1950-го – зимой и весной 1951-го годов я больше внимания уделял спортивным тренировкам в «Спартаке» и достиг некоторых успехов: официально получил 2-й спортивный разряд и начал тренироваться по программе 1-го разряда. Немного специально занимался и спортивными акробатическими прыжками в секции акробатики, элементы которой входили и в программу гимнастических соревнований. Во Львове в то время гремело имя чемпиона СССР львовянина Виктора Чукарина (особенно он был силён на брусьях – моём любимом снаряде). Несколько раз мне доводилось вживую видеть также разминку в нашем зале приезжавшего во Львов на показательные выступления тоже титулованного популярного гимнаста Бориса Шахлина (этот творил чудеса на коне)… В те послевоенные годы, кроме, конечно, футбола одними из наибололее популярных видов спорта были спортивная гимнастика и шахматы
Конечно, совремённая гимнастическая техника нынешних спортсменов ушла далеко вперёд: когда смотришь, например, буквально парящие сальто над перекладиной спортсменов-мужчин и бесстрашные полёты совсем юных девочек (спорт, особенно женский, в гимнастике очень помолодел) над брусьями, диву только даёшься, как первые преодолевают невесомость, а вторые своими маленькими ручками удерживаются при вращениях вокруг толстых жердей брусьев…
Но, в целом, особой страсти к тренировкам я не проявлял: внимание своё распылял на многие другие увлечения : на радиодело, чтение книг и посещение кинотеатров – в то время кино заменяло собой нынешние интернет и телевидение вместе взятые…
Желая «ловить» на радиоволнах и слушать самые удалённые станции различных стран, конструировал нестандартные радиоантенны. В результате дождался визита милиционера в сопровождении «бдительной» соседки, которая просила проверить молодого «шпиёна». К тому времени – усилению «холодной войны» между «Западом» и СССР – в обществе, с помощью части «правоверных» советских граждан исподволь началась культивируемая «сверху» властями травля «космополитов» - «прислужников этого самого «Запада» - , которая у некоторых дополнялась и шизофренической «шпиономанией»… Вероятно, тётка-соседка вполне искренне предполагала, что такой радиолюбитель, как я, мог передавать с помощью своих антенн какие-то «секретные» сведения западным разведкам и слушать «враждебные» передачи, вроде «Голоса Америки»… Кое-как удалось отбиться с помощью справки из радиоклуба. Но лазить на крышу и «колдовать» со своими антеннами я – «от греха подальше» - перестал… От идиотов, ведь, не спасёшься. О том «вонючем» времени напишу позже и подробнее в отдельной главе.
…Защита диплома прошла спокойно: Председатель экзаменационной комиссии азербайджанец Сафаров работал Главным инженером в тресте «Львовуглеразведка», располагавшемся напротив здания техникума, и сам читал нам до этого целый семестр факультативно лекции. Кроме технических вопросов по диплому, на которые я дал вполне приличные ответы, он в заключение задал мне почти что «политический» вопрос насчёт дальнейших перспектив разведки угольного бассейна и приращения его возможных запасов. Но я газеты читал регулярно и, конечно, знал о ведущихся переговорах между СССР и Польшей о передаче смежного с Волынью участка польской территории за Бугом, где предполагалось продолжение угольных пластов на запад. Конечно, ответил правильно – как надо.
Впоследствии передача нам этого потенциально угольного района Польши по межправительственному соглашению была компенсирована участком советской территории в районе Дрогобыча, где добывалась в небольших количествах нефть – тоже горючее…
Короче – свой «законный красный диплом» я, как положено отличнику, получил, особо не напрягаясь. И с задачей получения среднего технического образования успешно справился.
После защиты диплома и окончания техникума я, как спортсмен-гимнаст, ещё поехал в Киев с командой на всеукраинские соревнования техникумов Украины по различным видам спорта. Ехали из Львова в кузове открытой автомашины целый день. Заночевали в каком-то общежитии. Утром осмотрели спортзал, где предстояло соревноваться (кроме нас двух гимнастов, в соревнованиях участвовала также команда баскетболистов), побродили по Киеву, где я был первый раз… Наутро следующего дня – соревнования. Я выступил средне: лишь на одном гимнастическом снаряде – «коне» -занял 2-е призовое место. Это были мои первые такие соревнования, и всё мне тогда понравилось…
…По тогдашним правилам всех выпускников в обязательном порядке направляли «по распределению» на производство. Всех – кроме отличников: последние, если хотели, могли поступать в любой институт на 1-й курс для получения высшего образования.
Но я, «орёл» эдакий, сумел к тому времени успешно закончить уже два курса ВЗПИ. Идея продолжать учёбу заочно, работая на шахте в Донбассе (куда направляли весь наш выпуск и как это сделал мой друг Василий) меня не привлекала: хотя там были хорошие оклады и специалистам – инженерно-техническим работникам (ИТР) квартиры выделялись в те времена бесплатно. Их не приходилось покупать за свои средства, как нынче. Никакой ипотеки и кредитов тогда не существовало (даже понятий таких не знали).
Поэтому у меня возникла проблема дальнейшего выбора вуза для продолжения учёбы…
Можно было поступить во Львовский университет – Ю. А. Долгов представил меня, усердного «студента-многостаночника», – почти «вундеркинда» (в смысле настойчивости в учёбе) - декану геологического факультета. Чтобы перейти сразу на следующий 3-й курс (иного я себе не мыслил) предстояло сдавать несколько экзаменов – общую геологию. палеонтологию (изучающую различных ископаемых доисторических животных и насекомых, служащих индикаторами древних климатов и возрастными реперами различных геологических слоёв Земли), а также английский язык, которого я совсем не знал, и ещё что-то. Сложно…
Львовский Политехнический институт меня особо не привлекал: поиски нефти – это опять «скучные» буровые скважины где-нибудь в степи или в болотистой тундре, длинные каменные «колбасы» выбуренного керна в специальных ящиках, которые надобно дотошно изучать, длинные «ленты» кароттажных диаграмм (см. Википедию), «простыни» геолологических разрезов на «аммиачках»… Замечу: в те годы не существовало ксероксов, принтеров и прочей оргтехники – поэтому чертежи (геологические карты, «разрезы» скважин и т. п.), нарисованные чертёжниками на «ватманах» - больших листах плотной белой бумаги формата А0 -, копировали в специальных ящиках, заполнявшихся парами аммиака, с помощью которого на специальную чувствительную бумагу переносились копируемые рисунки. Полученные таким способом чертежи оранжево-коричневого цвета назывались в просторечии «аммиачками»…
Всё эту «бумажную продуцию» - информацию - надобно было бы изучать, находясь практически безвылазно на одном месте -, в основном, сидя в конторе, где-нибудь в посёлке, изредка выезжая на расположенные относительно недалеко скважины…
Ску-у-чно всё это мне казалось! Хотелось, «как Дерсу Узала», ходить по тайге, искать то, что можно было увидеть сразу своими глазами – горные породы и рудные жилы... Действительно, совсем другое дело бродить, «продираясь сквозь дикие таёжные дебри, где-то в живописных горах или сплавляться по бурным рекам – искать «красивые» минералы и руды! Только так я и представлял себе работу «настоящего» геолога!
Хотя, конечно, романтику геологического поиска можно с не меньшим успехом найти и ощутить, когда, например, к открытию нового месторождения приводят грамотный анализ тех же «скучных» графиков и диаграмм, интуиция и обобщение…
Но кесарю – кесарево!
Видимо, мой эмоционально ещё неустоявшийся характер а, возможно, и менталитет человека, родившегося по китайскому календарю в год Обезьяны (всё, почему-то, на это «напираю»), способствовали моему стремлению к получению наиболее ярких «калейдоскопических» впечатлений и приложению сил на поприще, как представлялось, внешне более «романтичной» геологической деятельности в наиболее «красочных» и живописных природных условиях…
...С другой стороны, для перевода меня на 3-й курс ЛПИ достаточно было дополнительно сдать только один предмет - палеонтологию.
И оставалась ещё Москва – знаменитый МГРИ (Московский Геолого-Разведывательный Институт) или МГУ – Московский Университет с его геологическим факультетом… Но там были проблемы с общежитием, да и большой конкурс среди «переводящихся» с других вузов страны. С другой стороны, когда передо мною открылись такие «широкие горизонты» для выбора профессии, меня начали также часто посещать мысли об осуществлении другой моей давней – почти детской мечты: стать – ни больше, ни меньше – дипломатом!
Как я сейчас, на старости лет, понимаю – эти мои инфантильные метания и мечтания, вероятно, всё же были обусловлены, наверное, всего лишь врождённым стремлением к бродяжничеству. Я всегда хотел и любил только одно – путешествовать! Куда-то постоянно передвигаться и перемещаться, при этом - далеко не всегда осмысленно и обдуманно. Только и всего! Это же касается и этой моей юношеской мечты о «дипломатической» деятельности, которая, в первую очередь, конечно, была навеяна тем же влечением к перемене мест (наивным представлением о том, что «дипломаты только и знают, что много путешествуют и живут в разных экзотических странах»). А также - в какой-то части - и сложной, почти «шпионской» деятельностью, - как мне это представлялось на основе многих прочитанных книг (включая трёхтомную «Историю дипломатии»).
Хотя я в наименьшей степени почерпнул из них понимание необходимости для хорошего дипломата всё же обладать, прежде всего, большими знаниями, незаурядным природным умом, огромным тактом и выдержкой, терпением и находчивостью, «профессиональным» и просто человеческим обаянием – и многими другими человеческими качествами… Не каждому это дано. Сейчас, уже по своему более зрелому разумению, понимаю, что по моему характеру и «психологическому типу» эта профессия вряд ли подходила мне (если не априори была, скорее, противопоказана)…
…Спустя много лет (но ещё в хрущёвско-брежневские времена) я случайно познакомился с одной весьма интеллигентной дамой – уже в годах -, которая рассказала о своём сыне, окончившем МГИМО (Московский Государственный Институт Международных Отношений). Рассказала также о том, как сложна и неприглядна «внутренняя» обстановка в «дипломатических коридорах» на Смоленской площади (где находится МИД – Министерство Иностранных Дел). Как тяжело «пробиться» там молодому начинающему сотруднику: требуется почти «холуйская» старательность, постоянная внимательность и осторожность в поведении, словах и чуть ли не в мыслях…
Эти качества, мне кажется, всегда начисто отсутствовали в моей натуре и не соответствовали моему достаточно импульсивному характеру. Но я этого тогда не понимал.
В конце концов, я решился: еду в Москву (где я - к тому же - до этого ещё никогда не бывал). Была середина июля 1951-го года. Стояла несусветная жара, более 30 градусов, когда я приехал в столицу и поселился по наводке львовских знакомых у каких-то их родственников.
Посещение МГРИ разочаровало, приходилось также, как и во Львове, дополнительно сдавать ряд дисциплин, с общежитием тоже были проблемы. Львовский юноша загрустил…
Решил пойти всё же «на разведку» в МГИМО. В эти жаркие дни в помещении приёмной комиссии толкалось сравнительно мало народу. Запомнились два абитуриента-грузина. Один – колоритный черноволосый мингрел с миндалевидными чёрными навыкате глазами, другой – совершенный его антипод – почти светловолосый кахетинец (или осетин?) уже чуть ли не с голубыми глазами. Конечно, как водится в молодости, быстро познакомились и разговорились. Голубоглазый, собственно, был молчалив и больше улыбался. Зато мингрел (быть может, потому что был земляком тогда всесильного тов. Берия?) был весьма важен и самоуверен. Говорил по-русски с кошмарным акцентом. На мой деликатный вопрос – а не будет ли им трудно при учёбе с русским языком – он, как хорошо помню, энергично вращая своими глазами-маслинами, громко произнёс что-то такое: «ми знаэм рускы язик лучшэ даже как грузынски». Я засомневался и наивно искренне удивился: «неужели лучше родного грузинского ?». На что упрямый абитуриент уверенно ответил: «Да – лучч-шэ!» - и грозно в упор посмотрел на меня. Он явно видел во мне конкурента и «соперника»…
…Наконец дошла очередь до меня – просмотревшая до этого мои документы тётенька пригласила меня в комнату, где сидел плешивый старый (по моим тогдашним понятиям) седоватый кадровик. Он листал копии моих документов (метрики, школьного аттестата, диплома с отличием) и «штудировал» мою анкету). Как я понимал, это была предварительная «фильтрация»…
О эти анкеты ! В те годы вся страна только и знала, что заполняла разные анкеты – при поступлении куда бы то ни было – в школу, институт, на работу… Кажется, только в ясли и садик они не требовались. Среди вопросов анкеты одними из главных являлись вопросы типа «находились ли Вы на оккупированной территории во время Отечественной войны», «привлекались ли к суду» и т. п. И, конечно, в анкетах был немаловажный и сакраментальный «5-й пункт» - «национальность». На который надобно было тоже отвечать. В стране, где устами «вождя народов» И. В. Сталина и всеми средствами массовой пропаганды, утверждалось, что «национальный вопрос решён окончательно и бесповоротно», национальность отдельных индивидуумов почему-то всегда как бы акцентировалась…
…Кадровик довольно равнодушно отложил мой «красный» диплом (на «впечатление» от которого я почему-то очень рассчитывал) и сконцентрировал своё внимание на моей анкете. Я, немного волнуясь, сидел молча.
Наконец, подняв на меня свои какие-то бесцветные глаза (как же я его запомнил этого дядечку! – это не литературный штамп - про глаза), он в упор спросил: « А почему в метрике нет фамилии отца?» Я как-то сбивчиво объяснил ему своё «незаконное» происхождение…
А дальше посыпались другие вопросы: а где отец сейчас (?!), а почему такая «немецкая» фамилия, а в паспорте пишусь русским и т. д. и т. п. Я, наверное, окончательно растерялся… Потом он довольно участливо и добродушно – а, главное, доходчиво - втолковывал мне: хорошо ли я понимаю, КУДА хочу поступить со своими анкетными данными - в институт, где всех поступающих "рассматривают через увеличительное стекло»…
В завершение нашей «монобеседы» - говорил, в основном, только он – дядечка сказал, что документы я, конечно, могу оставить, но, даже если я буду допущен к экзаменам в августе и даже если хорошо их сдам, пройти потом собеседование вряд ли мне удастся, «ввиду неполных и не совсем ясных анкетных данных».
...Не понимал я тогда, что дело было не только в "увеличительном стекле", но и в моей нерусской фамилии...
Известный российский режиссёр и телеведущий, бывший директор Центрального Дома кино Юлий Гусман рассказывал похожую историю (http://www.vokrug.tv/person/show/yulii_gusman/): "когда моего брата завалили в МГИМО, поставив четверку по английскому, разъяренная мама пришла разбираться с проректором. «Мамаша, — сказал он ей, — все родители жалуются, все не верят комиссии, если дети недобрали балл…» — «Видите ли, молодой человек, я не только мамаша. Я завкафедрой Института иностранных языков и по совместительству автор учебника, по которому вы экзаменуете абитуриентов…» Тогда проректор молча достал из стола бумагу — закрытую инструкцию, предписывавшую не принимать евреев в МГИМО…".
Конечно, как и фамилия Гусман (да с отчеством Соломонович), так, вероятно, и моя фамилия была явно "непроходная" в этот вуз...
Выйдя из кабинета с документами (которые должен был передать женщине-секретарше), я ещё немного потоптался в коридоре, где стояли столы и стулья. Посидел. Спутанные мысли "шарахались" в моей голове: «если оставлю документы здесь, и ничего потом не выйдет с другим вузом, то, пока их ещё-то перешлют во Львов, могу не успеть сдать там необходимые предметы и поступить хоть куда-то»… Ибо ещё одна «угроза» маячила на горизонте: могли в осенний призыв забрать в армию… Прощай тогда любой институт на 2 или 3 года (тогда столько служили – в зависимости от рода войск).
Короче – документы я в МГИМО не оставил и, «не солоно хлебавши», вернулся во Львов. Решил с «наименьшей кровью» поступить в ЛПИ, «а потом что-нибудь придумать» - и всё же уехать на манящий меня Дальний Восток…
В ЛПИ, посмотрев мои отметки, полученные во время учёбы в ВЗПИ, почти сразу же охотно пообещали принять на 3-й курс. Пришлось только дополнительно сдать «весёлый» для меня предмет – курс палеонтологии (отрасли геологической науки, которая всегда, в т. ч. уже и на производстве, и в научной работе вызывала у меня скуку и полное равнодушие). Весь август штудировал и в конце месяца сдал эту самую палеонтологию – предмет, изучающий ископаемые организмы, которые для геологов служат своеобразными маркерами возраста пород, в которых их находят.
В первых числах сентября меня должны были официально принять в институт. И тут, буквально за два дня до окончательного моего оформления, пришла мне на дом повестка из военкомата: «явиться с ложкой, кружкой…» и т. п. «грозные» слова» - как водится в таких случаях… Я ринулся в деканат геолого-разведочного факультета своей новой «alma mater», где мне в течение дня выправили соответствующую справку, что я являюсь студентом 3-го курса ЛПИ. Ура!
Поэтому в день явки в военкомат на призыв я, вместо положенного для новобранца рюкзака с «кружкой-ложкой», явился с документом о принятии меня в ЛПИ. Военком только покачал головой – наверное, подумал: «какой шустряк»! А что было делать – тем более, что в Институте была военная кафедра, где (как обычно в те годы во всех технических вузах) готовили офицеров - полных лейтенантов запаса…
Так я стал студентом 3-го курса геолого-разведывательного очного факультета Львовского Политехнического института.