1
Ему впервые стало чуждо в кабинете, где прошли 16 лет его доблестной службы стране. Побеленные стены, лакированная дорогая мебель, множество сувениров на полках, собранных со всех концов страны, да и вся обстановка просторного офиса нагоняла жгучую тоску. Чем дольше Борис осматривал свой кабинет, тем больше увлажнялись его глаза: он с отчаянием думал, что уже завтра нужно уйти отсюда навсегда, и никто уже не будет стоять перед ним, перед его большим начальственным столом, подобострастно отчитываясь, или льстиво прося о чём-то. Теперь только забвение ожидало Бориса в простой жизни, где люди на улице не знают, как его по имени отчеству, где ему могут, подумать только, нахамить, и никакого особого отношения к себе он уже не ощутит. А если продавщица из дорогого продуктового магазина узнает, что он лишён должности? Или далёкие однокашники, не раз просившие принять участие в их нелёгкой судьбе, прознают и будут злорадствовать, насмехаться над ним? А молодая жена, а родные? Все эти мысли доводили Бориса до исступления, и он ёжился в дорогом кожаном кресле, нервно перебирая в руках ключи.
Прямо при входе в кабинет, немного выше уровня глаз, висел портрет грозного лысоватого мужчины. Любой житель города часто мог видеть в телевизоре, как он распекает нерадивых подчинённых, трясёт кулаком в камеру, чешет свою розоватую лысину на важных заседаниях. Казалось, он был вечен, и телекартинка с ним стала привычным фоном миллионов кухонь страны, где, завтракая перед работой, люди изредка поглядывая на экран и вслушиваясь в ничего не значащую болтовню. А Борис же, принимая граждан, всегда хотел показать, проводником чьей власти он является, поэтому специально повесил портрет на самое видное место, и ожидал от каждого, кто под ним окажется, благоговейного трепета. И не меньших почестей он ждал и для себя любимого, которого так некстати настигли перемены в жизни.
Борис с трудом поднял своё грузное тело из кресла, тяжело отдышался, и направился к маленькому шкафчику в дальнем конце кабинета, чуть справа от портрета. Там хранился полулегальный на службе алкоголь, несколько бутылок элитного коньяка, виски, текилы. Борис не отличался особой аккуратностью, и имел привычку пить прямо из горла, даже в присутствии подчинённых. Неоднократно бывало так, что он отпивал из бутылки, а потом из неё же наливал в стакан своему гостю, который не смел противиться и принимал угощение. И сейчас Борис не стал изменять своему правилу, и по очереди отпил из каждого горлышка, громко выдыхая после глотка.
Ему стало немного легче. Алкоголь всегда спасал заместителя в самых непростых ситуациях: перед важными собраниями и конференциями, отчётами перед начальством, в скандальных объяснениях с женой. Это была норма, все, кого он знал по своей работе, успокаивались точно так же, и в дни особо трудных авралов в кабинетах администрации пахло спиртным. Чтобы было веселее, Борис навещал своего приятеля, другого заместителя другого лысого мужчины, который работал на два этажа выше и всегда был не прочь выпить. Сейчас у него мелькнула мысль взять бутылку и пойти к нему, но в дверь внезапно постучали, и не как обычно вкрадчиво, а требовательно и настойчиво. Подобравшись и прокашлявшись, властным голосом Борис пробасил – «Войдите!», привычно недоумевая от такой наглости.
Это была Женечка, его секретарша, ухоженная особа 35 лет, которая дважды уходила в декрет, чем заслужила немилость Бориса. Он вообще не мог допустить, что у его подчинённых могла быть личная жизнь, и нещадно задерживал людей после работы, считая, что это в порядке вещей. Во всей администрации знали, что получить отпуск у Бориса невозможно, про отгулы и больничные даже заикнуться было нельзя, и независимо от того, есть работа или нет, все обязаны сидеть на местах, чтобы по первому требованию явиться в кабинет к начальнику. И Женечка, самоотверженная мать двоих детей, была вынуждена это терпеть, и льстивой улыбкой встречала все упрёки Бориса, даже самые несправедливые и надуманные, потому что в администрации было чуть ли не единственное место, где платили много и вовремя. Борис же, хорошо это понимая, особенно любил отвести душу на своей секретарше, и при малейшей смене его настроений в первую очередь страдала она, да так, что запиралась потом в туалете и тихо плакала.
Но хуже всего Женечке приходилось, когда начальник был пьян. Вопреки расхожему мнению, что вспыльчивые люди размягчаются, когда выпьют, Борис, и так не отличавшийся добротой, свирепел ещё больше, и норовил задеть как можно больнее, оскорблял подчинённых, и даже позволял себе совсем непростительное поведение. Уже более двух лет Женечка сносила его домогательства, не смея сказать ни слова в моменты, когда Борис, сально улыбаясь и закатывая глаза, запускал руку ей под юбку. Она только пятилась, выбегала из кабинета, и вслед ей неслись новые порции отборных ругательств. Начальник трезвел, а потом будто забывал, что творил, и как ни в чём не бывало, требовал себе кофе или распечаток новостей. Но через некоторое время всё повторялось вновь, и не спасало даже то, что Женечка перестала пользоваться косметикой, специально не следила за собой, одевалась в бесформенные длинные юбки. Для неё работать в администрации было настоящей пыткой.
Самым же издевательским моментом было то, что Борис всегда называл её Женечкой, даже когда кричал и грозно тряс кулаком. Коллеги переняли манеру своего босса, и тоже стали звать её Женечкой, что ни на минуту не давало женщине забыть о своём униженном положении. Она сотни раз порывалась послать старого хрыча ко всем чертям, написать заявление об уходе и швырнуть ему в лицо, хоть раз нагрубить сослуживцам, так же, как они грубили ей, но всегда находились причины этого не делать. Женечка ненавидела себя, начальника, своих коллег, даже немножко ненавидела своего мужа, но больше по инерции, чем за дело, а единственной отдушиной, то, ради чего она жила и терпела, были две милые дочки, которые казались матери такими ласковыми и понимающими. И, жалея себя, в сотый раз спрашивая небо, за что же ей такое мучение, Женечка находила ответ – чтобы у деток всё было.
- Ваш кофе, Борис Аркадьевич – сухо, без улыбки сказала Женечка, с раздражением поставив чашку на стол. Борис же, увлёкшись своими переживаниями и заигравшись с алкоголем, успел забыть, что просил чего-нибудь горячего, и только сейчас понял, что секретарша сильно задержалась с выполнением поручения.
- А почему так долго? – привычно проревел Борис, нависая над подчинённой. Она сразу же почувствовала пары алкоголя, и с тревогой стала пятиться в дальний конец кабинета.
- У нас кончились запасы, пришлось пойти в магазин, отстоять очередь…
- Да плевать я хотел! Почему ты не отправила туда Глеба?
- Он уехал по своим делам.
- Что?!
Женечка впервые по-настоящему разозлилась за всё. Глеб, личный водитель Бориса, ещё два дня назад сказал, что начальника снимают вместе с главным лысоватым грозным мужчиной. Это означало освобождение от тирании, на которое решиться самостоятельно она не могла, но в то же время женщина теряла заработок, какие-никакие привилегии (лагерь для дочек, льготные ссуды), и привычный компромисс деньги в обмен на оскорбления перестал работать. Борис из мерзкого типа, с которым приходится считаться, разом превратился в ничто.
- Вас же сняли с должности, вот Глеб и занялся поисками работы – злорадно сказала Женечка. – Мне нужно заняться тем же самым, поэтому я зашла сказать, что уйду сегодня после обеда.
Бориса словно ударили по голове. Он не сразу оправился от такой дерзости, растерялся и молча стоял, немного раскрыв рот. Прошло не меньше десяти секунд, пока его сознание не прояснилось, и он во что бы то ни стало не решил восстановить статус-кво.
- Женечка, да ты совсем о…ла! Тварь! Уйдешь тогда, когда я тебе это разрешу!
Полка с сувенирами смачно брякнулась о пол, и осколки фигурок и других подарков щедро разлетелись по кабинету. Женечка впервые психанула, а когда она сильно злилась, её внешность была обманчива: на вид хрупкая девушка обретала такую силу, что способна была уничтожить все предметы в зоне видимости, какими бы тяжёлыми они ни были.
- А теперь, Борис Аркадьевич, идите на х…й! Пьяное ничтожество! Слава богу, мне больше не придётся вас терпеть. Бесстыдник! Упырь! – с этими словами Женечка быстро вышла за дверь, а Борис в ярости выбежал за ней.
-Стой, ублюдина!
В просторных коридорах администрации, как назло, было столпотворение. Клерки и функционеры, узнавшие о скорых отставках, беспокойно шептались между собой при встрече, гадая, как это всё скажется на их работе. И именно перед кабинетом Бориса собрались соседские аппаратчики, две полные женщины и плешивый старикан, которые уставились на сперва выбежавшую Женечку, а потом и на него.
- Я вам всё сказала, слизняк! Ты… Ты мучил меня все эти годы!! Мразь! Да будь ты проклят за всё, что сделал! Я жене твоей расскажу, как ты меня третировал, совратить пытался, как ты пил здесь беспробудно, как девочек заказывал! Понял? Как я жалею, что во всём тебя прикрывала.
- Да… как… ты!.. – слова не шли из горла Бориса, он был просто уничтожен тем, что этот скандал проходил при свидетелях, самых главных сплетниц всей администрации, которые замерли, вытаращив глаза, и следили за сценой.
- И как тебе подарки в чемоданчиках и конвертах носили, я под присягой в суде всё расскажу. Чтоб ты сдох, падаль лощёная!
- Хо… холопка! Не смей врать! Если тебе было так плохо, почему же ты все эти годы работала у меня, а сейчас уходишь. А? Низкая твоя душа.
- Да потому, что вы уже не господин. – Женечка взяла себя в руки и вернулась на вы, но эффект этого бунта был просто взрывным. Никто, ни одна живая душа, с кем ей приходилось контактировать по службе, в самых смелых фантазиях не смогла бы вообразить, что секретарша Бориса вообще способна с кем-то спорить, а уж тем более ругаться. Троица в коридоре боялась даже вздохнуть громче обычного, а шедший в туалет молоденький клерк остановился у двери, как вкопанный, в пол оборота к сцене, чтобы никто не подумал, будто он смотрит.
-Я терпела вас ради дочек, я готова была на всё, чтобы их ждало светлое будущее. Но теперь хватит, я постараюсь забыть вас, как страшный сон. Расчёт я получу в бухгалтерии, все документы мне подпишут в отделе кадров. От вас больше не нужно ничего, поэтому я собираюсь и ухожу на собеседование. Прощайте, Борис Аркадьевич. И… не звоните мне больше!
Женечка быстро заскочила в свой кабинет, схватила приготовленные вещи и пошла прочь.
- Гнида, мразь, падаль! – сквозь зубы шипел Борис. – Тварь безответная! Мышь, да как её замуж кто-то взял?
Но тут он столкнулся взглядами с наблюдателями, и увидел в них насмешку. Коридорные стояльцы злорадствовали, чуть ли не открыто презирали Бориса в момент такого падения. Мало того, что со скандалом снят его влиятельный начальник, так ещё терпеть унижения от этих недоносков?
Ему стало плохо, от злости и напряжения стучало в висках, и он быстро рванул в туалет, едва не толкнув клерка, а после закрылся там, и… заплакал. Точь в точь, как плакала Женечка все эти годы, почти беззвучно, но с силой, так, что дыхание перехватывало. И несколько долгих минут Борис никак не мог успокоиться: теперь он ясно ощутил, что его ждёт после отставки.
2
Главный вопрос звучал так: почему это всё происходит со мной? Что я сделал такого в жизни, за что мне такое наказание? Борис искренне недоумевал, вспоминал, чего сделал хорошего в жизни, и жалобно всхлипывал, смахивая слезу своей толстой, волосатой рукой.
- Я ей отомщу, она за всё заплатит! – бормотал он в туалете. – Ещё угрожать мне вздумала! Да пусть попробует, сгною.
Но неприятный холодок всё же пробегал по спине. Боль от прилюдного унижения уступило место страху, что Женечка и впрямь может обвинить его в коррупции, и даже доказать это. Ведь Борис, хоть и был предельно осторожен, но не на свою маленькую зарплату нажил шикарный особняк на известном шоссе, несколько люксовых авто и солидный счёт в банке. Ему действительно было чего бояться, тем более он слышал о случаях, когда секретарши фиксировали прегрешения своих боссов, а потом их шантажировали.
- Сука, тварь… Ну ничего, ничего.
Борис набрал в ладони холодной воды, немного подержал её, а потом, когда пальцы стали неметь, умыл лицо. Повторив процедуру несколько раз, он окончательно овладел собой, и тщательно вытершись бумажными полотенцами, встал перед зеркалом и стал рассматривать себя.
- Боже, что со мной стало – в сердцах проговорил Борис, почти искренне удивившись своему неприятному круглому лицу. Да, красавцем он никогда не был. В школе одноклассники с первых дней окрестили его клопом, в университете за неприветливость и самомнение его называли просто Борис, обращаясь на вы, и романтичные студентки, не отвечающие на его неуклюжие ухаживания, при мысли о нём слегка воротили свои носики. Ни красотой, ни обаянием он никогда не выделялся.
Но сменилась эпоха, поменялась жизнь, и Борису крайне повезло оказаться в нужном месте в нужное время, а именно вовремя зайти к своей тётке, влиятельной вдове высокопоставленного номенклатурного работника. Она то и устроила судьбу нескладного племянничка, и на первых порах благодарность мужчины была столь бурной, что ей было даже неловко при таком излиянии чувств. Но всё забылось Борисом довольно быстро, с первыми успехами из памяти начисто стёрлись имя и отчество благодетельницы. А всё потому, что он не любил никому быть обязанным.
И всё же, именно сейчас, с болезненной отчётливостью, плачущий мужчина вспомнил именно эту женщину, и именно с ней ему хотелось поговорить, посоветоваться. Ведь она ещё с детства внушала доверие, могла утешить и успокоить, да и, следуя советам тётушки, а также пользуясь её знакомствами, Борис смог сделать себе карьеру.
- Любовь Ивановна, - всплыло в памяти имя. – Точно, Любовь Ивановна.
И на душе стало немного легче. Вот кто подскажет, что сейчас нужно делать, к кому обратиться. Но он не видел её уже больше двух лет, последний раз на каком-то званом вечере, где она была в качестве почётного гостя. Уже тогда, встречаясь с тёткой глазами, Борис ловил немой укор, и потому избегал общения с ней, хоть и искренне чувствовал себя виноватым. Как-то всё было не до того, откладывалось в долгий ящик, но теперь он был полон решимости исправиться. Ему нужна была поддержка со стороны, чтобы выговориться, излить из себя боль и опасения, но только человеку не из своей жизни. Друзьям, а тем более жене ни в коем случае нельзя обмолвиться о своём теперешнем положении, это стыдно, это немыслимо. А Любовь Ивановна выслушает…
- Да, поеду к ней!
И только он набрал по мобильному своего водителя, Глеба, как вспомнил, что тот отлучился, и вроде даже как устроил бунт вместе с Женечкой, и вполне возможно, будет ему дерзить, или просто не возьмёт трубку. Так и было, долгие безответные гудки, а потом предложение «оставить сообщение после сигнала». Последующие звонки заканчивались тем же, а напоследок Борис услышал «в данный момент абонент разговаривает», что привело его в бешенство.
- Твою мать!
Да, Глеб просто игнорировал звонки шефа. Ещё каких-то несколько дней назад это казалось немыслимым, любой пропущенный от начальника карался штрафами и строгим выговором. Все, кто работал на Бориса, в рабочее время должны были постоянно быть на связи, и позволить себе отступить от этого правила не мог никто. Теперь же, когда заповедь была нарушена, да ещё с таким пренебрежением, лысый человек в туалете почувствовал себя окончательно раздавленным. Его привычный мир летел в тартарары, и спасения не предвиделось. Теперь уже хотелось только домой, только в покой и безопасность, в объятия к своей молодой жене.
3
Борис не всегда был таким. Когда-то он прятал своё самомнение, таил в закромах души невоспитанность и нетерпеливость, старался быть вежливым со всеми, скорее из страха, чем по доброте душевной. Но как только он чувствовал, что человек начинает от него зависеть, тут же принимался диктовать свою волю. И делал он это с таким упоением, что жертвам, ставшим свидетелям таких минут, становилось жутко не по себе.
Да и методы, какими Борис добивался своего, никогда не отличались чистоплотностью. Он использовал всё: в детстве шантажировал товарищей, с которыми впервые покурил папиросы, требуя помощи с уроками; свой первый поцелуй тоже получил хитростью, обещая устроить свидание с парнем, в которого девушка была влюблена, и коварно обманув её. Но, мало того, на этом не остановился, а сделал это достоянием школьной гласности. Ученицу ещё долго дразнили тем, что она «целовала клопа», а самого Бориса, вопреки его ожиданиям, товарищи не зауважали за такой «розыгрыш», а стали презирать ещё больше. О да, школьные и студенческие годы были самым худшим временем в его жизни.
То ли дело, потом, в администрации, где прошла его стремительная карьера: от заместителя отдела до заместителя грозного лысого мужчины из телевизора. Именно в это время Борис ощутил себя значимым, его мнением стали дорожить, его подчинённые заискивали перед ним, что он всячески поощрял кадровой селекцией, выгоняя с работы тех, кто этими качествами не отличался. Зажглась счастливая звезда, настало важное время в жизни, и теперь никто не посмеет открыто его презирать, теперь никто не посмеет не пожать его протянутую руку, теперь никто не посмеет назвать его клопом, или просто покривить нос в его присутствии. Теперь уже он не просто какой-нибудь Борис, а Борис Аркадьевич, грозный распорядитель мэра крупнейшего города в стране. Каждый должен был это почувствовать, каждый должен был восхититься, а иначе никакой протекции, никакого приватного разговора, никакого решения проблемы.
Это было все 16 лет его службы, а теперь… унижение за унижением. Грозный лысый мужчина, мудрый и справедливый начальник, сбежал за границу, спасаясь от обвинений в коррупции, а своего заместителя бросил на произвол судьбы. Теперь всякие ничтожества почувствовали себя уверенно, и посмели так обращаться с ним. Началось всё с другого заместителя, которому непонятно за какие заслуги было доверено стать ВРИО мэра города. Он то и уволил Бориса из администрации, поблагодарив за службу и на прощание крепко пожав руку, пожелав удачи и всего наилучшего. Вытерпеть всё это было невыносимо, и Борис пустил слезу, что было воспринято как благородная грусть государственного мужа, который уходит на покой, оставляя своё дело потомкам. Но на самом деле он просто не хотел никуда уходить, и оставшиеся два дня провёл в своём рабочем кабинете, до того загоняв подчинённых, что они посмели учинить ему скандал накануне отставки.
И теперь всё кончилось, он унижен, раздавлен, уничтожен, сидит в туалете и названивает своему водителю. Такого финала Борис не мог себе представить даже в страшных снах. Привычный вид стен, который обычно мигом поднимал ему настроение, сейчас вызывал слезы. Невыносимо, невыносимо! После всего, что произошло в коридоре десять минут назад, находиться здесь просто невыносимо. Надо уехать домой…
- Придётся вызывать такси…
Но как? Борис не знал номер ни одной транспортной компании, потому как последнее время всегда ездил с водителем на служебном авто, и попросту не нуждался в услугах извозчика.
- Алло, справочная! – раздался в туалете его голос. – Я хочу вызвать машину к
администрации.
- Вы имеете в виду такси? – раздалось из телефона.
-Да! – раздражённо ответил Борис.
- Минуточку, ожидайте.
Через некоторое время ему продиктовали номер, на который отставник позвонил, поговорил, и машину обещали подать через 5 минут.
- Слава Богу! – с облегчением выдохнул он.
Ему казалось чем-то унизительным самостоятельно управлять автомобилем, неким скорбным уделом простых людей, кому не суждено достигнуть высот в жизни. Таких, каких в своё время достиг Борис. Но, как известно, ирония бывает очень жестокой. После всех угроз и внушений, которые он делал Глебу, обещая, что если он опять опоздает, то точно пойдёт работать в такси, намечающаяся поездка домой выглядела весьма комично, словно издевательство. Глеб сейчас, не пойми где, ездит на служебной машине с мигалкой, а его начальнику придётся ехать на такси. Придумать что-то хуже было просто невозможно.
Но надо было выбираться из здания. Просьба до конца дня вывезти свои вещи из кабинета останется невыполненной, Борис плевать хотел на всех. Он и так уже забрал самое необходимое, а папки с отчётами, которые он никогда не читал, не посчитал нужным вывезти, пусть они сами с этим разбираются, а недопитый алкоголь из шкафчика пусть будет им приятным бонусом. Его ничего не держит здесь, можно уезжать. Только выйти надо через чёрный ход, не желательно столкнуться с кем-нибудь из коллег.
И Борис стремительно вышел из туалета в пустой, к его облегчению, коридор. Никаких представляемых там соглядатаев не оказалось, скорее всего, они разбежались по своим кабинетам, куда разносили весть о том, что тут произошло. При мысли об этом у него заныло под ложечкой, и он пошёл ещё быстрее, кляня на чём свет нездоровое любопытство, которым, к слову сказать, обладал и сам Борис.
Выглядело весьма странно, как бывший зам мэра, респектабельный мужчина в дорогом костюме, как школьник, мчался вниз по ступенькам, хватаясь за перила и тяжело дыша. Чтобы увидеть такое зрелище, многие коллеги Бориса готовы были даже заплатить, ведь 130 килограммов на скорости – зрелище захватывающее. Какими-то зачаточными ростками самоиронии он понимал, что выглядит комично, и даже может, смешно, но встретиться с кем-то на лестнице ему ужасно не хотелось. Но вдруг внизу послышались голоса, целая компания направлялась ему навстречу, и первой мыслью было побежать наверх, но силы были уже на исходе. Пришлось сбавить ход, подобраться, постараться справиться с учащённым дыханием и идти вниз.
- Борис Аркадьевич?... – к его ужасу, это были те самые люди из коридора, в сопровождении нескольких знакомых клерков, которые все, будто сговорившись, уставились на Бориса, и с плохо скрываемой насмешкой проводили его до дверей. А он, взмокший от пота, стараясь спускаться с достоинством, чуть не закричал на них от ярости, и со смаком проматерился, выйдя на улицу.
- Да что за день такой!
Такси уже ожидало на стоянке, рядом с главным входом, и дойти до него, минуя сослуживцев, удалось. Борис с кряхтением, так и не отдышавшись, открыл дверцу машины, с превеликим трудом погрузил своё тело на переднее сидение (машина была не такая просторная, как его представительные иномарки), и, поздоровавшись с таксистом, назвал адрес.
- Понял, доедем быстро – сказал ему улыбающийся водитель, который явно был настроен на разговор, а в ответ получил недружелюбный хмык от пассажира, и немного стушевался.
Недовольство же Бориса вызвало то, что в салоне было неуютно, отсутствовал кондиционер, и пахло дешёвым пластиком. В таких условиях экс-большой начальник не ездил как минимум лет 8, и теперь чувствовал себя человеком второго сорта, испытывая иррациональный страх быть увиденным в такси.
Насколько же сильно его поменяла эта работа, необратимо сделав человеком власти, тем более такой растленной и развращающей власти, как власть российская. Ну как не привыкнуть к слепому подчинению, если большинство готово стерпеть всё, как Женечка? Если мало кто думает о самоуважении, и свою гордость и убеждения готов продать ради нагретого кресла функционера? Да они сами виноваты, ими только так и можно управлять, этими холопами! Они же ни о чём не думают, ни капли государственного мышления, всё низменность и мелкошкурные интересы, и страх. Ничего святого. Так рассуждал Борис, уставившись в окно на светлую дорогу, и понимал, что лучше умрёт, чем станет таким же, как они. Ведь глубоко-глубоко в душе он понимал, что особых дарований то у него нет, работать в другом месте он не сможет просто по причине отсутствия навыков, причём даже самых элементарных. Выдержкой и терпением Борис не отличался, вежливо и обходительно общаться умел только с теми, кто стоял выше его в должностной иерархии; не был прилежен, только исполнителен и глуп. Только такими людьми окружал себя грозный лысоватый мужчина из телевизора, и, быть может, именно поэтому просидел в своём кресле так долго.
А эти холопы… Как быстро они забыли, кто такой Борис, стервятники, налетели сразу же, как человек ослаб. Никто из них и глаз поднять не смел без приказа, без особого разрешения, а тут решили поквитаться на прощание. Как они смели?! Кто они такие?! Его просто разрывало изнутри от негодования. Если уж они выбрали госслужбу, так пусть с почтением относятся к людям, отдавшим ей лучшие годы своей жизни. Козлы!
За своими мыслями Борис не сразу заметил, как через короткое время такси встало в мёртвую пробку. Водитель расслабленно потянулся на сидении, уже предчувствуя, что простоят они в ней долго, и задумчиво стал смотреть в окно. Стоять и по часу, и по два часа в день на дороге, полностью закупоренной потоками машин, было ему настолько привычно, что он даже искренне удивился, когда Борис стал крыть матом все машины.
- Зачем нервничать, тут всегда так – весело обратился таксист к пассажиру.
- Мне срочно нужно доехать!!
- И им всем нужно куда-то доехать.
Раньше в пробках Борис не стоял, потому что включённая мигалка позволяла игнорировать эту толкучку и без проблем добираться куда нужно. Но теперь он как все, такой же несчастный участник дорожного движения, и деваться некуда. А ведь ещё совсем недавно, не далее как вчера он нёсся по встречке, и с искренним презрением смотрел на остальных, тех, кто не мог себе позволить этого. Даже когда встречались наглецы, вздумавшие пристроиться за его служебной машиной, он лично записывал номер и сообщал в ГИБДД о нарушении, настолько немыслимым ему казалось, что кто-то ещё может так же.
- Выезжай на тротуар – скомандовал таксисту Борис.
- Не, командир, так не пойдёт – ответил водитель, пристально взглянув ему в глаза. – У меня не блатные номера, штрафы придут. Да и вообще я нарушать не хочу!
- Выезжай! Я доплачу.
- Да нет уж, спасибо, мне и так хватает.
- Да выезжай уже, кому говорят! – вспыхнул Борис, привычно перейдя на командный крик. Он понимал, что сидит не со своим шофёром, что нужно держать себя в руках, общаться по возможности спокойно, но многолетняя привычка и чувство собственного превосходства взяли верх.
- Мужик, а не а…л ли ты? – таксист смотрел в глаза с прямой угрозой, ещё пристальнее, не моргая. Борис не на шутку испугался.
- Ты хоть знаешь, кто я… - неуверенно промямлил экс-чиновник.
- Да мне плевать! Командовать тут будешь – пешком пойдешь! Понял? Я спрашиваю, понял?!
- Да…
Это было то, чего так боялся Борис. Унижение, вернее, отсутствие иммунитета от унижения. Теперь он простой человек, такой же, как все, пусть и с солидной суммой денег, которыми можно купить не всё. Властный ореол, оберегавший его все эти годы, дававший стойкое чувство комфорта, уверенность в себе и в завтрашнем дне, исчез безвозвратно, растворился в тесном салоне городского такси.
- Откуда вы такие важные берётесь – процедил шофёр, переключая внимание на дорогу.
Все два часа, которые машина добиралась до особняка Бориса, прошли в молчании. Пассажир сидел в оцепенении, а таксист просто думал о своём, умело лавируя в потоке машин. Когда показался элитный посёлок, где и проживал наш государственный человек, водитель немного занервничал, предчувствуя проблемы. «Блатной, что ли… Да не похож. Хрен его знает, кто такой», - думал он. «А если номер запишет, пожалуется».
Но раздумья шофера прервал сам Борис, заранее расплатившись, и как только машина стала замедлять ход, он резко выскочил из салона, и быстро-быстро засеменил к одному из особняков. «Во сайгак!», подумал таксист, и сам достаточно спешно развернулся и поехал подальше отсюда, лишь бы не соприкасаться с такими людьми, ради собственной же безопасности. А то кто их знает, этих богачей…
4
Дома Борис обнаружил записку от своей молодой жены «Прости за всё, я ухожу. Замуж я выходила за будущего мэра, а не за отставника. Не звони, не ищи, всё равно не найдёшь». Это был последний, окончательный удар, от которого уже невозможно было оправиться.
Первый брак Бориса можно было назвать счастливым, ведь жена, немного полноватая добродушная женщина, искренне любила своего супруга. Но как только Борис стал большим начальником, и на него стали засматриваться другие женщины, брак распался. И в громадном особняке вместо первой жены поселилась красивая молоденькая девушка, постоянно занятая собой и своей внешностью. Борис любил показывать её коллегам, хвастался, принимал сдержанное восхищение сослуживцев, а она только тратила гигантские суммы его денег не пойми на что, и на ласковые упрёки сожителя отвечала улыбками. Так у них было заведено, и никто не чувствовал себя обделённым.
Но теперь она ушла. Всё. Борис потерял не только власть, но и жену. И смысл жить дальше.
Достаточно быстро он взбежал по ступенькам на третий этаж, в свой просторный кабинет, открыл гигантский сейф, из которого достал дорогое охотничье ружье, которое вопреки всем правилам всегда было заряжено. Через несколько секунд раздался выстрел, и рассказ о государственном человеке закончился.
На следующий день провластные газеты написали некрологи, в которых вспоминали все былые заслуги Бориса Аркадьевича, его самоотверженный труд, отдельный абзац посвятили тому, что все подчинённые его обожали. И нигде не промелькнуло режущее глаз слово «самоубийство». Нет, это был несчастный случай. Служители власти никогда не совершают самоубийств, а только попадают в несчастные случаи.