ИЗ ВОЙНОВ ГВАРДИИ ВИЛЕНСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА…
В 1865 году, на Евфpocиньевском православном кладбище Вильны, «старанием нижних чинов и господ офицеров», по распоряжению начальника края Михаила Муравьёва, над прахом однополчан возвели небольшую каменную часовенку во имя Святого Георгия Победоносца с надписью на фронтоне: «В память русских воинов, павших при усмирении польского мятежа 1863 года». Из не используемых за ненадобностью кос, с которыми помещики приказывали своим крестьянам-батракам нападать на войска армии, для часовни выковали ажурную дверь с бронзовыми украшениями, сквозь которую можно было видеть дубовый киот с иконой этого святого и неугасимой лампадкой. Но, к сожалению, в книге А. Виноградова «Православная Вильна. Описание Виленских храмов», изданной в 1904 году, уже констатировалось, что «лампады в данное время нет, и сама часовня требует ремонта».
И вот недавно, наши современники из прихода Святой Евфpocинии Полоцкой, возглавляемого протоиереем Владимиром Pинкевичем, закончили на часовне реставрационно - восстановительные работы с заменой кровли и изготовлением новой двери взамен долгое время отсутствующей вообще как таковой, и теперь посещающие могилы своих близких, могут зажечь свечу перед покровителем русского воинства поражающего зло и поклониться почившим здесь, прочтя на стенах имена, звания и полки: «Из воинов гвардии Виленского военного округа умершие от ран и погребенные на сем кладбище», - памятуя «мертвые ибо срама не имут».
В 2018 году исполнилось 155 лет после вооруженного восстания «за нашу и вашу свободу» и попытки выхода из-под юрисдикции России шляхты «царства Польского и великого княжества Литвы». Выступлению предшествовали всеобщая амнистия и восстановление в правах участников Польского восстания 1830-1831 годов и полнейшая беспечность чиновников управлявших краем, что позволило почти в легальной форме подготовиться, когда в учрежденных по инициативе властей «общественных библиотеках», на сходках открыто назначались командиры будущих десяток, сотники, начальники округов, обнародовались разработанные изменниками в генштабе Армии планы эффективных нападений на войска и под разными предлогами собирались деньги «для нуждающихся», создавались для них склады амуниции, продовольствия и «орудий нужд».
Уже в первый день от внезапных атак на воинские гарнизоны потери армии составили, как лично сообщил император Александр II войскам гвардии: «В тридцати человек убитыми, в том числе старый наш Измайловский товарищ, командир Муромского пехотного полка полковник Козлянинов. Раненых до ста и между ними генерал Каннабих, но и после этих злодейств, я не хочу обвинять в том весь народ польский». («История лейб гвардии Финляндскаго полка. 1806-1906. С-Петербург», 1906 г.).
Исследователи тех событий отмечают, что выходцы из дворянства Царства Польского, которых набиралось до 10% от населения царства и с не имевшими возможности доказать своё высокое происхождение – «а лишь сабля и кафтан, и уже дворян», - служили в войсках на равных правах с дворянами России, насчитывавшимися чуть больше 1 % от населения. Поэтому в начале 1860-х годов уже каждый пятый офицер российской армии был уроженцем из западных губерний или Царства Польского. Дезертиров с оружием в руках, взятых в плен только финляндским полком, было до 50-ти бывших из офицеров и, как известно, даже вхожий в семью Виленского генерал губернатора представитель Генерального штаба из Петербурга. «Известие, что Доленго тот самый капитан, которого генерал Ганецкий (командир Лейб-гвардии Финляндского полка — здесь и далее прим. авт.) знал в лицо и который пользовался особым доверием добродушного Владимира Ивановича Назимова (Виленский генерал губернатор) совещавшегося с ним о мерах против мятежа, крайне изумило командира Финляндцев. Он встречался с ним в высшем военном обществе в Петербурге. Ему даже случилось однажды играть с ним в карты...».
В материалах дознания приводится письмо, написанное неким Огрызко Адольфом из С. Петербурга брату Иософату в Вильно: «С.-Петербург, 25-го марта 1862 года. Зная хорошо твои благородные чувства к отечеству, я должен обрадовать тебя новостью, весьма утешительною для каждого поляка. Вы, верно, и не думаете, чтобы поляки, состоящие в русской военной службе, приготовлялись к освобождению отечества от ига, которым оно угнетено немилосердно. Поляки офицеры, находящиеся в трех военных академиях: в артиллерийской, инженерной и генерального штаба, очень часто имеют сходки, собираются у кого-нибудь одного и рассуждают о предметах, чрезвычайно важных для будущности Польши. Два офицера генерального штаба взялись писать польскую тактику, как войска, менее образованные, должны воевать с регулярными русскими войсками. Мы будем иметь много сведений о фортификации, о том, какие ставить препятствия русским войскам, как обучать военной службе партии и т. д., одним словом, очень важные наставления.» (П. И. Бригадин, А. М. Лукашевич «Мятежный корпус. Из истории Александровского Брестского кадетского корпуса 1842-1863» Минск, ГИУСТ БГУ, 2007 г.).
Но были и иные примеры верности воинской присяге, в воспоминаниях упоминаются рядовые Ананий Гацук прервавший свой отпуск узнав «о возмущении в царстве Польском, и полагая возможность похода прибыл по собственному решению в полк» и Игнатович, «который будучи в отпуску в Ковенской губернии и узнав о прибытии туда Лейб гвардии Финляндского полка, сам явился в полк и своим знанием местности сослужил полку большую службу в качестве проводника».
Откомандированный на театр военных действий корреспондент газеты «С.-Петербургских Ведомостей» H. B. Берг писал в воспоминаниях: «Видясь с повстанцами, я вел себя с ними постоянно как русский патриот и в откровенные минуты указывал им пропасть, к которой они шли, очертя голову, слушая праздные наветы эмиграции, сбитой с толку Пале-Роялем, но говорить с ними тогда была пустая потеря времени». Следует отметить, что поездки за материалом в «горячую точку» были тогда делом новым и же желающих находилось не много.
Один из офицеров лейб гвардии Финляндского полка так описывает характер начавшихся военных действий в Литве: «Вскоре после нашего прибытия в город Вильна объявлена на военном положении; началась строгая гарнизонная служба: частые ночные патрули, разъезды, часовые с заряженными ружьями, солдаты в боевой амуниции. Однако же трудности службы, нередко требующей бессонных ночей, мало действовали на физические и моральные силы солдата. Он бодр, несет службу весело, с полным сознанием и пониманием дела. Весьма ошиблись, полагая, что гвардия изнежена, что солдат наш белоручка, а офицер паркетный кавалер».
Другой участник дополняет картину вооруженных столкновений: «Кроме того, косинеры ни разу не подходили к нам ближе 30 шагов и, не выдержав нашего огня и оставив трупы, бросались бежать. Чувство самосохранения заставляет нашего стрелка отлично применяться к прикрытиям, которых немало в лесу. За косинерами обычно идут несколько людей из панов, с ружьями и револьверами, и стреляют в своих сзади, заметив, что те неохотно идут умирать под наши выстрелы. Прибавьте к этому, что большая часть несчастных косинеров завербована насильно; можно себе представить, какое варварское несчастье наводят господа паны на семейства бедных крестьян и потому на целый край. Мятежники обещали за всякое указание на них виселицу, и почти всегда, к несчастью, сдерживали слово, даже в отношении женщин и детей; таким образом найдена была в лесу 14 летняя девушка, повешенная на дереве по подозрению».
Главарь одного из отрядов, действовавших в Краковских лесах, некто Чаховский на каждом ночлеге вешал окрестных крестьян, заподозренных только в «недостатке усердия», им было повешено 12 апреля 11 человек. Взятых в плен ожидала участь не лучше, после продолжительного и жестокого издевательства было казнено четверо солдат и раненый командира 6-й роты Полоцкого полка штаб-капитан Никифоров. «Никифоров держал себя с полным достоинством, резко отвечал Чаховскому, когда же его повесили, то вдруг правая рука его со сжатым кулаком поднялась и долго грозила изуверам, что произвело на них сильное впечатление. Дисциплина у этого «довудца» была жесточайшая, организация отличная - стрелки с бельгийскими штуцерами, косинеры, конница. Небрежность в сторожевой службе жестоко каралась, часто смертью». (Генерал-лейтенант Н. А. Орлов, «Усмирение Польского восстания 1863–1864 гг.» Из книги «История русской армии»).
Как понимаем и своим легко заменяли кепку «конфедератку» на «галстук конфедерата» из пеньки, и крестьяне отплачивали той же монетой, когда военные власти поручали им после боёв собирать в лесу убитых и раненых повстанцев, те нередко отвечали, как приводится в книге Щеглова: «да пусть сгниють» – об убитых, «пусть дохнуть...» – о раненых. Такое крайне жестокое отношение крестьян к повстанцам красноречиво показывает, до какого состояния были они доведены и с какой ненавистью относились к панам и их делу». (Г. Э. Щеглов. «Год 1863 забытые страницы». Братство в честь Святого Архистратига Михаила в г. Минске, Минской епархии Белорусской Православной Церкви, 2007 г.).
Тысяцкий с деревенскими из Медейки, что находится на севере Литвы вообще решили со смутьянами вопрос по-своему и хитро прищуриваясь поинтересовались потом у военного начальства: «Пошли мы сегодня в лес, смотрим и глазам не верим, то тут, то там весят на деревьях повстанцы. Не знаем, как это случилось. Нам за это ничего не будет?». Жители из Шиманцы жаловались о неслыханном злодеянии в стенах их храма: «Сам Доленго требовал от декана, настоятеля местного костёла, что бы он собрал своих прихожан и торжественно прочел им с амвона воззвание о поголовном восстании против России и о восстановлении Польши. Но декан, несмотря на угрозы и пистолет представленный к его груди, решительно объявил, что без разрешения епископа он ни за что не исполнит того требования.» Генерал-майор Ганецкий, возглавлявший наведение порядка в этом районе специально зашел к ксендзу домой высказать ему свое уважение.
Сослуживцы в своих воспоминания сохранили события, как погибали их товарищи, имена которых увековечены на Георгиевской часовне: «Командир роты уже был ранен в предплечье, но продолжал распоряжаться боем и рота несмотря на свою малочисленность продолжала теснить мятежников, возбуждаемая примером храбрости своих офицеров. На выстрелы прибыл подпоручик Арбузов с казаками. Спешившись, они вступили в дело на левом фланге. Подпоручик Арбузов, увлекая своим примером подчиненных, бросился вперёд и выстрелом из револьвера убил яростно кинувшегося на него, но тут подоспел повстанец и свалил его выстрелом из ружья. В этом бою погибло еще семь нижних чинов, они похоронены на высоком холме в Рудницком лесу, а тело поручика предали земле в Вильне на Евфраиньевском кладбище.» («История лейб гвардии Павловского полка.1790-1890». С-Петербург, 1890 г.).
«23 мая два взвода эскадрона Его Величества, под командою штаб-ротмистра Шамшева, находясь в отряде генерал-майора Ганецкаго, принимали деятельное участие в бою у фольварка Гружи, где спешенные лейб казаки также действовали в цепи вместе с пехотою. В деле этом смертельно ранен рядовой лейб-казак Захаp Маpтынов. Штаб-ротмитр Денисов, находясь со взводом в отряде полковника Тизделя, участвовал в деле против мятежников 29 июня в лесах у фольварка Бейжаны, где лейб казаки действуя спешенo убили нескольких мятежников и троих взяли в плен. В этом деле, отличившийся особенной храбростью рядовой Василий Зимовейский, был смертельно ранен.» («История лейб гвардии казачьего Его величества пoлка». С-Петербург, 1876 г.).
Тем не менее отмечалась: «Всё это однако не мешало с участием относиться к просьбам пленных, особенно раненных, которые с должным прикрытием, вместе с пленными были направлены на ст. Марцинканцы, под начальством подпоручика фон-Эндена для отправки в Вильно. Часто конвойный солдатик подбегал к начальнику транспорта и просил остановить на минутку, для того, чтобы перевернуть раненного инсургента на повозке, другой бежит версты полторы-две для того, чтобы достать напиться раненому, третий подкладывает мягкое своё имущество для облегчения тряски. Сострадание с нашей стороны было всеобщее. Но иначе вели себя пленные поляки, относительно своих раненных; они садились в телеги к ним не обращая на просьбы никакого внимания и в заключении потихоньку поели все припасы, назначенные для страждущих».
Реакция «демократической общественности» в Pоссии, на имевшие быть события как пишет Воронин В. Е. в своей монографии «Все войны России. Польское восстание 1863-1864 г. г.», была не однозначна. Более того, теоретик анархизма М. А. Бакунин стал практиком и снарядил экспедицию из авантюристов, которые в марте 1863 г. на пароходе «Уод Джексон» вышли из английского Саутгемптона курсом на Балтийское море: «Пароход вёз оружие и амуницию для польских повстанцев. На борту находилось более 200 волонтеров из разных стран, комиссар «народного правительства» О. Демонтович и сам Бакунин. Революционный десант должен был высадиться в Литве. В апреле экспедиция прибыла в шведский порт Мальме. Однако по настоянию России груз был арестован. Отряд из нескольких десятков волонтеров добрался на лодках до литовского берега, но при высадке у Полангена (совр. Паланга) был уничтожен. Бакунин и его спутники с позором вернулись в Англию».
Описываются в выше приведенных воспоминаниях однополчан и похороны солдат в Вильне, когда под барабанный бой с большою торжественностью все офицеры полка провожали гробы нижних чинов до самых могил на Евфросиньевском кладбище, что дало повод не правительственным местным газетам написать: «что в деле убито три офицера». Похоронами своих десятерых боевых товарищей на погосте села Медейки лично руководил генерал Ганецкий, скорбное настроение тогда развеяло донесение, что разведка роты Капорского полка на одном из глухих хуторов арестовала Сеpаковского.
Весть об этом быстро облетела всю округу и когда везли бывшего капитана генштаба, успевшего сменить за два месяца себе погоны на «генеральские», из леса выходили и сдавались, насильно и с угрозами рекрутируемые им. «У меня хотели отца повесить если не пойду», - сетовал один юноша, показывая на самоназначенца.
Известны воинские захоронения солдат убитых в боях местного значения в литовских лесах под Вареной, Укмерге и Шауляй, где на русском кладбище стоит большой белый мраморный крест с надписью дореволюционной орфографии – «Здесь покоятся тела убитых в делах с польскими мятежниками».
Через полгода, не всеобщее восстание в Литве пошло на спад и по воспоминаниям лейб Гатчинских офицеров: «В Виленской губернии в конце июня порядок был уже более или менее восстановлен. Спокойствие нарушалось еще в Трокском уезде, так, например, в ночь на 22-23 число шайка Вислоуха произвела нападение на деревню Горевичи, где был застрелен ими староста за содействие в устройстве сельской стражи, 27 числа они убили старосту деревни Жироханы». Гатчинским этот пoлк именовался с 1856 пo 1870 годы, затем ему вернули прежнее название лейб-гвардии Егерьский пoлк. («История лейб-гвардии Егерьского полка за сто лет 1796-1896. Соcтавлена по архивным документам и другим источникам офицерами Лб.-Гв. Егерьского полка». С-Петербург 1896 г.).
Вскоре в виленских церквях отслужили молебен о всех невинно убиенных повстанцами и на Георгиевской площади города возвели часовню – памятник, в которой установили черные мраморные плиты с выбитыми именами погибших войнов и замученных местных жителей Виленского края. Среди них было трое священников, не побоявшихся вопреки запрету отпевать казненных односельчан и несколько человек иудейского вероисповедания не пожелавшими добровольно восставать - 468 имени из 2 тысяч человек повешенных восставшими. В благодарность начальнику северо-западного края «за водворение спокойствия и гражданского порядка», в 1865 году во время реставрации виленской церкви Св. Николая пристроили часовню во имя Св. Архистратига Михаила, небесного заступника графа Михаила Муравьёва-Виленского и поэт-демократ Николай Некрасов посвятил стихотворение:
«Мятеж прошёл, крамола ляжет,
В Литве и Жмуди мир взойдёт;
Тогда и самый враг твой скажет:
Велик твой подвиг… и вздохнёт…»
К сожалению по окончании Первой Мировой войны местная администрация получив от германских оккупационных войск «независимость и вседозволенность», приказала Георгиевскую часовню - памятник на Георгиевской площади разрушить. Прихожане часть икон перенесли по другим церквям, а плиты с именами погибших принял под свои своды вильнюсский Пречистенский собор Успения Богородицы, где они и хранятся.
В заключении хотелось бы напомнить, что после завершения восстания, двое его активных участников некто Врублевский и Домбровский, стали героями другой истории разными путями оказавшись во Франции на лидирующих ролях. В мартовской французской революции 1871 года они прославились уже как «революционеры», став «генералами Парижской коммуны», тем самым доказав, что многим руководителям восстания 1863 года было без разницы против кого, под какими флагами и лозунгами поднимать бунт «всегда бессмысленный и беспощадный».