Все в этой книге может оказаться неправдой. Ричард Бах, «Иллюзии»
1
Страх. Он снова вернулся, и нет от него спасения.
Нет, не так. С самого начала.
Михаил Иванович посоветовал мне вести дневник. Писать в нем о своих переживаниях. О том, что со мной происходит. Тогда, по его мнению, мне станет легче, т.к. у меня появится собеседник.
Какая чушь.
Сегодня я видела его.
Я мыла пол в аудитории, а он разговаривал с аспирантами. Он стоял ко мне спиной, но мне и не было необходимости видеть его лицо.
Я узнала его по голосу.
Там я научилась хорошо различать звуки. Тихий шорох: идет дождь. Легкий стук и скрип: он спускается по лестнице.
Я не могу ошибаться. Но это ужасно, и я не знаю, что мне делать.
2
Она позвонила, когда я закрывал кабинет. Я замер, раздумывая, стоит ли брать трубку, потом нехотя подошел к телефону.
- Михаил Иванович? – спросила она.
- Михаил Иванович умер. Меня зовут Антон Владимирович.
Она замолчала, казалось, она размышляет.
- Я могу прийти к Вам сегодня? Мне очень нужно.
Всем очень нужно.
- Сегодня прием закончен, - сказал я. - Кроме того, я принимаю по записи.
- Но мне очень нужно. Понимаете, - она понизила голос, - я очень боюсь. Я боюсь, что он убьет меня. Пожалуйста. Михаил Иванович всегда разрешал мне приходить к нему, когда мне было нужно.
- Обратитесь с милицию, - посоветовал я.
Я нисколько не удивился ее сообщению. Больные с МДП всегда боятся, что их кто-нибудь грохнет. Меня поразило то, что Соколов принимал ее вне графика. Вероятно, он с ней спал. Тогда она красивая. Соколов любил красивых женщин.
- Пожалуйста, - повторила она и заплакала.
Она плакала, а я стоял с трубкой в руке и не знал, как мне поступить. По идее, мне следовало водрузить ее на рычаг.
- Хорошо, - сказал я, - приходите завтра.
Дело в том, что я совершенно не могу выносить слез. Я готов выписать что угодно, лишь бы рыдания в кабинете прекратились.
Лариса прекрасно об этом знала, и часто играла на этом.
Дома в компьютере лежало письмо от отца. Он возвращался через неделю. Видимо, к этой дате я должен был вызвать оркестр с литаврами. Иначе я не видел никакого смысла в том, что он мне написал.
Отец в Гааге на конференции. Докладывает о нейронных сетях и искусственном интеллекте. Вероятно, его иностранный друг, сэр Пол, спросил его, как там Антон. По идее, отец должен был ответить, что его сын попал в катастрофу и остался без ног. Или без рук. Или еще без чего-нибудь. Все лучше, чем сказать, что Антон – красный дипломник и гордость института, которого еще на последнем курсе посылали в Париж на симпозиум, работает в районном психоневрологическом диспансере.
Вадик, мой школьный приятель, который приткнул меня в него, говорил, что это не страшно.
Будешь сидеть, писать справочки.
Все лучше, чем лежать на диване в перманентной депрессии и горевать над своей разбитой жизнью.
3
Я хожу кругами по комнате и не могу привести в порядок мысли.
Михаил Иванович умер. Вместо него, судя по голосу, какой-то мальчик.
Ему, естественно, плевать на меня.
На меня всем плевать.
После того, как тетка выгнала меня из дома, я никому не верю.
Никому.
Нужно помыть голову и привести ее в порядок, но у меня нет сил.
Все валится у меня из рук.
Я открываю пузырек с валерьянкой и высыпаю половину себе в рот.
4
Через приоткрытую дверь кабинета я услышал ругань.
Я выглянул в предбанник. Там находилось четверо. Парнишка лет 18, явно за справкой, болтал по гарнитуре. Рядом сидела пара. Пожилой мужчина смотрел в одну точку, а женщина моложе поглаживала его по руке и, не глядя ни на кого конкретно, разорялась на предмет телефонных разговоров в общественных местах. Парнишка лениво огрызался, не прерывая беседы. Четвертая фигурантка, молодая девушка, казалось, была совершенно равнодушна к происходящему. Выглядела она так, словно только что встала с постели: волосы всклокочены и кое-как перехвачены заколкой, кофта застегнута не на нужные пуговицы. На глазах темные очки. Почему-то я подумал, что мне звонила именно она.
Увидев меня, они замолчали разом, даже парнишка с гарнитурой отключился.
- Антон Владимирович, - подобострастно улыбаясь, сказала женщина, - мы вообще-то не с Вашего участка, но нас к Вам Игорь Дмитриевич направил, сказал, что Вы специалист по подобным случаям.
Я понятия не имел, что у них за случай. Более того, я не знал, кто такой Игорь Дмитриевич.
- Я не могу вас принять, - твердо сказал я, - есть определенные правила.
- Но Игорь Дмитриевич так Вас хвалил, – возмутилась она. – И потом Мария Васильевна сказала, что Вам не сложно.
Понятно, Мария Васильевна. А Игорь Дмитриевич, вероятнее всего, ее муж, травматолог, к которому я ходил с коленкой, и он, видимо, решил, что рука руку моет.
Парнишка и девушка с интересом слушали разговор. Особенно, мне показалось, мое решение волновало девушку.
- Я не могу вас принять, - сказал я.
Иногда на меня находит, и я упираюсь, как баран рогом, даже, если знаю, что меня ждут неприятности.
- Мы бы хорошо заплатили, - не стесняясь посторонних, заявила женщина, явно раздосадованная моей несговорчивостью.
- Сожалею, - я развел руками и кивнул девушке, - проходите.
- Э… Я перед ней, - подскочил парнишка, а женщина, шумно возмущаясь безобразным поведением щенка с купленным дипломом, потащила своего бессловесного спутника на выход.
- У Вас же справка? – спросил я.
- Да… - он вытаращил на меня глаза.
- Назовите фамилию, я Вас вызову. Проходите, - я сделал девушке приглашающий жест, - я скоро заканчиваю прием.
5
Красивый мальчик. Сколько ему лет, интересно? Наверное, мой ровесник. Честный. Все честные, пока жизнь не прижмет.
Наверняка, у него есть родители, которые любят его. И, наверняка, они его сюда пристроили, пока он не наберет материала для диссертации. А потом частная практика, большие деньги.
Зачем я пришла к нему? Он все равно не станет меня слушать. Такие мальчики, как он, никогда не слушаю других.
Они привыкли, что все дается даром.
Что же мне делать? И Михаил Иванович умер. Единственный человек, которому было на меня не плевать.
6
- Вы поздно пришли, - сказал я, когда она села напротив.
- Я проспала. Выпила слишком много таблеток.
- А что Вы пьете? – рассеянно спросил я, приоткрывая дверь и делая ему знак рукой. На часах уже было время заканчивать. Повезло парню. Мария Васильевна послала бы его подальше.
- А почему Вы не стали их принимать, – ответила она вопросом на вопрос, - а меня приняли?
- Это имеет отношение к теме нашей беседы? – вырвалось у меня.
Хорошо я разговариваю с человеком с МДП.
- Вы не могли бы назвать мне фамилию? – продолжал я. - И, если не сложно, снимите очки.
Она замялась.
- Я не могу без очков. Я четыре года провела без света. Я - Рыбакова. Женя.
С огромным трудом я нашел ее карту. Не часто же она ходила, ну, да, она же не знала, что ее друг Соколов отправился в райские кущи.
Так, Женя, в смысле, Евгения, Рыбакова, 22 года. Посттравматический синдром. О самой травме ни слова. Правда, на карте сделана пометка красным, так Соколов отмечал случаи, которые проходили и по другому ведомству.
- И что Вы пьете? – повторил я.
- Валерьянку. В таблетках. Иногда настойку. Пустырник.
То, что надо при МДП. Я тоже это пил. И еще многое другое.
- И все?
- Лекарства очень дорогие. У меня совсем нет денег.
- Лекарства бесплатные, - удивился я. – У Вас оформлена инвалидность?
- Михаил Иванович не стал оформлять, - сказала она, - он говорил, что тогда меня не возьмут ни на одну работу. Правда, меня и так никуда не берут. Говорят, что я ненормальная. Я не могу общаться с людьми. Я не верю им.
Я тоже. В принципе, Лариса и говорила, что меня надо лечить.
- Я Вам выпишу, - сказал я. - Вам обязательно нужно лечиться, это очень серьезно.
- Михаил Иванович говорил, что я не ненормальная. Просто у меня проблемы с нервами. Это должно пройти.
У кого их нет, проблем с нервами. Судя по всему, они с Соколовым очень тесно общались. Интересно, что у нее? Карта почти чистая. Судя по записям, там, где удалось разобрать его жуткий почерк, социальная фобия, страх замкнутых пространств, страх темноты. Такое у половины населения.
- Вы сказали, что боитесь, что Вас кто-то убьет, - напомнил я.
Через полчаса мы должны были встретиться с Вадиком, пойти выпить пива. Я уже немного опаздывал.
- Я видела его. Я боюсь, что он меня узнал. Боже мой, я так боюсь, - она снова заплакала.
Исчерпывающее объяснение. Но она не производила впечатления неадекватной девицы, скорее, действительно страшно испуганной. Интересно, кто это «он»?
- Женя, - подумав, сказал я, - я совсем не знаком с историей Вашей болезни. Может быть, Вы мне расскажете, что Вас беспокоит?
Она рассказала.
В 16 лет, возвращаясь с занятий в музыкальной школе, она попала в руки маньяка. Нет, он не пытался ее убить. И даже не насиловал. Поначалу. Он просто усыпил ее хлороформом и спрятал глубоко под землей. Так она считает, потому что там не было света. Вообще. В этом месте она провела 4 года. Раз или два в неделю он приходил к ней. Он не был груб с ней. Вел себя с ней, можно сказать, по-джентельменски. Усыплял перед тем, как мило выражается моя соседка, «вступить в отношения». Потом она попросила не делать этого. В смысле, усыплять. Ей было уже все равно. Он неплохо ее кормил, во всяком случае, она не испытывала чувства голода.
А потом он ее отпустил.
Просто усыпил уже в который раз и вывез в лес. Она очнулась на земле, потом долго блуждала, пока на нее не наткнулись грибники.
А теперь, по ее словам, она снова его встретила.
- Он, что же, разговаривал с Вами? – спросил я. – Почему Вы так хорошо запомнили его голос?
- Нет. Он как-то спускался ко мне, и у него зазвонил телефон. Он сказал всего одну фразу и тихо, но у меня за это время очень обострился слух. Когда он зашел, я притворилась спящей. Я боялась, что он убьет меня. Теперь он точно меня убьет, - она вытерла слезы. – Можно закурить?
Не дожидаясь ответа, она достала дешевые сигареты и щелкнула зажигалкой. Безрезультатно. Я дал ей прикурить, думая о том, что Вадик меня придушит.
Но она меня пугала. Она казалась нормальной, даже более нормальной, чем многие люди, никогда не состоявшие на учете.
У психиатров есть байка с бородой, как совершенно, казалось бы, адекватный человек под конец беседы, когда доктор полностью укореняется во мнении об его дееспособности, выдает такие перлы, что наступает вынос мозга.
Я боялся, что здесь та же песня.
7
Разумеется, он мне не поверил.
Да и разве можно поверить в такое?
Я бы и сама не поверила.
8
Вадик уже допивал пиво, когда я подошел к столику.
- Признавайся, - сказал он, - тебя срочно вызвали по делу серийного маньяка?
- Почти, - усмехнулся я, делая заказ. - Пришла девушка, которой, ну, срочно, нужно было поговорить по душам.
- Симпатичная девушка? – оживился Вадик.
Я пожал плечами.
- Мне звонила Лариска, - без перехода начал он, - она озабочена твоим состоянием.
- А каково мое состояние? – с интересом спросил я.
- Ты не отвечаешь на ее звонки.
- Не вижу смысла, - сказал я, начиная раздражаться. – Ты за этим пришел, учить меня жизни?
- Не лезь в бутылку, - отрезал Вадик. – Ты должен радоваться, что есть люди, которых волнует твоя судьба.
- Я радуюсь, - подтвердил я. – Разве не заметно?
- Ты - идиот, - безапелляционно заявил Вадик. - Вот почему ты не пишешь диссертацию?
- Не хочу.
- А раньше хотел?
- Раньше хотел.
- Вот я и говорю, что ты – идиот. Заморачиваться из-за бабы…
- Слушай, - сказал я Вадику, - я рассказывал тебе про кота?
- Про какого кота? – он ошарашенно посмотрел на меня.
- Про обыкновенного. На четырех лапах. И с хвостом.
- Причем здесь кот? – не понял Вадик.
- Сейчас поясню. Когда я учился в институте, а где я учился, ты знаешь… - Вадик попытался сострить, но я сделал ему отмашку рукой. – Так вот одна тетка-преподавательница попросила как-то рассказать о самой большой душевной травме в жизни каждого…
- И вы рассказали? – недоверчиво спросил Вадик.
- Некоторые рассказали…
- Вот идиоты, - хмыкнул Вадик.
- Может быть, людям было это нужно. С кем-то поговорить. Иногда ведь вообще не с кем…
- Ну, в принципе, всякое бывает, - согласился Вадик.
- Так вот. Одна девушка сказала, что самой большой ее душевной травмой была гибель любимого кота. Понимаешь, у нее было что-то с позвоночником, она ходила в корсете, после аварии, в которой погибли все ее родные…
- Охренеть, - встрял Вадик.
- Угу. Но она это пережила, а кота не смогла. Она говорила, что в детстве у нее совсем не было друзей, и она воспринимала этого кота, как близкого человека…
Вадик покрутил пальцем у виска.
- А потом его сбила машина, он лежал на асфальте и…
- Мы вроде пожрать пришли, - скривился Вадик.
- Странно слышать это от мента, - усмехнулся я.
- Во-первых, - Вадик важно поднял палец, - я не мент, а следак. Это разные вещи. Во-вторых, следаки, листающие заключения патологоанатома под гамбургер – это находка режиссеров. В-третьих, ты паскудно рассказываешь…
- Как? – удивился я.
- Ну, словно я сам все это видел. Кота, кишки его…
- Я про кишки ничего не говорил, - заметил я. – Короче, ты понял. Про родных она не парилась, а про кота – ага.
- Больная, - уверенно сказал Вадик.
- Почему сразу больная?.. Видишь ли, непроработанная травма…
- Тош, не грузи… - взвыл Вадик. – Ты с ней спал?
- Это все, что ты вынес из моего рассказа?
- Мне кажется, что спал, - авторитетно заявил Вадик. – Только вот я не пойму, причем здесь Лариска?
- Притом, что ничего мы не понимаем в мыслях и чувствах других людей, тебе этого не кажется?
Вадик смотрел на меня с состраданием.
- В твоих-то действительно. Хер что поймешь.
9
Я домывала в комнате пол, когда телефон зазвонил.
Несколько секунд я стояла неподвижно, напряженно вглядываясь в его матовый черный бок, потом осторожно сняла трубку.
- Евгения… - собеседник покашлял. – Женя, я хотел поинтересоваться, как у Вас дела? Вы живы?
- Раз я с Вами разговариваю, - заметила я, - стало быть, жива.
- Да… Действительно… - он замолчал, явно в смущении. – Это Антон Владимирович, - запоздало представился он. – Психиатр из районного…
- Я помню, - перебила я. – Это все?
- Ну, - замялся Антон Владимирович, - я собственно… Я хотел сказать, что, если Вы реально, - только реально! – почувствуете какую-то угрозу, то сразу звоните мне…
- Вам? – переспросила я. – А Вам-то зачем?
С тряпки, которую я сжимала в левой руке, капало на пол, и мне хотелось быстрее закончить разговор.
- Ну, - Антон Владимирович, казалось, пришел в совершенное замешательство, - у меня друг в милиции, я мог бы…
- Спасибо, - сказала я и положила трубку.
10
Я сидел под маминым портретом, набирался коньяком и корил себя за то, что набрал ее номер. О чем, интересно, я собирался с ней разговаривать?
Мама на портрете таинственно улыбалась в пространство. Говорили, что она предчувствовала свою смерть, но я в это не верил. Если можно предчувствовать смерть, то можно вообще все предчувствовать. В особенности, любовь.
Мне это казалось бредом.
Сам я не предчувствовал ничего.
Когда мне было 13, к отцу на юбилей пришли коллеги. И среди них была она. Я знал, что они встречаются. Знал, что у них все серьезно. Я понимал, что здоровый мужик 40 лет не может уйти в монастырь после смерти жены, даже и любимой.
Умом я все это осознавал. Но, когда она протянула мне руку, - «Познакомься, сынок (ради такого случая отец извлек из глубин памяти давно забытое слово), это Клара Сергеевна», - и я увидел, насколько она похожа на маму, почему-то именно эта ее похожесть причиняла мне самую сильную боль, я, не глядя в ее сторону, бросился прочь из дома.
Юбилей был сорван. Некоторое время гости, перебрасываясь шутками, искали меня по чердаку, причем голос отца становился все более мощным и звенящим, потом толпа удалилась, на всякий случай, навесив замок на выход.
Меня это не смущало. Можно было пройти по крыше до другого подъезда, и, замирая от ужаса, я так и сделал.
Спустившись, я сел на лавочку перед домом и приготовился ждать до тех пор, пока последний из них не уйдет.
Из открытого окна до меня доносилась музыка и звуки танца, но я знал, что отец все это время был черней тучи, и дома меня ждет нагоняй.
Вот это меня некоторым образом смущало.
Не нагоняй, а что с ним придется взаимодействовать.
Этого я вообще не умел. Мама как-то рассказала, как, преисполненная гордостью, она показала ему меня в роддоме. Он рассеянно кивнул и тут же пристроился на краю ее кровати, пересчитывать заново не сходящиеся результаты.
Она вышла последней. Я удивился, что она вообще вышла. Я иногда не являлся домой ночевать. Я сидел на чердаке, смотрел на звезды в слуховое окно и вспоминал, что о них рассказывали на уроке астрономии. Не помню, чтобы отец меня когда-нибудь искал.
Она подошла к лавочке, наклонилась, - на меня дохнул аромат каких-то головокружительно-терпких духов, - и сказала: «До свиданья, Антон».
Больше я ее никогда не видел.
11
- Ты из какой группы? – раздалось у меня над ухом.
Я испуганно отпрянула от расписания, которое разглядывала.
- Э… Я с вечернего, - нашлась я.
- То-то я смотрю, мне твое лицо незнакомо, - улыбнулся парень, заговоривший со мной. – Но тут расписание только для «дневников», ты тут ничего не найдешь.
- А… Да?.. – застигнутая врасплох, я не знала, как реагировать.
- Ну, да. Ваше возле кафедры висит, - он откровенно меня разглядывал, и мне захотелось забиться в какую-нибудь щель, как случалось всегда, когда я оказывалась в центре внимания.
- Я посмотрю, - пробормотала я, от волнения доставая из кармана пачку «Космоса» и начиная крутить ее в руках.
- Пойдем, покурим? – неверно истолковал он мой жест.
- А… Давай…- уже понимая, что мне не удастся улизнуть, я решила разузнать у неожиданного собеседника что-нибудь о нем.
- Как ты это говно куришь? – кивнул он на улице на «Космос».
- Да... Привыкла, - я кинула окурок в урну и потянулась за следующей сигаретой.
Мне нужно было что-то крутить в руках, как всегда, когда я общалась с людьми дольше одной минуты.
Парень посмотрел на меня уважительно.
- Ты что, в общаге живешь?
- Комнату снимаю, - тут я не соврала. – А у Вас Ковалевский читает? – перешла я к более волнующей меня теме.
Парень напряг чистый лоб.
- Саныч? А то! Всем уже колы понаставил… Сука он, скажи?..
- Ага. А чего-то он злой такой? – я попыталась обворожительно улыбнуться, Петр Кузьмич уверял, что моя улыбка способна растопить айсберг, хотя, вероятнее всего, он врал, чтобы быстрее получить доступ к желаемому. – Бабы что ли нет?
- Да хрен его знает, - парень пожал плечами. – Чудной он какой-то. Всегда культурный, вежливый. Всех на «вы»…
- А чем чудной-то? – удивилась я.
- Не знаю, мне вообще параллельно… - он ухмыльнулся. – Девчонки вот утверждали, что он гомик, бабами не интересуется…
12
Я лежал на диване, а Лариса ходила по комнате и рассказывала мне, во что я превращаю свою жизнь.
- Не понимаю, - возмущалась она, - почему ты забросил диссер? У тебя же было почти все готово?..
- Я же тебе сто раз уже говорил, - я провел рукой по глазам, стряхивая сонное оцепенение, в которое она всегда меня погружала. – Я посрался с Яблоковым, и он сделал мне козью морду…
- На Яблокове и вашей кафедре свет клином сошелся? – Лариса остановилась возле окна, свет из которого подчеркивал ее точеные формы.
Думаю, она прекрасно об этом знала.
- А где мне еще защищаться? – удивился я. – На дефектологии Урюпинского пединститута?
Лариса поморщилась.
- Не умничай, Шепелев. Не тупее тебя…
- Не сомневаюсь, - хмыкнул я, поднимая взгляд от ее колен выше.
- Меня, между прочим, единственную из группы… - взвилась Лариса, но я прервал ее жестом.
- Только не рассказывай сейчас вновь эту трогательную историю! Вам, девочкам, проще… - добавил я вполголоса.
Лариса размахнулась, чтобы треснуть меня по физиономии, и я перехватил ее руку. На секунду наши взгляды встретились.
- Зачем ты так, Тош?.. – с укоризной произнесла Лариса. – Потому что ты еще любишь меня?
Она усмехалась, призывно, завлекающе.
- Я никого не люблю, - сказал я, отворачиваясь к стенке.
- Хочешь, я тебе посуду помою? – переменила она тактику.
- Какую посуду?..
- Которая стоит у тебя в раковине…
- Я сам умею это делать.
- Так почему же ты не пользуешься своим умением? – поддразнила меня Лариса. – Как же с тобой сложно… - добавила она, вздыхая.
- Когда-то ты говорила, что со мной легко. И просто, - напомнил я. – И я надежный, как… - я не докончил.
- Может быть, и говорила, - пожала плечами Лариса. – Ну, и что с того?.. Все у тебя, ни как у людей. Не умеешь ты прощать, Тош…
- А это обязательное условие существование человека? – я даже сел на диване. – Реально, да?
- Понимаешь… - начала она.
- Нет, не понимаю. Это ты пойми: вот для тебя время, как домик станционного смотрителя. Через двадцать лет он будет на том же месте, что и сейчас. И через тридцать лет. И через 100. Смотритель к тому времени двинет кони, и его заменят другим. Но домик останется. А на самом деле время – это поезд. Поезд, проносящийся мимо станции на огромной скорости. И нельзя зайти дважды в один и тот же вагон…
- Это Лао Цзы сказал? – напряглась Лариса.
- Нет, - ответил я. – Это я сказал.
13
- У нас завтра контрольная у Ковалевского, - сказал мне Леха. – Блин, как же он достал…
- Домой поедешь? – поинтересовалась я. – Готовиться?
- Готовиться!.. – усмехнулся Леха. – Шпоры писать. Правда, у него хрен спишешь…
- Иди, - сказала я.
Мы сидели на лавочке около Горного. Солнце садилось, я с наслаждением ждала этого момента. Находиться долго без темных очков было мучительно.
- Слушай, Женька, - неожиданно оживился Леха. – У тебя ведь отдельная комната, да?
- Ну, - я достала сигарету из пачки, она почти закачивалась, нужно было купить новую.
- Так, может быть, к тебе поедем? – он задумчиво посмотрел на закат.
- Шпоры писать? – удивилась я.
- Да какие, нафиг!.. – Леха хлопнул ладонью по лавочке. – Блин, все-таки ты с прибабахом! Две недели встречаемся, и прикоснуться к себе не даешь. Все про Ковалевского да про Ковалевского… Втрескалась ты в него, что ли?
- Это ты про Ковалевского сказал, - напомнила я.
- Ну, и что?.. – он отмахнулся. – Знаешь, я так не привык. Бегать я, что ли, вокруг тебя должен?.. Другие вообще сразу дают… А тебя и в кино водил, и в кафешку, все без толку…
- Пусть другие-то и дают, - сказала я.
В душе у меня начала подниматься темная волна, я понимала, что еще минута, и она затопит все вокруг, оставив лишь ощущение ярости и желание бить, царапаться, кусаться, как было с Петром Кузьмичем, когда он до меня дотронулся…
Я усилием воли взяла себя в руки.
- Пойду я, Леша… Всего хорошего.
Он оторопело смотрел на меня.
- Ну, ты… Вообще… А знаешь, - лицо его вдруг стало злым и насмешливым, - между прочим, мне бабки заплатили, чтобы я вокруг тебя увивался. Стал бы я с такой дерганой связываться. Да и внешне-то ты на большого любителя…
14
Она плакала. О, боги, она снова плакала.
- Женя, - осторожно сказал я, - Вам точно не показалось?
- Как мне могло показаться?.. Он сам признался, что ему заплатили…
Я бы еще и в таком признался, если бы девушка, на которую я имел виды, столь явно демонстрировала свою неприязнь.
- Вероятно, он пошутил, - нейтральным тоном сообщил я.
- Так не шутят, - отрезала она.
Я вздохнул.
- Понимаете, Женя, мы ничего не можем инкриминировать этому Ковалевскому, - я почувствовал себя Перри Мейсоном, - Ну, и потом, честно говоря, если бы он реально хотел Вас убить, он бы давно это сделал. Зачем ему весь этот балаган? Вы же сами говорили, что родных у вас почти нет да и те, что есть, меньше всего озабочены Вашим благополучием… Простите, - подумав, добавил я.
- Антон Владимирович, - твердо сказала она. – Вы не понимаете…
Да уж, куда мне.
- Вы не понимаете, - продолжала она. – Он не из тех, кто любит причинять зло. Он причиняет его только в крайних случаях.
Я недоверчиво усмехнулся.
- Например, - Женя, словно, не чувствовала моего скепсиса, - он ни разу не ударил меня, ни разу не сорвался. Хотя я говорила ему… Разное. Однажды я вообще хотела его убить.
- Как? – я всерьез заинтересовался ее заявлением.
- Я научилась хорошо видеть в темноте. И, когда он спустился, я ударила его ногой по… Ну, вы понимаете... А потом я побежала вверх по лестнице. Я хотела закрыть его и бросить умирать. За все, что он со мной сделал…
- Он бы мог вызвать по мобильному помощь, - хмыкнул я.
- Да. Но я об этом не подумала. Я хотела одного, чтобы он сдох… Но он настиг меня на первой же ступеньке. Он мог меня избить, но он этого не сделал. Он меня просто усыпил...
15
Лариса училась на параллельном потоке. У нее была почти не существующая юбка, заставлявшая ни одного парня с курса удаляться в укромное местечко, после того, как она стирала с доски перед лекцией.
Еще у нее никогда не было конспектов, во всяком случае, у меня она одалживала тетрадки абсолютно по всем предметам, периодически забывая их в общежитии, куда за ними приходилось тащиться.
В один из таких приездов между нами все и случилось.
Я не был наивным юнцом, смотрящим на мир сквозь розовые очки, но мне реально казалось, что она ко мне что-то испытывает.
Она никогда не высмеивала мою неловкость, неопытность в теме взаимоотношения полов, столь волнительной для каждого студента, хотя, кроме того, что я был безусловным отличником, никаких особых достоинств моя скромная персона не предполагала.
Этот же вопрос Ларису волновал меньше всего, она и сама неплохо училась.
Однажды я приехал в общежитие под НГ в незапланированное время.
Шла пьянка. Лариса стояла на лестнице с Витькой Колосовым, у них был общий научный руководитель. Невидимый за поворотом коридора, я прислушался.
- Зачем тебе Шепелев?.. – вопрошал Витька, судя по голосу, уже изрядно набравшийся. – Он же ботан, со скуки помрешь…
- Ничего ты не понимаешь, - Лариса пьяно хихикнула. – С ним просто и легко. Он не изводит сценами ревности, - судя по звуку, они поцеловались. – И он надежный. Как шлагбаум на переезде…
«Шлагбаума» я не вынес.
На улице мне в глаза ударила снежная крупка, потекли слезы, и некоторое время я стоял, моргая. Потом в моем кармане зазвонил телефон.
Яблоков сообщал, что он приболел, но, впрочем, сможет принять меня на дому, ежели мне это угодно.
В тот момент мне хотелось оказаться хоть на краю света, только подальше от общаги…
Когда я добрался в Бескудниково, уже смеркалось.
Яблоков лежал на кушетке, как мумия, укутанный пледом и прихлебывал чай с лимоном из граненого стакана.
- Проходите, не стесняйтесь, Антон, - хрипло провозгласил он. – Можете поставить чайник, на улице, как я понимаю, жуткая погода…
В принципе в этом не было ничего особенного: научные руководители иногда принимали аспирантов на дому, попутно они припахивали их для какой-нибудь погрузочно-вспомогательной работы.
- Вы знаете, Антон, - Яблоков разложил перед собой листы с новыми данными. – Вы мне нравитесь. Вы совершенно не похожи на эту современную молодежь: все они шумные, горластые, так и норовят отпихнуть друг друга, чтобы зацапать кусок как можно жирнее…
Я сконфуженно молчал. Я всегда терялся, когда меня начинали хвалить.
- Ну, и потом, - продолжал Яблоков, и его восковое лицо чуть зарумянилось, - как вы, наверное, понимаете, вы мне нравитесь и в другом смысле…
- Что? – сказал я деревянным голосом, чувствуя, как от моих внутренностей медленно отливает кровь.
- Мне казалось, - в тоне Яблокова почувствовалась чуть заметная обида, - что вопрос моей ориентации уже достаточно долгое время не является секретом… Во всяком случае у нас на кафедре.
Я смотрел на него, ощущая единственное желание: вырвать мои листы из его пальцев и со скоростью света валить из этого гостеприимного дома…
- Какая мерзость!.. – вырвалось у меня.
Яблоков приподнялся на кушетке.
- Вот уж никогда, Антон, не мог заподозрить в вас гомофоба…
- Да я…
Я с ужасом почувствовал, как меня начинает трясти. На кафедре все знали, Боже…
- Зачем же вы тогда так хотели попасть под мое руководство? – искренне удивился Яблоков. – У меня ведь непростая тема. Травмы… Неблагодарная тема… Такие больные обычно ненавидят врачей, которые с ними работают…
«Затем, что не мог понять, почему я так и не смог пережить ее смерть, - хотелось крикнуть мне, - смерть человека, которому, по большому счету, было наплевать на меня. Которого интересовала только она сама. Ее чувства, ее переживания. Роли, которые она играла. Человека, чьи крупицы внимания я жадно ловил горстями и никак не мог нажраться…»
Сказал же я следующее:
- А мне хотелось вывести вас на чистую воду. Вон, видите, - я ткнул наугад одно из окон, напротив, - в том доме мой друг с видеокамерой. Вы бы начали ко мне приставать, а он бы вас щелкнул. И в местную многотиражку, - я нервно хихикнул.
Кровь медленно начала отливать у Яблокова от лица.
- Негодяй…
На улице я поднял голову на звук открывающейся форточки. На голову мне спланировали белые листы диссертации…
16
В подъезде не горит свет.
Я поднимаюсь на свой этаж.
Достаю ключ, чтобы вложить в замочную скважину: хозяйка глуховата.
И вдруг чувствую, за спиной, кто-то стоит.
Я чувствую его дыхание, шелест его одежды.
Я медленно утапливаю ключ.
Он поворачивается с ужасающим скрежетом.
Некто ждет.
17
- Тошка, - поморщился Вадик, - ты паришь мне мозг какой-то несусветной чушью. На этого Ковалевского ничего нет. Даже административных правонарушений. Даже штрафа за парковку в неположенном месте. Этот чувак чист, как утренний туман.
- Спасибо, - сказал я.
- Кто он тебе? – поинтересовался Вадик. – Сват, брат?
- Знакомый, - уклонился я. – Подозрительный.
- Не давай ему денег в долг, - рассмеялся Вадик. – А так, мы все подозрительные. Ты, думаешь, не подозрительный?..
- Подозрительный, - согласился я.
- Лариска пропилила мне череп, - признался Вадик. – Она хочет, чтобы ты к ней вернулся…
- А ты тут причем? – удивился я.
- Вот именно… Все-таки я тебя не понимаю. Такая баба, сама вешается… Ну, подумаешь, загуляла. С кем не бывает. Дал пару раз в репу, и живите дальше…
- Ты б так и сделал, если бы Катя тебе изменила? – спросил я.
- Я б ей изменил! – возмутился Вадик.
- Ну, а все же? Дал бы в репу, и тема была бы исчерпана?
- Ну, как бы да… - Вадик с подозрением посмотрел на меня. – А что тут?..
- Смотри, - я потер пальцами виски, сосредотачиваясь. – Ты живешь с Катей много лет…
- Да каких много, ты же знаешь, 5 месяцев!..
- Отстань… Ты слушай: ты живешь с ней много лет, и вдруг ты уезжаешь в командировку. В далекую. Например, во Владивосток… Ты меня слушаешь? – строго спросил я.
- Ну, типа… - на лице Вадика отразилась заметная скука.
- Так вот. Ты уезжаешь во Владивосток и там думаешь о ней…
- Если других нет, - хмыкнул Вадик.
- Не перебивай… Ты думаешь о ней, ты ее хочешь, у тебя уже из ушей течет…
Вадик заржал.
- И ты представляешь себе, как вернешься в свою квартиру, обнимешь ее, и вы пойдете…
- Подожди, - перебил Вадик, - так она мне за много лет надоест.
- Не надоест, - уверенно оборвал я, - потому что в душе ты однолюб и романтик, хоть и тщательно это скрываешь, - он сверкнул на меня глазом, но перебивать не стал. – И вот ты приезжаешь домой, открываешь дверь, а там стоят чужие ботинки, а в спальне на постельном белье, которое ты купил ей на восьмое марта, храпит Коновалов из 3-го батальона, пьяный и довольный удачно проведенным временем… Что ты делаешь, а Вадик? Только быстро.
- Убью, суку…
Я поднял вверх указательный палец.
- Вот так вот.
18
Я завариваю себе чай и доливаю портвейном, который попросила у хозяйки.
Меня так колотило, что она не смогла мне отказать.
«С женихом, что ли, поцапалась?»
С женихом…
Я пью чай крупными глотками, постепенно приходя в себя.
Он стоял.
Он стоял за спиной.
Я медленно повернула голову.
19
- Женя, - устало сказал я. – Ну, это уже ни в какие ворота не лезет. Значит, Вы говорите, в подъезде кто-то был? А потом куда он делся? Дематериализовался? Или его расстреляли из бластеров космические пришельцы?
Она молчала, перекладывая из ладони в ладонь неизменную сигаретную пачку.
- Женя, - продолжал я, - Вы не хотите попить что-нибудь сильнее валерьянки? Например, афабазол. Он не дорогой…
- Вы не понимаете, - Женя подняла на меня голову, глаза у нее были сухие, и то хлеб, - когда я говорю, что у меня нет денег, это означает, что у меня их совсем нет. Т.е. вообще. Я получаю 15 тысяч. Комната, которую я снимаю, стоит 10. Иногда я не ем по несколько дней. А нужно еще одеваться…
Я подавлено молчал.
- Я понимаю, Антон Владимирович, - сказала она, - я Вам надоела…
- Это моя работа…
- Просто у меня никого нет, - продолжала она, не слыша меня, - вообще никого. Когда люди говорят, что у них никого нет, они обычно имеют в виду, что нет тех, кто их поймет… Но, по любому, есть люди, которые придут, если они будут подыхать. Ко мне – нет. Меня просто сбросят в сточную канаву, а потом похоронят за государственный счет…
По идее, она должна была заплакать, но отчего-то этого не сделала.
- Вы могли бы купить афабазол вместо этой дряни, - я кивнул на сигаретную пачку.
- Вы тоже курите! – резко бросила Женя.
- Я же не девушка, - попытался перевести разговор в шутку я.
- Я не могу не курить, сигареты прочищают мне мозг…
- Ничего они Вам не прочищают!.. – разозлился я. – Если бы они Вам что-то прочистили, Вы попытались бы найти другую работу, более высокооплачиваемую, чем труд уборщицы…
- Я же говорила, что меня никуда не берут…
- Потому что Вы не можете общаться с людьми, - закончил я. – Но со мной же Вы общаетесь? А Женя?..
- Вы не пристаете ко мне, - она достала сигарету и зажала ее между пальцами.
- А к Вам все пристают? – удивился я. – Все-все?
- Не все… Но они смотрят… Они разглядывают… Палятся… Пожирают глазами… Я чувствую это…
- Даже женщины?
- Нет. Но женщины тоже смотрят. Осуждающе… С ненавистью… С отвращением… Я все время это чувствую…
- А рентген Вы не чувствуете?.. – поинтересовался я.
- Что?!
Она швырнула пачку на мой стол, сшибив календарь. Глаза у нее горели лихорадочным блеском.
- Рентген не чувствуете?.. – промямлил я. – А то я слышал, некоторые чувствуют…
Первый раз за все наши диалоги я подумал, что она может быть опасна.
Вероятно, все-таки МДП…
- Вы издеваетесь надо мной, Антон Владимирович? – в ярости сказала Женя. – Вам за это платят, чтобы Вы издевались над нами?..
- Над кем это «вами»?..
- Над сумасшедшими! – Женя произнесла это слово почти с гордостью.
- Вы не сумасшедшая!
- Да?..
- Вы не сумасшедшая, - теперь я тоже завелся. – Вам просто это нравится – быть сумасшедшей. Вам нравится привлекать к себе внимание. Вам нравится, чтобы вас жалели. Чтобы думали о вас. Чтобы защищали от неведомой опасности. Которую, - я абсолютно уверен в этом, - вы тоже выдумали. Чтобы стать интересной… Признайтесь, Женя, ведь это так?..
- Нет! – выкрикнула она.
- Вам хочется произвести на меня впечатление, - продолжал я. – Чисто по-женски. Но вам это не удается, поэтому вы…
- Замолчите!
- А вы ударьте меня, Женя, - я откинулся на спинку стула. – Давайте, бейте. Вы же поступили так с ним. Вы даже хотели убить его. Что же вас сдерживает сейчас?..
«Меня нужно дисквалифицировать», - тоскливо подумал я.
- Я не хочу…
- Нет, вы хотите!.. Вы хотите меня ударить, я же вижу… Так давайте, не сдерживайтесь! Вы же полностью в моей власти. Я сейчас напишу, что вам показана срочная госпитализация… И вас увезут в больницу и будут…
- Я уже была там, не сдохла…
- Еще полежите… Где Вы были, в Ганнушкина, не так ли?
Я закурил собственную сигарету.
Если бы Мария Васильевна видела эту сцену, я бы уже здесь не работал…
- Вчера в подъезде стоял человек. Я его чувствовала. Потом он куда-то делся, - отчеканила Женя. – Все. Можете выписывать направление на госпитализацию.
20
Петр Кузьмич был слесарем из ЖЭКа, где я работала диспетчером.
Лет ему было около 45. Сначала он провожал меня до дома, потом вызвался починить вечно текший у хозяйки кран, потом…
Про «потом» мне вспоминать не хочется.
Однажды он заявился ко мне с тортом. Мы пили чай на кухне, хозяйка быстро ушла, и мы остались одни. И он начал расстегивать на мне блузку.
Он успел справиться всего с одной пуговицей, когда я вцепилась ему в лицо…
Сегодня мне этого не хотелось.
Напротив, мне хотелось его обнять.
Есть такой синдром. Когда человек привязывается к тому, кто причиняет ему боль.
Потому что в его лице человек причиняет боль себе самому…
21
- Астафьев, - важно ответил Вадик.
- Слушай, - сказал я вместо приветствия, - ты хорошо знал Соколова?
- Тошка! – взвыл Вадик. – Ты заманал уже своими тайнами! Пуаро из тебя хреновый, если что. Кто такой Соколов?..
- Это психиатр, на чье место ты меня устроил…
- Я не устраивал тебя ни на чье место! – возмутился Вадик. – Просто эти товарищи регулярно компостировали мозг, что у них некому работать, поэтому они годами поворачиваются…
- Т.е. ты вообще не знал Соколова? – уточнил я.
- От слова «совсем»! – рявкнул Вадик. – Короче, - впрочем, тут же смягчился он, - это, пошли, пожрем, может, я что и вспомню…
- А Катя? – удивился я.
- Кати больше нет… - горестно вздохнул Вадик.
- Надеюсь, тебя за это не посадят?.. – поинтересовался я.
Мы встретились в «тошниловке» возле его работы.
- Она сказала, что ей надоело, что меня вечно нет дома… - пожаловался Вадик, разливая по 50 грамм. – И ушла… К маме… - зачем-то пояснил он.
- Хорошо хоть, не к Коновалову из 3-го батальона, - хмыкнул я.
Вадик с интересом посмотрел на меня.
- Вообще, ты большая сука, Шепелев…
- Знаю, - перебил я. – Мне часто рассказывают. Как ты думаешь, почему Соколов ее принимал вне очереди?
- Кого? – оторопел Вадик.
- Мою пациентку!.. Про которую я сейчас полчаса распинался. Или ты думал о Кате?..
Он пожал плечами.
- Откуда же я знаю?
- Ты любил читать в детстве детективы…
- Да. Но в жизни все не так. В жизни тупо режут друг друга из-за дозы…
- Подсказываю: она не была его любовницей… - сказал я.
- Ты спросил?
- Да.
- Нехило, - уважительно произнес Вадик. – Везет Вам, мозго…м, сразу все про всех можно выяснить, и никто не обидится. А тут, крутись…
- Маленькая поправочка. Они иногда врут. Даже часто.
- Что ты хочешь от меня? – Вадик долил в стаканы. – Досье уже на Соколова?..
- Я хочу понять…
- Ну, это да, - усмехнулся Вадик. – Это тема. Все уже домой убежали, один Шепелев вокруг пробирок ходит, дознается…
- Я вообще-то себе этим на хлеб зарабатываю! – я выпил водку и крутанул стакан пальцем. – Я никак не могу поставить ей диагноз…
- Это так важно?
- Да! Понимаешь, по улице спокойно ходит урод, который ворует школьниц, прячет их в подвал, систематически насилует, и всем похрен…
- Не похрен, а не могут поймать, - поправил Вадик.
- Да не ловит его никто! Потому что везде сидят такие же, как я, которые считают, что они, его жертвы, несут херню…
- Причем здесь Соколов? – поинтересовался Вадик.
- Притом, что по ходу дела он ей верил…
22
Мамина фотка начинает двигаться.
Это оттого, что я слишком пристально на нее смотрю.
Если успокоиться, все встанет на место.
Успокоиться…
Надо успокоиться.
Дверь закрыта на щеколду.
Ее сложно взломать бесшумно, если учесть, что есть еще первый замок.
Но как же страшно.
Как же страшно.
Как страшно…
Господи.
23
- Я от Вас сам скоро в сумасшедший дом попаду! – в сердцах бросил я. – Куда Вы хотите приехать?..
- К Вам… - сейчас она не плакала, она выла в трубку, как пойманная в капкан лисица.
- Куда ко мне? – взбесился я. – Я через 5 минут закрываю кабинет. Ко мне домой?..
- Куда угодно… - прорыдала она. – Я не могу сесть на кровать, так мне страшно… Меня ноги не слушаются…
- Так бывает, - бодро пояснил я. – Выпейте успокоительное. Любое. Лучше сильное. Займите у кого-нибудь денег…
- У кого?!
- Хотя бы у меня… Диктуйте адрес, я к Вам заеду…
Она замялась.
- Хозяйка… Она запрещает водить мужчин…
- Я к Вам не любовью занимать еду, - рявкнул я. – Диктуйте!..
Три раза она сбивалась, в итоге объяснила из рук вон плохо, потому что, добираясь до ее дома, я долго блуждал между какими-то котлованами.
Тут и нормальный-то человек испугается…
- Антон Владимирович! – она вцепилась в меня обеими руками. – Я уж думала…
- Что меня волки съели? – ехидно ответил я, оглядываясь, куда бы присесть.
Присесть было некуда.
- Я Вам купил поесть, - небрежно сообщил я. – Держите пакет…
Она вытащила продукты и разложила их на тумбочке, как в больнице.
- В этом доме есть холодильник? – поинтересовался я. – И стул?
- Холодильник?.. – Женя рассеянно обвела взглядом комнату и, не обнаружив искомого, сообщила. – Он у хозяйки, в кухне… Стула нет…
Она села на кровать и обвила руками колени.
- Куда я могу примоститься? – раздраженно поинтересовался я.
- Сюда… - она немного подвинулась.
- Вы не прикончите меня ледорубом?..
- Ледорубом? – она удивленно посмотрела на меня, глаза у нее были круглые и обиженные. – Нет…
- Чего Вы на этот раз испугались? – впервые после Ларисы я почувствовал волнение.
- Веревка…
- Что за веревка?.. – я кивнул на тумбочку. – Вы могли бы поставить чай? Я как бы сегодня не ужинал… И, собственно, не обедал… Больных много, осень…
- Я боюсь выходить на кухню…
- Понял, - обреченно вздохнул я. – Женя, Вы уже большая девочка, нужно бороться со своими страхами…
- Если бы я могла это сделать, то не состояла бы на учете, - резонно заметила она.
- Вы говорили: веревка… - я немного отодвинулся от нее, борясь с искушением.
Неужели, она вообще ничего не замечает?..
- Веревка была протянута посреди лестницы. В темноте…
- Вы за нее запнулись?
- Нет, я ее увидела…
- А, - сказал я, - ну, конечно. Тогда не резонно.
- Что?..
- Протягивать что-то, чтобы Вы его увидели…
- Он хотел меня напугать…
- Ему это удалось… - поморщился я.
Наверное, это дети, балуясь, повесили.
- Я только сейчас немного успокоилась, - призналась она. – Когда вы пришли…
- Вы не дойдете до кухни, раз так? – попросил я. – В глотке пересохло… И потом, колбасу нужно убрать в холодильник, она испортится…
- Я думала, вы не приедете, - не в тему сказала Женя.
Я тоже так думал.
- Я обычно отвечаю за базар, - пробормотал я.
«Надежный, как шлагбаум на переезде»…
- Вы скоро уйдете? – она с тоской заглянула мне в глаза.
Я мог бы остаться…
- Вы не представляете, как это, - Женя потянулась за сигаретной пачкой, но я отодвинул ее в сторону, - когда ты четыре года просидел в темноте. В тишине. В одиночестве. Без всякой надежды…
- Я 24 года провел в таких неблагоприятных условиях, - усмехнулся я.
- Как это? – окно в ее комнате было занавешено, отчего казалось, что мы в церкви. Или склепе.
- Никак.
- Я рассказывала вам про маму? – продолжала Женя.
Иисусе.
- Можно, я сам поставлю чайник? – попросил я.
- Не знаю… Мама умерла, через две недели после того, как я пропала… От сердечного приступа. Понимаете, когда я там сидела, меня поддерживала только мысль, что она меня ищет. Она бы все сделала, чтобы меня найти… А она умерла. И квартира досталась тетке. А та меня вышвырнула.
- Вы могли бы подать в суд, - возмутился я.
- У меня из всех документов была только справка…
- Из Ганнушкина? – грустно усмехнулся я.
- Из подмосковной больницы. Меня же нашли возле Егорьевска…
- М-да, - сказал я.
Против воли я увидел яркую красочную картинку: девочка с нотной папкой под мышкой заходит в арку. В косых лучах света отражаются пылинки, вздымаемые проезжающей мимо машиной. Мужчина выходит из нее, не закрыв двери. Девочка занята своими мыслями, губы у нее шевелятся, она повторяет заданное на дом сольфеджио. Мужчина набрасывает ей на лицо тряпку, пропитанную…
- Не уходи, - прошептала Женя, - не уходи. Если хочешь, я готова…
Если хочешь. Какая прелесть.
- Я тебя просто умоляю, - в тон ей прошептал я, - поставь ты гребанный чайник. Я хочу, наконец, поесть…
24
Я смотрю, как он дышит во сне.
Наверное, это было хорошо…
Наверное, это правильно, когда тебе кто-то нравится.
Наверное…
Я провожу пальцем по его щеке. Он спит.
Я хочу, чтобы он был со мной всегда. Все время. Каждую минуту.
Я понимаю, что это невозможно…
У него есть своя жизнь, возможно, женщина.
Я так хочу, чтобы он был со мной…
Я могла бы забрать все боль, что я в нем чувствую.
Во мне столько боли, что еще одна ничего не изменит…
«Ты не случайно встретила этого человека, - говорил мне Михаил Иванович, - рано или поздно тот, кто может отдать, напарывается на того, кто хотел бы взять…»
25
- Антон, поди сюда, - отец разложил на кровати вельветовый пиджак.
Даже издали было видно, что он фирменный и, наверняка, дорогой.
- Примерь.
Я напялил на себя обновку и матадорски крутанулся перед зеркалом.
Отец ждал. В его глазах явственно читалась надежда.
- Ну, что? – наконец, спросил он. – Подходит? В Швеции купил по случаю…
Я пожал плечами:
- Ничего так. Только вот чего-то не хватает… Наверное, покрывала. И ленточки…
- Как?.. – вопросительно посмотрел на меня отец.
- Я в плане, что в гробу я в нем красиво буду смотреться…
Отец тяжело вдохнул.
- Не подошло, значит… А я, дурак, полдня угрохал, до этого магазина добирался…
- Не, - успокоил его я, - когда я стану старенький и буду носить вставную челюсть, - я дурашливо пошамкал, - он будет мне в самый раз. Подружки твои, поди, выбирали?.. – усмехнулся я.
- Наверное, Антон, - трагически заявил отец, - людям с тобой очень сложно…
- Наверное, - не стал спорить я, снимая пиджак и расправляя его на кровати, как на продажу.
- Я всегда так надеялся, - признался он, - что тебе все же удастся найти со мной общий язык…
- Мне удастся?.. – ухмыльнулся я.
- Наверное, я не правильно выразился… Но ты же все понял, - с неудовольствием произнес отец.
- Нет! – взвился я. – Ты выразился совершенно правильно. Именно я должен был найти общий язык, не ты!.. Я должен был!.. А знаешь ли ты, что это невозможно? Что дети никогда не смогут найти общий язык с родителями, потому что именно они тащат на себе груз проекций, навешанных теми?.. И постепенно становятся такими, какими родители их видят?..
- Что меня больше всегда раздражало в тебе, Антон, так это твое непрерывное умничанье…
- Владимир Анатольевич! – я выпрямился. – Вообще-то я врач-психиатр. И мое умничание, как ты выразился, есть неотъемлемая составляющая моей профессии, так сказать!..
- Ты знаешь, Антон, - ни к селу, ни к городу сообщил отец, - что в моей жизни была женщина, которая была мне очень дорога?..
- И звали ее, разумеется, не Наталья Степановна? – усмехнулся я.
- До уровня Натальи Степановны еще нужно было дотянуться… - тоже усмехнулся отец.
- Да, - признался я.
- Я встретился с ней на симпозиуме, - глухо произнес он. – Это она выбирала тебе пиджак…
- Она еще не старая? – оживился я. – Может быть, мне самому ее рассмотреть?..
Отец продолжал:
- Мы могли бы быть счастливы… Но она сказала тогда, что не хочет, чтобы мальчик страдал… Мальчик… Лучше, когда другие страдают…
- Разумеется, это я виноват, в том, что вы расстались? – уточнил я.
- Ну, а кто, Антон?..
- Слушай, - предложил я. – А давай, обвини меня вообще во всем: в дожде, в снеге, в граде, в наводнении… Валите все на меня, я один виноват!.. В том, что ваши жены-ведьмы. В том, что гады-соседи засунули вам в вентиляционную шахту летучую мышь, и она скребет там когтями, мешая вам уснуть. В том, что тетя Маня с почты – высший вампир, а дворник – засланец Пентагона!.. Я отвечаю за все, а то нет!..
- С твоими нервами, Антон, тебе не в психиатры было идти, - с достоинством произнес отец.
- С моими нервами все нормально! – продолжал распаляться я. – Я непоколебим, как великая китайская стена. Да вы, спокойные, уверенные, хладнокровные люди, вы бы и сотой доли не осилили того, что я каждый день выслушиваю, вы свалили бы из этого заведения в первый же день, теряя тапочки!.. Например, - шел я дальше, заметив, что первый раз в жизни он меня, кажется, слушает, - сегодня утром один мальчишка рассказал мне, что он хочет трахнуть своего шестилетнего брата. А потом повесить его в туалете!.. И я полтора часа, - а! – выслушивал в деталях реализацию этого грандиозного плана!..
- Зачем же ты слушаешь такое?! – вырвалось у отца.
- Зачем? А затем, что, если я не буду его слушать, он выйдет на улицу и реально кого-нибудь трахнет. Или убьет! А ко мне потом придут и скажут: «Шепелев! Поч-ч-чему Кондрашев не был помещен в стационар?!»…
- А почему, Антон?..
- А потому, что он уже был в стационаре. Два раза. И после последнего он решил, что ему нужно трахнуть братца. А первый раз он оказался там, потому что раскокал мамин любимый сервиз!.. Сервиз ей был важнее ребенка, понимаешь, нет?.. И люди, которых самих нужно бы пару лет подержать на цепи, поставили ему гробовой диагноз, я не буду умничать, повторяя его…
- Не надо все принимать так близко к сердцу, Антон, - сухо сказал отец.
- Да я не принимаю! Мне вообще, по большом счету, параллельны и Кондрашев, и эта девчонка с ее маньяком, - отец удивленно взглянул на меня, но я отмахнулся. – Просто, нельзя каждый день ходить по улице и пинать кирпичи, ни разу не попытавшись переложить их на другое место…
26
- Девушка! – попросил Ковалевский. – Вы могли бы мыть чуть быстрее? У меня сейчас лекция. Простите, но вы уже минут 10 трете на этом месте…
Швабра, казалось, весила тонну. Я с трудом водила ей по линолеуму. В ушах словно жужжал рой потревоженных пчел.
На мне темные очки. На голове косынка, которой я всегда прибираю волосы. Рабочий халат. Скорее всего, он вообще не понимает, что это я. Только не поворачиваться…
Ковалевский страдальчески поморщился, я заметила это краем глаза, и сел за стол, проверять студенческие работы.
Мужчина средних лет. Благородная седина, очки. Спокойствие и уверенность.
В дверь начали заглядывать студенты. Я заметила среди них Леху и начала мыть с удесятеренным усилием, хотя руки казались мне посторонними предметами.
- Здравствуйте, Виктор Павлович! – раздался звонкий девичий голос совсем рядом.
Меня обходили с обеих сторон, стараясь не испачкаться о грязную тряпку.
Ковалевский рассеянно кивал на приветствия.
Его голос.
Тот же голос.
«Зина, я купил им медведя, как они хотели…»
Голос, который я узнала бы из тысячи.
Кто-то толкнул меня, и косынка сползла мне на лицо. На передних партах перебрасывались шутками.
Ковалевский проверял работы…
Я домыла и тихо вышла за дверь.
27
Я взмахнул перед сонным охранником аспирантским билетом медицинского института.
Он даже не взглянул в мою сторону.
Около аудитории толпился народ. Я остановился около двери и начал ждать.
Он вышел минут через 10, за ним тащилась размалеванная девица, тянущая на одной ноте: «Ви-и-иктор Павлович! Ну, можно я пересдам?!»
Ковалевский отрицательно покачал головой.
Я вышел вперед.
- Здравствуйте.
Он коротко кивнул, намереваясь пройти.
- Виктор Павлович, на 5 минут…
- Вы с какого потока? – недовольно проговорил Ковалевский, уже окружаемый двоечниками.
- Я не с потока, - пояснил я, лучезарно улыбаясь, - у меня к вам дело. На 100 миллионов.
- Ну, раз на сто миллионов, - неожиданно усмехнулся Ковалевский, - давайте отойдем.
Мы вышли на лестничную площадку.
- Вы, конечно, будете просить о пересдаче для Вашей девушки? – поинтересовался он, доставая «Мальборо». – Которая весь семестр загорала с вами в Коктебейле?..
Я дал ему прикурить.
- Не угадали. Я хотел нанять репетитора. Для племянника.
Ковалевский слегка приподнял брови.
- Откуда Вы осведомлены о том, что я занимаюсь репетиторством?
- Земля слухами полнится, Виктор Павлович…
- Если так, то вы, вероятно, в курсе, что я много беру. Но об этом, вероятно, следует говорить с родителями мальчика…
- Они очень заняты и просили меня все вопросы обсудить с Вами…
- А вы, стало быть, не очень заняты? – Ковалевский выпустил трубу сизого дыма.
- У меня сейчас нет приема, - пояснил я. – Я работаю психиатром. В ПНД.
Ковалевский воспринял эту информацию с олимпийским спокойствием.
- Повторяю, это обойдется Вам дорого, - он назвал сумму. - Сразу ориентируйтесь. Я не очень люблю работать с детьми, со старшекурсниками проще, они привыкли хоть что-то делать. А дети – неподатливый материал, в особенности, мальчики…
Да, Виктор Павлович?
Я смотрел на его лицо. Оно ничего не выражало.
- Скажите, - спросил я, - а у вас есть дети?
- Это еще зачем вам знать? – впервые занервничал Ковалевский.
- Ну… Мой племянник – трудный подросток…
- Ох, уж эти современные дети, - поморщился он. – У меня две дочери, молодой человек… И я их не балую так, чтобы потом им пришлось нанимать репетиторов…
28
- Он напрягся один раз, - сказал он, - когда я спросил про детей. Ну, извини, вопрос достаточно бестактный…
- У него совсем маленькие дети, - сказала я.
- Почему ты так думаешь?
- Он говорил по телефону, что купил им медведя…
По его лицу я видела, что он мне не верит.
- Понимаешь, Женя, - он взял мои руки в свои, - он выглядит, как совершенно обычный обыватель. Ну, я все-таки что-то в этом понимаю. Совершенно естественные рефлексы. Не пытается казаться лучше, чем он есть. Дает частные уроки. Прозрачно намекал, что не откажется и от взятки. Так не бывает. Абсолютно не похоже, что он держит в подвале какую-нибудь несчастную в данный момент…
- Бывает, - перебила я. – Может быть, он никого в данный момент не держит. Они иногда успокаиваются, я читала про это…
- Я тоже про это читал, - с достоинством произнес Антон.
- Ты жалеешь? – вполголоса спросила я.
- Жалею о чем?..
- О том, что переспал со мной?..
29
- Вообще это логично, Тош, - сказал Вадик. – Реально, не могла же она быть одна крайняя. Должны, по идее, быть другие бабы… Но это глухо, тупик. Ты знаешь, сколько баб пропадает регулярно?..
- В Егорьевском районе? – поинтересовался я. – Не могла же она пройти 100 километров, после того, как он ее выпустил?..
- А, кстати, - заинтересовался Вадик. – На хрен он ее выпустил? Что пишут об этом в умных книжках?..
- В умных книжках пишут, что бывают разные ситуации. Кто-то мог спугнуть его. Выйти на его убежище. Тогда логично было бы ее отпустить…
- Или убить, - хмыкнул Вадик.
- По Ковалевскому не скажешь, что он способен убить человека, - возразил я.
- А насиловать он мог?.. – недоверчиво спросил Вадик.
- А насиловать он мог, - ответил я. – Но это не так-то просто, хлопнуть того, к кому ты таскался 4 года. Они тоже привязываются. Как к любимой игрушке. Достаточно сложно уничтожить любимую игрушку…
- А, если она перестает быть любимой? – поинтересовался Вадик.
- Слушай, - я хлопнул себя по лбу. – Ты вот прав сейчас! Если она перестает быть любимой… Он же ее не просто отпустил. Он вывез ее в лес. Или они там и находились, хрен знает. Но он же не оставил ее на обочине шоссе. Чтобы ее нашли… Он бросил ее посреди леса. Она ничего не видела после 4 лет в темноте, она и сейчас-то плохо видит, а тогда вообще… Она шла, по ее ощущениям, дня три… Солнце, сказала она, вставало и садилось, делалось то светлее, то темнее… Если бы ее не нашли грибники, она бы там копыта отбросила… Он не может убить человека, но он может сделать так, чтобы он умер сам… Она ему просто надоела…
- Это приближает нас к разгадке? – спросил Вадик.
- Ни на децл, - грустно ответил я.
30
Он больше не придет…
Врачи не должны спать с пациентами, это нарушение профессиональной этики.
Он не придет, и я останусь одна.
Как всегда, одна…
Я не хочу быть одна, не могу быть одна, после того, как я поняла, как это: кто-то рядом.
Кто-то, кого ты можешь обнять за шею, к кому можешь прижаться…
Кто-то, кто может дать тебе покой, и кому покой можешь дать ты.
Если он не придет, я этого не вынесу…
31
- Мне нужна машина, - сказал я отцу.
- Зачем?
Он читал за завтраком новости в воскресной газете.
- Нужно кое-куда съездить, по работе, - уклонился я.
- Твоя работа связана с командировками? – отец и не подумал отложить газету в сторону. – В выходные дни? Кто бы мог подумать…
- Хорошо, - начал злиться я. – Вадик пригласил меня в свой новый коттедж, который он отгрохал на Рублево-Успенском на деньги налогоплательщиков, и, сам понимаешь, не могу же я появиться там, сойдя с общественного транспорта. Пацаны не заценят…
- Бери, - равнодушно сказал отец.
Я долго колесил по Егорьевскому району, пока не наткнулся на, похоже, нужное место.
Территория заброшенного завода. Остовы кирпичных зданий, чавкающий под ногами размытый осенней непогодой песок. Я прошелся между бывшими корпусами, ловя себя на нехорошей мысли, что, если меня здесь порешат, искать будут долго… И не факт, что вообще обнаружат.
Прямо передо мной из земли выпирала огромная чугунная крышка. Я потянул ее на себя и, к моему удивлению, она легко поддалась, открывая темную шахту с ржавой металлической лестницей, ведущей в никуда.
Я встал на первую ступеньку, она казалась достаточно крепкой.
Последние ступеньки терялись во тьме. Свет от мобильника не достигал дна. Я бросил вниз монетку, найденную в кармане
Она практически сразу со звоном ударилась обо что-то твердое. Я сделал шаг вниз, на землю, и вдруг, с диким скрежетом, наверху, крышка, которую я сдвинул, легла на место, отрезая меня от цивилизации.
Я посветил себе мобильником.
Он жизнерадостно показал мне нулевую возможность доступа…
32
Он не отвечал всю утро, и я пришла на участок.
- Можете попросить Антона Владимировича, чтобы он вышел? – робко попросила я человека, готовящегося зайти в дверь.
- Шепелев на больничном, - раздраженно бросил тот. – Свиридова принимает. А он мне за справкой без очереди сказал подойти, вот блин…
33
- Ты зачем полез-то туда? – спросил меня мужик в штормовке, от которого заметно несло перегаром, протягивая руку, чтобы помочь выбраться. – Так и окочуриться недолго. Если бы я рядом не оказался…
- Клад искал, - пояснил я, отряхиваясь.
- А что, есть-то клад? – заинтересовался мужик. – Это ж, если б его государству даже сдать, то все равно сколько ж водки можно было купить… Да еще и на закусь бы хватило…
- Нету клада, - развел руками я.
- А я чуть со страха не помер, - признался мужик. – Иду, никого не трогаю, за кирпичом… А что: кирпича-то тут завались, а у меня баня просела… Так вот, думаю… А тут ты в крышку колотишь… Из меня чуть вся душа вон не вышла… Повезло тебе, парень…
- Как считаешь, – спросил я, - могла крышка сама закрыться?
- Дык, вряд ли… - подумав, рассудил мужик. – Как же она сама-то, она ж чугунная… Это ребята озоровали… Или, - он чуть заметно перекрестился, - еще кто-нибудь. Места проклятые. При царе тут, говорят, в эти подвалы рабочих сажали, кто стачки устраивал…
34
- Ты мне звонила? – спросил он.
Я почувствовала, что пол наискосок уходит вниз, лишая меня опоры.
- Где ты был?!
- Мне кажется, - сказал он, - я нашел то место, где тебя держали…
35
- Тош, ты охренел?! – вопил Вадик. – У тебя у самого психика повернулась? Какого ты туда полез? А, если бы этот расхититель не приперся за стройматериалом? Куда бы мы с Лариской веночки возлагали?..
- Дождешься-то у вас, - отшутился я, - веночков… Две чахлые гвоздички и то по карманам собирать будете…
- Смешно, - ледяным тоном ответствовал Вадик. – Ну, и чего ты там добился?..
- Похоже, это там…
- Похоже, - подчеркнул Вадик. – Только там никого не было…
- Там была еще какая-то дверь, закрытая, - возразил я.
- Но за ней тоже никого не было…
- Откуда я знаю? – огрызнулся я. – Раньше делали хорошую звукоизоляцию…
- Не гони, - профессиональным тоном сказал Вадик. - На хрена там звукоизоляция? На заводе?..
- Может быть, это потом было место стратегического назначения?..
- Ключевое слово «может быть».
- Это все, что мне удалось узнать, - с неудовольствием сказал я.
- Это все херня… - махнул рукой Вадик. – Интересный вопрос только один: кто же задвинул крышку?..
36
Я возвращаюсь домой мимо котлована.
На краю ямы курит шпана.
Я проскакиваю это место, низко опустив голову.
Похожу к подъезду. Поднимаюсь, открываю дверь.
Обычно у хозяйки орет телевизор, в шесть часов она смотрит сериал.
В квартире тишина.
«Мария Петровна!» - внезапно севшим голосом зову я.
37
- Я навел справки, - сказал Вадик. – Пропадали там школьницы, да. Потом находили трупы. В лесу… Но это случалось так редко, что никто, конечно, не связывал… Делам этим по 10-15 лет, висяки.
- Ему лет 50, - сказал я. – Что мешало?.. Смерть была естественная?..
- Фиг знает, - Вадик задумчиво почесал в затылке. – Поздно находили-то… Есть еще одна баба…
- Какая баба? – напрягся я.
- Ну, нашли там живую бабу, но в полном неадеквате… В дурку поместили… Она, по ходу, и сейчас там. Но тебя не пустят, запрос нужен…
- А как его получить, запрос? – поинтересовался я.
- Тош, - уставился Вадик. – Слушай, меня и так из-за тебя скоро с работы выгонят… Вообще… - он замялся. – Ты не думал, что это все бред сивой кобылы?..
- Что она его узнала? – спросил я. – Ну, блин, я вот это вот как раз все время и пытаюсь выяснить…
- Да нет, - на лице Вадика отобразилась напряженная работа мысли. – Я имею в виду, что он вообще существовал, маньяк этот?..
38
Я прихожу в себя в полной темноте.
Делаю несколько шагов и упираюсь в стены.
Глухие стены.
Темнота. Безмолвие…
Боже. Боже. Боже!..
Я кричу до тех пор, пока не теряю сознание…
39
- Тош, - сказал Вадик. – Можешь расслабиться, нашлась твоя Рыбакова.
- Где?! – закричал я, понимая, что очередь, в которой я стою, оглядывается на меня.
- Тебе это не понравится, Тош, - сочувственно сказал Вадик. – В психиатрической больнице…
40
Белый потолок. Я смотрю на него.
Я не знаю, где я.
Помню только, что шла вдоль шоссе, пока…
Я не помню, что было после «пока»…
Я вообще ничего не помню.
Кто-то делает мне укол.
Все погружается в белизну…
«Антон, - вспоминаю я, - мне нужно позвонить Антону…»
- Мне нужно позвонить! – кричу я.
- Да-да, - говорят мне из белизны, - успокойся, обязательно позвонишь… Когда-нибудь…
41
- Вообще-то мы предоставляем такую информацию только родственникам, - недовольно сказал мне пожилой психиатр.
- У нее никого нет. Никого из близких, - поправился я. - Я был ее лечащим врачом…
- Ну, хорошо, в порядке исключения, - он стрельнул у меня сигарету. – Да тут особо и говорить нечего, коллега, банальная шизофрения…
- Как шизофрения? – глупо повторил я, чувствуя себя, как человек, за спиной которого поднимается вал цунами. – Почему шизофрения?..
- Вы же вели ее, - раздраженно бросил мне психиатр. – Или сейчас в институтах больше не учат диагностике?..
- Я только-только взял в руки ее карту, - у меня начали гореть уши от того, что приходилось оправдываться. – А мой предшественник счел ее нормальной. Я и ориентировался… Простите, как вас по имени-отчеству?..
- Юрий Дмитриевич… Ориентироваться, юноша, нужно на свои знания и опыт, ежели таковой имеется, - он ядовито усмехнулся. – А не на девичьи прелести…
- Я бы попросил… - начал я, но он меня прервал.
- Вам нужна была информация? Извольте. Чисто из сострадания к вашим больным, чтобы вы впредь не повторяли подобных ошибок. Девушка, - он наморщил лоб, видимо, вспоминая записи в медкарте, - поступила к нам в тяжелом состоянии. Отказывалась от пищи. Была проведена соответствующая терапия, после которой состояние стало удовлетворительное, выписали под наблюдение на участке… Теперь вот опять. Причем ее вновь запихнули нам, по месту обнаружения. При том, что у нее московская регистрация…
- Почему вы решили, что у нее шизофрения? – перебил я.
- Потому что я еще не забыл, что написано в учебниках… Бред… Она считала, что ее похитил маньяк и держал взаперти…
- Так он действительно ее похитил!..
- Откуда же это известно, дорогой вы мой? Исключительно со слов больной Рыбаковой. Никто ее не насиловал. Да, половые контакты имели место, но никаких травм, повреждений. Бледная, да. Но так, простите, у нее был полный отказ от пищи…
- Она не может долго находиться при свете! – парировал я.
- Да, мы проверяли, это действительно так. Но, юноша, давайте вы будете ходить по 24 часа в сутки в черных очках, - еще, кстати, одна из ее особенностей, - а потом мы поглядим, как вы будете чувствовать себя на солнышке.
- Этого не может быть… - прошептал я.
- Чего не может быть? – поддразнил меня Юрий Дмитриевич. – Того, что девушка обманывает людей, которые поддались на ее чары?.. Кстати, мы ни тогда, ни сейчас, так и не получили от нее информации о членах ее семьи.
- У нее есть тетка, - я чувствовал себя раздавленным. – Только она ее выгнала…
- Нет у нее никакой тетки, - отрезал Юрий Дмитриевич. – Женщина, живущая по тому адресу, который она называла, впервые о ней слышит…
- Но у нее же есть мамина фотография, она забрала ее из той квартиры!..
- Это она вам сказала, что это ее мама. С таким же успехом это может быть Алла Борисовна Пугачева…
42
Больше он не придет.
Больше он не придет никогда.
Юрий Борисович сказал, что разговаривал с ним.
Все ему рассказал…
И он ушел.
Юрий Борисович сказал, что он мог меня навестить, он не запрещал.
Но он не стал этого делать…
Потому что я врала ему…
Так считает Юрий Борисович.
Теперь так считает и Антон.
Ну, и пусть.
Теперь уже ничего не имеет никакого значения.
Никакого…
Никогда…
Они все считают, что я вру…
Пусть. Пусть. Пусть.
Потому что жизнь кончена.
Даже, если я выйду отсюда, она кончена.
Потому что больше никогда…
43
А иногда кажется, что ты что-то можешь найти в жизни.
Это лишь кажется.
Я допил коньяк. Все, что она мне рассказывала, было чушью от начала и до конца. Собственно, я должен был догадаться. Она была слишком нормальной. Наверное, я должен был пойти к ней, сказать много добрых и хороших слов, ибо человек не виноват в своей болезни.
Только какого хера.
Я больше не хочу быть гуманистом. Я не хочу никого спасать, я не желаю делать этот мир лучше.
Спасайте себя сами, делайте со своим миром, что хотите. Я – пас.
Шатаясь, я задел книжки на полке, одна из них упала и раскрылась. Ричард Бах, «Иллюзии». Ларисина книжка, я не читал подобную литературу. Когда я поднимал ее, то в глаза бросились последние строчки: «Все в этой книге может оказаться неправдой».
Вот уж действительно.
Я набрал Ларисин номер. Долго-долго шли гудки, - я, покачиваясь, ждал, когда можно будет нажать кнопку отбоя, - потом сонный голос сказал:
- Алло.
- Привет, - сказал я. – Встретимся завтра?
Мне понадобились значительные усилия, чтобы произнести эти слова четко.
- Тошка, - испугалась Лариса, - что-то случилось?
- Да, нет, соскучился, - я подумал, что утром мне будет противно посмотреть на свое отражение в зеркале.
- Завтра… - Лариса замялась. – Тош, да свадьба завтра у меня… Замуж я выхожу… Как-то вот так… Но, если у тебя какие-то проблемы…
Я не дослушал.
Одна мысль еще плескалась на дне моего сознания, но я задвинул ее в дальний угол.
Кто же закрыл крышку на люке?
Шпана. Алкаши. Оборотни. Приведения. Компрачикосы.
Какая, на хрен, разница?
За окном светало. Скоро выйдут на рейс автобусы. И можно будет ехать в ПНД.
Я позвонил Вадику.
- Астафьев, - поинтересовался я. – Кто крышку-то закрыл, признавайся, Глеб Жеглов, недорезанный?
- Ты там, что ли, бухал всю ночь?.. – зевая, спросил Вадик. – Слово пацана, я не закрывал…
- Астафьев, - продолжал я. – Если я сейчас помру, кто-нибудь расстроится?..
- Лариска плакать будет, - уверенно сказал Вадик.
- У Лариски свадьба завтра…
Повисло молчание.
- Вот дурак, - наконец, сказал Вадик.
- Ну, а ты?.. Расстроишься?.. – спросил я.
- Слушай, - разозлился Вадик, - я вообще как-то на этот счет не запаривался… Ну, да, типа, что-то не в тему будет… Первое время…
- Спасибо, - с чувством произнес я.
- Ты спросил, я ответил…
Я умылся холодной водой и начал собираться на работу.
В очереди уже кто-то сидел. Когда я зашел в предбанник, до меня донеслось:
- Да, ладно, не бойся, Антон Владимирович быстро с учета снимает. А так на раз откосишь…
«Поставлю и не сниму», - с ненавистью подумал я.
- Кто за справками? – я повернулся к очереди. – Назовите фамилии…