В Пиногорах

Алекс Лофиченко
 Ивановская область, Иваньково.

В Советский период повсеместного внедрения машинного орошения в Ивановской области был осушен большой массив болот (2400га), на котором было решено  выращивать овощные культуры для города Иваново.  Туда были командированы проектировщики из Подмосковного отделения Союзводпроект. Был туда направлен и я.
 Летом на этот объект меня возил молодой парень – высокий и стройный с большой чёрной шевелюрой татарин из Ивантеевки (там была наша автобаза), он мечтал быть гонщиком, даже сидение в служебном москвиче он переоборудовал так, что оно стало ниже, и сидел он на нём, как в гоночной машине. Когда мы  съезжали с асфальта на бугристую ивановскую щебёнку, он ехал по ней со скоростью около 110 км/час, поэтому проскакивал многочисленные выемки, касаясь колёсами машины бугристые части дороги. Но по асфальту он тоже ехал с не меньшей скоростью, а на подъёмах и поворотах он постоянно обгонял тихоходов по соседей полосе с риском встретиться там с встречным  транспортом. Я его при этом постоянно просил это не делать. Но всё же однажды не поделил дорогу с встречным транспортом и сильно поцарапал левое крыло москвича.  Но тогда он ехал не со мной, а с другим нашим сотрудником. Ремонт государственной машины естественно пришлось ему оплачивать самому. 

Наступила дождливая осень. Ездить на наш объект стало сложнее. В тот день утром к нашей работе подъехала легковая машина  москвич, в которой на заднем сидении уже сидели две девчонки практикантки.  Когда ехали по асфальтовой дороге, то всё было хорошо, но когда, перед Владимиром, после поворота на Иваново асфальт кончился, пришлось ехать по щебенистой с ухабами и ямами с водой, что значительно уменьшило скорость нашего передвижения.

Но скоро, кончилась и эта разбитая щебёнка, и мы очутились на раскисшей от проливных дождей грунтовой сельской дороге. До нашей деревни надо было  проехать через другие деревни. И вот в последней деревне, когда, казалось бы, скоро будем  на месте, мы застряли в самом её центре в огромной луже, сколько мы не пытались из неё выбраться. Когда я толкал машину сзади, грязная вода  с грязью летела из-под крутящихся колёс на мою одежду и лицо.

На всё это с интересом смотрела местная молодёжь, расположившаяся на широких каменных ступенях большой разрушенной церкви, находившаяся на бугре, прямо напротив этой громадной лужи. Быстро смеркалось. Шофёр, сказал, что будет сидеть в машине до рассвета, и потом попросит, чтобы его вытащил потом отсюда трактор. А нам он сказал, чтобы мы шли пешком до нашей деревни, осталось каких-нибудь несколько километров по единственной тут дороге, вдоль большого колхозного сада. И  вот я с двумя практикантками по грязи в кромешной тьме пошли дальше, и,  наконец, вдали показались огни нашей деревни. Потом искали дом руководителя нашей группы тут, где девушки и остались ночевать. Меня направили в другой дом, где уже жил один из нашей группы.   

По танковой дороге:

Мне приходилось  приезжать и уезжать из этой деревни несколько раз. Однажды смотря на карту Ивановской области, я увидел более короткий путь к ней, через Юрьев Польский (с юга), а не через Гаврилов Посад (с востока) на  Петровское на реке Нерль  и Иваньковский. Дело было в том, что как только мы пересекали границу Владимирской и Ивановской областей, сразу кончалось асфальтовое покрытие, и начиналась щебёнка с выбоинами и промоинами до самого Гаврилов Посада, а за ним обыкновенная грунтовка. Хотя Юрьев Польский был  во Владимирской области, но дорога была асфальтирована и шла на запад к нашему месту параллельным курсом, но южнее.

Проехав старинный и уютный городок Юрьев Польский, мы снова попали на щебёнку, а потом на грунтовку. Когда до нашего объекта по карте оставалось совсем немного, на нашем пути оказалось заболоченное место, через которое шла лежнёвка, которой успешно пользовались летом, но сейчас была дождливая осень и по ней могла проехать лишь колёсные трактора. Что было делать? А в машине вместе со мной на заднем сидении были две очередные девчонки практикантки. Уже было темно. Рядом с лежнёвкой была деревня, где мы остановились и постучались в крайний дом, где светились окна, чтобы спросить, как нам перебраться на ту сторону. На наше везение в этом доме жил шофёр. Он сказал, что за их деревней по заболоченной территории проходит танковая дорога из двух рядов больших бетонных плит, по которой мы уже можем попасть с  запада в нашу деревню. Ещё он сказал, что ехать по ней надо очень внимательно, так как расстояние между плитами большое (рассчитанное для танковых гусениц), и колёса нашего москвича могут по ним ехать внутри этой дороги по самым крайним частям этих плит. Вскоре на нашем пути из темноты появилась эта бетонка. Хорошо, что наш шофёр был опытным водителем. Ему иногда приходилось ездить по трамвайным рельсам. И вот мы едем, по прямой как стрела освещённой фарами танковой дороге, через которую то и дело пролетают совы, охотившиеся на зверушек, которые под светом автомобильных фар вылезли на эту дорогу. Наконец, вдали показались огоньки какой-то деревни, вскоре мы съехали с бетонки на появившуюся справа грунтовую дорогу, по которой, спрашивая случайных прохожих, доехали до нашей деревни.
 
Такие невероятные транспортные трудности, связанные с осенней распутицей привели нас к третьему варианту попадания на наш объект. Недалеко от нашей деревни проходила железная дорога, но без остановки около неё. В этот раз из Москвы я и Главный инженер проекта Пиногорской оросительной системы Олег Ковалёв доехали поездом до железнодорожной остановки, находившейся  в нескольких километрах от этой деревни поздним вечером, чтобы по ж.д. полотну и шпалам потом идти к ней. Оказалось, что таким путём пользовались и некоторые деревенские жители. Вместе с нами из вагона слез маленький мужичонка с двумя детишками: мальчонкой пяти и девчонкой двенадцати лет с сумками в руках. 

Мы узнали, что они тоже идут в ту же деревню. Мы пропустили их вперёд и сами пошли за ними с правой стороны щебенистого полотна под единственным светом звёздного неба. Мужичонка вёл за руку маленького сынишку, в другой его руке была большая сумка, он был пьяненький, и при ходьбе его сильно качало.   Иногда мимо нас проносились грузовые составы. Встречные поезда нас сильно слепили, что трудно было даже нам  мужчинам идти по полотну, которое то и дело было загромождено дорожным хламом и старыми рельсами, и тут девчушка, тоже испугавшись за своего хмельного отца, сама взяла за ручку своего братика, отобрав его у отца, отдав ему одну из своих сумок.  Я слышал, как мужичок, разговаривая с дочкой, хвастал, что выпил столько, что ему утром не надо будет опохмеляться. Его лексикон был оснащён матерными словами, и было понятно, что так он говорит всегда. Шли мы достаточно долго, иногда приходилось идти по шпалам, когда нам что-то мешало пройти сбоку рельсового пути. 



Перед тем как решить, какую поливную технику применить, необходимо было выяснить специфичность подстилающих грунтов, их дренажную особенность. Для этого направили туда две буровые установки различной мощности установленных на машинах. Самая крупная установка была с двумя задними ведущими колёсами, и очень тяжёлой. Эти машины стояли рядом с домом, где устроились на жильё два молодых шофёра из подмосковной Ивантеевки.
Иногда я пользовался случаем, и ехал в просторной кабине большой буровой машине вместе с этими ребятами в сторону Пиногорской поймы. Дороги в самой деревне и за её пределами были грунтовыми, которые в осеннюю распутицу под колёсами грузовых машин превращались в глубокие колеи, по которым уже не всякая легковушка могла проехать. По середине деревушки протекала небольшая речушка, спрятанная в две большие трубы под единственным проездом через неё.  Периодически его слабое грунтощебёночное покрытие после проезда по нему колёсных тракторов  превращалось в чередование бугров и глубоких ям вплоть до самих железобетонных труб, после чего приходилось  его ремонтировать, засыпая  эти ямы песком и щебнем. 
В тот раз ребята, съезжая с бугра к тому переезду, увидев, что его только что отремонтировали, не стали гасить скорость (обычно они тихо въезжали на этот раздолбанный переезд), и на полной скорости въехали на него. Одно дело обычные грузовые машины или трактор Беларусь, а тут была многотонная буровая установка. Конечно, ремонт был сделан кое-как, щебёнки пожалели, а больше было песка, который словно вода выплеснулся из-под двух задних ведущих колёс буровой махины, чьи колёса влетели во вчерашнюю яму, и машина с размаху резко остановилась, да так, что переднее стекло кабины вылетело прочь. Мы вылезли из кабины и подошли к задним колёсам и увидели, что задний карданный вал лопнул и глубоко вонзился в землю.
Ребята стояли в растерянности, и не знали что делать. Машина была обездвижена, и теперь через этот переезд уже никто не мог проехать ни туда, ни обратно. Надо было что-то делать.  В каждой машине всегда имеется набор всевозможных инструментов и других нужных вещей на случай непредвиденных ситуаций.
Я спросил у ребят, есть ли у них топор, и они принесли мне его, не понимая, зачем мне он.  Одет я был по рабочему в старую, видавшую виды,  куртку-энцефалитку. в которой работал в белорусских и башкирских болотах. Ничего не подстилая, я полез под задние колёса машины с этим топором, и стал в стеснённом состоянии (не размахнуться) постепенно вырубать плотный грунт вокруг той части кардана, который глубоко ушёл в него. 
Ребята молча наблюдали за этими моими действиями. Наконец, появился и конец обломанного кардана, я вырубил вокруг него солидную яму. 

Я вылез оттуда и сказал ребятам, чтобы они завели мотор и медленно на заднем ходу выехали обратно на деревенский бугор, что они послушно и сделали. Теперь дорога через переезд была для других машин уже свободна, и дело осталось уже за самими ребятами, постепенно освободиться от обломка карданного вала, что они и сделали.
У этой машины были и другие ведущие колёса, так что мы продолжали ездить на ней, но теперь аккуратней, но, когда моросил осенний дождь, в кабине мы клали на грудь и колени целлофан, и ехали с мокрыми лицами, так как переднего стекла по-прежнему в ней не было.

Продолжение следует позже.