В конце мая Сергей Денисов, как обычно, приехал в родную деревню помогать родителям сажать картошку.
Как всегда, он лихо подлетел на своём белом «Москвиче» к самой калитке, резко тормознул, подняв облако пыли; троекратно посигналил. Старики радостно выбежали навстречу. После объятий и поцелуев, Сергей стал вытаскивать из машины пакеты с гостинцами, сумки с пустыми стеклянными банками.
-Ты что один-то, а, сынок? – тревожно спросила Ольга Даниловна. И, когда вместо ответа сын горестно махнул рукой, она по-бабьи скоро запричитала:
-Ой, горюшко!
В давних семейных распрях молодых она неизменно держала сторону невестки, так как знала сынову слабость: тот был, как говорится, выпить не дурак, а по-пьянке был «дурноватым». Но, несмотря на это, сына было жаль. Сердцу материнскому не прикажешь…
- Ладно тебе, расквасилась уже! - цыкнул на неё муж, Николай Васильевич. И, чтоб скорее переменить тему, обратился к сыну:
-Мы уже хотели начинать помаленьку сами управляться. Весна дюже ранняя. Май вон как жарит!
- Да как вам не стыдно! – возмутился Сергей. - Мало ли что у меня в семье происходит. А родителям помочь – святое дело! Я всегда как штык! Так – нет?
- Ты молодец, чего там говорить, - согласился старик. Ему было с чем сравнивать. Село их старилось, молодежь уезжала и не то чтобы приехать по-мочь, а и попроведать родителей выбирались раз в несколько лет.
Пока сын пил чай и отдыхал с дороги, Николай Васильевич сходил на ферму за лошадью. Сажали картошку «под плуг», так что управились быстро, хотя огород был по-деревенскому немаленький.
Сергей, весёлый и приятно возбуждённый с детства знакомой работой, с шутливой строгостью кричал через межу соседям Клыковым, уныло копошившимся на соседнем участке:
- Не отставай, соседи! Мы уже пошабашили!
Клыковы, у которых дети жили где-то далеко и никогда не приезжали, с доб-рой завистью отзывались:
- Да, что вам не пошабашить – вон какой помощник прибыл! Наскучался по земле, соколик?
- А то как-же! Святое дело! – гордо отвечал Серей, утирая пот со лба.
После бани, за столом Сергей быстро разомлел от выпитых трёх стопок, от домашней снеди, от всего родного уюта. Истома приятной усталости переполняла его. Только старики бередили душу расспросами.
- Как же ты теперь, а, сынок?
- А что «как же я»? Я-то проживу! – храбрился Сергей. – Вот она пусть теперь одна помыкает горе! А я-то проживу: комната хорошая, светлая да теплая; соседи смирные. Опять же машина за мной осталась. Не пропаду!
- Может, к нам вернешься? – с надеждой спросил Николай Васильевич.
- Да ты чё, батя? Я же городской человек! У меня дома вода из четырёх кранов течёт, а я стану здесь на колодец шкандыбать?! Я – городской человек! И специальность у меня сам знаешь какая… У вас тут во всем районе такого станка-то не найти. Знаешь, что такое ЧеПеУ? Числовое программное управление, во! Вычислительный центр, компьютер при станке! Нет, батя… Я теперь городской… Но вас с матерью, конечно, не забуду! Святое дело!
- И не забывай, сынок! Может, дай то бог, и с Мариной у вас всё уладится, опять помиритесь да сойдетесь. Чего в жизни не бывает…
- А я что? Я не против! Не я на развод подавал. Я согласный помириться.
- Дай бог!
Пробыв у родителей два дня, Сергей перечинил всё неисправное в хозяйстве стариков: старенькую стиральную машину, ходики, перебрал отцовский мотоцикл. Почти не пил. Хотел поправить покосившийся забор, да заскучал, за-торопился.
На утро третьего дня, провожая сына, Николай Васильевич спросил:
- Теперь когда ждать-то тебя? На покос, что ли?
- Святое дело, отец! – обнимая его, ответил Сергей бодро.
- Ну, в добрый путь, сынок, - поцеловав, перекрестила его заплаканная мать.
За жарким маем наступило дождливое лето. Травы повымахали в рост чело-века.
К сенокосу Сергей приехал, как и обещал. Опять один.
За ужином, сначала, как водится, говорили о погоде, что сбываются старые приметы, и раз на Самсона шел дождь и в Петров день хлестал ливень, то до самого бабьего лета будет мокро, а, значит, нечего медлить и ждать, пока распогодится.
- С косой в руках погоды не ждут.
- Да, надо начинать…
Потом перешли к другим, более тягостным темам.
- Ты-то как живёшь, сынок? Всё один?
- Один…Живу – не пожалуюсь. Голодным не бываю. Не бедствую: без колбасы за стол не сажусь. Когда и супчик сварю. У нас там полно их – суп-чиков в пакетах. Быстрого приготовления.
- А с работой как?
- С работы ушёл… Козёл-начальник докопался, что каждый день я выпиваю. А чё врать-то! Это я – пока машина в ремонте.
- Пьёшь-таки?
- Да понимаешь, батя, как получается: живу я один, комната отдельная, магазин рядом, а у меня же друзья. Сам знаешь, мужики возьмут бутылку, закусь – ну и ко мне, куда же еще! Что, я прогоню корешков, что ли? Да я для друзей – в лепешку расшибусь. Комнаты мне не жалко… Да и веселей, чем одному куковать в четырёх стенах.
- Сергей, а как же работа?
- Да что работа, мам! Было бы о чем жалеть. Я на «Москвиче» утром два часа, да вечером два часа помотаюсь по городу, зашибу две-три сотни, мне больше и не надо. И на бензин, и на жизнь хватает.
- Это дело! И пить лишний раз не станешь – за рулём-то, - похвалил Николай Васильевич.
- А чего ты сегодня автобусом, Серёжа? – озадачено спросила Ольга Даниловна.
- Да поршневую систему менять надо. И с правами неувязка вышла: гаишник запах учуял, гад.
- Деньги-то на ремонт нужны, поди? - спросил участливо Николай Васильевич.
- Я ход конём придумал: комнату сдам на пару-тройку месяцев, вот и будут деньги. Отремонтирую машинёшку и опять горя знать не буду.
- Комнату сдашь, а сам как?
- Я-то? Перекантуюсь где-нибудь. Мало ли у меня друзей.
- Плохо, что мы со старухой потратились. На уголь деньжонки, какие бы-ли, отдали. А то подожди, нам послезавтра пенсию принесут. Поделимся.
- Вы что?! Чтоб я у родителей гроши их стариковские взял! Никогда!
- Ты не обижайся сынок. Не горячись. Мы ж не в обиду. Для дела.
- Нет! Обойдусь сам. Выкручусь.
Почти неделю пробыл Сергей в этот раз у родителей. Природа словно смилостивилась, дожди прекратились. Накосили хорошо. Часть сена скопнили на лугу, а часть отец волокушей перетащил в сарай.
- Вот и отгоревали сенокос, - довольно подвёл итог Николай Васильевич. – Теперь, поди, перезимуем. Ох, и наломался же я с этим сенокосом. Радикулит проклятый.
Он лежал на кровати вниз лицом, кряхтел и блаженно постанывал. Ольга Даниловна, растирая ему поясницу мазью, прибавила:
- Слава Богу, что дал погоду управиться.
У Сергея тоже гудела спина, и ныли руки.
- Гляжу я на вас, дорогие мои родители, и думаю: для чего это всё вам?
- О чём ты? – поднял голову отец.
- У вас что, семеро по лавкам? Зачем вам корова? Остальное хозяйство? Ну огород, ну куры, ну поросенок… А остальное зачем?
- Как зачем? – с искренним недоумением разом воскликнули старики.
-Да, именно: зачем? Вас же двое! Много вам надо? Чего жилы рвать?
Так Сергей горячился, спорил с отцом, ругался даже, пока Ольга Даниловна примиряюще не сказала:
- Привыкли мы, Серёжа. Да и как же без хлопот, без хозяйства? Мужик за-пьёт, баба заскучает.
- Темнота! Я же, вас жалеючи, говорю. А вы всё одно: привыкли мы. Отвы-кать надо. Поберечь себя. Хоть на старости.
Ещё немного поругавшись, Сергей заснул, а старики долго шептались, в кон-це концов решив не перечить ему, не спорить. Он городской человек и своя у него теперь правда.
И хотя наутро, как ни в чём не бывало, они позавтракали и проводили сына, и больше не спорили и не ругались, но старики с тревогой стали ждать следующего приезда сына.
Пришёл сентябрь. С картошкой управились почти все односельчане. Даже самые ленивые, «беспутые» и немощные заканчивали копать. Соседи подтрунивали над Денисовыми:
- Ай забыли вы, что с Корнилья корень в земле не растет, а зябнет да гниёт?
- Помним, - угрюмо огрызался Николай Васильевич. Но по прежнему подкапывал только себе на еду и скотине на варево.
Уже думали они со старухой начинать, прикидывали, кого из мужиков нанять в помощь, когда приехал Сергей. Только два месяца прошло с последнего его приезда, а словно на двадцать лет сын постарел.
Сквозь слёзы, мать вглядывалась в его посеревшее, одутловатое лицо. Стал он злее, издёрганней.
То, чего боялись они с мужем, то, чему были не раз на своём долгом веку свидетелями, навалилось. Без семьи, без морального удержу, без родительского пригляда, без постоянной работы – без всего этого быстро опускается человек, срывается со всех тормозов.
Почти не отдохнув с дороги, наскоро перекусив только, Сергей с мрачной решительностью отправляется на огород. Начинает зло и скоро копать. Старики едва успевают за ним выбирать картошку. Урожай – на славу. Но на-строение нерадостное.
Только часа через два понемногу «отходит» Сергей. Рассказывает, как достали его «козлы всякие», то колёса снимут, то фары, до бампера дело дошло, что ночевать приходиться в машине. Зла не хватает. Что за люди.
Они садятся передохнуть на перевёрнутые ведра. Сергей продолжает рас-сказ.
- Квартиранты предложили арендную плату за всю зиму вперед. Задаток дали. Честь по чести. Расписка там и всё такое прочее.
- Не удержался я … Как откажешься, если вот они, деньги – у тебя в руках… Взял, в общем, я задаток. Может, зря… Теперь не отвертишься. Придётся соглашаться. А с другой стороны, разом решить все свои проблемы попробую: и машину отремонтирую и оденусь к зиме, а то обносился, срамно людям глядеть в глаза. К весне встану на ноги. Новую жизнь начну. Это никогда не поздно…
- Сам-то как будешь зимой?
- Перекантуюсь у дружков – не пустят что ли? Вон Витька с Семёном в те-пловой подстанции третий год живут. И в ус не дуют. А я ж не нахлебником приду к ним. Я – с деньгами.
- Ой, сынок, смотри… А не пустят они?
- Да что ты, мам! У меня корешков – хоть пруд пруди. Перезимую.
- Ты на зиму к нам давай приезжай, - предлагает Николай Васильевич.
- А как машину бросишь? Пока я там рядом – всё какой-никакой пригляд.
- Ну да,- соглашаются старики. Причина им кажется уважительной. Они не знают, что «Москвич» Сергея уже давно стоит полностью раскомплектованный, снимать с него уже нечего, кроме левой задней помятой никому не нужной дверцы…
Через два дня, туманным утром, прощаясь с родителями, Сергей старается подбодрить и утешить их. Настроение у него бодрое: он слегка похмелился.
- Сюда-то, к вам, на родину свою, то есть, я всегда успею. Продам комнату – и вот он я! Да с такими деньжищами, что тут пол-улицы купить смогу.
- Только, - он строго поднимает палец, - это самый последний вариант! Ведь я городской человек. Сюда меня и не тянет, по правде говоря. Ведь я сколько уже лет в городе…
- Возвращайся, сынок, - шепчет мать сквозь слезы.
- Опять двадцать пять! – возмущается Сергей, торопливо целует родите-лей, берёт свои сумки и поспешает на станцию.
Автобусом было бы сподручнее и ближе. Да только автобус – не электричка: без билета не проедешь.
Унылы и безутешны лица стариков. Они долго стоят у калитки. Думают об одном: что всё как-нибудь образуется, уладится, и сын с невесткой – бог даст – одумаются и снова сойдутся. Или уж приедет он один, продаст ту свою комнату, вернется в родную деревню, станет меньше пить, сойдётся с какой-нибудь простой, доброй работящей местной женщиной.
Начинается мелкий дождь. Капли его вперемешку со слезами текут по старческим щекам. Они всё смотрят ему вслед. Он всё дальше и дальше. Их сын, родная кровинушка, надежда их и опора. Городской человек.