Шутник
Меня во время учебы в педучилище в начале июня на каникулах направили в пионерский лагерь в качестве пионервожатой. Поздняя холодная весна вдруг резко сменилась жарким летом, комары и мошка не давали житья, все ходили, как вареные. Да и крикливый начальник лагеря дополнял в плохое настроение большую порцию отрицательных эмоций. И я захотела домой, тем более село, где жили мои родители, находилось всего-то в нескольких километрах от лагеря.
Твердо решив бежать, я в одно прекрасное утро, когда ещё все спали, тихо улизнула из лагеря. Сначала шла довольно бодро, приятно ощущалась звенящая тишина прохладного раннего утра, любовалась бело-розовым пенным цветением яблонь в совхозном саду и радовалась такой сладкой свободе. Но потом жара растопила последнюю энергию, и я решила искупаться в Иртыше (дорога как раз вела меня вдоль берега реки). Не хотелось в вещах искать купальник, и я залезла в воду “в чём мама родила”.
Заплыла довольно далеко, фыркала, наслаждалась тёплой и пьяной, как брага, водой. И вдруг с берега донесся знакомый мужской голос: “Ирина, можно и мне с тобой поплавать?!”.
Я чуть не захлебнулась, когда увидела возле моих вещей нашего баяниста из пионерского лагеря. Он ухаживал за мной, но у меня уже был кавалер, и баянисту в дружбе я отказывала. Откуда этот парень вдруг здесь нарисовался?! Я заорала истошным голосом, чтобы он уходил, но весельчак и не думал оставить меня одну. Воспитание ни за что не дало бы мне хотя бы малюсенького шанса, чтобы набраться храбрости и предстать перед мужчиной ни в чем!!! Я долго барахталась в воде, ногу свело судорогой, но к берегу не рвалась. Мои взвизги и причитания не помогали. Дошло до того, что я просто-напросто стала тонуть. В какой-то момент я с ужасом поняла, что, если даже захочу выплыть на берег, у меня уже не хватит сил. И я испугалась, прощаясь с жизнью. Когда этот юморист понял, что шутки плохи, я уже изрядно нахлебалась воды. Он еле-еле вытащил меня на берег (я еще и сопротивлялась), где меня сильно стошнило, мне казалось, что вместе с водой из меня выскочит и желудок, так плохо мне было. Шалун и сам был не в себе, сказал, что отвернётся, пока я оденусь.
Потом я, замученная и зареванная, плелась домой, а он тащился за мной с моим саквояжем и всю дорогу нудно выпрашивал прощения.
Через день меня, беглянку, вернул на работу наш крикун – начальник лагеря, урезав за прогул зарплату (правда, после каждого сезона потом торжественно на общей линейке вручал мне грамоты...)
А если бы шутник не понял, что я действительно прощалась с жизнью, причем, просто так, за понюшку табака? Какое счастье, что это до него дошло!
1969 год