Раннее утро. Туман низко стелется над мокрой стерней. Гуси, спокойно переговариваясь между собой, на замерших крыльях планировали на профиля. Еще мгновение и я сдвину кнопку предохранителя в переднее положение на своем ТОЗ-34.
Но вдруг хрипло затарахтел телефон, и гуси, не долетев до профилей, испуганно захлопали крыльями взмывая вертикально вверх… Да, чтоб тебя!…
А телефон все продолжает хрипеть.
Стоп, стоп, а откуда на сжатом овсяном поле телефон из ординаторской, ведь это же его звонок…
Утро, гуси и профиля все растаяло в том же тумане, и я ощутил упершуюся в ребра пружину нашего старенького дивана в ординаторской.
А пропади ты!…я ж на дежурстве, а это, наверняка, звонят из приемника - опять у кого-нибудь пузыри воспалились, причем, дня три назад и все сразу, а обратиться нужно именно среди ночи.
Сегодня моя очередь бегать в приемник. В ординаторской еще дрыхнет второй интерн Ромка, на другой половине дивана рядом со мной. Именно потому, что я сегодня «суперинтерн» (т.е. тот, который бегает в приемник). Ромке и досталась нормальная половина дивана, а мне эта плохая пружина в ребра. На прошлом дежурстве все было наоборот.
На втором (новом и большом) диване у другой стены ординаторской храпят Евгенич (зав. отделением) и Гурген Ростомович Фаградян - хирург лет 50-ти. Со второй квалификационной категорией, которого наш шеф называл не иначе как Рихардом Оскоровичем, но так разрешалось только ему.
Я продолжаю усиленно сопеть носом с тайной надеждой, что вдруг кто-то встанет и спустится в приемник вместо меня, бывают же чудеса на свете, особенно под Новый Год (это была ночь с 29 на 30 декабря 1989). Но мои разлюбезные коллеги тут же поспешили расставить чудеса по своим местам: я ощутил толчок кулаком в спину и вполне конкретный вопрос Ромки : «Ты чё, бля?»
Я сделал последнюю слабую попытку что-то промычать, как бы во сне, но голос шефа резко придал мне бодрости:
– Сибигцев! (он не выговаривает звук Р), - дальше последовала фраза, из которой было ясно, что я ранее занимался орально- генитальным сексом с каким-то мужиком.
– Щас, бля, носком кину, сразу проснёшься.
Здесь уже медлить было нельзя, потому как через секунду в нас с Ромкой полетел бы тапок шефа. Ладно еще, если бы он попал в меня, а если в сонного Ромку… Зачем искушать судьбу?
Беру трубку:
– Алле?
Голос Светланы Ивановны -дежурного фельдшера приемного отделения:
– Саня, ты?
–Угу.
– Давай спускайся, смотри, «живот» поступил.
– Настоящий?
– Можно бы хуже, да, некуда.
Твою мать, поспал Саня. Гляжу на часы - 3.15. Ну все, щас эти козлы будут дальше дрыхнуть , да, уже храпят, а мне анализы, рентген, бригаду будить и в операционную. Но зато главный козырь тоже у меня – я оперирую, а Ромка ассистент. И только если уже полный бардак в животе – сами не справляемся, придет сонный Евгенич, буркнет «что тут у вас?» Встанет на цыпочки (он низенького роста) и тогда уже отправит или Гургена на помощь, или сам подмоется.
«Подмоется» на языке хирургической братии - ситуация, когда в процессе операции бригада усиливается еще одним хирургом.
Сонно спускаюсь с третьего этажа на первый, в подсознании вертится гнусная мыслишка, а вдруг можно будет до утра отложить? Захожу в приемник, и сон с меня не то что как рукой, а как двумя руками одновременно сняло.
На каталке мужик, на вид лет 55. Сразу видно, что человек интеллигентный, порядочный и послушный, уже даже самостоятельно руки на груди скрестил. А вот выглядел он, как бы это правильно сказать, в гроб, если санитары морга хорошо постараются, то тело симпатичнее кладут. Кожные покровы выраженно- бледные с землистым оттенком, глаза «запали», губы и язык как наждачная бумага. Не нужно быть семи пядей в лобке, чтобы понять, что раунд переговоров в двусторонних отношениях с господом Богом уже прошел успешно, и остались только мелкие формальности.
В подсознании сразу зафиксировалось два необычных момента: во-первых, одет пациент был в красивую, байковую, но не совсем обычную пижаму. Она была по фасону какая-то не мужская и не женская, а какая-то средняя, с рюшечками. И во-вторых, при выраженной внешней опрятности от пациента исходил явно гнилостно-каловый запах. Такое ощущение, что больной уже не контролировал свои физиологические отправления.
Но почему гнилостный компонент? В голове завертелась нехорошая мысль – неужели рак прямой кишки с распадом? Беру со стола историю болезни: Фридман Владимир Яковлевич, 56 лет. Преподаватель трудового обучения. В школе № N.
Подхожу к пациенту , откидываю одеяло, запах резко усиливается. Достаю из кармана халата марлевую маску, слава богу, она прокурена, мы, интерны, это делали специально – при курении пропускали дым от сигарет через маску - любой, неприятный запах немного заглушается.
Здороваюсь с пациентом. Тот чуть-чуть кивает головой: «Здравствуйте», - шепотом. Говорить вслух, видимо, не может, нет сил. Спрашиваю: «Что случилось?» Гримаса боли на лице - живот…
– Давно?
– Три дня.
– Травмы живота не было? Никто не бил?
Отрицательно качает головой.
Я опускаю ладонь на живот, снова гримаса боли, стон. Я даже не успел нажать. Мышцы передней брюшной стенки, как доска, хотя накачанным прессом там и не пахло, (как я уже говорил, там пахло другим), да и вообще все тело было какое-то рыхлое, мягкое, а вот живот твердый. ДЕФАНС. Это слово, хоть и похоже на французское, но не имеет к Бастилии с гильотиной никакого отношения. Это латынь. Переводится как «доскообразный живот». Так обозначается один из симптомов раздражения брюшины – «защитное напряжение мышц передней брюшной стенки». Этого симптома одного достаточно, чтобы боцман дал команду «свистать всех наверх». Другими словами – быстро в операционную. Остальное все на ходу: ЭКГ, анализы, подготовка операционной, помывка бригады, осмотр анестезиолога.
Говорю фельдшеру :
– В операционную! - и быстро бегу на третий этаж. Знаю, что шеф не спит, ждет доклада.
Захожу в ординаторскую, включаю верхний свет. Тут же предложение от шефа «а тапком по могде?» Выключаю свет, но включаю лампу на столе и уже от души кулаком Ромке по ребрам в отместку: «Чо, бля, лежим? Мыться!» С садистским кайфом наблюдаю, как Ромке не хочется вставать. Мне-то хоть оперировать, а ему крючки тянуть, пока плечи не заноют.
Шеф: – Чего там ?
– Дефанс.
– С какого хега?
– Не знаю, наверное, съел чего-нибудь? - это уже явная борзота с моей стороны, но так веселее всем просыпаться.
Шеф сонно садится на диване:
– Сибигцев!
За столом пишу историю болезни, но я уже стрелянный воробей, быстро отклоняюсь на задних ножках стула назад до стены, там, где только что было мое плечо, пролетает кожаный тапок шефа и шлепается в стену. Я его подбираю и запуливаю шефу под диван, как в детстве кидали с пацанами «лепешечки» по воде, шеф пытается задержать его ногой, но промахивается.
– Вот же сука! - это в мой адрес, но без злобы. Я в принципе согласен. Короткая перепалка, кому лезть за тапком, в результате Евгенич становиться на карачки и лезет сам.
Ромка уже встал, санитарка зовет нас мыться в операционную. Шеф дает напутствие :
– Ху*ней только не занимайтесь, если что, варежку или шапку бросьте.
Обрабатываю операционное поле йодом, затем спиртом. Отгораживаемся простынями.
Я к анестезиологу :
– Можно?
– Поехали.
Открываю живот. Смрад заполняет операционную. Мать-перемать! Брюшная полость полная гноя и каловых масс. Что за херня? Ромка предполагает – опухоль в толстой кишке перфорировала (прорвалась). Я в принципе думаю так же. Электроотсосом эвакуируем зловонное содержимое из брюшной полости. Я запускаю руку в живот с целью провести ревизию органов брюшной полости, то есть, попросту ощупать эти самые органы. Существует определенная последовательность при ревизии. Сначала печень, потом селезенка, желудок, и последовательно весь тонкий и толстый кишечник.
Еще при осушивании брюшной полости мне показалось, что под рукой я почувствовал какое-то уплотнение в области сигмовидного отдела толстой кишки, и сейчас я сразу же рукой за нее цап. Твою мать!…под пальцы сразу же попало деревянистое продольное образование в сигмовидной кишке, которое оказалось очень большим, сантиметров 25 в длину и около пяти в поперечнике. Я тут же роняю оптимизм с лица.
- Что, вообще жопа? - проявляет заинтересованность Роман. Вместо ответа беру у него из рук крючки и растягиваю края раны, киваю головой , глянь, мол. Ромка засовывает руку в рану и тут же округляет глаза, и вытягивает лицо красноречиво показывая насколько ему понравилась моя находка.
– Татьяна, - обращаюсь я к санитарке, - зови Евгенича.
Дело в том, что при таком распространенном процессе операцией выбора является гемиколэктомия, то есть, ровно половину толстой кишки нужно оттяпать, а до этого мы с Ромкой еще не доросли.
– Слушай, да тут на кишке дыра, - радостно сообщает Роман. Радостно, потому что обнаружил источник перитонита раньше оператора. Я мысленно чертыхнулся с досады и тут же сунул Ромке крючки в руки – держи, сейчас отгородимся и посмотрим, откуда валит. Запихиваем в живот пеленки, отгораживая остальные участки кишечника от пораженного отдела. Роман аккуратно отводит их широкими зеркалами. Шишка перед нами во всей красе. Ближе к краю опухоли, который обращен по направлению к выходу (анусу), обнаруживается три перфорационных отверстия, из них, как и положено, валит кишечное содержимое. Ромка его убирает тупферами. Нам теперь нужно просто ждать, когда помоется на операцию шеф и займет мое место. Чтобы не терять напрасно время рассматриваем с Романом находку.
– Слушай, (это Роман), а что за дыры-то?
– Хрен его знает, я тоже в недоумении. На распад опухоли это никак непохоже. Такое ощущение, что кишка ни с того, ни с сего взяла и лопнула в трех местах. И опухоль какая-то подозрительно правильная с идеально ровной поверхностью и четко прощупываемыми закругленными краями. Беру зажим, аккуратно завожу его в дыру кишки и потихоньку развожу бранши. Ну, нихрена ж себе! Ничего не понимая мы с Романом одновременно склоняемся над раной и бьемся головами, стукнувшись еще раз, чтоб случайно не поссорится, все-таки разглядываем то, что видно между раздвинутыми браншами зажима. А видим мы там ровную, блестящую поверхность желтого цвета.
- Полип такой гигантский что-ли или доброкачественная опухоль на ножке , да еще и капсулированная (то есть, одетая в капсулу). Короче, для нас с Романом больше вопросов, чем ответов.
– Ну-ка, свали! - это сзади подходит Евгенич, пиная перед собой подставку под ноги, типа низенькой длинной табуретки. Мы-то с Романом оба за сто восемьдесят, а шеф метр шестьдесят, и то в прыжке. Стол с больным поднят на наш рост. Шеф запускает руку в рану , мы с Ромкой как по команде уставились на его лицо, оно сейчас более информативно, чем речь. Евгенич довольно долго мацал эту шишку, и по мере того, как проходило время, его взгляд все меньше и меньше показывал удовлетворения от этого ощупывания, а больше задумчивости и напряжения.
– Них*я не пойму, - наконец-то озвучил шеф результаты своей мозговой деятельности.
– Шишка-то с кишкой не спаяна, я ж ее спокойно по кишке перемещаю. Неужели такая длинная ножка у полипа?
– Владимир Евгеньевич, а мож, ее попровать в анус вывести? - неуверенно предложил Роман, - А там подхватить и ножку на зажимы…
– А хег его знает, давай попгобуем.
– Так, ну-ка, кто-нибудь лезте в жопу. Сибигцев, давай ты! Ты похудее (Роман действительно намного больше меня, пловец, КМС с широченными плечами).
Теперь надо объяснить, что означало « лезть в жопу».
Один из членов операционной бригады, в данном случае я, должен аккуратно, чтобы не расстерелизовать стерильную зону , залезть целиком под стерильные простыни, которыми укрыт пациент и расположиться у анального отверстия больного, чтобы под контролем зрения принять то, что предположительно вылезет из заднего прохода. Я ромкиного и шефовского оптизма не разделял, так как был практически уверен, ЧТО конкретно мне вылезет в руку.
Захожу со стороны ног больного, операционная сестра вместе со своим столиком, на котором находятся инструменты и все необходимое для операции, отодвигается в сторону. Я засовываю руки по самые плечи между простынями и пациентом и, подняв простыни, ныряю в образовавшийся проем. Отстегиваю ремень, которым фиксированы бедра пациента к столу, раздвигаю ему ноги и подлажу руками к анусу. Чтобы увидеть задний проход, приходится одной рукой поднять кверху мошонку и все что рядом. Под простынями полумрак, поэтому мне приходится вплотную приблизить голову к промежности пациента. Операционная сестра снова подтягивает свой столик на место и хлопает меня сквозь простыни по затылку:
– Сань, ты там под простынями случайно не забудь, что ты тоже мужчина. Взрыв смеха в операционной. Я отвечал, что буду стараться не забыть, тем более, что запах под простынями совсем не сексуальный.
Голос Евгенича:
- Так Сибигцев, смотги. Щас должно из жопы появиться.
И действительно, анус на моих глазах стал довольно спокойно расширяться, как бы сам собой, для контроля я ввел в него свой палец и подушечкой уперся во что-то твердое, по предположению Ромки и Евгенича в опухоль или полип, а по- моему предположению так в нечно более обыденное, только очень уж спрессованное.
И это что-то стало выезжать на свет божий. Сначала мне так и показалось, что это обычный кал ярко - желтого цвета. Только конгломерат был подозрительно толстым (около 5-6 см.в диаметре) и очень уж плотным на ощупь. Вот вылезло уже сантиметров пять, я ухватил его рукой и потихоньку попробовал потянуть, эта штука очень легко подалась, но в отличие от моих ожиданий не отломилась.
– Владимир Евгеньевич, может, я ее потихоньку подтяну, пока ножка появится (ножка - это такой тяж, который одним краем прикреплен к стенке кишки, откуда начал расти полип, а второй частью к самому полипу. В этой ножке находятся сосуды и нерв. Если ее сдуру оторвать, может случиться хуже, чем было раньше. Начнется кровотечение.)
– Давай, потихоньку подтягивай, только ножку не проморгай.
Я начинаю тянуть. Полип очень легко, по смазанной гноем кишке выходит из заднего прохода и остается у меня в руке. Никакой ножки.
– Евгенич, ну вот я его вытащил, нет тут никакой ножки!
- Бл*ть! Ты что, ее оторвал?!!!
– Да, не было тут ее!
– Как это не было? А что ж ты тогда вытащил?
– Хрен его знает, я такой штуки раньше не видел.
– Давай, вылазь сюда.
Когда я вытащил на свет причину несчастий бедного пациента, в операционной даже наркозный аппарат кажется замер.
Первым пришел в себя шеф:
– Бля-я-я-я! Так это ж САМОТЫК...
– Пидор что ли, - как- то по обыденному озвучил общую догадку Роман.
Все стояли в растерянности. Никто не смеялся, настолько сильным было потрясение.
Но шеф, на то он и ШЕФ, поворачивает голову в сторону анестезиолога:
– Тебе такой надо?
Теперь уже грохнули все.
Пациента спасли. Вывели на первое время ему анус на бок живота. А через полгода погрузили кишку обратно. Вот и все.
Как потом рассказал сам пациент, он давно почувствовал тягу к мужчинам, от вида обнаженного женского тела его всегда (по его собственным словам ) тошнило. Но в советское время существовала статья уголовного кодекса «за мужеложество», вот и додумался наш герой – вырезал из плотной резины (уплотнителя межпанельных швов) несколько гипертрофированную копию фаллоса, со стороны головки натянул розовый воздушный шарик, а с противоположной жёлтый и с завидной периодичностью тешил себя игрушкой. А тут вошёл в раж и упустил предмет. Сделал тогда он из проволоки крючок и попытался подцепить ускользнувший вожделенный предмет, но вместо этого порвал себе в трех местах кишку. Кал попал в свободную брюшную полость, и развился каловый перитонит, который и проявился симптомом доскообразного живота с красивым названием ДЕФАНС.
Только к Франции не имеет он никакого отношения.
Латынь это.
2013г.