Из жизни Оладьина

Борис Голдовский
Лампа была старая, с пятнами красной меди на позеленевших, побитых боках. Она стояла на телевизоре, напоминая о старых турпохода по Средней Азии...
Тогда Оладьин был веселым, кудрявым и уверенным. Сейчас же сама мысль отправиться в столь утомительное путешествие по пыль¬ным дорогам казалась ему дикой. А в то время он не замечал тяжести пути, глядел на аистов, верблюдов, слушал незнакомую речь...
Лампу он нашел случайно. Споткнулся, ушиб ногу, остановился и увидел, что из окаменевшего песка торчит .нечто, напоминающее кусок скрученной толстой проволоки. Это была какая-то ручка... Любопытства ради Оладьин расковырял каменистую почву и извлек лампу.
Приехав в Москву, он водрузил «эту гадость» на видное место, где она и пыли¬лась.
Потом Оладьин отслужил, как положено, три года на флоте, поступил в институт, потом получил диплом и женился. Прежде чем он понял, что живет чьей-то чужой, взятой неизвестно у кого на¬прокат жизнью, прошло лет десять-двенадцать. Все вдруг ему опостылело: и служба, идти на которую было скучно, и дом, где было холодно.
— Как же быть? — думал Оладьин,— Бросить все? Но жизнь-то, в сущности, уже сделана. Каждый должен жить той жизнью,  которую  себе  сотворил.  Я  — этой...
Он замкнулся, стал неразговорчив и раздражителен. Однажды, сидя в ком¬нате, он смотрел на свою медную лампу и старался вспомнить тот перекресток, где его жизнь пошла не так.
— Если бы можно было, как в сказке, вызвать джинна и велеть ему повернуть время назад!
Он провел несколько раз ладонью по округлому боку лампы. Джинна, конечно, не было. Оладьин засмеялся. Смеялся дол¬го и глупо. Ему было жалко себя и все эти бездарные годы, и все будущие тоже.
Он смеялся, тер и гладил медную лампу, в отчаянии не замечая, что из нее уже поднимается столбик белого дыма...
(... Далее – о том, как Джинн вернул его в прошлое, помогал, делал всякие чудеса, но и все новые жизни были для Оладьина чужими...)
II
...Ему снились башни пластилиновых замков. Тех самых, что он лепил в детстве. Вдруг зубчатые стены начали таять и плавиться, будто попали в печь... А на зеленой лужайке перед растекающимся замком стоял элегантный Игорь, держа над головой раскрытый зонт. Сквозь латы лежащего перед ним рыцаря уже про¬росла трава. Он крикнул: «Проснись!» Но голоса, конечно, не было, трава все росла, а друг улыбался... И кто-то другой громко, крикнул:  « Проснись!»
Тогда он проснулся, вспомнил, что за¬мок давно сгорел в печке, а друг служит архитектором, что сегодня понедельник и нужно вести дочь в детский сад на пятидневку. На большом круглом дубовом столе, получившем за выслугу лет назва¬ние «рыцарского», жена доглаживала за¬пасные колготки и платьица.
— Проснись! Опоздаете...
Он встал, поставил чайник и собрал свой ободраный «кейс». После завтрака положил в холщовую сумку с нарисован¬ной лошадиной головой мешочек с дет¬скими вещами, яблоками и конфетами, взял на руки- дочь, вызвал лифт и спустился на первый этаж. По привычке сунул мизинец в отверстие почтового ящика — почты не было.
В подъезде, как обычно, старик-сосед с первого этажа курил «Дымок». Автобус пришел быстро. Ехать им было полчаса, поэтому он завел с дочерью долгий разго¬вор о том, почему птицы летают, а ры¬бы — нет. Когда вопрос стал понемногу проясняться, сидевшая рядом женщина заметила, что некоторые рыбы тоже ле¬тают #и завела беседу в тупик. Наконец, приехали. Детский сад стоял на невысоком холме. При подъеме на него дочь всегда тихо поскуливала и просила взять ее «в четверг». Он давно уже окрестил   этот холм   «Голгофой».
Спускаться было гораздо проще. Предъ¬явив «единый», он втиснулся в метро. Под стук колес обдумал предстоящие битвы. Набралось достаточно.
Выйдя, пошел короткой дорогой через парк, свернул на тропинку. Она все бежа¬ла и бежала, а он все шел и шел, нимало не смущаясь одиночеством и не глядя на часы. Наконец, между деревьями появился просвет. Посреди поляны рос столетний дуб. Ветвями он рвал последний клочок утреннего тумана и кор¬мил им ветер.
Под дубом ждал конь. Хозяин надел панцырь, наколенники, шлем, взял меч, накинул плащ, застегнул серебряную пряжку и сел в седло...
(... Далее – о том, как он совершал подвиги, освобождал красавиц, убивал великанов и ждал четверга...)