Обессиленная, растрепанная выбралась она на берег. Руки, одеревеневшие после долгой борьбы с силой течения, категорически отказывались служить, но Иннет с каким-то тупым усердием продолжала тянуть причальный конец, обдирая вспухшие от весел ладони. Тяжелая посудина явно издевалась: стоило хоть на миг ослабить усилие, как плоское днище с шуршанием сползало обратно в зовущее ледяное течение. Наконец, женщине удалось развернуть лодку таким образом, что, пройдя вдоль берега, та попала в суводь, образованную большим серым камнем. Вытаскивать судно на берег сил и времени уже не было, смысла – тоже, и Иннет, наскоро обмотав причальный конец вокруг пня, испокон века служившего для подобных целей, подхватила обрывки подола и что было духу побежала к виднеющемуся в сумраке поселку.
Не добежав до деревни, она свернула к стоящему на отшибе дому, обнесенному высоким крашеным забором. Сейчас уже слабо представлялось, что некогда она вместе с другими детьми, панически боялась его обитателя. Силуэт дома на выселках манил надеждой на защиту, Иннет была готова целовать землю возле калитки.
- Дядюшка Фалгар! – громка позвала она. – Эй, вставайте! Кто-нибудь…
Стучать и кричать пришлось до тех пор, пока не сорвала голос. Навалилась тупая безнадега, и Иннет сползла в дорожную пыль, обтирая забор спиной. В этот момент лязгнул тяжелый засов, и калитка бесшумно повернулась в петлях. А вслед за этим показалась сумрачная бородатая физиономия Фалгара. Подозрительно осмотрев тонущую в сумерках даль, кузнец скосил синий глаз и обнаружил сидящую в пыли Иннет.
- Ну и? – неприязненно осведомился он. Голос у него был гулкий, точно из бочонка. – Не вижу Ежевики. Я тебя, кажись, предупредил – без нее не возвращаться… - кузнец попытался было захлопнуть калитку, но метнувшаяся к нему Иннет всем весом повисла на руках.
- Дядюшка Фалгар! – Там…там орки, штук тридцать или больше. Сюда идут… я от них насилу вырвалась и сюда… А Ежевику так и не нашли.
- Ты что: одна на тот берег плавала? – недоверчиво прищурился темно-синий глаз кузнеца. Кажется, лишь теперь он догадался обратить внимание на порванную одежду женщины и свежие отметины когтей на ее шее.
- Нет… я….Отец не успел убежать, они его убили… - Иннет уронила голову на грудь и стала окончательно похожа на побитую собаку, сжавшуюся в ожидании очередного удара. – Ежевика не нашлась, нету…
- Ну-ка вставай… - широкие, точно две лопаты, и такие же жесткие ладони кузнеца подхватили Иннет под руки, помогая подняться. – Брысь в дом!
Сам он в последний раз окинул взглядом безлюдные, залитые светом умирающего дня окрестности, запер калитку на засов и рысью пробежал к сараю, что прилепился к стене кузницы, точно к пирогу – хвостик теста.
- Орки, говоришь? – донесся до Иннет его приглушенный голос. – Стало быть, народ поднимать надо…толку от наших олухов, конечно – как с козла – молока…Ладно. Найдутся у меня для косоглазых гостинцы за встречу…
Пыхтя, Фалгар выволок из сарая некое массивное сооружение на толстых полозьях из просмоленных брусьев и прикрытое сверху рогожей.
- Ужо они меня попомнят, уроды! – растрепанный кузнец опять исчез в сарае.
Иннет молча следила за непонятными приготовлениями.
- А может, гонца послать? – нерешительно протянула она. – Гондор…
- К Морготу Гондор! – взъерошенный кузнец вылез на свет, таща под мышкой два здоровенных продолговатых мешка. Он прислонил их к боку конструкции, утер вспотевший лоб.
- Когда-то, - хмыкнул он, - мы дорого дали за то, чтоб вырвать у Минас-Тирита право жить как нам угодно, сделать так, чтоб наместник забыл о нашем существовании. И у нас получилось! Мы никогда не были данниками Эктелиона, мы жили сами по себе… - внезапно кузнец осекся и вздохнул, бросив взгляд на обхватившую разбитые колени Иннет. – Так что теперь было бы довольно глупо ожидать от его полоумного сына, что тот, расчувствовавшись, направит сюда сотню панцирников… Вот так.
- Но ведь люди наместника были здесь! – с жаром воскликнула женщина. – Давно, около месяца назад…
Перед внутренним взором всплыло загорелое молодое лицо с едва заметной светлой бородкой, тревожный прищур серо-стальных глаз из-под надвинутого капюшона…плащ цвета грязной листвы. Ах, если бы он сейчас оказался здесь со своим отрядом… Да хоть бы и один…
Иннет почувствовала, что неудержимо краснеет. Дура… не о том сейчас! Разве можно… теперь, после того скотства, что ей довелось пережить…нет, не надо! – она яростно стиснула виски, будто силой выдавливала из мозга грязь воспоминаний…Чтобы они не коснулись обитающего в памяти светлого, родного образа.
- Помощь не придет.
Фалгар точно мысли прочел… Иннет опустила голову.
- Ничего. Сами справимся! – кузнец сдернул чехол со своей хитроумной машины и окинул ее чуть ли не нежным взглядом. – Справимся!
Водруженная на полозья из просмоленных брусьев конструкция более всего сошла бы за гигантских размеров арбалет, если б не гнутая металлическая пластина с отверстиями, закрепленная на ложе в том месте, где должен быть лук. Да и само ложе выглядело необычно: чересчур широкое, со множеством продольных ложбинок. Сбоку помещался сложный механизм, отдаленно напоминающий ворот ручной мельницы. Темная, покрытая застарелыми следами ожогов рука уверенно легла на полированное дерево.
- Не хнычь, - ухмылка кузнеца сейчас на редкость напоминала оскал, в сапфировых глазах плескалась буйная и веселая ярость морских просторов - Это нас у смерти много, а она-то у нас – одна!
Уже окончательно стемнело, когда по пояс мокрый десяток Горбага выбрался на правый берег Андуина. Там, где подмытый волнами берег образовывал навес, в камнях уже ждал Ранхур-маленький. Завидев бредущих по воде, степняк вышел на свет и приложил к губам палец «тихо!». Мечущиеся над обрывом световые пятна факелов яснее слов говорили о том, что проклятая сухну все-таки успела добраться до родного стойбища раньше, чем это удалось орочьему отряду, и теперь растревоженные грядущим вторжением бледнокожие поджидают напрошенных гостей, зорко следя с берега за малейшим движением в темной воде. Неизвестно, что привлекло их внимание: подозрительный плеск или сталь, блеснувшая в свете факела, но три высокие фигуры спешно направились к краю обрыва. Положение создалось крайне неудобное, ибо ребята не успели даже выбраться из реки, а в драке, как известно, прав тот, кто находится выше. Вот тут-то и пригодился Ранхур. Ловко как ящерица он взобрался по веревке, оставшейся от переправы, к развилке растущего на берегу кривого дерева и засев меж двух стволов, неспешно, с расстановкой выпустил подряд три стрелы. Никто даже вскрикнуть не успел, лишь тихий свист оперения вспорол воздух, да с шипением погасли упавшие в мокрую траву факелы. Воспользовавшись передышкой, ребята Горбага полезли вверх, цепляясь за торчащие из сухой почвы древесные корни. Обнаружив отсутствие товарищей, люди засуетились, размахивая факелами в надежде разглядеть происходящее, но так и не успели. Оставляя позади восемь трупов, орки двинулись в сторону поселка, что мерцал вдали светом окон из-за плотно закрытых ставней. Горбаг, лично зарубивший двоих сухну, воспрянул духом после позорного промаха в лесу, остальные, ободренные удачей, тоже рассчитывали на легкую и быструю победу. А напрасно – до поселка оставалось не более пары десятков шагов, когда воздух наполнился гудением и залп доброй полусотни стрел ударил по первым рядам бегущих. Стреляли явно со света в темноту, поэтому основная масса стрел зарылась в склон позади, однако, при такой кучности было довольно и того: трое из отряда рухнули на землю вниз лицом, из их спин торчали окровавленные стальные оголовки. Этого хватило, чтобы остудить чересчур горячие головы: оценив мощь примененного оружия, уцелевшие сочли наиболее продуктивным скатиться вниз по склону. Дальнобойное оружие, как правило, требует длительного перерыва между выстрелами, а за это время цель успеет переместиться за пределы зоны поражения. Пока что единственным исключением из данного правила был знаменитый анхур, но им у защитников деревни взяться было попросту некуда, равно как и полусотне лучников. Первым сообразил Рагдуф:
- Дзарт-кхан! Они не видят нас, это что-то вроде баллисты… Только очень здоровой и многозарядной…
- Всем рассыпаться! – немедленно отреагировал Горбаг. Настроение у истосковавшегося по крови и звону клинков десятника мгновенно упало до отметки «преотвратно». Надежды на легкую поживу в беззащитном поселке пошли прахом, едва лишь тихая ночь обрушилась первым залпом длиннооперенной смерти. Против такой мощи толстая кожа легких доспехов была столь же бесполезна как простая тряпка. Прямо за небольшим оврагом на всхолмье уже чернели плетни ближайших огородов, а чуть дальше, там, где странные деревянные жилища образовывали полукольцо, сгрудились десятка два людей с факелами. Насколько возможно было отсюда рассмотреть, приличного оружия у них не наблюдалось: топоры, один с вилами, прочие – так и вовсе наспех поотдирали жерди со своих заборов.
- Ну? И че делать-то? – вытянувшаяся от разочарования морда Десятого Назгула обернулась к хмурому Горбагу. Вид моргульского забияки давал ясно понять, что от предстоящей потехи он ждал совершенно иных впечатлений.
- Где же хреновина-то эта… - не обращая внимания на душевные терзания Радбуга, процедил десятник, чей напряженный до боли взгляд обшаривал пустые улицы и крыши домов. – Неужели так далеко бьет, что отсюда не видать, а? Пхут'тха…а-ха-а…
- Че делать-то? – уже настойчивее повторил Радбуг, фамильярно тормоша задумчивого десятника за плечо.
- Пасть заткнуть для начала! – прорычал тот, сбрасывая руку, точно какую-то мерзкую ядовитую тварь. – И айда, наверх потихоньку…
- Э!э! – Десятый Назгул вцепился в рукав Горбага, - ты че, Горбаг? А если там такая хреновина не одна, а? Ты прикинь только…
Радбуг воровато оглянулся, и, понизив голос, засипел в самое ухо десятника:
- Я вот че думаю… слышь, Горбаг? Я вот думаю: а на кой ляд нам вообще сдалась эта деревня вонючая…и получше будут, ну. Мы ж все равно собирались того… - и он выразительно кивнул куда-то вдаль.
Увы, столь подкупающая откровенность не принесла желаемого результата. Горбаг какое-то время молча слушал, после чего просто заткнул обнаглевшего панибратца одной-единственной фразой:
- Думаю здесь я, понял? – сообщил моргулец, демонстрируя неровные, но острые клыки. – Это раз. А деревня… Раз так охраняют, значит есть – чего, усек? Наверх, я сказал…
Первым из оврага выбрался вдохновленный нравоучениями Радбуг, за ним – Ранхур-маленький. Вслед за ними над краем показались головы командира и картографа.
- Вперед… - прошипел Горбаг.
Врассыпную, короткими перебежками, девять темных приземистых фигур двинулись на свет факелов. И тут до звона настороженный слух уловил характерный, натужный скрип.
- Там! – палец картографа уверенно устремился в темноту, указывая чуть вправо от начала главной улицы поселка. – Вы слышите – ворот натягивает?
- Быстро! Вдоль забора – бегом! – заметался Горбаг, тщетно ища обходной путь. В тот же миг раздался сухой щелчок, и несколько десятков стрел ударили по зажатым в переулке оркам. Взвыл Шадрук, получивший болт в плечо, и собравшиеся на площади люди, точно ожидавшие именно этого сигнала, рванулись к нападавшим. Вблизи сухну оказалось несколько больше, чем казалось из оврага. Рваные отсветы факелов подпрыгивали в их руках, башмаки глухо ударяли в землю, слышались громкие выкрики: не то проклятия, не то слова команд. Ранхур выплюнул стрелу на тетиву и, не целясь, выстрелил в первого. Сухну упал, и тут Рагдуф краем глаза заметил движение возле чернеющих кустов.
- Хэй, Ранхур! – он дернул за капюшон лархана, привлекая внимание – Там!
Стрелок молниеносно обернулся в указанном направлении и увидел странное сооружение, напоминающее водруженную на полозья баллисту с широким ложем, а рядом – высокого сухну, что спешно разворачивал свое тяжелое орудие для нового залпа. Молча выдернув из плеча сотоварища тяжелую странной формы стрелу, степняк прицелится и спустил тетиву с сухих недрогнувших пальцев. Защитник поселка захрипел, хватаясь за пробитое его же собственным снарядом горло, и сполз наземь рядом со своей машиной. Путь был открыт, и Горбаг с восторженным ревом рванулся по улице навстречу толпе. Раненый Шагрук не стал ввязываться в драку: тихо подвывая от боли, он добежал до метательной машины и попытался ее развернуть, но усилия одной руки для этого оказалось недостаточно. Сапогом отпихнув труп сухну со стрелой в горле, Шадрук полоснул ятаганом по тетиве, туго натянутой на железные рога. Мордорская сталь без труда рассекла толстый, сплетенный из воловьих сухожилий жгут – точно шерстяную нитку – и получившая свободу железная пластина упруго распрямилась, с противным звоном вибрируя острыми краями. Теперь ме-тательная машина была бесполезна, ибо вторую тетиву, рассчитанную на по-добное натяжение, искать придется не один час, а для того, чтобы приладить ее на рога, потребуется не меньше трех человек. Иртха улыбнулся краем закушенных от боли губ, и, не выпуская из рук ятагана, с чувством выполненного долга сполз на землю.
Бой меж тем, кипел вовсю. Селян было больше, но их положение сильно затрудняла темнота, а добрая сталь крошила жерди и колья не хуже обледенелых прутьев. Один из сухну, тот самый, с вилами, ухитрился зацепить зубьями лезвие летящего ятагана и вырвать оружие из рук противника. Клинок отлетел прочь и вонзился в утоптанную глину шагах в трех позади. Человек издал торжествующий крик и, пробив кожу доспеха, с размаху вонзил вилы в живот врага. Орк согнулся пополам и упал на колени, зажимая четыре глубоких раны. Сухну занес вилы, намереваясь добить поверженного противника, но в этот момент с пальцев маленького степняка слетела тетива, опережая последний удар. Другой сухну, по виду – совсем еще молодой – после первого же взмаха ятагана лишившись черенка от лопаты, с визгом ткнул факелом в лицо Горбагу, в надежде если и не обжечь, то, по крайней мере, испугать. Отпрянув от горящей просмоленной палки, десятник ловко отсек руку, державшую ее. Сухну взвыл, обливаясь кровью, а факел, плеснув оранжевым хвостом в ночное небо, перелетел через плетень и упал в кучу соломы, что сушилась в чьем-то дворе. Сухая трава мгновенно вспыхнула, и вставший на дыбы огонь охватил бревен-чатую стену. Раздались испуганные крики, и кто-то из людей, позабыв обо всем, помчался спасать от огня своих домашних и нехитрый скарб, но остав-шиеся получили, наконец, помимо злости еще одно существенное преимущество: в зареве начавшегося пожара фигуры ненавистных врагов стали видны как днем. Всю неуклюжесть селян точно ветром сдуло: переставший быть невидимым противник был уже не настолько страшен, как казалось вначале, и многие из мирных землепашцев и рыбаков вспомнили, наконец, о том, что их предки – умбарские пираты – в свое время недаром наводили ужас на прибрежные города Средиземья. Чаша весов, отмеряющих исход битвы за поселок, начала неумолимо клониться в обратную сторону. Несмотря на то, что силы и у тех, и у других убывали пропорционально, для отряда в двенадцать душ гибель трети бойцов означала больше, чем для деревни – потеря половины защитников. И одни духи ведают, чем закончилась бы эта авантюра, если бы с противоположной стороны площади, сметая собою тощую, кое-как сколоченную изгородь с вывешенными на просушку горшками, не вылетел в полном составе отряд Дагхура. Мгновенно оценивший ситуацию разведчик находился, возможно, впервые за свою жизнь, в состоянии неуправляемого бешенства. И причиной тому было вовсе не отчаянное сопротивление жителей прибрежной деревушки…
Сутки назад соединившийся десяток Дагхура молча наблюдал рыжее зарево над крутым правым берегом Бурзугая. События, предшествовавшие соединению отрядов сами по себе были не из разряда веселых, а открывающийся ныне вид радовал бойцов не более, чем нхара – новый хлыст. Опоздание группы к месту встречи плюс дым над лесом доставило десятнику немало приятных минут ожидания и напряженных размышлений. В итоге было принято решение срочно переправиться через Бурзугай по следам исчезнувшего картографа и его охраны. К великому облегчению, спасать никого не потребовалось. Невозмутимо полирующий й’танг песком Багнур был немало удивлен, когда со стороны выходной шиверы самого нижнего из Бурзугайских порогов показалась восьмерка по пояс мокрых иртха в форме, цепочкой бредущая вдоль берега. Опознав в переднем Дагхура, старый охотник обрадованно всплеснул руками и полез было в воду – встречать, но взлетевший вверх по склону разведчик не удостоил его даже взглядом. Он о чем-то недолго поговорил с Мулугом, и соединившаяся разведгруппа быстро, почти бегом, двинулась в прежнем направлении, по пути забирая все дальше и дальше от берега. Все терялись в догадках: с чего бы это такая спешка? Шаре в плане информации повезло больше других: продолжая тенью следовать за увечным картографом, она успела рас-слышать обрывки разговоров. Насколько ей удалось понять: судя по дымовому сигналу одной из групп, враг находится на восточном берегу Бурзугая, поэтому десятник, не желая оставлять своих в тылу, принял решение объединить отряд и обойти опасную прибрежную зону по чужому берегу как можно дальше от реки. Идея, мягко говоря, попахивала таингуром, но в свете последних событий являлась, несмотря на опасность затеи, наилучшим решением. Страха не было: авторитет Дагхура оказался настолько велик, что одно лишь присутствие молчаливого моргульца придавало непоколебимую уверенность в том, что все получится как надо. Десятник знал об этом безграничном доверии, поэтому когда темноту ночи разорвало зарево далекого пожара, моргулец сначала молча схватился за голову, после чего, не сдержавшись, помянул Наркунгура и двадцать шесть остроухих демонов. Напрасно Мулуг пытался его успокоить: к себе и своим ошибкам Дагхур был беспощаден. Но, так или иначе, а деваться с враже-ского берега было уже некуда, а значит, оставалось по-прежнему идти напролом, в надежде, что проскочить удастся целыми и относительно невредимыми. Не тратя более ни мгновенья на отдых, отряд поспешил на свет пожара, и вскоре оказался перед деревней, где кипел бой. Каково же было удивление приготовившегося к худшему разведчика, когда вместо частей неприятельской армии его взору предстала жалкая кучка мужиков с дубьем и факелами, отчаянно отбивавшихся от еще более жалкой кучки орков. В первых рядах нападавших Дагхур без труда опознал мерзкую физиономию Горбага, мимоходом подметив, что среди фигур в черной форме явно недостает четверых бойцов. Оценив, в чью пользу складывается сейчас ситуация, десятник уже во второй раз за эту ночь сумрачно помянул Наркунгура, и, оставив увечного картографа на попечение таингур-кхана, отдал команду ударить защитникам деревни с тыла. Перемахнув через темные скелеты плетней, десяток быстро проломился через чужие огороды и вылетел на центральную площадь.
- Живых не оставлять! – на бегу распорядился мрачный как туча Дагхур. – Слышишь, стрелок? Тебя это тоже касается. Всех – под ноль! Людей, скотину, собак тоже… Ни единой живой души…
До Шары не сразу дошел весь смысл этой фразы. До сих пор бой, в ее представлении, заключался в том, чтобы не подпускать врага ближе некоей условной черты, дабы нападающий не сумел нанести вред тебе, твоему командиру и друзьям. А когда из-за угла вылетел запыхавшийся, перепуганный мальчишка-подросток, и нерешительно опустились сжимавшие анхур руки, то ушей лучницы достиг даже не крик, скорее – яростный хрип доселе невозмутимого разведчика:
- Что, со слухом беда?! Я сказал – всех!!!
Первой, испуганной, метнувшейся в голове мыслью было протянуть время и попросту дать жертве уйти за пределы прицельной зоны поражения, но пальцы привычным жестом потянули тетиву к груди, и взлетел на уровень глаза стальной наконечник. Решив, что сочинительством самооправданий она займется чуть позже, орчиха прицелилась, и, зажмурив веки, разжала побелевшие пальцы. Видимо, духи услышали наивную мольбу о даровании несчастному скорой и легкой смерти – тяжелая стрела, пробив глазницу, до половины ушла в череп. Даже вскрикнуть не успел…
- Всем рассыпаться! – голос десятника звучал резко, но без прежней яро-сти, так напугавшей Шару. Теперь это была обычная команда. – Ломай двери!!! Повторяю, живых не оставлять!
И негромко, так что услышала только лучница, хотя быть может, то ей всего лишь почудилось, разведчик шепнул под нос:
- Ну все, родной… Вот и дождались тебя Музгарские рудники…
Пламя перекинулось на соседнюю крышу, и, вторя его гулу, из глубины дома донесся отчаянный женский визг. Кто-то здоровый, кажется, Багнур – со второго удара снес дверь вместе со всеми засовами, и, держа ятаган на отлете, скрылся внутри.
В доме что-то загрохотало, а мгновением позже распахнулись ставни, и из окна на рыхлую землю спрыгнула средних лет женщина в светлом платке и коричневой шерстяной юбке. Вопреки ожиданию, она не побежала прочь, спасаясь от огня и стали, а осталась стоять на месте, ибо вслед за нею в окне показались еще две фигуры. Опираясь на подставленные руки, из окна с трудом выбиралась грузная, морщинистая как исписанный пергамент, женщина с совершенно белыми волосами. Сзади старуху подталкивали тоненькие, прозрачные ладошки, что могли бы принадлежать ребенку или совсем юной девушке. Оконный переплет был слишком узок, и стоящая внизу, утопая по щиколотку в грязи и морщась от дыма, из последних сил продолжала тянуть старуху, которая что-то непрерывно бормотала, будто бы убеждая бросить ее и, покуда не поздно, спасаться самим. Обуглившиеся бревна крыши начинали угрожающе потрескивать, готовые обрушиться в любой момент. Женщина помоложе отчаянно мотала головой, по щекам, мешаясь с потом и сажей, катились слезы. Грохот в доме раздался вторично, и лучница зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, то увидела, что тело старухи, обмякнув, повисло в окне, и кровь из открытого рта тонкой струйкой стекает вниз. Глаза женщины-сухну расширились от ужаса. Отпустив мертвые старческие ладони, она побежала вдоль стены, истошно вопя какое-то слово, но путь ей преградила забрызганная кровью фигура Горбага. Коротко свистнул ятаган, и сухну, дернувшись всем телом, ничком упала на землю, продолжая сжимать в нелепо вывернутых руках подобранный на бегу подол. И тут сверху обрушилось горящее бревно. Горбаг чудом уцелел: конец бревна, вместо того, чтобы попасть по затылку, всего лишь придавил ему ногу. Сквозь поток отборнейшей брани послышался чей-то крик. Кричали на черном наречии, и Шара разобрала слова: «Наверху! Там!» Вскинув голову, девушка увидела на охваченной пламенем крыше две маленькие согнутые фигурки, что, пыхтя от натуги, пытались отодрать еще один метательный снаряд.
- С-стрелок! Наркунгур тебя задери! – рявкнул над самым ухом знакомый голос. – Убрать сию же секунду!
- Й..йах… - сквозь стиснутые зубы простонала Шара и выдернула из колчана стрелу. Да что же это… Сухну'учкун'ай, маленькие совсем…Ай, ну за что-о-о? Хотя… слезть все равно не смогут, сгорят заживо. Уж лучше стрела в горло…ай, уллах-тагору…
Пальцы рванули тетиву раз. И еще один. А остатков силы воли хватило на то, чтобы отвернуться.
Мимо рысцой пробежал Багнур, с отвращением отряхивая капли чужой крови с ятагана. По дороге на него налетел невесть откуда взявшийся сухну с охотничьим копьем. Удар сбил с ног пожилого иртха, но, быстро перекатившись по земле, он увернулся от вонзенного в землю копья, после чего пнул противника под колени. Тот оказался тоже не из пемзы тесан, и, отскочив, ударил копьем снова, не давая охотнику подняться. Шара, не задумываясь, вскинула анхур, но опоздала: из груди человека неожиданно высунула острый нос черная ивовая стрела. Упавшее на Багнура тело вновь повергло только что начавшего подниматься охотника обратно на землю, и пока тот, кряхтя, спихивал с себя этот груз, к ним рванулись еще двое. Одного застрелила Шара, а второго сшиб сам охотник, дотянувшись до лежащего рядом копья. Радбуг с перекошенной от восторга рожей, пробежав по улице, с пинка высадил чью-то уцелевшую дверь и скрылся в доме. Лучница огляделась: воевать, похоже, было больше не с кем. Из провисших сорванными дверями жилищ еще доносились какие-то крики, которые, впрочем, имели обыкновение достаточно быстро стихать. От дома, что загорелся первым, остался лишь обугленный остов, и росшее невдалеке почерневшее от огня дерево роняло с обугленных веток ломкие, съеженные листочки. А среди углей и горячей серой золы на коленях стояла тоненькая детская фигурка в перепачканном платьице. Тощая золотистая косичка на затылке вздрагивала, а девочка, размазывая по лицу соленые ручейки, тор-мошила лежащее вверх спиной тело. Задранный до колена подол шерстяной юбки открывал неестественно вывернутые в коленях голые белые ноги, испачканные землей. Это та самая… Или, может, другая…какая разница… Шара стояла, не в силах отвести взора от жуткого и невыносимо печального зрелища, но дело здесь было даже не в жалости к одинокому беспомощному существу. Недавний сон драл по спине ледяным ознобом, перед глазами мелькали лица из странных ночных видений, картины сегодняшней бойни и другой, случившейся давно, бессчетными веками ранее…или полтора нах-харума назад… Пепел и кровь…изгородь из мертвых тел и не знающая жалости сталь. Девочка над убитой матерью…Она была этой девочкой…Тогда, во сне у нее было все, даже имя, но сейчас – не вспомнить…Пепел…голова…Артэи, къаллэ! Им’эркъэ-мэи, элли хэллъи…23 Теплое золото на запястье, на лету остывают прозрачные капельки слез, сорванные с ресниц ветром … Ай, уллах-тагор’ин нарт…не хочу!!!
Руки, подхватившие сзади, стальной хваткой сжали бока. Так…знакомо…
- Шара… Шара… - Багнур вовремя успел поймать оседающую на землю лучницу. – Ранили, что ли? Пхут’тха, когда только успели…Хэй, дзарт-кхан! Кто-нибудь!
- Не… не надо…
Как же тяжело говорить на одном языке – слова путаются…
- Я целая…Все хорошо…вроде бы.
- Какое там! Минуты две уже ору – как об стену… Нет, точно целая? А? –
Охотник принялся осматривать девушку. Только сейчас до Шары дошли две вещи; первое – она сидит на земле, разбросав ноги, и второе – пожилой иртха, кажется, впервые назвал ее по имени.
- Пепел и кровь… - выдохнула она и сжала голову ладонями с такой силой, точно собиралась выдавить мозги и впредь обходиться без них. – Опять…Все повторяется…
Охотник как стоял, так и замер с открытым ртом, и без того большие зрачки его черных глаз расплылись во всю радужку в суеверном ужасе.
- К…кхургуб у уллах’ай 24 - ни к кому не обращаясь прошелестел почти-тельный шепот. – А-йя, ящерица я безмозглая, как же тогда сразу не догадался. На табак подумал…Иргит-ману спит – не спит, будущее во сне видит…дурак я старый.
Услышав сквозь ступор последние слова, орчиха похолодела. В голове, не-смотря на туман и отчаянную напряженность ситуации мелькнула дурацкая фраза из анекдота о йерри, что забрел в стойбище иртха и по совету своего внутреннего голоса бросил последний оставшийся метательный нож в шамана племени, после чего услышал довольный глас свыше: «Вот теперь – точно конец!». Сколько лет ей удавалось скрывать эту странную тайну от всех, кроме разве что матери…Сколько лет! Даже в армии, в добрых трех десятках лиг от родного Кундуза, среди чужих полузнакомых лиц, она ухитрялась никому не попадаться на глаза в моменты приступов. Правда, и приступы бывали тогда не особо сильные и достаточно редкие – во всяком случае, до того, чтобы орать во сне, дело прежде не доходило…И для чего? Чтобы на первом же серьезном задании влипнуть точно пух – в масло, сведя к нулю все свои прежние усилия и нехитрые отговорки. И перед кем…Нет, не перед неулыбчивыми ребятами из Моргула, не под взглядом Девятки уллах-тхар’ай, а перед пожилым, наивным и недалеким звероловом с Черных гор, готовым бить поклоны любому явлению природы! Глядя на почтительно опустившего голову коленопреклоненного воина, лучница почувствовала себя польщенной и обреченной одновременно.
- Ну что ты, Багнур… Чушь это все…
Нда-а, кстати… Насчет уллах-тхар’ай – это серьезно, как бы до них слава не дошла. Шара уже помнила времена, когда в течение месяца из всех стойбищ исчезли шаманы. Ничего не объясняя, их уводили под конвоем, а осиротевшее племя в полном составе выходило на дорогу и долго-долго смотрело вослед. А еще через пару месяцев Говорящие-с-духами столь же неожиданно вернулись, и сразу же начались речи о священной войне с западом. Это все можно было бы назвать промыванием мозгов при поддержке потусторонних сил, но холодными змейками по солончакам и каменным пустыням, от стойбища к стойбищу упорно ползли слухи: из тех, кто ушел, вернулись не все.
- Нет, правда – чушь! – изобразив кристально честный взгляд, упрямо повторила лучница. – Просто совпадение, не больше. И потом, это вообще разные вещи… Там какие-то уроды во сне были, а тут – самые обычные сухну, сразу видать. И город был большой, наверное, чуть поменьше Кундуза, а тут – стойбище в три сарая с половиной… Книги были еще обгоревшие…в толстых переплетах, а из этих – она жестом обвела мертвые тела поселян – я вообще не уверена, что хоть кто-нибудь читать…хм,…умел…
- Что там было? – рассеянно слушавший охотник оживился при звуках неизвестного ему слова.
- Ну…э-э…книги, – пожала плечами Шара – Это…ну, что-то вроде свитков, только листы сшиты сбоку, вот так…
И она сделала жест, изображающий открывание переплета и перелистывание страниц, отчаянно при этом соображая, откуда вдруг взялся совершенно четкий образ предмета. Видимо, Багнура терзал тот же вопрос, и он уже открыл было рот, но тут их задушевную беседу резко прервали. На площади показался Дагхур, и к нему тотчас же подбежали двое, в одном из которых узнавался маленький степняк.
- Дзарт-кхан! – вытянувшись, гаркнул тот, что повыше. Звук его голоса заставил лучницу болезненно поморщиться. - Разрешите доложить: живых в стойбище не осталось!
Десятник смерил говорившего испытующим взглядом.
- Никого? – на всякий случай уточнил он, щурясь.
- Я видел: вроде бы одна женщина к реке побежала… - с неохотой сообщил маленький стрелок. Было заметно, что если бы не прямой вопрос десятника, подкрепленный взглядом глаз-буравчиков, Ранхур так и промолчал бы - Прикажете догнать?
- Немедленно – бросил Дагхур. Стрелок коротко кивнул и рысью рванул вдоль улицы. Едва лишь он исчез за домами, разведчик приставил ладони к лицу и крикнул:
- Все сюда!
Услышав глас начальства, со всех сторон начали появляться орки. Ради такого случая даже впавший в благоговение Багнур оставил в покое предмет своего обожания и поспешил на зов, на бегу придерживая бьющий по ногам ятаган. Шара несмело обернулась в том направлении, где была девочка-сухну, со страхом ожидая увидеть разрубленное тельце в окровавленных клочьях платьица. Но никакой девочки на месте не оказалось: только тело мертвой матери по-прежнему белело в темноте голыми ногами, да висел в окне труп старухи. Шара вздохнула, и, поднявшись с земли, нетвердой походкой направилась к месту сбора. Дважды споткнувшись по дороге (чего с нею прежде не случалось), она глянула под ноги и вздрогнула от ужаса и омерзения: отброшенный сапогом предмет оказался обрубком чьей-то руки. Обойдя жуткую находку, лучница ускорила шаг, неотрывно смотря под ноги во избежание подобных предыдущему сюрпризов. И почти сразу заметила его. Маленький, не более двух ладоней в ширину и трех – в высоту – прямоугольный кусочек пергамента со следами прошивки по одной из сторон. Как во сне, Шара нагнулась и подобрала втоптанный в грязь листок. Он оказался не один: к нему пристали еще три, видимо, страницы выпали или были вырваны из самой середины… Поспешно запихав находку под рубашку, орчиха воровато оглянулась и припустила по дорожке к площади.
Меж тем десятник не намеревался до конца времен ждать единственного в команде стрелка. Когда запыхавшаяся Шара, еле успев затормозить подошвами, сзади влетела в строй, Дагхур убийственно-ледяным тоном продолжал раздавать указания, касающиеся дальнейших действий в уничтоженной деревне.
- …собрать все, и целые, и сломанные. Выполнять.
Двое бойцов молча покинули строй и направились в противоположные стороны улицы, старательно глядя под ноги и поминутно наклоняясь, словно бы подбирали что-то с земли.
- Так. Теперь… - разведчик скользнул взглядом прищуренных глаз по разбросанным мертвым телам. – Остальные! Трупы очистить от стрел и затащить обратно в дома, кого – на пол, кого – в кровать положить…Вон того, без руки – на крышу… Чьи там ноги из-под бревна торчат? Дать в руки пустое ведро…
- Ведро-то на хрена? – тихо поинтересовалась Шара у соседа. Но тот отве-тить не успел. Точно услышав вопрос, десятник хмуро окинул взглядом непонимающую аудиторию:
- Значит так: в деревне начался пожар. Начался ночью, когда все спа-ли…Кто-то проснулся, попытался вылезти в окно, - он указал на застрявшую в раме мертвую старуху – хм, мало…Еще одного надо…Эта – палец десятника ткнул в сторону лежащей возле дома женщины – успела выскочить, побежала за водой, ее бревном убило…Всю мертвую скотину собрать, затащить в сараи и стойла, двери запереть. Собак – на цепь. Никто не уцелел.
- Хорош пожар! – прогудел Багнур. – Два дома всего зацепило…Один, правда, в угли, зато у второго – разве только крышу опалило…
- Пожар, какой надо, такой и сделаем – непривычно сухо заметил Дагхур, и охотник кожей ощутил исходящий от командира какой-то непривычный холод отчуждения. – Та’ай-хирг-кхан где?
- Мы здесь! – раздался голос Маграта в конце улицы. Но глаза десятника смотрели поверх голов, продолжая настойчиво искать кого-то. Хотя угадать – кого именно – оказалось делом вовсе не сложным…
Просто сидеть на Фалгаровом дворе Иннет не смогла. Когда в ночное небо взметнулся первый столб пламени, не по-деревенски крепко запертые ворота сразу же перестали казаться ей надежной защитой, даже напротив, она ощутила себя вдруг точно во чреве огромной печи. Налетающий с реки ветерок раздувал пожар, трепал рыжие языки точно белье – на веревке, и казалось, что один из них вот-вот лизнет крышу Фалгарова дома. Прислушиваясь к звукам далекого боя, обхватившая разбитые колени Иннет вдруг внезапно сообразила, что уже давно не слышит ни скрипа натяжного механизма, ни слитного гудения выпускаемых стрел. Это могло означать только одно – кузнец мертв или же тяжело ранен. Вариант, что у него кончились стрелы, женщина сразу отмела как маловероятный – Фалгар прихватил с собой два больших бочонка, которых должно было хватить залпов на восемь, а она успела насчитать всего два. Значит… Великие Валар, это конец! Без стреляющей машины деревня просто обречена, а рано или поздно кто-нибудь из орков обнаружит стоящий на отшибе дом с вы-соким забором и решит посмотреть, нет ли там какой поживы… Надо бежать!
Вскочив как ошпаренная, она бросилась в кузницу в поисках хоть какого-нибудь оружия, но ее постигло жестокое разочарование – вдоль стен стояли лишь заготовки для лопат и мотыг, некоторые – с черенками, иные – россыпью в дырявой корзине. Не глядя схватив первую подвернувшуюся палку – это оказалась недавно починенная мотыга тетушки Гирианы – и, опираясь на нее, словно на костыль, Иннет тяжело ввалилась в дом и заковыляла в горницу. Там, на камине – она знала – лежало кое-что, чему здесь более не место, то, что следует во что бы то ни стало спасти от грабежа и пожара. Это была небольшая книга в черном переплете из свиной кожи, по здешним представлениям - несказанная драгоценность. Пергамент дорог, да к тому же на нем можно писать бессчетное количество раз, соскабливая предыдущие письмена – за эту книгу на ближайшей ярмарке можно было бы выручить никак не менее золотого. Но сейчас это волновало менее всего.
Меж страниц свисала полоска ткани шириной с ладонь. Нетерпеливо распахнув книгу на отмеченной закладкой странице, Иннет на миг замерла с отчаянно бьющимся сердцем. Да, это оно! Ткань цвета грязной листвы, покрытая светлыми и темными разводами…Люди Наместника! Это цвет их одежд, это верный знак. И с ними – он… Быть может, торопясь оставить кузнецу опознавательный знак, он оторвал кусочек своего плаща или головной повязки…О! Да, все верно. Тот, у кого есть этот знак, сможет беспрепятственно пройти через лесные заставы прямо к тайному убежищу рубежных стражей, чтобы попросить помощи… Он не откажет, он все знает, все поймет… Иннет отчетливо представила себе лучики ранних морщинок на загорелой коже вокруг серо-стальных глаз и светло-русые колечки некогда ухоженной бородки. Нет, конечно же, он не прогонит прочь, он все поймет…Надо бежать, только он один сможет помочь, защитить… Быстрее! Время уходит…
Даже не взглянув на прислоненную к лавке мотыгу, Иннет принялась лихорадочно заталкивать книгу под рубашку, но пальцы не слушались ее. Плюнув на это занятие, она зубами затянула на содранном запястье заветный зеленый лоскуток, и, неловко прихватив под мышку томик в черном переплете, выскочила за дверь. Отчаянно хромая и чуть слышно поскуливая от боли, Иннет припустила к реке, и в этот момент увидела, как на берег одна за другой выбираются тени. В темноте она, разумеется, не видела, но сутулые, длиннорукие силуэты могли принадлежать только оркам и никому более. Оказавшись между молотом и наковальней, Иннет бестолково заметалась, переводя взгляд с пылающей деревни на новых врагов, надвигающихся с берега. Путь к реке был отрезан, и Иннет, искренне понадеявшись, что в горячке боя ее, возможно, никто и не заметит, побежала с горы туда, где в голодной оранжевой стене пламени корчился черный остов догорающего дома. Ее дома. В принципе, ей действительно повезло, ровно настолько, чтобы привалившийся к ложу погибшей метательной машины кузнеца Шадрук не заметил съехавшую с холма сухну, поскольку в этот момент затягивал на ране повязку. Сбежав вниз, Иннет не смогла вовремя притормозить, поэтому продолжала по инерции переставлять ноги до тех пор, пока возле соседского дома не споткнулась обо что-то мокрое и продолговатое. В нос ударил запах крови, Иннет растянулась на земле во весь рост и у самого лица увидела окоченевшие пальцы мертвой руки с деревянными четками на запястье. Любой нормальный человек не сдержал бы крика ужаса, но два ряда кипарисовых шариков на отрубленной конечности смотрелись для беглянки настолько гротескно, что это зрелище просто выскочило за пределы ее восприятия. Нащупав в темноте твердый край переплета, женщина механически поднялась на ноги и побежала дальше. Разбитые колени давали знать о себе все сильнее, будто тело, уставшее исполнять слепые приказы охваченного паникой рассудка, решило дать тирану решительный отпор. Силы внезапно кончились на полпути к реке. Сотней шагов ниже погибшего поселка берег становился обрывистым, но из-под смытой течением глины проглядывал каменистый слой – истинное ложе Андуина – так, что с воды это выглядело бы как узкая каменная терраска под навесом из глинистых пород. Изначально Иннет собиралась пройти именно этим путем: увидеть сверху то, что творится под кромкой берега совершенно невозможно, а догадаться, что кто-либо станет прятаться именно там, можно, только если специально следить за одинокой бредущей во мраке фигурой. Шаг за шагом, где в рост, где – на четвереньках - Иннет все же преодолела расстояние, отделяющее ее от спасительной пойменной террасы и уже в который раз за этот горький и нескончаемо длинный день съехала к воде, где и замерла, переводя дух. Достаточно долго она просто сидела на камнях, привалившись спиной к стенке обрыва, до корней выдолбленной весенними паводками и, точно оберег, теребила на запястье бурый с прозеленью лоскуток, даже в мыслях не решаясь назвать по имени того, кто отныне был ее единственной надеждой в этом пустом и холодном мире…
…ровно до тех пор, пока над головой не послышался звук быстро при-ближающихся шагов. Иннет вжалась в мокрую глину, неистово терзая в пальцах кусок ткани, будто умоляя о защите. Шаги внезапно стихли, так, как если бы их обладатель замер на месте, а еще через некоторое время вниз посыпались комочки глины, и раздался треск ломающихся корешков – это неизвестный начал спускаться к воде. И вот тут разум окончательно покинул Иннет: вместо того, чтобы продолжать сидеть, не шевелясь, в своем убежище, женщина вскочила и на плохо слушающихся ногах по самой кромке заковыляла вдоль берега. Пройти по узкой цепочке выступающих из-под воды скользких камней было бы трудно даже для здорового, а уж с ее коленями – почти невозможно. Она оступилась и еле успела закусить губу, но черный томик вылетел из растопыренных в попытке удержать равновесие рук, и, описав дугу, шлепнулся в воду. Всплеск послужил преследователю сигналом, и тотчас же за спиной послышался звук натягиваемой тетивы и негромкий окрик. В ужасе, что ее обнаружили, Иннет взвизгнула и, позабыв про боль, прибавила скорость. Орк продолжал кричать что-то ей вослед на своем мерзостном наречии, но она, не оборачиваясь, продолжала прыгать с камня на камень, пока что-то острое не клюнуло в спину. Она еще успела скосить глаз и увидеть торчащий из-под левой груди окровавленный наконечник, но тут берег накренился и ушел из-под ног, сменившись стремительно приближающейся поверхностью воды, и сомкнувшиеся над головой бурные волны погасили последнее слово. Имя…
Прятаться Горбаг не стал – на хрена? Что ему теперь было бояться какого-то моргульского зазнайки, ведь путь к свободе, который он столь тщательно расчищал для себя, наконец, открыт. Поэтому он сам вышел навстречу Дагхуру, как был – окровавленный ятаган в руке, засохшие бурые пятна на рукавах и продранном кожаном нагруднике. Вышел и остановился в двух шагах, уперев острие в землю и глумливо при этом улыбаясь.
- Здорово, гнида! – ухмыльнулся он. - Нашел все-таки…
Дагхур на оскорбление даже ухом не повел.
- Рад встрече – сухо произнес он. – А уж как в Моргуле обрадуются, это даже вообразить трудно… Оружие на землю!
Горбаг хрустнул костяшками. За спиной стояли парни из его десятка, не было только Радбуга, да мелкого стрелка.
- А че мне - Моргул? Я туда возвращаться не собираюсь, если че… А оружие – подойди да сам забери. Если сможешь, конечно! – хохотнул он, перехватывая ятаган в боевое положение и дико озираясь по сторонам. Дагхур чуть дернул уголком рта и произнес одно-единственное слово:
- Взять!
Лязгнула сталь, и мятежный десятник понял, что находится в кольце, со всех сторон на него смотрели острия ятаганов, а хмурые лица бойцов его бывшего десятка не вызывали ни малейшего сомнения в серьезности намерений.
- Радбуг! – во всю мощь своих легких заорал он, уже не испытывая особой надежды на то, что будет услышан. Но тут из другого конца улицы раздался ответный выкрик, а потом из-за угла вылетел и сам Десятый Назгул со здоровенным тюком на плече. Увидев немую сцену, он остановился как вкопанный, сделал пару шагов назад и, развернувшись, вдруг прытко побежал прочь.
- Догнать… - еще прежде, чем Дагхур успел договорить, по следам любителя боевых трофеев рванулись двое из бывшего Горбаговского десятка, и с ними – раненый Шадрук. Видимо, Десятый Назгул заслуженно пользовался у них небывалой популярностью. Зеленый от бешенства Горбаг с отвращением плюнул вослед удирающему сотоварищу, и повернулся к моргульцу. Никто даже и ухом не повел – что-то уж слишком легко позволил себя разоружить бывший командир центральной группы. Перевязь, звякнув, упала на землю, а сам Горбаг, невозмутимо перешагнув через нее, приблизился к Дагхуру.
- Ну ладно, ладно я все понял… Я-то думал, что мне на хвост только этого недоноска повесили, ан нет – оказалось, еще и ты меня пас… Па-а-альщен… - издевательская ухмылка прорезала лицо, но глаза пылали злобой почище раскаленной лавы Роковой Горы. На разведчика это не произвело ровным счетом никакого впечатления, с тем же успехом Горбаг мог бы пытаться разговорить камень.
- Ну и! – продолжал надсаживаться Горбаг, брызжа слюной. – Че ты ждешь, а?! Ну, давай! Прикажи своей остроухой твари спустить тетиву, давай! - десятник даже сделал попытку порвать на груди рубашку, но ввиду наличия кожаного нагрудника, выглядело это не слишком убедительно. Тем не менее, пантомима увлекла всех настолько, что никто даже не заметил, как сокращается расстояние между загонщиком и его строптивой дичью. Многие выжидательно смотрели на Дагхура, но тот с распоряжениями не торопился. Даже бросившегося на него Горбага разведчик встретил ударом, совершенно не меняя при этом выражения лица. Однако, для того, чтобы остановить Горбага, одного удара было явно недостаточно. Короткая и совершенно не впечатляющая драка закончилась тем, что на отброшенного прочь штрафника медведем навалился Багнур, сворачивая того в турий рог. Горбаг вырывался и орал что-то по поводу своей принадлежности к Моргульскому штабу, но охотник держал на совесть. Дагхур наблюдал эту сцену в течение нескольких мгновений, после чего приблизился к недавнему оппоненту, рычащему от бессильной злобы и негромко проговорил:
- Моргульского гарнизона? Может, я ослышался или чего понял не так: ты же только что во всеуслышанье заявил, что возвращаться туда не намерен? У меня даже свидетели есть… - доверительно сообщил он, наклоняясь к самому уху пленного. Вокруг раздались смешки. Этого Горбаг вынести уже не мог: он оказался в окружении тех, кто имел самые веские причины ненавидеть его до глубины души. Дураком бывший десятник не был, и прекрасно осознавал, что молчать они больше не станут, а при теперешнем раскладе в строку сгодится каждое лыко.
- Свидетели, ха! – крикнул он, - Ну, и что ты мне предъявишь? То, что мы сбились с курса и заблудились в этом дерьмовом лесу, где тарков больше чем блох у шелудивого? Кто сможет доказать обратное, а, Дагхур? Кто? Твой косорукий дружок?!– он кивнул в сторону Мулуга, стоящего за левым плечом дзарт-кхана. - Девка?! – Шара смутно поняла, что речь идет о ней и переступила с ноги на ногу. – А может ты, а?! – он извернул шею, нашаривая в толпе Рагдуфа, и видя, что тот в замешательстве отвел глаза, немедленно уцепился за последнюю соломинку – Это же ты собирался бежать за реку, а, Рагдуф? Никто кроме тебя не умеет так мастерски подделывать карты, неудивительно, что мы вышли совсем не туда!
Кто-то ахнул, напрочь не предполагая такого оборота дела. Бедный Рагдуф держался из последних сил, чтобы не броситься на бывшего командира и не вцепиться тому зубами в горло. Ситуация накалилась добела, но моргулец по-прежнему хранил ледяное спокойствие, что еще больше злило и пугало Горбага, а уж когда в дальнем конце улицы показался изрядно потрепанный Десятый Назгул под конвоем, последний рассудок покинул буйную голову десятника. Пнув Багнура в колено, он рывком освободился от медвежьей хватки охотника и с рычанием прыгнул на стоящего к нему спиной моргульца, на лету выхватывая засапожный нож. Багнур, Рагдуф и с ними – еще двое – метнулись наперерез, сбили с ног и от себя добавили пару весомых ударов, но сделанного было уже не исправить: Дагхур покачнулся, сделал шаг и рухнул вперед лицом. Из его спины торчала костяная рукоять, а вокруг лениво расплывалось кровавое пятно. Сила удара оказалась столь велика, что лезвие без труда пробило толстую кожу доспеха, рассчитанного на прямое попадание стрелы, и косо вошло под лопатку.
В первую секунду все остолбенело замерли, просто не в силах поверить в ре-альность случившегося. Казалось, что это какая-то глупая шутка, что на самом деле ничего не произошло, что вот сейчас все станет как прежде. Но моргулец продолжал лежать без признаков жизни, и медленно ползла по спинам отвратительно-холодная змея – страх. А что теперь? Впрочем, длилась немая сцена недолго.
- Порву, сука!
Бедный мастер скважин как волкодав висел на тщедушном картографе, явно опасаясь применять силу:
- Не надо, та'ай-хирг-кхан!
- Пусти!
Мулуг рычал сквозь стиснутые зубы и упрямо рвался из держащих его рук. Представить себе доселе невозмутимого картографа в таком состоянии не смог бы даже самый одаренный. Приблизившийся Рагдуф осторожно перевернул лежащее тело. Дагхур не издал ни звука, лишь из угла рта, маслянисто блеснув, сползла узкая струйка крови, показавшаяся удивительно яркой на пепельно-бледной щеке. Рагдуф прислушался к дыханию, потом ощупал яремную вену, с силой прижал ее пальцами. Пульса не было.
- Все… - сокрушенно выдохнул он, оборачиваясь к остальным.
Багнур тихо выругался и вдруг, не сдержавшись, ударил Горбага по зубам. Шара стояла столбом и на происходящее не реагировала, будто находилась невесть где. Откуда-то сбоку подлетел запыхавшийся Ранхур.
- Да что тут… дзарт-кхан! – испуганно моргнув, степняк осекся на полуслове. Радбуг заржал в голос, и прежде чем его успели бы заткнуть, вырвался и в прыжке обрушил удар в основание черепа Багнура, что стоял ближе всех. Старый зверолов охнул и мешком повалился навзничь, раскинув мозолистые ладони, а освобожденный Горбаг в один миг подхватил упавший ятаган и, пылая разбитым лицом, прорычал:
- Ша! Теперь я – главный, усекли? Радбуг!
- Не бывать тому…. – картограф дернул больным плечом, скидывая тяжелые лапы мастера скважин. – Маграт, пусти!
- Да уймитесь вы! – взвыл таингур-кхан. Он прекрасно видел, что произошло с его другом, но, тем не менее, упрямо продолжал оттаскивать Мулуга от намеченной цели. – Стрелок! А ты чего стоишь как суслик? Не видишь, что ли?!
До Шары слова долетали точно через толстое стеганое одеяло. С превеликим трудом лучница сообразила, что обращаются именно к ней, но не шелохнулась. Даже в тот момент, когда кто-то вырвал анхур из ее стиснутого вспотевшего кулака. Мгновение – и в грудь озверевшему десятнику и его прихвостню, угрожающе подрагивая, смотрели две стрелы: маленького степняка всегда отличала скорость реакции, да и Рагдуфа духи смекалкой не обделили.
- Ах ты, гнида… - начал Горбаг, но картограф, похоже, находился на том пределе нервного напряжения, когда отчаяние превращает страх в неуправляемую храбрость.
- Только дернись, слышишь? – дико выпучив глаза, заорал Рагдуф, и голос его срывался в визг. – Мне терять нечего, понял?! Я дурак, я тетиву спущу на раз-два, пискнуть не успеешь!
- Да пристрелить их обоих, в самом деле… - проворчал кто-то, с отвращением сплюнув под ноги. – И вся, недолга, а то возись еще с ними, с засранцами…
Услышав это, Рагдуф чуть пошевелил кончиками пальцев, что удерживали натяг тетивы. То ли колебался, то ли просто был рад, что его мнение по поводу дальнейшей судьбы ненавистных штрафников разделяет кто-то еще. Ранхур чуть скосил глаз.
- Ну так? – степняк, как всегда невозмутимо, ждал знака. Несмотря на то, что в предыдущие дни ему здорово доставалось от обоих «засранцев», сейчас он не испытывал по отношению к ним ни злости, ни ярости. Чего никак нельзя было сказать о картографе центральной разведгруппы: он уже давно перешел в состояние того печально известного «красного» страха, который в отличие от страха «белого», заставляет не прятаться от опасности, а наоборот, бросаться на все то, что представляет хоть какую-то угрозу. И, несмотря на то, что «красный» страх породил множество смелых и славных подвигов, находящийся в таком состоянии становится опасен не только для врагов, но и для собственных товарищей, поскольку у него стерта грань между понятиями «свой» и «чужой». Пока мастер скважин лихорадочно соображал, как быть дальше, Рагдуф окончательно потерял терпение:
- Ну все, Горбаг! – взвизгнул он, и перекошенный рот застыл в судорожном оскале – Счастливого пути на…
Но несчастный мститель так и не успел ни закончить прощального напутствия, ни спустить тетиву, потому что в следующую секунду…
- А ну стоять всем!!! Стоять, я сказал!!!
Надсадный крик, переходящий в рев, подобно грому посередь ясного неба, и вправду вверг бойцов в недолгий ступор: высокий голос с легким узун-маулусским акцентом без труда узнал бы любой, хотя бы раз побывавший в Моргуле.
- Хасса… - обалдело выдохнул раненый Шадрук, и рука, висящая на поясном ремне как на перевязи, сама собой поползла вверх. Вот так новости…
Первым на сельскую площадь вылетел сам Дублук, за ним – и остальные.
- А ну прекратить немедля!
Самый молодой из трех моргульских командиров настроен был более чем решительно, металл в голосе чувствовался даже сквозь мягкость провинциального говора.
- А… - Рагдуф нехотя опустил трофейный анхур, но отчаянно дрожащие пальцы картографа продолжали удерживать стрелу за охвостье, готовясь в любой момент вновь перевести оружие в боевое положение. В полную противоположность ему, маленький степняк молча ослабил тугой натяг, и забросил анхур за спину столь же быстро и невозмутимо, как недавно и доставал: его всегда отличала аккуратность. Тем временем, северный десяток, со стремительностью селевого потока скатившийся в злосчастную долину, ловко вклинился в кольцо зрителей, окружавших место драки, оттирая Горбага и Радбуга в сторону. На перебранку ребята Дублука времени тратить не стали, просто связали опальному десятнику и его подпевале руки за спиной, добавив для острастки по шее: очевидно, вид двух бездыханных тел на земле явился более чем убедительным аргументом.
- Всем тихо! – бледный от волнения Дублук почти инстинктивно протянул вперед пустые ладони – жест мирных намерений, но тотчас же одернулся и холодно оглядел место происшествия и непосредственных участников оного. – Мулуг-сама… вас не затруднит ответить на несколько вопросов?
Картограф мелко кивнул костистым подбородком и, пошатываясь, подошел к разведчику.
Шара смотрела и не видела. Все, что происходило сейчас вокруг нее, казалось не более чем суетой каких-то плоских цветных существ на огненно-красной стене – суетой, лишенной смысла логики и эмоций.
- Шар…Шара…Эй! – воспользовавшийся временным отсутствием бдитель-ного начальства, Хаграр протиснулся между стоящими и цапнул за плечо старую знакомую по Третьей Нурненской. Несколько раз окликнул по имени, потряс, и, не получив ответа, хлопнул по спине ближайшего бойца:
- Слышь, чего это с ней, а?
Тот тряхнул головой, словно лучник был на редкость назойливой мухой, мол, «почем я знаю?». Это не только не успокоило суматошного уроженца Бархут-Нурта, а встревожило еще больше, и он с удвоенной силой принялся трясти неподвижную и странно-безучастную девушку.
- Эй, ну ты че, а? Не признала, что ли? Это ж я… - тут он демонстративно оттянул мочку левого уха, украшенную наконечником стрелы. – Оглохла, что ли? Эй…
Никакой реакции. Не дрогнули веки, не сузились зрачки - все тот же твердый остекленевший взгляд, все та же каменная неподвижность. И лишь когда Ха-грар от избытка эмоций сгреб лучницу за грудки, намереваясь встряхнуть как следует, медленно поднявшаяся рука каким-то неловким деревянным движением заслонила ворот рубахи от настойчивых посягательств. С того момента как запылала деревня, это была вообще первая реакция девушки на внешний раздражитель.
- Да что за…
- Слышь ты, молодой… Отстань от девки! – грубовато, но дружелюбно посоветовал стрелку мастер скважин. – Стоит и пусть себе! Коль просто столбняк напал – так само скоро пройдет, а ежели в уме повредилась, так тут ты все равно не помощник… шамана надо. Оставь ее в покое.
Хаграр уже собирался ответить Маграту что-нибудь в меру едкое, но тут вернулся Дублук.
- Значит так! – положив руку на эфес, он хмуро оглядел бойцов. – Более-менее ситуация мне известна. Ввиду всех… хм… событий командование принимаю я. Времени мало, поэтому выполнять быстро, насколько возможно. Кто-нибудь один – пробегись еще раз по деревне, погляди, все прогорело как надо, иль нет. Мертвых – на волокуши, этих – он кивнул на мрачных и помятых пленников – трогать не сметь! Связать как следует, пойдут под конвоем до самого Моргула. Операцию вы провалили, так что сейчас остается только сохранить лицо и тихо вернуться на базу, ясно?
- И че теперь будет, а, дзарт-кхан? – прищурился мастер скважин, скрестив руки на груди и в упор глядя на молодого десятника. Моргулец отвел глаза.
- Очень надеюсь, что тарки ничего не заподозрят, во всяком случае, инсце-нировка пожара выглядит достаточно убедительно… По поводу самой разведоперации: сведения собрать все же удалось, то есть формально задача выполнена… - он помолчал немного. - А в остальном… решать не нам и не здесь. Уходим!
И вот ведь что удивительно – никто и не подумал спорить.
----------------
В полумраке огромного кабинета помятое бессонницей и волнениями лицо сотника Тхаруга более всего напоминало высохший гриб-дождевик, который также называют «духов табак». Однако несмотря на нелестное сравнение с безвольным полумертвым растением, держался сотник прямо и уверенно, что наводило на мысль об отличной выправке и убийственном самообладании. Прямой как струна хребет и вскинутый подбородок, сохранявшие свое горделивое положение в течение доброго часа, столь же идеально приличествовали бы почетному караулу у Южных Врат Луугбурза. Единственную сложность представляло то обстоятельство, что хозяин кабинета восседал на толстой циновке на полу, что делало разговор весьма неудобным: у иртха принято смотреть собеседнику в глаза, а при гордо поднятой голове созерцать предмет, вдвое ниже вашего роста крайне затруднительно. Из-под опущенных век взгляд получался снисходительным, и чуть ли не презрительным, а идиома «взирать свысока» вполне отражала ситуацию, в корне противореча иерархии званий. Это не могло не раздражать строгое начальство, однако… сесть Тхаругу так никто и не предложил.
Вторым живым существом в комнате был полутысячник Гуфхат-Будух, в лучших традициях своего составного имени являвшийся главой военной разведки и, по совместительству, комендантом крепости. Глядя на этого невысокого и пузатого иртха никому бы и в голову не пришло, что он занимает столь высокий пост – больше всего он напоминал столичного купца, сколотившего состояние на торговле рыбой. Возможно, что именно по причине заурядной внешности дун-дзаннарт-арк-кхан имел одну чудовищную слабость – он обожал государственные награды. Его парадный мундир был настолько густо усеян орденами и медалями, что издали запросто мог бы сойти за пластинчатый стальной панцирь вроде тех, что носят бойцы гон’нарт’ай-хун. Венчали все это великолепие три посеребренных чечевички Кургузу’хирг . Острые языки новобранцев вслед за более старшими товарищами по оружию повторяли расхожую шутку о том, что наряду с удвоенным именем полутысячнику следовало бы изыскать способ так же вдвое расшить грудную клетку, дабы расчистить место под новые благодарности за отличную службу. Далее мнения расходились, ибо, как заметил один из молодых острословов, уже сейчас невозможно определить, кому из двоих: Гуфхату или Будуху – были пожалованы все эти железки, а если обоим поровну, то каким образом поделить на двоих три ордена Ока? Впрочем, о словесных упражнениях личного состава Гуфхат-Будух, скорее всего, не подозревал, а если б и прознал, то ничуть бы не оскорбился: затейливые и гордые стальные побрякушки являлись частью его организма. Единственное, что его беспокоило, так это то, что со временем ему все же придется решать вопрос об их взаимном расположении на груди, поясе и плечах. Но пока что даже награды не слишком радовали своего страстного коллекционера.
- Что ж ты так оплошал, а, сотник? Провалили твои ребята мне всю операцию…Что можешь сказать по данному вопросу? – тон коменданта Минас-Моргула был ироничен и чуть ли не весел, однако сам он кипел от раздражения.
Статуя Тхаруга не издала ни звука Как всякий знакомый с основами стратегии, старый сотник терпеливо ожидал первого ошибочного шага противника. Дежурная фраза Гуфхат-Будуха о неудачной разведке в данном случае значила не более, чем разговор о погоде и ценах на таингур. В конце концов, коменданта тоже можно понять: ну надо же как-то начинать беседу.
Убедившись, что предполагаемый оппонент молчит, Гуфхат-Будух почувствовал себя уверенно. В эту минуту ему представилось, что он репетирует перед зеркалом очередную суровую речь, и был даже слегка огорчен невозможностью видеть выражение своего лица.
- Итак – он возложил кисти рук на сомкнутые колени. – Я постараюсь быть объективным и беспристрастным, в конце концов в этих стенах я единственный, кто имеет такое право и возможность, и во многом – благодаря отсутствию вышестоящего начальства, гнева которого мог бы опасаться…
Тонкий намек-напоминание о занимаемой должности был завершен еле заметной мудрой улыбкой, за которой, несмотря на все старания, проглядывало обычное самодовольство. И вновь на лице сотника не дрогнул ни единый мускул.
- Скажу вам честно, дзаннарт-кхан, от бойцов вашей сотни я такого сюрприза не ожида-ал. Нет, разумеется, мог предсказать кое-какие огрехи, неточности, но вот чтобы… Ложная дымовая тревога, сожженное людское стойбище, гибель двух ценнейших… а! Что я вам рассказываю, вы не хуже меня представляете, чем такое чревато. Буквально в преддверии войны… Я потрясен случившимся.
Тхаруг прищурился. Обычно с таким выражением лица сотник срывал с поясного ремня любимый хлыст.
- Я очень надеюсь, что это печальное происшествие не будет иметь последствий. Нет, я отлично знал Дагхура, и верю, что он сделал все возможное и невозможное, чтобы замести следы. Пожар – прекрасная идея! Гений… он был просто гением, знаете…. Нет, я не обвиняю вас лично, сотник, но ввиду того, что в вылазке участвовали ваши – он подчеркнул это слово – подчиненные, я обращаюсь именно к вам. Виновные в гибели моего соратника должны быть наказаны.
И вот тут Тхаруга прорвало. Неизвестно, что еще собирался или не собирался добавить комендант, но театральная пауза сослужила ему дурную службу. Когтистые пальцы Тхаруга неспешно легли на широкий поясной ремень.
- Слушай ты, полутысячник… - устало оскалился он. – Если ты ждешь, что я оправдываться начну, то зря: я-то как раз в этой вылазке участия не принимал, так что никаких претензий. Понял я, куда ты клонишь, Гуфхат, все понял, а только мой тебе совет: виновных в смерти своего парня среди своих и поищи. И в срыве операции, кстати – тоже. Твои десятники отряды комплектовали, ладно. А их самих-то кто назначал, а? Этот полудурок откуда взялся? Только не рассказывай мне сейчас, что не знал, кто таков. Кабы не знал – на задание не отправил, кабы знал – то и подавно. Иль тебе его подсунул кто? Ты уж скажи мне сразу, Гуфхат, не стесняйся…
Находись на месте коменданта еще один Тхаруг, он бы уже давно пришел от такой отповеди в ярость и дальнейший разговор протекал бы в грубой бранной форме. Однако великий и могучий Гуфхат-Будух, чье величие и могущество на последней фразе старого сотника дало явную трещину, предпочел не акцентировать на насмешке внимание.
- Что я слышу! Дзаннарт-кхан Тхаруг только что заявил, что не несет за своих подчиненных ответственности! Отлично… Просто превосходно. О, Гортхар-сама! Случившееся огорчило меня, но все же я знал, что ты в ответе за действия своих ребят. Мне было очень неприятно узнать, что Горбаг совершил это тяжкое преступление, но я ни минуты не старался свалить всю вину на него, а самому остаться с чистыми руками. Я добровольно предал суду умнейшего специалиста по картам и подающего надежды молодого командира…
- А, ну-ну… - оживленно поддержал сотник, - И как? Сурово осудил? Или договорились, не чужие все-таки… - Тхаруг подпустил в хриплый, сорванный командами голос, сентиментальные нотки.
- Перед высшим судом я ничем не лучше них, - сурово и торжественно провозгласил Гуфхат-Будух, - Но, по крайней мере, в отличие от тебя оказался готов разделить вину с тем, кто был верен мне…
Тут комендант осекся, и, округлив глаза, старательно изобразил внезапный приступ кашля. Появившееся в глазах Тхаруга подозрение вернуло воспарившего на крыльях слова оратора вниз на грешную землю: он понял, что чересчур заигрался в зеркальное отражение.
- Постой-ка, полутысячник… - Тхаруг озадаченно наморщил лоб. – Какой еще «высший суд»? Ты ж минут пять назад говорил, что ты тут хозяин и никто тебе не указ? Или я не понял чего?
Кашель немедля стих. Гуфхат-Будух холодно посмотрел на стоящего перед ним старого иртха в простом доспехе.
- Да. Ты понял не так, - кивнул он. – Да, я первое лицо в Моргуле. Но никогда не забываю, что помимо меня, существует еще начальник Западного войска, а еще выше – Харт’ан Гортхар и Уллах-тхар’ай.
Тхаруг хмыкнул.
- С того и надо было начинать. С Уллах-тхар’ай то есть. Интересное дело… стало быть, существует еще и тайная разведка, которая следит за недовольными? Хм… войско собственного покоя, так сказать. Ну, теперь ясно, кого ты боишься, полутысячник… и кому на самом деле служишь… Стало быть, с Горбагом тоже Назгулы подсобили?
Больше таиться не имело смысла.
- Но-но! – прошипел Гуфхат-Будух, резко подаваясь вперед. – За языком следи, а то у меня со Зрачками Всевидящего Ока хорошие отношения…
- Да-а? – уважительно протянул сотник. – А они сами-то об этом знают?
Игра зашла в тупик. Шутки кончились.
- В рудники захотел?! – рявкнул полутысячник, яростно одернув мундир. - Могу устроить! Поездка и проживание за казенный счет!
Тхаруг раздраженно примолк. Учитывая наличие в башне одного из Девятки и громкость воплей мерзавца с двойным именем, продолжать перепалку было опасно. Про Музгарскую долину не знал разве что совсем маленький ребенок, а тех, кто знал, трясло при одном упоминании.
Расположенное у восточных отрогов Изгарных гор месторождение красивого слоистого поделочного камня цвета лепестков гонха’ран становилось последним прибежищем тех, кто по закону не заслуживал смерти от меча. Куда там добытчикам обсидиана с Роковой Горы! Их жизнь не шла ни в какое сравнение с участью сосланных в Музгар. Это казалось странным, но по обрывкам рассказов и сплетен, это место представляло собой вовсе не черную, полную ядовитых испарений бездну, а цветущий горный край, где трава колосилась в рост, а в лесах водилось множество крупных ягод величиной с кулак и грибов высотой до колена. Надо думать, многие каторжники, впервые видя все это великолепие, от души потешались над глупостью тех, кто заменил им смертную казнь путешествием в благой край. Но, несмотря на умеренность физического труда, чистый горный воздух и прочие радости, ссыльные здесь долго не заживались. Неизвестно, что за злой дух властвовал в этих местах, и чем так прогневали его несчастные рудокопы, но по прошествии трех лет каждого из них поражала неведомая болезнь, а еще года через два над долиной вставал черный дым очередного погребального костра. Дым стелился над прозрачными ручьями и густыми травами, и его извивы напоминали белые прожилки на отполиро-ванной черной поверхности проклятого камня…
- Че ты от меня хочешь? – коротко поинтересовался Тхаруг после недолгого молчания.
- Я знал, что ты меня поймешь. Нет бы сразу, а?
- Не сразу, так теперь. Я слушаю.
- В гибели Дагхура виноват твой стрелок.
- Который именно?
- Бледнокожая уродина.
- Брось. Дагхур был убит в драке кинжалом. Она тут с какого боку?
- Она даже не пыталась защитить его.
- Что-то тут неладно. Насколько я помню, в обязанности стрелка входила охрана и сопровождение картографа, про десятника – не слова.
- Все равно. Она должна была вмешаться. Вспомни, если бы не подоспел Дублуковский десяток, дело вообще могло бы закончиться самым паршивым образом.
- Но ведь не закончилось же? - пожал плечами Тхаруг - Не вижу смысла после драки махать кулаками... По мне, так девка просто струсила, а, может, и свихнулась от избытка впечатлений…. Ерунда, в общем. А тебе, полутысячник, не мешало бы взять парадный й’танг да сходить во двор, пару мешков распотрошить, выпустить пар на волю.
- Зубы мне только не заговаривай! Это ничего не меняет! – отрезал Гуфхат-Будух. – Ее следует наказать, в пример прочим. Вообразите только, если каждый на поле боя начнет впадать в ступор «от избытка впечатлений». Все до единого, от пехотинца до артиллериста!
- Гуфхат… - досадливо поморщился Тхаруг, - кончай уже из жабы мумака дуть. Что тебе свою плешь от дерьма охота отмыть, я понял… Хочешь крайнего назначить? Валяй, хрен с тобой,… опять же, чокнутую не так жалко на откуп отдавать – и так никакого толку с нее теперь. Вот только с другой стороны…. Дун-дзаннарт-арк-кхан, ты же, несмотря на все столичные штучки, сам тоже из стойбища… Помнишь, что Говорящие-с-духами про безумцев говорят? А? То-то и оно.
Комендант встал с циновки и прошелся по кабинету взад-вперед, заложив руки за спину.
- Ну и что же? – очень тихо начал он. – Мало ли что они там говорят! Не век же шаманов слушать! А если они вообще завтра начнут про Харт’ан Гортхара дурное говорить, ты тоже поверишь, а?! – тут Гуфхат-Будух резко остановился и развернулся на пятках, его изучающий взгляд встретился с сотниковым.
- Они много чего говорят! – тон неуклонно рос. – Пользуются тем, что слова духов кроме них не слышит никто, вот и сообщают то околесину какую-нибудь, а то уж такие четкие предсказания, что прямо диву даешься. Ты, может, конечно и не слыхал: эти шаманы однажды вообще бунтовать пытались, даже сочинили какого-то Духа Севера с крыльями, который, дескать, и есть истинный отец и создатель всех иртха… а сам-знаешь-кого… объявили чуть ли не самозванцем и вообще….ш-ш-ш… - тут Гуфхат-Будух понизил голос до шепота, когтем указательного пальца касаясь губ. – Это не я так считаю, я объясняю, почему Говорящим-с-духами не стоит верить Несут чушь всякую, на благое посягают. Правильно Харт’ан Гортхар всех их к ногтю прижал… вовремя… Нам перед войной только кликуш не хватало!
Следует заметить, что последние слова комендант произнес нарочито громко, будто бы для того, чтобы за пределами кабинета их слышали все, кого интересует содержание беседы. Казалось бы, что значат растущие изо всех стен уши, если они все равно принадлежат тебе? Но привыкший жить в крепкой сети опасных тайн и отовсюду ждать доноса и подвоха, командующий военной разведки боялся даже его, Тхаруга. И, вместо того, чтобы ободрить, это открытие вдруг заставило сотника всерьез задуматься – а кто на самом деле паук в этой паутине?
______________
23 «Мама, вставай! Не оставляй меня одну, они – холодные как лед…» (ах’энн)
24 «Говорящая-с-духами»(черное наречие), букв. шаманка, жрица.
25 Кургузу’хирг - «орден Багрового Ока» - высшая награда государства Унсухуштан.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/12/04/773