Маша нервно вела машину. Сентябрь выдался дождливым. Город заливало, пробки усиливались. Хорошо, что Генку из сада мама забрала, Андрей, как всегда пообещал и не пришел. Из сада звонили два раза: ваш ребенок самый последний, сад уже закрылся. Нет, все – развод. Больше так нельзя жить. Лучше уж точно знать, что сама, чем вот так продолжать рассчитывать. И телефон отключил, зараза.
Продав пару лет назад квартиру в Москве, Маша с мужем и сыном перебралась за город, ближе к маме, которая после смерти отца год от года все больше нуждалась в помощи. Небольшой подмосковный городок делился на старую и новую части. Маша жила в новой части, но иногда, когда было совсем не проехать, пробиралась к дому через старый город, который после суеты мегаполиса напоминал селение столетней давности с потрепанных черно-белых фотографий: старые деревянные домики с покосившимися крышами и дымящимися печными трубами. В окнах горел свет. «Боже, как люди живут!» - удивлялась Маша, не представлявшая жизни без ванной. Дождь, подгоняемый ветром, хлестал в окна машины, ненастье усиливалось. Автомобили окончательно встали.
Маша печально уставилась в окно. На обочине под большим зонтом, укутавшись в дождевики, сидели на видавших виды табуретах два старичка и нежно прижимались друг к другу: он обхватил жену в еще крепких объятьях, она положила руку мужу на коленку. Парочка торговала цветами и съестным, видимо, с собственного огорода. Цветы средь этой серости выглядели большим ярким пятном. По отдельным ведеркам стояли хризантемы, гладиолусы, георгины и большие ромашки. Соблазнившись высокими красными гладиолусами и поборов нежелание выходить из теплой машины, Маша выехала из стоящего ряда и запарковалась рядом со старичками. Пожилая женщина соскочила со стула и подбежала к новоявленной покупательнице.
- Пойдем, дочка, чаем тебя напою.
Маша с удивлением посмотрела на бабулю, а потом перевела взгляд на деда:
- И не боязно вам людей чужих в дом приглашать? - спросила она.
- Катя моя долго живет, - махнул рукой дед, - много повидала, ничего не боится. Научила ее жизнь в людях разбираться. Заходи, коли приглашают. Все равно, - он повел подбородком в сторону пробки, - стоит вон все.
Оглянувшись и взглянув на застрявшие автомобили, Маша решила не отказываться от предложения и прошла в дом вслед за хозяевами. В небольшом выкрашенным в зеленый цвет флигеле, которых нынче теперь и не встретишь, не строят так больше, ей выдали тапочки (пол студеный пока, одень) и проводили в комнату. Маша, не скрывая любопытства, огляделась. Она выросла в городе и в деревенском доме была разве что на экскурсии. Жилище было обставлено скромно, из всей мебели стол со стульями, самодельный шкаф для вещей и полки для книг, тумба под телевизором, бережно накрытом скатеркой, поверх которой сидела нарядно одетая кукла, и две кровати с огромными квадратными подушками, на которых спать приходилось, наверное, сидя. Утварь вся, было видно, старая, но от бережного использования, аккуратная. Машу усадили за стол, посреди которого стоял нарядный, словно ожидавший с минуты на минуту гостей, самовар.
- Сейчас чайку согреем, обожди, - сказал дед.
Маша радетельно смотрела на стариков. Целая жизнь у них вместе была прожита, редко кому удается сохранить любовь на долгие годы.
- Да ты не думай, - заговорила будто прочитав мысли гостьи баба Катя, выглянув из кухни и улыбнувшись. – Тяжело мне с ним было.
- Ну, главное любовь, - пожала плечами Маша.
- Да, какая любовь! - усмехнулся дед. – Жили, да и ладно. После войны о любви не думали. На десяток баб полмужика было. Инвалидов брали, не чурались, а то и за них драка была. А я целый невредимый вернулся. Влюбился в Катерину с первого раза. Ухаживал бойко, ну она и согласилась за меня замуж пойти.
- Ой, ревнивый был по молодости, - подхватила баба Катя. - Проходу не давал. Поколачивал было на пьяную голову, а потом прощенья просил. Пил много. Здоровье подорвал, но выходила я его. Дожил вон до восьмидесяти четырех годков. В следующем году юбилей будем справлять.
Маша подумала, смогла бы она простить Андрея, если бы тот поднял на нее руку.
- А как же не пить-то, - вступился дед. - На фронте только водкой и спасались. Уходили вдесятером в бой, возвращалось три-четыре человека. Вот и поминали. Пятьдесят восемь лет прожили, жалела она меня, дурака, значит любила.
- Любила, любила, - раздалось с кухни.
- Прошлой зимой моя Катерина заболела. Забрали ее в больницу. Стало мне совсем тоскливо, я и запил опять. Ох, вернулась она и досталось же мне, - засмеялся дед, любуясь как его бабуля на стол хлопочет.
Маша перевела взгляд на фотографию, висевшую на прибитом к стене ковре, на которой старики были еще совсем молодые. Дед в молодости хорош был, кудрявый, чернявый, а баба Катя и вовсе красавица – видно моложе его, правильные черты лица, ровный нос, ресницы пышные. Смотрят они на себя постаревших с портрета, кто знает, о чем думают.
Из кухни раздалось дребезжание посуды.
- Навалилась старость, силы в руках уже не те, - появилась баба Катя с подносом. – Ну, давайте чаевничать.
Попивая из кружки, Маша с удовольствием наблюдала за стариками. Баба Катя еще о многом рассказывала, и про огород, и про цветы, и про свою жизнь. Дедуля ее все больше молчал. Нравились Маше эти люди. Она думала, что почему-то мы всегда вспоминаем об окружающих нас пожилых людях по каким-то особенным датам: то ли это девятое мая, то ли день рождения бабки или деда или юбилей их совместной жизни. Старики век свой отжили, кому их слушать интересно, тем более смотреть на них. Но как нужны нам сегодня их истории о жизни, как необходимо знать, что они пережили, какое время им досталось. Забыли мы, что недолог век наш и сменим мы наших стариков. Можем ли мы воспитать в наших детях уважение к преклонному возрасту, коли сами память не храним?
-Ну, а ты чего смурная такая, - спросила баба Катя? – Молчишь все. Устала, поди, после работы?
- Разводиться я собралась, - зачем-то сказала Маша, сама не зная почему ее потянуло на откровенность с людьми, которых она знает не больше часа.
- Что лупит? – спросил дед сочувственно. – Терпеть мочи нет?
- Да что вы, господь с вами, - замахала руками Маша, - нет, конечно.
- Значит пьет или гуляет, - заключила баба Катя.
- Да, нет же. Не пьет и не гуляет… наверное. Не знаю. Да не в этом дело, - замялась Маша.
- А что тогда? - старики переглянулись.
- У него все работа, а нас с сыном будто и не существует в его жизни. Рано уходит, поздно приходит. Не можем мы общего языка найти. Не сходимся характерами.
Старики молчали. За окном хлестал дождь, сигналили машины в надеже выбраться из затора.
- Ты прости меня, дочь, - заговорил дед, - ну и дура же ты! Вот вы молодежь, вам лишь бы развестись и делу конец. А работать кто за вас будет? Вот так и живем. И страна у нас такая, что работать никто не хочет.
Маша встала из-за стола и подошла к окну. Она смотрела на свою машину и не понимала, как она очутилась в этом доме с зеленым флигилем, почему рассказывает о сокровенном совершенно посторонним людям.
- Да не ворчи ты, дед, - встряла баба Катя. – Зря ты Машенька так. Ты не торопись, дочка, - вкрадчиво сказала она. – Сядь, попей чайку еще. Я тебе горяченького подолью.
Маша села за стол, не отрывая взгляда от кружки.
- Дело твое, конечно, дочка, - ласково начала баба Катя. - Но я тебе вот что скажу. Послушай ты бабку старую, жизнь прожившую. Благополучие в семье зависит от женщины. А мужик в браке существо подневольное. Как ты устроишь, так и будет все. Понимаешь?
- То есть, я сама виновата? – взбрыкнула Маша.
- Молодая ты еще, - протянул дед. – Заходи к нам в гости чаще.
Так в Машином доме стали появляться свежие цветы. Маша познакомила стариков с мужем и сыном. Они заезжали к ним всей семьей время от времени, пили чай и подолгу разговаривали. Так продолжалось пока не выпал первый снег.
В апреле, когда появились первые нарциссы, Маша опять решила заехать к старикам. Подъехав к знакомому дому с зеленым флигелем, она увидела бабу Катю, которая одиноко сидела на табуретке все под тем же зонтом.
- Здравствуйте, баба Катя! – весело поприветствовала она.
- И тебе не хворать.
- А чего одна? – поинтересовалась Маша, почувствовав неладное в голосе бабы Кати и посмотрела на дом с зеленым флигелем, в надежде увидеть там свет в окнах. Света не было.
- Ох, Маша. Умер мой дед зимой, не пережил, инсульт.
- Как же так!
- Не мучился и меня не мучил, сразу умер.
По Машиному лицу потекли слезы. Баба Катя встала и крепко обняла ее.
- Ничего, Машенька, - успокаивала баба Катя, - зато смотри какие нарциссы поспели. Это еще дедок мой сажал. Я-то не особо с цветами лажу. Я больше по огороду. А деда моего цветы любили, хорошо так росли, – она взглянула на ведро. – Это, наверное, последние. Больше высаживать не буду. Доживу уж кое-как, а потом к дедуле своему отправлюсь.
Баба Катя замолчала, а потом добавила:
- Ты, Маша, береги Андрюшу.
Маша купила все нарциссы и уехала к Андрею.