У тихих вод перед подножьем Тадж-Махала
В один из дней меня опять тоска застала.
Я шёл, осматривая Джамны берега,
Когда приметил сгорбленного старика.
В истёртом, грязном и оборванном тюрбане,
В лохмотьях, самых жалких в целом Индостане,
Спиной о камень опираясь, он сидел
И мутным взглядом в воды мутные смотрел.
Но губы старые улыбка извивала,
На сморщенном лице тень радости витала.
Он трубку смуглою держал своей рукой,
Над нею дым курился сизою струёй.
И тёмно-карими безумными глазами
Старик следил, не видя, за его витками.
Я, поражённый, долго молча наблюдал,
Потом, не выдержав, вопрос ему задал:
"Открой, отец, мне тайну- словно полный счастья,
К своим невзгодам ты, как видно, безучастен.
Хотя в безрадостной наружности твоей
Я вижу отпечаток злых и горьких дней.
Скажи, как року беспощадному покорен,
Ты кажешься благополучен и спокоен,
Когда, у стен чертога, старый и босой
Сидишь, измученный суровою судьбой?"
"Я расскажу тебе, о юный чужестранец,
Пока уходит солнце в золотой багрянец,
Что я не ведаю иного божества,
Чем эта трубка- эта флейта волшебства!
Знай, путник, что едва вкусив её дурмана,
Я превращаюсь в махараджу Хиндустана!
И тот, кто дивный сей построил мавзолей,
Навряд ли был меня богаче и сильней.
Царь строил эту усыпальницу годами,
А я дворец воздвигну, лишь взмахнув перстами!»
Так начал старец удивительный рассказ
И говорил, пока свет солнца не угас.
«О, юноша, твои глаза полны печали,
Их часто тяжкие раздумья омрачали,
Хоть, верно, знатен ты, и молод, и богат-
Давно ты этим драгоценностям не рад.
Но грусть любая, что в душе твоей таится,
Прочь улетает, когда опиум дымится.
Иди за мной его извилистой тропой,
И он вернёт тебе утраченный покой.
Смотри: едва я эту трубку зажигаю
И терпко-сладкий дым, не торопясь, вдыхаю,
Как тают предо мною Джамны берега,
И из туманной пустоты, издалека,
Переливаясь светозарными огнями,
Всё затмевая разноцветными лучами,
Сияя, словно бриллиантовый венец,
В ночи всплывает, как из воздуха, дворец.
Тогда я ясно вижу мраморные стены-
Увитые, как сад, узором несравненным:
Там яшма, лал и драгоценный хризолит,
Зелёный жад, и бирюза и малахит,
Забыв о том, что были рождены камнями,
Пленяют взоры радужными лепестками-
Им чудо-мАстера искусная рука
Растений райских дивный облик придала.
Ещё мой глаз не насладился созерцаньем-
Уж воздух полнится вокруг благоуханьем
Жасминов белоснежных, свежих алых роз,
И лотоса, что на озёрах чистых рос.
Розоволикий лотос- царь между цветами,
Питаемый и Неба, и Земли водами.
Пока вдыхаю его нежный аромат,
Огни в светильниках всё веселей горят.
Журчит ситар- проникновенный, сладкозвучный-
Потом сарОд волнующий, с ним неразлучный,
СарАнги заунывного им вторит звук
И тАбла, после всех других, вступают вдруг.
И вот танцовщицы со стройными ногами
Бряцают звонкими ножными бубенцами.
Украшены ступни их тёмно-красной хной,
Глаза блестящие подведены сурьмой,
Их косы чёрные увиты жемчугами,
Звенят браслеты, чуть взмахнут они руками.
Округлы бёдра их и строен тонкий стан-
Ты тщетно в них искал бы хоть один изъян.
Их голоса всё выше к небесам струятся,
Туда, где все страданья разом прекратятся.
И вот, когда передо мной блаженства пир
Я забываю этот вероломный мир.
Познай, о чужестранец, вкус моих видений-
И обратишься шахиншахом наслаждений!»
Когда вдохнул я полной грудью терпкий дым,
Я чувством был объят и новым, и чуднЫм:
Меня покинули печали и тревоги,
Склонилась голова, отяжелели ноги.
Казалось мне, что я лишился всех забот,
Что в мире есть лишь я- и звёздный небосвод.
Но грёзы длились только несколько мгновений-
Внезапной болью прекратилось сновиденье:
Я не увидел ни танцовщиц, ни дворцов-
Я словно перенёсся вдруг под отчий кров,
К иной реке, совсем в других земных пределах.
И там под яблоней цветущей, снежно-белой,
В своём обычном платье, бедном и простом
Она была, и пахли волосы дождём...
Смешной старик!.. Я не увидел райских гурий-
Я лишь вернул к себе опять жестоких фурий.
Я вечный пленник красоты совсем иной,
Не черноокие украли мой покой.
Я снами лживыми не мог быть околдован
Затем, что без остатка явью очарован:
Не мил дворец, в котором нет её шагов,
Не светит свет без ясных глаз и тихих слов.
Она лукавой прелестью не завлекает,
А целомудрием и благостью пленяет.
Пусть страстью жгучей я давно сожжён дотла-
Дороже всех соблазнов эта чистота.
Влюблённым нет в твоём дурмане избавленья
В нём сердцу любящему не найти забвенья.
А те видения, что встали предо мной,
Зовут неодолимо возвратиться к той,
Что, далека, не ждёт меня в краю родном,
Чьи пахнут волосы не для меня дождём.