Родился я в апреле 1964 года в семье студентов в городе Иваново. Чтобы не мешал родителям учиться, отправили они меня в деревню, и многие мои первые воспоминания поэтому чисто деревенские. Деревня называлась мягко и ласково Севастьяниха. Лухский район, 5 километров от села Благовещенье. В Севастьянихе и тогда оставалось уже лишь две избы и ещё дом ветлечебницы, в которой работала бабушка. Рядом в пределах видимости были другие тогда ещё вполне нормально населённые деревни Краснопеево, Медведево и Воробино. Сейчас ничего этого уже не осталась. А под окнами нашего исчезнувшего деревенского дома на речке Чучере поселились бобры и построили там свою плотину. Мне это очень приятно. Что там хотя бы бобры сейчас живут. Чувство Родины у меня связано прежде всего с этим местом. Самый любимый запах с тех пор – запах дыма от берёзовых поленьев, которыми топили баню. И ещё запах сена.
Жил я с бабушкой и прадедушкой. Дед погиб под Кёнигсбергом. Похоронка на него пришла 8 мая 1945 года. А прадед мой был солдатом I Мировой войны, и Георгиевским кавалером. С 1918 по 1920 годы он ушёл с друзьями в леса, чтобы не оказаться мобилизованным в Красную армию. Таких тогда называли зелёными. Вернулся из леса в свой дом после амнистии. Участвовал он и в Великой Отечественной войне, но в тыловых частях, в основном занимался строительством оборонительных сооружений, рыл окопы.
Всегда говорил, что при царе крестьянину жилось гораздо лучше чем при колхозах. Но к церковникам относился плохо и просил похоронить его без церковных обрядов. Бабушка же, его дочь, не погружаясь в богословские искания, в Бога всё же верила по православным традициям. Потом много позже, когда я стал пионером и пытался проводить со своею бабушкой атеистическую работу и доказывать ей, что Бога нет, она много со мной на эту тему не спорила. Она очень меня любила и во всём мне уступала. "Бога может и нет, но что-то всё-таки есть", с твёрдой убеждённостью говорила она.
Когда мне было всего 4 года, прадед мой взялся учить меня читать. Вырезал бумажки, написал на них карандашом буквы, и учил меня складывать слова из этих бумажек с буквами. Я крепко задумывался, вздыхал, и бумажки разлетались в разные стороны от моего дыхания. Прадедушка строго внушал – «Когда учишься читать – не дыши».
Дом был добротный, просторный с двумя печками. Русской, в которой готовили еду, и голландской для отопления горницы. Голландскую затапливали только в сильные морозы. В этой голландской печке в одну из зим прадед сжёг коробку от игрушечного автомобильчика, который он мне подарил. Я его использовал как гараж, а прадед предложил его сжечь. Мол, увидишь, как этот цветной картон будет красиво гореть. И я согласился отправить гараж в печку. Он действительно красиво горел синим пламенем. Но тут только до меня дошло, что его больше не будет. Я был ещё настолько мал и глуп, что плохо понимал причинно-следственные связи, и своим детским умишком всю вину за происшедшее взвалил на прадеда. И эта обида, а к ней копились и другие, жила во мне до самой его смерти.
У него уже не было зубов, и бабушка готовила ему специальную похлёбку, которую мне не давала. Я подозревал, что она вкуснее чем моя еда. И обижался ещё и на то, что прадед не делится со мной своею похлёбкой. В доме был огромный классический самовар, в котором в качестве мехов для разжигания щепок использовался сапог. И прадед всю жизнь, каким бы голодным не возвращался с работы, сначала велел ставить самовар и пил чай из гранёного стакана. Очень по-многу. Стакана три, а то и больше. И только после этого принимался за еду.
Потом, когда в деревню мы с родителями приезжали уже только на лето, а я был уже не такой уж и маленький, но ещё не школьник, прадед, когда мы уезжали, очень просил меня простить ему все обиды. А я так и не простил его тогда. Я тогда совершенно не понимал, что такое смерть. И что вижу его в последний раз. И до сих пор мне стыдно за эту детскую глупость и упрямство в непрощении.
Георгиевский крест прадеда хранился под большим секретом на дне огромного сундука. Бабушка побоялась увозить его с собой, когда переехала жить к нам в город в 1974. Он же царский. Продавать дом, родное гнездо у неё тоже рука не поднялась. Но брошеный и опустевший дом вскоре разграбили. Так пропал и этот Георгиевский крест. В память о прадеде у меня сохранилась лишь его оловянная ложка, которую он нашёл на дороге, когда служил в Красной врмии во время Отечественной войны.
А бабушка моя была классическая некрасовская крестьянка. Тогда у неё была на диво стройная фигура и выглядела она очень молодо. Я сам видел, как она легко догоняла скачущего коня и легко его останавливала. Рассказывали, что и в горящую избу ей доводилось входить и спасать детей во время пожара. Никакой специальной пожарной команды в округе не было. Глухомань. Но на каждом доме и в нашей деревне и в соседних, в которых домов тогда было ещё много, была прикреплена специальная табличка, а на ней было изображено, с чем надо бежать на пожар, если он начнётся. На нашем доме это было ведро. У соседей, с которыми по вечерам часто играли в подкидного дурака, топор. А у других это мог быть и багор и лестница и ещё что-нибудь подобное. Дома в деревнях часто и не запирали вовсе, когда уходили. А деревень вокруг было много. И было много мест, откуда можно было увидеть на горизонте сразу несколько деревень. Бабушка, если дом оставался пустой, просто подпирала дверь палкой. Это означало, что в доме никого нет, и чужим входить не надо. А когда кто-либо входил в избу, непременно первым делом крестился на образа в красном углу. Это было прям железно, практически без исключений, ибо коммунисты к нам в гости не приходили, а все остальные твёрдо тогда придерживались этого обычая в наших местах.
Бывало беглые заключённые пробирались в окрестностях. Вот их немного побаивались. Приходили иногда цыганские таборы. Как-то раз я даже в таборе у цыган среди их кибиток и шатров пожил немного. Одна молодая цыганка научила меня гадать на картах, и я потом всю жизнь пользовался её методом. В 1992 умудрился даже деньги гаданием зарабатывать.
Сажали меня четырёхлетнего и за рычаги трактора. И на комбайны взбирался. Один комбайнёр мне как-то подарил раненного ёжика, которого повредило комбайном. Мы его выходили, он был очень смешной. Смешно бегал по полу по ночам, громко топая лапками по досчатому полу. А как окончательно поправился, убежал обратно в лес.
Когда в деревню приезжали мать и отец, это был для меня огромный праздник. И вот, когда я уже немного умел читать, отец, достав откуда-то школьный исторический атлас, принялся рассказывать мне откуда есть пошла земля русская, и показывал ход событий по картам. По его трактовке истории получалось, что русские никогда ни на кого не нападали, а земля русская росла за счёт тех соседей, которые нападали на нас первыми. Но когда государство распалось на мелкие княжества, враждующие между собой, пришли татаро-монголы и завоевали Русь. Он подробно рассказывал, как прекрасно монголы умели воевать (он как раз тогда читал трилогию Яна).
Видимо, этим рассказом отец навсегда пробудил во мне огромный интерес и к истории и к географии. Уже с 6 лет я читал горы книг, но наибольший интерес у меня пробуждали книги о истории. Причём учебники мне нравилось читать даже больше, чем исторические романы. Учебник для 4 класса по истории я изучил ещё до того, как поступил в 1 класс. А в 4 классе моей любимой книжкой был вузовский учебник по истории Древней Греции. Позже полюбил ещё и фантастику, особенно о будущем. Как-то во мне всегда присутствовал обострённый интерес и к прошлому и к будущему.
Но я долго колебался, когда выбирал профессию. Очень хотелось делать что-то более конкретное. История казалась (и продолжает казаться) занятием слишком несолидным для настоящего мужчины. История прекрасное хобби по-моему, но не самая лучшая профессия. Я собирался поступать в Тульский политех, на факультет автоматических систем управления. Там открылось отделение робототехники. Повстречался со студентами, которые там учились. По их словам всех выпускников отправляли работать на оборонку и практически запрещали турпоездки за рубеж. Посвятить свою жизнь изготовлению орудий для убийств, мне как-то очень не хотелось. Хотя последовательным пацифистом я тоже не стал. И в итоге поступил я на исторический факультет Ивановского университета. Причём на дневное отделение мне не хватило полбалла (на самом деле блата не хватило), и первые два курса учился я на вечернем отделении. Потом на дневное отделение перевёлся и поселился в общежитии для иностранных студентов. Те пять лет, что я там учился, время абсолютного счастья, память о котором согревает меня до сих пор. И я уже тогда чётко знал, что такого счастья потом больше не будет. Хотя было в моей жизни потом вовсе не плохо, и жаловаться грех.
Когда у меня заканчиваются запасы счастья, я без особого труда погружаюсь мысленно в своё студенческое прошлое и легко переношу оттуда в настоящее столько счастья, сколько можно унести с собой за один раз. А там его навалом!
Я сменил более дюжины разных профессий. Работал и в музеях, и в библиотеках, и в газетах, и на телевидении, и в школе пару лет преподавал свои любимые историю и географию, участвовал в Псковской археологической экспедиции и в многочисленных политических избирательных кампаниях, работал рекламным агентом, и уличным продавцом, и даже крупье за рулеточным столом, президентом благотворительного фонда и помощником депутата, коммерческим директором в белорусской фирме. А самой первой моей профессией была профессия почтальона. Довелось мне и за решёткой посидеть пару месяцев в Пскове, и милостыню просить у прохожих в Туле, и по снежной пустыне пробираться в одиночку десятки километров, рискуя на фиг замёрзнуть, на радость степным волкам и лисам. Пытались меня и убивать как-то раз. В один прекрасный вечер в 2000 году. Отделался сломанным ребром. Умудрился я потом ещё и раком поболеть и через 5 лет от него вылечиться. Официально числился инвалидом, а потом врачи сказали хватит. Раз за 5 лет так и не помер, значит больше не инвалид.
Профессии я менял достаточно осознанно. Хотелось копить не столько богатство, сколько разнообразные впечатления. Все пять лет, пока учился в Иваново, работал дворником, и теперь могу не без гордости причислять себя к «поколению дворников и сторожей», воспетом БГ.
С раннего детства я кроме истории увлекался самыми разнообразными играми и целенаправленно их коллекционировал. Возникла постепенно идея найти некую идеальную игру. Но во всей моей коллекции игр ничто меня до конца не устраивало. И вот где-то в 14 лет пришла в голову мысль, что игру не обязательно искать, а можно придумать самому. Я и придумал. И всю жизнь до сих пор играю. Постоянно меняя и совершенствуя правила и игровые модели. Персональных компьютеров 30 лет назад ещё не было, и вместо компьютера я всю игру делал из пластилина, который и запоминал всю огромную игровую информацию. Сначала игра занимала небольшую коробку от тульского пряника, потом ящик в столе, потом сам стол, потом уже в 1995 году я придумал, как всё это из горизонтального перевести в вертикальный формат. Игра получилась не настольная, а настенная. В 2000-2003 я её даже в своём редакционном кабинете на стену повесил. (В прежней редакции газеты «Заря» помещений хватало, и у меня там был свой огромный кабинет с холодильником).
В 2005 ремонт в квартире сделал, и игра моя теперь в квартире занимает буквально целую стену от края до края.
Но стратегические компьютерные игры составляют моей пластилиновой игре достойную конкуренцию. Самая любимая – «Колонизация» Сида Мейера, которую наверно мало кто знает, потому что она очень старая 1994 года. Несколько лет назад вышел её ремейк.
«Цивилизация» того же Сида Мейера, конечно, тоже вещь. Но "Колонизация" это почти совсем как моя пластилиновая игра. Сид Мейер только не додумался до главной моей фишки. Играть нужно не сразу за всю нацию, а за каждого отдельного индивидуума (юнита). В экономическом аспекте они производят товары и услуги и в зависимости от того, как они себя ведут, меняется конъюнктура рынка. То есть финансовый счёт должен быть не один как в большинстве компьютерных игр, а у каждого юнита должен быть свой кошелёк и своё имущество.
В такой игре играешь по сути дела в Бога (а если выразиться поскромнее — в демиурга), который создал пластилиновое человечество и пытается добиться гармонии и просветления в нём. Но у пластилиновых человечков собственная свобода выбора, которая моделируется генератором случайных чисел…
Когда я в очередной раз гостил в Москве, и жил в квартире у своих друзей в главном здании МГУ, в ночь с 17 на 18 апреля 2007 года стукнула мне в голову идея, что в мою пластилиновую игру, можно играть по емэйлу. Предложить игрокам принимать решения за моих пластилиновых человечков. Совершенно ясно, что нет гарантий, что подобное развлечение будет заведомо интересно всем. Нужно определённый склад личности иметь, чтобы не жалко было на подобные фантазии и забавы время тратить.
В подобные игры в детстве играли многие люди задолго до наступления эры компьютеров. Лев Кассиль описал эти свои детские игры в книге «Кондуит и Швамбрания». Играл в подобные игры в детстве и Даниил Андреев, автор уникального философско-религиозного трактата «Роза мира». В 1979-1986 я встречал несколько людей, которые тоже как и я в детские годы сами изобретали для себя подобные игры. Потом нашёл замечательного ровесника, который живёт в Воркуте. У него всё прямо точь в точь как у меня, его игры даже покруче будут. Так что, сама идея эта явно носится в воздухе и не принадлежит мне одному.
В 2007-2008 я пытался замутить свою игру по емэйлу. Получилось очень не плохо, но в итоге стало ясно, что для мастера такой игры просто нужно очень много времени. Брать с игроков по 100 рублей в месяц и бросить ради них работу совсем, то есть сделать эту игру своей главной профессией я не решился. Рискованно бросаться в такое предприятие. Нет уверенности, что игроки в итоге рано или поздно не разбегутся.
Жанру игр по емэйлу, конечно же, трудно конкурировать с компьютерными играми, в создание которых вкладываются огромные финансовые и интеллектуальные ресурсы. Как тележурналист я очень хорошо представляю, как видеокартинка мешает тому глубинному видению и внутренней фантазии, которая дремлет в каждом. Я избегаю смотреть телевизор, а если включаю его, то больше слушаю, чем смотрю, больше предпочитаю радио. Как говорят, те кто работает на мясокомбинате, колбасу обычно стараются не есть. Поэтому я недолюбливаю и те компьютерные игры, в которых графика чересчур реалистична. А вот игра по емэйлу без всякой особой графики даёт огромный простор для фантазии.
А главное, что заставило меня всю жизнь играть в такие стратегические игры, это всё тот же мой обострённый интерес к историческому процессу, к тому как прошлое перетекает в будущее, как происходят социальные перемены. Игра такая не что иное как симулятор исторического процесса, с помощью которого очень удобно осмысливать закономерности исторического процесса и постигать историософию.
Один мой друг подобное моё увлечение играми с социальным содержанием расценил как внутреннюю эмиграцию. Думаю, если он и прав, то лишь отчасти. Всё же скорее это просто способ отдыха от реальности, а не побега от неё. И даже всё-таки один из способов изучения и постижения реальности, а не ухода от неё. Тем более что изучать реальность и более традиционными методами я тоже никогда не ленился и смену своих многочисленных профессий всегда расценивал как расширение возможностей для практической социологии.
Соответственно и сочинения мои написаны в основном из таких же мотивов, включая и отдых. Ведь оптимальнейший отдых это смена деятельности. И написаны они прежде всего для меня самого. Тем более, что в газете мне не всегда удаётся изложить то, что хотелось бы. У моих начальников даже такая специальная присказка есть по этому поводу "У нас тут не журнал".
И мне очень приятно бывает время от времени перечитывать себя любимого. Но кто знает, может и ещё кому понравится что-нибудь?
PS
Если что понравится, не сочтите за труд, черкните рецензию хоть в пару слов.