Тоска

Элина Мигла
В нижнем ящике тумбочки всегда лежал отцовский револьвер. Ну просто так, на память. Отец когда-то коллекционировал оружие, но после его смерти мать все продала - а зачем их семье было это нужно? Вот только К. прихватил револьвер: заботливо протирал каждую неделю, укутывал в плотную ткань как беспомощного младенца. Вдруг пригодится?

Где-то в просторах старой квартиры что-то забренчало. Кот. Исследует поверхность очередного древнего шкафа, сбрасывает с пыльных полок хлам. Подумать только, сколько его накопилось за полусотню лет жизни людей в этом доме. Иногда К. смутно понимал, что все это надо бы по-хорошему разобрать и составить хотя бы приблизительную биографию живших здесь людей, но ему было так лень. Оставлять эти жизнеописания все равно было некому. Да и вряд ли они нужны кому-то - лично сам К. историей своей семьи не интересовался. Его, как практичного человека, интересовало нынешнее.

Например то, что в кои-то веки первого декабря в Москве снег. И не идиотская слякоть, заставляющая тихо материться при виде грязных, будто заблеванных улиц, а настоящий полноценный крупный снег, похожий на вату. Это было маленькое счастье, несмотря на то, что к утру эти снежинки практически везде превратятся в ту же грязь. Уж лучше так, чем лет пять назад, когда на американское Рождество на дворовой клумбе зацвели анютины глазки. Подобное несоответствие погоды календарю было подобно апокалипсису в миниатюре и вызывало страх, похожий на истерику перфекциониста при виде неровной полосочки.

А вообще, зима - редкостное дерьмо, как и люди, решившие жить в таком климате. Потому что только идиот полезет в холод, будучи существом без шерсти. Зато есть свой клочок земли. Зато есть свобода. В холоде, черт бы ее побрал.

К.  лелеял в своей душе мечту уехать куда-нибудь где потеплее. Нет, не на тропики - к этому душа не лежала, а туда, где жесткая зима это минус два. Там можно будет свысока смотреть на этих слабаков. "Эх вы! Вот у нас в России... Да мы в минус 30 на улице играли!". И ловить на себе взгляды, от невольного женского восхищения до мужского бешенства от его выпендрежа. Ох, эта приятная сладкая смесь, когда тебе завидуют и обожают нужные люди.

Сладкие дремы прервал очередной звон из квартиры. Пушистый урод что-то снова разбил. К. ненавидел и любил этого старого кота. Любил - ну как члена семьи, дедулю  с ушами и хвостом, как-то так. А ненавидел за беса в ребре этого неугомонного животного, у которого в заднице сидело вечное шило, заставлявшее кота носиться по всей квартире и регулярно что-то ломать.

Вот и сейчас, пройдя по длинному коридору к одной отдаленной комнате, где умерла его бабка над томиком стихов Блока, он нашел остатки советской вазы из темно-фиолетового стекла. Кота нигде не было - хитрый, знает, что лучше сбежать. Но он не станет его наказывать. К. ненавидел эту квартиру и каждую проказу кота воспринимал как божий знак - да разрушь уже к чертям собачьим эту затхлую обитель семейных призраков, распотроши пыльные диваны, разломай дубовые шкафы, где наряду с дореволюционными учебниками по эсперанто томится библиотека юного путешественника 1979 года и никому не нужные записи речей генсеков, разнеси это все напрочь, содри обои, наклеенные тремя слоями поверх друг друга, где под ними можно найти газеты с истрепанными новостями, вымой все пять гигантских комнат и продай, и купи маленькую однушку, соблазнительно сверкающую металлом и новой техникой, похожую на молодую и ухоженную женщину, с которой так хорошо и приятно быть рядом, но которая никогда не отдастся тебе полностью всей душой - только телом, только телом.

А больше К. и не нужно было. От домашней теплоты и заботы его выворачивало, как и от этой квартиры, олицетворения всего теплого и, мать его, винтажного. Хотелось вырваться наружу, в холод, да только кому он там нужен? Всегда лучше там, где нас нет, и смутно К. понимал, что ни другая квартира, ни другой город, не другая страна с иным климатом не спасут его и не успокоится вечное смятение сердца. Поэтому он сидел тут, в окружении пыли и призраков.

Всегда лучше там, где нас нету. Например, в прошлом. Прошлое же всегда либо полно чего-то приятного, либо чего-то плохого - это уже смотря что ты запомнишь. Подбирая осколки вазы, нарушая все правила безопасности, К. вспоминал фиолетовую майку и длинные русые волосы, зеленый толстый браслет на руке, закрепленный чужими руками и взгляд с хитрецой, обещавший показать все, что только существует в этом мире. А потом обещавший это же другим, другим, другим... Она наложила такую кучу навоза ему в сердце, а все равно осталось только хорошее в голове. Такая вот глупость. Наверно, с этого и началась ненависть к этой квартире - ей нравилась старина. В этой квартире он набирал ее номер телефона, и замирал от любого намека, в этой квартире она шептала ему свои обещания, в этой же квартире он сидел безмолвного, услышав, что все это просто замена зеленому браслету, а кот жалобно терся об ноги, пытаясь заглушать боль в грудине. Кажется, этот старый кусок меха переусердствовал и выцарапал вместе с раной и все содержимое жалкой душонки К, сожрав на обед вместо вискаса.

Но всегда была тумбочка. Она всегда висела в его сознании, тихо позвякивая своим содержимым, живя независимо от всего в этой квартире. В детстве К. боялся заходить в кабинет отца - ему казалось, будто все эти ружья, пистолеты и ножи опасны, и что сейчас он вот-вот споткнется и упадет прямо на весь этот холодный ужас, который мигом выпотрошит его живот и выколет глаза. Теперь одно из этих созданий стало его другом и надеждой.

Заботливо взяв в руки сверток, К. развернул его и погладил револьвер. "Как-то тоскливо было сегодня."- промелькнула в голове мысль. Мягко падал снег. Даже кот заткнулся - может, сдох наконец-то.

Вдруг издалека в квартире дико заорал телефон, этот истасканный кирпич, над которым принято сейчас дико ржать. Выругавшись, К. аккуратно положил все на место и побежал искать мобильник. Найдя его и схватив, не глядя, нажал на вызов и приложил к уху, пытаясь успокоить в груди нарастающий гнев. Не хотелось наорать на человека, кто бы это не был.

А потом ноги подкосились, в глазах поплыли оттенки зеленого и фиолетового, и где-то опять зазвенел кот, и замельтешил снег в огромных старых окнах, и вновь внутри грудной клетки появилось что-то горячее и болезненное. Бренчание тумбочки успокоилось, а желание уехать в теплый европейский город медленно растаяло с его нарастающим сердцебиением и желанием жить, даже если это все вновь обман и замена проклятому зеленому браслету.

"Что-то тоскливый сегодня день, К. Слишком тоскливый. Как думаешь?"