Сегодня выходной, и игроки в карты позволяют себе некую вольность: они собрались «сыгрануть» не только вечером, но и сейчас - в самую жарищу.
Солнце заливает своим горячим светом прохладный темно-зеленый шпорышовый палас. Близится полдень, но картежникам это нипочем. Над ними простерла свои необъятные ветви, создав "тенечек", старая шелковица, «тютина», как часто называют ее на Кубани.
Хозяйка местных шпорышово-шелковичных угодий, баба Варя - любительница переброситься в картишки. Обремененная большим количеством внуков, за которыми нужен глаз да глаз, она выходила из ситуации легко и непринужденно.
Обмотав младшенького, черноглазого, худенького, как комарик, необычайно подвижного Эдьку вокруг чахлой талии бельевой веревкой, она привязывала его к стволу необъятной шелковицы. Веревка была длинной, и Эдька скакал, как козленок на привязи, ухитряясь несколько раз залезть и слезть с дерева, наесться там ягод, попрыгать вокруг игроков в карты и, устав, забирался к бабушке на ручки, где и спал мирно, не реагируя на восклицания картежников.
Остальные внуки были постарше, «понимали слово» и послушно в поле зрения бабули играли в песке, катались неподалеку на велосипеде, облепив его гроздьями, или сидели на заборе, общаясь с местными.
Как только звонкий эдькин голос смолкал, в калиточном проеме показывалась процессия, возглавляемая султаном, а может, и падишахом окрестных травянистых просторов.
В проеме обозначался белоснежный громадный гусь.
Он внимательно осматривался в поисках непоседливого маленького человечка, чтобы определить только ему понятное безопасное расстояние до Эдьки.
Свита проявляла оправданное любопытство и просовывала головы на улицу. Со стороны казалось, что в проеме стоит гусь со множеством голов на длинных шеях, каждая из которых совершенно независима, а некоторые обмениваются мнением друг с другом.
«Гак!»-удовлетворенно сообщал большой Гусь своим подданным, что означало: «Опасности нет, дети мои. Идите и ешьте все, что найдете. Эдька спит!»
После этого Гусь медленно и важно выходил на улицу в направление шелковицы, а гусыни с гусятами торопились к упавшим сочным ягодам тутового дерева.
Главный Гусь занимал позицию, с которой мог следить за безопасностью своего многочисленного стада, лишь иногда срывая пару листиков с буйствующего шпорыша.
Лапчатый был неординарной личностью. Он был не просто Гусь. Он был Главный Гусь!
А еще он был боец.
При его появлении с места поднимались и семенили в известном им направлении два злейших врага местных цыплят, утят и гусят: кот Серый и собака Славик.
Кот Серый был стар и беззуб.
Именно эти доводы приводила в споре с соседями его хозяйка Ильинична, доказывая невиновность своего питомца.
Серый на призыв хозяйки выходил из хаты, еле передвигая немощные лапы, беззвучно мяукал и падал без сил на траву двора.
Глядя на это существо, подающее слабые признаки жизни, пришедшие с претензиями соседки замолкали и нерешительно предлагали все-таки кота «завезти» или «занести» подальше от теперешнего места обитания, на что хозяйка, вздыхая, сообщала, что подобные манипуляции в отношение кота производились неоднократно, но результат был один и тот же: каждый раз исхудавший кот с шерстью, полной репьев, на подгибающихся истертых лапах возвращался домой.
Ильинична при этом чувствовала себя виноватой, вносила кота в хату и отпаивала молоком, называя ласковыми именами и прося прощения за вынужденные скитания.
«Ить он же, Серенький мой, совсем без зубов осталси! И как только исть-сама не знаю,-утирала Ильинична кончиком головного платка слезы.-Накрошу мякушку хлебную ему в мисочку, молочком залью, размочу - только это и исть! А уж гусенка или цыпленка - Боже избавь! Може, только целиком, так оно в горло не пролезет... Не, не Серенький это! Вот по молодости лет-да, сколько разов сама цаплаков из лап вырывала, только и оставляла его живого, что мышелов, каких мир не рожал. Так шо звиняйте, ищите по других дворах, а Серенький-не, еле лапы таскает, сердце у него и то через раз стукотит, вот послухайте!»
И она делала попытку приподнять ветхого кота с травы.
«Слухать» сердце облезлого мышелова желающих не находилось, и соседки виновато пожимали плечами: «Да мы что, мы ж смотрим: есть цыплята, потом смотрим: уже одного нема, и Ваш Серый на заборе сидит, облизывается. Никого рядом больше не было, вот и решили...»
После чего все участники разборок пожимали плечами и разводили руками, за исключением Серого, конечно. Он в это время продолжал лежать на траве, дышать через раз, и разводить лапами у него просто не хватало духу.
Пес Славик, в отличие от Серого, был молод и полон сил.
Как только хозяйка скрывалась с его ореховых глаз, он обхватывал шею передними лапами и сноровисто снимал ошейник. Славик отряхивался, как после купания, быстренько трусил к едва заметному лазу в углу и, что называется, был таков.
К приходу возмущенных соседок, численность цыплят которых уменьшалась день ото дня, пес уже валялся посреди двора или в будке, на зов хозяйки: «Славик, зараза, иди сюда, опять, стервец, по твою душу пришли!» недоуменно поднимал голову, одновременно демонстрируя крепко сидящий на его шее ошейник, и озирал сонными глазами очередную шумную процессию.
Молодая хозяйка Зоя, франтиха с ярко-красной помадой на губах, голубыми тенями и черными стрелками на верхних веках, обладательница туфель на каблуках-гвоздиках и дефицитного шикарного шиньона из конских волос цвета «красное дерево», обводила рукой чистенький двор, в котором там и сям живописно располагались группки желтеньких цыпляток под предводительством ярко оперенных наседок.
«Вот,-говорила она, -сами видите: куры по двору свободно ходят. Бывает, всю кашу из собачьей лоханки выклюют. И ведь ни разу на них даже не гавкнул! Терпит! В чем только душа у него держится? Иногда положу ему еду и стою сторожу, чтобы собака сам поел, а не куры склевали.»
Пошумев для порядку, соседки растерянно уходили, рассуждая на ходу: «Кто же утят утащил? Ведь видели его, собаку, именно его, Славку, во дворе и видели! Вот только что... И лапы передние белые, и хвост калачиком… Може, оно и правда, с переулка какой чужой, похожий, забежал?»
Наивные, доверчивые женщины...
Не таков был Главный Гусь!
Ни мнимая немощность кота, ни равнодушный славкин взгляд в сторону собственных птенчиков не могли убедить Гуся в непричастности сих животных к исчезновению утяток-цыпляток.
Своим зорким глазом он обводил окрестности и, изогнув шею, несся к коту или собаке, которые, моментально обретя силы и нужную скорость, со всех лап улепетывали к своим дворам.
Кот взлетал на ближайший забор, а упитанному Славику нередко перепадало, если он был неловок и застревал меж штакетинами забора. Клочья шерсти летели в разные стороны, и Славик вопил на всю улицу. Изрядно ободранный, он протискивался-таки в лаз, подбегал к ошейнику, всовывал в него морду и, помогая лапами и вращая головой, надевал ошейник.
Выбежавшая на звуки хозяйка недоумевала: калитка закрыта, а собака побита. Как такое может приключиться? Не иначе злобный гусь перелетел через забор с целью полакомиться едой из славкиной миски, да еще и поклевал мирного пса!
Зоя открывала калитку и, сняв передник, махала им в сторону Гуся, обвиняя лапчатого в жестокости. Славка скулил и прижимался к хозяйкиной ноге.
«Сам виноват!-ставила его на место Зоя.-Положили тебе в миску, так не раздумывай, а ешь. Себя в обиду не давай! Ты собака или кто!»
И она гладила по спине незадачливого охранника.
Победно покричав, Гусь поворачивался к своему стаду, которое восхищенно галдело и тоже хлопало крыльями: их предводитель вышел из схватки победителем! В который уже раз!
После этого гуси, тихо переговариваясь, шли лавой по подведомственной территории, щипали траву и ели ягоды.
«Га!»-командовал главный Гусь и гусиное стадо послушно передвигалось в сторону тазов, наполненных водой, чтобы утолить жажду и слегка поплескаться в сей знойный час.
Любое движение конкретного представителя Homo sapiens в лице Эдьки контролировалось гусем отдельно.
«Гагак!»-тревожно кричал он, и стадо моментально неслось в его сторону. Маленькие желто-зеленые пушистые гусята бежали, пища на ходу, старательно помогая себе крохотными крылышками.
Эдька не любил Главного Гуся. Что послужило причиной вражды - неизвестно, но при любой возможности Эдька бесстрашно гонял белоснежную птицу, которая была лишь слегка ниже него ростом.
Бабушка и дед пресекали такое поведение ребенка, и уводили Эдьку с хоздвора, а Гусь победно хлопал белоснежными крыльями и кричал свое «гагак!», оповещая мир о победе опыта над слабым человеческим разумом.
Вот и сейчас, едва проснувшись и узрев своего противника в непосредственной близости, Эдька спрыгнул с бабулиных рук и помчался к противнику.
Но Гусь был не промах!
Он невозмутимо стоял на расстоянии, которое являлось совершенно безопасным. Это расстояние равнялось длине веревки.
Рассвирепевший Эдька тянулся к гусиной шее руками и даже ногами, но бельевая веревка была крепкой, и Гусь демонстративно принимался щипать травку прямо у розовых пацанячьих пальчиков.
Разозлившегося Эдьку бабушка брала на руки, отвязывала веревку и несла внука обедать. Эдька покидал поле боя с позором, крича: «Пусти, бабуля! Гуська, ты у меня еще получишь!»
«Гагак!»-победно кричал Гусь, расправлял крылья, а свита бурно обсуждала поражение черноглазого вредины. Потом Гусь низко опускал голову почти к земле и что-то негромко говорил своим соплеменникам, которые повторяли его движения, приближали свои клювы к его и о чем-то перешептывались.
Еще немного попасшись, стадо удалялось во двор, а за взрослыми особями следовали гусятки, разбитые по группам, которые ни в коем случае не смешивались.
Главный Гусь шествовал впереди, ведя свою семью, внимательно следя за передвижениями и поведением других обитателей двора: собак и кошек.
Эдьку кормили в кухоньке, и опасности он не представлял. Гусиное стадо независимо следовало мимо окон, не удостаивая Эдьку вниманием.
Эдька грозил кулаком белому Гусю, а тот мог достаточно долго стоять под окном, поглядывая на Эдьку то одним, то другим глазом, наклоняя голову из стороны в сторону.
«Ешь спокойно!»-командовала баба Варя Эдьке.
«А ты старше, так будь умнее,»-обращалась она уже к Гусю и задергивала занавеску.
После этого Гусь шел к своей семье, с аппетитом кушал и уводил семейство отдыхать...
Заканчивался день, черная кубанская ночь спускалась на землю, убаюкивая все живое.
Перекрестившись на образа, засыпала на стареньком выстиранном половичке, постеленном на крышке сундука, Ильинична. Не мять же постель с воздушной периной и двумя башнями пуховых подушек. Не для себя их по перышку собирала, не для себя берегла, для внуков...
Беспокойно вертелась на широкой оттоманке модница Зоя, накрутившая волосы на железные бигуди, чтобы с утра продолжить главное дело всей своей жизни: разбивать мужские сердца неземной красотой.
На белой прохладной простынке под бабушкиным боком крепко засыпал неугомонный Эдька.
Напившись молочка, на коврике у двери укладывался кот Серый.
Пес Славик задремывал в будке, положив морду на белые лапы.
Прямо у двери сарая, закрывая собой свою гусиную семью, усаживался гусь Гуська и засыпал, засунув голову под белоснежное крыло.
Ильиничне снилось, что наконец-то пришло письмо от сына, толстое-претолстое, с фотографиями внуков и обещанием вскорости приехать.
Зое-что проходимец Вячеслав, чернобровый чаровник, редкая зараза и стервец, в синем кримпленовом костюме и белой нейлоновой рубашке стоит перед ней на коленях, уговаривает выйти за него замуж и протягивает золотой перстень с громадным рубином. Такой же, как у зазнайки-бухгалтерши с зоиной работы, только во сто раз лучше.
Бабе Варе - что у нее на руках четыре козырных карты: туз, король, дама и валет, она всех обыграла, и игроки вокруг нее сидят с грустными лицами и «погонами» на плечах.
Эдьке-что он держит в руках гусенка, гладит его и от прикосновения к нежному пуху так щекотно ладошкам! Своим смехом сквозь сон он будил бабу Варю, и она приговаривала, укрывая простынкой смуглого внука: «Спи, внучок! Смеешься, значит, ангелы снятся…»
Серый глухо мяукал, топорщил усы и двигал лапами: ему снилась целая гора необыкновенно вкусной серебристой рыбы, как та, единственная, выловленная им сегодня из соседской кастрюли. И он продолжал таскать рыбу во сне, одну за другой, одну за другой...
Славику снилось, что хозяйка наконец-то положила в его мисочку не позавчерашний борщ, а целый десяток любимых им куриных яиц, и наглые куры с ужасом наблюдают, как он собирается приступить к трапезе.
А гусю Гуське - что он плавает в странном тазу, таком громадном, что не видно краев, и ныряет, не доставая дна. Вода голубая, прохладная и в ней отражается солнце. Она скатывается с его шеи на крылья прозрачными бусинами, и он вдруг взлетает с воды прямо в небо и летит все выше и выше!
Гусь вскакивал и хлопал крыльями, пугая свою многочисленную семью..
Хотя...
Ученые люди уверяют, что животные и птицы не видят снов. Рефлексы все это. Условные и безусловные.
Но они могут ошибаться!
Ведь чтобы утверждать наверняка, надо быть этим самым животным или птицей.
А это невозможно.
Хотя…
Другие люди считают, что стать животным или птицей, а равно насекомым, рыбой и много еще кем все-таки можно.
Но – в другой жизни.
Так что, поживем-увидим.