«Исабель ждала его. В тусклом свете пасмурного утра ее глаза сияли безоглядной любовью, которая не ставит условий и ни о чем не спрашивает, отдавая себя всю без остатка. Эта любовь даровала Ульрику прощение, освободила от тяжкого бремени, чтобы в ответ он мог любить так же безоглядно».
- Вот жы ж… «Исабель»… «Ульрик»… «Безоглядно»… «Любовью»… «Даровала»…
Он уже в который раз смаковал далёкие от его болотного быта, но такие близкие для его восприятия слова, прочитанные в отобранной у людей книге. Грамотность была в диковинку в те смутные времена тёмного средневековья, а уж найти книгу – было вообще чудом.
Он как сейчас помнил тот момент, когда в поисках ужина охотился на двуногую дичь.
В тот день провидение послало ему больного лихорадкой рыцаря да его слугу, ведшего за уздечку коня со своим немощным господином.
Рыцарь ему не понравился, - уж больно жилист да жестковат, слугу же он оставил «на потом», заставляя рассказывать для себя истории по вечерам, борясь со своим извечным врагом - скукой. Увидев, что слуга раскрывает непонятную штуку и глядя в неё довольно складно излагает дивные истории, он заставил его обучать себя грамоте, постигая смысл в непонятных закорючках, которыми были исписаны диковинные тогда для него страницы.
Но людоед – он и есть людоед, после курса обучения слуга последовал вслед за своим хозяином, оставив лишь лёгкую досаду за потерянный во время обучения вес.
Многих слов и понятий, о которых говорилось в книге, людоед не понимал или улавливал лишь интуитивно, ведь у людоедов звериная интуиция. Попробуй выживи во времена, когда разбойники охотились на купцов, инквизиторы – на ведьм, армия – на разбойников и все они считали своим долгом изничтожить пару-тройку людоедов, подвернувшихся им под руку в промежутках между своими развесёлыми забавами.
Начитавшись книги, обильно украшенной иллюстрациями неведомых художников, людоед решил "приобщиться к прекрасному" и совершил налёт на хижину крестьян, живших на окраине деревни. С боем, чуть не стоившим ему жизни, отвоевал у людей медный кубок, вилку да грабли, на которые наступил при отступлении, стремглав улепётывая от разъярённых крестьян, опешивших от такой наглости.
Если предназначение кубка и вилки он смог понять, соотнеся их с изображениями пира в замке на иллюстрации в книге, то предназначение граблей оставалось для него тайной за семью печатями. В конце концов после нескольких дней решения этой головоломки, он понял их назначение – ими удобно чесать спину и успокоился.
Теперь коротая длинные ночи он ловил болотных светлячков, запихивал их в бычий пузырь и быстро надувал его, стараясь не придавить бедных букашек своими толстыми пальцами. Соорудив таким образом светильник, он раскрывал книгу на 14 странице, с которой начиналалось повествование и погружался в непонятный мир принцев и принцесс, любви и ненависти, добра и зла, шевеля губами в такт со словами изрядно потрёпанной уже книги.
Вот только понимал ли он все перипетии любовного романа, воспевающего красоту и изящество придворных дам, стать и удаль благородных рыцарей, ведь это для людей они имеют смысл...
Для него это – всего лишь МЕНЮ, дошедшее из неведомого, удивительного и манящего мира.
Ведь людоед – всего лишь людоед...