«Идиотское совпадение!!! Откровенно расскажу, в чём дело. Когда я вошёл в квартиру Пушкина в Ленинграде, меня ударило током!!! Я почувствовал, что здесь уже бывал!!! Совпадение это закончилось тем, что на второй день я проснулся поэтом!! Вот и гадайте, к чему бы это?» (В. Мухачёв)
А в самом деле, к чему?
«Ах! ведает мой добрый гений,
Что предпочел бы я скорей
Бессмертию души моей
Бессмертие своих творений».
( А. С. Пушкин.)
А как красиво всё начиналось!
Прочитав первые главы «Новой жизни философа» Валерия Мухачёва, я уловил в них созвучность с Пушкинским Домиком в Коломне. Здесь кухарка Клава заправляет бал у Пушкина кухарка Мавра. Ну и что с того, что:
«В кухарке толку
Довольно мало: то переварит,
То пережарит, то с посудой полку
Уронит; вечно всё пересолит.
Шить сядет — не умеет взять иголку…»
(Домик в Коломне, 32-я октава)
Зато в «Новой жизни философа» кухарка Клава занимается государственными делами с подачи самого Философа:
«Господа министры! Я тут запамятовал, что оставлял на время моей болезни все дела заместителю своему - Клавдии Кузьминской! Если вы не будете возражать, я её приглашу на следующее заседание.
Министры переглянулись. Они могли бы возмутиться, если бы не одобрение трактата Президентом. Срок две недели мог закончиться раньше, чем им бы хотелось. Согласие было получено.
Итак, Клавдия Кузьменко была философом переименована в Кузьминскую для лучшего звучания.»
Ах, как это напоминает профессиональных революционеров начала 20- го века, особенно окончание новой фамилии Клавы.
Автор предугадывает приход «к рулю» слабого пола.
Однако автор прогнал Клаву из политики в одиннадцатой части.
Пушкин тоже прогнал Мавру.
«Пред зеркальцем Параши, чинно сидя,
Кухарка брилась. Что с моей вдовой?
«Ах, ах!» — и шлепнулась. Ее увидя,
Та, второпях, с намыленной щекой
Через старуху (вдовью честь обидя),
Прыгнула в сени, прямо на крыльцо,
Да ну бежать, закрыв себе лицо.»
(Домик в Коломне. 36-я октава)
Резонно, что у Вас возник вопрос, зачем я приплёл сюда Пушкина?
В этом нам поможет разобраться эта фраза:
"Опять, зачем Езопа я вплел, с его вареным языком, в мои стихи?" (Домик в Коломне, 22 октава).
Пушкин отдавал себе отчет в том, что его современникам этот эзоповский язык будет не под силу:
«А, вероятно, не заметят нас, -
Меня с октавами моими купно».
(Домик в Коломне. 21 октава)
Поэт жил надеждой, что наступит время, когда истинное содержание повести станет доступным народу, а неожиданная развязка "банальной истории" взволнует не только общественность России, но и всего мира:
«Ах, если бы меня, под легкой маской,
Никто в толпе забавной не узнал!
Когда бы за меня своей указкой
Другого строгий критик пощелкал!
Уж то-то б неожиданной развязкой
Я все журналы после взволновал!»
И очень хорошо понимал, сколь опасны для него такие «шутки»:
«Но полно, будет ли такой мне праздник?
Нас мало. Не укроется проказник!»
(Домик в Коломне. 20 октава)
Однако Пушкин набрался таки наглости в двадцатидвухлетнем возрасте не только посмеяться над первым в истории Человечества антисемитом, пастухом еврейского стада - Моисеем, но и открыто заявить посвященным в эту тайну: "На сей раз торговая сделка не состоится".
С рассказом Моисея
Не соглашу рассказа моего:
Он вымыслом хотел пленить еврея,
Он важно лгал, и слушали его.
Бог наградил в нем слог и ум покорный,
Стал Моисей известный господин,
Но я, поверь, - историк не придворный,
Не нужен мне пророка важный чин!
(А. С. Пушкин "Гаврилиада")
И вот этот день настал, наконец, и эта некогда наспех нанятая князем Владимиром «кухарка» уйдёт, как описано в «Новой жизни философа», на «заслуженный отдых».
Лично мне, если честно, более нравится вариант Пушкина:
«… но Маврушки
С тех пор как не было, — простыл и след!»
(38-я октава)