И всходило солнце

Мади Изгалиев
Я представил себя персонажем дрянного бульварного романа. Мне предлагали проглотить на выбор две таблетки – красную и синюю. Матрица, чёрт возьми. И кто предлагал? Старый опустившийся бомж, с грязной нечесаной бородой и мудрыми глазами. И где? В подвальной пивнушке «У дяди Саши», где пыльные работяги после дневной смены напивались в хлам, а старые пенсионеры-менты заканчивали свою жизнь в спорах о родственных связях нынешнего полицейского начальства.

Бомж определенно был подозрителен, подсел ко мне без видимой причины, хотя пустых столов навалом, начал назойливо втягивать в разговор. Да и тема разговора, мягко говоря, была непонятной и попахивала психушкой. Он назвал себя Иакинфом. Мол, знаю о вас азиатах, кочующих по бескрайним степям Казахстана, всё. И даже больше. Мне, в принципе, было всё равно, что он там плетёт, но таблетки насторожили. Уже и бомжи наркоманами стали, где только деньги берут. Как говорил один мой знакомый – лучше наркоманы, они, по крайней мере, чистые и потусторонние, чем пьяницы, вонючие и грязные. А Иакинф продолжал говорить :

- Примешь красную – ты узнаешь сущность бытия. Примешь синюю – и навсегда останешься в этом мире без радости и удовлетворения. А положительные эмоции тебе не помешают, по глазам вижу, несчастен ты, и слаб духом.

И я задумался. Прав старый хрыч, нет в моей жизни светлых пятен, сплошная тягучая темнота с шахматной доской, на которой я разыгрываю нехитрые партии с самим собой. Что мне терять, кроме ржавых цепей и вороха ненужных воспоминаний. Скорее из любопытства, а может от общей неустроенности, а может от непобедимого упрямства и непроходимой глупости, но я взял красную таблетки и закинул в рот. Запил пивом.

Ничего не изменилось. Мир не рухнул. Мы сидели всё в том же ресторане, пили тоже вино, а Иакинф выглядел так, как обычно выглядят все подтянутые старички с аккуратными бородками. Дорогой костюм и сногшибательный парфюм подчеркивали стиль молодящегося джентельмена. Он предложил выпить за здоровье отца-основателя. Я не отказался, пью за любые тосты, лишь бы пить. Но почему-то мне не нравились его слова про сущность бытия и мою скучную жизнь. Был в этом какой-то подвох. Я долго не решался спросить его об этом. Иакинф же делал вид, что не помнит и разглагольствовал о внешней политике. Когда он решил сменить тему и заговорил об искусстве и теории самобичевания, я всё же перебил его и напрямую спросил:

- Слушай Иакинф, что ты подразумевал под сущностью бытия?

Старик задумался. Потом ответил:

- Мир не такой, каким ты его привык видеть. Всё иллюзия. Власть, могущество и сила поделена между настоящими людьми, здоровыми, крепкими, без костылей. А остальные обыкновенные механизмы для удовлетворения их потребностей.

- Что ты имеешь в виду? Я не понял.

- Приподними свои штанины.

Я поддернул брюки и ужаснулся. Между коленями и лакированными туфлями блестел металл. В нем угадывались очертания человеческой лодыжки в искусственном переплетении красно-белых мускулов. Я подвигал ступнями и явственно услышал металлический хруст, но боли не было. Очень легко было двигать ногами, как будто они родные.

- Что это? – прошептал я деревянным голосом.

- Это ты. В остальном твое тело настоящее, но ноги малость подпортились. Пришлось их заменить. Тебе ведь ещё работать и работать, во славу кучки избранных. Тебе ещё предстоит копошиться в трудоднях, иногда развлекаясь, иногда горюя, но всегда выполняя предназначенную функцию. Это и есть сущность бытия, единственно возможная. Посмотри на окружающих тебя людей, они тоже работают, они винтики огромного механизма. По мере поломок, их чинят. Когда они окончательно сломаются, они умирают. На их место приходят другие.

Мне стало страшно, я не мог постичь сказанного. Но мои культяпки убеждали меня, что Иакинф прав.

Я взглянул в его глаза, в них ничего не отражалось, кроме плывущей в глубине официантки. Я оглянулся по сторонам, все были заняты своими делами, официанты работали, посетители разбавляли сознание алкоголем, чтобы смягчить слишком острые выступы реальности, а электрический свет загонял сомнения в подкорку.

Мне ничего не оставалось, как поверить.

- А кто они – избранные?

- Они настоящие. Они здоровые и рожают здоровых детей. В них жива любовь к прекрасному и возвышенному. Они правят миром.

- А кто ты, Иакинф?

- Я не раб и не господин. Я – ошибка природы, один на бесчисленное количество населявших и населяющих Землю миллиардов. Неучтенный фактор. Зови меня Бог.

- Боже, как мне жить дальше?

- Этого я и сам не знаю. Пойдём лучше на улицу, что-то душно становится.

Мы вышли наружу. Я вспомнил, что живу где-то поблизости. Но на месте своего дома увидел длинный, местами обвалившийся барак. Определённо, это был мой дом. Меня потянуло к нему, такому близкому и родному, как к случайно найденной игрушке детства. Там меня ждали четыре стены, любимый диван и старый с ржавыми разводами чайник. Это была моя крепость. Там я был в безопасности.

Но Иакинф остановил меня. Он заговорщицки подмигнул и сказал:

- Самое интересное, что это тоже на самом деле иллюзия. Я покажу тебе истину, самую что ни на есть действительную и окончательную.

Он вытащил из кармана ещё две таблетки, красную и синюю. Я не колеблясь, взял красную. Очень уж мне не нравилась эта реальность. Не спрашивая большего и не уточняя, я положил на язык таблетку и проглотил.

И опять ничего не произошло. Я стоял возле пещеры, в которой вырос и жил, и пощипывал длинную бороду. Иакинф, одетый в шкуры, шуршал у костра. На обугленной ветке дерева, заточенной под вертел, крутилась тушка остроклювой птицы. Мы собирались поесть. Окружающие занимались своими делами, кто-то тоже готовил пищу, другие слонялись без дела, женщины возились с крикливыми малышами. Иакинф был моим отцом, он стал старым и забывчивым. Скоро надо принять бразды правления. Племени нужен сильный и умный вождь.

Внезапно раздался тревожный крик. Я рванулся к копью. Это мое племя, эта моя жизнь, и драться я буду до конца. Они прыгали сверху со скал, низкие, широкоплечие, с оскаленной пастью и животным рычанием. В руках у них были корявые дубины и каменные ножи. Я, примерившись, метнул копье прямо в грудь ближайшему неандертальцу...