Ярко – голубые глаза, устало смотрящие из – за кулис на собравшуюся публику. Неровный рот, с зажатой сигаретой. Длинные волосы беспорядочно разбросанные по плечам. Лицо в щербинках и шрамах. Сжатые в кулак руки.
Алексей Никонов собственной персоной. Маяковский нашего времени, кумир свободолюбивой молодежи, фронтмен группы «Последние танки в Париже» и просто замученный мужчина сорока с лишним лет.
Мне довелось встретится с ним в Краснодаре четыре раза. Дважды после концерта его группы и дважды – после сольного чтения стихов самого Алексея. На сцене безумный сгусток нервов, так орущий в микрофон, что вздувшиеся вены на шее грозят лопнуть, в гримерке – откинувшийся на спинку дивана одинокий питерский поэт, неспешно жующий принесенную официантом яичницу и запивающую этот кулинарный шедевр томатным соком. Никонов никогда не отказывает поклонникам в автографе или фото. Натягивает улыбку бесшабашного рокера, приобнимает поклонниц, кричит в объектив – все, как положено. Это же фанаты. Как объяснить им, что сегодня на концерте упал на сцену не ради повышения интереса, а просто замученный организм подумал, что с него хватит и выключил системы питания? Да никак. Просто подскакиваешь, несешься в гримерку, обливаешься холодной водой, залпом выпиваешь банку энергетика и снова выходишь на сцену. Будь что будет.
Леха Никонов, как все его называют, на каждый свой концерт, на каждое чтение выкладывается с отчаянностью смертника. Как собака, героиня его стихотворения. Леха всегда читает его, стоя на коленях, будто безразличие общества – его упущение, будто смерть этой собаки – брошенный в него камень, будто он сам – и есть эта собака.
-Потому что любить – НАДО! – Отвечает Лёха на мой вопрос о лирике в его стихах.
Алексея раздражает, что высокие чувства перевели в ранг обязанности.
Они говорят, что всегда,
Будут друг друга любить.
Меня начинает тошнить.
Никонов смотрит на меня своими огромными голубыми глазами, и вздрагивает, когда стучатся в дверь гримерки.
-Менты, - шепчет он, сжимая кулаки. – Опять за мной!
Нет, это была не полиция, а очередная толпа поклонников. Но Леха все равно подозрительно всматривается в лицо каждого. Конечно, радикал, свободный поэт, рок - музыкант – в нашей стране этого достаточно, чтобы загреметь в СИЗО. Да и сами стихи наполнены есенинским матом и бунтарством. А также картавостью и шепелявостью, - дефектами речи, совсем не свойственные всем «хорошим» поэтам. Но Никонову все равно.
-Откуда я знаю, почему другие люди не «лезут» на сцену? Я захотел петь – схватил микрофон и начал в него орать. Мне понравилось, я здесь остался. Все просто, жизнь, для кого - то «Улисс», а для кого – то Паланик.
-А для тебя? – Уточняю я, смотря, как он вяло отхлебывает томатный сок и закуривает.
-А для меня – «Медея».
Улыбается. «Медея» - это панк – рок – опера Алексея Никонова. Его новая причина жизни.
-Когда авторучка удав, слова – как визжащие кролики… - Шепчет Леха, галантно закрывая дверь за моей спиной.
-Когда авторучка топор и лезвие гильотины,
Как же держится до сих пор бумага – тварь и скотина…