Страстно пытаясь вспомнить русскую речь, ты будешь сохранять спокойствие и писать это.
Все твои действия равны лёкгому импульсу, направленного подушечкой пальца в верхний край одной из составляющей части линии домино. Она очень длинная. Но ты по-прежнему будешь пытаться отыскать счастье на дне твоего любимого баккарди. Беспросветная ложь. И в ней погряз твой лик. Ты ведь уже ничего не стоишь. Мы оба знаем это.
Твои грубые настойчивые мужские руки, испачканные в крови твоей любимой женщины (ты говорил, что она действительно была самой), пытались поднять хрупкое, еще сопротивляющееся тело из угла ванны. Как можно забыть ту картину, которую еле видно сквозь полуоткрытые веки, сквозь опухшие от слез, глаза? Ты скалился, обнажая белоснежные зубы. Клыки твои казались ножами. В твоем лице было столько злости, отчаяния, ярости, безысходности. Да. Особенно ярости. До ушей, словно сквозь пелену, доносились твои крики. Слова мольбы, мата. Пытаясь поднять хрустальное тело, ты выплескивал наружу все свои эмоции через слова и оры. А в ответ слышал лишь томный стон. И все-таки, хватая за длинные густые волосы девушку, которой ты отдал себя без остатка, одним резким движением заставляешь весь ее корпус взмыть вверх. Взгляды сталкиваются. Молчание. Резкое движение. Прижимай тело к груди. Твой пыл остынет. Ты становишься спокойнее, но не менее отчаяннее. Прижимай меня к груди сильнее.