Солнце клонилось к западу, но жгло нещадно.
Басмачи притихли, кони сбавили ход. Полуденного отдыха как будто бы и не было. Оазис попался так себе: полуусохшие пальмочки, да полудохлый колодец с мутной водой. В такой момент ещё и в погоню пускаться – обольёшься солёным потом, халат прилепится ко всем местам. А если исподнее не просохнет до заката, полночи будешь трястись от холода. Но красный комиссар был непреклонен. Как зверь, чующий след добычи, стремящийся на встречу с жертвой. Он оглядел басмачей своим жутким взглядом и обратился к первому помощнику:
-Махмуд, сколько времени прошло?
-Не более дня, Искандер-баши! Снялись с места и пошли южной тропой.
-Сколько их?
-Караван небольшой, может, верблюдов десять. Груза почти нет. Следы неглубокие.
-А охрана?
-Примерно семь всадников. И ещё бир-ике на ишаке. Нападём – потери будут. У нас.
Комиссар на минуту задумался.
Махмуд терпеливо молчал.
Искандер-баши достал платок, протёр им шею. Отстегнул флягу, тряхнул её около уха, отчего в ней пленительно забулькало. Пить комиссар не стал. Пристёгивая обратно, озвучил решение:
-Скажи нашим людям, будем двигаться остаток дня и половину ночи. Завтра мы их настигнем в час привала.
Махмуд перевёл. Учкунбек, красный командир, выехал вперёд, подбодрил джигитов на своём гортанном наречии, после чего с сильным акцентом выкрикнул команду: «Эскадро-он! Ры-ысью, ма-арш!».
Отряд двинулся, втаптывая подковами в песок желтевшую растительность. Тюльпаны отцвели, бурые лепестки несло пустынным ветром. Облысевшие стебли грубели под солнцем, вбирая последние соки пустыни, чтоб напоить ими свои плоды.
Стареющий месяц блестел серебром. В воздухе, казалось, ещё стоял аромат буйного цветения. Холод был неглубокий, мягкий, какой бывает ранним летом. Азамат баловался своим дыханием, посылая его к осколку луны. В жемчужном свете пар казался живым призраком. Отец наблюдал за сыном исподтишка, пожёвывая табак.
Юный паломник, задрав голову, шептал неслышные слова, и нечисленные множества далёких звёзд глядели ему в душу.
-Отец, скажи, а в раю есть звёздное небо?
Шайдулла смутился.
-Я не знаю, сын.
-Определённо в раю должны быть звёзды, - сам с собою размышлял подросток, - Иначе, какой же будет рай? Без звёздного неба.
-Неисповедимы пути Аллаха, Азамат, - рассудил отец, - Кто знает, какие небесные светила Он уготовил праведникам, которых к Себе призывает…
-Смотри, отец! – Азамат указал рукой на искры, летевшие с костра, - золотые светлячки огня летят в небеса и смешиваются с серебряными светлячками звёзд. Красиво, правда?
-Да, сынок! Воистину, мир прекрасен. Особенно, когда положить в костёр сырую головешку. Вон, как стреляет. Ты отодвинься от огня, глаза береги.
В отблесках костров шатры плясали со своими тенями. Вьючные животные теснились поближе к свету, насколько им позволяла боязнь открытого огня. Тьма позади палаток казалась дикой и чужой.
-Поддайся мы уговорам матери, останься я дома, и не узнал бы я, как хороша глухая пустыня среди ночи.
-Да, сынок. Истину, говорю, Аллах благоволит тем, кто отправился в хадж. Паломники пребывают у Него под присмотром. И время, наконец-то наступило подходящее. Болезни отступили, война поутихла. Само провидение…
-Ай!
-Что, сын?
-А-ай! Уголёк за шиворот попал. Как жжёт!
-Я же предупреждал! Говорю, отодвинься ещё.
Азамат поднялся, распустил края чалмы, принялся шарить рукой за отворотом халата.
Из складок одежды выпал уголёк с красными точками.
-Какой крупный! – удивился отец.
-Болит так, что дышать трудно, - пожаловался Азамат.
-Дай посмотрю, где прижёг. Я… - Шайдулла осёкся на полуслове.
-Шею, - ответил сын, взглянул на отца, потом в ту точку, которая как будто бы зачаровала родителя, и ахнул.
Уголёк с огненными пятнышками выпустил отвратительные чёрные лапки и посеменил восвояси прочь от костра.
-Аллах всемогущий! – воскликнул Шайдулла, - Правоверные! Помогите! Кто-нибудь!
Он приблизился к сыну, дрожащими руками взял его за плечи, спросил:
-Куда ужалил? Покажи, - и снова позвал на помощь.
Через пару минут прибежал каравановажатый с двумя вооружёнными людьми.
-Что случилось, почему тревога?
Шайдулла стоял на коленях и держал на руках Азамата.
-Моего сына паук укусил.
-Паук? Какой? Покажи.
-Он где-то здесь, - Шайдулла огляделся по сторонам.
Каравановожатый сделал знак рукой, и помощники принялись искать вокруг, подсвечивая песок факелами.
-Как он выглядел? – спросил вожатый.
-Чёрный как уголёк, - ответил Азамат срывающимся голосом.
-И красные пятна на брюшке, словно искры, - взволнованно добавил Шайдулла.
-Понятно. Каракурт. Крупный?
-С полтора ногтя.
-Куда ужалил?
-В шею.
-Плохо. Готовьте место укуса.
Каравановожатый обнажил саблю, пошевелил ею в костре, выудил оттуда светящуюся на конце головешку, обернул платком ещё не тронутый огнём конец. Несколькими ударами сабли заточил пылающий кончик, повернулся к отцу и сыну.
-Где? Ну!
Шайдулла показал.
Терпи, - предупредил каравановожатый и ткнул место укуса заострённым концом головешки.
-А-а-а-а-а! – разнёсся по пустыне крик юного паломника.
Помощники вожатого обернулись.
-Да хватит там шарить, - с досадой произнёс вожатый, - И так всё понятно. Возвращайтесь на пост.
Караванщики поклонились и растворились в темноте.
-Что дальше, уважаемый? – спросил Шайдулла заискивающим тоном.
-А ничего, Шайдулла-ака, - ответил вожатый, - Если бы прижгли укус сразу, возможно, сыну твоему не грозила бы опасность. А так… Остаётся только ждать. Если до полудня доживёт, то выживет.
-И что, больше ничего не сделать? – в сердцах воскликнул убитый горем отец.
-Молись, - ответил каравановожатый, пожал плечами, и двинулся к своему шатру.
Азамат оживился:
-Отец, очень больно. Голову жжёт, и грудь. Дышать трудно. Мне больно.
Щёки сына в лунном свете были бледны как у покойника, лоб покрылся испариной. Зрачки расширились.
-Потерпи, сынок, скоро пройдёт. К утру тебе станет лучше.
Отец прижал любимое дитя к своей груди и горячо зашептал ему в ухо:
«Аллах велик! Во имя единого Бога, Всемилостивого и Милостивейшего. Хвала единому Богу, Господу миров, Всемилостивому и Милостивейшему, Властелину Судного дня! Тебе мы поклоняемся и Тебя просим помочь! Веди нас по пути прямому, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, но не путями тех, которые снискали гнев, дорогами заблудших. Аллах велик! Всехвален мой Господь, Наивысший. Всехвален мой Господь, Наивысший. Всехвален мой Господь, Наивысший! Аллах слышит того, кто его славит. Аллах велик! Всехвален мой Господь…»
В середине ночи караванщики помогли перенести костёр и палатку подальше от лагеря, за невысокий холм: крики юноши не давали людям спать.
Вот рассвело, и отец увидел что глаза сына смотрят в разные стороны. Мальчик громко стонал, заплетающимся языком жаловался:
-Отец, все угли – не угли, а пауки. Они наполнили мои одежды. Отец, они кишат на мне! Разве ты не видишь? Я весь горю! Сними с меня одежды! Ядовитые угли повсюду! Они жалят каждый миг! Разве ты не видишь! Отец!
Когда краешек солнца показался из-за горизонта, молодой паломник испустил дух.
Шайдулла всё ещё прижимал к груди безжизненное тело и читал молитвы, когда к его остывшему костру подошли караванщики.
-Пора, - произнёс вожатый, - Мы поможем похоронить. И сразу двинемся дальше.
-Нет, нет, - замотал головой Шайдула, - Он просто уснул. Сейчас он немного отдохнёт, и мы поедем. Через две недели мы должны быть в Мекке. Времени мало. Сейчас поедем. Иначе не успеть.
-Шайдулла-ака, - мягким голосом увещевал караванщик, - Мы не будем ждать. Места здесь неспокойные. Через час снимаемся. С тобой или без тебя.
Постаревший за ночь отец залился слезами.
-Сейчас, сейчас. У нас ещё есть время, до заката.
Караванщик пожал плечами, сделал знак своим помощникам, и все ушли. Час спустя, из-за бархана появился первый верблюд. Караван неспешно выступал на тропу.
Один из помощников вожатого подогнал Шайдулле двух осликов, на которых отец и сын ехали в Мекку. Помялся в седле отдохнувшего скакуна, произнёс сдержанно:
-Да будет спасена душа Азамата-хаджи!
-Он не хаджи, он ведь не дошёл до святых мест, - с горечью говорил Шайдулла.
-Он умер на пути к ним. Думаю, зачтётся. Аллах велик!
Джигит развернул коня и умчался прочь.
-Махмуд-ака! Хочешь, я тебя расстреляю?
-Искандер-баши, я прошу, Вы так не шутите!
-А кто сказал, что я шучу? Мне шутилку отстрелили в шестнадцатом, на германском фронте.
-Мы найдём их, клянусь своим…
-«Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным». Пророк Иса.
-Да воздаст Аллах Всемогущий… - Махмуд побледнел, насколько позволяла почерневшая под солнцем пустыни кожа его щёк.
-Продолжай, - с притворной благосклонностью разрешил красный комиссар.
-Искандер-баши, я… Я знаю этого караванщика. Хитёр как змей. Разделяет своих людей. Одних совсем налегке пускает по ложным тропам, других, нагрузив потяжелее, отправляет по кругу. Но я разберусь. Мы возьмём истинный след, и... Искандер-ака!
Комиссар улыбался.
-Страх творит чудеса. Махмуд, я был на великой войне. Помню, германцы устроили газовую атаку на правом фланге нашего батальона. Противогазы у солдат были на левом, а пострадал правый. Знаешь, что я сделал? Приказал бойцам надеть противогазы, и отправил их выкуривать из окопов первую роту, что задыхалась ядовитыми парами. Я поднял роту в ростовую атаку. Штыками своих же солдат. Кто отказался наступать, тот был немедленно расстрелян.
-А кто покинул окопы – тех убили германцы?
-Кто покинул – ринулись на врага, на ходу выплёвывая лёгкие. Полуслепые. На ощупь, через колючую проволоку. Напролом. Со страшными воплями. Обезумевшие от боли. И от безысходности. Они в полный рост пошли на верную смерть.
-И все умерли?
-Нет, Махмуд. Не все. Умерли те, кому удалось в суматохе спрятаться в окопе. Ядовитый газ затекает в траншеи и стоит в них часами, истребляя всё живое. Умерли те, кто отказался идти в бой. Расстреляны своими же, по моему приказу. А многие из тех, что пошли на германцев, выжили. Прогулки на свежем воздухе, знаешь ли, полезны для здоровья.
-Удивительно!
-Нет, Махмуд. Просто немец не выдержал зрелища. Германцы бежали, плача и моля о спасении. Они подумали, что атакованы покойниками, покинувшими ад из чувства мести.
-О, ужас!
-Управление страхом есть элемент управления боем.
-Искандер-баши!
-Да, Махмуд?
-Там человек.
-Где?
-Около оазиса. Видите? Похоже, путник, отстал от каравана.
-Очень кстати. Твои шансы не быть расстрелянным сегодня немного подросли. Берём его.
-Шайдулла-ака! Прошу, не томи. Своим упрямством ты роешь могилу себе. Если Искандер-Урус сойдёт с коня, тебе не поздоровится.
-Это который в фуражке?
-Он.
-Обернись, он уже спешился. Идёт к нам.
-И правда. Что ж, путник, я предупреждал. Не завидую твоей участи. Смерть будет трудная. Прощай.
Джигит развернулся на каблуках и побежал навстречу комиссару.
-Упрямствует? – осведомился мимоходом Искандер-баши.
-Странный какой-то, - невпопад ответил Махмуд.
-Из тебя неплохой следопыт, дружище, но переговорщик – как свинопас из правоверного.
-Искандер-баши, я…
-К отряду!
-Есть!
-По-русски говоришь?
-Нэт.
-Тогда будем общаться по-турецки, - и Искандер-баши заговорил на довольно известном тюркском наречии:
-Назови себя.
-Я Шайдулла Рахман.
-Хорошо, Шайдулла-ака. Если бы ты не ответил, я бы отстрелил тебе палец. Далее. Меня зовут Александр Николаевич Залесский. И я отрежу тебе зебб и раздавлю яички, если ответы твои меня не удовлетворят. А потом отправлю тебя прямо в ад, выстрелив в лицо. Договорились?
-В ад? Вы верите в Бога, комиссар-бек?
-Я? Нет. Но ты в Него веришь.
-Почему Вы так уверены?
-Потому что вы, тюрки азиатские, впитываете веру свою с молоком матери. Что-то я не понял, кто кого допрашивает.
-Простите, товарищ комиссар. Задавайте свои вопросы.
-Вежливый виктим попался.
-Кто?
-Неважно. Мой первый вопрос. Куда ты направляешься?
-В Мекку.
-Хочешь величаться Шайдулла Рахман-хаджи?
-Уже не знаю.
-То есть как?
-Мы отвлекаемся, уважаемый. Что Вы знать хотите?
-Что? Я хочу знать, какого цвета твоя кровь.
Комиссар резко схватил руку Шайдуллы, борцовским приёмом заломил её так, что пальцы несчастного распустились в розочку. Достал наган и отстрелил паломнику мизинец. Перекрикивая стоны правоверного, картинно удивился:
-Надо же, красная! Как у любого смертного.
Шайдулла катался в пыли, прижимая к животу пораненную руку. Испепеляя паломника страшным взглядом, комиссар спокойно вещал:
-Я могу истязать тебя до вечера, я очень хорошо умею истязать. Качественно. Давай договоримся: чтоб не отнимать друг у друга бесценное время, допрос здесь веду я. Если я спрошу, какого цвета шаровары на твоей седьмой наложнице, ты мне как шёлковый ответишь. Доступно объяснил?
-О, да! Не стреляй, прошу.
-Итак. На чём мы? А, ну да. Если ты идёшь в Мекку не ради хаджа, то ради чего тогда? Бежишь от Советской власти, ведь так?
-Я был намерен вернуться. Просто я сына потерял.
Комиссар присел на корточки около Шайдуллы. Вид у Искандера был совершенно демонический: светлые глаза, как будто на них бельма, и в тоже время взгляд как у змеи, словно он пронизывает собеседника насквозь. Очень коротко остриженный ёжик соломенных волос. И золотистый загар, какой бывает лишь у европейцев. Комиссар был высок, широк в плечах, и руки имел как лопаты. Стальные и тяжёлые. Он достал из кармана несвежий платок, протёр им вспотевшую шею. Отстегнул флягу, отвинтил крышку, сделал несколько глотков. Протянул Шайдулле:
-Хлебни.
Паломник подчинился.
-Теперь говори.
Шайдулла стал объяснять:
-Я никуда не бегу. Шёл с сыном в Мекку. Намеревался совершить хадж. Азамат - мой старший сын. Было у меня шестеро детей. Потом пришла война. И с нею тиф. Выжил только первенец. Мой полумесяц, так я его звал. Надежда и опора.
-Я сейчас заплачу.
-Мне продолжать или достаточно?
-Говори.
-Хотел возблагодарить Всевышнего, что сохранил мне одного ребёнка. И потому отправился с ним вместе к святым местам. Жена буквально висла у нас на одеждах, стенала, что есть мочи, не хотела отпускать своё дитя. Но я остался непреклонен. И Азамат был полон решимости.
У Шайдуллы на глазах выступили слёзы:
-Зачем Вам это, уважаемый?
-Как умер сын?
-Его паук укусил. Позавчера. Вот в этом оазисе.
-И ты отстал от каравана. Не имея мочи двигаться далее.
-Точно так, Искандер-ака. Болит. Зачем Вы мне палец отстрелили?
-У тебя ещё осталось девятнадцать. Пока что. И два ишака. И палатка. Многие под солнцем имеют основания завидовать тебе.
-У меня больше нет детей. Чему завидовать?
-Родишь ещё.
-Как я жене скажу про сына?
-Словами. При одном условии.
-При каком?
-Сейчас ты мне расскажешь всё о караване. Состав, охранение, что везёт, куда везёт, кто ведёт, какой ведёт тропою.
-Сомнительное предложение. Чтобы предстать перед женой и убить её горем?
-Или я убью тебя, как и обещал. И позабочусь о том, чтобы ты в ад попал. Ты помнишь.
-Мактуб. Всё равно я не могу молиться. Ад ждёт меня в любом случае.
-Не можешь? Как так?
-Воздавать хвалу Аллаху надлежит с благоговением. А я чувствую себя Ибрагимом, которого никто не остановил. Не перехватил руку с кинжалом, и сын, единственный сын, заклан на жертвеннике. Горе мне! Почему так?!
-Понятно.
Александр Николаевич поднялся с корточек, прошёлся взад-вперёд. Взглянул в сторону отряда.
-Водите дружбу с басмачами? – спросил Шайдулла.
-Они красноармейцы, - ответил комиссар, - Обмундирование пока в пути. Переодел вот только Учкунбека. Он был их бай, но его коварством разорил другой бай. Теперь тот другой в бегах, а Учкунбек – красный командир. Скажешь, Аллах его покарает?
-Я не знаю.
-Шайдулла, Аллаху нет дела до наших страстей. И к благодарности он глух, и к воздаяниям. Тебе ль не знать?
-К чему Вы клоните?
-Ты можешь у могилы сына пасть и сам. Сгинешь. Без вести. А можешь совершить свой хадж, помириться с Богом и с собой, вернуться в свой гарем. И наплодить ещё кучу сыновей и дочерей. Война отступает. Советская власть теперь бог. И он куда милостивей твоего Аллаха. И именем Советской власти я готов подарить тебе жизнь. И ты будешь первым азиатом, которому я отстрелил палец, а потом помиловал. Подумай, пока подойдёт проводник. Махмуд-ака! Ком ту мир, майн либен фольксштурмер!
-Что ты ему сказал?
-Рассказал о себе.
-И всё?
-И всё.
-А про караван?
-Нет.
-И почему он оставил тебя в живых?
-Он обещал мне жизнь, если я расскажу тебе про караван.
-Странно. На него не похоже. С молчунами он не церемонится.
-Махмуд-ака, в караване нет ничего ценного. Паломники. Палатки, белые одежды. Немного денег – только для пути в оба конца, да на пропитание. Все в Мекку.
-Золото, опиум, ружья?
-Ничего такого я не видел.
-Слепец! Бай на бае и баем погоняет. Все бегут от новой власти и тащат за собой своё богатство. Нажитое неправедным путём. В притеснении бедных.
-Махмуд-ака, мне не было дел до попутчиков. Я вёл сына к святыням, и был всецело сосредоточен на нём.
-Ясно. Сколько караванщиков?
-Пять.
-Кто ведёт?
-Он скрывал своё имя. К нему помощники не обращались. Только он к ним, если желал.
-Хитрец.
-Об избранных путях он тоже молчал. Ни с кем не делился своими планами.
-Скудно. Вспомни, может кто-нибудь где-нибудь обмолвился о нём, назвал по имени? Подумай. Вопрос твоей жизни и смерти.
Шайдулла пытался вспомнить.
Махмуд достал из ножен кинжал и принялся выбривать им щёки.
-В одном караван-сарае…
-Продолжай.
-Хозяин окликнул его странным именем; вожатый выхватил тут же клинок, и чайханщик немедленно заткнулся.
-Что за имя?
-М... Мустафамас.
-Всё, - оживился следопыт.
Внутри у Шайдуллы похолодело.
Махмуд стряхнул с кинжала щетину, убрал клинок в ножны. Достал из сумки серебряную бутылочку с кёльнской водой, брызнул на щёки, отчего они покрылись грязными разводами.
-А, шайтан, как щиплет. Но аромат приятный. У одного бая… одолжил. На вот, понюхай.
-Хорошая вода. Что теперь со мной будет?
-Я не знаю. На моей памяти Искандер-Урус ещё никого не миловал.
Махмуд обернулся к отряду, сделал знак рукой. Комиссар отделился от джигитов и пустил коня неспешной рысью к проводнику и пленнику. Высокий и мрачный, верхом на огромном скакуне, он выглядел как дэв.
-Мы в ловушке. Готовьтесь к бою.
-Почему… Простите, хозяин. Я дам распоряжения.
-Мы в ловушке? Почему Вы так решили, уважаемый?
-Потому я такой уважаемый, что чувствую тропу, чувствую погоду и чувствую опасность. И чувствую людей. Вот Вы, к примеру, не паломник. А только притворяетесь.
-Я не притворяюсь, я истинный паломник, да?!
-Хотел бы я сказать, это не моё дело, но не могу. Всё, что в караване делается – напрямую влияет на успех или провал похода. В том числе и неумелые притворщики. Они – обуза. И приманка. А я не люблю, когда мой караван – приманка.
-Уважаемый! Вам чаще надо бывать в больших городах. Не обижайтесь, но в пустыне Вы немного одичали. Перестали людям доверять. Не удивлюсь, если Вы стали забывать своё собственное имя.
-Почти все, кто помнил моё имя, умерли, да спасёт Аллах Всемогущий их грешные души. Хотите, скажу, как меня зовут?
-Нет, благодарю. Переживу в неведении.
-Долго ли переживёте? Вот и они.
-Кто?
-Красные.
-Аллах велик! Они же басмачи.
-Нет, красные. У меня глаз намётан.
-Те же басмачи, только безбожники.
-В наше время проще отыскать пятигорбого верблюда, чем встретить воистину правоверного. Не поймёшь, кто праведник, а кто фасик. Смотри-ка. Выпустили белый флаг. Сдаётся мне, мы все умрём сегодня.
-Салам алейкум, Махмуд-ака!
-Валейкум ассалам, Мустафа-Масуд! Вы меня знаете, я польщён. Так не надо морщиться, услышав и своё достославное имя. Им впору гордиться, самый удачливый караванщик здешних мест!
-Похоже, удача сегодня отвернулась от меня. Не так ли?
-Поживём-увидим. Прошу знакомиться: Мустафа-Масуд, каравановожатый. Искандер-Урус, комиссар. А это Учкунбек Баграм, командир эскадрона. И он кое-кого ищет.
-Салам алейкум!
-Валейкум ассалам!
-Что потеряли, Учкунбек-ака?
-Я ищу человека. Беглеца, - ответил Учкунбек с мрачной улыбкой.
-Кто ищет правду и спасение, тот обрящет.
-Аллах велик!
-Аллах велик!
-Теперь мы досмотрим караван.
-Я Вас нижайше прошу, уважаемые, не проливайте кровь. И не притесняйте правоверных.
-Давайте договоримся, - зловещим тоном предложил командир эскадрона, - Мы не тронем истинно правоверных. Нам нужны только жалкие шакалы, да прихвостни, их прикрывающие.
-Спокойно, Учкунбек-ака, - вставил Александр Николаевич, и обратился к Мустафе, - Уважаемый, а Вы ничего не теряли в пути? Можно ли считать правоверным человека, который бросил в пустыне, одного, на верную погибель, другого правоверного?
Мустафа-Масуд почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.
-То была его воля, - стал оправдываться караванщик, - Остаться у оазиса. С сыном...
-Связали бы, да закинули на верблюда. В чём проблема? – голос у красного комиссара был мягкий, доброжелательный, но змеиный взгляд небесных глаз вопил об обратном.
Искандер улыбнулся, отчего появились ямочки на щеках:
-Отойдём?
Комиссар и каравановожатый спешились и удалились. Уже с расстояния Искандер-баши распорядился: «Пока приступайте!»
Учкунбек отдал под козырёк, и помчался галопом к первой десятке. Лучшие джигиты сделали полукруг за дающим отрывистые команды командиром, и направили коней прямиком на караван. Две скрытые части эскадрона засели по краям лощины и тайно следили за развитием событий.
-Они разберутся там без нас, - успокоительным тоном по-русски объявил комиссар.
-Пропал караван, - ответил Масуд на неплохом русском.
-Нет, не пропал. Они – красноармейцы. Идейные борцы за мировую справедливость. А не какой-нибудь там сброд.
Комиссар и караванщик оглянулись. Отряд уже поравнялся с караваном. Начался досмотр. Охрана не пыталась сопротивляться, понимая, что далеко не все враги перед лицом.
Вскоре Учкунбек выделил одного из путников, отвёл его в сторонку. Завёл беседу. Путник разводил руками, что-то пытался объяснить. Красный командир некоторое время молча слушал, кивал. Потом вдруг выхватил саблю и молниеносным ударом отсёк собеседнику голову. Мёртвое тело мягко упало в песок. Тут же все, кто имел холодное оружие, обнажили клинки.
-Аки дети малые, - с притворной укоризной пожаловался Искандер-баши, - Идёмте, Мустафа-ака, остановим их, иначе резни не миновать. Выстрелите, что ли, в воздух, для острастки.
Масуд пальнул в небо. Замахал руками, мол, расступитесь.
-По пути я объясню, - продолжал Александр Николаевич, - Мы возвращаем Вам Вашу потерю. Несчастного путника, который сына потерял. Дадим ему коня и пропитание. И медикаменты. Он случайно руку повредил. Вы должны доставить правоверного в Мекку не позднее начала следующего месяца. Ну, сами понимаете. Он должен успеть ко всем мероприятиям. Сделайте так, чтоб в пути он ни в чём не нуждался.
-Искандер-баши, можно вопрос?
-А нужно ли?
-Не знаю.
-Тогда задавайте.
-Почему Вы так печётесь о бедном Шайдулле?
-Потому что я кафир. Такой ответ устроит?
-Не вполне. Я человек пустыни, душа моя проста. Всякие сложности мой бедный разум не осилит.
Искандер-Урус остановился. Теперь его взгляд был мягок, насколько может быть мягким взгляд дэва. Улыбка опять разбудила ямочки на щеках.
-Знаете притчу о добром самаритянине, Мустафа-Масуд?
-Конечно!
-Вы, мусульмане, проклинаете самаритян, считая их крайне нечистыми, так?
-Ну, в общем, да.
-За их неверие в бессмертие души.
-И за это тоже.
-Я хочу показать на примере, что чистота – понятие весьма условное. Равно как и праведность.
-Можно ещё один вопрос? - не унимался Мустафа.
-Валяйте, дружище, я сегодня добрый.
-Первую половину слов я не понял, но рискну, спрошу. Вы в Бога верите? В спасение души?
-Нет.
-Тогда, во имя Неба, почему Вы всё это делаете? Я всё про того же Шайдуллу. Зачем он Вам сдался? Праведность Вам всё равно не грозит... извините...
Александр Николаевич глубоко вздохнул.
-Боюсь, Вам не понять, уважаемый. Я поясню, и будет на том мой последний ответ. Творить добро ради спасения своей души – суть малодушие. Я видел и делал слишком много зла. Но не жалею ни об увиденном, ни о содеянном. А вот если бы я не помог этому человеку, Шайдулле, я бы сожалел.
-Странный ответ.
-Другого не будет. Учкунбек! Нашёл, кого искал?
-Так точно, товарищ комиссар!
-Где его добро? Точней, твоё добро... А ещё точней – то, что по праву принадлежит молодой Советской Республике.
-Нашли. Экпропроир... Эксприропро...
-Не мучь себя.
-Изъяли.
Комиссар кивнул одобрительно.
Учкунбек вскочил на коня, и обратился ко всем, снова на своём наречии:
-Красноармейцы! Граждане! Свободный Туркестан, свободный от оков, от рабства и от притеснения – вот наша цель! И мы будем разить врага, тянущего свои грязные лапы к Восходящей Звезде! Наша цель – Звезда Востока! Где нет горя, нет печали! Где все равны! Где все праведны! Не из боязни перед небом или перед людьми. А по убеждению. Велением души.
Переведя дух, Учкунбек скомандовал:
-Эскадро-он, по ко-оням! В колонну по три-и – стройсь!
-Пора прощаться, - обратился Искандер-Урус к Масуду, - Если Вы не выполните мой наказ, я Вас найду. Если Вы ещё не поняли: люди стараются избегать встречи со мною. И, в принципе, делают правильно. Салам, если что.
-Валейкум ассалам, Искандер-батыр!
-Батыр? Так меня ещё никто не называл. Польщён.
Гигант вскочил на своего огромного коня, и пустил его крупной рысью вслед за эскадроном.
***
Басмач – разбойник.
Урус – русский.
бир-ике - три-чтыре.
Кёльнская вода - одеколон.
Виктим (victim) - лат. жертва.
Зебб - половой член. По мусульманским представлениям, у кого отрезан член и раздавлены яички, тот в рай не попадёт.
Мактуб - судьба.
Фасик – мусульманин, отступивший от праведности.
Кафир – неверный.
Дэв – злой демон-великан.
Ибрагим – Авраам.
Иса – Иисус.
Масуд – счастливчик.
Батыр - богатырь.