Для меня?
Для меня религия это не лики святых на иконах, написанные безымянными «проводниками божественных истин» на липовых досках; ни чётки, почти стёртые от частого применения; ни молитва, которую дежурным утром произносит дежурным голосом дежурный «верующий».
Священнослужители? Уволь. Посредники между мною и Господом? Проводники Его воли в нашем суетном мире, толкователи его истин и пастыри наших душ? Не люблю я этого понятия - «Таинство». Там оно сплошь и рядом. Таинство венчания, таинство крещения, таинство… таинство… таинство… И стойкое ощущение, что за тобою кто-то подсматривает, оценивает, разглядывает. И эти очи никак нельзя назвать Божественными, хотя принадлежат людям, называющими себя слугами Его.
Церковь? Дань традициям, привычкам, обычаям. Туда я хожу лишь для того, что бы посмотреть в глаза верующих и иметь возможность ответить дома: «Да, был… Да, поставил… Да, попросил… Да, заказал…».
Нет, в церкви тоже можно увидеть Бога. Не увидеть, прости, не то слово.
Почувствовать.
Ощутить.
Четверть века назад в маленьком городке залечивал бронхит в местной больнице. Забавный треугольник, образованный больничкой, костёлом и кладбищем. Всё под рукой. Меня пришли проведать друзья шумной бандой. Гитара, магнитофон, мы оккупировали беседку между каменным забором костёла и корпусом больницы. Почувствовав, что над нами «начали сгущаться тучи» в виде сердитых воплей дежурных врачей увидели распахнутые двери костёла и решили навестить «ксендза в его обители».
Ты помнишь, какое отношение было в то время ко всему, что связано с церковью? Мы были всего лишь детьми своего времени. До сих пор со стыдом вспоминаю эту «процессию». Мы, около десятка человек с орущим магнитофоном в руках взяли приступом «обитель мракобесия». Народу было не много, несколько десятков. Некоторые были такими же «верующими» как и мы, по крайней мере я сразу заметил нашего школьного парторга, который что-то лихо стал строчить в свой блокнот. Но это всё краем глаза, периферическим зрением.
Я же не мог оторвать взгляд от девушки.
… Я видел её. Я видел её раньше в травматологии. Не знаю, что было с нею, но передвигалась она лишь с помощью инвалидного кресла. Она тихонько сидела в уголке и смотрела на иконы, на людей вокруг её, на нас. Я не помню сколько ей было лет, может 20? Или 30? Я не помню выражение её лица.
Но глаза…
Они жили отдельно. Отдельно от этой суеты. От этого места. От этого кресла. Как можно описать саму Жизнь, сидящую на инвалидном кресле? Именно тогда, глядя на неё я почувствовал свою ущербность, я впервые понял, что не знаю чего-то важного, единственно правильного. Взгляд, который грел. Не желая, не делая этого специально, не придавая этому никакого значения. Он просто не мог иначе – именно так он общался с окружающим её миром. Любя и понимая, залечивая мелкие душевные раны и принимая действительность такою, какая она есть. Взгляд, в котором не было страха ни перед будущим, ни сожалений о прошлом. Взгляд, который впитывал все краски этого мгновения, который жил «в сейчас», которому открылась истина и который спешил поделиться ею с миром.
Религия мгновения и религия вечности, которая состоит из этих мгновений, да и религия ли… Откровение? Истина, которая над ними, ведь она – одна в отличии от сотен всяких религий.
Она нашла дверь, которая была в ней самой, нашла и смогла её открыть.
И увидеть.
И понять.
И быть счастливой.
А вообще знаешь, глаза счастливого человека не спутаешь ни с чем. У них взгляд, в котором живёт Бог.