Привалово

Поезда и вокзалы всегда представляли собой полноценную романтическую гамму, поскольку именно в их состав входят все необходимые компоненты красивого пейзажа с привкусом легкой горечи: даль,  стрелы света среди кромешной темноты, отъезжающие и приближающиеся возгласы дорожных странников. Однако стоит заметить, что маленькие, невзрачные провинциальные станции гораздо более романтичны нежели их столичные коллеги – огромные железные пристани, поскольку именно лесные перроны воплощают овеянный, поэтический образ отдалённого острова, потонувшего в багровой заре, который наблюдает ежедневно сотни путников, улетающих стрелами скорости в сумрачные долины горизонта. Станция «Привалово» - самый яркий пример подобного идеала: крошечный, покосившийся от напора дней каменный дом с прожектором на крыше, а также тремя качающимися на ветру фонарями вдоль разбитого, асфальтного полустанка. Вокруг заросшие кусты, две линии рельсовой дороги, через сто метров от главного здания местных путей и сообщений тлеет фонарем переезд с пищащими сигналами – единственными признаками наличия хотя – бы чего-то в глубине бородатых деревьев. Каждый четный день около десяти вечера здесь останавливается пригородная электричка. Однажды, в средине октября, из этой электрической ленты на разбитую каменную пристань вышел статный мужчина достаточно юного возраста, в легкой, осенней куртке зеленого цвета, черной, утеплённой кожаной кепке, штанах раскраски хаки и черных кедах. Фигуру пришельца крест на крест обвязывали две черных линии: одной заканчивалась синяя дорожная сумка, а другой тёмный тканевый сундук для фотоаппарата. Гостем одинокой станции был Евгений Алексеевич Садовский – корреспондент знаменитой столичной газеты, который прибыл в столь глухие места с целью собрать интересный материал для своей  будущей статьи, коя должна повествовать о жизни в забытых углах государства. Осмотревшись вокруг, сотрудник статусного издания не встретил ничего и никого, кроме раскачивающихся кругов света на покорёженном каменном полу и мокрого, полу-ледяного октябрьского ветра. Зайдя в здание вокзала, взор журналиста встретили четыре заколоченных  почерневшими досками двери, окно с надписью «Касса» , в глубине которого порхал перепадами тусклый свет.  В конце квадратной, исколоченной гвоздями и трухлой  древесиной, комнаты, носившей гордое звание главного здания железнодорожной станции, стояла типичная  привокзальная скамейка цвета облезшей синей кожи. В правом углу этого мебельного творения дремал бородатый, с побитым морщинами лицом, мужчина, облаченный в рванные, истертые до дыр голубые летние джинсы, зимние, дерматиновые ботинки с отвисшими носами, грязно-серый пуховик, а голову первого встретившегося Евгению в этой местности украшала черная шапка с огромной дырой в над лобовой частью головы. Естественно Садовский решил сначала обратится в кассу, дабы узнать, как ему добраться до поселка, поскольку за пределами здания единственными признаками цивилизации были только фонари. Однако в будке с тлеющим электрическим огнём внутри тоже никого не оказалось, кроме типичного провинциального транспаранта: «Ушла, буду через пять минут», который на самом деле означает: «Все равно приезжих тут раз в пять лет видишь, а тем более сейчас еще и ночь, кому оно надо в такую пору в этой глуши таскаться. А свои все сами знают то, что им нужно. И вообще я устала, хочу спать, я же тоже человек, в конце – концов (пусть даже у меня и смены бывают раз в три дня) ». Поскольку деваться было некуда, корреспондент отважился узнать нужную ему информацию у нового знакомого. Подойдя к дремлющему, Садовский наклонился и подёргал его за правое плечо.  – А, хорош, какого, блин. – прозвучала первая реакцию вокзального жителя.
- Извините, что вас беспокою, просто здесь больше никого нет. Вы, случайно,  не подскажите, как мне добраться до поселка. – начал разговор спецкор.
- Ты кто? – продолжал разведывать положение очнувшийся от сна.
- Я – журналист, Евгений  Садовский, из Москвы приехал, газета «Государственное дело» - пояснил работник пера. Стоит заметить, что особенность выставлять себя во всех почестях и званиях характерна для  практически всех представителей творческого поприща, начиная от именитых актеров, режиссёров, музыкантов, журналистов и заканчивая периферийными  деятелями культуры, которые, как правило, при малейшей, даже самой незначительной возможности надменно и до ужаса пафосно требуют воду без газа и виноград без косточек.
- Чё,  журналист ,Москва, ну да к, а здесь кого забыл? – с офицерской деликатностью поинтересовался собеседник Садовского.
- Я статью пишу о специфике существования в провинции. – по – институтски отчеканил Евгений.
- О, статью, ну, тогда напиши им там, ну, тем, что сверху, как оно тут весело и радостно живется. Кстати, товарищ корреспондент, а у вас, ненароком, не найдется сигаретки, а то уже, аж зубы сводит, попыхтеть охота. – поделился внутренними, сугубо личными ощущениями сторож железных дорог.
- Я не курю. – огорчил старого бойца придорожной гвардии Садовский.
- Ну, оно-то, в общем правильно. Да, ты садись, чего зря столбычить. – предложил  присесть обитатель главного здания путей и сообщений.  Евгений принял предложение нового знакомого и присел рядом с ним на облезшей лавочке.
- А вас, простите, как зовут? – поинтересовался Садовский.
- Павел Романович Евграфов, майор в отставке, участник боевых действий в Афганистане и Чечне. – отчеканил бывший военный. К слову сказать, те, кто когда-то слышал свист сверхскоростных пуль над своей головой в плане громогласных объявлений собственных наград и достоинств очень похожи на представителей  творческой элиты, поскольку очень уж любят лишний раз козырнуть былыми подвигами, хотя в основном это касается тех, кто тот самый свист наблюдал из окна штаба. Настоящие герои и честные защитники стараются лишний раз не упоминать о доблестных сражений, потому что и самим заново восстанавливать панораму кровеносных баталий больно, да и тщеславно требовать восхищенных возгласов по отношению к самому же себе, в принципе, дело недостойное для порядочного человека, чтобы он не совершил. Бессмертные подвиги для своих покорителей – это, прежде всего, долг и обязанность.
- Павел Романович, а вы местный? – поинтересовался заезжий журналист.
- Да, местный. – коротко и ясно удовлетворил любопытство Садовского сторожил проходящих железнодорных молний.
- А вы, случайно, не подскажите, как добраться до поселка. – продолжил выбивать нужную информацию репортер.
- Эх, парень, долго тебе ещё тут ворковать придется – первый автобус до Привалово будет около пяти часов утра. – сказав это, Евграфов посмотрел на часы, висящие над входной дверью в здание вокзала, судя по всему с самого первого дня его существования, и добавил – часов шесть надо тебе здесь просидеть, ну это ничего, я вон тут бывает, сутками вагоны считаю.
- Вы здесь работаете? – спросил столичный гость.
- Мг, числюсь привокзальным забулдыгой, хобби у меня такое. – объяснил свой социальный статус отставной офицер.
- В смысле? – не понял слов военного Садовский.
- Вы у себя в Москве все такие непонятливые, говорю ж тебе, бомжую я здесь, а три раза в неделю хожу сторожить продуктовый склад в поселке. – продолжил описывать свое положение Евграфов.
- Ну, а живете то вы где?- поинтересовался Евгений.
- Нигде. На просторах земли-матушки. – ответил Павел Романович.
- А дом, квартира? – продолжил разузнавать общественный статус своего нового знакомого матёрый журналист.
- Ты – дурак, что-ли? Какой дом, какая квартира? Нет у меня ничего, только небо над головой и земля под ногами остались. – кратко разъяснил участник боевых действий.
- Но ведь также нельзя, не может быть, ведь мы живем в цивилизованной стране, у нас есть свои права и законы, соответствующие международным стандартам и  нормам, это просто невозможно.- высказал свое крайнее удивление повелитель пера и бумаги.
- А вот и может быть, а вот и возможно. Ты вот сидишь там у себя в столице, где за лучшую зарплату в нашем поселке никто и с дивана не встанет, у вас по улицам одни иномарки разъезжают, вы страну только по телевизору видите, вся ваша беда в том, что именно из этого самого ящика вам про государство только и известно, только и слышите о стране с экрана, если, конечно, у кого родня где-нибудь в отдалённых уголках не проживает, а так дороги за три часа до приезда гостей с мегаполиса на скорую руку построят, а такие как ты напишут, мол, провинция растет, развивается, все в порядке. – объяснил положение дел Евграфов.
- Ну, зря вы так. В последнее время в стране с каждым днем растет количество независимых изданий, которые освещают события и  факты, имеющие место в реальной действительности отечества, в истинном свете, правдивом, справедливом ракурсе. – вступился за журналистскую братию Садовский.
- Да не надо мне втирать, знаю я вашу свободную прессу, у меня одно время племянник работал в оппозиционной газете. Тоже правдоруб был заядлый, пока три года назад возле подъезда по башке не треснули и не сказали: « Смотри, у тебя все-таки сын растет, а супруга уже вторым беременна, согласись, негоже оставлять семью без кормильца, когда еще большая часть жизни впереди, правда это в том случае, если ты в дальнейшем глупостями заниматься не будешь». Вот так они объяснили ему, кто здесь главный. А на следующий день  оказалось, что с работы то его уволили. Так это он просто написал одну статью о том, что мер районного городка построил себе дачу на территории  государственного заповедника и всё – теперь в магазине стиральные машины продает, а в свое время, между прочем, закончил институт с красным дипломом. А ты говоришь независимая журналистика, независимая она или пока поздно вечером ребята крепкого телосложения не поздороваются, или пока «ненавистная сторона» больший гонорар не посулит, или пока по лбу не надают, или пока доблестная заграничная демократия не приютит, ну тогда уже ,правда, говорим все, что хотим, к слову сказать, тогда, когда можно, а когда дулом в спину дышат, тогда: «ну вы понимаете, у меня ж тоже мама, папа, сестра, брат, кошка, собачка ». – высказал свое мнение по поводу современной журналистики и её представителей отставной офицер.
- Все-таки вы не знаете нынешнюю ситуация в сфере масс-медиа. Большинство моих знакомых коллег – это, в первую очередь, порядочные и принципиальные люди, у которых есть своя точка зрения, позиция относительно определенных событий в стране и честь. В своей совокупности они интеллигентные люди, воспитанные на лучших образцах мирового культурного наследия и не позволяют себе размениваться и уж тем более  торговаться высокими моральными догмами. – продолжил сражение за нравственное достоинство своих соплеменников столичный гость.
- Да меня эти рассказы про богатый интеллектуальный потенциал телевизионных рож вообще, блин, раздражает. Я одного не пойму, если вы такие умные и культурные, тогда какого  по ящику одна долларовая муть и лепет всяких проституток с одной извилиной в правом боку желудка. Или вон недавно с кассиршей спорил насчет этих «розовых» блондинок , ну там всякие певички, ведущие, актриски плюгавые, она мне давай задвигать типа: « я недавно передачу одну смотрела, так рассказывали, что и эта магистр, и та кандидат». Ну что толку от образования, если ты во время учебы только заучивал, а не думал, для себя не разъяснял, если только чужие слова повторял, а сам сдал, о высоком преподавателю повтирал, а после быстренько пивка на набережной похлебать, культурно ж ,не в каком-нибудь там Макдональдсе, хотя толку, на самом деле, что тут, что там – полный, абсолютный ноль. Одним словом, заученные фразы и попугай повторять может, а вот свои размышления – это уже не для тех, кто работает лишь бы в пиццерию вечером сходить, между делом, и учится примерно для того же. Для большинства же всё равно, что Пушкин, что Лермонтов, главное – что в учебнике да в учительской методичке написано, а там гори оно всё… Ты, Жека, не думай, что я – бомж, а сижу тут рассуждаю о высших материях, скитаюсь я относительно недавно, а газеты читаю регулярно, на вокзале, бывает с кем побеседую, места то у нас, конечно, глухие, но всё ж люди приезжают, на работе у меня телевизор стоит, посмотрю иногда, короче в курсе, что где да как. – закончил речь Евграфов.
- Ну, а почему же вы всё-таки на улице оказались? – продолжил добиваться своего Садовский с присущей всем «деланным»  журналистам способности останавливаться на «форматно-формальных» вещах.
- Да там долгая история, ну если покороче, то слушай: в общем как из Чечни я вернулся, у нас в посёлке как раз построил три частных кирпичных домика для военных ветеранов по какой-то там правительственной программе, а я подходил под ту категорию, которой и полагалось это жилье, да и вообще у нас в поселке только я да Васька Худой воевали. Ну, как только я узнал, что есть вполне осуществимая возможность собственный дом получить, тут же сходил в администрацию нашу местную, дали мне там список всех документов, кои нужно было собрать, дабы свою крышу над головой получить. Через неделю все необходимые бумаги уже были подписаны, как полагается оформлены, короче, всё было готово, на мази. Тут я как раз получил письмо от моего сослуживца, Лехи Кудрина, и именно в сей момент и почуял неладное: он писал о том ,что у них в поселке Придувалово месяца три назад по специальной федеральной программе при поддержке правительства должны были построить три небольших кирпичных домика для военных ветеранов, но что-то все возможные и невозможные сроки уже давным-давно истекли, а никакого жилья, предназначенного защитникам родины и в помине нет, уже даже в столицу звонили, а там  совсем всё запутано:  говорят, мол, в специальном отделе, который контролирует это строительство, больше месяца лежит отчет о построенном жилье и даже фотографии с места расположения недвижимости в наличие. Как только всю эту историю прочитал, сразу заподозрил, что наш дом, в который я должен был переехать уже через неделю вместе с женой и дочкой – это, на самом деле, домашний кров моего давнего товарища Кудрина. Но тогда как-то не до того было, задумался и забыл. Ну, а потом мы переехали в новый дом, старую избушку времен царя Гороха, само собой, продали. А тут через пять лет выясняется, что действительно мой очаг семейного благополучия принадлежит другим людям. В итоге оказалось, что в министерстве какая-то секретарша с врожденным умением ничего, кроме кофе не делать, как у нас испокон веко заведено, чисто случайно перепутала названия поселков Привалово и Придувалово, впоследствии чего отправила бумаги на строительство не в предназначенное место, а на две тысячи километров дальше. Ратная работница эта, как и полагается, ушла от ответственности, отделавшись двумя часами уединенного общения со своим начальником в его кабинете, а нас и Ваську Худого с супругой и годовалым сыном выселили.
- А как же третий дом? – поинтересовался Садовский.
- А в третьем доме жил сын главы поселка. Знаешь ведь, как оно бывает, когда героев на получение премиальных не хватает, тогда «сражаться за Родину» идет начальство. Ну, а если б его выселили, тогда государство и мне бы альтернативу подыскало, надеюсь, намек понятен? – заезжий журналист кивнул в ответ, затем Евграфов продолжил, - ну, короче, кышнули нас, я тогда запил по-черному, жить было негде, жена за дочку и к матери на Урал. Вот и всё, это если коротко, конечно. – закончил изливать жесткую прозу грозных реалий отставной офицер.
- Ну, а вы, почему вместе с семьей не уехали? – спросил Садовский.
- Когда в теле присутствует много алкоголя, тогда в нем отсутствует много мозгов. Как все это случилось, я мигом сорвался, сам себе до сих пор удивляюсь, если честно, одним словом бросил я их и пошел горе топить, а Люська моя – баба вспыльчивая, психанула и уехала, она, ведь сама крепкая, стойкая и мужик ей такой же нужен, да оно и понятно, Людмила всё правильно тогда сделала.- объяснил Павел Романович.
- А как же друзья, родственники? – продолжил разузнавать Садовский.
- В поселке – то я пришлый, как женился, меня сюда вскоре на службу перевели, тут в пяти километрах от станции военная часть была, её, правда, пару лет назад расформировали, большинство офицеров тогда уехало, так что друзей у меня нет одни знакомые да соседи, прослужил я в этих местах тоже  немного, как только сюда приехал, почти сразу в Чечню направили, а потом вернулся, меньше месяца проработал и на пенсию ушел, у нас, у военных она пораньше, нежели у гражданских. А родня, так брат у меня есть родной, но он десять лет назад в Германию уехал и ни слуху, ни духу, его даже искать пытались, но тщетно. Родителей уже давно нет. Так что вот так и живем. – окончил повесть изгорбленной биографии Евграфов.
- Но ведь так не может быть, чтобы человек из-за чужой халатности оказался на улице, это не по закону. – начал идеалистический анализ ситуации корреспондент.
- Так вот я ж и говорю, что вы там, у себя в газетах сидите днями по ресторанам да гостиницам, а простых людей элементарно не замечаете. – пояснил познавший боль бытия.
- А судится, вы не пробовали? -  поинтересовался Садовский.
- Да Васька что-то там пыжился и меня заодно подтянул, но плевать все хотели. У нас в стране, чем судится, лучше удавится. – выдал подноготную бывший защитник родных рубежей.
- Но, ведь, этого не может быть.- удивленно воскликнул пораженный настоящим тех, про кого он пишет и по идее должен всё знать, столичный гость.
- Я ж говорю, вся ваша беда в том, что вы на съездах в ладоши хлопаете, а что на самом деле творится, не знаете. Да президент и всё его окружение плевать хотели на судьбы народа, им без разницы, о чем и сколько врать. Правда, я вот тоже понять никак не могу, если мы, то есть жители страны, такие хорошие, а мелкая кучка негодяев сосредоточена только в правительстве, то почему же вокруг такая разруха и упадок. По-моему, пока окурком в урну попадать не научимся, ничего позитивного не совершится. А ты как думаешь? – решил выяснить соображения собеседника Евграфов.
-  Если вы по поводу культуры, то у нас в стране читают, ходят в кино, театры, музеи, на выставки. – продолжил «официальный» лепет Садовский.
-  Да тут главное не сам факт твоего чтения, посещения, здесь ключевую роль играет, то, что ты читаешь, посещаешь. Я уже давно не обращаю внимания на моду и популярность, поскольку, хоть убейте меня, но не может культурная, интеллектуально обогащённая нация восхищаться песнями беглых подростков про цветы, композициями о воровской жизни, абсолютно примитивными одами деньгам и всему из них вытекающему. Только в стаде баранов неспособных самостоятельно рассуждать, анализировать и иметь собственное мнение, а также без элементарных знаний о простых вещах, можно вычислить рецепта хита, лидера продаж, просмотров, когда в настоящем искусстве не существует слова «так надо», или «так правильно», или же «сначала добавляем этот компонент, потом тот, после смешиваем». Творчество – это безграничное пространство фантазии и смыслов, а больше ничего. В искусстве любые действия под копирку сразу же становятся заметны, их можно автоматически увидеть даже невооруженным взглядом.  Художник – это, прежде всего, индивидуальность и непохожая на других личность, а снимать фильмы, к примеру, по проекту оскароносных работ - полная чушь, поскольку награды дают за новые ракурсы, а не за конвейерный изделия.
Евграфов продолжал высказывать собственные предположения насчет глобальных проблем и мировых ситуаций, всеобщей обстановки и тем, касающихся каждого, однако Садовский его не слушал, он недоумевал и повергался в шок о того, что вот так запросто средь бела дня по чужой ошибке человека могут лишить жилья и превратить в еле различимый облик, он удивлялся тому, что его друзья с заплывшими головами занимают важные посты, а по-настоящему здравые люди вынуждены терпеть всевозможные притеснения. Посидев ещё около пятнадцати минут, Евгений спросил Евграфова: - А когда следующая электричка до города?.
- Через час. – ответил Павел Романович.
Затем гость ночной станции дал наблюдателю скоростей пару мятых денежных купюр и пошел на перрон дожидаться обратного отправления. Вернувшись в Москву, Садовский закрылся в своей квартире на два дня и уже в скором времени газета «Государственное дело» опубликовала статью о нелегком существовании в провинции, которая впоследствии получила огромный общественный резонанс, однако имя героя публицистического творения было «мой знакомый», в связи с этим вокруг слышались только притворные вздохи и сожаления тех, в чьей силе изменить сложившуюся ситуацию. За это газетное произведение Садовский получил несколько наград и премий, был признан лучшим журналистом года, однако удовольствия от ошеломительного успеха не почувствовал.