Леди Нортон
Меня зовут Эмилия, мне пятнадцать лет. Я живу в шикарном поместье. На деле же это большущий пряничный домик. У меня есть все, что я могла когда-либо пожелать, а еще у меня есть мама.
Я познакомилась с ней, когда мне было десять. Первая декада моей жизни не далась мне легко. Я жила в приюте с другими брошенными детьми, сердца которых были полны ненависти к окружающему миру. Помню, как я впервые попала сюда. С первого взгляда на это тяжелое серое здание в голове моей родилось осознание несправедливости этого места. Крепкая деревянная дверь. Белые простыни с желтыми пятнами, свесившиеся с балкона, запомнились мне больше всего. Я покрепче сжала руку социального работника и посмотрела в ее лживые карие глаза.
- Скажите, мне обязательно здесь жить? – голос мой дрожал от страха неизвестности, а эта мерзкая женщина ответила:
- Конечно же нет, милая, но сейчас у тебя нет выбора. Завтра за тобой приедут новые мама с папой, и ты станешь жить в богатом доме с породистыми собаками и кучей игрушек. – Даже ребенок смог почувствовать, какими фальшивыми нотками отдавала ее речь.
Мне не оставалась ничего кроме как покрепче стиснуть своего Плюшку и постараться сдержать слезы. Роковой скрип добротной двери ознаменовал мое второе рождение. Рождение маленькой сиротки Эмми, которую никто не любил, а дети называли издевательски «Леееди». Противно так.
1.
В первый же час мне показали мою комнату. Она оказалась совсем не такой, как была у меня дома. Здесь не было шелковых простынь и красивых розовых балдахинов. Здесь так же не было кукольного домика и моей любимой лошадки. Здесь не было папы.
Контраст оказался очень ярким. Десять кроватей с серыми клетчатыми покрывалами заправлены безукоризненно. На каждой кровати белая подушка, лежащая ровно. Рядом с кроватями тумбочки. На потолке люстра с оранжевыми плафонами и тусклым желтым светом. Няня по фамилии Проскит поставила мой чемоданчик на вторую от окна кровать. С прищуром глянула на мой серебряный медальон и сказала:
- Тебе следует удобно устроить свои вещички. Другие дети обожают все новенькое и красивое.
Мне вспомнился день полугодовой давности.
… - Береги его Эмилия, - торжественно сказал отец и вложил в мои пухлые ручонки серебряное сердце с красным рубином посередине. – Твоя мать получила это украшение от своей мамы, а бабушка от своей.
С тоской по маме смотрел он на меня каждый день, и в конце концов однажды утром не проснулся совсем. Наша экономка – Мисс Бетси сказала тогда, что мол мама ему оказалась дороже, чем я. И я поверила.
После смерти отца я осталась совсем одна. У нас не было родственников, к которым власти могли меня определить. И самым разумным решением социальным службам показалось переселить меня жить в приют.
Я не знала, куда спрятать кулон, поэтому оставила все как есть. Только распаковала платья и другую одежду. Как ни странно в этом месте даже были маленькие шкафчики для детей, с маленькими вешалочками, и маленькими отделениями, но этого места мне оказалось недостаточно. Не знаю, где были другие дети. На обеде или на прогулке, но только когда они появились, мне стало еще хуже.
- Новенькая!
- Расфуфыреная!
- А сколько одежды у нее!
- Дебилка домашняя!
Они крутились вокруг меня толпой в человек десять, и каждый норовил оскорбить по-своему.
В первый же день моего проживания здесь все платья были изодраны и испорчены. А на утро я проснулась без кулона. И конечно же, новые мама с папой не приехали за мной, хотя я была хорошей девочкой и весь день просидела у окна в обнимку с Плюшкой. Очень странно, но среди сирот существовал негласный запрет на игрушки. Моего медведя никто не тронул.
Месяц со мной никто даже не заговаривал. Только норовили обозвать еще более изворотливо. Но потом я познакомилась с одной из девочек поближе и в итоге, мы стали подругами. Поначалу стали обзывать и ее – за то, что она общается со мной, потом нас просто перестали замечать. Однако в итоге я стала частью коллектива, и это произошло не без помощи Лизы Марлоу.
Прошел год, я приспособилась к этому жуткому месту. Я стала их понимать. Я возненавидела своего отца и мать, как и остальные дети. И я стала мечтать о том, чтобы меня удочерила Леди Нортон.
- Эй, Эмми, а знаешь что? – вечером, когда свет уже был погашен, спросила моя соседка Лиза.
- Что? – прошипела так тихо, как могла я.
- Ты слышала историю про Леди Нортон? Ее знают все ребята, но ты не очень общительная, вот я и решила, что ты знаешь. – Громким шепотом ответила она мне.
- Ты права, не знаю, – повернулась я на левый бок, чтобы говорить было удобнее.
- В прошлом году она усыновила Билли. А до него так же, пять лет назад Зою. Рассказывают, что у нее большой дом, и она любит всех своих детей. Дает им кучу сладостей и красивых дорогих вещей. Билли приезжал навестить нас через месяц, после того как она пришла за ним. Он приехал довольным и чистым, с карманами набитыми конфетами, он разбрасывал их нам с таким лицом, как будто никогда с нами и не жил. Билли стал другим человеком Эмми, совсем другим.
- И она не бьет, тех, кого усыновила, как это с нами делают няни? – с недоверием спрашивала я.
- Нет, Билли рассказывал, что видел ее ночью за неделю до того, как его усыновили. Леди Нортон приходила к нему, ложилась на кровать рядом и шептала ласковые слова на ушко, как мама. Он спрашивал, как она попала сюда, и Леди отвечала, что ее впустили ночные воспитательницы, и что она выберет самого лучшего ребенка и заберет его к себе. Прошел уже год, а это значит, она приедет через четыре года и выберет кого-то. Эмми, я так хочу, чтобы она выбрала меня!
- А ну тише, малявки! – донесся грозный голос ночной воспитательницы.
- Тихо, Лиза. Сесилия снова побьет нас, если мы не замолчим! Я тоже хочу, чтобы Леди удочерила меня. Но если вдруг так случится, что она придет ко мне, я буду просить за тебя. Я скажу ей: «Милая Леди, вы собираетесь забрать меня? Возьмите и Лизу со мной!». А теперь спать. – Быстро прошептала я и отвернулась.
Хотя одевались мы довольно неряшливо и няньки следили за нами одним глазом, мы все же находили, чем себя занять. В первые месяцы своего пребывания здесь, я получила кличку «Вонючая леди». Ребята завидовали моему умению держать себя и прямой осанке. Я выделялась как белая ворона, но я не собиралась становится черной. Миссис Сендтфорт – директор нашего заведения частенько за завтраком приходила и читала лекции о том, чем нам надлежало заниматься каждый день. И утро, пришедшее после нашей с Лизой ночной беседы, не стало исключением.
Подъем в восемь часов. Пятнадцать минут на то, чтобы умыться и одеться. Пять минут на застилание кроватей. Младшей группе разрешается опоздать на десять минут, не больше. В восемь тридцать – завтрак. Проходит повариха и шлепает по ложке овсянки в тарелки напротив детей. Мы переглядываемся с гримасами отвращения на лицах, но пододвигаем миски к себе поближе. Слышим скрип двери в столовую.
-Доброе утро, дети.
-Доброе утро, Миссис Стендфорт. – Отвечаем стройным хором мы.
- Как спалось? – спрашивает она, покачивая головой с пучком на макушке.
- Хорошо, - снова хором отвечаем мы.
- Сегодня Бог послал нам на завтрак великолепную овсяную кашу, и мы должны радоваться. Возьмитесь за руки. Давайте хором прочтем молитву и отблагодарим его за это.
Мы делаем то, что она велит. Хором читаем молитву, думая при этом о том, какая каша на самом деле отвратительная и склизкая. Потом беремся за ложки и начинаем глотать ее, представляя, что это шоколад или сгущенное молоко.
- Молодцы. А теперь, пока вы дружно и радостно стучите ложками, я напомню вам, что с десяти часов работают секции. Вы можете прийти к Мадам Полин на танцы, к Мистеру Милману в живой уголок, и конечно же ко мне, на урок богословия. – Она улыбается тепло, но губы словно покрыты инеем.
Я ходила на танцы. А Лиза в живой уголок.
Мадам была строгой учительницей, обращалась с нами жестко, но мне попадало меньше. Так как я занималась балетом с четырех лет. Время от времени мы готовили концерты, на которые приходили жители ближайшего города и приезжали богатые господа из окрестностей. Однако в концертах можно было участвовать только с семи лет.
У этих мероприятий был один большой плюс – люди. Множество потенциальных родителей для тебя. Поэтому между воспитанниками шла нешуточная борьба за места в пьесах, танцевальных постановках. Один мальчик занимался танцами со мной. Его звали Фицджеральдом. Фидж знал Ветхий завет наизусть и считал это большим талантом, он собирался показать свои способности на концерте через год. А пока мы вынуждены были оставаться в тени, играя маленьких бобрят или лебедей. Он был немного полноват, с рыжей копной вечно спутанных волос и обилием веснушек.
По вечерам мы рассказывали друг другу истории из прошлых жизней. О том, какие у нас были родители (если помнили), дом, игрушки. Лиза не помнила своих маму и папу. Сесилия рассказала ей, что те погибли в пожаре, и девочка порой выдумывала новые детали про них. Так было и в этот вечер.
- Наверняка мой папа был военным. Храбрым и сильным. А мама – учительницей биологии. Эмми, ты знаешь, у меня были самые красивые в мире игрушки и пушистый рыжий кот. Вечером мама рассказывала мне сказки из красивой книжки с картинками и целовала ласково в лоб. Ну зачем, скажи мне, зачем тогда случился пожар? – со слезами на глазах она прекращала говорить.
- Я попал сюда так же, как и ты, Эмми чуть больше года назад. Мать часто била меня, а отец пил. Но я любил их обоих. Помню, как они ругались на кухне и я слышал звон разбивающихся тарелок, в такие дни мне становилось особенно страшно. На столько, что я даже забирался под кровать и не выходил оттуда до ночи. Однажды, после очередной ссоры, мама пришла ко мне в детскую, а по пути споткнулась о мою любимую машинку. – Фицджеральд нервно дернулся. - Я плохо помню, что случилось потом. Но я помню ту женщину с карими глазами. Она забрала меня оттуда со словами: «Фицджеральд, бедное дитя, пора тебе найти новых родителей». И, самое удивительное, я не возражал. – Он замолчал. – Помню как Проскит смазывала мои синяки йодом…
Сглотнув неприятную вязкую слюну, я начала свой рассказ.
- Мне было четыре, когда мама пропала. Она работала хореографом в местной школе танцев. Отец мой был экономистом. У меня был большой дом с камином, а я жила в отдельной комнате. У нас даже была лошадка. «Служители закона» - как их называл отец, приходили к нам после того, как мама исчезла. Через неделю я услышала, как Миссис Кларк и Бэтси обсуждали ее смерть. Папа был безутешен. Он отдал мне мамин кулон и перестал со мной разговаривать, а через некоторое время скончался сам. Оказалось, что за эти полгода печали, он сделал много долгов и наш дом конфис… - я замешкалась, слово было трудно произнести. - Конфисковали. Сейчас, я совсем не помню, как выглядела мама.
- Она наверняка была со светлыми волосами, пахнущими медом, - вставила Лиза. – Как и моя.
Мы ненадолго замолчали, думая каждый о своем. Конечно же, я помнила кое-что. Запах корицы и роз, исходящий от нее. И тепло маминого тела. А волосы? Разве имеет значение, какого цвета?
- А как выглядит Леди Нортон? – спросила я у ребят.
- Она прекраснее всех мам на свете! Всегда в темно-синем платье, как у королевы. Говорят, что волосы у нее белые, а походка плавная. – Лиза мечтательно ответила мне.
- У Билли на лбу, когда он приходил, был отпечаток красных губ. – Добавил Фидж, и все замолчали на какое-то время.
Тишину пронзил детский крик. Мы подскочили от резкого звука и тут же побежали в сторону кухни.
С закатанными до локтей рукавами, в грязном переднике стояла няня и по совместительству повариха - Проскит. А у нее под ногами испуганно сжался Ричард.
- Гаденыш, куда ты полез? Кто тебе разрешал заходить сюда?! – кричала она брызжа слюной и замахиваясь скалкой.
О, эта скалка уже давно стала называться ребятами «скалкой для битья». Мне тоже пару раз доставалась. Но Ричард был новеньким, а значит - никто не имел права вмешиваться. Таковы правила.
- Я не хотел, миссис. Я правда не хотел, - хныкал мальчик, сжимаясь под ударами. – Здесь так плохо кормят, я просто проголодался!
-Все вы говорите это, маленькие неблагодарные ублюдки. Ничего, моя скалка быстро отучит вас болтать подобное.
И это было правдой. После пары таких «сеансов» охота бегать на кухню за едой совершенно отпадала. Хотя Проскит встретила меня довольно радушно, на третий день, когда мой организм требовал пищи, и наотрез отказывался принимать местную стряпню, я решила раздобыть хлеба на кухне, где с гаденькой улыбочкой повариха отходила меня скалкой. А ребята так же вот, как мы сейчас, смотрели на меня. И никто не смел пошевелиться. Правда меня она побила не так сильно. Но ведь я девочка. Эта нянька явно имела особое чувство неприязни к оголодавшим детям.
Женщина повернулась к нам.
- А вы что здесь забыли? Давно моей скалки не пробовали? – спросила она и погрозила кулаком в нашу сторону.
Мы испуганно присели, но видно бить четверых сразу было чересчур даже для нее, так что Проскит лишь с негодованием глянула на нас, и заковыляла на кухню, переваливаясь с одной толстой ноги на другу.
- Ричард, как ты? – обратилась я к мальчику.
Он привстал на локте, а другой рукой вытер сопли, размазав склизкую грязь по лицу. Посмотрел на нас большими голубыми глазами.
- Спасибо, я нормально. Вам лучше не общаться со мной – другие засмеют.
Незаметно Фицджеральд возник рядом со мной с подолом полным сухарей.
- Смотрите, что я стащил, пока вы отвлекали ее.
Детскому счастью не было предела.