Без любви

               
   Маленький сиреневый причал покачивался на волнах. А вместе с ним и напряженный, невысокий, пожилой мужчина в военной, пятнистой спецовке – Артем Тарасович Плащуров. Цепкий взгляд его, казалось, пронизывал все волжские дали и пространства.
- И где же судно, Брагин? Где это дырявое корыто? – спросил он босоногого, долговязого,  курящего матроса. – А ты говоришь строго по расписанию.
- Бес его знает, полковник. А по мне совсем бы лучше не было ничего, ну в смысле не ходило бы по Волге, - отозвался мрачно Брагин. – Я бы сети спокойно проверил и раколовки.
- Сети, браконьеришь, Фёдор. В старые времена к стенке бы поставили тебя и всё пароходство за разгильдяйство, за минутное опоздание! – багровея лицом, воскликнул Плащуров.
- Остынь, Тарасыч! Дернешь полтинник «Путинки»? У меня она ледяная, с огурчиком в холодильнике ждёт не дождется тебя.
- Нет, я Дину жду, никак нельзя, скандал будет.
- Для здоровья, шеф.
    Артем Тарасович отрицательно замотал головой и скуксился. Он вспомнил последнюю встречу с женой в местном сельском кафе «Бережок». Это было неделю назад. Получив пенсию, он угощал молоденьких охранников направо и налево, сам «ершил», смешивал пиво с водкой и коньяком, превысил свою норму. Ворвавшаяся Дина вылила ему за шиворот водку, дернула что есть силы за скальп, трясла его за плечи, била по щекам, кричала что-то. Он не слышал её, плыл в густом тумане, напевая любимое: «Полковнику никто не пишет, полковника никто не ждет…». Дина несла его потом домой как мешок картошки. А утром за огуречным рассолом он ей клялся, что гулял в последний раз. И вот уже седьмые сутки подряд Плащуров держался, шёл на собственный рекорд.
- Омик, полковник, омик! – радостно воскликнул Брагин.
   Из-за поворота серебристой реки действительно показался катер. Плащуров заметался на дощатом мостике. Ему так и казалось, что Дина сейчас на палубе находится не одна. Кто-то грубо тискает её и целует. Он сжал кулаки от ревности и заскрипел зубными протезами.
- Клара, готовность номер один! Прямо по курсу шадринский крейсер, - скомандовал Брагин. – Бросай свои плюшки с какавой.
   Тут же из кубрика выкатилась полная жующая женщина с рыжими косичками.
 - Чего ты, Федь? Не угорел ли? – цыкнула она. – А то ведь мигом в Волге искупаю. Хочешь?
- Кларочка, пойми, ты младший матрос, а я старший, - попытался возразить долговязый.
- Да хоть контр-адмирал! – дверь кубрика с треском захлопнулась.
   Между тем омик приближался. Он был явно переполнен. Люди висли на перилах палуб, сидели в шлюпках на корме. Артём Тарасович приготовился к самому худшему. Спрятавшись за широкой спиной Брагина, он пристально всматривался в каждого сходящего по трапу. Перед ним мелькали пожилые люди с корзинами, школьники, туристы. Дины не было. «Она специально спряталась от меня, забилась в радисткой рубке», - осенило его. Он решительно шагнул на катер.
- Куда попёрся-то, куда? – поймала его Клара за рукав спецовки. – Показывай билет, Тарасыч!
- Нету, нету у меня билета!
- Нету?
   Мастерским приемом от бдительной женщины-матроса Плащуров был брошен назад. Он больно ударился копчиком о доски, но стерпел, не выругался. Брагин помогал ему подняться, утешал:
- Не приехала? Ну, может, опоздала на рейс, мало ли, у баб ведь всякое бывает.
- Отключила телефон, с другим она кувыркается, Федь.
- Полковник, ты не прав. Дина – серьезная женщина, все-таки в школе ботанику преподает.
- Не ботанику, а зоологию. У тебя есть цианистый калий? – обреченно спросил Плащуров. – Или двустволка с патронами.
   Матрос, перепугавшись, закивал в ответ, взял потерпевшего за локоть и повел в подсобный закуток причала.
- Сейчас, Артем Тарасович, сейчас, лекарство у нас есть.
   На круглом столике возникли дежурные граненые стаканы, салат и бутылка водки.
- Устал я жить, Федос, устал от постоянного напряжения. И думы одолели меня. Я оказался у разбитого корыта. Всё проиграно, будто и не жил я.
- Ясно, - отзывался Брагин, разливая зелье.- Тут обязательно нужна разрядка, Тём, нельзя всё в себе держать, надо выплескивать.
- А я что делаю? А толку? И всё время снятся горы, понимаешь, бесконечные пещеры, Чечня, перестрелки. Мои боевые товарищи. Они живы только в моих снах. Если бы ты знал, каких ребят я потерял, сегодня таких рядом нет.
- Помянем, Тём, твоих товарищей? – предложил матрос.
- Ага. Не верю, что их нет. Не верю!
  И Плащуров махнул стаканом не закусывая, а Федор с жадностью припал к салату.
- А ты служил, брат? – с подозрением спросил полковник.
- Не пришлось, плоскостопие у меня.
- Это всё отговорочки, плоскостопие. Уклонился ты, уважаемый, хитрая ты бестия!
- Нет, хочешь, справку покажу?
- Не надо.
   Артем Тарасович мгновенно захмелел и понес околесицу, выкрикивая: «Клара!». Брагина перекосило:
- Не буди ты лиха, полковник, тише.
- Она меня чуть не убила.
- У неё музыкальный слух.
- Вот с ней бы я пошел в разведку, за языком. Клара! Кам хир!
   Плащуров упал со стула. А младший матрос не заставила себя долго ждать, влетела к ним как ветер, заревела:
- Федор, когда это кончится? Здесь не рюмочная!
- Кларочка, у человека горе, - залепетал Брагин.
- Знаю я, какое у вас горе, каждый день – похмелье. В общем, даю три минуты и чтобы духу вашего здесь больше не было.
- Клара, еще раз послушай меня, ты самый младший матрос на Волге, - икая произнес Плащуров.- Младше некуда!
   Это стало последней каплей, переполнившей чашу женского терпения. Собутыльники были жестко взяты за шиворот и через несколько секунд уже лежали на берегу. Федор был трезвее и выносливее. Не долго думая он взвалил на себя Артема Тарасовича и направился к своему дому.
- Федор, брось меня к лешему в канаву, брось, мне там самое место, - шептал полковник. – Дина разлюбила меня. Куда понес? Куда? Почтальон ты мой.
   Брагин жил рядом с пристанью в бревенчатой, серой избе с ветхим забором и полисадником. Куковал один второй год, с того дня, как жена, устав от его пьянок, уехала с ребенком к матери в Ростов. По семье он тосковал, особенно по дочке.
- Где ружье, матрос? – подал голос полковник с дивана.- Ты обещал мне, Федя. Или добей меня, пристрели как собаку последнюю. Она разлюбила меня, а я так не могу жить без любви, понимаешь?
- Вот и я не могу! И что теперь сделаешь? – взорвался Федор, снимая темные покрывала с окон.
- Тупик, не знаю я…А вообще, от кого ты закрываешься, Федос? Не доверяешь людям?
- Да есть тут тип один с компанией – Кинг смотрящий и участковый с ним заодно.
- Чернявый такой? С заячьей губой? Да знаю я его, он меня боится как огня. Ты скажи ему только одно: мой друг – Тарасыч, и он тебя зауважает тут же. Скажешь?
- Конечно.
- Окей.
   Полковник отвернулся к стенке и через минуту запыхтел во сне как паровоз. Брагин же, привыкший дома отдыхать в одиночестве, вертелся с боку на бок, скрипя пружинами тахты. А потом выдернул с полки маленький потертый фотоальбом. Федор снова смотрел на снимки и слезы катились по его небритым щекам. Обе Оленьки, жена и дочка, улыбались ему с фотографий, светились, два солнышка. Вот когда он был счастлив. Но уже ничего не вернешь. Ничего.
- Холодно, сержант, накрой меня! Сержант! – шептал во сне полковник.
   Брагин, встрепенувшись, набросил плед на Плащурова.
- Сэнкью, веримач, сэнкью.
«Бедолга, совсем запутался и замотался, - подумал про себя Федор и шагнул на кухню.- Надо чем-то побаловать гостя, согреть, когда проснется».