Царь Борис

Константин Кокозов
Книга первая
БОРИС НА ВЕРТИКАЛИ
               
                1. ПРИЯТНАЯ НОВОСТЬ

ориса Ивановича Елина, первого секретаря Павловского райкома партии Краснодарского края, жарким августовским днём тысяча девятьсот восемьдесят первого года срочно вызвали в Москву, к самому Генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Ильичу Брежневу.
Как обычно, ровно в восемь-ноль-ноль Борис Иванович проводил ежедневную утреннюю планёрку со своими секретарями и завотделами. Планёрка на этот раз посвящалась уборочной страде. Настроение с утра у первого было отличное. Только что он поговорил с младшей, самой шустрой и любимой дочерью. Она сообщила отцу, что получила на руки красный диплом МГУ им. Ломоносова и скоро, а может быть на днях, приедет домой, и не одна, а со своим парнем, женихом, исключительно хорошим человеком.
Борис Иванович всегда, когда говорил с младшенькой, с Таней, озорной и необыкновенно умной дочкой, таял прямо на глазах, как снег под палящими лучами весеннего солнца. Таня имела обыкновение телефонный разговор оканчивать следующими словами:
— Пап, береги себя для России!— и вешала трубку.
При последних словах дочери Елин долго хохотал, поднимаясь со своего кресла и бесцельно шагая по большому секретарскому кабинету. А в этот раз он ещё и подумал, что надо будет готовиться к свадьбе и закатить такой пир, чтобы весь край ахнул. Великолепное расположение духа первого в районе человека вызывалось ещё и неплохим состоянием райкомовских дел. Уборочная страда шла полным ходом. Погода в этом году приняла сторону Елина и ни разу ещё не подвела. Почти с первого дня уборки стояли сухие солнечные дни. С каждого гектара в хозяйствах селяне получали невиданные доселе урожаи, на пять-шесть центнеров с гектара больше, чем в прошлые годы.
Получалось, что у первого секретаря не оставалось причин для плохого настроения. Ну как же?— Хорошо всё дома. На работе так же. В сердечных делах тоже одни радости. Сказать по секрету, так у Бориса Ивановича была очень молодая любовница, учительница английского языка первой школы станицы Павловской. Её недавно, месяц тому назад, удалось пристроить третьим секретарём райкома комсомола, тем самым приблизив её рабочее место, а значит, и её самоё, к себе самому. Благо райком комсомола находился в том же здании, что и партийное руководство — двумя этажами ниже. Так что теперь её можно было видеть чаще и по поводу и без повода.
Однако Борис Иванович имел привычку даже при самом превосходном настроении напускать на себя пасмурный вид, собрав на лбу все морщины лица, так что рыжие густые брови закрывали глаза. Это он делал так, чтобы своим подчинённым не давать расслабиться, не расхолаживать дисциплину в райкоме, строгую, твёрдую, держать своих подчинённых на дистанции от себя. И это ему удавалось. Его огромный богатырский вид, двухметровый рост, широкие плечи и пудовые кулаки поневоле
даже на расстоянии вызывали у окружающих уважение, переходящее в оторопь. А должность первого секретаря райкома, делающая люфбого человека могущественным и всесильным в масштабе района, многократно увеличивала возможности Елина, чтобы с ним по-настоящему считались.





2.
Его признавали, его уважали, а вернее, немного боялись. Боишься — значит уважаешь, — любил повторять Борис Иванович слова Сталина, вычитанные им много лет назад в библиотеке Высшей партийной школы при ЦК КПСС в столичном городе Москве. Кстати, там он, Борис Иванович, и познакомился с Николаем Андреевичем Вороновым, тридцатидвухлетним молодым человеком, работавшим инструктором обкома партии в Омске и так же, как сам Елин, заочно повышавшим свои политические знания в ВПШ. С Вороновым Елин подружился очень крепко, жили в одной комнате вдвоём, ели с одного стола, ходили вместе по широким столичным улицам и бульварам. Случалось, и заходили в какой-нибудь приличный ресторан, чтобы пропустить стаканчик-другой хорошего армянского коньяка после многочасового выслушивания нудных речей преподавателей школы о бессмертных идеях марксистско-ленинского учения.
Воронов, как и он, Елин, был сложен собой по-богатырски, крупный, ладный, неотразимый. Правда, Николай Андреевич был более интеллигентен, чем Борис Иванович, и тем самым выигрывал больше в кругу знакомых и незнакомых, везде, где бы они ни находились вместе.
Николай Андреевич и одевался поскладнее, поаккуратнее, чем Борис Иванович. Елин мог в парадном костюме с галстуком на шее плюхнуться на заправленную кровать и полежать, а то и вздремнуть, переворачиваясь во сне то на бок, то ничком. А потом, проснувшись в этом же костюме, похожем на тряпку, разжёванную коровой, мог выйти на улицу и даже отправиться на занятия. Николай Андреевич никогда этого себе не позволял. Приходя домой, он тут же переодевался в свой синего цвета шерстяной спортивный костюм, а парадную одежду, тщательно осмотрев со всех сторон, стряхнув с него все пылинки, с наслаждением, не торопясь, развешивал на предназначенном для одежды месте в шкафу. Кроме того, Борис Иванович мог одну и ту же рубашку носить целую неделю, не обращая внимания на то, что воротничок от пота и пыли изрядно почернел. Он любил подшучивать над Вороновым, который ежедневно натягивал на себя новую свежую рубашку и по этой причине занимался каждый день стиркой.
Коля,— говорил Елин, лёжа на боку и наблюдая за тем, как тщательно, с мылом, драил Воронов внутренние стороны тех мест рубашки, которые быстрее всего подвергаются изменениям под влиянием атмосферных явлений природы, — от частой стирки ты в два раза сокращаешь продолжительность жизни своего белья. И где ты там видишь грязь?— и он брал со стула ещё не замоченную одежду и скрупулезно исследовал, переворачивая её то так, то этак, подносил к носу и принюхивался. И, перекосив лицо в удивлении, заканчивал свою мысль:
Вроде идеально чисто, стоит ли из-за этого ежедневно на корточки садиться!
Николай Андреевич в первые дни знакомства и соседственного проживания старался приучить своего нового товарища из Кубанских






степей к аккуратности, блеску в смысле ношения одежды.
Несколько раз, стирая свои рубашки, не чурался выстирать и Борькино ношеное бельё, вплоть до трусов. Но потом, видя, что молодого инструктора райкома из Краснодара не волнует и не тревожит, в каком виде он появится в обществе солидных людей,— в брюках со

стрелками или без них, с воротником стоячим и снежной белизны или с измятым воротником на горловине рубашки, перестал воспитывать вкус к шикарному ношению одежды.
Горбатого могила исправит,— подумал Воронов.— Больше будет жену любить и семьёй дорожить, если сам себя не способен обслуживать, разлучившись с ней на короткий срок. И то хорошо.
Воронов был и усидчивее и трудолюбивее Бориса Ивановича, целыми часами с карандашом в руках изучал классиков марксизма-ленинизма, что-то выписывал, что- то подчёркивал, а некоторые понравившиеся мысли прочитывал несколько раз вслух, восхищаясь удачно сформулированной идеей автора.
Борис Иванович, прохаживаясь по комнате (он не мог в этом случае просто тихо посидеть или постоять, он обязан был или полежать, философски поглядывая на потолок, или походить по комнате бесцельно туда и сюда), заливался смехом или приговаривал:
Как ты можешь, Коль, тратить время на чтение этих толстых трудов? Ну, ознакомился с текущими материалами партии и правительства — и баста. Ведь, помнится, Мао Цзе-дун говорил: "Читая много книг, императором не станешь".
Воронов со смешком в глазах поворачивался в сторону Бориса Ивановича и, долго задержав на нём взгляд, изрекал:
А ты что, Борь, себя в императоры готовишь?
Борис Иванович на мгновенье останавливался, посерьёзнев лицом, но тут же расплываясь в широкой улыбке, произносил:
Да какой же из меня император, Коля? Хорошо бы нам с тобой, инструкторам, до первых секретарей райкома и обкома дойти. И то, наверно, невозможно в нашей любимой стране. Старики сейчас так крепко расселись на важных должностях в государстве, что молодым людям карьеру сделать практически невозможно, разве что случайность какая или какие связи помогут куда-то пролезть.
Воронов, не отворачивая свой взгляд от товарища, беспомощно вздыхал и кивал головой в согласии:
Да, тут я с тобой солидарен, Борь. Точно подметил. В партии нашей и государстве нашем сейчас позарез нужны свежие молодые силы. Против законов природы идти всё-таки нельзя. Старики должны своих внуков нянчить, а не государством управлять. Потому, наверно, в партии нашей нет новых мыслей, свежих идей, неординарных решений. Застряла, забуксовала партийная мысль в партии. Потому дела в государстве не такие важные, как должны быть. Помнишь, на занятиях секретарь ЦК товарищ Пономарёв рассказывал, как живут простые люди в Швейцарии? Они имеют возможность с семьёй, например, раз в году отдыхать в других странах. А наши люди, наши рабочие, крестьяне, интеллигенция — разве могут себе позволить такую роскошь, чтобы хотя бы раз в несколько лет взять да и прокатиться всей семьёй в жаркие и экзотические уголки планеты? Нет, конечно. Не имеют такой возможности. За исключением некоторых, конечно,— кто всякими правдами и неправдами умеет и привык за счёт государства на мир смотреть...



3.
      Елин и Воронов были разными людьми и по внешности и по внутреннему содержанию. Но их притягивало другу к другу, как разноименные элементарные частицы, и потому, подружившись в ВПШ, оказавшись жильцами одной и той же комнаты общежития, они продолжали в остальное время между сессиями дружить и на расстоянии. Кто знает, но, обладая диаметрально противоположными качествами, они симпатизировали друг в друге именно этим качествам, бывает и так. Воронову, интеллигентному, начитанному работнику аппарата обкома партии нравились в характере Елина наивная простота, рассуждения уровня рабочего-бетонщика второго разряда, наплевательское отношение к принятым в обществе формам общения и ношения одежды и он даже завидовал в какой-то мере Елину, его лености в учёбе, и всё же умению сдавать экзамены вовремя. Привлекала в Елине и детская откровенность перед ещё не очень знакомым человеком о вещах, которые тогда не слишком было принято обсуждать. Ещё у Елина имелась черта характера, за которую Воронов по-настоящему уважал его как мужик мужика. Он не был жадным для друзей и даже для незнакомых людей, он мог расстаться с последней рубашкой, если приходилось ездить в такси, первым расплачивался за двоих Борис Иванович. В ресторане и кафе он тоже доставал деньги быстрее Воронова. А однажды, во время прогулки по парку имени Горького к ним подошли два подвыпивших мужичка и попросили дать на бутылку водки. Борис Иванович, не раздумывая, засунул руку в карман. Вытащив червонец, выдал им, и, когда обрадованные мужички рванули бегом к торговой точке, улыбнувшись, бросил им вслед:
— Первый тост за Воронова Николая!
Что касается Елина, то Воронова он считал выдающимся партработником с академическими знаниями и всегда ему говорил:
Хотел бы быть таким, как ты, да видимо не из того материала меня скроили. Куда мне, деревенскому парню, за вами, городскими, тягаться?
После окончания ВПШ они оставались друзьями. А через некоторое время пришло известие, что Николай Андреевич Воронов избран первым секретарём Омского обкома партии. Минуло два года, и по рекомендации Воронова, а вернее, по его тихому ходатайству во время очередного семинара перед коллегой из Краснодарского края, Елин был избран первым секретарём райкома.
Прошло еще девять лет. Николай Андреевич Воронов стал секретарем ЦК КПСС, но не забывал своего друга Бориса Ивановича. Именно он, секретарь ЦК партии Воронов, и позвонил ночью Елину и сообщил, что его вызывает к себе Генеральный секретарь партии товарищ Брежнев на конфиденциальную беседу. Николай Андреевич не сказал причину вызова в Москву, заметил только:
Зайдёшь ко мне домой и всё узнаешь, получишь полный инструктаж.
4.
По весёлому голосу друга Борис Иванович понял, что его ждёт повышение, но какое конкретно, не мог знать. Он перебирал в уме посты, которые могли ему предложить в Кремле и на Старой площади. Хотелось бы ему вначале, чтобы перевели его в край, на должность второго секретаря крайкома (в это время должность пустовала, поскольку её обладатель покинул бренный мир).
"А вдруг меня назначат первым секретарём крайкома? Ну, понятно, что не назначат, а изберут, что одно и то же при одном только слове из ЦК",— размышлял он, и от этой появившейся приятной мысли защемило где-то близко в груди слева. Он глядел на своих подчинённых, которые докладывали ему по очереди о делах вверенных им участков работы. Они из кожи лезли, чтобы оставить у первого хорошее впечатление, а он почти и не слушал их, о чём эти клерки болтали. Получалось так, что Ели- на после звонка московского товарища уже не интересовали здешние дела. Они как бы его уже не касались, мысленно он уже витал в кремлевских кабинетах и всячески пытался предугадать, какую же должность предложит ему на сей раз родная и любимая партия, которая — нет-нет, да от времени до времени и вспоминает о своих преданных кадрах. Машинально кивая временами собеседнику, Борис Иванович, опустив голову к бумагам, лежащим на его огромном столе, продолжал мечтать.
"Может, меня пошлют вторым секретарём в какую-нибудь союзную республику?",— раздумывал Елин.— "А может, в аппарат ЦК переведут? Что же лучше — работа в аппарате ЦК или высокая должность на периферии?",— спрашивал он себя. И сам себе же в следующую минуту отвечал: "Ну чего ж тут сравнивать, какая должность лучше? Уж куда направит партия, туда и пойдёшь! Не будешь ведь отказываться. Всю жизнь мечтал, и вот теперь мечты вроде бы стали сбываться, а ты ещё смеешь выбирать, что хуже, а что лучше".
5.
Где-то в середине планерки по внутреннему телефону позвонила секретарша Людмила Борисовна и сообщила, что билет на Москву она заказала, рейс отправляется ровно в тринадцать. Поблагодарив Людмилу Борисовну, Елин прикинул время, необходимое для подготовки и поездки в столицу края и видя, что еле успевает на самолет, тут же прервал совещание и, широко улыбаясь, сообщил, что он вынужден покинуть их общество в связи с вызовом в Москву, в аппарат ЦК КПСС.
Присутствующие, увидев на лице первого добрую улыбку, которая весьма редко играла в его взгляде, поаплодировали своему руководителю стоя, засияв множеством глаз, словно в доме культуры района темной ночью включили множество светильников. Что греха таить, у кое-кого проскользнула на лицах тень удовлетворения, что наконец-то придется расстаться с этим угрюмым, чересчур требовательным и всегда недовольным подчиненными человеком. Кое-кто находил возможность незаметно для окружающих покоситься на широкое кожаное кресло с высокой спинкой, на котором увесисто восседал первый секретарь.
Многие из присутствующих понимали, что в Москву, в ЦК вызывали не на чашку чая, значит быть скоро в райкоме переменам, и потому у некоторых промелькнула мысль, что хозяином этого шикарного кресла станет он. Даже весьма честные партийцы, бросив взгляд на это могущественное в районе кресло, тайно подумали: было бы хорошо, если бы коммунисты района на эту высокую партийную должность избрали его самого, а может быть так и будет?
6.
Борис Иванович, поручив второму секретарю вести дальше совещание, покинул свой кабинет. Водитель его служебной "Волги" сидел напротив стола секретарши Людмилы Борисовны. Увидев своего шефа, оба работника встали и начали от души, по-родственному поздравлять Бориса Ивановича, три раза по-христиански поцеловав его в полные красные щёки, про себя же мечтая, что и они, дай Бог, благодаря этому случаю, тоже сменят место работы на какой-нибудь более приличный город, чем эта провинциальная дыра, пыльная станица Павловская.
     У них были основания думать так, их связывали с Ел иным почти родственные отношения. И сейчас, не убирая сияющих улыбок с лиц, вместе с первым они направились к выходу. Впереди шёл водитель служебной машины Коля Первухин, а позади Бориса Ивановича плелась, не спеша, но с достоинством, Людмила Борисовна, давая своему шефу последние напутствия и пожелания скорейшего возвращения с приятными известиями...
7.
Выйдя из приемной и спускаясь по лестнице вниз, уже вдвоём с водителем, на второй этаж, где совсем недавно, месяца четыре назад, обосновался райком комсомола, Борис Иванович велел Коле пройти к машине и завести её. Сам же по длинному коридору, воровато озираясь по сторонам, торопливо направился в самый конец, где с левой стороны на дверях была прикреплена табличка с надписью "Секретарь райкома ВЛКСМ Надежда Владленовна Бойко". Схватив ручку двери, Борис Иванович толкнул полированное дверное полотно вовнутрь.
Надя была на месте, читала внимательно какие-то инструкции. Борис Иванович, окинув взглядом кабинет и убедившись, что никого больше нет, быстренько защелкнул кнопку внутреннего замка. Надя удивленно посмотрела на улыбающееся лицо Елина. Её глаза безмолвно спрашивали: что случилось? Ведь раньше Елин никогда не заходил к ней в кабинет и вообще мало интересовался её служебными делами. Он приблизился, и руки его привычно стиснули её в крепком кольце. Только, когда он её, лёгкую, пытающуюся выскользнуть, оторвав от стула, понёс на руках к стоящему у стены дивану, Надя обречённо закинув голову назад, улыбнулась:
— Ты что? Последний день видимся?
Вызывают меня в Москву, аж к самому Брежневу. На сколько дней расстаемся, неизвестно, а если тебя, любовь моя, не повидаю и дня, всё становится бессмысленным...
Что же ты делаешь, ведь постучат сейчас!
Да постучат и уйдут,— а у самого колотило сердце, в глазах потемнело от ударившего внезапно хмеля. Удивительно, но все последние годы только с ней первый секретарь мог испытывать такое наваждение, и тоже не всегда, а только когда появлялась опасность для его чувства, или видимость её потери, как и сейчас: казалось, что эта встреча — последняя, завершающая...
Любил ли он её всем сердцем, всем разумом, до последней извилины в голове? Мог ли он для неё, во имя этой любви сделать всё такое, чтобы если не всё общество, а хотя бы она была уверена в его настоящих чувствах к ней,— он не знал. Борис Иванович и не задавал себе подобных вопросов. Всё шло само по себе, как и сложилось...


Глава 2.
НАДЕЖДА ВЛАДЛЕНОВНА
П
1.
 ервый раз он её увидел на конференции райкома комсомола, где она выступала очень бойко от имени комсомольцев районного образования, и запомнил ее надолго. Уж очень подходила к ней её шустрая, оптимистическая, поистине комсомольская фамилия. В тот день, часто поглядывая на нее, высокую, статную, рыжую, со всеми соблазняющими формами, он испытывал непреодолимое желание узнать ее поближе, прикоснуться к ее коротким, соломенного цвета волосам. А если сказать честно, то, чем больше он смотрел на неё, тем больше она притягивала его взгляд своими невидимыми лучами юной красоты. "Хорошо бы подержать её в объятьях",— сразу подумалось ему. А через несколько минут в мозгу уже строились планы не упускать красавицу из поля зрения, найти способы сделать ее своей любовницей. В тот же день, выступая в конце конференции, читая свой доклад, Борис Иванович постарался и сделал всё, чтобы несколько раз упомянуть ее имя, похвалив свою будущую пассию за содержательное деловое выступление. Народу было много, будь его воля, он бы все время говорил о ней, о её красоте, о стройных ногах, о рыже-соломенных волосах, о её высоком, устремлённом из белой просвечивающей блузки своими кончиками прямо вперед, бюсте,— так она впала в сердце молодого партийного работника.
Через два дня представителей райкома пригласили на юбилей школы номер один, и Борис Иванович эту ответственную миссию не переадресовал никому, сам явился вместе с заведующей отделом образования. И туг, сидя в президиуме в актовом зале школы, Борис Иванович, лишь раз направив свой взгляд на молодую учительницу, сидевшую на первом ряду, так и застыл этим взглядом на ней, безотрывно любуясь ее обликом. Лишь иногда, когда произносили его имя, он поворачивал голову и бросал взгляд на человека, хорошо отзывавшегося о первом секретаре. Елину показалось, что и Надя догадалась, что означает пристальный, исполненный неподдельного интереса взгляд первого. Видимо, поняла, почему он смотрит на неё, не отрывая глаз. Вероятно, подумала, что первый, как говорят в таких случаях, положил на неё глаз, и от этой мысли сначала на её щеках появился легкий румянец, и она, чувствуя на себе его упорный взгляд, вынуждена была опустить глаза долу. Но и в таком положении Надя ощущала на себе его внимание, отчего становилось ей с каждой минутой всё более некомфортно.
Борис Иванович среди женского населения в районе как мужчина славился. Высокий стройный, светловолосый, с открытым лицом, к тому же первый человек, первый мужчина в районе,— ну какая женщина при виде его не будет мечтать о таком друге или муже, спутнике жизни? Надя бывала много раз свидетельницей того, как учительницы, собравшись в стайку, обсуждали мужчин и мужские проблемы и с завистью говорили о жене первого Нине Федоровне, сумевшей отхватить такого мужика. Одни достоинства, а недостатков у первого нет,— рассуждали учительницы. А математичка Кира Платонов- на, немолодая, но с юмором женщина сказала:
— Такого мужика, как Борис Иванович, в нашем районе я на своём веку не встречала. Поэтому, бабы, не проходите мимо, особенно молодые. А то жизнь бежит быстрее ветра, придёт время, от вашей женской красоты останутся только бескорыстные воспоминания, взглянуть на вас страшно будет, не только мужикам, но и самой на себя.
Тогда все женщины прыснули от смеха, простреливая друг друга блеснувшими от шутки глазами. Но Надя по дальнейшему молчанию присутствующих поняла, что с мнением заслуженной математички согласны фактически- все.
Борис Иванович, к тому же женатый мужчина, был для Нади недосягаем, их пути-дороги почти нигде не могли бы пересечься, поэтому никакие виды Надя и не могла на него иметь, когда, случалось, не раз в женском коллективе речь заходила о могущественном молодом секретаре райкома. Теперь, сидя в актовом зале на первом ряду и перехватывая почти беспрерывный взгляд Бориса Ивановича на себе, она ощутила, как что-то дрогнуло у неё слева в груди. Мужчина он, конечно, что надо, только вот женатый. Надежда Владленовна считала, что только вертихвостки могут влюбляться в молодых женатых мужчин. Поэтому, краснея внутренне от пристального взгляда первого и чувствуя, как и снаружи горят порумяневшие щёки, ей очень хотелось отогнать несбыточные мысли. А после перерыва она поменяла место и уселась где-то в задних рядах.
2.
Прошло еще два дня, и вдруг её включают в состав делегации, направляющейся на Украину перенимать прогрессивные методы ведения сельского хозяйства. Надя сразу догадалась, чьих рук это дело: её, учительницу английского языка, сельскохозяйственные проблемы волновали не больше, чем хоккей на траве. Она могла отказаться, даже, размышляя о полезности этой поездки, решила не ехать, но сказать вслух не решилась и на вопрос директора школы: "Поедете, Надежда Владленовна?",— ответила утвердительным кивком головы.
Шесть человек во главе с Елиным должны были за три дня объехать всю Донецкую область, везде побывать и везде успеть. Борис Иванович хитроумно разделил свою делегацию на две группы. И таким образом делегация с
Кубани стала уже который раз знакомиться с делами и новостями сельских тружеников Донецкой области.
В группе, где кроме самого Елина и Надежды Бойко, был инструктор сельхозотдела райкома Винченко, родом как раз из этих мест. Борис Иванович дальновидно включил его в своё звено, чтобы он после рабочего дня отпросился и уехал повидать своих родителей. Борис Иванович знал, что будет именно так, а не иначе, что случалось уже не раз, когда они приезжали на Украину. Винченко в таком случае сразу же приставал к Елину: поедем да поедем к моим родителям, сала настоящего попробуете! Обычно сам первый не поддавался. Но Винченко благосклонно отпускал. Полагал, что и на этот раз будет так, и не ошибся. Винченко насел с давней просьбой, как только они втроём оказались в гостинице райцентра Первомайский, немедленно получил "добро" главы делегации и, довольный, исчез...
3.
Оказавшись вдвоём в гостинице, Борис Иванович пригласил Надю в ресторан поужинать. Она не отказалась, хотя отчётливо понимала цель такого внимания со стороны Елина. Просто она была уверена в себе, считала, что посещение ресторана ни к чему её не обязывает и вовсе не означает согласие на какие-то близкие отношения. Но раздумывая об этом, она замечала, как что-то с нею происходит, и когда она об этом думает, некие тёплые, сладостные волны проходят по всему телу,— как бы и что бы ни было, но приятно всё-таки, если на тебя очень серьезно обращает внимание первый секретарь райкома, да к тому же шикарный, классный мужчина, тайная мечта многих женщин района.
      В тот день, вернее, вечер в ресторане она ещё не знала, к чему приведёт этот безобидный ужин, что произойдёт именно сегодня то, к чему так стремится подвести их отношения Борис Иванович. Зал наполняли незнакомые
люди, только Борис Иванович, такой внимательный, такой весёлый, весьма галантный и щедрый, сидел напротив неё, понемногу потягивал коньяк и казался прямо- таки родным человеком. Вообще-то Елин любил опрокидывать стаканы залпом, но сегодня он не ставил задачи выпить для души собственной. Нужно было кое-что показать перед этой молодой особой, глядя на которую переворачивается всё внутри, при которой прут наружу все душевные и физические силы, а голова пьянеет и без вина. Что там говорить, так или иначе представляешь её в своих объятиях, и надо с помощью малых доз коньяка поднять главным образом настроение Нади. Поднять до той точки, когда у любого человека, молодого или немолодого, партработника или учительницы, существенно притупляется это противное для свободного мужчины чувство бдительности, когда буксуют все общественные и свои личные ограничители, придуманные какой-то частью общества для того, чтобы другую, менее активную часть общества держать в строгих рамках, но чтобы самой этой, активной части общества, было удобно и уютно.
4.
Надя, слушая интересные рассказы Бориса Ивановича о каких-то, неизвестных большому кругу людей сторонах жизни больших политиков (якобы одному Елину они были известны и доступны), понемножечку пригубляя малыми глотками коньяк, завороженно глядела на своего поклонника (что-что, а это уже она поняла давно) и незаметно для себя стала веселей, свободней в общении с ним и слегка даже развязной. Она стала в наиболее интересных местах заливаться звонким смехом, отчего заставляла других посетителей ресторана поворачивать головы в её сторону. Когда начинала играть музыка, она, подняв на Елина озорные, блестящие глаза, предлагала:
— Может, потанцуем?
Борис Иванович, радуясь в душе, что планы его благополучно претворяются в жизнь, улыбался, согласно кивал и, несвойственно для его массивной фигуры, легко поднимался со своего места. Кружась в паре с ней под популярную тогда мелодию, он всячески старался покрепче держать ее в своих объятиях, чтобы бюст её, выпирающий из белой блузки, он мог ощущать на своей груди, и заодно, касаясь подбородком, вдыхать приятный запах её волос. Причем руки Бориса Ивановича не могли спокойно лежать на талии девушки, они всячески не спеша ползали по её спине, умудряясь почему-то успокаиваться именно тогда, когда ложились пониже талии. Тогда Надя, неторопливо откинув голову, поднимала на него глаза и, погрозив пальчиком, сама закидывала свою руку назад и беря его лапищу в хрупкую ладонь, перемещала её в более безопасное, никем не осудимое место. Потом принималась и за вторую заблудшую лапищу Елина.
Долго, почти до самого закрытия, они сидели в ресторане. Елин и Надя то продолжали свой затянувшийся ужин, то выходили в круг со всеми покружиться, попрыгать под новую музыку. Елин был на седьмом небе от радости, не торопился, не нервничал, ибо был уверен в своих расчетах, что Надя, длинноногая, светловолосая, кареглазая, девушка с лебединой шеей и продолговатым лицом, с аккуратным маленьким ртом и таким же аккуратным носом, со словно выточенной из мрамора фигурой, от прикосновения к которой кровь застывает в висках, будет в эту ночь, часом раньше или часом позже, лежать в его крепких и сильных объятьях.
    Перед уходом Борис Иванович заказал еще бутылку коньяка и соответствующую закуску, чтобы продолжить начатый, приятный во всех отношениях вечер в номере гостиницы. "На всякий случай надо, вдруг понадобится",— подумал Елин. Поднявшись на свой этаж, он рядом с Надей, уже нетерпеливой походкой, направлялся по устланному красным дорогим ковром коридору, в самый его конец, где напротив друг друга "находились их номера.
Здесь Борис Иванович, увидев, что никого вокруг нет, попытался поцеловать девушку в губы, но она, смеясь, отвернулась, и его губы прошлись по её щеке. Но и это было нормально для первого раза. Хотя она и увернулась от поцелуя, но смех её, добрый и ласковый, оставался многообещающим, поэтому Борис Иванович этому неподчинению, этой милой неудаче значения не придал. Так подошли к дверям. Надя, прислонившись, ввиду выпитого коньяка, на секунду к двери, достала из небольшого карманчика синей юбочки ключи от номера. Борис Иванович нахмурился и, словно обидевшись, тоже стал открывать ключом дверь своего номера. "Неужели все мои старания пойдут сегодня насмарку?",— промелькнуло у него в голове, и от этой мысли взбунтовалась вся его мужская гордость. Неужели перед этой длинноногой козочкой ему придётся сдаться, как когда-то, тридцать лет тому назад, когда только что приехал в город и перед девушками робел и краснел, отводя глаза?
5.
Да, тогда он под их насмешливыми взглядами сильно пасовал. Много раз вспоминая о своих молодых, юношеских годах, Борис Иванович сам себя презирал за то, что не умел и прямо-таки не мог ухаживать за девушками. Ладно бы, если имел бы неказистую, невзрачную или уродливую внешность. А тут — по высоте как настоящий телеграфный столб, и всеми другими данными Богом не обделён. Девушки прилипали к нему, как мухи к мёду, а он сам, как красная девица, заливался розовой краской, отворачивал голову, забывая все нужные к месту слова, не умея ответить на самые элементарные вопросы. А однажды даже, можно сказать, перед девушкой заснул. Иначе как объяснить, что в ответ на вопрос девушки, откуда он родом, Борис онемел и не мог раскрыть рта, пока товарищ по институту не толкнул его в бок и не привёл в чувство: "Тебя спрашивает вот эта гражданка, откуда ты родом и сколько коров держат твои родители!",— сказал он и залился нахальным смехом вместе со стоящими рядом девушками.
Он вспомнил это и на сей раз. И это воспоминание как бы подхлестнуло его, перевернуло внутри Елина невиданный пласт запасной энергии и, бросив занятие по открыванию своего номера, он с сияющей улыбкой, сделав широкий шаг, оказался рядом с Надей. Она в этот момент как раз вдела ключ в замочную скважину и, забыв повернуть его, носком своей чёрной лакированной туфельки пыталась толкнуть дверь. Понятно, что ей это не удавалось.
Ну-ка, давай-ка я попробую помочь тебе, Надюш! — очень ласково произнёс он.
И от этого доброго сильного голоса Надя, немного повеселевшая от коньяка, встала боком к двери, спиной, покачнувшись, слегка оперлась на косяк, а правой рукой удержалась за локоть Елина. Борис Иванович, радуясь в душе этому доверительному движению, повернул ключ, кулаком толкнул дверь вовнутрь и она, скрипя, открылась в тёмное пространство комнаты.
Пожалуйста, Надежда Владленовна, можете войти в свое жилище!— со всей широтой улыбки Елин демонстративно показал рукой, куда именно ей следует входить.
Спасибо, товарищ первый секретарь,— на мгновенье взглянув на него прищуренными глазами, Надя юркнула в номер.
    Борис Иванович, постояв секунду, прямо с порога нащупал на внутренней стене включатель, щёлкнул им,— и мгновенно помещение ожило от рассыпанного вокруг, хотя и не слишком яркого, экономного света.
Елин не раздумывая вошел в комнату, грубо прихлопнув защёлкнувшуюся дверь. Надя стояла лицом к лицу и смотрела на него вопросительным взглядом. Борис Иванович, как в юношеские годы, восторженными глазами, но уже без румянца на загорелых скулах, смерил девушку с головы до ног и тут же, молча сделав полшага вперёд, подхватил её, словно букет гладиолусов, на свои по- медвежьи огромные ручища. И так же безмолвно, целуя её лицо, широко раскрытые изумлённые глаза с подкрашенными тушью ресницами, нос, губы и виски с завитками светлых волос, подвигался к кровати, стоявшей слева у окна. Он бережно уложил её на заправленную кровать и, не отрываясь губами от её лица и шеи, не останавливаясь в помыслах, стал расстёгивать блузку, нашел молнию на юбке...
Таким образом всё у них произошло в первый раз. Борис Иванович овладел ею стремительно, и в этом она, к своему собственному удивлению, ни малейшим движением не воспротивилась. И не сказать, чтобы она не понимала, что это может произойти, ведь уже продолжительное время знала, что означает это внимание, и к чему могут привести эти ухаживания. И ещё некоторое время назад, ясно видя, какую определённую цель ставит Елин, отвергала про себя возможность интимной близости. Но когда дело дошло до той самой критической точки, она всё же смолчала, приняла его ласки, мысленно махнув рукой на последствия своего поступка и на несоответствие его общественным правилам. В тот момент Надя и не думала, зачем она поддаётся и идёт на этот шаг. И цель была неясна, и любви, даже влюбленности в первого секретаря тоже не было. А что касается дальнейших их связей, которые могли бы перерасти в сильные и крепкие настоящие чувства, то здесь тоже, как говорят, "бабушка надвое сказала".
6.
От Нины Фёдоровны, законной супруги Бориса Ивановича, не так-то просто уйти в сторону насовсем, без того, чтобы она выцарапала глаза обоим, чтобы она обоих не смешала с землёй. У неё князь превратится в грязь, но мужика своего Нина Фёдоровна чужим рукам не доверит, и уж троих дочерей без отца не оставит. "Акула, а не женщина",— говорили про нее женщины, если дело касалось интересов её семейного очага. Да честно говоря, Надя и не делала какие-нибудь далеко идущие ставки на Бориса Ивановича, хотя их отношения с каждым днем становились ближе и теснее. Она чувствовала себя в его широких и сильных объятиях словно в облаках, словно в раю, и это пока для неё было самое главное. Надя видела, что и он, Борис Иванович, в ее обществе чувствует себя комфортно, ищет её взглядом и, как маленький ребенок, которому купили дорогой подарок, сияет от счастья, даже случайно встретившись с ней.
О будущих своих отношениях почти не говорили, разве что Борис Иванович в начальный период их знакомства порой обронял:
— Надо тебя, дорогая моя, поближе ко мне пристроить на работу. Я придумаю что-нибудь. Соображу, куда можно тебя перетащить.
В результате Надя однажды опомнилась в кресле секретаря ВЛКСМ района. Это было удобно в первую очередь Елину, он мог по желанию пригласить её к себе в любое время, как бы по служебным делам, а фактически для того, чтобы налюбоваться Надеждой Владленовной сколько душе угодно. Вот и сейчас, срочно уезжая в Москву, он не забыл, зашёл попрощаться, но, увидев ее загорелые ноги, длинную шею, не устоял.
   Уходя от нее, приводя себя в порядок после внезапной и бурной встречи, глядя в зеркало, что стояло у двери в углу, Борис Иванович, видимо, для того, чтобы рассеять сомнения и тревоги о своей дальнейшей судьбе, возможно, появившиеся в голове девушки в связи с его переездом на новое место работы, растянуто произнес:
Скоро, Надя, сдаётся мне, переедем мы с тобой в другой город, возможно, большой, с широкими чистыми улицами, с театром, с концертными залами и прочими культурными центрами.
А куда, ты уже знаешь, Боря?— спросила Надя, прихорашивая губы с зеркальцем в одной руке и с помадой — в другой.
Ничего не знаю, тёмный мрак. Велели прибыть в Москву, к самому Брежневу — и всё,— серьёзно, с таинственным видом человека, уже одной ногой ступившего в сферы, малопонятные сознанию маленького человека, сидящего в невзрачном здании сельского райкома, сказал Борис Иванович и, сделав шаг в сторону Нади, поцеловал её в алые, только что подкрашенные губы.
Ну, бывай, Надюша. Почешу я, успеть надо к самолёту,— сказал Елин и, развернувшись, торопливо подошёл к двери. Нагнувшись, он приложился правым глазом к замочной скважине и, насколько ему позволяла видимость, обследовал коридор. Людей вблизи не было видно, на той стороне двери не слышалось голосов. Воровато оглядываясь по сторонам, он осторожно открыл дверь, немножко приоткрыл её, высунул голову. Неторопливо через щель двери осмотрел узкий коридорчик, иногда бывающий полон народом, и, убедившись, что всё в порядке, вышел из кабинета секретаря ВЛКСМ Надежды Бойко.
Куда, домой?— спросил водитель Елина, когда тот сел в машину.
Да, да, Коля, нажми на газ, надо переодеться,— с довольным видом скомандовал Елин, кивком головы показывая на дорогу. Чёрная "Волга", недавно переданная краевым начальством за хорошие результаты в уборке урожая, бесшумно напрягаясь и оставляя за собой из глушителя невидимый след, выехала со двора райкома и через несколько минут остановилась у пятиэтажного дома, в котором жил первый секретарь.
Пошли, Коля, поможешь мне собраться,— сказал Борис Иванович, выходя из машины и важно осматриваясь, а юркнув в подъезд, на радостях, как мальчишка, пробежался по бетонным сту пеням лестницы на четвёртый этаж, где находилась квартира.
7.
Нины Фёдоровны дома не было, она в отпуске отдыхала в санатории, в Геленджике. Поэтому, когда Борис Иванович вошел в квартиру, а за ним и Коля Первухин, Елин сразу открыл дверь в ванную, а Коле велел захватить из платяного шкафа свежую белую рубашку и светлый костюм. Мол, вон он висит с краю за синим банным халатом, так и сказал Борис Иванович, потому что этот самый халат он надевать не любил, хотя жена то и дело за это пилила, стараясь приучить его к солидности, как обеспеченного человека, который по вечерам обязан облачаться в этот халат и уж потом заниматься своими делами. Однако Борис Иванович любил натягивать на себя, как в давние студенческие годы, тонкие спортивные трико, а сверху, если прохладно в комнате, рубашку-безрукавку. А в жару, в летнее время, бывало, что, занимаясь разными делами, хаживал и голым, будучи один в квартире или при жене.
Коля Первухин быстро нашёл костюм Елина, принёс и повесил его на вешалку в прихожей, напротив двери в ванную, так что Елину после душа, смывающего кубанский пот после нещадного солнечного пекла, оставалось высунуть руку через дверь ванной и забрать свежую одежду.
   Чай поставить?— спросил предусмотрительный Первухин, зная, что Борис Иванович в самую жару любит выпить в день несколько стаканов чая, вместо того, чтобы, как все нормальные люди, ублажать себя прохладительными напитками, лимонадами, квасами и им подобными.
Да, да, давай, ставь чайник, Колюхй;— донёсся голос Елина, и на кухне послышался шум воды, заполняющей чайник. Через несколько минут Борис Иванович, с ног до головы в парадной форме, причесанный и с галстуком, болтающимся на шее, вошёл в кухню и сел на табуретку перед только что налитой чашкой чая. Сделав несколько глотков, Елин встал, освободил шею от слишком тесного галстука.
Что-то сегодня не идёт,— сказал он, вытирая свежим носовым платком выступившие от выпитого горячего чая бусинки пота на носу и на лбу.— Ладно, я спущусь вниз, а ты, как допьёшь, закрой дверь и проверь, захлопнулась ли.
Елин, торопливо схватив в прихожей портфель с вещами, направился к двери. Не успел он спуститься вниз, как с четвёртого этажа его уже достал хлопок закрывшейся двери, а затем по ступенькам быстрый топот ног водителя. Так что почти одновременно Борис Иванович и Первухин подошли к машине, стоявшей у подъезда.
Давай, Колька, жми на газ,— садясь в машину, повелел Елин своему водителю,— осталось три часа, мы должны успеть ещё на регистрацию.
Не беспокойтесь, успеем,— уверенно заявил Первухин и щелкнул ключом зажигания. Машина тихо, почти безмолвно заработала,— до аэропорта прокачу с ветерком,— улыбаясь, взглянул Коля на своего хозяина и включил передачу. Машина, словно встрепенувшись, ринулась в направлении главной дороги, а выехав на неё, повернула налево и стрелой помчалась в столицу края...


      Глава 3
Б
ИВАН ЕЛИН
1.
оря Елин родился во Владимирской области, в деревне Наумово, что примостилась у северной окраины небольшого городка Александрова. Отец его, Иван Петрович Елин был потомственным крестьянином, всю свою сознательную жизнь работал пастухом на ферме в колхозе. Мать нашего героя, Дарья Силантьевна, трудилась вместе с мужем тоже на ферме, дояркой.
Деревня Наумово в сороковые годы состояла из одной улицы. Дворов по двадцать пять на каждой стороне насчитывалось в то время, когда Иван и Дарья полюбили и решили соединить свои судьбы узами брака. До этого жили по соседству, их дома с террасами смотрели друг на друга, как солдаты при команде "равняйсь". Террасы у них были почти без окон, зашитых не досками строгаными, а картоном, обрезками досок, старыми ящичными рейками из-под мыла и так далее: что нашли, тем и прикрылись от прямого ветра, снега и дождя.
Дом у Вани Елина был небольшой, хотя и пятистенок, с огромной русской печью на первой половине бревенчатого жилища. Жил он в родной избе вместе с матерью. А отец его, когда ещё Ваньке было пять лет, однажды в зимний морозный день ушёл в лес за дровами и не вернулся. Неделю всей деревней искали и не нашли мужика, как в воду канул, словно испарился. Как будто вот растаял человек, растворился в лесных чащобах. Очень бедно жили вдвоём с матерью, спасибо отцу, пусть земля ему будет пухом, пятистенок успел поставить. А то как бы и где жили, неизвестно. Братьев у отца было четверо, а жили всем семейством в одной большой горнице, женатые иль неженатые, с детьми или без них; все устраивались на ночлег в этой комнате. Кто был пошустрее, тот в холодную пору поближе к печке пристраивался. Женатым отводили место аж в самом дальнем углу, им-то легче, вдвоём и холод нипочём, пообнимутся как следует, подышат друг на друга, руки-ноги переплетут, не поймёшь, чья и где нога или рука, вот и тепло.
2.
Четыре года было Ваньке Елину, а помнил многие картины той совместной жизни в большой и дружной семье деда. Там было весело. Ваньку на руках носили все, кому не лень, всё-таки первый мужчина появился в доме, а так у двоих дядей родились по двое дочерей. Помнил Иван Петрович, как отец его на лошади таскал из лесу вырубленные брёвна и с любовью очищал их от коры, готовил брёвна для будущего дома. За зиму всё и заготовил. А весной, как выглянуло солнце, почернели поля, почки на деревьях стали набухать, поставил и дом, переехал к концу лета. А вот жить в новой просторной избе на троих долго не пришлось, взял Бог душу.
Отец был хорошим трудолюбивым человеком, тихим, скромным, независтливым. Лишний раз на чужой двор глаз не направит, чтобы не подумали о нём чего плохого. А как только кликнут его на помощь, как позовут, так сиял от радости, бегом бежал подставлять плечо. Надо сено разгружать из телеги — зовут отца, надо помочь соседу избу ставить — позовут отца, даже по мелочам соседи звали батю подсоблять: поднять вдвоём мешок с зерном и сыпануть в амбар, постричь овец, что отец умел делать лучше всех в деревне. Не отказывал он никому, потому люди и уважали его и обращались к нему.
Может быть, поэтому, когда и отец ставил свою избу, соседи без приглашения приходили и помогали ему. От отца, по рассказам матери, Ваня унаследовал многое,— его трудолюбие, его умение делать многие вещи своими руками и, самое главное, как говаривала мать,— перенял он от отца любовь к земле. Мать рассказывала, что его, как хорошего, умного строителя, хотели забрать в город, сказали — мол, и пожить где дадим и зарплату хорошую назначим, лишь бы Петро перешёл к ним работать, хотя бы лет этак на пять, коли насовсем желания нет. Отец сказал: "Да что вы! Даже никакими меня хоромами не соблазнишь и никакими калачами и кренделями к чужому стойлу не приманишь. Уж где родился — там и пригодился. Мне ведь надо корову по холке погладить, на заре на пастбище её выгнать, по росе на лугах косой размахнуться и коня за морду потрепать,— всё лучше, чем в городе в подвалах среди тараканов жить".
— Не поменял твой батя свою деревеньку на богатые городские условия жизни, и, может, зря,— вытирая краешком платка чуть заметные слезинки, вспоминала мать.— Пошел бы,— может, и жил бы до сих пор. Вот только — знать, чёрная душа была у этого гостя из города. Много раз ходил к отцу и упрашивал уважить его просьбу и согласиться ехать с ним в город, аж в самую Москву, мать городов Российских. А когда отец наотрез отказался, видать, проклял его, потому и отец недолго прожил. Есть такие люди, сынок, как колдуны, черными магами называются...
Иван тоже, как и отец, всей душой любил деревню, даже в школу в ближний городок Александров напрочь отказывался ходить. Вернее, случилось по-другому. Когда ему исполнилось десять лет, знакомый священник приехал на бричке, захватил его с собой и отвез в школу, посадив за парту вместе с остальными учениками. Но уже со следующего урока Иван сбежал из класса и бегом, напрямик через дворы и огороды, добежал До дома и сказал матери, что больше в школу не пойдёт. Однако этот священник как-то ещё раз приезжал за ним, но увидев его ещё издали, Ваня дал дёру в направлении леса через луг. Потом ещё как-то рано утром, когда мальчик ещё не проснулся, священник вошёл в хату:
— Ну, Пелагея, буди сына, надо, чтобы мальчик хоть закон Божий выучил, а то как же ему жить без грамоты?
Мать захлопотала, Ваню разбудила, а сама побежала в сени за крынкой, чтобы батюшку молоком угостить. Поздоровался Ваня, протирая глаза, вышел на улицу, как бы по нужде, а как захлопнулась за ним дверь, дал стрекача, быстрее зайца пустился в направлении лесочка. Увидела мать, подняла шум, соседей на помощь кликнула, но всё было бесполезно: его и след простыл, вернулся затемно, когда спать ложились.
На этом ученье Ивана Елина закончилось, и начались трудовые будни. Он помогал матери по хозяйству, дядям в работе. Земля была общая. Хотя и отделился Петр, но после его гибели братья не оставляли его семью без куска хлеба, его долю всегда отдавали как положено, несмотря на то, что серьезных работников с его стороны и не было. Но через год пришла на русскую землю революция, большевики захватили власть в Питере. Началась гражданская война, хотя ещё не закончилась первая мировая, в которой завязла Россия.
3.
Конечно, размеренную жизнь деревни Наумово война 1914 года нарушила, многих мужиков взяли на войну. Однако большевистская революция и гражданская война перевернула всю крестьянскую жизнь вверх дном. Отобрали большевики земли у крестьян и весь скот, что имелся у них, обобществили, создали коммунистические артели, колхозы, совхозы и прочие коллективные организации.
Была прежде жизнь у крестьянина тяжёлой, несладкой, а стала ещё трудней и невыносимей. Новая власть обирала крестьянина, как липку. Чтобы удержать власть в своих руках, большевики нуждались в деньгах — на вооружение, на обмундирование и на довольствие своей армии. Однако казна была пуста, помещики, капиталисты и купцы защищали свою собственность с оружием в руках, поэтому оставалось отбирать у самого тихого и трудолюбивого народа, у незащищённого крестьянина. До последнего зерна опустошала новая власть амбары селянина. А когда амбары опустели, новая власть стала натравливать селян друг на друга, придумывала новые ярлыки разным категориям селян, из века живущим по- разному: одни чуть лучше, другие победнее. Хорошо работающих, трудолюбивых, побогаче крестьян назвали кулаками, живущих чуть победнее — зажиточными, а самых ленивых и нетрезвых, которые с печки, как Емеля из сказки, не слезали, назвали бедняками и самыми сознательными слоями сельского народа. Им, этим беднякам, большевики поручили организовать на селе новую жизнь, новые порядки. И они это делали, как могли и как умели. А уметь — они не умели ничего, кроме как знали, у кого в селе могли быть лишнее ведро картошки, мешок зерна или муки, банка мёда да моток шерсти. Вот с их-то помощью новая власть подбирала на селе последние крохи.
В своей сознательной жизни Ваня Елин был свидетелем и участником этих перемен в деревне, на себе испытал невзгоды в пору установления новых порядков. Десять лет ему было, когда в родной деревне начали создаваться товарищества, прообразы будущих колхозов и совхозов. Пока шла гражданская война, бедняки, не ушедшие на фронт, сообща обрабатывали свои -небольшие наделы. Потом организовали комбеды, коммуны. А уж когда началась коллективизация всей страны, тут же бедняцкие коммуны объединились в колхозы и совхозы.
Вот так двенадцати лет Ваня Елин стал участником исторического события в жизни своей деревни и страны. В доме дяди Михаила, самого младшего брата, который остался жить в доме дедушки, в той самой избе, где он родился, собрались крестьяне. На стол принесли, кто что мог,— простой крестьянской закуски и чистого самогону. На пустом уголке стола сын соседа Филимона — гимназист, нагнувшись над чистым листом бумаги, под перебивчивые советы и подсказки мужиков писал благодарственное письмо вождю Ленину — за то, что он осознал необходимость полного изменения политики по отношению к крестьянству и заменил продразвёрстку продналогом. День этот в апреле 1921 года крепко запал в память, потому что потом в газетах и по радио подробно рассказывали об этом дне. Даже однажды, в шестидесятых годах, Ивана Петровича Елина пригласили в школу и попросили подробно рассказать школьникам, с каким энтузиазмом крестьяне-земляки поддерживали политику большевиков. И Иван Петрович, конечно, в целях воспитания подрастающего поколения, рассказывал. И конечно же, само это вполне обыденное событие пришлось приукрасить, изобразить восторг при отправке письма самому вождю Ленину, словно был не случайным свидетелем затеи взрослых, а непосредственным участником штурма Зимнего в Петрограде. Сами же крестьяне в тот день знали, что посылают благодарственное письмо властям не по своему замыслу, а по просьбе коммуниста деревни, участника гражданской войны красноармейца Алексея Бутурина, который пришёл с войны без ноги, зато живой. Уважили просьбу земляка, который, несмотря на потерю ноги, метил в начальство. Видел, куда ветер дует и какая ему может быть польза от этого ветра. Ну а на столе светилась бутыль очищенного самогона, возвышаясь с приличной для текущего момента закуской.
С другой стороны, Ваня сам почувствовал результат новой экономической политики, когда у него с матерью в амбаре проявилось зерно. На рынках и ярмарках, в лавках и в торговых рядах стало больше и разнообразнее товару. Мать даже подумывала завести вторую корову. А излишки молока можно было бы продавать на базаре в Александрове. Ведь надо было обзавестись обновками, посудой, крупой разной впрок. А самое главное, мечтали они с матерью купить новый железный плуг,— до того имелась у них деревянная соха,— да борону, их стали вовсю продавать на ярмарках приезжие люди из Мурома, из Кольчугина. Ваня помнил, как радовалась мать, ходила счастливой по деревне и приводила подружек показывать свою новую покупку, обыкновенный топор. Топора не было в доме с тех пор, как отец взял его с собой в лес. Так и исчез топор вместе с отцом. Да ещё два ведра железных она привезла из города. Так она их долго жалела, не использовала и несколько раз в день смотрела, на месте ли они в проёме за печью, где зимой обычно держали маленьких ягнят и телят.
Но из всего того, что планировала молодая вдова с маленьким сыном, исполнилось очень мало. Топор да два ведра она успела закупить для своего хозяйства. Да одёжную кое-какую обновку себе да сыну. Кое-какую одёжку под его рост и комплекцию, поскольку он, четырнадцатилетний подросток, уже выглядел крепким парнем. Вообще-то Елины в деревне заметно выделялись. Они все были рослые, широкогрудые, светловолосые. Только дядя Михаил среди всех братьев отца Вани был вроде как чужим, непохожим на остальных. Даже две сестры Михаила по росту и цвету лица, волос повторяли породу Елиных. Девки из их породы выгодно отличались полновесными круглыми грудями, длинными полными ногами. Рослые, болыпезадые, девки елинского рода в деревне были у женихов нарасхват и быстро выскакивали замуж, становясь, ничего не скажешь, добропорядочными жёнами и матерями.
Исключение в роду представлял дядя Михаил, он получился — не поймёшь в кого, походил больше на цыгана , чем на русского русоволосого парня. Ну как же: глаза маленькие, как у китайца, чёрные волосы, яйцевидная голова, нос, правда, русский, как у всех Елиных, а так вообще чужой и ростом выше и худее, словно его в семье морили голодом. Вот неказистый высокий цыган — и точка.
Ваня Елин не подвёл семейную породу, тем более что у всех братьев отца рождались одни девки. Так что только он один среди нового поколения рос мужиком, а значит истинным наследником рода. Девки, что вышли замуж, поменяли фамилии и баста. Давай умножать род своих мужей, а Ваня, родившись, всю жизнь Елиным должен называться, до самой смерти. Может быть, это обстоятельство и помогло матери и сыну выжить в самые тяжёлые и голодные годы после революции в гражданскую войну. Дяди помогали всем, чем могли, почти не отделяя семью погибшего брата от своих семей, чтобы Ванька продолжал род Елиных. Потому, хотя и без главного кормильца, всегда на столе были хлеб и молоко. Особенно хорошо помогла родня в первое время после гибели отца, когда жив был дед. Через год и дед ушёл в лучший мир, но семья оставалась дружной и спаянной. Особенно помогал дядя Алексей, самый красивый и самый умный среди живых родных. Само собой сложилось, что он стал непререкаемым главой елинского рода. Скажет, к примеру, дядя Алексей, что пора засевать поля, те небольшие площади, которыми располагали Елины,— так значит и надо сеять, остальные семьи молча, кивнув головами, шли выполнять его наказ. Скажет, кому помогать, ходить по двору, за скотиной, так беспрекословно и без возражений и идут. Но он был и самым добрым среди родных Ваньки из старшего поколения, часто приходил в избу поговорить и выпить чаю, допоздна засиживаясь в беседах с матерью. Приносил сахарку к чаю, баловал иногда племянника и конфетами.
5.
Однажды дядя Алексей вдруг срочно, не попрощавшись с племянником и его матерью, внезапно уехал из деревни. Отчего, почему — как ни спрашивал Ваня об этом мать, она молчала, пожимала плечами и уходила от ответа, переводя разговор на другую тему. Только став повзрослев. он узнал от своих сверстников, почему дядя Алексей устроился на завод в соседнем городке Кольчугино и остался там жить. В деревне секреты долго не держатся и оценку дают всему ясную и жёсткую: сказали вот, что дядя Алексей спутался с Пелагеей, матерью Вани, что соседи застали их двоих в самый неподходящий момент в новом доме, строящемся для одного из братьев. От раскрытой тайны, от срама перед родственниками хороший человек дядя Алексей ушёл из деревни и больше не появлялся.
     Его уход послужил причиной россыпи елинского рода. Елины обособились друг от друга. Дяде Михаилу достался главный старый дом с одной большой горницей да пристроенной позже утеплённой террасой, служившей и кухней, и кладовой.
После раздела жизнь Ивана Елина и его матери утяжелилась, хотя пока и не безнадёжно. Братья жили теперь не так дружно, общались через силу, нехотя, словно носили за душой какие-то обиды. Иногда дядя Михаил наведывался и спрашивал о делах, но помощи толком не оказывал. Он был добр на словесные похвалы, но скуп на скорую поддержку. Приходя в избу, сразу начинал жаловаться на тяжёлые времена, на нехватку в доме того, другого, третьего. Словно оправдывался сам перед собой за своё скупердяйство. "Или боится, что мы чего-нибудь попросим?" — думал про себя после его ухода Иван. Он к тому времени сам умел исполнять все работы по хозяйству: и косить, и сеять, и скотину вести,— всё, чтобы с матерью не остаться голодными.
6.
А к тому времени, когда Иван становился единственным и настоящим мужчиной в доме, в стране и в деревне Наумово жизнь понемногу крепла. В домах крестьян появилась невиданная доселе электрическая лампочка Ильича. Удивительное дело — щёлкнул выключателем — и в избе светло, как днём, веселее становилось на душе. А ведь ещё по вечерам, в тёмное время суток появились новые заботы — надо было учиться грамоте, у кого её нет. Вначале всех неграмотных,— а их в Наумове было большинство,— собирали в доме коммуниста Алексея Бутурина. А потом посредине деревни, около старинного развесистого дуба построили небольшую, крытую дранкой, избу, покрашенную по брёвнам в красный цвет, половину её отвели под сельсовет, а вторую под школу. Теперь неграмотные собирались в школе. Учителей в основном привозили на лошадях из Александрова. Учили крестьян арифметике и русской грамматике. Вот теперь можно было пожалеть, что в своё время Иван не захотел учиться. Вначале мать хотела его и сейчас в общую школу определить, но куда там — он отказался наотрез, заявил, что убежит из дома, но не сядет за парту с маленькими. Мать поговорила с учителями и решила: пусть со взрослыми учится грамоте, да и сама вместе с ним стала учиться, поскольку самой грамоты не хватало. Так что лозунг партии и правительства: "Долой неграмотность!" — и мать и сын таким образом поддержали.





Глава 4
ДАША КРЮКОВА
1.
С

    
    
       о взрослыми Ивану Елину учиться показалось интересней, тем более,    что вечерами в школу ходила соседская дочка Дарья Крюкова, на четыре года старше его. Даше шёл восемнадцатый год. Вся она, хотя росту и маленького, вся светилась круглой девичьей полнотой. На её пухлые губы четырнадцатилетнему Ивану хотелось глазеть без устали, вот он всё и делал, чтобы несколько раз в день её повидать. Летом ли, весной ли — её увидеть легко: то на поле, то на дворе своего дома, то на улице, с подругами. Зимой попадалась на глаза редко. Только вот когда выйдет с подругами побаловаться на снегу, попеть частушки и поплясать под гармонь.
Кстати, на неё же, по наблюдениям Ваньки, глаз положил Толя, деревенский гармонист. Толя был парень видный, чернобровый, с правильными чертами лица и ростом почти как Ваня. Но лет гармонисту было намного больше, он был старше Дарьи. Парень был Толя красивый, но очень уж прилипчив к девкам. Поэтому и Дарья его ухаживания и прочие намёки не принимала всерьёз, видела, что он менял свои увлечения часто, да и слышала от подруг обо всех похождениях прославленного гармониста.
Очень Ванька ревновал, когда видел, какими глазами тот смотрел на Дарью. Хотелось ему, чтобы Толика в деревне не было, чтобы, например, забрали его отсюда в армию, на войну, на завод, в конце концов, которых в губернии тогда появлялось всё больше и больше. Иногда ревность доводила его до того, что он мечтал и готов был треснуть Тольку по физиономии. Однако силёнок могло не хватить, да к тому же что это за причина подростку драться со взрослым парнем? Ведь о влюблённости в Дарью знал на белом свете только он один.
Сама же Дарья принимала его просто за рослого мальчика, соседского сына, вот и всё. Правда, иногда она ловила на себе его долгий любопытный взгляд, но относила это на обычный закон природы, когда мальчик превращается в мужчину, что же тут такого, это вполне понятно. Но чтобы четырнадцатилетний мальчуган, вымахавший в верзилу, был влюблён в девушку на выданье, Дарья в мыслях допустить не могла. Хотя при большем внимании и желании можно было кое-какой вывод сделать. Ведь не просто так относился Ванька к ней не по-соседски внимательно, теплее и нежнее, что ли, чем другие соседи, слишком заинтересованно, со стремлением доставить хоть какое-нибудь удовольствие. Спросит Дарья, выйдя на улицу, о чем-нибудь Ваньку, так он на её глазах, как снег на солнышке, сразу тает, и подробно объясняет, не моргая ресницами и не отрывая от неё глаз, и видно стороннему взгляду, что парень хочет потянуть время.
      Боковое окно избы Елиных смотрело прямо на окно пятистенки Крюковых. Дарья имела обыкновение расчесывать свои длинные, доходящие до колен волосы, стоя перед окном, вглядываясь в небольшое зеркало, поставленное на подоконник. Ваня любил стоять у своего окна и наблюдать за нею сквозь прозрачную марлевую занавеску. А при хорошей погоде утрами, когда солнечные лучи падали на собственное окно и можно было быть уверенным, что Дарья не сможет нечаянно увидеть его из-за отражения солнечных лучей, Ваня совсем раздвинув за- навеску, садился на табуретку, укладывал руки на подоконник и опёршись на них подбородком, с наслаждением наблюдал за движениями Дарьи. Все в ней ему нравилось: и то, как она, расчесав волосы, собирала на макушке в копну и то, как она, вглядываясь в зеркало, проводила пальцами по бровям, поправляя их и прихорашиваясь, как гладила кожу лица и вообще, как говорится, приводила себя в порядок, хотя в восемнадцать лет едва ли что требовалось дополнительно к её естественной девичьей красоте.
2.
Однажды Ванька увидел Дарью в костюме Евы. Произошло это в августе, жара стояла невыносимая. Солнце палило без всякой жалости, и такая погода стояла целую неделю. Для сельского жителя в пору сенокоса такая погодка — клад. Сено не портится, почти сразу за косарями бабы и девки становятся его сушить, потом только собирай сено в валки и стога да отвози. Работать в такой жаре подчас невмоготу, пот с тебя ручьём и зайдёшь в близлежащий лесок, весь мокрый стоишь под деревом. А каково крестьянину весь день работать в открытом поле, на лугу, на покосе, под обжигающим солнцем! Благо ещё, Господь дал пруды и речки.
К полудню шёл день, и косари, и их помощники — женщины и подростки, кто сено убирал, бегом пустились к Дичковскому озеру — окунуться в прохладу. Купались в озере порознь, мужская публика отдельно, женское, особенно девичье население,— в метрах тридцати-сорока пониже в сторону соседнего села Афанасьево, где начинался и тянулся на доброе расстояние по полукругу берега высокий и густой камышник. Девки в рослых камышах обычно прятались от посторонних глаз и, воровато оглядываясь по сторонам, сделав шаг-другой к воде, плюхались в нее, когда глубина озера позволяла это делать. Ванька плавал хорошо, он мог небольшое это озеро переплывать в длину и ширину с одного берега на другой несколько раз. Прыгнув в воду вместе с остальными, Ванька, загребая длинными руками в толще воды, неожиданно оказался в месте, где с визгом и звонким смехом барахтались в воде голые, в чем мать родила, девки. Ванька, чтобы вдохнуть воздух, иногда останавливался и осторожно, чтобы не быть замеченным, высовывал нос из воды и делал глубокий вдох. В один из таких моментов, когда он подплыл совсем близко к женскому обществу, он поднял голову чуточку над поверхностью воды и увидел со спины обнажённую Дарью, выходящую из озера на берег. Сделав несколько осторожных шагов, Дарья скрылась в камышах, совсем не ведая, что пара глаз соседского сына Ваньки только что провожала её с тайным восторгом. Эти мгновенья, в которые по счастливой случайности довелось лицезреть обнажённую красоту любимой девушки, стали для парня самыми счастливыми и незабываемыми. И ещё долго плавные изгибы её ног, всей фигуры, сверкающей от не успевшей высохнуть влаги, стояла перед глазами Ваньки Елина, где бы он ни находился, на работе, в ликбезе или дома в постели перед сном.

3.
      Так молча, про себя любил Ванька Елин соседскую дочь Крюковых Дарью Силантьевну, светловолосую, как и он сам, круглолицую, с небольшой родинкой на правой румяной щеке и с очень выразительной фигурой. В шестнадцать лет Ванька превратился в настоящего мужчину, уже и над верхней губой, на подбородке появились настоящие, хотя и ещё жидкие рыжие волоски, ожидавшие бритвы, голос из звонкого мальчишеского превратился в глухой и уверенный. И интерес к женской красоте, к девушкам, к женщинам стал занимать его больше. Наверно, поэтому, как только выдавался свободный час, Ванька бежал к дому Парфёновых, которые жили на самом конце улицы, по тому же ряду, что и Елины, и Крюковы. Красноармеец Андрей Парфенов, молодой ещё, двадцатипятилетний парень, вернулся на родину без ноги и без одной руки. Он частенько, особенно в тёплые дни, выходил за калитку перед своим домом. Иногда целыми днями сидел на лавочке, прислонившись спиной к своему высокому забору, сделанному из нестроганых досок. Чтобы забыть о своей беде, Андрей любил рассказывать разные истории, якобы приключившиеся с ним в боях на фронтах гражданской войны, а заодно и приврать. Причем Андрей обладал заметным даром фантазёра. Когда вокруг него собирались парни и мальчишки-подростки, бывший фронтовик не находил ничего лучшего, как рассказывать всякие истории, приключившиеся с ним и с женщинами прифронтовых сёл. Обычно Андрей, завладев вниманием неискушённых зрителей и слушателей, начинал так.
4.
    — Было это под деревней Охапкино в Брянской губернии. Отряд белогвардейцев прочно удерживал позиции, и никак нам не удавалось захватить это логово врага. Две недели подряд наш прославленный батальон, окружив деревню, не мог и шагу сделать к ней и высиживался в окопах. Как-то вызывает меня красный командир Соколов и спрашивает: "Сможешь ли ты, красноармеец Парфенов, ночью с десятком бойцов незаметно войти в деревню и обследовать, сколько их там, мать их за ногу, закопалось и какие у них силы против нашего правого революционного дела?". "Могу, товарищ командир, посылай меня", докладываю я. Он у нас мужик сурьёзный, с пышными черными усами, посмотрел на меня так строго и кивнул головой: "Иди, красноармеец Парфёнов, выручай наш отряд, спасай от позора, а то сидим сиднем уже две недели у этой деревни, даром харчи жуем, а взять пять десятков домов не можем. Отбери ребят, и как стемнеет, давай по берегу речки и шлепай". А речка эта рядом с деревней протекала, в низинке, а сама деревня стояла над нею, на бугре. В общем, выбрал я себе десять подходящих товарищев, которые, как и я, за революционное дело готовы были и в огонь, и в воду, не боялись ни врагов, ни смерти. И как только на Брянские леса ночка легла,— тёмная, хоть глаз коли,— мы и двинулись в путь, на выполнение важного задания красного командира. Случилось это дело, помнится, в сентябре месяце, бабье лето прошло, наступили прохладные ночи. По-пластунски доползли мы по берегу реки метров этак пятьдесят, остановились, прислушались,— вроде слышны голоса. Иногда вспыхивает огонёк от спички в полуверсте, ну может чуть больше, от нас, а в глухую ночку и огонёк от папирос, если внимательно наблюдать, даже на таком расстоянии заметен. Говорю ребятам, мол, враг охраняет своё логово по всей форме, по суше нам не добраться. Кто готов со мною вместе по воде проплыть незамеченным до ихнего дозора, а там действовать по обстановке? Кто, говорю, боится воды, али болезнь какую за собою знает, те могут идти назад. Да ладно, Андрюха, говорят, чего время зря тянешь, надо по воде, значит, по воде, влазь в реку, мы за тобой. Вот так отвечают мне друзья-красноармейцы. И я при этой поддержке товарищей осторожно, чтобы не поднимать излишнего шума, вошёл в реку. А река Катка там не очень большая, но и не скажешь, что маленькая, шириной примерно метров шесть, а может и восемь, не мерил, не знаю. В общем, посредине река глубокая, Ваньку вон,— он кивал в сторону Елина,— скроет на две головы. Ну, а плавать, вы сами знаете, для меня в любом виде, хоть на спине, хоть боком, хоть как,— пустяковое дело. Когда вошёл в самую глубину, поднял винтовку одной рукой, а другой и гребу. Один раз остановился, оглянулся, думаю, не отстал ли кто, не струсил. Нет, вижу — один за другим, все таким же, как я, манером без шума тянутся за мной. На пути попался у берега большой валун, и остановились у него. Осмотрелись по сторонам, прислушались, вроде не видать и не слышно никого, темень одна. Ну вот, шепчу ребятам, сейчас по одному, сначала я, а за мной и вы все, будем подниматься по склону в деревню, до первой избы. Ползти осторожно, чтобы ни звука от нас. Как только будем у крайней избы, сразу схорониться под заборами или еще в каком подходящем месте. Ну, поползли, значит, мы к деревне. К полуночи моя десятка поднялась к крайним домам и собралась в одном месте, спрятались в яме от сгоревшего амбара, в кустах. Когда последний наш товарищ подполз, говорю: теперь ребята, надо — обследовать каждый дом и запомнить хорошо, кто где что увидит, сколько беляков в каждом доме квартирует, какое оружие при них, лошадей тоже надобно учесть. А ежели силы вражеской в домах мало, и если можно схватить и уничтожить, то обязательно это сделать и без излишнего шума. Разделились на три группы и двинулись. Подошел я со своей группой к небольшому деревянному дому, с хорошим садом. Мы подползли вдоль изгороди кустами к дому и видим в окне свет, вроде бы как от горящей свечи. Я спрятался за большой яблоней и вижу: за столом у окна при свете свечи сидят, вишь, трое беляков и о чем-то разговаривают, часто головы наклоняют над столом. Я приподнялся: оказывается, они разложили на столе карту и рассматривают, пальцами в неё тычут. "Ах ты, контра!" — думаю,— "Это же они против нас, красных бойцов, свои планы строят!". Дал знак ребятам, в несколько секунд мы оказались на крыльце. Потянули дверь — оказалась незапертой, так они себя уверенно здесь держали, что вовсе нас не собирались встречать. Так что мы с ребятами, не будь дураки, в один миг очутились в горнице. А эти трое поначалу и не поняли, кто в них из винтовок-то целится.
А в комнате, кроме этих беляков, оказались еще трое баб, они лежали у стен на кроватях. Двое наших приставили к ним винтовки и велели встать и одеваться, а мы трое наставили свои винтовки на ихних мужей или полюбовников, не разберёшь, кто кем там приходился.
Двое белогвардейцев, чистенькие выбритые, словно на прогулку с девками собрались, подняли руки кверху, а тот, который был в очках и сидел под прицелом моей винтовки, попытался руку незаметно для меня запустить к кобуре, висевшей сбоку. Слова не сказав, как прикладом дал я ему по башке, бедный враз опустил морду поганую на стол, на эту самую карту.
Дал команду своим — крепко, без шума, связать наших противников, чтобы не смогли дальше помешать нам выполнять задание товарища Соколова. Нашли мои ребята в доме верёвку, засунули кляпы во рты и всех женщин тоже спутали веревками, так что возьмись — мы бы и сами просто так не развязали.
    Пошли дальше, и вскоре чисто таким же манером наши две группы, без шума и без единого выстрела, захватили врагов молодой Советской власти. Потом дали условный сигнал нашим основным силам, и через полчаса Соколов со своим отрядом прибыл в деревню. Увидев, какую большую мы провернули работу, он всех нас, прослезившись, расцеловал. Мне лично командир подарил свой наган (правда, я его вскоре потерял) и сказал мне: Андрюха, мол, там белогвардейские сучки, смазливые до опьянения, разрешаю в расход пустить или забрать в личное пользование за твоё революционное геройство. Иди и разбирайся с ними. Прихожу к ним, а они всё в той же избе,— там же, где мы их в плен взяли, но были уже развязаны. Мужиков ихних Соколов допрашивал в штабе, в доме крестьянина-большевика Никиты Волобуева, расстрелянного белыми. Ну, говорю, белогвардейские подстилки, что с вами делать,— расстрелять за то, что против мировой революции и против Красной Армии шли? Или какое-нибудь другое наказание вам назначить? Спрашиваю я и смотрю внимательно на них, приглядываюсь. А у них, вижу, одежда разорвана, и все прелести, как есть, наружу выпирают. Тут и груди, и плечи, и бёдра, даже до самого того места. Да и мордами, смотрю, не обделёны, видать, из богатеньких — иначе откуда такая кожа гладкая, да и причёски, или что от них осталось, как у барынек. Как услышали они мой вопрос,— вижу, что не дуры, сразу сами догадались, что их жизнь в моих руках и, бросившись на колени, все трое давай рыдать и голосить: не расстреливай нас, Иванушка! Цыц, говорю, контра! Какой я вам Иванушка? Меня от роду Андрюшкой зовут, а не Ванькой! Крикнул я на них, а сам смотрю на бабские прелести и чувствую, что расстреливать их мне уже не хочется, а желательно было бы их потрогать да погладить. А мне ведь, скажу вам по секрету, женские бёдра всегда нравились, как только гляну, всё в голове идёт кругом, и самогонки, считай, не надо. Но, заметьте, держу себя в руках и наружу со своими мыслями не выставляюсь. А они знай своё: не расстреливай, мол, нас, Андрюшенька, что хошь с нами делай, только не расстреливай, не знали мы, что они белые были, а так мы за Ленина, за вас мы. Ну, сел я на кровать и соображаю себе: девки наши русские, чего их в расход пускать-то?
Стрелять это бабьё не умеет, значит в нас, красных бойцов, стрелять не могли. А что касается — из-за харчей они с врагами нашими, с белыми вожжались,— так это уж судьба их такая подневольная. Природа, видно, так распорядилась, с мужиками вожжаться. Тем более, что мужики-то были русские, не какие-нибудь там немцы.
Подожди-ка, думаю. А если их в нашем отряде оставить? Они ещё молодые, здоровые, пускай помогают, пищу готовят, бойцам одежду стирают, да мало ли работы в отряде для женщин? И бойцов во многих делах освободят! Вот она, думаю, революционная мудрость! Ну-ка, поговорю с командиром, согласится он с моим мнением или нет. А девкам говорю: ладно, раз уж не хотите помирать, пойду просить за вас командира, посоветую ему, чтобы вас живыми в отряде оставил. С кровати-то поднимаюсь, так бабы эти прилипли к моим ногам, целуют сапоги и просят: постарайся, мол, Андрюшенька, спаси нас, ну а мы в долгу не останемся, все мужики тебе будут завидовать. С трудом отцепился я от них и вышел на улицу.
Красный командир Соколов еще вёл допрос с офицерьём белогвардейским, как увидел меня из окна, сам вышел на крыльцо мне навстречу и спрашивает: ну, что, мол, революционный герой, красноармеец Парфенов, как решил судьбу помощниц врага, пустил в расход? Я ему и говорю: мол, зачем, товарищ командир, женщин убивать русских, кто же тогда нам детей рожать будет, бойцов мировой революции, если мы своих русских баб будем расстреливать? Давайте, говорю, заставим их служить у нас, под нашим присмотром, пусть искупят свою вину перед мировой революцией, а в отряде им всегда работёнка найдётся. Они, оказывается, за Ленина, только вот не знали, что были с белыми, и в нашу сторону никогда не стреляли.
Командир сразу как бы остолбенел от моего предложения, опустил голову и давай думать. А потом поднимает на меня глаза и говорит: молодец красноармеец Парфенов, у героя и душа должна быть добрая. Согласен, оставь их в живых, но только поручаю их тебе, присмотри за ними и агитработу проведи, и чтобы ни-ни!— и он даже пальцем мне погрозил. Я, понятно, благодарю командира и — айда к девкам. Рожа у меня сияет, наверно, потому что, как только я вхожу в избу, как эти девки кинулись ко мне благодарить: по роже-то моей и узнали, что к чему и что живы остались. Одна у меня гимнастёрку расстёгивает, другая поцелуями осыпает. Мы, кричат, тебе жизнью обязаны, теперь дело за нами. Мне, конечно, приятно, отбиваюсь от них, как могу, да куда там! Они как на меня набросились!.. Ну и пошло у нас дело, поехало!..
И Андрей Парфёнов с ухмылкой рассказывал такие подробности своей боевой революционной жизни, что могли позавидовать самые отъявленные донжуаны и каннибалы женских сердец. А собравшиеся ребята возраста Ваньки Елина с блестками в глазах, с немного подрумянившимися щеками, с раскрытыми ртами слушали полупридуманные, с подвираниями, выбалтываемые Андреем секреты и тайны мужской солдатской жизни и смотрели в рот рассказчику.

5.
Ваня частенько ходил слушать Андрея, хотя и понимал, что многое в своём геройстве участник гражданской войны приукрашивает, тем более, что выяснялось: Андрей Парфёнов один и тот же случай разным слушателям рассказывал по-разному. Однако после таких рассказов у Ивана целыми сутками не выходила из головы соседка Дарья Крюкова.
Конечно, мог бы Иван, как делали многие, по вечерам прогуливаться в тёмных местах деревни и вдоволь нацеловаться с другими, но он и в мыслях не мог притронуться к губам другой девушки или женщины. Он и жил в мыслях с именем Дарьи. Чем бы ни занимался, где бы Иван ни работал, и даже когда укладывался спать, образ Дарьи проходил перед его глазами и то тревожил, то успокаивал его. Что интересно,— повзрослев, Ваня стал стесняться смотреть в сторону Дарьи, если они случайно встречались на улице или в поле. Он снова, как в четырнадцать лет, искал её глазами, выходил на улицу по вечерам и, устремив взгляд к дому Крюковых, ждал, когда она покажется во дворе. Бывало, Дарья сама приходила к матери Ивана, соседке Пелагее, по каким-либо делам. Встретившись глазами с нею, Ваня Елин выходил на улицу и был спокоен. Но вот незадача: стоило только молодой соседке, посидев с матерью, уйти, как Ване становилось не по себе, охватывали его непонятные тревога и волнение. Думы всякие лезли в голову: а вдруг она сейчас в объятиях, как в скабрезных рассказах Андрея Парфенова,— у гармониста, или у какого другого ухажёра- ловкача! И уверен он был, что у Дарьи никого всерьёз нет, но всё-таки, когда её не видел, ему являлись на ум всякие немыслимые картины. Он уже и по ночам не мог толком спать, допоздна представляя лицо любимой девушки, крепко обнимая её зыбкие плечи, шепча ей на ушко приятные, только им, кажется, двоим понятные слова.
6.
Семнадцать лет исполнилась Ваньке Елину, когда вдруг по деревне прошёл слух, что Дарья Крюкова выходит замуж за парня из города Карабанова. Тот работал будто бы на тамошней ткацкой фабрике главным слесарем и, по бабьим сведениям, был очень красивым парнем.
Ваня ходил все эти дни, как сумасшедший, будто подкосили его под самые ноги, будто отняли- у него основу жизни. Такой был момент, что опустил он руки, в душе находил полную пустоту. Ничего не понимал и задавал себе странные, никогда прежде не приходившие в голову вопросы: зачем живут люди на земле, кому нужна эта жизнь, которая ставит столько проблем и не решает ни одну? Дома не сиделось, работа не работалась, родная мать, едва молвила словечко, раздражала до невозможности, не хотелось никого видеть и слушать. Ничего ему, Ваньке Елину, на всём свете не было любо. Приходила в голову мысль — уйти из дому, куда глаза глядят, и больше не возвращаться в эти проклятые места, которые отнимали сейчас у него самое дорогое в этой жизни — любовь.
В такие минуты, когда в душе не оставалось ничего, и жизнь казалась бессмысленной, Ваня уходил в близлежащий лес, прогуливался между рядами вековых сосен и берез, а над ним успокаивающе звенели птичьи голоса. Иногда он долго задерживался в лесу, в сумерках собирал из мелких веток небольшой костерок, садился около него и, понемногу подкладывая сухой валежник, остановившимся взглядом провожал поднимающиеся вверх языки пламени и трескучие искры. В такие минуты, казалось, ему становилось легче. Возвращался домой поздно.









Глава 5
СБЛДЬБА В НАУМОВЕ
К
             1.
 

    ак-то в один из таких вечеров Иван услышал неподалёку голос Дарьи. Она громким призывным голосом кликала свою корову, отставшую, как видно, от стада и не пришедшую вовремя во двор. Не успел Иван прошагать навстречу голосу и десяток метров, как они почти столкнулись в сумерках. Дарья даже испугалась, когда внезапно перед ней появился этакий верзила, но, узнав Ваньку, обрадовалась. Она улыбнулась и, продолжая двигаться вглубь леса, в сторону огромной поляны, где часто пасли скот, спросила:
Не видел ты, Ваня, здесь нашу Терезу?— а про себя Дарья подумала: что это парень на ночь глядя делает в лесу?
Нет, Даш, не видел,— обрадованно ответил Иван.— Хотя, погоди,— припомнил он,— недалеко от моего костра проходила какая-то живность, я не обратил внимание — корова или лось. Иди за мной, наверно, сейчас твою Терезу найдем, жива, небось.
     Иван затрепетал, оказавшись рядом с любимой девушкой. Он ускорил шаг, за ним почти бегом, чтобы не отставать от него, вымахавшего вон в какую фигуру и делающего саженные шаги, семенила и Дарья в приятной надежде найти, наконец дуру корову, не желающую своевременно являться домой и зря беспокоящую хозяев. Иван примерно рассчитал, где теперь может быть бурёнка, если она действительно была той скотинкой, что промелькнула перед ним в лесу,— лоси, кстати, тут, словно домашние, тоже часто гуляют на опушке. И его расчёты оказались верными. Вечерок был светлый, луна в небе, во всей своей красе щедро освещала окрестность. Поэтому и Ивану, и Дарье между стволами сосен и редких отдельных берёз отчётливо было видно, как бурая Тереза умеренным шагом брела по лугу, направляясь в деревню, не забывая на ходу то и дело рывком щипнуть траву.
Вот бродяга. Белого дня ей не хватило!— Дарья проследила взглядом за продвижением коровы и успокоилась, убедившись, что это как есть Тереза, собственной персоной, что искать её или догонять не нужно: сама придёт домой.
Дарья подняла голову к небу, вдохнула посвежевший вечерний лесной воздух и, с новым интересом посмотрев на молодого соседа, удивлённо спросила:
Вань, а ты чего тут один делаешь? Ещё и костёр разжигал! Ты чего — хочешь до утра лес сторожить? От кого и от чего?
Ваня на секунду остолбенел от её, журчащего как ручеёк,— весной, в самую теплынь, из-под таявшего снега,— голоса. Он явственно потерял дар речи, отвёл глаза и только царапал ногтем берёсту на спасительном, оказавшемся рядом берёзовом стволе. Так, постояв ещё с минуту под удивлённым и чуть насмешливым взглядом девушки, Иван мучительно выжал, наконец, из себя почти невозможные для него слова:
Говорят в деревне, ты замуж выходишь за карабановского?
Дарья изумлённо вскинула брови и весело и звонко расхохоталась:
Ва-ань! Чего это тебя моё замужество интересует? Ой! Неужели ты сам в меня влюбился?

2.
Она сказала это и насильно, испытующе заглянула в его глаза. Ответив на её настойчивый взгляд, он окончательно потерял голову. Многолетняя тайна его становилась прозрачной и видимой всему миру и из отвлечённой мечты прямо здесь превращалась в явь. Оттого, что любимая девушка разгадала его тайные мысли, его бросило в жар, он почувствовал, как под рубашкой взмок от никогда не испытываемого прежде неудобного положения. Но с другой стороны, ему стало как-то легче, очевидно оттого, что Дарья узнала о его влюблённости. И отступать, выходило, некуда.
Он подумал, встретив её насмешливый взгляд, что она смеётся над ним, потому что ей двадцать один, а ему семнадцать. Где это видано, чтобы взрослые девки мальчишек уважали? Но именно это вдруг пробудило в нём дерзкую настойчивость и уверенность, которые подсказывал ему внутренний голос: а где это видано, чтобы парню в семнадцать лет запрещали любить понравившуюся ему девушку? Разве есть такие законы и правила?
И он, медленно поворачивая голову к ней, глядя прямо в её насмешливые глаза, негромко произнёс:
Да, правда, Даш, я люблю тебя. И знаешь, уже несколько лет.
И, уже несколько осмелев от своих сказанных слов, увидев, как сразу посерьёзнело лицо Дарьи, Иван высказал и остальное:
Ты знаешь, я тебя никому не отдам, ни карабановским, ни кольчугинским, я сегодня на тебе женюсь!
Сказав это, Иван уже, как в омут, в пылу нахлынувших чувств ринулся к ней, обнял её за плечи и неловко поцеловал в разгорячённую необычным разговором щёку.
3.
В сумерках ещё нетрудно было заметить, как окаменела Дарья от внезапности событий, как вспыхнула в лице от неожиданного, но куда как искреннего-признания. В деревне ведь такие слова произносятся нечасто. И могла ли не заметить и не оценить их или высмеять обидной шуткой порядочная деревенская девушка, знающая соседа с самых ранних детских лет?
Да, откровенные слова юного соседа не прошли незамеченными для Дарьи, впервые узнавшей о тайной любви, подраставшей за плетнём родительского огорода. По её телу прошёл лёгкий приятный озноб, которого она прежде не испытывала, как будто посетило её странное, пророческое предчувствие о неизбежности дальнейших событий. Тёплая незнакомая волна качнула её сердце и заставила ощутить себя радостной и счастливой. Какие струны её девичьего сердца взволновались от светлых и искренних слов парня и вмиг заставили её серьёзней и в то же время нежнее относиться к Ваньке, к простому соседскому парнишке, вымахавшему не по годам в великана и уже несколько лет молча, про себя, любившего её?
Помимо своей воли она не стала сопротивляться его полудетскому невинному поцелую. Внезапно и в ней вспыхнуло то новое, ответное чувство, которое толкнуло её в его объятия. Еще не зная зачем, но руки её вдруг обхватили парня, касаясь его лица, обжигая его невиданной доселе радостью жизни.
Осмелев, Иван нежно касался губами девичьих рук, потом, заглянув сбоку, поцеловал почти в затылок, в шею и, уже видя, что Дарья не отвергает его, взял её лицо в ладони и стал целовать её улыбающиеся губы.
Но ты совсем мальчишка, Ванюша,— мягко подставляя губы для поцелуя, тихо говорила Даша,— что скажут люди, если узнают!
Пусть говорят, что хотят. Устанут и перестанут,— отвечал он, лишь на миг отрываясь от неё и только сильнее притягивая её к себе за плечи.
Но тебе ещё служить надо в Красной Армии, Ванюша. Ты там, в далёких краях, встретишь молодых, городских барышень, забудешь про меня, влюбишься в новую. У тебя всё это впереди. А я зачем тогда нужна тебе буду, старая? Ты красивый, видный, сильный, девушки табунами будут ходить за тобой!..
Она вдруг отстранилась, оставив ему только свои руки.
Да нет, Даша,— отвечал он.— Я тебя так крепко люблю, что никакая другая девчонка и моложе не нужна мне. Я даже на всех наших наумовских не могу смотреть, когда ты есть. А если и смотрю, то только тебя вижу, правда! Ну а если про армию... Мы же с тобой поженимся сейчас, до армии. А ты ведь подождёшь, я буду приезжать в отпуск, все ведь приезжают. Давай, я сегодня же мать пришлю, будем считать, что сосватает!
Дарья расхохоталась так, что отозвалось и зазвенело в другом конце темнеющей поляны. Обвив его руками, она теперь сама подтянулась к его губам. Ростом она заметно уступала ему, поэтому приходилось ей встать на цыпочки. Но зато и Иван догадался сверху податься навстречу её губам, и надолго прислонить её к берёзовому стволу...
4.
        Да, дорогой читатель, так неожиданно получилось, что и Дарья мгновенно влюбилась в своего соседа Ваньку Елина. Вышло так, что в один момент жизнь обернулась для неё другой, новой и яркой стороной. Кто бы мог предугадать, что и для Ивана Елина Дарья Крюкова станет осуществимой мечтой, самой прекрасной женщиной на свете, ради которой можно свернуть горы и поворотить реки вспять!
Ну так как же, Дарьюшка, присылать мамку?- снова повторил Иван, заглядывая ей в глаза и уже чувствуя себя намного свободнее, чем до встречи.
Нет, нет, Ваня, рано пока. Потом я тебе скажу.
А чего ж потом?— Иван посмотрел за её плечо и добавил, кажется, лишнее, но не смог удержаться.— Ждёшь слесаря из Карабанова?
Освободив руки, Дарья отвернулась, очевидно, слегка обидевшись на его слова. Но потом, подумав, успокоительным тоном сказала:
Да никакого слесаря нету. Просто приезжал племянник Давыдыча, ну, знаешь Клюевых. Заходили к отцу моему. О чем-то там говорили, потом меня пригласили и спрашивают: не хочу ли на фабрике в Карабанове поработать. На фабрике, мол, лучше работать, чем в поле. Летом жара, а ты в тени, да и в дождь над тобой крыша, да и зимой в тепле. Мол, специальность получишь ткачихи. В общем, агитировал меня для работы. Я уж и не знаю, кто распустил слух, что я замуж собираюсь...
Иван обрадовался, ведь он всерьёз маялся ревностью к этому чужому невидимому, а потому ещё более вредному слесарю, который имел наглость покушаться на руку наумовской девушки. Уж казался ему этот слесарь, собиравшийся увозить к себе Дарью, этаким кудрявым красавцем, белокурым и статным, обязательно с большими деньгами. И как его только мысленно ни называл Иван! И нахалом, и буржуем, и вором чужих невест. Даже замышлял, что при его ближайшем приезде встретит в сумерках и пришибёт недавно купленным топором: вот, мол, тебе, не ходи по чужим сеням, не соблазняй наших девушек! Но тут же сознавал, что убить никак не решится, грех это смертный, поросёнка в деревне зарезать не смел, а тут живого человека! Да ведь тогда навек прости-прощай и Дарья! А теперь, услышав от Даши успокоительные слова, Иван взлетел в мыслях, словно на крыльях.
Теперь не надо и деревенских парней подговаривать, чтобы колами мнимого жениха у околицы изметелили, и легко-то на душе и свободно как! Карабановский слесарь теперь показался мирным, дружелюбным парнем, который заботится о своём государстве, поднимает экономику всей губернии, начхал на всех чужих невест, печётся о новых рабочих кадрах на своей фабрике. И Дарья-то для Ивана через минуту стала теперь ещё красивее, ещё желаннее. Ну нате вам, держите карман шире, караба- новские и кольчугинские слесаря, так вот она и бросилась вам на шею, наше вам с кисточкой!
А чего же ты, Дарьюшка, не захотела в Карабаново перебираться? Там ведь рабочие даже деньги получают и жить где дают, неплохо, говорят, там устраиваются?
А мне уезжать-то из деревни не хочется. В городе жить не смогу, бывала там, знаю. Там все ходят, как очумелые, друг друга не знают, не здороваются даже. Да и шумно. То ли дело у нас в деревне. У нас вот за огородом соловей каждую весну поёт. А в городе соловей поёт разве? У нас от одной тишины душа радуется. Выйдешь с крыльца — слышишь только, как корова мычит да как петух поёт. Ничто тебе в уши не грохочет, никто тебе на ноги не наступает. Сами по себе живём, правда ведь? А на жизнь себе и без города заработаем. Разве не правда?
      Это конечно,— степенно склонив голову, отвечал Иван. Он, прислонившись плечом к берёзе, со светящейся улыбкой смотрел, не мог наглядеться на Дашу и смиренно слушал её всё так же, как в начале встречи, журчащую, как ручеёк, певучую речь. Когда их взгляды встретились, он заключил её в кольцо рук и привлёк к себе, да и Даша, молча положив голову ему на грудь, прижалась к нему всем телом. Необъяснимое чувство охватило его от её прикосновения. Мурашки пошли по телу и тут же всё успокоилось в нём, стало удивительно тепло и хорошо. Хотелось вот так стоять с нею день и ночь, вдыхать запах её волос, ощущать лицом невидимые лучи её красоты и молчать, молчать в этом густеющем, но разбавляемом лунным светом сумраке.
5.
Постояв некоторое время в обнимку, забыв о времени, о доме, они очнулись, подошли к костру и погасили все тлеющие угли. Взявшись за руки, побрели в сторону деревни.
Сейчас, когда приду домой,— произнёс Ваня на ходу, поворачивая голову к Даше,— скажу маме, что был с тобой и попрошу сейчас же сосватать тебя за меня. А чего ждать, Даш, я ведь самостоятельный. Поженимся — и всё.
Дарья улыбнулась.
А ты меня и правда любишь, Ванюша?— Она спросила это, вдруг остановясь. Повернулась лицом к нему и с озорством глядела прямо ему в глаза.
Да, да, очень... Ты моя первая, ты моя единственная, Дашенька!
И он, обхватив её за бёдра, сдвигая по телу ситцевое платье, высоко поднял её в воздух и стал кружиться, осыпая её обнажённые плечи поцелуями.
И она уже ничего не сказала. А только, положив руки на его плечи, смотрела ему в глаза, и видела в них его нежность, какую не увидишь так просто в угловатом деревенском парне. И вспомнилось, как в последние месяцы он при встрече отворачивался и краснел, словно девица. А разминувшись, на некоторое время остолбеневал или осторожно поворачивался вслед, провожая взглядом.
А сейчас он взял её на руки и, прощаясь, спросил:
Завтра, как стемнеет, придёшь сюда, Дарьюшка?
Приду, чего же! Думаешь, боюсь?— отвечала она, звонко рассмеявшись...
6.
В тот же вечер Иван сообщил матери, что давно любил Дарью, дочку соседей Крюковых. И оказалось, мол, что и она к нему неравнодушна, а потому решили они пожениться. Мать ахнула и застыла на месте. И долго не могла взять в толк, что происходит. Когда же вошла в разум, стала наедине сама с собой соображать. Как же это? Сын ещё как следует мужчиной не стал, с девками ещё не гулял, а говорит о женитьбе, как будто решил окончательно и бесповоротно. Это что же такое выходит, и совет матери уже не нужен?
Ей хотелось видеть Ивана трактористом. В деревне давно ходило известие, что скоро на полях появится железный конь на четырёх колёсах, сена и овса не просит, сам идёт, только руль поворачивай. Парней молодых собирались этому делу учить. Так Пелагея рассчитывала Ивана в ученье пристроить, чтобы профессию хорошую получил. Да вот и в ликбезе учительница Анастасия Петровна рассказывала, мол, товарищ Ленин хочет, чтобы все тяжёлые работы в России делали машины и электричество, а люди стояли бы рядом и смотрели. Так что же выходит — её сын, вместо того, чтобы трактор освоить, жениться собрался? Да и Дарья эта, наверно, так уж сказала, чтобы отвязаться, а он, дурачок такой, поверил ей по простоте и неопытности. Зачем он ей нужен-то? Девушка она — на выданье, даже задержалась малость. Чего в девках-то сидеть, вышла бы замуж, да детей народила, не морочила бы парню голову.
Сидела Пелагея и молча смотрела на Ивана, сидящего за столом и хлебавшего деревянной ложкой свою любимую еду — молоко с накрошенным хлебом. Вот уже и съел и облизал ложку. А мать всё сидит — ив одну точку.
Да как же это так, Ванюша,— не выдержала,— не рано ли тебе о женитьбе думать? Успеешь, скоро в армию заберут. Отслужил бы, а потом уж...
Я без неё не могу, мам,— перебил Иван,— а служба в Красной Армии не помеха. Уйду служить, так она ведь здесь, рядом останется, ждать будет. Чего тут такого?..
И теперь уже Иван с Дарьей стали встречаться открыто, не прячась от всей деревни. Пришла она, пришла на следующий вечер туда же, на место первого свидания, как и обещала. И незакатным лунным сиянием стали светиться вечера их любви.
А на двенадцатый вечер прокатилась над ними по небосклону круглая луна, посыпались звёзды небесные в бездонные глаза Дарьи и закружило её и Ивана единой горячей головокружительной волной, и сосны с берёзами заплясали вокруг них в сумраке несусветный танец...
Ты моя жена, Дашенька, правда?— молвил в тот вечер Иван, когда они, не таясь от соседей, расставались перед окнами своих домов. Она в ответ только молча прижалась к нему и отпрянула, повернувшись к дому и уходя неслышно за калитку...
7.
Дарья жила в своём доме вместе с отцом. Силантий, схоронив жену, стал совсем слаб. В Наумове он прежде славился самой лучшей самогонкой, которую надо было уметь пить. С нею нужно было справляться и ему самому. Но самогонка оказалась настырнее и сильнее. И хотя и крепкий организм наблюдался у Силантия, но неумеренные пробы, боли в боку сделали своё дело и превратили его в глубокого старика с желтым цветом лица. Он уже и помочь своей дочери по дому ничего не мог, хорошо ещё, что дом собственный своим присутствием сторожил.
Дом и всё хозяйство, стало быть, полностью лежали на плечах Дарьи. Потому и некого было ей спрашиваться в собственном доме о собственной судьбе. Но спросил как- то отец:
А чего это Ванька, Петров сын, зачастил к нам, не скажешь, дочка?
Жених он мой, папа, потому и ходит к нам,— отвечала Дарья, радуясь, что отец ещё интересуется таким делом.
Ну что ж, хороший парень, хороший. Вон какой вымахал, под самый потолок. Дай то Бог...
В деревне их счастливые лица восприняли с подозрением. То, что они ходили под руку по деревне, вроде бы не особенно удивляло. Но вот разница в возрасте особенно взволновала бабью общественность. Вот и получилось, что во всём винили старшую, Дарью. А жалели, конечно, бедного несчастного Ивана, мальчишку, Пелагеина сына...
Ой, ой, ой, Пелагеюшка, что ж ты сыну не скажешь слово материнское? Как же это можно — по всей деревне ходят, пред всеми голубят друг друга, где это видано? А Дарья-то, Дарья-то! Давно замуж пора, а с младенцем связалась! Вот бесстыдница!
Вначале и Пелагея в душе надеялась, что эти разговоры в деревне смогут подействовать на сына отрезвляюще. А спрашивать, была ли у них греховная близость, Пелагея не решалась, никак для этого пересилить себя не могла. Хотя потом уж, вместе со всей деревней, считай, догадалась. Молча слушала бабьи наговоры и пожимала плечами,— мол, бессильна повлиять на сына, всё, что нужно, сыну сказала. Но через некоторое время, привыкнув видеть молодых вдвоём и вроде бы так хорошо подходящих друг к другу, встала на сторону сына и начала решительно возражать:
— И молчи, Митрофановна, чего попусту склонять Ваньку. Ну и на здоровье, пускай ходят. Вот увидишь, хорошей женой будет дочь Силантьева для моего Ванюшки.
Бабам пришлось на ходу перестраиваться, менять тему и разочарованно уходить от разговора...

8.
Прошло время, в деревне привыкли к необычной паре. А успокоилось всё через несколько месяцев, когда уже никто слова плохого о них не поминал и когда вся деревня гуляла на свадьбе Ивана Елина и Дарьи Крюковой.
В день свадьбы Ивану исполнилось восемнадцать лет. И он выглядел настоящим женихом. Постриженный, в белой рубашке с вышивкой по воротнику, в новых хромовых сапогах. Вот уж жених как жених! А нарумяненная Дарья вся сияла в белом платье. И голубые глаза её блестели уже не девичьим, а по-бабьи уверенным счастьем...
Свадьба проходила, как и положено — весело и шумно. В Наумове не принято было специально приглашать гостей. Всем было понятно, что в первую очередь обязаны придти на свадьбу родственники жениха и невесты, и ближние и дальние. А уж остальные однодеревенцы сами выбирали свой жребий — кто приходил по уважению, кто по любопытству, а кто выпить и закусить на дармовщинку. Но каждого гостя по своей категории поди, попробуй, отличи!.. Много пили, веселились, пели, плясали. Кричали молодым: "Горько!". Всё, казалось, проходило хорошо.
Правда, в душе невесты гнездилась тяжёлая тревога. Но Дарья не подавала виду, казалась всем радостной и радушной молодой хозяйкой в своём новом доме. А причина тревоги у невесты находилась по соседству, в её родной избе, где её собственный отец прямо в день, когда всё приготовилось к свадьбе, окончательно слёг с отнявшимся языком. Около него сидели две старушки из дальних родственниц Дарьи, пришедшие по её просьбе, обеспеченные едой и чаепитием во славу жениха и невесты. Они терпеливо ожидали, когда наступит последний вздох того, с кем ещё гуляли по деревне в молодые годы...
Поэтому и не стоило удивляться, что невеста иногда, после очередного "горько!" поднималась из-за стола и, выйдя из Ивановой избы, посещала собственную. Дочь есть дочь, жалость к уходящему отцу то и дело закрывала ей радость счастливого события.
К концу дня, когда гости были сильно навеселе, Пелагея, которая тоже часто заглядывала к умирающему новому родственнику, вошла в дверь с потемневшим лицом. Она подошла прямо к гармонисту Толику, в тот самый момент, когда он, разогревшись от самогона, весь впаялся в свою видавшую виды гармошку, извлекая из неё всё возможное, лишь бы угодить пляшущим парам. Гармошка резко оборвалась, многим сразу стало понятно, что произошло... Правда, кто-то один, с трудом поднимая голову от стола, обрадовался перемене музыки и заплетающимся языком промолвил:
— Толик, а ну-ка, мою любимую!..
И тут же рухнул обратно на стол.
Но и Толик проникся серьёзностью момента. И все другие уже стали выходить из избы и направлялись в дом Крюковых, где на смертном одре лежал его хозяин Силантий Прокопьевич Крюков. По румяным щекам Дарьи, стоящей у изголовья отца, потоком лились слёзы. Она всхлипывала, но не голосила, а Иван стоял рядом, обняв её, и успокаивал, поглаживая по плечу...



Глава 6
ИВАН ДА ДАРЬЯ
1.
Ч

    
        ерез два дня после свадьбы состоялись похороны.
Ни у Ивана, ни у Дарьи не возникало ощущения, несчастье совершилось по их грехам, по досвадебному нетерпению. Но ведь Силантий и сам готовился к отбытию в вечность, поэтому его кончина не стала ни для кого неожиданностью. Всё совершалось естественно неотвратимо, как и положено в человеческом мире. Одно только для Дарьи оставалось неестественным — ранняя смерть родителей и особенно отца, который сам укоротил свои дни. И, как бы то ни было предусмотрено самой жизнью, горе надолго повисло на плечах молодой женщины.

Священник из соседнего приходского села Афанасьева отпел Силантия и с терпением проводил от дома до самого кладбища. Что делать — таков православный порядок, хотя в церкви Силантий появлялся от случая к случаю, да и по праздникам не всегда, поскольку подчастую успевал опробовать с утра продукт своей выработки. Но в похоронные часы лучше об этом не вспоминать.
      Когда молодые мужики засыпали могилу и начали насыпать холмик, Иван укрепил в ногах тестя деревянный, остро пахнущий свежей сосной крест. Дарья оперлась на него обеими руками и приложилась лбом к перекрестью. Слёзы сдержать не могла, отец уносил с собой всю её прожитую до сих пор жизнь, и как было ей возвращаться в родной дом, она уже не знала...
Но всё же пришлось хозяйке идти сразу с кладбища, со всеми, на поминки. В избе уже вовсю хозяйничали деревенские помощницы. Они расставили два стола, выносили скромную закуску — что есть, начиная с тушёной картошки и солёных огурцов, и кончая городскими конфетами и пряниками. И не стоило бы описывать всю эту печальную процедуру, что всем знакома, если бы на поминках не случились отдельные подробности, которые ни Дарья, ни Иван долго потом не могли выбросить из головы.
На поминках дядя Иванов — Михаил Елин переусердствовал по части самогона, покойный задолго приготовил достаточное количество этого продукта самолично, поскольку хорошо знал потребности друзей, родных и соседей. И вот Михаил под конец поминок, забыв, по какому случаю сюда пришёл, вдруг поднялся за столом и, держа очередной стакан в руке, заплетающимся языком проговорил:
За Силантия, чтоб ему там счастливо жилось!..
В русской деревне не принято произносить тосты на поминках,— ещё не хватало бы чокнуться стаканами да запеть песни,— и общая неловкость в тишине на несколько секунд завладела всем столом. Тут сидевший рядом с оратором Алексей Бутурин насильно опустил его руку со стаканом на стол, но уже настиг Михаила недовольный и сердитый взгляд старшей дочери покойного — Ольги Силантьевны:
Забыл, что ли, где находишься?..
Гости, покачивающиеся от питья и еды, подходя с сочувственными словами к Дарье, после поминок разбредались по домам. Дарья с Иваном оставались в опустевшей избе, но с ними тут же находились и сёстры — старшая Ольга и средняя Маруся. Пока убирали избу после гостей, Дарье пришлось сполна выслушать, что думала обо всём Ольга Силантьевна: и при Иване, и когда он выходил на крыльцо.
Ольга не одобряла выбор младшей сестры, даже не приехала на свадьбу. Она, будучи на тринадцать лет старше, видела в браке Дарьи и Ивана пустое баловство.
Погуляет он с тобой и бросит, вот увидишь,— говорила она с укором.— Мужем он тебе не может быть хорошим, что понимает этот мальчишка в нашей тяжёлой жизни? Тем более, что баб сейчас после войны намного больше, чем мужиков. Уйдёт к молоденькой — и ты останешься одна. Не ты первая и не ты последняя. Вот так!
Ольга тараторила без устали и вовсе не собиралась доказывать свои слова. Она строчила, словно из пулемёта, упрёки в адрес мужа сестры, всего его рода, вспомнила даже историю его матери Пелагеи и старшего её деверя. А потом перешла и на самый главный, очевидно, самый важный для неё и свежий пример.
Вот ты думаешь, что твой дяденька Мишка случайно сегодня с пьяных глаз поднялся со стаканом? Нет, неспроста. Они, Елины, и раньше отца не любили. Помню, была у них какая-то стычка. Приходил дед твоего, хромой хрыч, разбирался с батей нашим. Отец наш на них был обижен,— помню, говорил, что перепутали они сами своё поле, вспахали моё, ещё меня и обвиняли, зачем, мол, я столб вытащил из межи,— там, говорят, столб стоял, мало ли чего и где стояло, кому-то нужно было — вот и свалили столб, я лично ни к какому столбу не притрагивался. И не надо было по столбу запоминать своё поле-то. А они не верили отцу. Мы, говорят, узнали, Силантий, что это ты сделал, вспаши наше поле или дай свою лошадь, мы вспашем. Отец и лошадь не дал и сам не стал пахать. Сказал — я вас не просил трогать мою землю и не договаривался с вами, сами ошиблись, сами и исправляйте свою ошибочку. Так за эти слова нашего отца все Елины не любили. А ты вот взяла — да за ихнего шпанёнка и замуж вышла! Где твоя голова была? Бросят они тебя, Дашка, сама лучше бросай его первая, пока детки не пошли. Потом-то с елинскими то поросятами тебя никто замуж не возьмёт!..
Дарье слушать и не взорваться требовалось большое терпение. Она, отягощённая печалью по отцовской смерти, рассчитывала на какое-то понимание и поддержку со стороны сестёр. А тут вот уже и думать об этом не представлялось возможным. Поэтому в конце концов не выдержала и, глянув на улицу в окно, объявила:
— Ольга, давай собирайся. Вон твой муж уже и лошадь запряг. Собирайся, а то далеко вам чесать, не успеете дотемна. Я с моими делами тут сама управлюсь. И с любовью своей разберусь, не беспокойся.
В это время в избу через окно глянула, ища глазами Ольгу, и средняя сестра Маруся. Она помахала рукой, мол, пора, лошадь готова. Не прощаясь с сестрой, Ольга поднялась с лавки, продолжая бормотать под нос, отчитывая младшую Крюкову. Когда за старшей закрылась дверь, Дарья встала у окна и стала наблюдать, как сёстры с мужьями устраиваются на подводе. Минуту постояв так, вдруг вспомнив что-то, она быстро шагнула в другую половину дома и, собрав со столов немного съестных припасов, сложила их в чистое полотенце и выбежала во двор. Подвода с сёстрами и зятьями уже тронулась. Дарья окликнула их, и они остановились. Все, кроме Ольги, смотрели в её сторону. Когда она, добежав, протянула узелок, Маруся схватила почти на лету, поблагодарила, одновременно наказывая сестре посещать могилу отца. Дарья кивнула — стоит ли разговора, без того знаю, и долго махала рукой, пока подвода не спустилась с деревенской горы вниз, в долину маленькой речки...
Тысяча девятьсот двадцать седьмой год для Ивана и Дарьи Единых стал знаменательным. Конечно в их хозяйственном благополучии никаких изменений не виделось, жили, как все крестьяне, не как богатые, а как малоимущие, малоземельные. У них была лошадь, две коровы, одна из которых та самая Тереза, которую Дарья принесла в хозяйство как приданое. Имелось еще три овцы и небольшое поле. Да добавилось меньше десятины земли Силантия Крюкова, которую пока обрабатывал Иван. Об этой земле надо сказать особо, обратившись на несколько месяцев назад, ко времени похорон..
Когда сёстры Дарьи приехали из Ярославской губернии на сороковины по отцу, разговор пошёл об имуществе Силантия, что делать с ним, как поделить между сёстрами корову. По настоянию Маруси, Терезу сразу назначили Дарье, потому что ещё при жизни своей Силантий об этом открыто говорил соседке Митрофановне. А та и сообщила после похорон отца дочерям. Ольга сначала взбунтовалась, и всё время смотрела на среднюю сестру: как она — поддержит или поведёт себя по-другому. Не до конца высказав свою мысль, Маруся сразу остановила старшую сестру, сказав — не может быть, чтобы Митрофановна выдумала завещание отца, как говорит Ольга, по настоянию хитрой Пелагеи, всё равно надо его волю выполнить. Пришлось Ольге сомкнуть губы и рассерженными глазами смотреть по сторонам, успокаиваться А когда очередь дошла до остального имущества Силантия, а было у него ещё две овцы, изба, конечно, и земля, чуть больше полудесятины, Дарья тут сразу вышла из комнаты — как, мол, хотите, так и решайте. Посоветовались сёстры и решили предложить за отцовский дом Дарье оплатить им немного денег. А за землю отдавать в течение нескольких лет урожаем, за доли их, Ольги и Маруси. Овец же сёстры решили забить на мясо, чтобы отметить годовщину кончины отца.
Дарья отказалась выполнить предложение сестёр, по той простой причине, что у неё не было тех денег, которые они просили у неё. А что касается земли, сказала им, мол, тоже вы неправы. Нужна вам земля, нужен вам дом — вот и оставайтесь здесь. Живите и сажайте, и сейте, что заблагорассудится. Кто же будет вам давать денег за дом и за землю, если, говорят, скоро большевики отберут у крестьян и то, и другое, и будут создавать какие-то коммуны! А что касается дома, нам с Ваней, мол, он не нужен, продавайте, кому хотите.
Подумав и поразмыслив немного,— правда, Ольга постоянно дулась на младшую, старалась не слушать её слов, не вмешивалась в её рассуждения, не обращая никакого внимания ни на её присутствие, ни на её мнение,— согласились, что Ольге и Маруське следует выделить по овце. Годовщину отметить за счёт урожая, полученного с поля, а с домом и землёй повременить пока до лучших времён. Мало ли что случится впереди!..
3.
Проводив сестёр, облегчённо вздохнули. После их отъезда Иван и Дарья по ночам спали в отцовском доме Дарьи. А Пелагея оставалась в своей пятистенке. Однако с самого раннего утра сын и невестка весь день находились с Пелагеей. Дарьин дом хорошо подходил для ночёвки. Надо было, чтобы в деревне видели: крюковский дом не пустует, молодожёны ходят туда. К тому же и Дарьино приданое — корову — привязывали на старом месте, поскольку во дворе Елиных места для неё не нашлось...
В июле двадцать седьмого года Дарья родила своего первенца — девочку. Назвали её Еленой, в честь покойной матери Дарьи. Ребёнок родился крупным, и, как утверждали повитуха и старушки-соседки, явился сущей копией своей бабушки.
Иван был на седьмом небе. В душе он всё-таки желал мальчика. Даже был уверен, что будет мальчик. Но, когда ребёнок появился на свет живым и здоровым, своё мнение переменил. Тем более, что деревенские бабы, собравшиеся в доме, обсуждая рождение нового человечка, судачили: если первый ребёнок — девочка,— это даже к лучшему: будет кому помогать матери да и других детей нянчить."Ну, второй-то уж точно будет мальчик,— снисходительно думал Иван про себя.— Подрастёт, будет помогать мне по хозяйству. Уж везде его работать научу!". Он очень часто, входя в дом, если ребёнок спал, подходил к люльке на цыпочках, и, приоткрыв краешек шали, накинутой на люльку,— от мух и комаров,— долго смотрел, любовался девочкой, угадывая в ней то Дарьины, то свои черты. И если она во сне чмокала губами или хмурила почти невидимые бровки, он повторял её движения, тихо произнося при этом: "Ох, ох, кушать хотим! Ох, ох, на папочку сердимся!".
По вечерам же и ночам, когда девочка без конца плакала и не давала родителям спокойно спать, Иван недовольно переворачивался с одного бока на другой, и, если не получалось у Дарьи, вставал сам и старался успокоить дочку, расхаживал с нею на руках по избе. А если не помогало, значит, что-то тревожило ребёнка, Иван сердился на жену. Передавал ей ребёнка, приговаривая:
— Вот-вот, что значит не наша порода. Это у неё характер вырабатывается точно как у твоей сестры Ольги. Вечно рот раскрыт и языком мелет почём зря. Мальчик бы так не орал. Ты, Даруня, в следующий раз обязательно постарайся мальчика в капусте найти.
Но через год Дарья Силантьевна снова родила девочку. Назвали её Надеждой. При Ж6Н6 Иван не высказывал своего недовольства, но разочарование в душе всё равно сидело. "Да что же это такое, всё себе помощниц рожает, а обо мне совсем не думает, что ли?— рассуждал сам с собой Иван.— Неужели у Елиных только девчонки хорошо получаются ? Ну вот у Крюковых всё девчонки. У всех моих дядей девчонки. Но почему у деда моего сразу четверо сыновей? Значит, может быть у Елиных и по- другому, по серьёзному?"
Второй девочке он дал имя сам. Может быть, приходила в его голову надежда на хорошую будущую жизнь?
4.
Происходили в это время в деревне большие события. Организовали здесь колхоз имени Свердлова. Кто такой Свердлов, никто в окрестности толком сказать не мог, разве только, что был помощником Ленина и раньше его умер, но раз предложили александровские уездные власти, отказываться было не с руки, колхоз назвали. Так Иван записался одним из первых. Правда, пришлось отдать в колхоз всю живность — и лошадь, и коров всех подчистую, а следом и всё в придачу: телегу, хомут, седло, всю сбрую. Одна лишь радость, что самого назначили в новом колхозе пастухом, и поэтому он всё время мог видеть своих коров, свою лошадь. Кто знает, может быть, в колхозе-то девчонки вырастут и сытую жизнь и своё счастье найдут?
Вроде на первое время надежды Ивана на колхоз оправдывались.
В колхозе работали сообща, весело, и без хлеба вроде бы не оставались. К тому же малютка Наденька помогла отцу получить отсрочку от призыва в Красную Армию. Отца двух маленьких детей не взяли, наверно, думали — надо их, двоих, выкормить, вырастить, чем это не армия? Так, наверно, полагали в государственном начальстве, и таких парней не забирали.
Однако вскоре стало работать в колхозе тяжело. Страна взяла курс на всеобщую коллективизацию. Полным ходом, семимильными шагами шла индустриализация, строилось много фабрик, заводов, электростанций, появились на полях новые железные кони, которые сами вспахивали поля, сеяли, а позже и убирали даже. Но их пока ещё не хватало. Поэтому, чтобы двигалась вперёд страна, требовались деньги, деньги и ещё раз деньги. Может быть, поэтому и из колхозов забирали весь урожай, иной раз не оставляя даже на семена. А на семена,— говорили начальники,— забирайте у тех, у кого земли побольше и кто в колхоз записаться не пожелал. Не записался,— значит буржуй деревенский и кулак, а значит и враг ваш, бедных крестьян и пролетариев. Поэтому нет греха, если силой отберёте у него из амбаров то, что имеет,— из хлева — живность, со двора — инвентарь.
И начались в небольшой деревне события, которые никогда там прежде не происходили, и о которых люди даже подумать не могли, что они могут произойти в их всегда спокойной деревушке. Всех, кто не пожелал вступать в колхоз, объявили кулаками и стали уничтожать, хотя они никого не убили, не зарезали, не ограбили на большой дороге. Забирали всё, что они своим тяжёлым трудом нажили: и живность, и дом, и домашний скарб, даже одежду, в том числе старую и рваную, и со всей семьёй отправляли этакого кулака далеко от родных мест на восток, в Сибирь.
Вот и разделилась небольшая деревня на два лагеря — на кулаков и членов колхоза. И оба эти лагеря вели между собой настоящую войну, только что не на открытом поле шли друг на друга две армии, только что не палили из пушек и не пускали друг против друга конницы.
Здесь шла война по-другому, более изощрённо, ещё гнуснее, ещё безжалостнее и несправедливее, чем настоящая открытая война между двумя воюющими сторонами. Если честно признаться, богатой в деревне Наумово была только одна семья — Никиты Шишкина, из здешних крестьян. Дед Никиты, из здешних крестьян, ещё тридцать лет тому назад выбился в люди, выкупил у разорившегося здешнего помещика часть земельных угодий, в том числе пашенные поля, покосные луга и лесные дачи вблизи деревни Наумово. Кое-какие постройки у него находились и в городе Александрове. Кое-кто из деревенских иногда мог наняться у Никиты и работать на сезонных работах в полевом хозяйстве, на покосе или в лесу. Многим он давал хоть небольшой, но заработок. Однако в восемнадцатом году, когда организовывали комбеды, Никита вместе с его семьёй, жившей в городе, куда- то пропал. Прошло несколько слухов. Одни говорили, что Никиту расстреляли ночью в городской бане у реки, где в то время пустили в расход несколько помещиков. Слух прошёл от работниц, мывших там полы и не удержавших язык за зубами. По другим слухам, уже менее вероятным, Никита с семьёй дёрнул за границу или был сослан в Сибирь.
Ну, с Никитой в этой большевистской кутерьме понятно. Всех эксплуататоров ликвидировали, это ясно. А что тогда сказать о семерых наумовских мужиках, нормальных русских мужиках, которые никогда не нанимали батраков, а вместе со своими семьями от зари до зари трудились на поле, на своих скотных дворах и пастбищах, которые даже в лес на вырубку леса ходили вместе с малыми детьми, уже умеющими держать в руках и тянуть на себя пилу? Вот то-то и оно! В число раскулаченных попал и дядя нашего Ивана, Михаил, который прежде не считался в деревне богатым. Даже, было, письмо Ленину подписал вместе со многими бедняками по совету красноармейца и коммуниста Алексея Бутурина. Алексей же теперь стал председателем нового колхоза имени Свердлова. У Михаила в хозяйстве насчитывалось четыре коровы, три лошади, двадцать хвостов овец. Двор свой он обнёс высоким дощатым забором, за которым под навесом стояли и телега, и выездная двуколка и железный плуг, и бороны. Кроме того, земли у Михаила Елина вместе с покосами считалось пять десятин. Откуда оказалось столько? Старший брат после переезда в город Кольчуги- но продал младшему почти за бесценок свой надел, ещё чуть больше десятины принадлежали зятьям Михаила, которые жили в большом доме Ел иных, где родился Ванька. Правда, когда он родился, дом не был такой большой, но когда дочери повзрослели, стали невестами и вышли замуж, семья стала количеством побольше. Тогда Михаил добавил к существующему строению ещё столько же, поставил просторный хлев для скота, новую баню, да и навесами двор обеспечил. Так что вот это богатство, своими руками устроенное, приходилось на шестеро работников, членов семейства.
Михаил был скуп, лишний раз обедать за стол не садился и даже на своих детей приглядывал, чтобы лишний кусок не проглотили. Он и вразумлял своих домочадцев: "Лишнего не ешь, потому что достаток приходит после тяжёлого и старательного труда, и не расходуй зря добро, коли его собрал". Вот таким рачительным крестьянином был Михаил Елин, мало ел, много работал, потому и нажил кое-какое добро, из-за которого новая власть и зачислила его в кулаки-мироеды.
5.
И вот как получилось. Если бы Михаил послушался племянника, работавшего уже в новом колхозе пастухом, и вступил бы в колхоз, отдав, конечно, при этом всю свою живность, то семья и сам остались бы жить в Наумове, быть может, и должность какую потом в колхозе получил. Но дядя не послушался. Это было выше его сил — отдавать нажитое. И в тридцатом году всей семьёй, почти босые и голодные, Елины отправились в холодные суровые края. Туда они загремели вместе с шестью семьями, такими же, как и Михаил, трудолюбивыми и старательными крестьянами, которые мечтали иметь большой просторный дом с аккуратным крепким забором, а не с изгородью из осиновых прутьев, большой чистый двор, навес, под которым можно прятать от дождя и снега нехитрый крестьянский инвентарь. Эти мужики трудились, не покладая рук и сызмальства приучали своих детей к серьёзной работе. В меру пили самогон, но оставались трезвыми. И от души радовались жизни, когда заходили в свой двор, полный упитанного крупного и мелкого скота.
Как-то предколхоза и председатель сельсовета со своими помощниками пришли раскулачивать одного из земляков — Егора Рассохина. У того пятеро детей, да жили с ним в доме свои родители и родители жены. Егор был крупный здоровый мужик, говорили, что как-то раз двух волков задушил в лесу. И вот, когда подошла к деревянным воротам компания мужиков, на лай собаки хозяин вышел с ружьём — сразу догадался, о чём пойдёт речь.
Лексей!— крикнул он непрошенным гостям,— только сделаете к дому шаг, пристрелю. А потом уж — будь что будет!
За спиной хозяина дома уже стояли вышедшие на шум дети, самому старшему было пятнадцать лет.
Не дури, Егорка, отдай пока три коровы, и мы уйдём,— ухмыляясь, произнёс Бутурин, а сам, опасливо глядя на ружьё, осторожно сделал шаг вперёд.
Раздался выстрел, правда, в воздух. Дети, сгрудившись вокруг отца, заплакали и умоляли его не стрелять. Вышли и родители, но не решались приблизиться к сыну и зятю, зная, что нрав у него крутой.
И что-то случилось тут с Бутуриным._Ведь с Егором они друзья детства. Может быть, пожалел детей, что уцепились за отца и тащили его в дом, то ли вспомнил, как Егорова мать в детстве кормила его только что снятым с пчельника мёдом. Но команда Бутурина отступила и вернулась восвояси.
И всё же это было ещё не всё.
В ту же ночь загорелся наспех сколоченный деревянный коровник на пятьдесят голов, куда поместили всех собранных в колхоз коров. Их удалось, в основном, спасти, но две из них пали от пожара. Новая власть не стала выяснять причины пожара, а запылал-то коровник по неосторожности с огнём члена колхоза сторожа Дмитрия, пьяницы и лентяя, а значит, бедняка. С вечера загрузился сторож самогоном и, закрутив из старой газеты самокрутку, завалился отдохнуть в коровьи ясли. От этой самокрутки и понесло огнём сухое сено. Едва не задохнувшись дымом, сторож сразу протрезвел и, сняв телогрейку, пробовал затушить. Но где уж там,— поздно. Он быстро растворил двое ворот. А ветер только с большей силой подхватил пламя. И пошло полыхать. Прибежавшие люди с трудом успели вывести почти всех коров, а сам скоро дельный коровник сгорел почти дотла.
Из Александрова приехала на лошадях милиция, Дмитрия первым делом спросили:
— Не видел никого ночью вокруг коровника?
Сторож заранее понял, чем грозит дознание. И, зная, что произошло днём во дворе Рассохиных, сдвинув на глаза поношенную зелёную будённовку с красной звездой, почесал в затылке и сообщил:
Да, часа за два до того видел я, как какой-то здоровый мужик прошёл вон у того оврага. Не узнал, хоть луна светила, но не разглядел.
Мужик, говоришь?— посмотрел ему в глаза Алексей Бутурин.— И здоровый, говоришь? А молодой или старый?
Вот не рассмотрел,— отвечал сторож, а сам не поднимал глаз и глядел в землю,— но показалось мне, вот твоих годков, Алексей Филимоныч, Ну, думаю, к Дичковскому озеру идёт ночью рыбу вершей ловить. Ан, оказывается, вот зачем шёл...
Что-то сказал Бутурин на ухо милиционерам, они повернулись к деревне и прямёхонько направились к дому Рассохиных. Увели Егора в Александров, и больше его в деревне никто не видел и о нём больше никто не слышал...
Через два дня четырёх коров и двух лошадей забрали в общий двор, оставили одну корову семье из десяти человек, где четыре престарелых человека, пятеро детей, да одна трудоспособная — их мать, Егорова Нина Карповна. Это восьмая семья в деревне, которую зачислили во враги Советской власти. Ещё четыре семьи зачислили в зажиточные крестьяне, хорошенько почистив их амбары и подполья.
Вот так и вышло, что вся деревня Наумово в тридцать третьем году полностью перешла в колхоз. Занимались льноводством, сеяли рожь, пшеницу, картофель, на малых площадях ячмень, достаточно сажали картофеля, свёклы на корм скоту. Прочими овощами занимались в колхозе в мизерных количествах, только для своих нужд. Зато на приусадебных участках наумовцы получали обильные урожаи капусты, огурцов, помидоров. В то время дожди почему-то шли, словно по расписанию, наумовцев не обижали, потому-то у крестьян кадки с солёными огурцами и помидорами стояли в подпольях и не выводились до весны, ими даже нередко подкармливали скот. А вот в колхозе дела шли худо. Кроме льна, ничего на полях как следует не росло. На трудодни получалось "По сто—двести граммов зерновых, а этого на жизнь не хватало. Так что жить колхозникам приходилось, полагаясь на свой участок возле дома да на корову и овец, которых, вместо обобществлённых, всё-таки пришлось снова на дворе завести. Однако и тут крестьянина так обкладывали налогами, что впору было завыть. Вторую корову заводить не смей, больше половины удоев отдавай государству. Вот и жди крестьянин, лучших перемен, пока страна поднимется, пока построит могучую промышленность. И вот только тогда жизнь станет слаще малины...


Глава 7
БОРЬКИНО ДЕТСТВО
И
1.
 ван Елин пастухом в колхозе стал заметным. Дарья устроилась в колхоз дояркой, мать Пелагея занималась детьми. Так что семья не оставалась голодной, но на что-нибудь другое средств не хватало, только бы свести концы с концами. В тридцать четвёртом году у Дарьи и Ивана родилась третья девочка. Нарекли её именем бабушки Пелагеи.
А ещё через два года пополнилась семья четвёртым чадом, на сей раз наконец-то мальчиком. По такому случаю Иван не пожалел самогону для всех работников животноводческой фермы, ну и сам как следует угостился, да так, что впервые за всю жизнь — до бесчувствия.
Ну вот, наконец-то Дарья и о муже позаботилась, помощника ему уготовила, да и фамилию Елиных надо как- никак продолжать. Разволновался Иван, даже растерялся поначалу,— какое имя дать новоиспечённому мужику. Всё-таки получил мальчишка имя — Борис. Дело в том, что бабушка настояла: "Брат был у меня, Борисом звали, в русско-японскую войну погиб. Унтер-офицером служил и очень ласковые письма домой писал. Давай назовём маленького его именем". И так жалобно просила Пелагея сына и невестку, что они сдались. Хотя Ивану очень хотелось назвать сынишку Петром, в честь своего пропавшего отца, а у Дарьи на уме лежало имя Силантия, в честь другого деда. Ну ладно, коли так, может быть, ещё другого сына Бог пошлёт.
Мальчик, между прочим, родился слабым, крохотным, с малюсеньким личиком, да и всё остальное не поймёшь что, кожа да кости. Болезненный какой-то.
Не выживет,— сразу отрезала деревенская повитуха. Фельдшерица из Александрова наведывалась в деревню раза два в месяц. Но бабы обращались к местной помощнице при родах.
Однако Пелагея, бабушка дитяти, заявила:
Ты, Ваня, не беспокойся. Не верь всякой старушке. Ты у меня тоже в кулак родился, а вот какой вымахал!
Ладно,— сказал Иван, глядя на малыша, присохшего к обнажённой груди Дарьи,— ну, Борис, тогда борись! Мужик всё-таки! Не хуже других!
Крохотный Бориска рос медленно и мучительно, часто болел, сутками плакал. Вся семья по очереди, включая старшую сестричку, носила его на руках, качала, напевала знаменитые "Баюшки-баю", чтобы ребёнок хотя бы на минуту успокоился, вышел из своего постоянного возбуждённого состояния. Привозил Иван и фельдшерицу, и врача из города. Осматривали они дитя, ощупывали то тут, то там. Рекомендовали кормить в одно и то же время, купать в прохладной воде, давали свои советы и уходили. А маленький Бориска, проводив тётю и дядю, снова принимался за своё. Голосил на весь дом и, если дверь оставалась открытой, то на всю деревню. Соседки, услыхав голос ребёнка, поглядывая друг на друга, говорили:
Горластый парень у Дарьи. И петуха не надо.
Да больной же он. Где это видано, чтобы ребёнок так по-дурному, столько времени кричал?
Да, видно, на этом свете не жилец...
Однако через шесть месяцев маленький Борька пошёл на поправку, перестал вдруг плакать часами. Кушать стал — только подавай. Бывало, от души выспавшись после очередного кормления, просыпается с лёгким привизгом и — ручонками к материной груди. И Дарья — только успевай расстёгивать пуговицы, а Борька уже ручонками вцепился и, захлопнув глаза, прилип к соску.
2.
За считанные недели и месяцы Борька набрал упругое тельце, широкие румяные щёки прямо хотелось ущипнуть, а редкие рыжие волосы на головке послушно ложились в ту сторону, куда любили их укладывать с гребешком старшие сестрички. Превратившийся в этакого откормленного бутуза, Борька в девять месяцев от роду стал ходить, а ещё через несколько месяцев стал выговаривать первые слова. В год с небольшим, когда кто-то из соседей спрашивал, как зовут его маму и папу, он, не задумываясь, отвечал: "Сетыле, пять". "А кого — четыре?",— улыбались старшие. "Нет, сетыле, пять",— снова отвечал Борька и отворачивался от назойливого дяди или тёти.
      Так и пошло по деревне для Борьки прозвище — "Четыре—пять". Выходят вот Дарья с Борькой на улицу в солнечный ясный день прогуляться. Идущая навстречу женщина поздоровается с Дарьей, а сама норовит ущипнуть Борьку за щёчку и при этом приговаривает: "Ну что, четыре—пять, сосём мамкину титю?". В дальнейшем такие фразы соседей стали приобретать для Борьки особое значение. Дело в том, что по прошествии месяцев мать не могла его отучить от груди. Как-то потребовалось отцу и бабушке остаться в своём доме, а Дарье с дочками следовало пожить несколько дней в своём. Надеялись, что Борька, не видя мать, за это время отучится просить грудь. Но куда там! Прошло только полдня, как Борька поднял в доме такой вой, что в ближайших избах переполошились: не режут ли кого у Елиных? Давали ему коровье и козье молоко — отворачивался. Пришлось и дальше, почитай, до трёх лет кормить мальчишку грудью. Видно, поэтому Борька рос упитанным, не по годам рослым мальчишкой. И стыдили его отец и сёстры: "Бугай такой, к маме за титькой!". А ему "хоть бы что,— захочет молока — тащит мамку за занавеску и требует кофту расстегнуть. Отучился только, когда Дарье пришлось по болезни отправиться на восемь дней в городскую больницу. Возвратилась — Борька сидит за столом и ложкой щи наворачивает...
Иван радовался, глядя на Борьку: "Видно, ростом и силой пошёл сын в меня". Да, только вот что-то больно стеснительным рос Борька, боится и прячется, увидев чужого человека.
Это в дедушку Силантия,— говорила Дарья,— царство ему небесное. Он ведь какой был у нас: не очень любил разговаривать среди народа. Всегда стоял в сторонке и слушал, не вмешивался ни в какие споры.
Ну, в нашем роду тоже особо крикливых-то не было. Вот поговорить — да,— о том, о сём, обо всём, что в государстве делается, что в деревне нашей творится. Про это у нас в доме завсегда говорили. Но вот таких боязливых вроде не было...
3.
От кого бы ни получил в наследство Борька свою стеснительность, но характером он всё-таки рос своеобразным, незнакомых людей стеснялся, краснел, отворачивал голову, опускал глаза в землю. Но вот дома со своими сёстрами вёл себя нахально. Он быстро понял, что в семье на особом положении. Стоило одной из сестер притронуться к его надутым, как мяч, щекам, как Борька, вытаращив глаза, садился на корточки и издавал такой визг, что отец или мать, зайдя домой, давали шлепков дочери-виновнице, якобы обидевшей малыша. Поэтому и сестры после наказания сначала старались к нему не подходить, а потом и делали ему что-нибудь назло. Но без сестёр Борька скучал, играть ему больше не с кем. Вот он и подходил к девочкам — и то дёрнет за косички, то утащит куклу — и бежать. Прятался под столом, под кроватью или за печкой. Приходилось сёстрам лезть за ним в тёмный угол и отдирать куклу от него, что опять же заканчивалось визгом и воем...
Так росли дети Ивана Петровича и Дарьи Силантьев- ны Елиных. Жила семья, хотя и не с большим достатком, но все были живы и здоровы, в доме звенели звонкие детские голоса. А с ними у Ивана и Дарьи соединялся весь смысл жизни.
Старшие девочки учились хорошо, после четвёртого класса ходили в школу далеко, в город. Учителя постоянно сестёр хвалили. Надюшка шла круглой отличницей. Её даже снимали на фотокарточку, и на стенде "Наши отличники" красовался её портрет с испуганными глазками. У Ленки проявился красивый почерк, от которого приходила в восторг учительница русского языка, поэтому Ленку то и дело забирали в военный комиссариат, где она заполняла важные документы. Проявились у девочки и литературные склонности - уже несколько раз в районной газете "Голос труда" печатали её стихи...
В стране происходили большие изменения к лучшему. В колхозе появились новый трактор, грузовая машина. На трудодни стали получать побольше, иногда выходило и деньгами. Построили в колхозе новую ферму, где работали Дарья и Иван, скота тоже прибыло, так что вся семья, несмотря на сдачу молока государству, чего уж там, не страдала и не оставалась без молока.
Жизнь проходила в тяжёлом, но всегда привычном и понятном труде, освещённом для супругов семейными радостями. Чего ещё нужно было крестьянину? В июне старшая дочь Лена блестяще сдала выпускные экзамены и закончила седьмой класс. Вместе с Дарьей и младшими в радостных хлопотах сочинила красивое ситцевое платье — "солнышком" — на выпускной вечер. И на вечере она в этом платье сияла, радуя и преподавателей и соучеников. А наметила поступать в Александровский педагогический техникум.
Надя перешла в седьмой класс и всё время помогала матери на ферме. А после работы — на грядках в своём огороде, взяв под особое покровительство помидоры и огурцы. Младшая, Поля-Пелагея, старательно помогала по дому — подметала и мыла полы. А между делами готовила портфель, тетрадки и букварь — мечтала и в снах видела, как она пойдёт первого сентября в первый класс Наумовской начальной школы.
Вот и Борьке исполнилось пять лет...
Всё это трудовое счастье и мирные хлопоты враз рухнули в июне тысяча девятьсот сорок первого года.
4.
О начале войны сначала узнали мужики, которые двадцать второго июня оказались в городе. Приехали мрачные, и после обеда уже по деревне разнеслось, что заберут всех мужиков на войну. Уже в этот вечер бабы в деревне голосили. Они заранее, больше, чем бодрящиеся мужики, почуяли настоящую, а не игрушечную, беду.
Уже на второй день после выступления Молотова по радио четверо мужиков и парней в деревне, получив призывные повестки, собрали вещевые мешки и пешком, сопровождаемые бабами и детьми, направились в Александров, в военкомат. Городской вокзал наполнился шумным народом.
Сначала среди деревенских мужчин ощущалось спокойное настроение: войну скоро закончим, дай вот срок, разобьём фашиста и вернёмся домой. Когда узнали, что Красная Армия отступает, в разговорах и беседах появилась мужицкая злость: мы эту гадину раздавим, ишь чего, сволочь фашистская, задумала — до Москвы дойти!..
И уже, один перед другим, ожидали повестки, готовились, завершали дела, спешили сено косить, управляться с огородами, чтобы не оставить баб и детей до осени, до победы, без урожая. И повестки приходили каждый день. И каждый день раздавалась по всей деревне гармонь Толяна-гармониста,— уже женатого мужика с двумя детьми. До тех пор играла гармонь, пока Толяну самому не пришла повестка.
Первого июля провожали Ивана Елина. В этот день, кроме него, ещё трое из Наумова уходили на войну. Запрягли лошадь, а Польку и Борьку оставили с бабкой Пелагеей, которая рыдала неотрывно и, прощаясь, повисла на шее Ивана.
Из военкомата Иван шёл в строю, то и дело забрасывая вещевой мешок за правое плечо. Мужиков и парней было много — человек двести. И всё Иван оглядывался, — Дарья с Леной и Надей ехали позади строя на телеге, а их лошадь почему-то то и дело спотыкалась на булыжной мостовой.
На железнодорожном вокзале негде было яблоку упасть. Здесь над бушующей толпой то и дело раздавались громкие команды сопровождающих командиров, женские вскрики и детский плач — всё вместе. И весь этот шум и гам перемешивался с паровозными гудками и с грохотным стуком и лязгом проходящих мимо поездов.
Дарья, бросив поводья и соскочив с телеги, ринулась с девочками в самую гущу и успела-таки схватить Ивана за плечи и последний раз поцеловать. Потом мужики поднялись по одному в товарный вагон, поданный из Карабановского тупика, и вскоре за ними только курился голубой дым, уходящий вдаль, к Москве...
На обратном пути лошадь еле-еле понуро тащилась в гору, и Дарье не хотелось её торопить. Всё, связанное с Иваном, от первого свидания в роще до последнего поцелуя на вокзале, вдруг поднялось в её памяти, застлало густым дымом глаза, и она, сидя на телеге, перед самой деревней, вдруг тяжело охнув, повалилась на спину и потеряла сознание. Очнулась оттого, что девочки, не останавливая лошадь, с громким плачем встряхивали её, пытаясь привести в чувство.
— Мама! Маманька!..
Опомнилась уже на крыльце дома, где с нетерпением ждали их возвращения свекровь и Полька с Борькой.
5.
С уходом Ивана на фронт жизнь в семье и во всей деревне с каждым днём тяжелела. Уехавших мужиков надо было заменять. Рабочих рук не хватало. Многое в деревне легло на плечи женщин и детей, пригодились и почтенного возраста старики.
Через две недели после проводов Ивана Дарья и две старших дочери Лена и Надя поступили работать на Карабановский текстильный комбинат — предприятие переключилось на военную продукцию. В деревню приходили редко, и то на несколько часов, как получалось. Дома остались на хозяйственных работах сама Пелагея и дети — восьмилетняя Полька да младший, Борька. К тому же Пелагея умудрялась работать и на колхозной ферме, и, если попросят, на полевых работах. И трудилась, проклиная вместе со всеми подлюгу Гитлера, от зари до зари.
Деревня получала очень скудно на трудодни, еле-еле хватало на еду, но никто не жаловался, деревня не вешала нос. Единой душой стремились приблизить Победу. А она, Победа, вот-вот должна была придти, и вот-вот, как все считали, мужья, сыновья и братья должны были возвратиться, разбив где-нибудь под Смоленском наглых захватчиков-фашистов. Помнилось всем, как быстро получилось на Хасане.
Но проходили дни, недели, миновали месяцы, а война приближалась к Наумову. А вскоре зловещие слухи поползли о том, что сдали Москву, что немцы подходят к Дмитрову. Сначала она пришла в деревню военными повестками, теперь с женскими рыданиями прошлась по Наумову похоронными листками, и сразу, в одночасье, стало понятно, какое это всенародное горе — война. Потому-то Дарья и дети её, поравнявшись на улице с почтальоном Давыдовной, шарахались от неё, боясь, что она потянется за чем-то в свою сумку из чёрного дерматина. Приходя домой, Дарья сразу вопросительно смотрела на свекровь — не пришло ли что-нибудь с фронта. И приходило, и для семьи на время являлась радость.
Иван был на войне жив и здоров, и писал хорошие добрые письма. В каждом письме утверждал, что до окончательного разгрома фашистов остаётся недолго. Служил он в Сорок девятой стрелковой дивизии, где рядом с ним находилось много народу из Александрова, из окрестных городов и деревень. И когда кто-нибудь писал домой письма, то о своих земляках старались что-нибудь да сообщить. Так что Дарья даже и без писем мужа примерно знала о многих земляках. А главное — это то, что муж жив.
    Иван Един не только всячески оберегал собственную жизнь на войне, не лез без нужды в пекло, не поднимал лишний раз голову из окопов при обстреле. Но он оказался храбрым солдатом, воевал во взводе разведчиков и всегда ходил по передовым позициям. На его счету было три взятых в плен немца- "языка" и с десяток подорванных грузовиков с живой силой врага. Так-то вот воюют на фронте Елины! Правда, обо всём в письмах с фронта не напишешь, но между строк понимала Дарья много и из писем Ивана, и из писем его земляков. А вообще-то Иван, зная о чём писать можно, а о чём нельзя, больше всё же писал о том, как скучает по дбму и детям, как снится ему свой двор и вся деревня, просил сняться всей семьёй на фотокарточку и прислать, а также требовал, чтобы Дарья в каждый дом зашла и передала привет от мужа своего, который защищает Родину от фашистских захватчиков. Просил Иван, чтобы и Дарья, и мать, и ребятишки берегли своё здоровье и дожидались его с войны.
6.
В сорок третьем году Борька пошёл в первый класс Наумовской начальной школы. Научившись писать, он стал, сначала при письмах матери, а потом и самостоятельно, посылать отцу письма на фронт. Бумаги не хватало, мать писала на кусочках и обрывках, которые находила в доме от старых тетрадей, а то и от довоенных газет, маленький кусочек находился и для Борьки. Просил Борька папку как можно скорее разбить фашистов и немедленно приезжать домой. О том, где работают мать и сёстры, сообщать не полагалось, это был военный секрет (а они в Карабанове шили солдатское обмундирование), а вот о своих делах Борька понемногу рассказывал. О том, как за коровой ухаживает, как навоз убирает и выносит на задворки и в огород. О том, что с Пелагеюшкой уже не дерутся, а дружат, и что она помогает уроки ему делать. О том, что арифметику страсть как не любит, хотя считать и научился. О том, что умерла почтальонша Давыдовна, а вместо неё приносит почту Митрофановна, хотя она тоже очень старая и тоже может умереть. О том, что погиб на фронте то один, то другой отец его деревенских товарищей.
Иван бережно хранил письма жены, каракули и писульки сына, перевязанные шнурком, в своём вещевом мешке и, когда выдавалась минута, читал их ближайшим товарищам. Солдаты с улыбками слушали исповеди Борьки и хвалили его: мол, у тебя, Иван, растёт настоящий помощник.
Всё-таки учиться Борька не любил, наверно, в этом весь пошёл в отца. Ещё в начальных классах вёл себя развязно, много дурачился, доказывал своё нередко и кулаком. Как только начинал спорить с одноклассниками по какому-то поводу, сразу же петушился и лез в драку, после чего оба драчуна возвращались домой с синяками под глазом. Особенно с ним трудно было играть в войну, а это, если выпадало свободное время, была как раз самая главная игра у всех деревенских ребят. Обязательно он должен был играть красного командира, и уж совсем не рядового солдата, тем более никогда не соглашался быть немцем. Конечно, в немцы выбирали самых маленьких, которые возразить не могли. По комплекции первоклассник Борька вышел рослым, толще всех, его ребята признавали верховодом и слушались его, да и девочки его поддерживали. Так что он, когда ему надо, брал своим гонором. Если было не по нему, он поворачивался и уходил из игры. За ним гуртом тянулись и его сторонники. Видя, что игры не будет из-за паршивого характера Борьки, или Ёлки, как его звали в школе, ребята вынужденно соглашались на его условия. И когда он становился главным командиром, игра шла на полную катушку, пока все вдоволь не наиграются.
Ну а в доме Борька стал настоящим хозяином. Всё почти, что связано с печкой и дровами, легло на него: он помогал привезти сушняк и хворост из лесу, сам пилил и колол дрова. И воду с колодца приносил сам, сколько бы ни нуждалась в воде семья. И за коровой ухаживал, кормил и поил, только доить бабушке доверял... Иван Елин словно в сорочке родился — всю войну прошёл почти невредимым. Только в Австрии, на последнем году войны полоснула его пуля наискось в левую руку. Отлежался в медсанбате. И, как только рука стала сгибаться, снова догнал свою часть и продолжал воевать. Там, в Австрии, и закончил войну.
Только что отцвела сирень, весна заметным жаром переходила в лето. В один из июньских дней по тропинке из города Александрова в горку к деревне Наумово шагал рослый усатый солдат в гимнастёрке и красноармейских сапогах. Пилотка по жаре была заткнута за кожаный ремень, раскатанная шинель лежала на левой руке, а вещевой мешок туго топырился за спиной. Сердце у Ивана Петровича Елина, возвращавшегося с войны, скакало так, что он время от времени останавливался и прижимал его рукой. Когда шёл по деревне, вся мальчишечья и девчоночья мелочь повыскакивала с крылец и пронзительно кричала:
— Борька, Полька! К вам красноармеец идёт!
По случайности в этот день выпало воскресенье, и все Елины находились у себя в огороде. Криков детских они сначала не слышали. А когда Дарья, оторвавшись от грядки, выпрямилась, посмотрела на улицу и увидела красноармейца у самого плетня, она, дико вскрикнув, качнулась и рухнула рядом на грядку. И уже через несколько секунд Иван, сбросив с себя и вещевой мешок, и шинель, подхватил её на руки и понёс на крыльцо, осыпая поцелуями. И тут к нему подбежали все — и Борька, и Полька, и Надя, и приехавшая из Московского педагогического института студентка Лена, и старая мать Пелагея. Все повисли на нём, обнимали и целовали, кто сына, а кто отца.
Вот и радость в дом Елиных пришла, вот и война закончилась. Вот уже и не надо по весне собирать на полях гнилую картошку — остаток осеннего урожая, чтобы прокормиться и не помереть с голоду.
Теперь семье Единых можно было привести себя в порядок. Надюша, окончив среднюю школу, отправилась работать на Карабановскую фабрику, ту самую, на которой работала вместе с сестрой и матерью во время войны. Её собирались послать учиться на мастера веретённого цеха. Елена, два года назад поступившая в Московский педагогический, готовилась к очередным институтским экзаменам. Полька с Борькой на летних каникулах с большой охотой помогали матери, бабушке и теперь отцу во всём, что касалось домашних работ. Семью во время войны, как и многих в деревне, спасал огород. Он, кормилец, в ответ на затраченные труды, подавал осенью и огурцы, и лук, и помидоры, и репу, и даже мак и горох на лакомство ребятишкам. Да вдобавок кормились из лесу: ягоды, грибы и орехи помогали пережить фронтовую зиму.
8.
Несмотря на завершение войны, советский народ находился в тяжёлых условиях. Последствия войны требовали для своего искоренения ещё не меньше десятилетия. Но это десятилетие стремились сократить до пределов четырёх— пяти лет. В деревне Наумово, казалось, ничего не произошло. Та же посреди деревни поднималась зелёная травка, на которой ползало, кувыркалось и каталось множество поколений наумовских крестьянских детей. Также тихо шептал листвой могучий двухсотлетний дуб, стоящий рядом с деревянной начальной школой.
Возвратились кое-какие мужики в деревню, но многие остались где-то на западе, на Смоленщине, в Белоруссии и на Украине, да и в чужих землях залегли в братских могилах. Сократилось в деревне количество мужиков, но
подросли ребята, не захваченные фронтом. Подрастала надежда вдов, не дождавшихся мужей с войны.
А жить народу было трудно. В побеждённую Германию уходили эшелоны хлеба, а в целых областях страны народ голодал. И всё равно славили великого Сталина. Радио в Наумове провели — из тарелки, висящей в простенке между окнами избы, слышались известия. И имя Сталина звенело каждый день. Разве можно было не любить Сталина, разве можно было обижаться на него, даже если за половиной буханки хлеба нужно было идти в Александров и стоять там с карточками в очередях? Ну как же, война ведь жестокая прошла. Слава Богу, победили, так чего ж обижаться-то?
Но вот уже и Сталин умер, плакали все в деревне, ждали огромных перемен. Все сразу заговорили о политике. Перечисляли всех руководителей партии и правительства. Каждое слово по радио и в газетах ловили слёту. Траурная музыка из Колонного зала Дома Союзов все дни слышалась по радио, никто не смел выдёргивать шнур из розетки..
А Борька взрослел, жадно вслушивался во все политические новости и известия, прилипал к радиотарелке. Ловил районную газетку "Голос труда" и читал из чужих рук. Заставил отца выписать владимирскую областную газету "Призыв". Хоть и скучное было чтение, а всё-таки читал: кто там начальник, кто его сменил, кого там выбрали в Московское руководство.
9.
В старших классах Борис стал учиться заметно хуже. Если в младших классах он всё-таки как-никак стремился делать уроки, то теперь, отправляясь в Александров, в школу, он захватывал с собой только одну тетрадь, а книг не носил вовсе. Так все предметы и записывал в одной тетрадочке, которую дома и не открывал. На уроках, правда, учителям отвечал, преимущественно на тройку.
Но примерно с девятого класса Борька вдруг заинтересовался историей. На уроках истории Борька с открытым ртом слушал учительницу Ольгу Петровну, которая рассказывала учебный материал как никто из преподавателей. После её рассказов школьники заметно гордились своей страной — СССР, хотя и жили впроголодь, с их уст не сходили имена революционеров, Сталина, Ленина, Будённого, Ворошилова, Чапаева, Щорса и Пархоменко. С уважением школьники называли имена вещего князя Олега, Александра Невского, царя Петра Первого, полководцев Суворова и Кутузова, адмирала Нахимова, которые укрепляли, строили и защищали великую Русь, умножали её славу и авторитет в мире. И столько беспокойств добавил учительнице интерес Елина к истории! Теперь ей только и приходилось искать дополнительную литературу, чтобы ответить на его многочисленные вопросы: зачем, кто виноват, почему это случилось? На все эти вопросы ученик получал пространные ответы. О каждом великом человеке Ольга Петровна повествовала и сама с увлечением. Вот это Борьке нравилось. Вот это ему было по душе. И он просто влюблялся в великих людей России и Советского Союза, очень гордился победой над Германией, славой всего народа.
    В старших классах, возможно под влиянием интереса к истории, Борька Елин изменился характером. Ранее общительный, организатор всех игр, готовый с поводом и без повода доказывать кулаками свою правоту, заводила класса и деревенских мальчишек, стал тихим, задумчивым, безразличным к окружающим людям. Среди товарищей своего возраста ему было неинтересно. В школе учился так себе, больше тройки не получал, разве вот только по труду, физкультуре, пению и истории ставили ему хорошие отметки, немножко его интересовала география. Остальные предметы не имели для Борьки цены. Прибавлять и отнимать он знал — и баста, зачем голову свою забивать какими-то квадратными корнями, всякими тригонометрическими функциями, которые никакой практической пользы мужику не принесут. Да и пусть ими занимаются специалисты — те, которые от них счастливыми спать ложатся!
После смерти Сталина весна ходила рядом с Борькой из Наумова в школу, в Александров. Из Александрова возвращалась вместе с ним через ручей в Наумово. И когда отцвела в садах сирень, весна с большим трудом пережила вместе с Борькой экзамены за десятый класс. И сказала весна: прощай, Борькино детство!..
А тем временем государство бросало все силы на восстановление народного хозяйства, городов и сёл, фабрик и заводов. Деньги требовались большие, и крестьянину на свой горб пришлось взвалить большие налоги. Каждая корова и овца, каждая курица-несушка обязаны были отдавать свою дань государству. И попробуй — не сдай!
Послевоенная пятилетка поставила перед народом цель — восстановить страну в том виде, в каком она встретила войну. Тяжёлая задача, но пятилетку всё-таки выполнили за три года.
Несмотря на все трудности, советский человек смотрел вперёд с оптимизмом. Начиная с сорок девятого года, к огромной радости народа, начали снижаться цены. Каждый день и каждая неделя приносила какие-нибудь обнадёживающие новости. Рождались и подрастали дети, теперь советскому человеку только жить да жить, приумножая могущество Родины.






Глава 8.
ЮНОСТЬ БОРИСА
Н
1.
е отличался Борька большими достижениями в школьном учении, закончил десятилетку почти со всеми тройками. Но, слава Богу, закончил. Осталась от школы и продолжилась в дальнейшие годы любовь, но лучше сказать, громадный интерес к отечественной и мировой истории. В отличие от своих одноклассников, по-иному и по-особенному смотрел Борька на историю мира и страны.
Когда узнал, кто такой Александр Македонский, он внимательно приглядывался к нему — надо же, ну прямо сверхъестественный титан, а не человек — если в восемнадцать лет завладел половиной обетованного мира. Когда вспоминал русских князей, то ругал их — что же это, такая сила у них была в руках, а не могли объединиться и на два с половиной века попали в лапы монголам.
Что касается Ленина и Сталина, то перед его глазами в их лицах вставали великие люди, которые всю жизнь и помыслы отдавали делу рабочего класса, всего простого народа. Ведь они так мечтали сделать жизнь всех людей счастливой! Они жизни свои положили, защищая трудовой народ от посягательства буржуазных хищников и их прихвостней.
Борис восхищался судьбами великих людей, за плечами которых были великие свершения, оставшиеся навечно в жизни людей. Уж если они отметились в истории, то навсегда! Однако и тут, раздумывая над их судьбами, он приходил к идее: всё же предпочтительней те из великих, которые своим трудом, постоянной работой над собой, преодолевая трудности, вышли на первые места в Истории.
Вот преклонить надо голову перед Наполеоном, перед Лениным, перед Сталиным. Они достигали вершин власти своим умом, силой, своевременными и правильными мыслями и ораторским искусством. Ну а что, к примеру, представляла собой Екатерина Вторая? Она получила власть, можно сказать, на блюдечке. Ей пробраться в императрицы не составляло никакого труда. А ведь как тяжело подняться к власти человеку простому, даже на самую низенькую ступеньку политической власти! Возьми вот председателя колхоза, и то сможет стать им не каждый колхозник, а только избранный удачник и угодник. Почему же и в верховной власти страны всё время появляются избранные, становящиеся министрами, деятелями ВКП (б), а затем КПСС, одним словом, вождями, хотя прежде их никто и не знал?
Может быть, они какие-нибудь сверхъестественные? Какие-нибудь заговорённые или святые? Может, они и живут не как другие люди? Думают только о народе, как его жизнь сделать всё лучше и лучше, легче и интереснее? Они, может быть, не едят и не пьют, как мы, простые люди, самогонку, в туалет не ходят? Наверно, им некогда думать о себе и о своей семье и о родственниках? Они только что и делают день и ночь, что размышляют, как страну сделать богаче, мощнее и авторитетнее в мире? Ведь не зря солдаты на фронтах Отечественной погибали с именем Сталина. Значит, если бы не было Сталина, его ума и гениальной прозорливости, его полководческих способностей, наша страна ведь могла бы не победить Гитлера и фашизм? Ведь вот — посмотри на их портреты — у них те же уши, те же глаза, что и у нас, обычных людей. Те же руки — а у Борьки они, пожалуй, и покрупнее, и покрепче — с детства много ими поработал, те же ноги — у Борьки они поразмашистее на ходу. Вот, может быть, всё дело в голове? Неужели у них в башке вдвое больше напихано, чем у нас, смертных и простых, которым у Кремлёвской стены ни за что не лечь?
Много и часто задумывался Борька на эти темы. Пробовал намёками и мимоходом поговорить и с другими, более знающими людьми. Но всё-таки ни от кого вразумительного ответа не получил.
Талант,— говорили ему,— талант нужен такой особенный!
Талант? Какой? Они ведь не поэты, не певцы, не художники, не композиторы!— мысленно и вслух повторял Борька, размышляя.— Или может быть, нужно постоянно и упорно бить и бить в одну точку, пока не добьёшься?
2.
К окончанию десятилетки Борис Елин и внешне изменился. Молодой человек и ходить стал соответственно новому, изменившемуся характеру. Он немного сутулился и опускал голову вниз, смотря не прямо перед собой, а куда-то в землю. Отцу не нравилась его походка, не нравилось и его поведение, какое-то неживое, боязливое, словно украл что-нибудь и боится, что вот-вот его изловят. Стеснялся он женщин и при встрече с девушками глаз не поднимал, чтобы ненароком не встретиться с ними взглядом.
Да что ты за тюфяк такой у нас, а? Что же ты Единых позоришь? Заболел или боишься кого?— спрашивал отец, когда Борис приходил из школы и, сделав, что нужно по двору и по дому, не выходил на улицу, а взяв какую нибудь книгу из жизни великих людей, часами не отрывал от неё головы.
Читаешь, читаешь,— удивлялся отец,— а всё равно тройки приносишь. Как это у тебя получается?— и, покачав головой, долго смотрел на жену удивлёнными глазами: мол, кого это мы с тобой вырастили, Дарьюшка?
Наедине отец говорил Дарье Силантьевне:
Надо всё-таки приучить его к своему деревенскому делу, а то — смотри, из него ничего не выйдет, ни шофёр, ни тракторист, ни рабочий класс. Он людей боится и стесняется, как он будет среди людей-то учиться, работать, жить? Вот как закончит школу, сразу беру его на ферму, научу этого дурака, как всерьёз с коровами обращаться. А этак он без куска хлеба останется, как мы помрём. Бог-то ростом и силой не обидел, здоровья на два военкомата хватит, а видишь, как от людей шарахается!..
Силой обладал действительно Борис Елин недюжинной, в десятом классе он был уже вполне здоровый парень ростом под два метра. Широкие плечи, широкие скулы, большой широкий лоб, рыжеватые волосы, уже и бритвой пытался тыркать туда, где наступила пора проявляться усам. Но глаза его, маленькие по сравнению с крупными и широкими чертами лица, прикрываемые пышными рыжими бровями, делали вид юноши каким- то испуганным, боязливым или задумчивым и бесстрастным, а потому и безучастным к своим сверстникам, к их интересам.
Может быть, потому один из его одноклассников, доходивший ростом разве только не до его живота, однажды петушился, возвращаясь вместе с ним из школы, из Александрова в деревню:
А чего он, Борька-то? Это он только с виду такой. А повалить его и в глаз ему дать ничего не стоит!
Другой бы на месте Борьки с его медвежьей силой, не задумываясь, дал бы однокласснику-коротышке подзатыльник, от которого тот скатился бы с горки, чтобы другим неповадно было. Елин только глазами смеялся, мирно выслушивал задиристую речь спутника и, послушав болтовню, боком от него ускорял свой шаг и уходил вперёд. А приятели заливались смехом, щупая жидкие мускулы и восхваляя богатырские качества одноклассника-задиры.


3.
Борис любил общество наумовского мужика Андрея Парфёнова, того самого красноармейца, инвалида, участника гражданской войны, на болтовню которого приходили в юношестве его отец Иван Елин и его сверстники. Деду Андрею уже было много лет, он уже, в воспитательных целях, отказался рассказывать подрастающему поколению, как брал в плен белогвардейских дам. Но зато он уже рассказывал в подробностях о боях и сражениях, о своих героических подвигах на войне, о том, как брал десятками в плен белогвардейских генералов и бандитских атаманов. Борису нравилось расспрашивать его подробнее о красных командирах, о Чапаеве, о Фрунзе, о Ворошилове, о Щорсе. Дед Андрей так много рассказывал этих историй, что всё село давно уже знало: воевал он рядом со всеми, имевшимися в наличии красными полководцами, которые стали сегодня легендарными. Что Чапаев утонул только потому, что не спросил его совета — переплывать бурную реку или нет. Что вместе с Щорсом не раз сиживали за столом и пили самогон, отобранный у Махно. Что выполнял он специальные поручения по очерёдности то Ленина, то Сталина, которые часто звонили ему по полевому телефону. Свесив голову, Борис с серьёзным видом, не перебивая, слушал и словно верил
тому, что рассказывал старый солдат. Хотя другие парни, слушая деда, нет-нет, да и взрывались хохотом:
— Ну, дед, ты дал! Ну уж загнул так загнул! Вот уж заврался в доску! Получается, что если бы не ты, то и Советская власть давно бы ноги откинула, а?
На подобные замечания дед Андрей надувал губы, хмурился и больше не открывал рот, пока скептики не покидали его общество, а их место на лавке под забором Парфёновых не занимали более сговорчивые слушатели вроде Борьки Елина. Вот Борису дед не уставал рассказывать всё, что он просил, с такими подробностями, что щипало душу.
Но откуда деду Андрею было знать, что Борька и в его рассказах выискивал всё то же, своё: как ведут себя в жизни или как могут поступать командиры и вообще люди, поставленные над людьми, на какую-то высоту?
Наслушавшись небылиц Парфёнова, Борис долго ходил под впечатлением услышанного. Трудно было, конечно, в этой трепотне отделить правду от вранья, но Борис то и дело ловил себя на том, что жил жизнью этих самых командиров, находился как будто в пекле сражения, давал указания и приказы, видя себя в роли красного командира с биноклем в левой руке и револьвером в правой.
Идя домой, никого не видел и никого не слышал, если встречался кто-то по дороге и пробовал завести разговор, он в беседу не вступал. Земляк, видя, что сынок Ваньки Елина не ответил на приветствие, изумлённо вскидывал брови и с недоумением провожал его взглядом: о чём может так усиленно думать парень, чего так ушёл в себя?
Странностям Бориса Елина не было границ. Заходя к знакомым, через минуту во время разговора он без предупреждения мог развернуться и уйти, так что народ и не понимал, зачем он заходил и почему рано вышел. Вот такая рассеянность и забывчивость вошли в Борькин характер. Дома он не помнил, куда, раздеваясь на ночь, уложил свои вещи. Носки свои искал с таким раздражением и недовольством на жизнь, словно наступал конец света, и его заставляли босиком бежать на другую планету. Правда при отце старался вести себя тихо, звука лишнего не издавал. Помнил одну неприятность, что случилась полгода назад. Борис как-то набросился на мать, обвиняя её в том, что она куда-то упрятала его тетрадку, где он записывал все школьные задания. Отец тогда стоял под окнами и слышал раздражённый разговор Бориса с матерью. Не стерпев такого тона разговора, Иван Петрович зашёл в дом и, не заходя в комнату, при открытой двери, насупив брови, крикнул с порога:
— Ты, верзила и лентяй, ты как разговариваешь с матерью? Ещё раз услышу в таком тоне, ремнём угощу. В детстве не применял ремень, а сейчас знаешь, как отполосую!
Тогда Дарья Силантьевна, увидев мужа в таком редком состоянии, агрессивно настроенного против собственного ребёнка, заулыбалась, глядя прямо в его лицо, и смягчила обстановку. Пришлось и Ивану Петровичу подмигнуть жене и ответить лёгкой улыбкой.
Короче говоря, Борис Елин в период окончания средней школы слыл в деревне Наумово непутёвым парнем, со странностями какими-то, не вполне ясной головой, не имеющим перед собой никаких определённых целей или, как обычно про таких выражаются в деревне,— ни рыба, ни мясо.
4.
Когда Борис оканчивал школу, сестра Пелагея выходила замуж, и в доме Елиных состоялась свадьба. Жениха сестра сыскала в городе Александрове.
На свадьбу явился приятель жениха, Валерий Рога- чёв. Его, собственно, и привезли в Наумово, чтобы он выполнил роль шафера на свадьбе. Это был парень невысокого роста, неказистый с виду, весь в веснушках. С Борисом он как-то сразу подружился. При разговоре предложил ехать вместе с ним в город Омск для поступления в институт.
Омск,— это где?— спросил, почесав в затылке, Борис.
Ну как — где? В Сибири, конечно!
Выпив вместе с ним две бутылки водки, Борис держался как ни в чём ни бывало, словно пил не водку, а простой лимонад. На Рогачёва, по-видимому, это произвело впечатление. Ему показалось очень странным, что после первой бутылки Борис вроде как стал заплетаться языком, раскраснелся, оживился в разговоре. Однако после небольшого перекура и после второй бутылки он мгновенно отрезвел, посуровел и примолк. Это Валеру очень удивило.
Скромное свадебное торжество подходило к концу, шафер покинул жениха, поэтому Борис и Валера, уединившись в углу длинного, во всю избу стола, не спеша отмечали день сестры и друга.
Да как я могу поступать в институт, когда у меня одни тройки, и то еле-еле в аттестат залезут?— отвечал на заманчивое предложение Борис.— А ведь там экзамены надо сдавать, если вместе подавать на строительный факультет! Была бы только история. А вот по математике и физике — это ты мне брось!
А ты не бойся, я ведь тоже на одни тройки школу заканчиваю. Но у меня там дядя работает преподавателем, понял? Приезжал недавно в Москву, ночевал у нас. Говорит — Валера, не беспокойся, приедешь ко мне в Омск, будешь в студентах ходить. Экзамены, считай, почти формальные, конкурса никакого, каждый год колоссальный недобор. Сдашь документы — и, считай, что студенческий билет в кармане.
Они действительно подружились, потянулись друг к другу, как разноименные полюса магнита. Весь остальной вечер провели вместе, не только за столом. Но и на улице, когда выходили освежиться чистым деревенским воздухом.
Как тут здорово у вас в деревне!— говорил Валера.— Прямо рай какой-то. У нас в Александрове дышать нечем — то мясокомбинат, то "Искож".
У нас тут тоже завод рядом, кирпичный, но от него ничего — ни запаха, ни дыма,— отвечал Борис, сидя на перилах крыльца.— Собираюсь на кирпичный работать после школы. Мужики там хорошо получают. Ну, конечно, вкалывать тоже надо.
Да ты что? Я же тебе втолковываю: готовь чемодан — и айда в Омск! Сдавай-ка экзамены в десятом классе, получай аттестат и отдохни пока дома, то да сё... В конце июля готовься ехать и не дури!..
Борис новой проблеме сразу не поддавался. Он и в помыслах не держал поступать в институт, что такое студенческий билет — он не держал и в понятиях.
Ну дядя-то это твой дядя. А я-то ему не племянник, зачем он мне будет помогать?— возражал Борис, снова уже сидя за столом.
Ну вот тебе снова говорю, не бойся. У дяди нет детей, а меня любит как родного сына, во мне души не чает. Каждый месяц денег присылает. То на одежду, то на приличное питание, то на книги. А приедем — что я ему скажу, то он для тебя и сделает, не меньше, чем мне.
Борис задумался и долго смотрел куда-то в одну точку. Разжёвывая только что отправленный в рот кусочек мяса, он вдруг ясно представил себя, свою фигуру в качестве студента Омского строительного института, с портфелем в левой руке разгуливающего по просторным коридорам институтского здания и держащего правой руке огромный студенческий билет. От этой картины у него поприятнело на душе, сердце защемило какой-то новой тоской и ему вдруг всерьёз захотелось послушаться совета своего нового приятеля.
"А кто его знает?— стал размышлять он.— Может, и правда двинуть в Сибирь. Может быть, и правда сдуру в институт поступлю. Этак и человеком стану, инженером. Остаётся вот вопрос, где взять денег на дорогу, на первое проживание. Там уж дальше где-нибудь работать устроюсь, грузчиком вот. Прокормлюсь как-нибудь. А вот с дорогой...Если отец будет против, то, конечно, денег не даст. Тогда попрошу у Ленки. У неё муж учитель, сама преподаватель, получают оба. От Надьки, правда, ждать помощи нельзя, она сама учится, живут на зарплату мужа, у них ещё на шее две старушки, свекровь и мать. Пелагеюшка только вот чуть-чуть сможет помочь, пока в декрет не уйдёт. Рубашку там, туфли парусиновые купить. Но вся надежда на Ленку. Скажу — дай в долг, отработаю потом, верну".
Скажи, Валера, а на что и где будем жить, стипендию будем получать, не знаешь?— спросил Елин.— У тебя-то там дядя, а мне как там жить прикажешь? Отец за мои тройки меня не будет финансировать. Это я знаю. Скажет — пустая затея, это только для умных, скажет. Не поверит, что из меня студент получится.
Да ты не беспокойся. Ещё полтора месяца до отъезда. Поговори с отцом. А если хочешь, я сам поговорю. Если откажется, то у меня мать на железной дороге диспетчером. Ты можешь на разгрузке вагонов заработать на дорогу. Я скажу матери, она тебе будет сообщать, когда денежные работы там начнутся.
Ладно,— наконец согласился Борис.— Поговорю с отцом и с матерью, а тебе скажу, как решили. Поеду я с тобой, но хорошо бы и вправду наверняка поступить. Представляешь, как домой возвращаться, если будет всё наоборот. Меня по крыльцу размажут!
Ну, не бойся!
И новые приятели приступили к разработке деталей будущей поездки в сибирский город Омск...
5.
Свадебные гости выпили последний раз и закусили, вечером вразнобой расходились и разъезжались. Пелагеюшку с женихом или мужем Юрой торжественно, с песнями проводили в такси, поскольку они, совершенно трезвые, под конвоем мужниных родителей отправлялись в квартиру жениха.
Когда, уже поздно, к ночи, стали собираться спать, Борис решился поговорить с матерью о своём будущем. Тут же сидела Лена, старшая сестра, преподавательница московского техникума.
Свадебные гости выпили последний раз и закусили, вечером вразнобой расходились и разъезжались. Пелагеюшку с женихом или мужем Юрой торжественно, с песнями проводили в такси, поскольку они, совершенно трезвые, под конвоем мужниных родителей отправлялись в квартиру жениха.
Когда, уже поздно, к ночи, стали собираться спать, Борис решился поговорить с матерью о своём будущем. Тут же сидела Лена, старшая сестра, преподавательница московского техникума.
Услышав намерение сына по поводу учения в институте, Дарья Силантьевна сразу же взглянула на дочь: Лена для родителей была главным авторитетом. Шутка ли — преподаёт в машиностроительном техникуме, мать двоих детей, муж — учитель физики, пользуется всеобщим уважением, похоже, что скоро станет директором школы. Муж у нее мужчина добрый, очень уважал трудовых людей — родителей жены. Всегда, приезжая в деревню, помогает по хозяйству. Не чурается никакой работы, в огороде копается, забор починил, крышу отремонтировал, теперь крыша новая шиферная серебром на солнце сверкает. И материал-то закупил на свои деньги, а когда Иван Петрович заикнулся насчет возврата денег, только улыбнулся и сказал: "Положи, отец, деньги в карман, у тебя в руках они надёжнее". Иван Петрович только крякнул стеснительно в кулак и отошёл в сторону. Прямо- таки по душе был Ивану Петровичу его старший зять, он гордился им, когда на работе заходила речь о зятьях и невестках. Только Романа Васильевича Иван Петрович и Дарья Силантьевна ставили в пример, хвалили самыми теплыми словами. Почти как сына уважал и любил зятя Иван Петрович. Да что там как сына! Вон и родной-то сын, Борька, в последнее время то и дело раздражает отца, нервирует своим странным поведением. Стал каким-то скрытным, весь ушёл в себя, дома порученную работу сделает бегом,— да и садится за книжки. И хорошо бы книжки были какие приличные, учёные, а то все про царей да королей, про великих людей. Никак не видно, чего хочет Борька, к чему стремится, к какому делу его душа лежит. Поэтому и хотелось Ивану Петровичу, чтобы сын-то единственный хоть немного набрался от Романа Васильевича.
Короче говоря, из всего семейства, из детей и зятьёв, только Ленка да Роман Васильевич имели у родителей авторитет непререкаемый. Потому-то и Борька постарался открыться матери при Ленке, имея в мыслях поездку в Омск.
Глядя на брата, Ленка просияла от радости. А отец-то ей постоянно твердил, что нет у Борьки ничего за душой и в голове, что из Борьки ничего путного не выйдет! Если только вот, опять же, вслед за отцом пастухом пойдёт с кнутом по деревне. Да и сама Елена Ивановна как педагог, замечая увлечения брата и несколько странное его поведение, было засомневалась: выйдет ли из него что-то стоящее? Хотя, казалось бы, что, пока она была рядом с домом, Борька рос сообразительным, смышлёным, любознательным и живым парнишкой. А вот в последнее время, когда она приезжала домой, никак не шёл ни на какие разговоры и контакты, махал рукой и уходил в сторону, не поговоришь с ним и не побеседуешь. Говорил: "Не волнуйся, Ленка, все нормально, нечего меня дёргать и проверять!",— и, слегка улыбнувшись, уходил из комнаты.
Теперь же, услышав своими ушами разговор брата с матерью об институте, Елена обрадовалась. Оказывается, братишка не совсем простой фрукт, себе на уме. И планы у него серьёзные, нужные и стране, и самому. Каждому понятно, что в Советском Союзе во главе жизни будут сидеть именно те, кто имеет диплом о высшем образовании, только такие люди могут выходить на главные роли в государстве.
Ну и молодец, Боречка! Давай мы с Романом будем заниматься с тобой дополнительно. Готовить тебя к экзаменам!— Елена Ивановна даже сама заволновалась, переводя глаза то на Борьку, то на мать.
А ты сперва выясни, сможет ли он учиться, знает ли он вообще что-нибудь из школы!— попросила мать. - Ведь в институт, это такое дело!
Ничего, мама,— улыбнулась дочь.— Знания — дело наживное. Захочет человек — гору свернёт, а добьётся своего. В учебных делах главное — это своё желание, желание и желание. Короче говоря, я тебя, Борька, поддерживаю. Мама тоже, надеюсь, и отец, я думаю, поможет,— Лена выжидающе посмотрела на мать.
Дарья Силантьевна, опустив голову, задумалась.
Вот отец-то согласится ли. Он же уже и с председателем колхоза поговорил, чтобы после школы Борьку взяли на ферму.
Да что ты, мам, поговори с отцом, неужели он будет против учения сына. Втолкуй ему, что надо парню в люди выходить. Я и сама поговорю. Будет возражать — Ромка побеседует. Да и Надюшку, и Пелагейку подключим.
Нет, дай я сначала поговорю. Посмотрим, что он скажет...
Разговор с мужем об учении сына в Омске Дарья Силантьевна начала вечером следующего дня, когда он вернулся со своей работы.
Чего, чего?— Иван Петрович едва не поперхнулся, уписывая за столом гороховый суп.— Борька? Учиться хочет? Да ты что, мать, в уме? Он же балбес! Опоздал, надо было раньше об этом думать. Он же сколько будет пятью пять не знает. А тут в институт поступать! Ну, мы с тобой неучи, так все почти в то время такими были. А ему десяти лет было мало, дурака провалял! Теперь не вернёшь!
Дарья Силантьевна выдержала паузу и, подкладывая мужу новый кусок хлеба, тихонько приступила снова.
Вань, Ленка вон поддерживает. Говорит — если надо, поможем. Говорит, если сейчас возьмётся за ум, упущенное наверстает и поступит.
А-а-а! Вот оно что! Вы уже без меня всё решили? А теперь мне докладываете? Значит, так, Даша. Зря свои деньги на этого разгильдяя тратить не буду. Раз решили поступать — поступайте, как хотите.— Он, строго насупив брови, взглянул на жену, встал и отправился проверять скотину. На пороге задержался.— Я перед председателем повинюсь, тем более свободного места на ферме нету. А он хотел уважить мою просьбу и взять его временно на третью бригаду. А потом туда, где освободится. Так что вот тебе и фунт изюму!
Когда Иван Петрович через некоторое время возвратился со двора, из горницы вышла Елена и попробовала отца вразумить. Она приводила всякие доводы из своей педагогической практики, примеры из своих наблюдений, когда не все отличники и золотые медалисты получают институтские дипломы. И даже, наоборот, прежние лодыри вдруг спохватываются и на всех парах летят к вожделенному, даже порой и красному, диплому. Вот, мол, как происходит в институтах, это ведь тебе не школа!
Однако, не взирая на авторитет старшей дочери, Иван Петрович сказал, что лично он умывает руки,— хочет Борька учиться, пускай учится, но денег он на это мероприятие не даст. "На все другие дела — пожалуйста, берите последнюю копейку. А на Борькино учение не дам, бесполезное это занятие".
6.
И Ленка, и мать подумали-подумали — и решили — отца по Борькиному учению больше не тревожить и не пытаться склонять на свою сторону.
Постановили — постараться до Борькина отъезда наскрести нужную сумму денег. Так-то будет надёжнее и по делу. Надюша дала слово приобрести будущему студенту обновку, а Роман Васильевич с Еленой Ивановной взялись нести основную ношу, финансировать будущего инженера, а то и учёного. Мать Дарья Силантьевна тоже обещалась незаметно от мужа откладывать в сторону энную сумму денег. Так что до отъезда в Омск у Борьки, по всему видать, должна была собраться нужная сумма. И теперь можно было не думать о ночной дефицитной разгрузке вагонов на товарной станции Александровского вокзала.
Но вот что удивительнее всего — Борька вдруг стал усиленно заниматься науками. Пока Роман Васильевич и Ленка находились дома, благо у них был период отпусков, он и к ним приставал со многими вопросами. Просил — помогите, мол, в том или другом. Конечно, сразу выяснилось, что у будущего строителя база знаний после школы покоилась почти на нуле.
Но женскую часть семьи уже ничто не пугало: раз задумал Борька, надо помочь ему преодолеть такой новый, но такой выдающийся для него рубеж. А стремление его заметили уже все.




7.

И вот, когда прошёл месяц с небольшим, Борис Елин и Валера Рогачёв сели в поезд на Казанском вокзале. Борис впервые ехал в дальнем пассажирском поезде, и сначала даже не представлял себе, как будет выглядеть для него эта дорога. Но постепенно стал втягиваться в железнодорожный быт. Прежде всего, молодые люди занялись главным делом: заняв свои места на полках плацкартного вагона, сразу же достали книги и углубились в изучение предметов — только тех, по которым принимают экзамены.
Если правду сказать, только Борис, обхватив голову руками, старательно вникал в учебно-школьные премудрости, пытаясь запомнить каждую формулу, которая так не интересовала его прежде, в школе. А что касается Валеры, то, похоже, его эти формулы вовсе не интересовали. Зато он с интересом наблюдал поведение соседей со всех сторон, ещё занятых поиском своих мест, расфасовкой своих вещей и прочими мелкими моментами бытового устройства. Конечно, Валеру интересовала не вся публика, а та, что помоложе, и, больше всего, женская часть. Вот он и следил внимательно за каждым таким предметом, глядя, как он, этот предмет наблюдений, мечется по вагону, то приводя в порядок свои чемоданы, то несясь сломя голову к проводнице за водой и чаем, то с оханьем взбираясь на свою полку, где уже ожидает его вполне мягкий полосатый матрац с будущими ночными причиндалами. Подумать только, как увлекательно! Особенно, если открытые части тела этого предмета, налитые силой и девичьей полнотой, так и протестуют против искусственного сокрытия. Так что Валера то и дело, незаметно для других пассажиров, толкал коленом Бориса, глазами или кивком головы указывая на проходящих, достойных внимания девиц.
Борис, пару раз действительно отвлёкшись по его знаку от книги и глянув туда, куда просил товарищ, сразу охладел к его занятию, не видя в нём никакого смысла.
Да что ты, Валер,— наклонившись к приятелю, тихо сказал он,— ты же поступать в институт едешь, а не на танцы. На, почитай алгебру, чем балдеть на девок впустую.
Да ладно тебе, разве можно в такой обстановке сосредоточиться,— коварным расхолаживающим шёпотом возражал Валера.— Видишь, какие туда и сюда ходят! А мы, как только приедем на место, как только устроимся в общежитие, сразу и книгами займёмся. Никуда от нас книги не денутся! А тут ведь жара, как в бане. А в бане ведь книги не читают, а?
Видя, что приятеля от учебника не оторвёшь, Валера продолжил свои эстетические наблюдения.
Между тем поезд оставил далеко позади себя столицу и, набрав крейсерский ход, вышел на бескрайние просторы России.
    А Валере через некоторое время вдруг крупно пофартило. Одна из барышень с очень элегантной фигурой и не менее соблазнительными глазами, возвращаясь от проводницы со стаканом чая в руках, обворожительно улыбнулась ему и, кроме того, как явно показалось Валере, подмигнула ему. Вот уж от этого нестойкое любвеобильное сердце Валеры дрогнуло и сразу растаяло, как сахар в том же горячем чаю. Не успела девушка спрятаться в дальнем купе плацкартного вагона, как Валера, не в силах усидеть на месте, встал и стал задумчиво прохаживаться по вагону в поисках этой прекрасной барышни. Примеченная незнакомка нашлась в предпоследнем купе, где она восседала не одна, а с такими же молодыми барышнями-подружками, тоже красивыми й привлекательными не менее, чем сама. Девушки о чём-то оживлённо разговаривали и не заметили, как Валера, расплывшись в улыбке, стоит над их головами и наблюдает за их торопливой и жаркой беседой.
Через несколько секунд взгляды Валеры и той прелестной барышни, из-за которой он оказался здесь, встретились. Девушка, прекратив спор с подружками, повернулась в его сторону и, во второй раз награждая незнакомца сахарной улыбкой, кивнула головой.
— Садитесь, пожалуйста. У нас места много, хватит всем,— произнесла она приятным ласковым голосом.
Валера, поблагодарив, уселся на краешек нижней деревянной полки. Наступила пауза, остальные девушки тоже смолкли и стали в упор глазеть на пришельца, почему-то выбравшего их купе наиболее приятным местом времяпрепровождения. Когда Валера только ещё направлялся на поиски прекрасной незнакомки, он в мыслях своих рассчитывал, что её найдёт, познакомится с нею, узнает о ней как можно больше, расскажет о себе, о своём городе Александрове, о том, куда и зачем он едет, ну и вытребует, конечно, у неё адресок, чтобы переписываться. Но, как только присел в обществе бойко разговаривающих девиц, все слова и мысли, что только трепыхались в голове, как бабочки, вылетели из головы, а язык как бы перевязало. Он забыл даже, какие слова нужно говорить при знакомстве, и вообще, что нужно сказать собеседницам. Словно впал в спячку, однако чувствовал, что не надо сидеть истуканом и глядеть прямо перед собой, а начать разговор. Изнутри краснея, он уже почувствовал, что девушки заметили его смятение, и теперь одна из них, самая маленькая ростом, полненькая сама по себе и кругленькая лицом, со смешками в глазах наблюдает, как на его носу собираются мелкие бусинки пота. Белая рубаха взмокла на спине и вокруг шеи, чтобы почувствовать себя свободнее, Валера расстегнул воротничок ещё на пуговицу, поддёрнул со спины рубашку, чтобы охладеть.
Ирина,— глянув ему в глаза, представилась прелестная незнакомка: видимо та, ради которой ему пришлось терпеть эти временные неудобства, решила таким образом выручить его из неясной ситуации, подав шест на спасение.— А вас как зовут?
Валера Рогачёв,— улыбнувшись девушкам, с заметным облегчением ответил парень.
А меня Люда.
Вера,— широко улыбнулась полненькая и круглолицая девушка. Остальные, как одна, были стройны и тонки, да и, как показалось Валере, на одно лицо.
А как вашего друга зовут? Видно, очень целеустремлённый человек. Сколько раз проходила мимо, голову от книги не поднимает. Сразу видать, отличник, студент какой-нибудь? Отличники — они такие — у них книгу из рук не отнимешь. Они от одной книги довольны жизнью. Правда ведь? Ирина произнесла это, глядя то на Валеру, то на подружек.
     —  Его Борисом величают. Прямо вот Годунов,— сообщил Валера, уже чувствуя себя посвободнее, чем прежде, но с некоторой ревностью. Ведь Ирина, которая с первого взгляда ослепила его своей красотой, интересовалась в первую очередь не им самим, а каким-то увальнем Борисом, этаким столбом, который и на девиц-то стесняется посмотреть. А он-то подумал! Это что же получается? Она им, Валерой, как средством для знакомства с Борисом, так что ли? Эта ревность уже заскочила ему в мозг, Валера впервые почувствовал в Борисе некоего конкурента. И уже у него появилось желание — представить Бориса перед девицами, особенно перед Ирой, тем самым пустым и никчемным парнем, которым, по его мнению, Борис и является на самом деле. Ведь, кроме приятной внешности, никакого содержания внутри. Так что пускай до Иры сразу дойдёт, что Валера выше, солиднее, практичнее, а также щедрее и добрее, чем его увалень товарищ. Это уже не говоря о том, что благодаря именно его, Валеры, деловым качествам, благодаря его плану и руководству Валеры, этот олух сейчас сидит на верхней полке и читает книгу, в которой ничего не поймёт. А если будет вести себя нормально, то, может быть, с его же помощью, ещё и студентом станет... А то будто мы не знаем, кто такой Борис Елин! В школе — двоечник, в деревне — пастуший сын. Как всё-таки девушки ошибаются, выбирая себе парней! Предпочтение, по своему легкомыслию, отдают в основном внешней оболочке мужчины, а не его содержанию, не его силе ума, не его внутренней энергии и прочим невидимым вещам. Как можно сравнивать меня с Борисом? Деревенский парень — он и есть неотёсанная деревенщина, из его сельского рода нет в округе никого, ни единой яркой личности, кем можно было бы гордиться. То ли дело Рогачёвы! Первый секретарь горкома — Рогачёв. Из рода Рогачёвых вышли военные, полковники, даже генералы, два директора школы в Александрове, начальник железной дороги мой родной дядя. Отец мой покойный командовал полком в войну. Куда уж сравнивать меня с Елиным!
Так рассуждал Валера под прессом внезапно вспыхнувшей ревности. И вся эта самодовольная мешанина пронеслась у него в черепной коробке за какие-то мгновения между фразами в разговоре с девицами.
— Да, вы знаете, Борис у нас выдающийся знаток по части общеобразовательной школьной программы. Его разбуди среди ночи — он сразу вам ответит, чем отличается синус от биссектрисы, а тот же самый Борис Годунов от Стеньки Разина. Только вот пока не студент.— Валеру, как он и сам чувствовал, что называется, понесло.— Я ему говорю — мол, зачем тебе, Боря, книги разглядывать, да ещё в поезде. Ты ведь и так всё знаешь. Открываю любую страницу, начинаю читать,— и Боря тут же продолжает наизусть, что в учебнике написано. Ну, если бы он стихотворение стал наизусть читать, я это понял бы сразу,— любитель русской поэзии. Это бывает часто. Но вот чтобы математику или физику так выучить, что без запинки весь учебник шпарить,— такое я вижу впервые. Нигде не читал и нигде не слышал о таких людях ничего подобного. Вот уж феномен так феномен! Вы сейчас сможете сами убедиться, я его сейчас позову.
Он, выговорившись, неспешно поднялся, разглядывая всех девочек ещё внимательнее. И убедился окончательно, что прекраснее и нежнее среди всех своих подружек всё-таки Ира, и ещё раз Ира. Она, кроме своей красоты, излучала такую душевную теплоту, что Валере хотелось обращаться взглядом только к ней и любоваться ею, наслаждаться её смешливым ласковым разговором, её прищуренным взглядом, когда она смотрела на собеседника, её величавыми и строгими жестами, когда она то одной, то другой рукой поправляла свои длинные распущенные волосы, норовящие то и дело закрывать при тряске вагона самое красивое из лиц, которые когда-нибудь приходилось увидеть Валере.
      Валера чувствовал, что он влюбляется в эту девушку, хотя и явилась она перед его взглядом лишь несколько часов назад. И знакома-то она ему всего лишь с четверть часа. Только, видя,— не тупой ведь!— что его незначительный рост, невзрачное веснушчатое лицо не являются объектом особого интереса девушки, он из-за ревности свою злость адресовал совершенно ни в чём не виновному Борьке. Но ему казалось пока, что если сюда, в кампанию девушек, заявится Борька, то Ира убедится, что у амбала Борьки, кроме роста и смазливой физиономии, всё пусто, что она разочаруется в нём и переключится на него, Валеру. Вот тогда уж он своего не упустит.
Он уже в мыслях строил планы — во что бы то ни стало не потерять её из виду и, шаг за шагом, добиться её расположения. А потом и предложить свою безграничную любовь до гроба. Валера уже мечтал о ней, не учитывая интересы и самой красавицы Ирины. И возникало в его представлении единственное препятствие — в лице Бориса Елина. И вообще-то с ним дело обстоит вовсе не безнадёжно — только бы уговорить нелюдимого товарища бросить на время учебники и последовать вслед за ним в предпоследнее купе плацкартного вагона, где устроились барышни. Вот тут-то и совершить над ним тайный и лукавый замысел.
Оставил Валера красавиц продолжать свои полусекретные разговоры. А сам направился в своё купе. Долго уговаривал он Бориса сделать перерыв в чтении и пойти с ним по приглашению девушек в их кампанию и отдохнуть, весело проводя время. Однако Борис вначале отнекивался, ссылаясь на то, что в обществе девушек, тем более симпатичных, никакого отдыха не получится, а только он ещё больше устанет. Ибо в женском обществе он с давних пор чувствует себя не в своей тарелке. Не может, мол, поддерживать тему разговора, краснеет, мол, когда они смотрят в его сторону и не может подобрать нужные слова, когда они что-нибудь спрашивают.
— Зачем, Валер, я тебе нужен?— говорил Борис.— Тебе- то ещё лучше! Ты там среди четырёх девок, вот и чувствуй себя, как петух в курятнике!
Чудак Борька. Не знает он, что Валера потому и приглашает его в этот курятник, чтобы через полчаса девицы стали от Бориса зевать. И вот уж тогда Валера останется единственным надзирателем их сердец. А самое главное, что Ира пойдёт уже с ним на контакт, оценит его по-настоящему, минуя его веснушки, и не будет вспоминать о Борисе. Поэтому обязательно, хотя бы на аркане, следовало притащить Бориса в девичье купе. И Валера уже стал нервничать, изощряясь в уговорах. А упрашивать приходилось тихо, чтобы не мешать соседним пассажирам. Упорный отказ Бориса выводил Валеру из себя. И он от злости начинал повышать голос. А из-за этого уже получил предупреждение от старушки, которая, сидя напротив вместе со своей малолетней внучкой, усиленно и аппетитно, со злонамеренным хрустом, уминала с хлебом и солью свежие огурцы.
Тогда, разгневанный замечанием старушки и устойчивой тупостью Бориса, Рогачёв, отпрыск благородных партийно-хозяйственных кровей, пошёл на крайнюю меру: встал перед представителем крестьянства на колени, лишь бы только тот согласился осчастливить своим присутствием предпоследнее купе.
Надо сказать, что пассажирами в вагоне оказались больше женщины да дети, а мужиков можно было пересчитать по пальцам. Из молодых мужиков видны были двое— трое, не проявлявших к девушкам никакого интереса. Так что Валера оставался главным претендентом на внимание Иры, если, после кратковременной демонстрации, убрать Бориса. И,— представьте себе — до самого Омска, до которого несколько суток пилить да ногих красавиц,— а впереди ещё вечер, ночь, день, и так далее.
А за это время Валера планировал наладить хорошие, устойчивые, почти близкие отношения с девушкой. Тем более, что и девушки, как оказалось, направлялись по комсомольской путёвке в Омск, на строительство крупного нефтеперегонного комбината. В общем, перспектива у Валеры с Ирой намечалась очень даже приличная.
Увидев, что Валера, то ли в шутку, то ли всерьёз, встал на колени с опущенной головой,— пока, мол, он не скажет согласительное слово, Борис, наконец, сдался. Он закрыл учебник, отложил его в сторону и поднялся.
Только я там побуду недолго. И при девках задерживаться не проси,— сказал он, приподнимая товарища за плечо.
Тот, сразу заблестев глазами, мгновенно поднялся и, держа Бориса одной рукой за рубашку, а другой удерживаясь, чтобы не упасть при качке вагона, привёл, наконец, друга в купе к девушкам.
Вот наш будущий выдающийся академик строительных наук Борис Елин. Встречайте!— с некоторой иронией и почти невидимой для постороннего глаза и для самого Бориса ухмылкой произнёс Валера, по-эстрадному, словно конферансье, представив Бориса девушкам.
Борис неуверенно, через силу строя на лице улыбку и краснея, поздоровался. А в это время Валера, приподнявшись на цыпочки, с трудом доставая до его плеча, нажимал на него рукой, усаживая его на свободное место. Пришлось присесть на свободное местечко около девушек.
Начались расспросы девушек. Бориса засыпали вопросами — откуда он, куда и зачем едет, где учился, на самом ли деле был самым преуспевающим в школе и давно ли женат. Однако получилось так, что на все заданные вопросы больше за Бориса отвечал Валера. Словно спрашивали не Бориса. А его самого. И вот тут Валера в душе обиделся на девушек ещё и потому что Борисом, оказывается, они заинтересовались основательно. Ведь ему лично столько вопросов они не задавали. А этот увалень молчит и на вопросы не отвечает, сидит в их обществе, словно на углях. Только дай ему команду вернуться на своё место, он сразу обрадуется и побежит, словно с поля битвы. Но эту обиду Валера оставил в глубине своей души, не показывая окружающим.
Прошло уже несколько минут, а за Борю отвечал и отвечал Валера. Девушки интересовались Борей, а отвечал один Валера. Кроме того, он как бы от имени своего товарища умудрялся задавать и свои вопросы.
Борису ничего не оставалось делать, как молча поглядывать то на Рогачёва, то на девушек — ему даже стало интересно наблюдать эту одностороннюю игру, которую ведёт его земляк. Зачем же он так настойчиво уговаривал его придти сюда, если напрочь выключил его из разговора? Разве не мог в таком случае вообще обойтись без него?
В первое время для Бориса это было даже удобно. Он стал чувствовать себя в этом купе немного посвободнее. Но через некоторое время ему всё это надоело. И он, попрощавшись, вернулся на своё место.
8.
За окнами вагона стали еле различимы столбы и деревья, ночной туман окутывал чуть поблёскивающие болота, а за неширокой опушкой высокий еловый лес уже проглатывала без остатка надвигающаяся тьма.
Молодая проводница, включив в вагоне внутреннее освещение, похаживала по вагону, держа в левой руке сразу несколько стаканов чая, и предлагала пассажирам. Борис попросил себе горячий, дымящийся паром, с лёгким запахом берёзового веничка, стакан, стал понемножку размешивать сахар и, обжигая губы, наслаждаться этим скромным вагонным удовольствием. После выпитого чая он помедлил, поглядывая на завершающих вагонный день пассажиров. Потом он снова принялся за книгу, а одновременно поджидал Валеру, потому что негоже было без него начинать нехитрую вечернюю трапезу, которой снабдили его дома родители.
Однако время проходило, окрестные пассажиры, закончив ужин, начинали понемногу укладываться спать. А Валеры всё не было и не было. Скоро свет в вагоне отключили совсем, оставив редкий ночной, и Боря, так и не поужинав толком, заснул.
Утром его разбудило вагонное радио. Передавали последние известия. Борис, открыв глаза, сразу протянул длинную руку к верхней полке. Увы, Валеры там не было. Вот те раз! Боря быстренько встал и увидел, что постель не смята. Как её с вечера заправили, так и осталась.
" Это что же,— мелькнуло в голове,— Валера так и не ночевал? Уж не свалился ли с поезда?".
Он тут же, бросив на плечо полотенце, направился в сторону туалета, но не ближайшего, а того, другого, чтобы по пути от девушек выведать о Валере.
Проходя мимо купе девушек, Борис краем глаза заметил, что Валеры здесь и в помине нет, девичьи полки приведены в скрупулёзный порядок, а все девушки в сборе.
"Чудеса в решете!"— подумалось Елину.
Борис, заходя в укромную кабину для утреннего ритуала, услышал донёсшийся из приоткрытой двери тамбура приглушённый голос Валеры и сразу успокоился: "Жив деятель! Никуда не делся!".
Через некоторое время Борис, закончив утренний умывальный сеанс, постоял напротив своего купе у окна.
Понаблюдал, как убегают назад, в его деревенское прошлое, всё новые и новые картины природы, поля, деревни и сёла со скоро промелькнувшей полуразваленной церковью, с утренними заботами каких-то людей, которые, не обращая никакого внимания на мчащийся поезд, пашут, пасут скот, топят печки, очевидно, готовя семейный завтрак.
Потом, в предвкушении как раз своего завтрака, Борис снова присел на свою постель и углубился в чтение учебника физики.
9.
Но тут и появился Валера, со странно перекошенным, не выспавшимся лицом, с красноватыми, как у кролика, глазами. Он бухнулся рядом с Борисом на постель. Загадочно улыбаясь, посидел молча. А потом, заговорщицки, словно только что, спасая вселенную, совершил героический поступок, стал тихо рассказывать товарищу на ухо о своих ночных похождениях. О том, как всю ночь, пока Борька дрых и видел свои примитивные деревенские сны, он, Валера, целовал и держал в своих собственных руках, стоя в тамбуре вагона, самую красивую девушку Советского Союза. Ирину, значит.
Прямо так и...?— поинтересовался Борис, искоса глянув на приятеля.
Ну да,— многозначительно отвечал Валера, не стараясь в себе удерживать тайну. Он одновременно снимал рубашку и успевал ронять прямо в ухо товарищу восхищённые слова насчёт умения Иры целоваться, по поводу её ладной фигуры и тонкой талии. Даже насчёт её упругого восхитительного бюста, от прикосновения к которому было потерял сознание. Поднявшись на свою вторую полку, прикрывшись простынёй и положив голову на подушку, он попросил товарища встать и уже тут, тоже ему в ухо, продолжал рассказ о ночном похождении с девушкой а тамбуре ночного вагона. Веки у него слипались, рассказ терял связность, но, даже закрывая глаза, он продолжал балаболить о своих будто бы ночных приключениях.
Наконец Борису, только из-за приятельской вежливости слушавшему Валеру, надоели его словоизлияния и назойливо-таинственный шёпот. Он попросил его на секунду остановиться, пока он сходит за горячим чаем. А когда вернулся, Валера непробудно спал.
10.
Через некоторое время пассажиры вагона закончили свой утренний туалет. Убрали со своих столиков разложенные для завтрака продуктовые запасы. Проводница, шаркая веником, отработала коридор около Бориса и вскоре добралась до другого конца вагона.
И тут, к большому удивлению Бориса, к нему подошла та самая красавица Ира, которая, по словам Валеры, приняла активное участие в его ночных похождениях. То есть целовалась с ним напропалую в тамбуре всю ночь.
Борис с неожиданно возникшим ревнивым чувством придирчиво осмотрел лицо Иры и вдруг с удовольствием отметил, что взгляд и прекрасное лицо Иры находились в превосходном, свежайшем состоянии. На этом лице, спокойном и умиротворённом, не было и намёка на какое-то ночное бдение. Не было похоже, чтобы эта девушка под грохот колёс поезда простояла в обнимку со случайным парнем в тамбуре всю ночь. Внезапная догадка осветила его лицо. Борис кое-что понял. Стало ясно, что Валера простоял всю ночь с другой девушкой. И наверняка из какого-нибудь другого вагона. Очевидно, всё так и было.
Борис молча улыбнулся гостье. Ирина тепло и, кажется, радостно поздоровалась. Присев на кончик полки, она поинтересовалась делами Бориса. Попросила его книги, пролистала, поохала, восхищаясь мнимым умением Бориса разбираться в этих трудных и непонятных, так надоевших в десятилетке и вообще тяжело усвояемых женской головой вещах, а именно математических и физических задачках.
— Я в школе вообще терпеть не могла этих точных- водосточных наук,— сообщила она Борису.— А математику пуще всех. И ещё эту, с чертежами, геометрию. Треугольники, многоугольники, пирамиды разные там, пирамидоны. Вот зачем нам всё это нужно? Ну, кто пойдёт в инженеры там, в учителя, конечно, им нужно, ничего не скажу. А вот нам-то зачем такую тоску с ними устраивать? Нам-то всем зачем терпеть такую муку? В жизнь это мне всё не пригодится. А нам надо давать минимум знаний по всем предметам, чтобы ориентироваться могли: прибавил—отнял, умножил—разделил. Чтобы вот захотел побольше узнать — нате, пожалуйста, поступай по специальности, никто тебе не мешает. Правда, Боря?— она после беглого пролистывания закрыла очередной учебник, положила книгу на место и, не изменяя улыбчивому настроению, взглянула на Елина.
Борису было непонятно, почему Ира, придя сюда, не заинтересовалась Валерой. Ведь, казалось, ещё при нём, в том купе, тот всё сделал, чтобы Иру привязать к себе, это было видно по его взглядам. И если они всю ночь были вместе, она должна была хотя бы взгляд бросить на него, спящего....С другой стороны, если он всю ночь провёл с другою девушкой, а говорил об Ирине, значит, капитально в неё влюбился? Разберись с ними, попробуй! Но, судя по её поведению, его товарищ интересует её не больше, чем точные-водосточные науки? "Так что же это? - подумал Борис. - Выходит, она пришла сюда из-за меня?". Он обдумывал, что ей сказать на её вопрос, хотя и был-то это вопрос не такой уж серьёзный и основательный.
От мысли, что мог понравиться такой красивой девушке, он изрядно смутился, его широкие щёки зарумянились, глаза сами по себе опустились в вагонный пол. Почему-то, видя в разговоре с незнакомыми девушками, что он им нравится, он чувствовал себя неловко. Сам он ругал себя за эту черту характера, которая у него стала появляться после седьмого класса, и чем дальше, тем проявлялась всё больше и больше. Неслучайно он завидовал тем парням, которые, хотя и не обладали броским внешним видом, тем не менее умели быстро войти в контакт с женщинами, рассказать какую-либо историю или байку, чтобы тем самым их рассмешить и расположить к себе, чем и добивались поставленных целей.
Борис возмужал в то время, когда в стране не хватало мужского населения, поскольку война унесла сотни тысяч жизней, главным образом, мужчин. Мужиков в его деревне можно было по пальцам сосчитать. А баб и девок - почитай, вся деревня. Следовало ли удивляться, если на Бориса посматривали и вдовы, и подросшие за войну девчонки, так и не вышедшие замуж, и сверстницы хохотушки. А он, превращаясь при этом в красную морковку, опускал глаза и больше не мог их поднять.
Вот и сейчас в вагоне. Ему теперь семнадцать лет. Он выглядел красивым здоровым парнем перед хрупкой большеглазой девушкой. Но, как в детстве, не мог даже слова подобрать, чтобы удовлетворительно ответить на заданный вопрос и тем самым завязать разговор. Ведь и вопрос свой Ира поставила исключительно для этой цели. Видя, что Борис вроде бы не расслышал её простой вопрос, Ира снова попыталась завязать разговор, на сей раз спросила, на какой факультет он собирается поступать в Омском политехническом институте.
Вчера же Валера сказал, что мы оба на строительный подадим документы,— недовольно буркнул он, не удостоив гостью взглядом.
Услышав в его голосе пренебрежительный оттенок, и, возможно, нежелание общаться с ней, Ира тихо встала и, ничего не сказав, ушла к своим подружкам.
Однако часа через два—три она вернулась. Её задело за живое, что этот широкоскулый верзила пренебрегает ею, несмотря на её видимые знаки внимания. Она к этому не привыкла. Она привыкла к другому,— к тому, что парни и женатые люди всё время ищут с нею общения, всегда пытаются переброситься хотя бы словом. В строительном управлении, где она работала до отъезда целых два года после восьмилетки, все парни и даже большие начальники всегда искали уединения с ней, чтобы заглянуть в её крупные голубые глаза, полюбоваться её фигурой и осанкой. А этот грубит и не желает приличной девушке лишнее слово сказать. Вот другой, его товарищ, сразу оценил её и глаз не сводил до самой полуночи, она это хорошо заметила.
Вот эти обстоятельства заинтриговали Иру. И ей хотелось узнать причину подобного невнимания Бориса. Однако и вторая попытка начать общение с ним не увенчалась успехом. Подсев к нему поближе, почти в касание, Ира увидела, что в книге осталось мало страниц, и с восхищением заметила ему, что он быстро изучает предмет — вон почти уже выучил физику.
Борис только отодвинулся в сторону окна, чтобы не касаться Иры вовсе. Потом подумал и произнёс:
Моя задача вот сегодня ещё одну книжку повторить,— и, не поднимая головы, он левой рукой дотронулся до стопки книг, лежащей перед ним сбоку на вагонном столике.
Но пора бы и перерыв устроить,— заявила она хозяйски-доброжелательным тоном,— в каждом деле отдых требуется,— она как бы не заметила безразличный ответ Бориса.
Я не устал,— отрезал Борис, как ножом.
Настроение девушки испортилось, и она, покрепче сомкнув губы, встала и покинула общество бестолкового парня.
11.
После обеда, поближе к ужину, Валера наконец-то издав какой-то приветственный возглас, таким образом подал сигнал о своём существовании. Опустив руку к плечу Бориса, сидящему под его спальным местом, он спросил:
Который час?
Получив ответ, растянулся на своей полке, а потом, подперев подушкой подбородок, стал через вагонное окно обозревать пролетающие мимо природные окрестности.
Борь, я есть хочу,— устав от своего занятия, Валера мигом спрыгнул с верхней полки. Натянул рубашку и, всунув голые ноги в белые спортивные тапочки и прихватив из своего маленького чемоданчика мыло, зубной порошок и щётку, побежал в сторону умывальника. Для него утро началось именно в это время.
Борис к приходу товарища принёс для него и себя крепкий наваристый чай. И друзья сели за ужин.
Не успели будущие академики проглотить что-нибудь, как в их купе снова появилась Ира с одной из своих подружек. Увидев, что парни ужинают, девушки отпрянули было назад. Но Валера, разжёвывая кусочек колбасы, и издавая по этой причине непонятные звуки, схватил Иру за руку и головой пригласил её и подругу присесть. Гостьи послушались и присели. Парни предложили им попробовать домашней деревенской еды, где в основном фигурировали сало, хлеб и огурцы. Валера встал, чтобы бежать за чаем для гостей. Но девушки отказались, от всего, попробовав для приличия по свежему зелёному огурчику.
На сей раз Валера стал рассказывать о том, каким замечательным секретарём комсомольской организации он был в своей школе, в Александрове, какие актуальные проблемы поднимал в докладах, сделанных им на пленумах и собраниях городского комсомола. О том, как его доклады и поднятые проблемы хвалили старшие товарищи, руководители городской организации КПСС.
Борис не знал даже, что его товарищ был комсомольским вожаком в школе, впервые услышал от него только сейчас. Но делать было нечего, оставалось только слушать и не мешать его болтовне. Ведь в этой болтовне Валера нет-нет да и призывал в свидетели Бориса.
Вот Боря может подтвердить,— говорил он, заглядывая в глаза товарищу, и Боря согласно кивал головой.
Зачем все эти полувыдумки Валере нужны, Борис не понимал. Неужели девушке, если ей понравился, так важны все эти общественные поручения? Ведь если понравился, то и без твоих докладов девушка обойдётся. Во всяком случае, так должно быть. Так рассуждал Елин, слушая, как беспрестанно, красиво и правдоподобно врёт девицам его товарищ. Вот ведь с кем, вот ведь с каким деятелем придётся жить бок о бок пять лет подряд, если поступишь в институт! Борис и сам бы не поверил его рассказам, если бы Валера так часто не призывал его в свидетели — подтверждать, что было и что не было.
А ты тоже комсомолец?— среди беседы спросила Ира Бориса.

Нет, я учился не слишком хорошо, и меня не принимали,— ответил чистосердечно Борис. Здесь обе девушки вопросительно вытаращили глаза. Только что вчера вечером Валера повествовал им всем о выдающихся способностях Бориса. И о том, что он учился на самые самые пятёрки.
Валера, увидев удивлённые глаза девушек, быстро понял опасность и постарался сгладить недоразумение.
Боря у нас самый скромный человек на свете,— заявил он, широко улыбаясь.— Его не из-за успеваемости не приняли в комсомол. А из-за поведения. Это сейчас он, как ягнёнок, серьёзными делами занят, потому и притих. А так он буйный очень. Силища в нём — не знает куда девать, целый склад мускулов. Вот он и раздавал в школе неспокойным школьникам щелчки да подзатыльники, кому надо. Лишь бы дисциплина на уроках держалась. А учителя этого никак не понимали, что он им помогал. Вот на приёме в комсомол и нажил себе противников.
Девушки слушали молча.
Но ничего, Боря,— глядя на него покровительственно и со смеющимися глазами, продолжал Валера.— Как вот только поступим в институт, сразу тебя в комсомол примем. Там ведь не знают о твоих проделках и затрещинах. В школьной характеристике об этом ни слова.
Короче говоря, Валера вовсю валял дурака, рассказывая девушкам разные небылицы с участием Бориса, стараясь, видимо, выдавать желаемое за действительное. Однако Ира в основном смотрела на Бориса, не слушая речи Валерки и время от времени задавая вопросы только Боре.
Борис отвечал нехотя и кратко, затем Валера принимал эстафету и продолжал отвечать вместо товарища, придумывая всякую ерунду, лишь бы девушки были довольны, лишний раз улыбнулись и не спешили удаляться.
Но, видя, что Борис и на этот раз глух к её стараниям, Ира, скоро разочаровавшись, покинула общество молодых людей. За нею поднялась и подружка.
Да ты что сидишь, как индюк, надувшись? Ты что не смотришь на девочек?— возмущённо накинулся Валера на Бориса после ухода приятных гостей.— Они с тобой поговорить хотят, она же специально подругу привела, чтобы с тобой поближе познакомить. А ты в книжку уставился. Неужели она тебе не понравилась?
Кто?— повернулся к Валере Борис.
Ну, подружка Иры, отличная девица, всё при ней. Не разглядел что ли?
А ты, значит, Ире понравился, да?— задержав на товарище взгляд, спросил Борис.
Ну, ясное дело, я ей нравлюсь. Ночью мне говорила. Сначала мне она не приглянулась. А потом, когда позвала в тамбур, там я её поближе разглядел. Ну, а к утру, откровенно говоря, она и мне понравилась,— произнёс Валера и, на секунду задумавшись, замолк. А потом мечтательно и с сожалением продолжал.— Девушка первоклассная, высший класс, за неё можно и жизнь отдать, а за один поцелуй гору свернуть.
Вот ещё чего не хватало,— сердито высказался Борис,— Мы ведь с тобой учиться едем. А не выбирать невест. Чего сейчас о них думать, голову без толку лишними мыслями забивать? Давай сначала в Омск приедем, в институт поступим, а потом уж и займёмся этими делами. Если время будет, конечно.
     Ну ты даёшь!— засмеялся Валера.— Смотри, сколько их вокруг. Ведь все они мучаются, всем им хочется, чтобы мужики их потискали, а ты, как монах, сиднем сидишь! В институт мы с тобой всё равно поступим, это я тебе гарантирую. А вот таких девушек, как сейчас тут у тебя под боком, уже прямо на постели, высиживали, уж не найдёшь.
Почему же не найдёшь? Они ведь тоже в Омск едут, там и работать будут.
Вот-вот. А чтобы в Омске связь не разрывать, надо их здесь, в поезде, хорошенько прижать и получше подготовить. Контакты наладить, чтобы потом никто их не отшил. Непонятно, что ли? Такие девушки быстро найдут себе, кого надо, если ты на них индюком будешь пушиться.
Если ты, Валерка, планируешь дружить с девушками надолго, то я не хочу, чтобы ты из меня делал посмешище,— не глядя на приятеля, но с заметным волнением в голосе заявил Борис.— Я бы смолчал, если бы ты не показывал меня чёрным, а себя белым. Ты прекрасно видишь сам, что Ира на тебя не обращает внимания. А ты из-за неё готов своего друга при девках приложить, с которым пять лет жить рядом собираешься. Я уже со вчерашнего вечера, как ты повёл себя так странно, математикой и физикой заниматься не могу. Всё думаю, ради чего ты меня таким клоуном выставляешь перед ними. Думай сам, как по-другому к Ирке подойти. Хоть все ночи в тамбуре стой, мне какое дело. А за меня ты не беспокойся. Не поступлю в институт, так пойду на стройку, туда, где эти девки собираются работать. Хуже не будет. Там тоже люди нужны.
Валера остолбенел и пошёл по веснушчатому лицу красными пятнами. Он вытаращил на соседа глаза и сначала ничего не мог ему сказать. Его сразило то, что у этого тихони, стеснительного парня из деревни, хватило мозгов, чтобы разгадать его поведение. Неужели он понял и его тайную игру с намерением: принижая личность Бориса, постепенно, по ступенькам, подниматься в глазах
Ирины и добиваться её расположения? Он краснел оттого, что этот Борька оказался не таким уж простым фруктом, из которого можно лепить, что хочешь. Значит, не такой уж он тупой и тяжелоподъёмный.
Замечание Бориса было настолько справедливо, что Валерка не сразу сообразил, что нужно делать. Но всё- таки решил, что извиняться и просить прощения за якобы не вполне обдуманные слова и действия при девушке, в которую влюблён, это уж слишком, и означает здорово унизить себя перед другом. Поэтому он выбрал другой вариант поведения:
Да что ты, Борь, это ведь просто так, в шутку. Чтобы время провести. Ведь пришли девки — надо же их как-то развлечь. Ты-то ведь молчишь и молчишь, мне что делать прикажешь? Я и не думал, то ты всё это воспримешь в таком негативном смысле. Я ведь говорил не специально, без всякого умысла.
Для смеха можно анекдоты рассказывать,— обиженно буркнул Борис, выслушав витиеватые объяснения Валерки.
Наступила молчаливая пауза. Борис делал вид, что изучает свои книги, перелистывая их по одной. Иногда долго вглядываясь в какую-нибудь страницу.
Валера в это время, уже посерьёзнев, про себя размышлял, что его, в общем-то, безобидный поступок стал на деле причиной появления трещины в добрых отношениях с Борисом. И чем дольше он про себя рассуждал об этом и вспоминал свои слова и предпринятые шаги, тем всё больше признавался себе, что поступил нехорошо и даже неприлично по отношению к Борису, к которому ещё на свадьбе расположился ввиду его доброго и тихого поведения. Признаваясь в своей неправоте, Валера в то же время и обвинял Бориса в его, как ему казалось, излишней нетерпимости и официальности к нему. "Чтобы добиться девичьего внимания, можно и такие, и почище фокусы придумать. Лишь бы дали положительный результат. Я, например, не обиделся бы, если бы он сам поступил так по отношению ко мне. Принял бы за игру и не увидел бы тут ничего особенного",— раздумывал Валера. И чем больше думал, тем больше считал инцидент исчерпанным и не стоящим выеденного яйца. Через некоторое время Валера таким образом успокоился и направился в другой конец вагона, к девицам. С этого момента Валера до конца поездки пропадал там, в предпоследнем купе, в обществе всесторонне приятных барышень.
С Борисом почти не общался, да и практически они не виделись, хотя и ехали в одном купе. Боря пока ещё не мог окончательно простить Валере его легкомыслие и клоунаду. А Валера уже не хотел больше тревожить Борю, раз уж он такой обидчивый и непонятливый. К тому же Валера, занятый серьёзными сердечными делами, перепутал день и ночь, то есть бодрствовал ночью и дрых днём. Борис же вёл нормальный и правильный образ жизни — ночью, как все порядочные люди, отдыхал, а днём и утром занимался книгами и наблюдал пролетающие заокон- ные окрестности...
Поезд в Омск прибыл поздним вечером. Вот тогда после долгого перерыва друзья снова заговорили.
— Боря, возьми и мой чемоданчик, пожалуйста,— попросил Валера, проходя мимо своего купе к выходу. Его руки были заняты сумками и чемоданами, впереди и позади его шли девушки — Ирина и её подруги.
Поздоровавшись с Борисом, оживлённая компания прошла к выходу, в тамбур, за ними поплёлся и Елин. Проводив девушек до такси, Валера не стал обмениваться с ними адресами, поскольку у девушек адреса пока не было, но телефон и адрес свой Валера дал девушкам ещё в поезде.
Борис настаивал подождать до утра на вокзале, но Валера убедил Бориса, что дядя и его жена отличные люди, и если они заявятся к ним даже за полночь, не обидятся. А будут даже рады.
Ты знаешь, и дядя Митя и тётя Клара, его жена, меня, как сына любят. Одно время уговаривали мать, чтобы она разрешила им усыновить меня... Так что, Борька, не бузи, мы с тобой ко мне домой идём, а не в гости, — заверил Валера Елина, забыв вообще о том, что произошло в поезде.


12.
Действительно, услышав голос племянника, дядя Митя на том конце провода обрадовался его приезду. Спросил о здоровье сестры, матери Валеры, велел никуда не отлучаться и ждать его у главного входа в вокзал, около уже закрытого киоска "Союзпечати". Ждать дядю Митю пришлось недолго. Оказалось, жил он в доме, прямо против вокзала, на другой стороне широкой, ярко освещённой улицы. Выглядел дядя Митя лет этак на пятьдесят пять— пятьдесят восемь. Он был высок и строен, лишь немного сутулился при ходьбе. Удлинённое сухощавое лицо излучало тепло и доброту. Обняв Валерку, он долго не выпускал его из объятий, разглядывал и ворошил рукой ему вихор. Поздоровавшись очень тепло с Борисом, он вопросительно взглянул на племянника.
Валера изложил ему краткую биографию Бориса и извинился перед дядей, что не смог заранее сообщить, что едет вместе с товарищем.
Дядь Мить, мы с Борькой вместе хотим поступать,— закончил он.
Узнав, что Елин из его родных мест, дядя Митя очень обрадовался, спросил, как поживает его наумовский знакомый, Никита Ярославцев.
Борис рассказал печальную правду о Никите: он не возвратился с фронта Отечественной. Дядя Митя посерьёзнел и задумался.
Да-а. Проклятая война унесла многие жизни. Многих хороших русских мужиков,— с сожалением произнёс Дмитрий Никитич, глядя куда-то вдаль.— Я ведь с ним вместе рос, знал, как родного брата, хороший был человек.
Он встрепенулся, как бы отгоняя воспоминания:
Ну ладно, ребята, потопали, до дома недалеко. Сейчас Клара Константиновна тревожится и наверняка уже через окно смотрит, идём мы или нет,— и направился от вокзала. За ним спешил Валера. А поодаль Борис.
Как мама?— не оглядываясь, спрашивал Дмитрий Никитич племянника.— Ноги-то сильно беспокоят?
Всё так же, дядя Митя. Лекарство, что вы прислали, тоже не помогло. Гудят у неё ноги и гудят, особенно при перемене погоды.
Вот-вот, не слушается она меня. Ей здесь, в Сибири надо жить. Здесь природа стабильная, относительно, конечно. А ей, видите ли, не хочется оставлять родные места. Да и Москва, мол, рядом. Для неё, видишь ли, Москва под боком важнее, чем собственное здоровье. Никак не могу её сагитировать переезжать в Омск. Может, ты, Валерка, теперь её сможешь убедить. Поскольку здесь жить будешь. Поживёшь, увидишь прелести омской природы и напишешь ей, переманишь. Я со многими знакомыми врачами разговаривал. Надо ей или сюда переезжать, или на юга. Так врачи советуют. А на югах у нас с тобой, Валера, друзей и родственников нет. Потому остаётся только Омск.
Не успели дядя с племянником обсудить один из важных семейных вопросов, как все трое вошли в подъезд пятиэтажного дома и по широкой лестнице поднялись наверх. На третьем этаже дверь одной из квартир была уже полуоткрыта — их ждали. И дверь раскрыла настежь и прислонилась к косяку, встречая их, немолодая женщина в полосатом мохеровом халате. Полное круглое лицо женщины сияло улыбкой. Как только все трое мужиков поднялись на лестничную площадку, хозяйка квартиры всё с той же сияющей улыбкой двинулась им навстречу, приговаривая:
Валерка наш, Валерка приехал! Какая радость, дождались, наконец!— И, обняв парня, женщина поцеловала его три раза в щёки.— Ну и вырос ты! Вырос, возмужал. Разве это тот самый хилый мальчик, что был? Жених, тут нечего и говорить!
Увидев рядом с Валеркой незнакомого парня, Клара Константиновна обняла и его, ничего не спрашивая, догадавшись, что Валерка приехал не один и явно с другом.
Как там мама, ничего?— спросила Клара Константиновна, пропуская мужиков впереди себя. Она захлопнула и заперла за собой на замок дверь. Здесь же, в передней, нашла для парней тапочки, переделанные из старых летних сандалий. Её вопрос фактически не требовал ответа, потому что впереди предстояла более основательная беседа с Валеркой.
В трёхкомнатной квартире тёти Клары царила идеальная чистота. Через открытые двери Борису было видно, как аккуратно и со вкусом расставлены кровати, диван, стулья. В доме было хорошо и уютно.
Однажды Борису в Александрове как-то пришлось побывать в квартире у одного школьного товарища. Его родители служили какими-то там большими начальниками. Мебель в квартире собралась новая. А комнаты напоминали забитый вещами склад, некуда ногой ступить. К тому же, по следу пальца по столу, слишком явно замечалось, что хозяйка по несколько недель не берёт в руки тряпку.
Здесь же всё виделось наоборот. Обои на стенах в прихожей улыбались, краска на стенах в кухне сияла, словно вчера провели ремонт. По всему виделось, что хозяйка, тётя Клара, очень домовитая и аккуратная женщина. В деревне мать Бориса Дарья Силантьевна тоже в свободную от работы минуту не выпускала тряпку из рук, проходила по всем углам и закоулкам. Но даже с наумовским домом чистоту и уют этой омской квартиры Борис сравнить бы не смог. Борису нравились чистоплотные женщины, и он имел привычку оценивать, кто чего стоит, именно по порядку и чистоте в доме. И, несмотря на свой, ещё ничтожный жизненный опыт, он готов был клятвенно утверждать, что ленивая женщина, не заботящаяся о чистоте домашнего очага, не может быть ни добрым человеком, ни хорошей хозяйкой, ни хорошей женой и матерью. Так что тётю Клару он с первого взгляда занёс в список самых лучших и ответственных женщин и не ошибся...
13.
Угостив приезжих горячим сладким чаем и бутербродами с сыром, тётя Клара сама присела за стол в кухне вместе с ребятами. Подробно расспросив о семейных делах Валерку, стала заботливо и трогательно знакомиться с Борисом. Заметно было, что она от души рада приходу в дом этого неуклюжего, нестандартного парня и считает сейчас, после знакомства с ним, своим долгом помочь ему и поучаствовать в его судьбе, раз уж обожаемый ею племянник привёз своего друга с собой.
Клара Константиновна вместе со своим мужем преподавала в Омском политехническом институте математику. До экзаменов оставалась всего одна неделя, и добрая женщина решила по-домашнему проэкзаменовать новоприбывших абитуриентов. В случае слабых знаний, а это можно назвать очевидным, она взялась подготовить их к вступительным экзаменам по всей форме, чтобы ребята получили хотя бы положительные оценки.
У нас в институте обычно каждый год бывает недобор, но с двойками всё равно не берём. Поэтому прямо с завтрашнего дня я буду заниматься с вами по несколько часов подряд. Сначала ведём теорию до обеда. А после обеда перейдём на практику. Задачи и примеры будем решать.
Борису слова хозяйки очень понравились. Однако его волновал во всём этом один момент. Он считал, что Валерка, наверно, будет жить с ними, потому как он словно родной сын при них, а ему после сдачи документов придётся устроиться в общежитие. И за подготовку, наверно, тоже придётся хозяйке платить, чего он не сможет при скудных финансовых средствах. При мыслях об этом лицо у Бориса нахмурилось и стало заметно озабоченным. Не прошло это и мимо взгляда Клары Константиновны. Она явно догадалась о внезапно испортившемся настроении парня, и потому, глядя на мужа, произнесла, скорее для Бориса, чем для мужа:
Мить, пусть ребята поживут у нас. Мне будет легче с ними заниматься. Да и для них полезно. Пусть не теряют время на дорогу и прочие дела. Им всё это время надо хорошенько позаниматься. Иначе студенческого билета им не видать.
Конечно, конечно, дорогая. Если только они не против? И Валерка, и Борис будут жить у нас, разве они могут отказать такой прекрасной даме, как ты! Правда ведь, парни?
Парни дружно кивнули головами в знак согласия. Причём Борис не только кивнул, но и немного покраснел и вскинул глаза на Валерку. А тот, дожёвывая бутерброд, снова замахал головой, как лошадь. Но лошадиное помахивание головой Валеры Клара Константиновна восприняла как должное, потому что Валера так или иначе должен оставаться у неё на жительство: её дом — его дом. Но её интересовало согласие Бориса. Понравился ей этот скромный, даже чересчур тихий парень со слегка испуганными глазами, которые как бы спрашивали — не надоел ли он своим присутствием хозяевам такой чистой и уютной квартиры. Клара Константиновна взглянула на мужа, и тот, сразу перехватив её взгляд, не заставил себя ждать.
А Борька-то чего молчит? Не уважает красивых женщин, что ли?— со смешком в глазах спросил Дмитрий Никитич.
Борис Елин, чуточку покрасневший от горячего чая, от чрезмерного внимания совершенно незнакомых, но очень добрых людей, сначала глянул на Валерку, потом на тётю Клару, которая в это время с доброй и искренней улыбкой смотрела на него, и наконец с трудом выдавил из себя:
Да, конечно, огромное спасибо!
Тётя Клара, довольная, словно это она сама сдала трудный вступительный экзамен, отчего улыбка ярче засветилась на её, ещё хранящем красоту лице, потянулась к чайнику, чтобы повторить для гостей чайную заварку. И как только наполнила чашки кипятком, предложила ребятам распоряжаться самим, а сама извинилась, поднялась от стола и ушла готовить комнату для ночлега.
Вскоре хозяева и гости, перебросившись несложными фразами, пожелали друг другу спокойной ночи и разбрелись по своим местам. Молодые люди, осовелые от вагонной усталости, от сердечного приёма и сытной еды, немного поговорив, уснули глубоким убойным сном.
14.
На следующий день парни бесстыдно проснулись только к обеду...
Вот с этого момента для абитуриентов Омского политехнического института началось настоящее ученье. Как сказал бы бюрократ,— кропотливый труд по искоренению пробелов и по овладению знаниями в объёме средней школы под пристальным и чутким контролем Клары Константиновны и Дмитрия Никитича Каракозовых.
Первые уроки показали заслуженным преподавателям глубокую бездну, в которую провалились все знания, накопленные приятными мальчиками из Подмосковья за десять лет своей школьной жизни. Они напрасно потеряли эти десять лет и так же напрасно протирали на партах купленные на отцовские деньги штаны.
        Чтобы парни смогли показать на экзаменах хотя бы минимум знаний, позволяющих им увидеть свои фамилии в студенческих списках, Клара Константиновна и Дмитрий Никитич придумали для своих подопечных жёсткую ускоренную программу подготовки к экзаменам. Эта программа не давала будущим студентам расслабиться и забыть цель своего приезда в сибирские просторы. Распорядок дня уплотнили до немыслимых в другое время границ. Исключили свободное брожение по городу, а также походы в кинотеатры и прочие культурные заведения. Время между уроками, или занятиями, так называемые перемены сократили до пяти минут. Десять ми- нут давали на большую перемену. За обеденным столом сибаритствовали не больше пятнадцати—двадцати минут.
Если преподаватели отлучались по своим служебным делам, то заранее задавалось столько примеров, что одно переписывание с учебника на тетрадку занимало всё это время свободы, не разгуляешься. А ведь ещё надо их решать, записать решения.
Короче говоря, юные абитуриенты находились как бы взаперти, словно в темнице, и не могли не подчиниться суровому диктату этих бескорыстно, искренне помогающих тебе людей. А как же иначе, если добрые люди постановили сделать из безформенных шалопаев и двоечников настоящих, мыслящих людей!..
Ну что ж! За семнадцать дней Каракозовы сумели привить бывшим двоечникам уважение и даже любовь к ученью и основательные знания, которые помогли подмосковным парням стать студентами Омского политеха!
15.
Оба приятеля стали первокурсниками строительного факультета.
И вот наступило первое сентября!
Борис и Валера, уже настоящие друзья, отправились в институт, разодетые, по студенческим понятиям, в пух и прах,— а это означало — в светло-коричневые костюмы и новые парусиновые туфли. По случаю поступления сына в институт отец Бориса был настолько изумлён, что, получив телеграмму, немедленно отправил, телеграфом же, сыну-студенту полторы тысячи рублей.
С сияющим радостными лицами они окунулись в шумную студенческую толпу и с трепещущими сердцами открыли массивные двери политеха, направляясь в фойе, где на стене уже висело расписание занятий по факультетам и курсам.
С громкими криками, топаньем и прочим шумом новоиспечённые студенты восторженно обсуждали новые дисциплины, которые, согласно расписанию, предстояло осваивать, расспрашивали друг друга, где, на каком этаже или в каком корпусе та или иная аудитория. А некоторые молча и сосредоточенно, заметно бравируя новыми вечными ручками, записывали в свои тетради порядок занятий. Толпа у расписания скопилась огромная, не все могли взять то, что нужно им в первую очередь. Поэтому приходилось понемногу, по мере ухода впереди- стоящих, приближаться к самому вожделенному стенду, на котором аккуратно хорошим каллиграфическим почерком, на белом, прекрасного качества ватмане, красовался студенческий план институтской жизни. Особенно трудно и неудобно приходилось коротышкам вроде Валерки, которому такое испытание самолюбия доводилось переживать не впервой. Парень некоторым особо рослым студентам доходил до груди, поэтому для него настоящей стеной вставали спины, то мужские, то девичьи. С девичьими, конечно, иметь дело бывало приятнее, но рослые парни не раз заставляли его взвывать, наступая ему на ноги. Впрочем, Валера так же страдал и от высоких девичьих каблуков.
Борис застал Валерку крепко зажатым между двумя высокими уверенными девушками, причём Валерка не знал, радоваться ему или вырываться, спасая жизнь. Спас его Борис, который благодаря своему высокому росту успел раньше его записать расписание занятий своего курса и своей группы. Вытащив помятого Валерку из мятущейся толпы, Борис отправился вместе с ним искать аудиторию номер пять. По пути новички расспрашивали встречавшихся работников института и всех, кто попадался в коридорах...
Первый день занятий, прослушивание первых лекций и участие в первых семинарах показали Борьке, что институт — это уже не средняя школа, где при желании можно и дурака повалять, а самые настоящие трудовые будни, в какой-то мере почище, чем сенокос или уборка картофеля в колхозе. Тут надо попотеть по-настоящему, чтобы не осрамиться перед такими же, как ты, парнями, перед семьёй, перед которой взял на себя какую-то ответственность, а также перед самыми добрыми и бескорыстными на земном шаре людьми, каковыми для него стали Клара Константиновна и Дмитрий Никитич...
Программа лекций по математике в первый же день ученья была до того обширна и уплотнена, что за два часа лектор вспомнил всю математику средней школы. Да ещё порядком добавил новой информации. Борис, когда шёл на лекцию, подумал, что всё так же будет, как и в школе первого сентября,— поговорят с учителями о том, о сём и особенно о том, как провёл лето, и на этом расстанутся.
Всё оказалось по-другому. Преподаватель, с бородой, как у Маркса, вошёл в аудиторию, поздоровался, представился, записав свои реквизиты на доске. Сразу же, не расхолаживая публику, начал лекцию и рассказывал в таком темпе, что казалось, будто его у подъезда ждала пожарная машина, и он, прочитав лекцию, быстро наденет блестящую каску и побежит тушить пожар. Он рассказывал притом с такой уверенностью, что парням и девушкам, включая Бориса и Валерку, казалось — он таким образом говорит:
— Я свой предмет знаю хорошо, а вы все тут просто дураки! И чего я тут с вами время теряю?
Борис не привык писать так быстро и не мог за ним успевать. Намечал только некоторые слова и фразы. А остальные пропускал. Только некоторые моменты удавалось зафиксировать хорошо. После лекции пытался прочитать написанное. Но увы!— не смог свой же почерк разобрать.
Ещё хуже получилось на следующий день, когда начали изучать начертательную геометрию. Почти всё, что сказал преподаватель на лекции, Борьке не вместилось в голову.
Вот и пришлось обратиться за помощью снова к Кларе Константиновне, и та в очередной милосердный раз назначила своим подопечным дополнительные занятия.
И теперь только Борис Елин почувствовал, что всё это происходит не во сне, и что он по-настоящему поступил в институт.


Глава 9
ОМСКИЙ СТУДЕНТ
К


 ак и предполагалось, Валерка стал жить у своих,
как бы приёмных, родителей, а Борис устроился в общежитие института. Общежитие находилось недалеко от дома, где проживали хорошие, добрые люди Каракозовы. Поэтому-то Валерка часто пропадал у Борьки, а Борька бывал чуть пореже в квартире Каракозовых.
Старательности и трудолюбия у Бориса, если уж он захочет, не отнимешь. Теперь уже он поставил перед собой цель — во что бы то ни стало окончить вуз. Всё теперь складывалось хорошо: соединялись вместе великая родительская забота, помощь преподавателей четы Каракозовых, потому и появилась у парня уверенность, что институт он всё-таки закончит и получит какие надо "корочки", то бишь диплом. Но это и возможность учиться основательно и приобрести нужные в дальнейшем знания — уж не так, конечно, как в школе.
Очень скоро ещё одно обстоятельство позволило Борису подняться в своих собственных глазах. На четвёртой неделе ученья урок физкультуры провёл новый преподаватель. Николай Иванович Рябушкин, высокий, худощавый с впалыми щеками и острым носом, словно клюв у орла, ещё достаточно молодой. Когда закончились занятия по бегу на стометровку по программе, Николай Иванович предложил Борису записаться в секцию волейболистов. Волейбольная команда политехнического института славилась своими победами не только в масштабе института и города, но и в области и в Российской республике. Об этом Борис узнал ещё раньше, чем агитировал его Николай Иванович. Во время посещений консультаций к экзаменам Борис услышал много хороших слов от абитуриентов, которые в перерывах, покуривая на лестничной площадке этажа, в так называемой курилке, рассказывали друг другу все узнанные новости об институте, гордились, что поступили в такой престижный в здешних краях институт как Политех и с восторгом, стараясь удивить друг друга, сообщали о больших победах институтской волейбольной команды на спортивных площадках.
А из тебя, Боря, между прочим, выйдет хороший спортсмен-волейболист. Ты ведь и ростом вышел и силой удара тебя Бог не обделил,— так уговаривал Бориса тренер и преподаватель.
Да что вы, Николай Иванович, у нас в деревне некогда было и в волейбол-то играть. Я и мяч-то видел всего несколько раз в своей жизни, какой уж из меня спортсмен!— Кем-кем, а уж участником легендарной институтской команды он себя вовсе не представлял. Видя, что преподавателя эти выкладки не обескуражили и он всё- таки с интересом приглядывается к нему, Борис снова возражал, выкладывая дальнейшие аргументы:
Вы сами понимаете, у нас в деревне свободного времени не бывало, там не до волейбола. То сено надо заготавливать, то картошку полоть, то за коровой ходить. Так что из меня спортсмен, как китайский император.
Да ты не бойся, Борис, ты овладеешь техникой, научишься, потренируешься, всё придёт. Давай, соглашайся. Это тебе и для себя нужно. Спорт дисциплинирует человека, волю укрепляет. И, я тебе гарантирую, учиться будет веселее. Приходи послезавтра после занятий на тренировку. Сюда же, на стадион. Посмотришь. Не понравится — будь по-твоему. А понравится — вылепишь из себя настоящего волейболиста.
Елин слегка улыбался настойчивости тренера, который не понимает, кого вербует в секцию. Он неуверенно, в знак вежливости, чтобы закончить этот бесполезный разговор, кивнул. "Потом забудет,— подумал он о тренере,— мало ли у него забот, да и с моим ростом в институте хоть пруд пруди, это я ему просто под руку подвернулся".
Ну, смотри, не опаздывай на тренировку. В спорте самое главное — дисциплина,— улыбнулся тренер. Кажется, он остался доволен видимым согласием парня, похлопал его по плечу и, высоченный, ускорил свои аршинные шаги и быстро опередил группу студентов, уходивших со стадиона к автобусной остановке.
А ты чего ломаешься, как мятный пряник? Такое дело тебе человек предлагает, а ты — я, видишь ли, деревенский, мяча не видел, сено косил...
Валерка, шедший рядом и оказавшийся свидетелем разговора с Николаем Ивановичем, недовольно и с возмущением во взгляде, посмотрел на Бориса.
Голова садовая! Будешь играть в волейбол за институт, и тебя никогда не отчислят из института. Непонятно, что ли? Будут делать поблажки. Ведь как никак, честь института защищать будешь на просторах Родины. Я об этом знаю. Рассказывали недавно ребята-старшекурсники.
Ладно, посмотрим. Но играть-то я всё равно не умею! Где и когда я играл в волейбол? В футбол ещё мы в деревне на лугах гоняли. А волейбол...
Ну так что же? Ты же будешь тренироваться! Смотри, как тебе повезло! У тебя же все параметры внешних данных подходят. Остаётся только руками размахивать.
А они что у тебя — короткие, что ли? Уж чему-чему нас тётя Клара научила — математике! Так неужели Рябушка толкать мяч не научит? Я и то уж немного в школе и во дворе играл. А что? Давай, учись играть, будешь потом капитаном институтской. Потом меня возьмёшь в команду, уговоришь Рябушку, чтобы нас с тобой не разлучал. Будем ездить с тобой по советским городам, будем казённые деньги в гостиницах проживать и в столовых на талоны харчеваться. Чем плохо?
Ну ты даёшь! Ладно, ладно, будет тебе!— усмехнулся Борис маниловским мечтам своего друга.
Хорошо, хорошо. Пока закончим это разговор.
Друзья, не заметившие в беседе расстояние и время,
быстро юркнули в автобус, ещё не успевший закрыть двери.
2.
Через день, когда закончились лекции, Валерка напомнил другу о тренировке по волейболу. Борис, уже позабыв о разговоре с тренером, равнодушно махнул рукой и состроил гримасу: мол, я забыл и тебе не советую вмешиваться в чужие дела. Однако едва Елин успел выйти из аудитории, как увидел, что в коридоре его поджидает Николай Иванович Рябушкин собственной персоной. Светясь улыбкой, как солнышко в ясную погоду, Николай Иванович приветственно протянул рослому первокурснику руку,— для студентов первого курса это невероятная честь!— а другой похлопал удивлённого и смущённого студента по плечу:
Борька, не забыл, что сегодня у тебя экзамен по волейболу? На городском стадионе "Локомотив"?
Не ожидавший подобного внимания от уважаемого в институте человека, Борис на секунду замешкался, не зная, что ответить на этот шутливый, но прямодушный намёк: такой поворот дела вовсе не соответствовал его сегодняшним намерениям. Но, видя дружеский взгляд на себе тренера, он размяк и ответил:
Нет, нет, Николай Иванович, не забыл. Вот сейчас выпью стаканчик чаю и отправляюсь на стадион.
Вот-вот. Правильно, молодец! А то я думаю, вдруг парень забыл в суете тяжёлой студенческой жизни. Отправляйся, и я скоро там буду.
Мгновенно напустив на лицо строгость, Николай Иванович кивнул головой, видимо, в знак одобрения обязательности студента. И жирафьими шагами отошёл в сторону, взяв курс в направлении на кафедру физ воспитания.
Ну, Борька, везёт тебе,— изумлённо вытаращил глаза стоявший рядом Валера. Глядя вслед уходящему тренеру, он добавил:
Смотри-ка, сами преподаватели к тебе на поклон идут. Ты уж смотри, не подводи! Давай-ка скорей в буфет, а оттуда на стадион. И я с тобой, так и быть, приду. Посмотрю на твой первый урок. Тебя поддерживать буду!
Ну, пошли,— усмехнулся Елин и торопливо, не глядя на земляка, двинулся к лестнице, на первый этаж.
3.
Волейбольная команда института, собравшаяся на стадионе "Локомотив", по количеству игроков или тренируемых выглядела внушительной. Студенты здесь были все, как на подбор, рослые, крепкие и весёлые. Вообще говоря, здесь собралось несколько команд, и ещё столько же шумной студенческой и окрестной дворовой публики пришло поболеть или просто поглазеть на игру своих любимых игроков. И тренеров насчитывалось несколько. А среди них главный — Николай Иванович Рябушкин.
Вот раздались сразу несколько судейских свистков, и народ, мгновенно оторвавшись от беспорядочных мотаний на турниках и с мячом по площадкам, молниеносно построился в своих командах. Молодёжь на поле крытого стадиона разделилась на четыре команды, заняв две отведённые для волейбола площадки. А новички, изъявившие желание изучать азы большого, модного в те годы спорта, под руководством Николая Ивановича Рябушкина, невдалеке по указанию тренера разделились на две группы. По обе стороны волейбольной сетки они приступили к первым урокам мастерства.
Новички отрабатывали умение бить по мячу руками, но не ладонью, как это делали многие,— коровьим шлепком, а кончиками пружинящих пальцев. Конечно, самым неумелым игроком в команде новичков оказался наш Борис Елин. Как раз он прикасался к мячу всей поверхностью ладоней, и звук удара по мячу раздавался глухим мягким шлепком, словно автор удара три дня не завтракал, не обедал и не ужинал. Отчего от души накачанный мяч, сопровождаемый взрывом смеха окружающих, падал в двух шагах от новоявленного спортсмена. Своеобразный игровой почерк будущего волейболиста все воспринимали с весельем, но только не сам Елин. Борис этот смех воспринимал очень тяжело. Он краснел, отчаянно переживая своё неумение бить по мячу. При неудачах он то косил глазом в сторону тренера Рябушкина, то лихорадочно высматривал среди болельщиков своего друга Валерку. А встретившись с ним взглядом, перекашивал лицо и старался потом увиливать от мяча. Однако Николай Иванович всё видел и не давал Борису ни расслабиться, ни спрятаться от мяча. Он терпеливо подавал команды:
— Петров, подавай мяч к Елину! Вы тоже не чемпионы! Елин, подавай мяч к Неверову!
И, хочешь или не хочешь,— через считанные секунды мяч снова оказывался в руках нашего новичка.
Но вот что удивительно — к концу занятий Борису Елину всё-таки удалось научиться ударять по мячу должным образом! За что от Николая Ивановича он получил вполне искреннюю похвалу!
Действительно, сначала Борис боялся мяча и, когда он по воздуху, словно коршун, летел на него, он инстинктивно закрывал глаза. Но, то ли в нём спала и проснулась неуёмная энергия, то ли отчаяние оттого, что ни на что не годен по-настоящему, но он стал относиться к мячу, как к своему кровному врагу, и кулаком что есть силы посылал мяч через сетку в поле противника. Да так, что никто там укротить или отбить его не мог. Удары у Едина получались сильными, мгновенными, да и непредсказуемыми, и, как ни странно, всё чаще попадали в цель.
4.
Чудеса, да и только,— буквально за считанные недели тренировочных игр Борис так увлёкся волейболом, что оказался одним из лучших игроков институтской волейбольной команды. Через месяц, поощряемый Рябушки- ным, используя долгие и упорные тренировки, он перешагнул все промежуточные группы, игроки которых постепенно наращивали свою классность. И его вскоре перевели сразу в сборную институтскую команду, и не в запасной, а в основной состав, приносящий победы Политеху.
В первокурснике Борисе Елине за максимально короткий срок раскрылся недюжинный талант спортсмена волейболиста. Институтские дела, кажется, теперь тоже стали идти веселее. Став известным в институте спортсменом,— а о нём институтская многотиражка написала целый очерк: о том, как, меньше чем за месяц, одарённый студент стал полноправным членом прославленной в городе и области спортивной команды,— Борис стал ещё упорнее трудиться над заданиями, аккуратно посещать и выслушивать лекции преподавателей. У него появился новый стимул к занятиям, о чём он прежде никогда бы не думал. А дело в том, что в практике Политехнического института неуспевающим студентам не позволялось участвовать в соревнованиях между разными институтами. Да к тому же Борис поставил перед собой целью стать не просто инженером-строителем с дипломом, а взять от преподавателей как можно больше знаний, чтобы потом, в работе после окончания института, не краснеть перед своими подчинёнными рабочими.
А всё-таки молодцы Каракозовы, особенно Клара Константиновна! Они тоже вносили существенную лепту в инженерное воспитание Бориса, постоянно помогали ему, ну и, конечно, Валерке, в наиболее трудных моментах по своим предметам. В результате первый семестр друзья- студенты закончили с одной тройкой по начертательной геометрии (вот предмет противный!), а по остальным в зачётных книжках красовались одни и те же циферки — четвёрки...
В конце марта в Омске ещё бушуют холода, скрипят морозы, метель и пурга не прекращаются сутками, словно это в январе, в середине зимы. Однако, несмотря на невыносимую, несносную погоду, народу в крытом стадионе "Локомотив" собралось много. Болельщиков со стороны Политеха и со стороны строящегося нефтеперерабатывающего завода собралось на трибунах до отказа — заполнился огромный пятитысячный стадион. Все билеты были распроданы, все места заняты. Встреча на первенство города между институтом и строящимся заводом завершала зимний сезон в городской спартакиаде.

Валерка Рогачёв сидел на третьем ряду, на самом краю многорядного зала, обрывающегося здесь для узкого прохода болельщиков. Здесь вокруг сидели однокурсники, пришедшие поболеть за свою родную команду. Политех сегодня выходил на финишную линию и готовился принять чемпионский титул. Уже третий год подряд студенты Политеха удерживали за собой титул чемпиона города по волейболу. И сейчас у болельщиков института не оставалось сомнений, что победа будет за их командой. Правда, нефтяники за последний год тоже сделали хороший рывок, и теперь стали серьёзными конкурентами будущих инженеров. Мало ли что возможно!
5.
До начала встречи оставались считанные минуты. И вдруг Валерка, до сих пор вместе с товарищами обсуждавший возможный ход матча, повернулся вправо и остолбенел, прикусив язык. Он увидел то, что тайно готовился увидеть, но о чём не сказал Борису
За проходом, прямо рядом с собой, он увидел девушек, устраивающихся на свои места в том же, что и у него, опоясывающем весь зал, третьем ряду.
Одна из девушек, в салатовом пальто с белым пышным песцовым воротником, показалась Валерке чересчур знакомой, и он стал рассматривать её пристальней. В это время девушка аккуратно, обеими руками сняла с головы пушистую шапку, представ перед парнем во всей своей красе. Поправив правой рукой волосы, она повернула голову к подругам, в сторону, противоположную Валерке. И тут же лицо Валерки, узнавшего и девушку, и её подруг, вспыхнуло яркой краской. Он не ожидал такой удачи. Она всё-таки пришла!
Да, да! Почти рядом с Валеркой сидели его старые знакомые,— девушки, с которыми он и Борис встретились несколько месяцев тому назад в поезде, по пути сюда, в Омск.
Да, да, это была Ира, красавица Ирина, которая так прожгла сердце парня, что он ради неё на время поступился дружбой с Борисом. И вот оказалось, что, разлучившись с нею, он всё же не забыл о ней.
Иногда, правда, вспоминал он о своих поступках в поезде, о своём настырном желании во что бы то ни стало поцеловать её в прекрасные, чуть припухлые губы. Вспоминал и о том, что его доводило до белого каления невнимание к нему Ирины и постоянные расспросы её о Борисе, который, в свою очередь, оставался нем и глух к её словам. А ведь это была красавица-комсомолка, которая по зову партии отправлялась в Сибирь, на стройку новой пятилетки, на нефтеперегонный завод! Заодно вспоминал Валерка, как нахально и самозабвенно он врал Борису, сам поверив в своё враньё, что всю ночь в тамбуре целовался с Ирой. Специально вдохновенно врал, чтобы отсечь товарищу дорогу к ней, малодоступной красавице, чтобы приберечь её для себя, на десерт, на будущее.
И вот, увидев её, он не в первый раз почувствовал в себе новый прилив прежней влюблённости. И в сердце его приключилось что такое непонятное, что заставило его забыть, ради чего он находится в этом огромном стадионе-зале. Оно, это непонятное, заставило его, повернув шею, не отрывать взгляда от Иры, которая, разговаривая тихо о чём-то с подругами, улыбалась, словно излучала своим лицом мягкие вспышки света.
А лицо её, снова казавшееся дорогим и желанным, находилось очень близко от него. Валерка и Ира сидели друг от друга в каком-то метре.

Ира, привет!— вскрикнул Рогачёв, весь сияя от вспыхнувшей радости. Получилось это негромко, но достаточно, чтобы смогла услышать соседка по правую руку.
Ира моментально повернулась на голос и, встретившись глазами с Валеркой, тут же заулыбалась.
Валерочка! Коллега по поезду! Здравствуй, дорогой!
Рогачёв вовсе подвинулся к ней, на самый край скамьи, а Ира, тоже сдвинувшись к нему, сообщила подругам о встрече с давним знакомым. И головы подружек обратились к Валерке, тепло и искренне адресуя ему весёлое и звонкое "Здравствуйте!".
И сразу Ирина стала распрашивать о делах, где они с другом живут, как учатся, что делают в свободное время и как всё-таки поживает тот трудолюбивый парень Борис, который в самую июльскую жару, в вагонной тесноте и духоте умудрялся не отрывать головы от учебников.
Да вот же он — восьмой номер, в синей майке! А белые — это ваши, если вы сейчас на Нефтянике. Здесь так нефтеперерабатывающий завод называют.
И он показал рукой на волейболистов, которые, только что выстроились, чтобы поприветствовать друг друга и вступить в игру.
Да что ты говоришь! Значит, у Борьки твоего талантов уйма?— удивилась Ира, услышав новость о Борисе- волейболисте.
Ну я же тебе говорил!
Поискав глазами восьмой номер среди синих игроков, Ира долго внимательно изучала изменившегося Бориса. Он заметно возмужал за эти месяцы, похудел лицом, словно избавился от прежней деревенской расхлябанности и вялости. В вагоне девичьему глазу было ясно, что по растрёпанным волосам редко гуляет расчёска. Теперь же, даже на расстоянии, была заметна очень идущая ему причёска полубокс, которым потчуют парикмахеры всех цивилизованных парней. Да и сам Борис, показавшийся Ире тогда, в поезде, каким-то малоподвижным, тяжелым на подъём человеком, сейчас стоял в шеренге спортсменов, живо разговаривая с соседями, быстро взмахами руки реагируя на приветственные возгласы знакомых студентов.
"Да-а, совсем Борис изменился",— подумала Ира. И спросила:
А давно Борис играет в волейбол?
Да-а-вно, уже больше полугода,— расстёгивая верхние пуговицы пальто, с гордостью ответствовал Рогачёв.— Талант спортивный у Борьки. Талант, Ирочка. Раньше к мячу боялся притрагиваться. А вот за месяц усердно потренировался — и нате, пожалуйста,— вышел на самые первые роли.
Раздался свисток судьи — и игра началась. Валерка и Ира на время прервали свой разговор и стали внимательно наблюдать за ходом игры...
Упорная встреча закончилась со счётом три—два в пользу команды Политеха.
Спортивные руководители города горячо поздравляли победителей, вручали переходящий кубок и прочие награды.
Теперь Валерка и Ира продолжили разговор. Когда народ расходился, обсуждая прошедшую игру, Рогачёв пригласил Иру и её подружек в гости — к себе и к Борису в общежитие Политеха,— ну, например, в предстоящее воскресенье.
Девушкам предложение показалось интересным, и они с весельем согласились.
6.
      Ну, а Борис после победоносного завершения игры, получения наград и выслушивания всяческих дифирамбов должен был присутствовать вместе с командой на банкете, организованном городскими властями в честь победителей.
Получив награды, команда студентов отправилась в самый знаменитый ресторан города Омска под названием "Сибирь".
Борис Елин первый раз в жизни вошёл в учреждение подобного рода и был откровенно восхищён роскошью убранства, сногсшибательной красотой огромного зала. С высоких потолков в нескольких местах свисали причудливые пышные хрустальные люстры. Всю поверхность пола застилали дорогие ковры, и только в нескольких местах на стыках из-под ковров выглядывал дорогой красноватый паркет. На окнах дорогие занавеси и богатые шторы создавали несказанно приятные спокойствие и уют, прочно усаживая посетителя на выбранный стул и создавая ему соответствующее настроение. К тому же, с картин, исполненных лучшими местными художниками, на посетителей смотрели лица и пейзажи, умиряющие человеческую суету...
Большой оркестр находился в состоянии полной готовности. Столы ломились от разнообразных и вкусных яств. Народ понемногу собирался. Но никто не усаживался пока на свои места. Все почему-то толпились в фойе ресторана и около двери. На вопросительный взгляд Елина, впервые участвующего в таком, с его точки зрения, королевском вечере, старший коллега по команде, похлопав его по плечу, сказал:
— Рано, Борька, рано. Никто не имеет права садиться, не положено. Сейчас ждут председателя областного комитета по спорту, а с ним, говорят, будет аж самый первый человек в области, первый секретарь обкома Кирилл Егорович Кирченко...
Через некоторое время, действительно, в таком шикарном, как и зал, фойе появились долгожданные гости и дорогие гости, одновременно они же и хозяева события. С ними пришли и ректор института Владимир Севастья- нович Пашков, и завкафедрой физкультуры Марина Петровна Петрушева. А рядом с ними все увидели и двухсаженного Николая Ивановича Рябушкина.
Вот о них двоих нам придётся сказать особо.
7.
Петрушева, немолодая, но сильная женщина, мастер спорта по толканию ядра, в свои годы даже занимала видные места в общесоюзных соревнованиях. Окончив институт физкультуры в Новосибирске и защитив диссертацию, она в Омском политехе работала преподавателем на кафедре физвоспитания, а через год стала заведовать этой же кафедрой. Она-то и задумала создать настоящую институтскую волейбольную команду, благо этот вид спорта вошёл в моду. Мечтала Марина Петровна о всесоюзной славе такой команды.
И судьба подбросила ей на кафедру через министерство списанного по возрасту волейболиста всесоюзного значения Николая Ивановича Рябушкина. Они сразу, с первых дней, поняли друг друга. Николай Иванович организовал секцию, куда стал набирать лучших, способных ребят. И вскоре команда состоялась и дала о себе знать и ректору, и руководству города. В первый же год команда Политеха заняла второе место среди институтов области. А через год завоевала первое место.
Тогда и ректорат стал не на шутку помогать кафедре выращивать спортсменов. Премировал игроков, давал кое- какие поблажки игрокам, помогая сдавать хвосты в свободное от соревнований время.
Но, когда команда прославилась и стала разъезжать по стране, выработали и своеобразную тактику отбора. Неуспевающих студентов перестали допускать к играм. Поэтому любой игрок сборной никогда не забывал о своих главных обязанностях студента и делал всё, чтобы не нахватать хвостов и лишних хлопот по пересдаче зачётов и экзаменов.
Вот почему на банкете в честь победы волейболистов Политеха и Петрушева и Рябушкин присутствовали наравне с ректором и парторгом института, и об этом хорошо знали самые знатные и властьдержащие люди города.
8.
Когда первый секретарь обкома вместе со своими помощниками трогательно поздоровался с представителями Политеха, то вся верховная компания в сопровождении весьма молодой и симпатичной женщины — директора ресторана Екатерины Давыдовны торжественно двинулась к столам. Только после этого весь приглашённый народ, включая спортсменов, которых Екатерина Давыдовна успела оттеснить в дальний угол, с обрадованными лицами пристроился в хвост колонны уважаемых персон.
Спортсмены уселись после всех на оставшиеся свободными места: каждый сверчок знай свой шесток. А когда весь приглашённый народ занял свои стулья и кое-кто даже начал опробовать дармовую еду, первый секретарь торжественно встал и предложил первый тост за чемпионов области по волейболу, за спортсменов Политеха, которые в тяжёлой борьбе за первенство смогли который год удержать за собой почётный чемпионский титул.
— Ребята!— говорил он, отечески-ласково и чуть свысока поглядывая на притихших студентов.— Под руководством ваших уважаемых преподавателей и тренеров, институтских коммунистов, своим упорством, своим трудолюбием вы добились выдающихся результатов во всенародно любимом спорте — волейболе. И я вам скажу: вы молодцы! Вы молодцы ещё и потому, что вы не просто спортсмены, прославляющие свой институт, свой город и область. Вы герои ещё и потому, что пока вы преуспеваете в своём студенческом ежедневном труде, а по существу в каждом из вас живёт будущий инженер, руководитель серьёзных производств: заводов, фабрик и строек. Вы — будущие командиры рабочих коллективов. Я лично уверен, что из каждого вашего спортсмена выйдет прекрасный настоящий советский руководитель, ибо уже сейчас в вас заложена неуклонная воля к победе, к лучшему результату. Именно для этого наша партия, наше советское правительство ежегодно выделяют миллионы рублей на развитие спорта. Всё наша советская власть делает для того, чтобы в вас, таких молодых и красивых людях, воспитать свою надёжную опору, способную отстоять интересы нашего общества везде и всюду, где это потребуется. Вы знаете, какое значение имел спорт в жизни наших людей, сумевших в тяжёлых условиях Великой Отечественной войны победить фашизм. Любая победа, можно сказать, выковывается и сейчас, в том числе и на спортивных полях и площадках. Поздравляю вас с победой ещё раз и желаю вам ещё много и много трудовых и спортивных побед!
С этими словами Кирилл Егорович немного потряс в воздухе небольшим фужером с водкой и под аплодисменты присутствующих залпом отправил его содержимое по назначению.
Борис Елин, как и его товарищи по команде, с открытым ртом, стараясь не пропустить ни единого слова, слушал краткую речь областного предводителя и таращил глаза на него с восхищением и гордостью за то, что областью руководит такой умный и прекрасный коммунист- патриот.
9.
С восторгом ловя каждое сказанное слово Кирилла Егоровича, наш студент всё-таки внимательно всматривался в человека такого высокого ранга, увиденного им впервые. Кирилл Егорович выглядел нормальным, хорошо побритым мужчиной, не слишком отличавшимся обликом от других пришедших с ним мужиков. Правда, одет он был в чудесный торжественный синий костюм в какую-то особенную искру, какого не увидишь ни на студенте, ни на преподавателе. Светло-серый жилет красиво оттенял ослепительную белую сорочку со скромным и нежным розовым атласным галстуком. Всё на нём казалось просто, красиво и, как говорят в народе, чин по чину.
И Елину подумалось, что следует запомнить, как одеваются на такие случаи первые лица в области — мало ли когда пригодится. Ведь подсказать, в случае чего, некому. Ещё ему подумалось к конце речи первого, что в Кирилле Егоровиче, в его фигуре, в его лице, в его руке, держащей фужер, нет ничего, чего не было бы в других людях. Весь он был достаточно обыкновенным: немного лысеющий лоб с откинутым назад и чуть набок полем волос, чуть повислые щёки, несколько укрупнённый в картофелинку поблескивающий нос. Заметно углублённые круги под глазами,— наверно, от огромных, свалившихся на его плечи, трудов. Только вот его поведение, когда он с некоторым пренебрежением кивал сидящим рядом людям, его несколько важноватая и небрежная посадка за столом, когда он чувствовал и ловил бросаемые на него взгляды,— давали понять окружающим, что он в этом ресторанном зале не случайный и не зависящий ни от кого человек, а даже, в какой-то мере, уверенный хозяин здешнего положения.
И эти все детали, относящиеся к первому лицу области, не укрылись от такого жадного деревенского наблюдателя, каким явился сюда Борис Елин.
Но он пока находился на высоте восторга и, поскольку прежде не видел никакого начальства, кроме председателей сельсовета и колхоза, внутренне радовался событию. В душе благодарил Рябушкина, сделавшего из него, деревенского бревна, приличного спортсмена. А в результате — вот, пожалуйста,— его величество случай позволил ему сидеть за одним столом с большим человеком, с членом ЦК партии, имя которого с почтением произносили все горожане.
Временные обитатели ресторанного зала, навёрстывая в еде, с удовлетворёнными лицами то и дело бросали свои взгляды на главного областного руководителя. Почти все они помнили, что и как пишут о нём в центральных и местных газетах. Даже московские газеты не раз писали о Кирилле Егоровиче как о руководителе, сумевшем за полтора года своего секретарства искоренить все недостатки, сложившиеся при прежнем первом секретаре. Нового хвалили за то, что он смело восстановил ленинские нормы руководства большой областной партийной организацией. Газеты отмечали его за коммунистическую принципиальность, с которой он восстанавливал в области трудовую, хозяйственную и партийную дисциплину.
По словам газет, область в течение последних месяцев уверенно выходила (куда именно, никто не говорил, но тогда было принято так писать) по всем направлениям социалистического соревнования и занимала первые по Союзу или отраслевые места.
     В чём всё это заключалось, никто толком не мог сказать. Жизнь основной массы людей за это короткое время не изменилась, зарплата не увеличилась, товаров в магазинах как не было раньше, так не прибавилось и сейчас. Прежний первый секретарь, снятый, как говорится, с треском, новой должности не получил и, оказавшийся для родной партии ненужным, после ежедневных неприятных размышлений о бренности судьбы, вскорости скончался.
Строительство нового нефтеперерабатывающего завода, начатое ещё при нём, продолжалось, правда, немного активнее, но и то с притоком новых средств, выбитых из центра: по слухам, государство стало лучше финансировать эту стройку. Но уже местные газеты вслед за московскими утверждали, будто новый завод — это детище товарища Кирченко. И что он готов сдать этот завод за два года, хотя по проекту на строительство его отводилось три года с гаком.
Основная масса людей относилась к Кирченко с некоторой настороженностью, без особой теплоты, поскольку не видела в нём каких-то выдающихся качеств, присущих крупному политическому деятелю. А ведь область, которой он руководил, своей территорией несколько раз покрывала некоторые европейские страны.
Однако на своих строгих и серьёзных лицах большинство присутствующих изображало ещё и восхищение и преданность, а также желание слушать его бесконечно, словно секретарь изрекал из своих уст самые что ни на есть недоступные никому прежде мысли и идеи. Как будто после этих слов, завтра уже утром, в городе и области начнётся всеобщее благоденствие и неуклонное улучшение жизненных условий.
Даже вот ректор института, пожилой человек с профессорским званием, делал вид, что наконец-то ему посчастливилось встретиться с умным, знающим и почти великим человеком.
Что же говорить о деревенщине Борисе Елине?
Борис, то и дело управляясь с непривычно вкусной едой, всматривался в Кирилла Егоровича, наблюдал за ним, за его манерой держать столовые приборы, за умением пользоваться ими. Каждая мелочь очаровывала Бориса в первом: как говорил хозяин области, как поворачивался всем корпусом или головой то вправо, то влево, как смеялся, как поднимал густые рыжеватые брови, как поправлял очки, съезжавшие часто ближе к концу носа. Как отправлял в рот кусок сельди, как держал фужер, вставая или садясь во время объявления тостов. Всё это юному студенту казалось каким-то интересным, недосягаемым, таинственным и великим, приближенным к чуду.
Борис мысленным взглядом рассчитывал расстояние между собой и всеми сидящими, с одной стороны, и первым — с другой, и видел, что эта дистанция — огромная. Но он тут же видел и угадывал силу и возможности его персоны.
Вот она,— так понимал Борис,— могучая тайна его должности,— сегодняшний пир, подчинённые люди вокруг, возможность отведать казённых харчей в этом сногсшибательном заведении. Здесь и желание и слово этого не слишком молодого, светлого, немножко курносого человека.
Впервые в своей жизни Борис, хоть и ненадолго, всего-то на несколько часов, видел круг других людей, иную жизнь, пищу, непохожую на студенческую, другую обстановку, другие интересы, другие слова и другие лица, которые не привык видеть в своей, ещё сравнительно короткой жизни.
     Такая жизнь в этом кругу людей показалась ему интересной, богатой впечатлениями, насыщенной и весёлой, до которой деревенскому парню никогда не дойти. Ну что ж, царская жизнь не для простых людей,  пронеслось в его сознании. Это всё опять то же: всякий сверчок знай свой шесток.
10.
Однако Борис из того богатого вечера вынес самое главное для его пытливого студенческого ума. Главное,— он узнал, что существует другая жизнь. Более достойная жизнь человека, к которой надо стремиться. Которую нужно приближать своим каждодневным трудом. И ещё студент сделал для себя вывод, что не все люди в стране могут быть допущены к богатой и роскошной жизни. Что не все люди и могут добиться этого благополучного и сытого положения. Несмотря на то, что партия и газеты, преподаватели в институте в один голос твердят, что все люди равны и все люди должны и достойны жить безбедно.
Ведь вот что получается, рассуждал сам с собой Борис, — первый секретарь и его молодые помощники почти каждый день выступают с докладами где-то перед трудовыми коллективами, награждают коллективы и отдельных работников, проводят инспекционные и контрольно- ревизионные проверки, присутствуют при пуске тех или иных новых производств и всегда имеют возможность за казённые деньги отведать такую изысканную еду, которой простой гражданин и труженик и в глаза не видел и даже названия не знает. Чтобы жить по-человечески в этой жизни, надо обязательно дружить с представителями властей. А ещё надёжнее самому стать участником этих властей, на худой конец почаще быть в среде этой категории людей. И надо учиться, надо учиться основательно, чтобы в этой жизни добиться каких-то заметных успехов. Так что без диплома никуда проходу не будет — такое про себя заключение сделал Борис Елин...
Наконец, все слова и пожелания на вечере закончились. Правда, Борис не слишком в них вдумывался, занятый своими мыслями по поводу удобств власти. В речах участники вечера хвалили партийное руководство области и благодарили его за отеческую заботу о развитии спорта в своём регионе. К концу вечера люди стали уставать, и их торжественный пыл начал угасать.
На столах становилось свободнее, потому что присутствующие не ограничивались одними речами.
Пришла пора расставаться. И когда первый секретарь встал, все в зале синхронно сделали точно то же самое, даже стул позади себя старались отставлять так, как это, элегантным и привычным движением, сумел сделать командующий банкетом. Долго прощаясь на выходе из фойе ресторана, немного навеселе и с самодовольными и уверенными физиономиями люди разошлись и разъехались по своим домам.
Ещё долго Борис Елин не мог забыть это вечер. И, что греха таить, мечтал в дальнейшем по возможности скорее, с помощью волейбольного мяча, оказаться на подобном банкете ещё раз.
11.
Через два дня, в воскресный день, с самого раннего утра Валерка Рогачёв пришёл в общежитие политехнического института и предложил своему другу вместе позаниматься начертательной геометрией.
Борис Елин проживал в комнате вместе с двумя другими студентами. В выходной ему жилось свободно: ребята-соседи уезжали с вечера субботы к себе домой, в ближайшие к Омску посёлки Крутую Горку и Красный Яр. Никто не мешал заниматься тем, чем желает душа.
О том, что сегодня в двенадцать-ноль-ноль придут в общежитие знакомые девушки, Ира и её подруги, Валерка предпочёл пока помалкивать. Он решил сделать товарищу маленький сюрприз.
Рогачёв знал, что Ирка Борю не интересует, на сей момент он влюблён только в волейбол и в институтское ученье, вот и слава Богу! Ему возиться с девушками недосуг. Как только выдавалась свободная минута, Борис навещал Клару Константиновну или усаживался за лекции.
Но вспыхнувшая в сердце Валерки искра любви к самой красивой, наверно, в Омске длинноногой девушке, равной которой нет и во всём женском населении института, в глубине души подсказывала ему, что Иру следует чаще показывать Борису. Он точно рассчитывал, что если Ирина будет ходить в общежитие чаще, и увидит, что он так же безразличен к ней, как и в поезде, то он, Валерка, сумеет отвоевать её сердце от чёрствого, не понимающего ничего в женской красоте деревенщины, каковым и является Елин. Поэтому, чтобы не спугнуть одну из них, а именно Иру, Валерка решил заранее не сообщать о нынешнем свидании, а сделать Борису подарок, не выдавая себя ни в чём, а заодно посмотреть, что будет дальше. Ну, а по ходу дела внести свои коррективы в происходящее, если, конечно, они потребуются. А пока встреча носит чисто дружеский характер. Ну, встретил старых друзей. Ну, пригласил их в гости, так что тут такого?
Борис удивился раннему приходу Валерки в воскресенье. Обычно они так рано встречались, лишь когда заранее договаривались, чтобы отправиться то в институт, то на тренировки, то в городскую библиотеку или в кино. А тут, видишь ли, явился ни свет ни заря. Да ещё предлагает заниматься нелюбимым предметом, который, если и разбирали вместе, то обычно только под контролем Клары Константиновны, в её доме.
Однако, не зная истинной причины затеи Рогачёва, Борис его раннему приходу особого значения не придал. Поднявшись, закончив утренний туалет, вскипятил чайник. Позавтракав вместе с другом, приступил к занятиям. Раскладывая на столе лекции, учебники и чертежи, Борис часто посматривал на Валерку, а потом сказал:
Мне всё-таки кажется, что без Клары Константиновны мы с тобой эту тему не освоим, не разжуём, а?
Да ладно, не беспокойся, я лекцию слушал внимательно, попробуем вместе разобраться,— и, придвинув к себе учебник, открыл нужный раздел и стал вслух зачитывать, по ходу объясняя малопонятные термины и прочие геометрические тонкости.
Боря слушал, одновременно проверяя сказанное Валеркой по своим лекциям и удивлялся, как легко, понятно и просто разъясняет трудный материал его, вообще-то не блестяще успевающий в ученье друг-студент. По мере того, как удачно объяснял задание Валерка, Борис то и дело бросал на него изумлённый взгляд. Ему показалось, что у Валерки произошло просветление мозгов, если он самые трудный предмет выщёлкивает, как орехи, и досконально разбирается во всех тонкостях этого противного предмета. Ну что ж, Борис рад был внезапно проявившейся у Валерки тяге к знаниям и внезапно открывшемуся таланту математика и расчётчика.
Где Борису Елину знать, что Валерка вчера вечером попросил Клару Константиновну хорошенько разъяснить ему новозаданный материал, чтобы сегодня блеснуть перед товарищем и показать недюжинные знания по начерталке. А заодно отбить у Бориса желание сегодня, в воскресенье, идти на поклон к Кларе Константиновне. Зачем ходить, если Валерка сам может всё объяснить не хуже преподавателя?
      Так, ни о чём не догадываясь, в душе радуясь за друга, Борис старательно, даже со рвением вникал в изучаемый материал, чтобы не хуже Валерки понять предмет. Однако не укрылось от внимания Елина, с каким беспокойством его коллега то и дело бросал взгляд на часы — на мирно стучавший на подоконнике будильник. Чем меньше оставалось времени до двенадцати, тем чаще Валерка обращал взгляд на мордашку часов: вышли уже из дома или не вышли, придут сегодня или не придут девочки?
Да чего ты всё на часы смотришь, или торопишься куда?— прямо заметил Борис, видя его ёрзание на стуле.
Валерка подозрительно и воровато взглянул на друга, обдумывая ответ, и, наконец, решился-таки.
Да, я забыл тебе, Боря, сказать. Тут я встретил наших общих знакомых девочек. Помнишь, в поезде с нами ехали? Надя, Ира, Вера, Люда. Я их пригласил к нам в гости. Вот они сейчас с минуты на минуту будут. Надеюсь, ты не против? Я предупредил вахтёршу тётю Полю, что если девочки придут, пусть пропустит в твою комнату.
Борис на секунду замер и перестал выводить линии в тетради. Задумался, нахмурив рыжие брови, но вскоре добродушно улыбнулся и повернулся к товарищу:
Ах вот оно что! А я-то думаю, чего бы ты это так рано припорол? Думаю, чего это тебя так ученье заело? Наверно, и твой начертальный талант с Иркой связан? Она ведь тебе в поезде так нравилась, а?
Он усмехнулся и, разведя руками, продолжал:
Но ведь надо как-то прилично встретить, если уж они придут? А у нас с тобой, кроме чая да сливочного маргарина, в тумбочке — шаром покати.
Да не беспокойся, я уже взял. И колбаски кусок, и сыра плавленого. А на всякий случай и бутылочку красненького прихватил. Стыдно ведь будет, если они захотят, а у нас не будет!
Валерка расплылся в широкой улыбке, видя, что встреча с девушками уже начинается благополучно, и что даже его чёрствый товарищ в этом отношении подобрел и не испортил настроение ни себе, ни ему, принял сообщение, как положено мужчине.
Вдруг в двери послышался негромкий, даже осторожный, стук. Ребята тотчас же замерли. На широких и гладких щеках Бориса появился лёгкий румянец.
Ну вот, пришли! Иди, сам и открывай!— двинул бровями Борис и бросил насмешливый взгляд на друга.
Приятели впервые встречали женский персонал со стороны. Предстоящая встреча так не походила на обычные забеги знакомых по общежитию студенток и однокурсниц, часто заходивших в комнату по учебным делам.
Валерка, весь сияя от счастья, на цыпочках тихо подошёл к двери, присев на корточки, посмотрел через замочную скважину. Да, на той стороне была Она. Валерка узнал её по видневшемуся кусочку салатового пальто.
Они, Боря,— оставаясь в том же положении, прошептал Валерка, оборачиваясь к другу. Счастливая улыбка с его лица вдруг съехала и сменилась гримасой тревожной озабоченности.
Эх ты, Дон Жуан, как целоваться в тамбуре, так ты готов, а дверь открыть боишься,— насмешливо произнёс Борис и, сделав два шага, оказался у двери.
Отойди, а то задену,— он слегка оттолкнул друга, ещё сидевшего на корточках, и, повернув ключ, открыл дверь.
За порогом стояли две улыбающиеся девушки, старые знакомые по вагону Ира и Вера.
Вера была невысока, под рост Валерки. Фигурка её, несколько полноватая, хорошо уравновешивалась прекрасным полным бюстом. Лицо же Верочки с небольшим, чуть вздёрнутым носиком, сияло приятностью и добротой. А глаза, всегда радостные и чуть насмешливые в разных моментах жизни, сразу выявляли в ней добродушную, беззаботную, никогда не унывающую личность.
но галантно стащили с них пальто и повесили на вешалку, прибитую на стенке слева от двери.
Некоторое время обитатели комнаты и гости молча осматривались и привыкали к новой обстановке.
Окинув мимолётным взглядом Верочку, Валерка отметил про себя, что зря всё же Ира привела её сюда. Уж лучше бы приходила одна, коли девушки не пришли все вчетвером. Он внутренним чутьём понял, что Ира специально привела Верку, чтобы составить ему пару. На, мол, вот тебе, а до нас с Борисом, мол, ты не касайся. Вот, мол, тебе девушка, как раз по твоим внешним данным.
Этим обстоятельством Валера остался очень недоволен. Вера, каик он заметил ещё в поезде, прекрасной души человек. Но дружить с ней и тем более ходить в кинотеатры, в музеи и прочие культурные заведения города он с нею вовсе не собирается. Сердцу не прикажешь, оно выбрало другую, а эта другая тоже здесь. Другое дело, что она не воспринимает его персону как серьёзный объект внимания. У неё, видишь ли, другие планы. "Почему так в жизни выходит?— размышлял Рогачёв.— Я её, она его, он, может быть, другую, и так далее. Ведь как было бы прекрасно и просто, если бы всё устроилось по порядку: я её, а она меня, он ту, она тоже его,— и все довольны были бы и счастливы!".
Да, природа что-то напутала в человеческих отношениях, и в жизнь нашу внесла дополнительные, никому не нужные, страдания и неприятности.
А тем временем Валера влюблёнными глазами поедал Иру. Она же, в зелёном платье с широким и круглым воротником, с кромкой чуть ниже колен, сводила Валеру с ума своей безупречной красотой. Платье выдавало все изгибы прекрасно сложенной фигуры. А правильные, без изъянов, черты лица прямо бросали влюблённого студента в дрожь...
Опомнившись, Елин предложил гостям присесть. Разговор сначала шёл по своему осторожному и вежливому руслу, легко, гладко и вполне оживлённо. В основном девушки высказывали своё восхищение виртуозной игрой у волейбольной сетки студента и спортсмена Бориса Елина. Потом, когда тема исчерпалась, вспомнили вагонную жару и скуку на пути в Омск. Но затем дальнейшая беседа перестала клеиться. И перешла в непозволительно молчаливую фазу.
И причиной этого молчания и неумения вести себя при дамах всё-таки был не деревенщина Елин, а представитель александровской чиновной элиты Рогачёв, самый влюбчивый в компании молодой человек, вагонный болтун Валерка. Он всё-таки вбил себе в башку, что Ира нарочно привела Веру, чтобы Валерка познакомился с нею поближе. И от этой мысли ему стало больно, испортилось настроение. Забылись все слова, которыми он умел жонглировать перед девушками мастерски. Куда вдруг делись его начитанность, природный ум и умение разбираться в жизненных перипетиях.
К тому же и Борис повёл себя немножко не так, как предугадывал и планировал Валерка. Представьте себе, этот увалень заговорил и даже стал привлекать к себе внимание гостей! Рогачёв надеялся в душе, что приход Ирины и полное пренебрежение ею со стороны Бориса каким-то образом поможет привлечь внимание прекрасной гостьи к нему самому. И тогда уж — дело техники: внимательное и бережное отношение к ней, настоящие, искренние чувства помогут ему завоевать хрупкое и сентиментальное сердце девушки.
Но теперь Борис, по наблюдениям Валерки, изменил своё прежнее мнение об Ирине. Отчётливо замечалось, что Ира уже не так безразлична ему, как прежде. Замечалось это по его частым взглядам в сторону девушки,
которая с влюблёнными глазами уставилась на него и никого не видела вокруг. Правда, Борис и старался поддержать некоторое равновесие, изредка бросая взгляды на Верочку и обращаясь к ней с какими-нибудь репликами. Однако его взгляд, адресованный Ире, уже носил и некоторый тайный смысл, иначе чего бы ему было улыбаться от души, встретившись с нею глазами. Наверно, строил догадки Валерка, Борька, то и дело оценивающе поглядывающий на Ирку, старается изучить её: что, мол, она представляет собою внутри, иначе чего бы так смело вступать в не свойственный для него разговор о семье, о детях, о верности между супругами и на другие сходные темы, словно он вот-вот собирался жениться.
13.
Между прочим, Рогачёв не ошибся в своих догадках: Борис действительно Иру открывал как бы заново. Тогда, в поезде, он не обращал на неё никакого внимания и даже как следует не взглянул в её сторону. Причина сугубо практическая: стремление не упустить и минуты в своём настойчивом желании заполучить студенческий билет. Теперь же, внезапно прозревая, видя её неотразимую красоту, слушая её довольно стройные и глубокомысленные суждения о всём, что затрагивали в разговоре, Борис стал уже относиться к ней с некоторым, прежде неведомым для него чувством, большим, чем просто уважение. Одновременно он краем глаза замечал и белую длинную шею, и стройные ноги, и постепенно ощущал прилив нежности и теплоты к ней. И нарастала в нём удовлетворённость сознанием того, что такая красавица выбрала его для своего внимания и что глаза её, голубые, как небо, излучают радостный блеск именно тогда, когда встречаются с его взглядом.
Видел Борис и то, как изменилось поведение Валерки, как он вызывающе надолго умолкал во время разговора.
Знал он, что у Валерки к Ирине особое отношение. Но он и понимал, что рост товарища никогда не позволит Ирине подружиться с ним и воспринять его как жениха. Да, начинало происходить неизбежное: юная красавица интересовалась высоким, длинноногим красным молодцем, соответствующим своему росту и красоте. А может быть, и внутреннему содержанию? А Валерка доставал ей фактически до плеча, какая уж тут была бы пара? Никакие высокие каблуки Валерке никогда бы не помогли.
Однако чувствам не прикажешь. Ирина запала в душу этому низкорослому парню, и это тоже оставалось существенной реальностью. Признавал за собой право на это внутри себя только один Валерка. Никому он об этом не признавался. Догадываться о том мог только Борис. Что касается Ирины, то она, конечно, видела тёплое отношение к себе Рогачёва, но относила только к обычной человеческой дружбе понравившихся друг другу людей. И она сама относилась к нему дружески и тепло. Но допустить в мыслях, что он станет героем её романа, она не могла и даже ни разу подобного себе не представляла, не подумала о том даже ни разу.
14.
Девушки, провожаемые укоризненными и осуждающими взглядами вахтёрши, ушли из общежития очень поздно. Борис взялся их проводить. Валерка же, сославшись другу на скверное настроение и головную боль, прилёг на кровать товарища и закрыл глаза.
Проводив девушек до заводского общежития, деревянного двухэтажного дома почти на окраине города, Борис назначил на следующее воскресенье свидание и полное согласие незамедлительно получил.
Взяв руку Иры в свою, Борис долго не хотел её отпускать, но и невооружённым глазом он мог видеть, что и девушка не торопилась освобождать свою руку из его крупных широких лапищ.
— Ты чего весь день промолчал?— заметил Елин, вернувшись домой и застав Валерку за очередным стаканом чая.— Тебе что, Верка не понравилась, что ли? Такая отличная девушка! Сам ведь их пригласил!
Сказал — и только высыпал соль на рану Валерки, поглощавшего, за нервами, в этот день, наверно, уже двенадцатый стакан с чаем.
В течение всей встречи с девушками Валерка почти не вмешивался в разговор, а только слушал, поглядывая то на Борьку, то на Ирку. Иногда наливал себе чаю, ходил на кухню с чайником за водой и ставил его на газовую плиту. Бутылочка красненького в этот раз как-то не пригодилась.
В то же время Валера уже немного завидовал своему другу. Знал он его прежде как тихого, чересчур скромного, стеснительного парня, часто, особенно при девушках, красневшего, неуверенного,— мямлю да и только. Теперь же, когда его дела в ученье и в спорте шли хорошо, когда в институте он стал заметным человеком, Борис изменялся у Валерки на глазах. Появилась у него уверенность в движениях, строгость и сила в словах, стоял он на ногах твёрдо и крепко, да и слов пустых на ветер не бросал. Большой рост придавал ему дополнительное право на свободное, открытое поведение.
В то же время Валеркин энергичный и твёрдый бас никого не привлекал, кроме разве тёти Клары и родного дяди, и ничего не значил в среде студенческой молодёжи, особенно среди длинноногих студенток. А его взгляд, как назло, обязательно несло в сторону высоких и стройных, с лебедиными шеями, девушек. Проблема собственного роста стала уже не на шутку тревожить его и волновать. В мыслях он ругал своих предков, вылепивших его этаким карликом. Обижался Рогачёв то и дело на своих родителей, не сумевших сделать своё дело как следует, на Бога, в своё время не поправившего родителей, на собственные фамильные корни, допустившие такой парадокс при родителях вроде бы нормального среднего роста.
Ты, Боря, правильно угадал. Мне нравилась Надя, а Ирка привела Веру. Она, конечно, девушка неплохая, но не по моему вкусу. Я думал, что все четверо придут в гости, а получилось — видишь, как. Двое из них, оказывается, работали сегодня и не смогли со всеми придти.
Ну ладно, Валер, не переживай. Скажем, так в следующий раз придёт и она, никуда не денется. Только не порть себе настроение. А Ирка всё-таки классная девка. Ты верно говорил в поезде. Ей не штукатуром и маляром работать, а артисткой надо быть, как Любовь Орлова, как Ладынина. Я только вижу, ты подвирал в поезде, что с ней целовался в тамбуре.
Да на фига она мне нужна,— проворчал Валерка, убирая свой взгляд куда-то на стену и не отвечая по существу упрёка.
А фамилия у неё ничего,— Ирина Светличная. Это прямо не фамилия, а что-то вообще немыслимое! С такой фамилией далеко можно пойти.
Ну это ты брось, у баб может быть фамилия? Вышла замуж — и вот тебе хана всякой фамилии! Фамилия у них — как кожура у картошки. Срезал — и выбросил. От мужиков всё зависит!— ревниво взвился Валерка и отправился в который раз на кухню с чайником за кипятком.
Возвратясь с чайником, он ворчливо продолжал:
Что за девки пришли — ни выпить, ни закусить. Бутылка вон как стояла, так и стоит. Придётся до следующего раза оставить...

А я, Валерчик, кажется, в неё уже влюбляюсь,— расплываясь в сияющей улыбке, простодушно произнёс Елин, взглянув на друга.
Хм, я это сегодня целый день наблюдаю,— с лёгкой досадой заявил Валерка.— Оно понятно, грех не влюбиться в такую деваху.
Он неторопливо налил себе и товарищу по очередному стакану чая и добавил:
Ты знай только, что такие девки, как Ирка, у всех на виду. И я не гарантирую, что у неё там, на стройке, нет наблюдателей. И потом ещё. Такие девки крайне ненадёжные. Только и смотри за ними. Стоит отвернуться, как уже её не сыщешь. А коли женишься на такой, так намаешься,— ни в компании с друзьями посидеть, ни в командировку съездить. Знаешь, как красивые артистки-то живут? Будь здоров! Что ни режиссёр, то любовник. Так-то вот!
Борис в ответ помалкивал, пропуская слова Валеркины мимо ушей и с загадочной улыбкой поглядывая в темное окно. Он светился, как ночной месяц, и вскоре стал задумчиво и доверительно рассказывать Валерке, как он провожал Иру домой, как она смотрела на него, какие говорила слова.
Видно, я ей всё-таки немного нравлюсь. Мне кажется, у неё там на стройке никого нет.
Да, да, держи карман шире,— проворчал Валерка. Он уже старался не слушать Бориса, его разум и всё его существо протестовали против такого доверчивого рассказа и против этих пронзающих душу подробностей. Чем дальше, тем больше не хотел он слушать эти Борькины откровенности. Почему же он, Валерка, не на месте этого амбала Борьки? "Почему Ирка не со мной?— думал он.— Ведь, если посмотреть глубоко, мне она нравится больше, чем ему. Я способен любить её лучше и глубже, я развитей его, я могу дать ей больше, чем этот Борька, который мне на голову навязался!".
От зависти, посетившей его сердце, в голову Рогачёва лезли всякие мысли, и он чувствовал, что стал понемногу недолюбливать своего друга и что в дальнейшем начнёт ограничивать своё общение с ним.
Однако Борис словно не замечал состояния товарища и, разговорившись, продолжал. Тогда Валерка, зевая, попрощался и вышел из комнаты. Пройдя мимо вахтёрши и кивнув ей, на улице с облегчением вдохнул холодный воздух.
15.
На душе у Рогачёва посквернело. Он понимал, что Ирку от Бориса теперь отбить не сумеет. Оставалось одно — постараться сделать так, чтобы по возможности не видеть их вместе. Возвращаясь морозным мартовским вечером домой по хрустящему снегу, он думал только об этом и соображал и планировал, как, под какими предлогами он будет отказывать другу, если он станет приглашать в совместные компании, где будет находиться их любимая, самая красивая на свете девушка.
Что ж, в дальнейшем Валера Рогачёв, выполняя обязательство перед самим собой, так и стал поступать. Если Ира должна присутствовать, всегда находил повод уклониться от встречи с нею. Ссылался на невыполненные задания по сопромату, на помощь дяде в ремонте машины или самого гаража, на свои якобы сердечные дела. На соревнованиях по волейболу, где играла команда Политеха и где уже на третьем курсе капитаном команды укрепился Борис Елин, Валера садился в таких местах, чтобы даже случайно не видеть Ирину и не быть невольным свидетелем её восторгов по поводу удачно отбитых мячей.
А однажды Боря привёл свою девушку к тёте Кларе, чтобы познакомить Ирку с ней. Кстати, Валерка об этом визите не знал. Просто так случайно выглянув в окно, он сразу увидел эту пару и мигом вылетел из квартиры, несказанно удивив своим поступком приёмных родителей.
— Срочно надо в библиотеку, тётя, я чуть не забыл,— так он объяснил родственникам. А чтобы не встретиться с гостями в подъезде, он поднялся на четвёртый этаж лестничной клетки и, когда они вошли в квартиру, он тихо сбежал вниз. Вышел из подъезда и до позднего вечера смотрел два сеанса в ближайшем кинотеатре. Дождался, пока гости, то есть друг со своей знакомой девушкой, отпили чай, отсидели положенный визит вежливости и ушли, сожалея о его отсутствии.
Борис Елин, хотя прежде и знал об отношении Валерки к Ирине, но после того, как стал встречаться с нею, отбросил все эти полудетские, легкомысленные воспоминания и не придавал значения подобным выходкам товарища. Ведь вокруг Валерки девушек — пруд пруди. Чего тут говорить об Ире? Да и про Надю ведь сам что-то намекал...
А Валера наотрез отказывался от приглашения в кино, когда Борис шёл с Ирой. И от всяких дней рождения, если там замешана Ира. Елин и не подозревал, что второй год подряд Валера разговаривает с Ириной во сне, мечтает о ней все дни, и что Валерка так и не обзавёлся до сих пор своей девушкой, и что он не может встречаться с другими, когда на свете существует Ира, Ирина Светличная, в которую он влюблён.
Куда уж Борису думать об этом! Борис Елин теперь слишком занятой студент. В конце первого курса он вступил в комсомол. Со второго курса возглавлял комсомольскую организацию своей учебной группы. Тренировки по волейболу, конечно, неизбежно отнимали прорву личного времени — их ведь не зачтёшь в учебное время, они не давали расслабиться и думать о посторонних вещах. Что касается ученья, то на третьем курсе он стал одним из лучших студентов. В конце каждой сессии больше одной тройки у него слабых оценок не появлялось.
Ира часто приходила к своему Борису. И не только целоваться, но помогала ещё кое в чём, порою поочерёдно стирала его три имеющиеся в наличии рубашки.
Так что Елин в институте становился известным человеком. Даже знаменитостью. Лирические переживания земляка Валерия Рогачёва как-то проходили мимо него...
Летние каникулы после четвёртого курса у спортсмена Бориса Елина оказались самыми насыщенными. Его назначили капитаном сборной команды по волейболу среди студенческих коллективов области.
Намечалась поездка за рубеж — в Румынию, Болгарию и Турцию. Спортивное турне планировалось совершить в течение двух летних месяцев.
Пригляди за Ирой, прошу по-товарищески,— сказал однажды Борис Валерке, когда они возвращались со стадиона.— Два месяца всё-таки, мало ли кто обидеть может. Так помоги, если нужно будет.
Кому она нужна?— деланно равнодушно произнёс Валерка, глядя куда-то в сторону.— Мне больше заняться нечем, что ли?
Ну ты же земляк, товарищ всё же. На тебя же можно положиться! Не просить же мне посторонних?
Неинтересно мне с чужими девками возиться. Ну, если я понадоблюсь, то пускай обращается. Если надо что — помогу...
Вечерние сумерки опускались на город, и не мог увидеть Борис, какой краской загорелось у Валерки веснушчатое лицо.


Д
Глава 10
ЗА ГРАНИЦЕЙ

авно Борис не ездил в поезде. А тут маршрут не куда-нибудь, а в Москву. И это по прошествии нескольких лет с того памятного жаркого июля, когда они впервые увиделись в вагоне с Ириной! Как много прошло, как много вокруг изменилось!
На вокзале команду провожали все институтские спортсмены, многие друзья и знакомые. Валера Рогачёв пришёл, попрощался за руку и, сославшись на что-то срочное, рванул с вокзала на трамвай. Для него невыносимо видеть, как будут прощаться Борис и Ирина. Хотя, что ему до их поцелуев?
Из Москвы команда должна следовать в Бухарест. Но прежде, как и полагалось по установленному партией порядку, требовалось приехать в ЦК ВЛКСМ и получить соответствующие инструкции. На московские формальности отводилось всего несколько часов, поэтому Борису пришлось дать телеграмму в Наумово, чтобы родители успели приехать на Казанский вокзал повидаться. Конечно, финансовые возможности Бориса могли ему позволить съездить в родные края и повидаться с семьёй как следует, но студенческие спортивные разъезды проходили только летом, и тут уж не до поездок домой.
И вот в середине июня тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года, в прекрасный солнечный день, когда настроение человека автоматически поднимается под воздействием солнечных ванн, на Казанском вокзале столицы Иван Петрович и Дарья Силантьевна Елины встречали приехавшего из Омска единственного сына. Борис увидел их из окна издалека.
Родители, видимо, уже давно сидели на лавке открытого перрона, с озабоченными лицами оглядывали проходившие вагоны и, замирая на несколько секунд, с испугом вслушивались в объявления диктора о прибытии и отправлении поездов. Между отцом и матерью лежала туго набитая авоська, на которой покоилась заботливая материнская рука.
Борису показалось, что родители за прошедшие четыре года постарели, раздались во все стороны, округлились. С некоторой грустью Борис больше и особенно заметил это на матери, одетой в цветастое платье-безрукавку, подобравшей волосы в копну. Отец, в голубой клетчатой рубашке и в кирзовых сапогах, внешне, по лицу вроде не изменился. Но рыжие волосы изменили свой цвет на стальной. Носил он пышные, родного рыжего цвета усы, по бокам они торчали вопросительным знаком прямо вперёд.
Как только поезд остановился, Борис выбежал к родителям, буравя перед собой дорогу в толпе, мгновенно заполнившей перрон. До родителей ему оставалось несколько шагов, когда Дарья Силантьевна заметила его в толпе и подскочила с возгласом:
Бань, вот наш!
Быстро, как молодая девчонка, забыв про свою драгоценную авоську, которую до сих пор не выпускала из рук, мать бросилась к сыну и через секунду-другую повисла на нём, крепком, возмужавшем, упитанном:
Борька! Боренька, Борюшка! Сыночек родной!
   Слёзы, не какие-нибудь, а всамделишные, материнские, хлынули на лицо Бориса. И у самого у него застлало глаза пеленой.

Мам, здравствуй!
Господи, как я соскучилась по тебе!— Дарья Силантьевна не выпускала сына из рук.
Прохожие с любопытством смотрели на эту сцену, а вокруг собиралась команда омских студентов, радуясь за капитана.
Иван Петрович с прищуром и откровенной гордостью посматривал на рослого, одетого не по-деревенски парня и терпеливо ждал своей очереди обниматься. Одновременно он поглядывал на окружающих — вот, мол, какого сына вырастил, можно на него и полюбоваться. Когда Дарья Силантьевна, вдоволь нацеловав сына в широкие и упругие щёки, отступила, дошла очередь и до отца. Они с сыном строго, как и положено мужикам, обнялись.
Нет, ты, я вижу, пастухом не будешь,— говорил Иван Петрович с гордостью, прижимая сына к себе.— Не похож ты на пастуха, совсем не похож.
Да ладно, пап,— с улыбкой освобождаясь от объятий родителя, говорил Борис.— Расскажите-ка лучше, как ваше здоровье. Как там Пелагеюшка? Как дела у Ленки, Надюшки? Что-то Пелагеюшка не пишет в последние месяцы?
Уехали они с мужем на Кавказ. Юрия-то, мужа ейного, послали туда служить. Потому и не пишет. Обустраиваются пока. Офицерам тоже ведь несладко приходится. И нам пока словечка не шлют. Ждём, не дождёмся. Но в основном не жалуемся. Правда, ноги у меня вот, с венами плохо. Врачи вот завязывать посоветовали. Да и в таких чулках всё равно целый день на ногах, куда уж нам! У нас ведь с утра и до вечера. Работы ведь непочатый край.
Да, наверно, матери придётся бросать работу. Здоровье беречь нужно. Ну, а у меня пока вроде всё нормально,— отозвался и отец.
Что в деревне-то у нас нового?
Да мы вроде писали тебе. Андрюшка-то Парфёнов долго парализованный лежал, пока не успокоился. Твой одноклассник Славик Прохоров нашим бригадиром на ферме стал. Всё о тебе спрашивает, где ты, чем занимаешься. Слышал, говорит, будто Борька дурака в Омске валяет, не учится, на стройке подрабатывает. Будете, мол, писать, от меня Борьке привет передавайте. А нашу Надюшку большим начальником на Карабановской фабрике поставили. Самый главный там инженер она, даже домой не заходит, круглые сутки на фабрике. Нету времени, говорит, никакого, вся в бегах и делах. Ну а у Лены вроде всё, как прежде, всё нормально.
Ну а ты, сынуля, куда так, как на пожар, собрался? Что же у тебя — нет денька домой заехать? Что ж ты сегодня впопыхах? Ты взаправду учишься в этом институте. Али работаешь на стройке, а нам пишешь другое?— спрашивала мать, уже посерьёзнев лицом.
Да учусь я, мам. Учусь, не слушайте деревенские сплетни. Четвёртый курс закончил. Ещё годик поучусь и получу диплом. Инженером-строителем буду. А тороплюсь я потому, что едем со спортивной командой за границу. На соревнования по волейболу. Я же писал вам, что я играю в институтской команде. Вот сейчас едем в Румынию. Потом будем играть в Болгарии. А дальше в Турцию. Наш поезд через четыре часа с Киевского вокзала отправится в Бухарест. Уже билеты заказаны. А за это время нам нужно в ЦК комсомола, там все документы оформят. Скажут нам, как там за границей себя вести. Мы же не знаем. А это много времени займёт. Вот потому я и спешу.
Он подошёл к матери и, обняв её, сказал:

Будем прощаться, мам. Нам нужно ехать, чтобы не опоздать. Вон мои ребята ждут. Может быть, на обратном пути успею заскочить домой.
Ну вот. Уже всё? Вот уже и побежал!— вырвалось у матери, и в глазах её снова показались слёзы.— Бери авоську-то. Тут тебе пирогов напекла и сальца положи-
Отец в это время, неловко повернувшись к матери боком, доставал из кармана брюк деньги.
На вот, тебе на дорогу. В чужих-то краях неизвестно, как и что будет. А без денег будешь себя чувствовать неуверенно.
Да деньги мне не нужны, пап. Не разрешают нам. Мы на государственные деньги едем играть. А вот пироги и сало возьму.— Он стал разглядывать содержимое авоськи.— Вот сметану тоже возьму, а всё остальное,— он вытащил бутылку самогона,— не возьму, забирайте обратно. Нам, спортсменам, пить не положено.
Он ободряюще улыбнулся родителям и, подхватив чемодан, ещё раз крепко обняв их на прощанье, побежал догонять товарищей, направлявшихся к вокзалу.
2.
В огромном кабинете заведующего отделом по спорту ЦК ВЛКСМ девушка лет двадцати шести, весьма приятной наружности, со сногсшибательной фигурой, представилась как Тамара Сергеевна. Она выдавала инструктаж молодым людям, как вести себя в других странах.
Ходить следует всем вместе, одной группой. В том числе и в свободное от игр время. И обязательно со старшим по группе. Нельзя вступать в случайные разговоры с иностранцами. Нужно вести себя так, чтобы не запятнать честь и славу советского гражданина. Надо вести себя так, чтобы, глядя на вас, иностранцы завидовали достойному поведению советского человека и даже мечтали быть похожими на вас.
Вот примерно так инструктировала Тамара Сергеевна сибирских спортсменов, почему-то, по непонятной причине, немножко краснея. То ли оттого, что вот уже три года повторяла утверждённые старшими товарищами из кабинетов ЦК КПСС одни и те же прописные истины, облечённые в штампованные наборы русского языка. То ли оттого, что сама не верила в действенность сказанных самой слов. Эти слова, произносимые очаровательным существом с красивыми, чуть тронутыми помадой губами, с трудом задерживались в головах инструктируемых. На неё смотрели с послушной покорностью, однако у неё, как видно, не было таких заслуг и таких моральных прав на чтение подобных нотаций, которые позволяли бы ей свысока давать указания себе подобным. Но смазливое личико и стройная фигура, данные ей родителями, а также огромный кабинет солидного официозного учреждения давали ей возможность внушительно растолковывать спортсменам идеальное поведение за рубежом.
"А что, если бы жениться на ней?— вдруг выплыла откуда-то издалека у Бориса странная и даже смешная мысль.— Что будет?".
Тамара Сергеевна, рассказывая из-за стола, то и дело почему-то поглядывала на Бориса и задерживала на нём взгляд более, чем на других. Борис это инстинктивно почувствовал, и ему стало немного жарко, из-за чего пришлось потрогать и чуть оттянуть назад узелок на галстуке.
Вот ведь наваждение! Он вдруг принял, как возможное, знакомство с этой милой и приятной девушкой или молодой женщиной, сначала робкий, потом более уверенный, разговор с нею наедине, касание её тонкой и белой руки, которой она, взяв авторучку, так изящно делала пометинки на единственном, лежавшем перед нею на столе, листке.
Он встряхнул головой, прогоняя это несвоевременное и кажущееся кощунственным в таких официальных стенах, наваждение.
Тамара Сергеевна заметила и это его движение и, не переставая говорить, как-то тепло и даже загадочно остановила на нём свой взгляд, затем, также не умолкая, опустила глаза долу.
Борис теперь даже взмок и, вконец смутившись, сам опустил глаза на толстый яркий ковёр на полу, желая, чтобы всё это закончилось как можно скорее. Оно и закончилось. Тамара Сергеевна вышла из-за стола со словами:
А теперь желаю вам всем доброго пути и непременно возвращайтесь с победой!
Она подошла к спортсменам и каждому пожала руку. И опять Борис почувствовал, что свою приятную нежную ладошку она задержала в его лапище чуть дольше, чем у других. Наваждение, да и только!
Язык у капитана присох, а более шустрые на язык волейболисты, глядя на улыбающиеся глаза и пунцовеющие щёки комитетской дивы, шумно загалдели:
Спасибо, Тамара Сергеевна. Постараемся выиграть, как же!
Рослые и стройные сибирские богатыри прощались и кивали головами, всё более вводя в краску сотрудницу центрального комсомольского аппарата.
Собственно, а что тут такого особенного происходило? Понятно, что Тамара Сергеевна сочла здесь главными лицами капитана команды Елина и главного тренера Рябушкина. Вот, наверно, поэтому и смотрела чаще на них. Должна была здесь присутствовать ещё одна представительница аппарата, которой поручили сопровождать команду. Но ей не требовалось слушать Тамару Сергеевну, и она не пришла. А Борис Елин, молодой и статный, наиболее ответственен за наших людей за границей, вот и удостаивала Тамара Сергеевна Борю своими взглядами чаще, чем пожилого Рябушкина. Чего же тут непонятного?
Но он-то, Борис, кроме всего прочего, совсем не слушал молодую начальницу, а наблюдал её, словно картину или какое-нибудь другое произведение искусства. Отмечая и давая оценку всей её фигуре и прекрасному лицу, он брошенным точно взглядом отметил отсутствие на её руке обручального кольца. И маленькое это открытие почему-то раскрепощало его разум, позволяя разным мыслям заходить в голову.
Да, Тамара, очевидно, вхожа во все верхние комсомольские чиновные сферы, ведь выше — только самый верх — ЦК партии. Одно только близкое знакомство с нею ввело бы в круг московской молодёжной элиты. А там уж всё могло пойти бы стремительней и интересней.
Вполне очевидно, что отец Тамары работает на крупной должности, если устроил дочку в такой обширный кабинет. Случайно так не выходит. Одних телефонов в кабинете — прорва. А это уже — решающий шаг к будущим важным знакомствам и должностям. Было бы неплохо после получения диплома оказаться с нею рядом, хотя бы на некоторое время, и её можно бы очень скоро назвать своей. Это уже точно, что открылась бы широкая перспектива жизни. Там уж дальше будет обеспечена карьера любая, какую только пожелаешь.
А то ведь как у нас ведётся? Просто дадут диплом и отправят куда-нибудь на кулички. В какой-нибудь таёжный посёлок Красноярского края. Что там получишь? Что там наработаешь? Попробуй оттуда продвинуться куда-нибудь в московские окрестности! Ну хотя бы — с кем там в волейбол будешь играть? С бурыми медведями?
Мысли эти приходили Борису в голову впервые. Он даже удивился, что они не только не пропали сразу, но и некоторое время гуляли в голове и делали с ним всё, что хотели...
Борису вдруг вспомнилась Ира, влюблённая в него по уши и ожидавшая его в далёком сибирском Омске. Ира, конечно, тоже хороша, исключительно красива, но если жена на всё будущее время останется штукатуром и маляром, она постепенно будет отвлекать, как бы оттягивать время, сдерживать продвижение вперёд, и в повседневности в конце концов может стать тормозом при дальнейшем развитии мужа. Да, она хороша как бы на художественную выставку, где пользовалась бы успехом у мужчин и где писали бы во хвалу ей отличные записи в книгу посетителей, как по поводу совершенного образца искусства. Однако вот тебе, пожалуйста,— Тамара — тоже красивая девушка, но бюстом она выгоднее отличается от Иры, и ноги её не менее стройные, чем у Ирины. Так, может быть, возможен обмен более удобный для тебя, Бориса Елина? Ведь Ира-то проигрывает в таком положении. Хотя явно не пропадёт со своей красотой. Без мужа не останется.
Так вот получилось, что эти странные мысли у Бориса с самого начала встречи появились в голове и постепенно сгладились как раз в тот момент, когда Тамара Сергеевна закончила свой инструктаж. А он, вместо того, чтобы слушать её речь о том, как вести себя там, за кордоном, чтобы не запятнать честь и достоинство советского человека, он целиком и полностью занимал свою голову её ногами и всеми другими принадлежностями её блестящей фигуры. Как хорошо, что наконец закончилась эта встреча. Ведь для знакомства с нею, с красивой матёрой комсомолкой, у него, Бориса Едина, нет никаких шансов. Ведь здешние поджарые комсомольские работники, кабинетные бездельники, которые то и дело встречались в коридоре, тоже не лыком шиты и своего не упустят.
Борис снова решительно встряхнул головой и отогнал все эти мысли и рассуждения. Но разве он виноват, что они в дальнейшем стали всё чаще приходить к нему в голову и будоражить его самолюбие.
А сейчас, покинув кабинет с коврами, телефонами и кондиционерами, пройдя по другим коврам — коридорным, Борис со своими товарищами опустился в фойе и вышел на шумную улицу Богдана Хмельницкого. За углом их ждал автобус, который должен был увезти спортсменов на Киевский вокзал.
3.
Поезд Москва—София через двое суток, в летнюю ночь, привёз Бориса Елина и его команду волейболистов в столицу Румынии Бухарест. Ещё за половину суток накануне, когда пассажиры скорого поезда пересекали румынскую границу, Елин и его друзья, молодые сибирские парни, готовящиеся впервые вступить на чужую землю, жадно оглядывались по сторонам, сравнивая свою страну с этой, которой ещё не знали.
Смотрели ребята в окна и гордились в сравнении своей страной, советской Родиной, могучей и сильной, богатой техникой, тракторами, автомобилями. Разница ощущалась заметная. Даже легковые машины здесь, на румынской земле, появлялись перед глазами лишь изредка. Асфальтовых дорог почти не встречалось. Заметили только одно узкое шоссе — дороженьку, тянувшуюся лентой, видимо, по всей стране, и то местами засыпанную щебнем, а местами, как в заплатах вконец изношенное пальто, с асфальтовыми квадратиками.
Зато лошадей, подвод, бричек, дрожек и дрог — пруд пруди. На лошадях работали крестьяне и на полях прилежащих к границе румынских деревень. Лошадь, телега и соха в румынском селе олицетворяли транспорт и сельхозтехнику. Правда, когда после таможенного контроля поезд помчался в глубь страны, то кое-где попадались наши трактора "Владимирцы ДТ-54", наши ГАЗы-полуторки, "Победы" и "Москвичи", даже иногда и "Волги" с удирающим с капота оленем. Молодому социалистическому государству Советский Союз протягивал братскую руку помощи, и это замечалось невооружённым глазом. Отношение людей к советскому человеку складывалось двояко. Одни смотрели на советского человека как на героическую личность, сумевшую совсем недавно победить германского зверя. Они видели народ, помогающий Румынии построить социалистическое государство, подающий румынам в руки трактор вместо сохи, видели в советских людях настоящих друзей и соратников. А другие смотрели на русских волком, исподлобья, и выражение их лиц лучше любой пространной речи обвиняло в том, что с приходом советских солдат на улицы Бухареста они потеряли больше, чем приобрели сейчас. И только стиснув зубы, терпят временное присутствие советских людей на своей земле.
Румыния, очень бедная страна, после войны, спустя тринадцать лет поднималась в гору тяжело, со скрипом, словно несмазанная телега. Уровень жизни румынского народа намного отставал от уровня жизни советских людей, и это отчётливо замечалось внешне, даже по одежде. Народ был явно достоин лучшей обуви и одежды. Даже парусиновые туфли, тогда ещё модные в Советском Союзе, в Румынии казались редкостью. Калоши носило почти всё население страны, омские парни видели на румынах только калоши да соломенные и войлочные шляпы.
Конечно, Борису было что здесь сравнить с Советским Союзом. Наша страна, до половины разрушенная войной, поражённая в самых жизнетворных центрах, смогла оправиться и восстановить свою былую силу и красоту за каких-то пять с небольшим лет. А здесь, в центре Европы (хотя и здесь побывали и много разрушили гитлеровцы), страна до сих пор не может залечить свои раны, придти в себя после войны. Румынский народ едва выходит к свету цивилизации.
Борис своими мыслями поделился с товарищами, и те оживлённо заговорили о Румынии. Этот народ даже стало жалко. И это ещё хорошо, что наш Советский Союз протянул руку помощи этому народу! Румыны правильно сделали, что выбрали в свои друзья Москву. Наши здесь помогут. Скоро здесь и тракторов будет побольше, и дороги покроют асфальтом. Чего-чего, а уж гравия и щебня у них, наверно, своего хватит. Не из Омска же везти!
Да, Борис Елин и его товарищи были воспитаны в своей стране так, что не мыслили иного, как всегда, в любой тяжёлый час, оказать помощь нуждающемуся товарищу, помочь бедствующему соседнему народу. Ребята, попав в чужую, но дружественную страну, и без назиданий комсомольской дивы Тамары Сергеевны, знали и верили, что лучше и надёжнее, чем наше Советское государство, нигде страны нет, что нет нигде богаче и могучей, честнее и добрее, чем Советская страна.
Юность и молодость! Наши студенты, которых судьба занесла в Румынию, были по-детски уверены в том, что наши самолёты летают быстрее и дальше всех, и что американские, английские, французские самолёты летают хуже, ниже, чаще падают и чаще требуют заправки и ремонта. И всю эту уверенность и весь этот неистребимый заряд оптимизма всегда можно было отнести к завоеваниям и к победе социалистического строя!
Наша юность и молодость!
4.
Отношение к своей Родине, к великому СССР, Борис Елин и его друзья вскоре почувствовали на себе, когда началось их общение с представителями румынских партийных рядов и местных властей. Отношение это ощущалось как несколько подобострастное, даже казалось чересчур уважительным, не совсем так, как бывает у любящих друг друга двух друзей. Но всё, что было высказано, что прозвучало на встречах в честь и в уважение нашей Родины, без дежурной игры на лицах и в тоне разговоров, ребятам показалось добрым, идущим от чистого сердца и с добрыми намерениями. И это тоже отметил про себя омский студент Борис Елин.
Пятнадцать встреч провела волейбольная команда в городе Бухаресте, и все встречи, кроме трёх, закончились победой гостей из Советского Союза.
На обедах и приёмах, данных городскими и институтскими руководителями, присутствовали и представители высших партийных и молодёжных организаций и министерств. Елин сразу подметил, что хозяева страны свои приёмы словно копировали с подобных встреч в советских высших организациях: всё то же чинопочитание, всё те же глаза, смотрящие в рот главному руководителю. Это примерно так, как в случае с первым секретарём партии Кирченко в престижном ресторане. Но разница всё-таки наблюдалась. Там хвалили одного первого секретаря, хотя ужин давался в честь спортсменов-победителей. А тут, на румынской земле, почему-то говорили больше о мудрости и дальновидности великого сына народов Земли Никиты Сергеевича Хрущёва. Правда, иногда добавляли здравицу в честь всего советского народа. Никита Сергеевич Хрущёв, получается, в Румынии пользовался большей популярностью, чем самый главный и самый популярный румын.
Никита Сергеевич в те годы вёл успешное наступление на своего мёртвого предшественника. Удачно прошло и выступление против антипартийной группы Молотова— Кагановича. Популярность Никиты Сергеевича постоянно росла, особенно среди той части народа, которая была обижена на сталинское время. Вот и требовалось Никите Сергеевичу повыше поднять в глазах советского народа свой авторитет. Конечно, лучше бы выявить ошибки партии того периода и наметить коренные меры для их устранения. Но тогда бы советский народ спросил: а что уже сделано для ликвидации этих ошибок? И тогда бы его спросили: а сам-то где был в это время? Не рядом ли с тем, на кого выливаешь ушат грязи? И не показываешь ли своё бессилие и свою недальновидность в государственных делах.
А может быть, не бороться нужно с мёртвым товарищем, у кого на семейных праздниках плясал "барыню", а бросить все силы на улучшение сегодняшней жизни народа?
Ну а Молотов из тёплой Москвы в прошлом году отправился послом в далёкую пыльную Монголию. А соратник Каганович — на так называемую "хозяйственную работу", то есть в другую ссылку.
И как будто всем забывалось, что все они — из одной и той же футбольной команды под названием "ЦК КПСС", где периодически меняются роли нападающих и вратарей...
И очень немного времени пройдёт, когда роль неудачливого вратаря достанется и самому дорогому и любимому Никите Сергеевичу Хрущёву...
Конечно, всё это руководящим румынским товарищам давно известно, и из всего им самим, очевидно, прямо на ходу, приходилось делать свои, румынские выводы.
Но пока всё происходило так, как заведено: румынские руководители сами в волейбол не играли, зато принимали наших ребят в шикарных кабинетах и ресторанах и произносили тёплые речи о выдающемся сыне советского народа Никите Сергеевиче Хрущёве, который осчастливил своим существованием всё прогрессивное человечество, благодаря чему оно, это человечество, может по ночам спать спокойно. А наши ребята, Борис Елин и его друзья, выслушивали эти речи с гордостью за свою партию, за свою Родину и свой народ, за его неугомонного руководителя.
Вроде бы простая встреча спортсменов при каждом званом обеде превращалась в политический интернациональный митинг. А на одном собрании на небольшом текстильном комбинате, куда привезли спортсменов, в почётный президиум избрали в полном составе Советское правительство вместе с правительством Румынии.
Ведь надо же придумать такое, думал Елин. Ведь кто- то изобрёл такой порядок. Кто-то ведь подал такой почин, и не в Румынии, а в нашем Советском Союзе! От этих почётных президиумов такой же толк, как от Организации объединённых наций, которая постоянно рекомендует странам жить в мире. Но ни США, ни кто-нибудь другой такие советы всерьёз не принимает: знай себе воюют и дерутся, словно мартовские коты.
Борис, услышав об избрании почётного президиума, в душе невольно засмеялся, но усмешка ничем не отразилась на лице. Ему всё же польстило, что и здесь, в среде работниц, советский народ в основном ценят и уважают, и вот таким способом выразили своё уважение к нему.
Борис наклонился к сидевшему рядом товарищу и даже от избытка чувств произнёс:
— Всё-таки нашего Никиту Сергеевича в Румынии любят по-настоящему! Как это всё же приятно!
И говорил это комсомолец Борис Елин от всего сердца, и нельзя упрекнуть его в неискренности. И он, и его друзья действительно в такие торжественные минуты, если бы потребовалось, могли отдать жизнь за свою Родину, потому что верили в неё и потому со слезами на глазах выслушивали Гимн Советского Союза после каждой победы на спортивной площадке.
В течение пятнадцати дней Борис Елин и его друзья после спортивных встреч отправлялись на другие встречи — с румынским народом, на заводы и фабрики, в институты и школы. Их приветствовали рабочие и крестьяне, студенты и школьники.
А завершали эти посещения обильные ужины в лучших ресторанах Бухареста. Однажды перед самым отъездом из столицы пришлось даже поужинать в самом Доме румынского правительства, в несказанно огромном и уютном зале. Там с потолков свисали пышные хрустальные светильники, на золотистых стенах в увесистых золочёных рамах располагались натюрморты самых известных в Румынии художников. Полы устилали дорогие толстенные турецкие ковры, в результате чего туфли Бориса утопали в густом и мягком ворсе, как в траве на июньских лугах.
То, что запомнилось однажды в Омске, по странности, повторялось на румынской земле.
5.
    Борис за эти полмесяца увидел жизнь простого румынского народа, жизнь, прямо сказать, бедную. Простой румын зарабатывал свой кусок хлеба в неимоверно тяжёлых условиях. В заводских цехах, в антисанитарной обстановке, работы в основном выполнялись вручную.
Другую жизнь, обильную, самодовольную, вели представители власти. Те самые, которые любили произносить речи о том, что недалёк тот день, когда в Румынии каждый рабочий и крестьянин будет жить, как капиталист. Сами они уже вели образ жизни, о котором не всякий капиталист мог мечтать.
И такой резкий контраст между уровнями жизни простых людей в Румынии, в одной из самых отсталых стран Европы, где социализм строится всего-то десять лет!
Советский студент Борис Елин, уже ставший на старших курсах одним из заметных в институте, изучавший диалектический и исторический материализм, после шикарной встречи за счёт государства в ресторане с первым секретарём обкома Кириенко научился сравнивать. Он стал сомневаться в том, что все советские люди живут одинаково и что партия все делает, чтобы постепенно поднять благосостояние всего народа. У некоторых, как показывали встречи после игр, это благосостояние начинало подниматься раньше и даже поднялось до той отметки, дальше которой уже некуда. И оно, это благосостояние, вовсе не зависело оттого, как и сколько ты работаешь — много или мало.
Вспоминал он и о том, что отец его с матерью почти сутки не вылезали с колхозной фермы, но даже не могли позволить себе не только купить, но даже попробовать икру рыбную или, например, другой продукт — под скромным названием — чесночная колбаса. Он, Борис, до приезда в Омск сам никогда эту самую икру в глаза не видел, хотя прежде жил недалеко от богатой Москвы. И в Москву учительница два раза брала, мавзолей Ленина показала и самую большую библиотеку. Но в магазины продовольственные Борька Елин не заходил, не было "пропуска" в кармане. Хотя и слышал, что в Москве в продуктовых магазинах бывает икра. Не привыкший к такой еде, Борька даже попробовал однажды этой чёрной, мелкозернистой. Безвкусная она, то ли немножко солёная, то ли малосолёная, не поймёшь, что за вкус. С нашей, наумовской, картошкой - никакого сравнения. Он даже удивлялся, как это может парторг института Артамонов Любомир Николаевич с таким аппетитом и жадностью после принятой стопки закусывать этой икрой...
Теперь же, побывав в Румынии, Борис Елин увидел почти ту же, или сходную, картину. Одни шли на работу, в цех или на стройку, завернув в тряпицу кусок чёрного хлеба. А другие, тоже идя на работу, но в большие светлые кабинеты, в чистых и шикарных костюмах, могли заправляться в укрытых от постороннего глаза специальных буфетах разными, невиданными для простого глаза продуктами.
6.
И считал Борис Елин, что в справедливом обществе так быть не должно.
Как-то Елин вычитал в одной газетёнке речь депутата Верховного Совета, произнесённую им на очередной сессии нашего тогдашнего парламента,следующие слова: "Мы депутаты — слуги народа нашего и всё сделаем, чтобы народу нашему хорошо жилось...".
Коли правители наши — слуги народа, то есть исполнители народной воли, рассуждал Елин, то соответственно и жить должны, как слуги. Ну хотя бы как сам хозяин слуг. А как понимать, когда такие слуги живут, питаются и одеваются лучше своих господ? Тогда приходится делать вывод, что это неправильные слуги и что-то тут не так.
Так размышлял наумовский парень и омский студент.
И различием этим он был недоволен. Сердце его было на стороне народа простого. Считал он, что раз простые люди, рабочие и работницы, своими руками создают продукты питания и промышленные товары, то как раз они- то и должны жить лучше всех..
Почему же, размышлял иногда по простоте душевной Борис, не хотят руководители страны давать побольше зарплату рабочему люду? Разве не хотят они, чтобы советские люди могли достойно существовать? А только любят госчиновники отбирать, с горечью думал Елин, вспоминая, как из его деревенского хозяйства в Наумове работники сельсовета забирали молоко, яйца, а однажды даже забрали овцу на мясо. Что такое налог и почему государству надо его отдавать, когда всё принадлежит ему — земля, леса, недра и всё прочее, Борис Елин не совсем себе представлял.
По политической экономии у Елина в зачётке стояла тройка. Правда, очень хилая, подарок кафедры философии его спортивным достижениям, а не оценка за усердие и за проявленные на занятиях и экзаменах знания. Однажды даже спросил на занятии политической экономии преподавателя:
Если прибавочная стоимость при социализме остаётся в распоряжении всего народа, почему тогда это государство собирает ещё налог со своих граждан? Ведь при капитализме буржуй, присвоивший прибавочную стоимость рабочего, дополнительно налогом его не облагает.
Весь зал, обратив свои взгляды на студента Елина, захохотал: ну надо же, какой наивный человек объявился, вот уж действительно, неуспевающий!
А одна бойкая студентка, староста и бойкая на язык, опередив преподавателя, ответила:
Не хватает этой прибыли государству потому что. Ему ещё нужны деньги. Понятно?
А Борис не сдавался.
Вы думаете, капиталисту полученной прибыли хватает? Денег хватать никогда никому не будет. Это я знаю по своему опыту.— При этих словах в аудитории раздалось девичье хихиканье.— В моём детстве родители говорили: вот накопим, соберём три тысячи рублей. Купим корову, тогда и денег больше не надо. А когда купили корову, снова начали мои родители копить денег, но уже на другое.
Аудитория от примера Елина, выданного из своей собственной многотрудной жизни, ещё больше залилась смехом. Улыбнулся и преподаватель, молодой доцент, который имел учёную степень, но читать лекции толком не умел. Он, прохаживаясь у доски вперёд и обратно, через определённое время выпускал из учёного рта по одному слову, как птичек. Что сказал уважаемый доцент в начале лекции, никто уже не мог вспомнить в конце, но все просто делали вид, что внимательно слушают: всё равно перед зачётом и экзаменом придётся штурмовать учебники. Так вот этот молодой доцент стал очень серьёзным образом разъяснять разницу прибавочной стоимости при капитализме и при социализме. А когда на семинарском занятии этот же преподаватель спросил Елина, понял ли он, наконец, разницу обсуждаемых на лекции двух прибавочных стоимостей в справедливом и несправедливом обществе, то он ответил:
Вроде бы понял, что вы сказали. Но всё-таки хочется, чтобы простому народу социалистическое государство больше давало и ничего не отнимало.
Я согласен с вами,— ответил преподаватель,— так и будет, когда мы построим коммунистическое общество. Там мы будем получать, что желаем, а давать, что можем, что в наших силах и возможностях.

А если ничего не сможем давать,— спросил Борис,— сможем получать что хотим или в этом случае получим то, что дадут. Если дадут, конечно.
Нет. Но если причина нежелания давать обществу уважительная, то общество даст всё, что тебе нужно.
А если причина неуважительная, то общество что со мной сделает? В тюрьму не посадят, наверно, ведь тюрем-то не будет тогда. А без хлеба оставить человека — это как-то не по-коммунистически, ведь сознание у членов общества высокое...
Да, но и у тебя тогда будет сознание значительно выше теперешнего и не захочет твоя башка думать, как от работы увильнуть. А будет твоя умная голова думать, как на работу раньше всех придти, понял, спортсмен?
Борис Елин любил на занятиях иногда задевать подобные вопросы. А в перерывах в курилке с этим же преподавателем, с Алексеем Ильичом делился впечатлениями. Надо бы простому люду на деле дать возможность быстрее оправиться. А то вечно хочется жить хорошо, но не может, не получается. Как это сделать, Алексей Ильич?
Вот это сделают коммунисты,— снимая очки, подняв голову, чтобы посмотреть на высокого студента,— говорил Алексей Ильич.
Небольшой ростом, но стройный, как Буратино, преподаватель политэкономии никак не мог понять, от глупости или от сверхлюбознательности задаёт Борис не совсем обычные для студента вопросы. Вроде неглупый парень, однако и выдающихся знаний нет. Не поймёшь, что за человек, думал о нём Алексей Ильич.
О вопросах на занятиях по общественным наукам, задаваемых Ел иным то ли всерьёз, то ли для издёвки, стало известно на кафедре и в деканате факультета. Сын преподавателя истории учился вместе с Елиным, он рассказал о его вопросах своему отцу. Ну а отец, участник двух революций и Отечественной войны, усмотрел в этих вопросах Елина умышленное издевательство над бессмертным учением Маркса и Ленина.
Бориса вызвали на кафедру и дали хороший нагоняй, обвинив его в том, что студент Елин задавал на занятиях провокационные вопросы, дискредитирующие самое святое, чем располагает советский народ и всё прогрессивное человечество,— а именно марксистско-ленинское учение.
Такие и подобные вопросы могут выносить на общественное обсуждение только ярые враги нашего государства, чтобы ослабить его мощь.
Борис Елин с изумлением слушал эти весьма серьёзные и очень опасные обвинения, не совсем понимая суть предъявленных претензий, хлопал глазами и краснел внутри и снаружи, аж пот выступил на лбу и на носу. Выступали в основном преподаватели, учили молодого и зелёного, не имеющего в суровой жизни опыта, человека уму разуму.
Но разговор проходил вовсе не на равных.
Как только какой-нибудь вопрос адресовался "виновному" студенту, то другой преподаватель не давал "ответчику" раскрыть рот и пространно высказывал своё мнение по поднятому вопросу. Обстановка на кафедре складывалась суровая. В простом желании студента выяснить некоторые академические проблемы не совсем обычным путём, нестандартными словами, институтские седовласые учёные ортодоксы увидели огромный ущерб и злую угрозу существующей политической системе. Наиболее пугливые учёные мужи высказывали мнение — пора ходатайствовать перед деканатом об отчислении виновника разборки из института.
Только благодаря спортивной общественности, кафедре физкультуры и хождениям по кабинетам тренера Рябушкина аж до самого первого секретаря Омского обкома партии Кирченко, студента Бориса Едина удалось защитить и оставить в числе студентов.
Общественность факультета взяла его на поруки — обязалась воспитать его в правильном направлении, вылепить из него преданного партии человека.
После этого случая Елин никогда никому и, тем более, преподавателям, не задавал никаких вопросов. Голос его на занятиях почти не был слышен, а если и приходилось ему отвечать, то только очень кратко и в свете ленинского учения. Поэтому очень быстро, в течение семестра, о Борисе Елине как нарушителе общественного спокойствия, высказывающем крамольные мысли, все забыли. И даже, когда команду спортсменов-волейболистов формировали для отправки в заграничное турне, никто о его "проклятом прошлом" и не вспомнил.
Да и сам Елин после этого случая, глубоко веривший в партию, в социализм, а задававший прежде такие вопросы только лишь по причине нетерпения и искреннего желания поскорее видеть простой народ счастливым, не улавливал в своих вопросах какое-то несоответствие с принятыми в высшей школе нормами поведения. А как же иначе получать знания, как не через вопросы? Ведь все примеры он приводил из жизни своего родного социалистического государства!
А теперь вот и румынское социалистическое общество показало студенту Елину, что все социалистические государства развиваются, живут по одним и тем же законам. А также то, что и в социалистическом обществе некоторая часть народа неплохо живёт, даже не имея, как буржуи, ни фабрик, ни цехов, ни заводов, не имея главного,— капитала.
Это же самое показала и поездка в Болгарию, куда ребята отправились из Бухареста.
Вот как рассудила жизнь — в этой поездке Борис невольно подтвердил свою правоту в противостоянии со всей институтской кафедрой.
7.
После Болгарии спортсмены отправились в Турцию, в город Стамбул. О Турции Борис имел представление не слишком лестного характера. Ведь не зря в студенческой среде, да и в разговорах между людьми на улице часто произносились выражения: "тупой, как турок", или "Ну, ты же не турок", "злой, как турок" и так далее. Борису казалось, что в Турции все ходят с кинжалами в руке и только думают, как кого ограбить, у кого что-то отнять, кого-то ножом пырнуть. А что касается женщин, то все ходят в парандже и выглядывают из них сквозь дырочки...
Оказавшись на турецкой земле, Борис обратил внимание на то, что хотя общий уровень цивилизации отставал от уровня жизни советских людей, но на пути поезда встречались и деревни прямо из каменного века, в прямом смысле этого слова. Дома, построенные из камней на глиняном растворе, без штукатурки снаружи. Малюсенькие окна, без оконных коробок и рам. А некоторые дома и вовсе стояли без окон. Крыши перекрыты таким образом, что на всех домах, кроме выжженного солнцем дёрна, ничего нет,— ни черепицы, ни шифера. Правда, поближе к Стамбулу в деревнях нет-нет, да и встречались добротные дворянские усадьбы с колоннами и прочими архитектурными элементами. Уж не от греческих ли времён?
Чем ближе к одному из самых знаменитых и легендарных городов мира — к Константинополю, тем следы цивилизации проявлялись всё чаще и чаще. Борис немного знал о Константинополе, знал о крестовых походах, о том, что этот город дважды был центром Византийской империи и так далее. Поэтому с жадностью рассматривал город, подъезжая к нему. А потом, выйдя из поезда, про себя отметил, что город, навечно вошедший в мировую историю, являясь в определённый период мировым центром цивилизации, изменился. Притом не в лучшую, а в худшую сторону. Окраины города представляли собой странные строительные площадки без какого-то регулярного плана архитектурных решений. Грязные улицы превратились в импровизированные базары с бегающей туда и сюда голозадой детворой. Всё это создавало унылую картину полузаброшенного, хотя некогда и величайшего города.
Борис посчитал себя обиженным за историю Византии. Он вспоминал, как учительница истории в школе красочно, с любовью рассказывала о Константинополе. Русская учительница сама никогда ни разу не была в этом городе, но так изучила и полюбила его, что её слушать — было целое наслаждение. Константинополь считался городом из городов, светочем вселенной, славой мира, матерью церквей, основой Православной Веры, покровителем наук и искусств и очагом вселенской красоты. Сколько в нём храмов и дворцов, построенных с изумительным искусством! Сколько золота и серебра на колоннах и стенах дворцов и построек!..
Этой красоты Елин тут сразу не подметил, да и не осталось от былой славы великого города практически ничего. Христианских храмов и церквей осталось совсем мало. Самый главный храм погибшей цивилизации — собор святой Софии, претерпел огромные изменения, оказавшись тоже объектом разрушения со стороны сегодняшних хозяев города. Минареты по углам площадки великого собора встали, словно тюремная охрана. В саму Софию, как в музей, зайти можешь, но только не дай Бог перекреститься! Да и вместо снесённых православных храмов в большом количестве построены мечети, сделанные со вкусом и с любовью к Аллаху, но не являющиеся свидетелями древней великой цивилизации, хотя и ушедшей с лица земли, но оказавшей влияние на развитие окрестных народов.
И всё-таки следы античной и христианской красоты, старинной архитектуры, искусства время окончательно здесь стереть не смогло, и эти прелести погибшей цивилизации отчётливо заметили в городе Борис Елин и его друзья.
Но здесь же, в Стамбуле, Борис Елин своими собственными глазами увидел сытую и богатую жизнь одних сло- ёв общества, а с другой стороны, голодное и нищенское существование других слоёв народа одной из не слишком процветающих капиталистических стран. Здесь, в Стамбуле, после встреч с волейболистами разных институтов Елин и его друзья попадали на поистине царские приёмы, которые нельзя сравнить даже с теми, что устраивали в Румынии и Болгарии. Бывая на приёмах в украшенных золотом и серебром, мрамором и гранитом дворцах, принадлежащих, как правило, частным лицам, Елин мог, как говорится, своими руками пощупать уклад жизни людей в другой системе и сравнить с порядками, с образом жизни своих соотечественников, со своей жизнью и жизнью своих родителей.
Поразило Бориса, как много на улицах Стамбула — пруд пруди — нищих, разутых, голодных людей. Сразу можно было сказать о безграмотности народа — огромное количество детворы школьного возраста рано утром начинало торговать на улицах и ни о каком ученье в школе думать не могло. На фоне нищенского существования большей части населения некоторая часть народа умудрялась купаться в роскоши, проживать в огромных дворцах с причудливыми формами, с бесчисленным множеством слуг. И время убивала в основном, важно восседая за сытными столами под однообразные песни на один и тот же, как показалось ребятам, мотив, в прогулках по богатым, ухоженным, с вылизанными дорожками, фонтанным садам.
После игровых встреч со здешними ровесниками-спортсменами Борис и его коллеги каждый раз оказывались в таких домах. Хозяева их, как правило, не имели никакого отношения к спорту и говорили о спорте очень мало. То ли результаты встреч, всё время в пользу наших спортсменов, не позволяли хозяевам радоваться спорту и включаться в долгие разговоры о спорте, то ли мешало что-то другое. Но за столом всегда находилось время для разговоров о Ленине. В Турции его очень ценили, а имя Сталина упоминали вскользь и не очень лестно. Зато Хрущёва богатые турки считали истинным другом Турции. По их словам, благодаря усилиям Хрущёва будто бы намечалось расширение торговых отношений между двумя странами и строительство огромного химического завода в Турции с помощью СССР.
Отношение к советским людям и к русскому народу здесь выказывалось, в основном, уважительное и дружественное. Однако на спортивных волейбольных площадках, когда родные турецкие команды с треском, при разрыве в десяток очков, проигрывали, болельщики, особенно молодёжь, выкрикивали недружественные и даже очень не печатные выражения, не требующие перевода. Однажды даже забросали камнями. Правда, вмешалась полиция, зрители быстро успокоились, и игра не сорвалась и закончилась с благополучным разрывным счётом для студентов из холодной Сибири.
Десять встреч на турецкой земле провели Борис Елин и его друзья. Кроме призов и памяток, Борис увёз из Турции массу интересных мыслей, наблюдений и впечатлений из жизни соседнего государства. И кто знает — не пригодится ли весь этот багаж ему в дальнейшей жизни?

         Глава 11
В
ИРИНА

 двадцатых числах августа тёплая летняя погода в Омске стала сдавать свои позиции. В один из прохладных вечеров, поздно, под самую полночь, на железнодорожный вокзал прибывал из Москвы поезд с местными студентами — путешественниками и спортсменами.
Бориса Елина пришёл встречать его друг и земляк Валера Рогачёв.
Ну, Валерка, без тебя мне за границу ездить нельзя. Без тебя мне там было трудно!— воскликнул Борис. Он, огромный и сильный верзила, схватил Валерку под мышки, приподнял в воздух, словно щенка, и давай кружить вокруг себя на платформе, вовсе не думая о том, как это неприятно Валере.
Ну, как же — взрослый парень, а тут тебя на глазах всех, в том числе и институтских девушек, поднимают на воздух, как ребёнка. Борису и невдомёк, что лицо Валеры не сияло весельем и счастьем по поводу радостного события — прибытия друга из заграничного турне.
Да Борис ещё покровительственно хлопнул Валерку по спине:
Мужайся, коллега и не печалься! В следующий раз, когда поедем, и тебя возьмём, в запасную команду, а то за нас там и поболеть было некому!
Валерка смотрел в землю, себе под ноги, и лицо его только на момент просветлело подобием улыбки, когда Борис выскочил из тамбура вагона. Улыбаться Валерке не хотелось, вид у него был пасмурный и хмурый. И на это были основательные причины, о которых говорить было вот как не время.
Но Борис этого ненастья в лице Валерки поначалу и не увидел, обрадованный своим возвращением и тёплой встречей институтских товарищей. Но, что-то почувствовав, он спросил:
Ну как твои дела? Как Клара Константиновна, как твой дядя? Всё нормально?— спросил он, заметив, что ни всплеска радости, ни желания продолжать разговор на лице Валерки не отражалось. Показалось ему, что Валерка не сам добровольно пришёл на вокзал его встречать, а как будто насильно отправлен кем-то выполнять это неприятное поручение.
За короткое время встречи их взгляды встретились лишь один раз. А в остальное время Валерка как-то отворачивался, чтобы не посмотреть Борису в глаза.
"Что-то с ним случилось всё-таки",— подумал Елин. Потому он и спросил на всякий случай о приёмных родителях Рогачёва, не с ними ли произошло что неприятное?
Мать-то пишет, здорова?— спросил он дополнительно, стараясь уловить причину пасмурного настроения товарища. Всё-таки он привык к своему земляку и сдружился с ним. Уже многое связывало их. Ведь если посмотреть на дело серьёзно, именно благодаря Валерке Борис оказался в Омске и именно поэтому так круто изменилась его судьба. Здесь, на сибирской земле, он сам почувствовал, что возмужал, сформировался как личность, стал заявлять о себе и как неплохой студент, и как не совсем заурядный спортсмен во славу города. Что ещё нужно ему в студенческом возрасте, для студенческого счастья? Вон и слава ему в спортивной среде Омска, вон и диплом ему впереди светится о высшем образовании, и даже за границу отправляли его на казённые деньги. Чем плохо? Не было бы Валерки, не было бы его предложения поехать в Омск,— кто знает, как бы всё у него в жизни обернулось? Ну, в целом-то Валерка никогда ему ничего не портил по-крупному. Правда, в женских вопросах, кажется, перегибал палку, всячески выставлял себя этаким ловеласом и всемогущим, а Бориса — несмышлёнышем. Но на эти выходки Валерки Борис давно уже перестал обращать внимание и списывал их на комплексы по поводу невысокого роста: надо, мол, утвердить себя таким образом в глазах женского общества.
— Да с матерью всё в порядке,— сухо ответил друг, отворачивая взгляд и рассматривая проходящих по перрону пассажиров.
Не понимая причины странного поведения Рогачёва, Борис замолк и стал размышлять про себя, что могло так бесповоротно испортить весёлое, в общем-то обычное настроение близкого товарища и земляка. Внимательно разглядывая его, только что заметил некоторые внешние изменения в Валерке. Во-первых, Рогачёв одет был не как обычно в непоглаженные брюки без стрелок и с пятнами от грязи и чернил, не в свой излюбленный свитер темно-синего цвета, с катышками по всей его поверхности, и не в пиджак, купленный, правда, недавно, весной, но уже успевший поизноситься и выглядеть тускловато.
На Валерке Рогачёве увидел сейчас Борис костюм коричневого цвета в клетку. Узкие серые полоски, тянувшиеся вдоль и поперёк, образовывали на пиджаке небольшие клетки. Из-под пиджака выглядывал новый пуловер серого цвета над кристально чистой белой рубашкой. И что ещё нового заметил Борис в обмундировании Валерки — так это непривычный для него галстук с крупным узлом на тонкой шее.
Ну, Валера, перемены в тебе удивительные,— не выдержал всё-таки и улыбнулся Борис, теперь уже внимательно разглядев друга.— Как будто ты вчера женился.
Но Валера и после этого словно ещё больше помрачнел, стал ещё более серьёзным и строгим и продолжал смотреть в сторону. А казалось бы, должен был рассмеяться и поддержать простую шутку.
Да что с тобой, Валерка, стряслось? Ты чего — на кого обижен, что ли? Ты же должен радоваться, что мы вернулись. Мы же всех этих румын, болгар, турок на лопатки разложили. Притом, знаешь, без особых напряжений и волнений. А на тебе лица нет. Словно из института отчисляют. Всё ведь слава Богу? И дома и у дяди?
Да женился, женился я,— негромко и с некоторым отчаянием вскрикнул Рогачёв, ещё больше отворачивая глаза от возможности встретиться с глазами друга.
Да? Вот как! Так это здорово! Даже меня не дождался? Ну так радоваться нужно, что женился! Кто же твоя жена? Скажи ей, что ей повезло — такой толкового парня отхватила! Из наших, институтских? Люда, что ли?
Нет.
Ну а всё-таки?
Да ты её знаешь. Ира это.
Какая Ира?
Да Ира, Ира, с химзавода, Светличная,— сердито в сердцах выкрикнул Валерка, со страхом и некоторым вызовом уставясь глазами на Бориса.— Неясно, что ли?
Борис одеревенел, застыв на платформе, как памятник.
Рогачёв, что-то ещё пытаясь сказать, вдруг повернулся на каблуках, быстрыми шагами, почти бегом ринулся к вокзалу и вскоре исчез в темноте.
Подумал Борис, что, не уйди Валерка так внезапно и быстро, он, возможно, ещё нашёл бы в себе силы, ещё смог бы, широко улыбнувшись, протянуть земляку руку и сказать:
Ну что ж, поздравляю, знаю, что ты её полюбил с первого взгляда. И она молодец, наконец-то оценила твои чувства. Искренние, настоящие чувства, Валерка, для женщин очень многое значат, очень многое!
Наверно, Борис ещё смог бы обнять земляка и сказать:
Ну вот, а я как будто знал, как раз и подарок к свадьбе из Турции привёз, часы твоей жене, швейцарские...
Попрощался Борис со всеми ребятами своей команды и одиноко брёл сквозь вокзал, а потом по улице к общежитию.
Что же получилось? Выходит, что предал самый лучший друг. Выходит, что он, Борис, оставил ему, фактически единственному близкому товарищу, любимую девушку под поручительство, чтобы он не давал ей соскучиться, а он... Ну, сходил бы с нею на танцы, ну в кино составил бы компанию. Главное, чтобы во время его отсутствия она всегда светилась в его поле зрения. Ведь Ира-то находилась на седьмом небе оттого, что парень, понравившийся ей в поезде, наконец-то заметил её и полюбил. И всё складывалось хорошо, пока он не уехал. Что же случилось? И вроде Ира, он был уверен, не похожа на тех, кто изменяет просто так, с первым встречным.
Борис шёл потрясённый. Он тепло поздоровался с вахтёршей общежития. Тётка, немного попризабыв Бориса, сначала никак не хотела открывать дверь, ссылаясь на то, что все нормальные люди спят. Но когда он сказал, что студенты вернулись из-за границы и победили всех заграничных спортсменов, вахтёрша расплылась в улыбке и приветливо поздравляла запоздавшего, доставая из ящика стола ключ от его комнаты. Она совсем растрогалась, когда Борис вытащил из чемодана и подарил ей кусок заграничного мыла из Турции.
Поздно ночью, когда Борис в одиночестве укладывался на свою узкую скрипучую студенческую кровать и уже готовился засыпать, пришло вдруг к нему какое-то новое странное состояние. Точнее, оно было не совсем новое, а возвратилась к нему прежняя мысль, занимавшая его в кабинете и коридорах ЦК комсомола во время назиданий красивой комсомольской дивы.
А почему бы и не могло повернуться в его судьбе всё по-другому? Не получилось ли так, что Ирина и Валерка, виноватые перед ним до мозга костей, обязанные стоять перед ним за коленях за своё предательство и вероломство, совершив перед ним этот недружественный и неблаговидный проступок, освободили его? Освободили его от дальнейших моральных и нравственных обязательств перед ними, какими бы они в будущем им ни представлялись?
И самое главное, что сам-то он в этом деле оказывался абсолютно чист и не мог подвергнуться никакому обвинению. И мог отойти от них без малейшего ущерба для себя и для своей репутации. А со стороны он вообще выглядел обиженным и даже пострадавшим.
И может быть, это даже удача, что, пока он, Борис, находясь в заграничном спортивном турне, раздумывал на спортивных площадках, как бы выше поднять славу института и своей страны, его лучший друг на коленях перед его девушкой слёзно умолял забыть его, Елина. Убеждал её, что Елин любить её по-настоящему не сможет. Убеждал, что Борис со своим медвежьим видом даже в институте так и остался деревенщиной. И по-настоящему оценить её красоту, отличить золото от меди, алмаза от сверкающего камня, не сможет.
И может быть, это даже хорошо, что всё это произошло сейчас, а не потом, когда, возможно, дело зашло бы далеко и пришлось бы жениться на Ирине с заводской стройки?
3.
Только сейчас тайное стало явным, и проявилось вот таким способом. Между тем подготовку к своей женитьбе Валерка вёл терпеливо и неуклонно. Знал бы Борис, как трудно всё это ему, Рогачёву, давалось! В каких мучениях!
Сначала, увидев Ирину в поезде и влюбившись в неё с первого взгляда, он всячески ругал своих незадачливых родителей, за то, что не сотворили его красавцем внушительного вида, таким хотя бы, как Борис Елин. Потом он влюбился в Ирину основательно, и уже дня и ночи не мог переносить без мысли о ней. Ночами он думал о ней, представлял её в своих объятьях. И уже тогда понял, что успокоением для него может быть только момент, когда он во что бы то ни стало овладеет её телом. И для этого нельзя пренебрегать ничем. А дальше всё пойдёт в его пользу.
Он сразу же закрепил в голове, в какое место в Омске направятся девушки. Ведь они сообщили, что едут на стройку химкомбината.
Даже не предполагал Борис, что без его ведома, ещё в дни подготовки к вступительным экзаменам, товарищ разовьёт бурную подпольную деятельность. Валера разыскал на строительстве нефтехимкомбината женское общежитие и нашёл стайку девчат, с которыми оба парня познакомились в поезде. К сожалению, продолжение знакомства не оказалось для него утешительным. Ирина смотреть на него не желала и равнодушно выслушивала всё, что бы он ни заливал остальным девушкам. И Рогачёв быстро покинул приятных дорожных знакомых: важно отметиться и не останавливаться на пути. И такие "рабочие визиты" в женское общежитие Рогачёв совершал время от времени многократно, он прощупывал почву, выяснял настроение Ирины, пытался проследить её возможные мужские знакомства.
Видя, что Ира не забыла Бориса и при встречах пыталась расспрашивать о нём, а о самом Валере даже не задала ни разъединственного вопроса, Рогачёв уходил обозлённый.
И эти намеренные встречи всё больше разжигали в нём желание почувствовать её в своих объятьях. Ночью, проснувшись, он мысленно укладывал её рядом, целовал её губы, щёки, руки и шею. И однажды, доведённый до исступления своим воображением, он стал думать, как приблизить всё, о чём думалось. И возник хитроумный план, связанный с его другом Борисом Елиным. А исполнение этого плана Борис вскоре стал ощущать на себе.
Чтобы девушку видеть чаще, достаточно было показать ей благопристойную дорогу к общежитию Бориса Елина. Равнодушие Елина к Ирине служило на руку Валере. В то же время гарантировалась определённая безопасность, что Ирина, увлечённая Борисом, на долгое время будет недоступна другим кандидатам на её сердце - крепким сибирским парням, строителям или студентам, которые тоже не могли не заметить Ирины в своём городе.
Валера напрочь отвергал мысль, что у Бориса, у этого увальня, внезапно возникнут возвышенные чувства к Ирине. Такой идеи он даже в расчёт не брал. Вот каким образом знакомые девушки — Ирина и её подруги оказались "совершенно случайно" на волейбольной площадке. И вот почему встреча старых знакомых возобновилась.
Рогачёв сделал вид, что на стадионе девушек встретил случайно. А в действительности, несколько недель тому назад он намеренно заехал в общежитие нефтехимзавода и, поболтав немного о посторонних и обыденных вещах, между делом сообщил о предстоящей спортивной встрече, где в игре, возможно, будет участвовать и Борис. На Иркиной тумбочке он провокационно оставил четыре билета на посещение соревнований именно в тот день, зная, что Ирка обязательно клюнет и обязательно придёт. Как уже знает читатель, в этом он не ошибся.
Ошибся Валера только в одном. Не смог он предугадать, что новая встреча Бориса Елина с Ирой Светличной, влюблённой в него, разбудила новые чувства в наумовском парне, и она предстала перед его глазами совершенно другой, чем в поезде, весьма привлекательной и интересной, во всех отношениях достойной, чтобы углублять и продолжать знакомство.

4.
С первых минут первой встречи в институтском общежитии Рогачёв ясно заметил в глазах земляка, а потом и в его нерасторопных и смущённых движениях перемену к этой красивой и умной девушке. И он встревожился: в его планы это не входило. Говорить с Борей о своих чувствах к Ирине он вовсе не желал, считая позором для себя обсуждать такие дела и плакаться человеку, которого в тайнике своей души считал ниже себя по интеллекту, по общему развитию, по жизненным принципам. А пришедшая ревность сразу представила Елина опасным барьером на пути к Ирине.
Эта ревность раздувалась в нём, как воздушный шар, и особенно усилилась, когда Валера поневоле становился свидетелем встреч Бориса с Ирой. Ревность довела Рогачёва до той точки, что он стал преследовать Бориса, узнавать едва не каждые полчаса, где он в какой-то момент находился, и разными предложениями и советами мешал возможной встрече с Ириной. То стремился сопроводить его на тренировки, куда-нибудь в кино, провожал его до общежития, занимая разговорами, поздно уходил от Бориса. Вобщем, бывало спокойно Рогачёву только тогда, когда он видел Бориса одного. Но если он видел его с Ириной, то сразу сердце колотило капризной частотой, ничем не сдерживаемая краска вспыхивала на щеках. А в маленьких глазах появлялось выражение презрения и даже плохо скрываемой ненависти.
Но вот сами события поторопили Валерку Рогачёва на его неправедном пути. Как только Борис Елин уехал в зарубежное спортивное турне, Валерка постановил: или сейчас, или никогда. Он решил действовать решительно, нахрапом, иначе будет поздно, не увидит он Ирку своей.
И вот памятный жаркий июньский день на вокзале. Провожая за границу молодёжь, радостным настроением светились все — и уезжавшие и провожающие. Несмотря на расставание, все явно витали на седьмом небе. Раздавались последние возгласы прощаний. Звучали последние поручения и напутствия.
Елин был весел, ведь предстояла большая поездка в неизведанные края. Ира, страшно довольная престижной поездкой своего нового друга за границу, с гордостью держала его за руку и даже немного позировала щёлкавшим вокруг фоторепортёрам.
Видеть всё это Валере было невыносимо. И он сначала следил за стрелкой вокзальных часов, ожидая, когда же, наконец, эта змееподобная посудина — поезд — тронется с места. А потом, не дождавшись и не выдержав, как мы помним, наскоро попрощался и быстро ушёл на трамвай.
Однако Борис успел ему на ухо шепнуть, чтобы не оставлял Ирину одну, мало ли какие за это время. И вслух почти то же самое, но чуть помягче, сказал ему, чтобы слышала и Ирина:
— Ты, Валер, Ирину не оставляй. Помогай ей, пока меня нет-то! Ну, в кино там, в театр, на концерт. Сам знаешь, что надо.
Ну что ж, Борис, раз ты такие слова сказал, то сам потом и расхлёбывай,— так немедленно вдруг подумалось Валерке, когда он, повернувшись, отправился прочь с вокзала. Ничего себе! Он, Борис, сам же — никто его за язык не тянул — предложил Рогачёву таскать Ирину по концертам и кино, давая возможность с важным видом, с видом благодетеля, заходить в женское общежитие. А это возможность, считай, все выходные видеть Ирку, сколько душе угодно любоваться ею, слышать её голос. И — воздействовать на неё, продолжать свою тайную, кропотливую, но целеустремлённую деятельность. И успевать квалифицированно отбивать от неё вездесущих, всегда и на всё готовых претендентов.
Вот эти слова, неосторожно или по простоте душевной сказанные Борисом Елиным при прощании, и стали для Валерки Рогачёва тем фундаментом, на котором он за предельно краткое время построил своё личное счастье. А что? Четыре курса за спиной, уже вполне пора!
5.
Чуть больше недели прошло со времени отъезда Бориса. Образ друга — земляка и спортсмена за это время успел настолько выветриться, так отдалиться в сознании Валерки, что он в уме уже стал по-своему трактовать свои отношения с Ириной.
А в чём дело, правда? Ведь в Конституции СССР закреплены права человека на личную жизнь. Разве написано в конституции, чтобы каждая девушка обязана была дожидаться возвращения спортивной команды из-за границы? Или разве там написано, чтобы какой-нибудь увалень из деревенских, уезжая в заграничные гастроли, ставил на девушке штамп: "Не трогать"?
Нет, никакой Съезд Советов такого в Конституции не прописывал. Нет такого правила и закона. И нечего его себе выискивать...
Валера знал, что дядя с Кларой Константиновной ещё с пятничного вечера на все выходные уезжают на дачу.
Это был шанс.
Сначала они долго гуляли в парке, что располагался недалеко от дома. Собирались пойти в кино — шёл индийский двухсерийный фильм "Бродяга". Валерка дотерпел до момента, когда, по его подсчёту, билеты на последний сеанс должны были закончиться. Он теперь и сунулся в кассу.
Вот не повезло,— вздохнул Валерка.
И они какое-то время довольствовались сквериком около кинотеатра "Сибирь".
А знаешь что? Давай-ка заглянем ко мне домой,— молвил наконец Валерка.— Чего нам тут? Ещё дождь пойдёт!
Снисходительно и важно он расписал программу вечера. Глаза Ирины выразили настороженность и сомнение. Слова же она, помолчав, произнесла следующие:
Да ты что, с ума сошёл? Что девочки подумают!
Да видишь, я был бы рад пригласить и девочек. Но у моих родных, хотя и хорошо и уютно, но, правду сказать, тесновато. Посидим, так сказать, в неформальной обстановке. Грампластинки у меня — заслушаешься, да ещё новый магнитофон "Спалис" есть. Тоже записей навалом. Чаю попьём. Можно ведь хоть один вечерок провести прилично. А то чего у вас — всё общежитие да общежитие!
Знал бы он, змей, как точно последними своими словами он ударил по душе Ирины, тоскующей в казённых, покрашенных синей краской выщербленных стенах! И ударил, изверг, добил. Ирина согласилась.
А всю бутафорию встречи Валерка, конечно, заранее подготовил. И лучший чай индийский тут, и закуска. А к чаю-то и самый лучший портвейн румынский. Самый лучший. И самый надёжный такой. И чашечки чайные,— рисуночек цветочками,— лучшие из хозяйства Клары Константиновны, не забыл вынести из её серванта и красиво расставить на модном низком разлапистом полированном столике. Всё путём, как говорилось тогда.
Открыв ключом дверь, Рогачёв развернулся и уже, как хозяин, ласково, но как бы отчуждённо, встретил Ирину и отступал, пропуская её в прихожую. Чтобы не смущалась в чужих покоях, принял у неё босоножки, отставил их в сторону в коридоре, а взамен подал пушистые и золочёные домашние тапки хозяйки и галантным жестом показал на укромные удобства.
Ирина, причесав волосы перед зеркалом в ванной, с осторожностью вошла в чужую квартиру. Не торопясь, разведуя обстановку, осмотрела стены, обошла комнаты. Заглянула в ту малую комнатёнку, где, по явным признакам спешной убранности, находилось логово Валерки.
Хозяин положения вначале не торопился.
Сначала он создал видимость случайности встречи в этой квартире. Он попросил Иру помочь приготовить салат, для чего показал ей на кухне на огурцы, помидоры и лук, свежие, прямо с огорода тёти Клары.
Ира с видимым удовольствием взялась за женское дело и очень быстро преуспела в нём. Сама же она и принесла две красиво обложенные тарелочки на низкий журнальный столик в гостиной.
А Валера, выдержав и ни разу не глянув за это время на неё, добавил из холодильника другие лёгкие закуски, приступив к конвейерной подаче того, что тайно приготовил заранее.
Ну вот какой у нас теперь царский ужин! С твоей помощью!
И вот они вдвоём, непринуждённо разговаривая о том, о сём, об институте и стройке, о её подругах, мирно и неспешно подъедая расставленные запасы, долго сидели в тишине. И Валерка наслаждался этой первой встречей наедине, о которой прежде мог только мечтать.
Но уже этот достигнутый рубеж начинал ему казаться пройденным и уходящим в прошлое. Всё его существо желало продолжения. И он стал его приближать. Однако терпение прежде всего. Он аккуратно убрал посуду. Протёр столик и подал горячий чай с пирожными. Одновременно поставил в дальний край столика впечатляющую своей красивой глянцевой наклейкой бутылку портвейна.
Ирина испуганно покосилась на бутылку:
Это зачем?
Главное — быть естественным и не обнаружить себя.
Это нам оставила тётя Клара, говорит,— попробуйте. Специальное дамское вино, она часто в свободную минуту его использует. И перед лекциями даже. Говорит, что очень помогает от всяких стрессов, успокаивает, улучшает сердечную деятельность. Я ещё не пробовал. Давай в чай нальём понемножечку.
Ирина не возразила, когда он в чашки долил вина и залюбовался получившимся цветом.
Вот дела!— сказал он.— Как красиво перемешались Индия с Румынией!
Почему с Румынией?— встревоженно спросила она.
А вино это лёгкое десертное оттуда.
Это там сейчас Борис?— слегка покраснела она.
Да, да,— сказал он.— Вот кстати, совпадение! Боря там, там. Вот уж там он таким винцом полакомится!
Ну, когда ж ему? Он ведь весь в соревнованиях! Тренировки. Процедуры водные и всё такое прочее.
Да что ты? Мне рассказывали ребята из их команды, которые ездили на гастроли. Тренировочек им хватает и здесь, в институте. А там они, как на курорте. Закончилась игра, так их сразу сам президент страны и приглашает, и они так отгуляют свою победу, что только дым коромыслом. А там же с ними и актрисы местные. Уж там их и кормят! Не то что у нас, в наших ширпотребных столовых. Тем более в вашей строительной.
Местных румынских актрис Ира тихо, но с мысленным негодованием взяла на учёт.
Но ведь каждая игра их так выматывает!
Не беспокойся. Вот сегодня что? Суббота? Мы сегодня здесь в скромности сидим. А там Борис восседает за столом рядом с премьер-министром Румынии и чокается с ним хрустальным бокалом. Представляешь? С самим премьер-министром, с которым Хрущёв не каждый день обедает! А в бокале вино получше даже вот этого нашего. А мы тут, по скромности, за его здоровье и за здоровье обоих премьер-министров проглотим граммулечку!
Он налил в бокалы вина и небрежно (мол, не настаиваю!) звякнув своим об Иринин, торжественно произнёс:
Всё-таки нельзя не выпить за их здоровье, и Бориса в том числе, за их победу! Ведь всё-таки они мастера! Пусть возвращаются только с победой!
Да. Только с победой!— как эхо, откликнулась Ира, и не смогла не выпить за победу.
И не сразу почувствовала, как на неё стала наседать заявленная Валеркой пресловутая дамская "лёгкость" и "десертность" румынского вина.
Но Валера и далее был не промах. Он понял, что Ире нельзя давать время для длительной закуски. Галантно подав ей лучшую шоколадную конфету, он, включил на магнитофоне медленный блюз, галантно пригласил её на танец. Места в гостиной хозяев хватало, и они даже не задевали столика. Рогачёв не форсировал близость с Ирой, давая ей время привыкнуть к его обществу. Но на поворотах как бы случайно своей грудью касался её груди, и она, разгорячённая танцем и чаем, не замечала этого и даже пробовала озорновато качнуть его из стороны в сторону.
— Я вижу, ты устала,— заботливо заметил он.— Посиди и отдохни.
Они присаживались за стол, разговаривали и просто слушали музыку. Потом вставали, танцевали, и снова присаживались. И, когда они опорожнили ещё по одному фужеру, Валера демонстративно большие фужеры убрал, заменил их маленькими рюмочками. Заметил при этом, что они, такие крохотные, не дадут запьянеть. И Ира согласилась: да, да, такие-то уж малюсенькие и аккуратные. Знать бы ей, что коньяк уже заранее был добавлен в пресловутый румынский марочный портвейн.
И Ирина после третьей деликатной рюмочки уже в танце была полностью захвачена руками Валерки и доверительно прижата к его груди. Порой она как бы что-то вспоминала, но, увлечённая музыкой, опять, теперь уже бесшабашно, продолжала танцевать.
Снова присели за столик. Но прежде Ира, глянув в своё отражение в серванте, подхватила сзади волосы обеими руками, посмотрела на себя слева, справа, и, сняв верхнюю кофту своего голубого выходного костюма, на время покинула общество Валеры, галантно отвернувшегося в тёмное вечернее окно.
Но и в этот момент Валерка не упустил своего. Делом техники для него было мгновенно заменить почти законченную бутылку точно такой же, точно так прибавленной и примешанной, но как бы початой полчаса назад.
Ирина возвратилась и присела за столик. Валерка стал расспрашивать её о подругах по общежитию, насколько они заняты работой, есть ли у них свободное время. Да каковы у них приятели, если есть, конечно. Ирина отвечала несколько шутливо и чуть насмешливо, иногда с юмором описывая забавные случаи, происходившие с девочками.
Жаль всё-таки, что нет моих девочек. Люда вот должна была придти со смены пораньше,— сказала Ира, взглянув на бутылку вина,— мы бы с ней знаешь, как спели бы? Когда мы вдвоём, у нас неплохо получается.
Ну, не первый раз и не последний. И с Людой, и с другими девочками приходите, я вам всегда буду рад.
Валера ещё пару раз наполнил рюмашечки. Сам он старался выпивать их не сразу, а постепенно, маленькими глоточками, чтобы, как говорится, "растянуть удовольствие" — вино-то сладкое. Этот темп он задавал между разговорами и Ирине, подчинявшейся ритму беседы.
6.
И тут, как бы подводя итог мирно проходившему вечеру,— а настенные часы уже показывали одиннадцатый час,— Валерка стал переходить к главному.
Он решился, наконец, и после небольшого молчания в разговоре произнёс:
А знаешь, Ир, ведь ты мне понравилась с самой первой секунды в поезде.
Ира, посмотрев на него, улыбнулась, и, медленно опрокидывая рюмочку сладкого вина, сказала:
Ну вот, Валерка, и ты туда же. Ты же знаешь, что у меня Борис. Правда ведь?
Ну что ж, что Борис? А ты уверена, что у тебя с Борисом что-то серьёзное получится?
А чего ж тут несерьёзного? Мы любим друг друга, и на этом этапе пока достаточно. Или ты думаешь — недостаточно? Что-то ещё нужно?
Твоё, конечно, дело. Но ты должна думать вперёд. Ты уверена, что Борис тебя не бросит?
Зачем ему меня бросать, если я его не брошу?— Ира потянулась, встала со стула и, заканчивая разговор, глянула на часы.— Однако засиделась я у тебя, Валер. Проводишь меня на улицу?
Да не спеши. У тебя что завтра — воскресенье? Выходной, значит. Ну вот, и не торопись. Зачем ночью в такую даль, на окраину? Я, конечно, тебя бы проводил. Но зачем? Мало тебе общежития? Вон тебе моя комната в распоряжение. Со всем комфортом. А я вон туда к дяде с тётей подамся,— он показал на дальнюю спальню.
Ирину сильно качнуло в сторону и шлёпнуло на стул, — она засмеялась и весело посмотрела на Валерку:
Вот это я ничего себе!
Валерка, мысленно одобрив ситуацию, заботливо погладил ей руку:
Не беспокойся. Поспишь хорошо — и всё пройдёт. Считай, что ты дома. Спешить никуда не надо, всё нормально. Девчонки твои дрыхнут. Вахтёрша храпит на диване. Чего волноваться?
Он налил ещё по сладенькой рюмочке и подвинул Ирине тарелочку с копчёной колбасой.
Давай ещё пару маленьких и хорошенько закусим, чтобы не окосеть.
Ты думаешь, мы не окосели ещё?
Есть маленько. Но ты знаешь, я вообще-то почти совсем не пью. И если вот сегодня, с тобой, то только потому, что я тебя очень и очень люблю.
Вот тебе раз, Валерка! Ты что совсем с ума сошёл? Я Ж6 тебе сказала!
Ну а почему я не могу тебе сказать то, что думаю? Никто же мне не запрещает любить тебя! Я не выдумываю, я и вправду тебя люблю, по-настоящему. С первого раза, с первого взгляда. С того поезда.
Давай не будем, Валер, а? Ты же мне и Борису просто хороший товарищ. Так ведь? Этими признаниями я по горло сыта, у меня на стройке их хватает. Ну что это тебе даст?
А вот что, Ирочка. Никто тебя, даже Борис, не сможет любить T8.Kj КЭК Я» Никто не будет так любить до конца жизни.
Ну и враг же ты, Валерка,— покачиваясь на стуле, сказала Ирина.— Неужели ты думаешь, что ты один такой? Ты уж веди себя и дальше как джентльмен. Подумай — как ты в глаза Борису посмотришь, когда он приедет?
Борису ты не будешь нужна уже через два года. Вот увидишь. А я тебя буду любить всегда. Ну да ладно. Давай выпьем последнюю за тебя. Можно ведь, правда?
Ну, можно,— сказала Ира, у которой уже всё путалось в голове, а в глазах появлялись то один, а то несколько Валерок, признающихся в любви.
Твоё здоровье, любовь моя, Ирочка,— уже прямо высказался Валерка, неровно протянув руку и звякнув своей рюмочкой об Ирину.— Будь счастлива.
И ты будь счастлив, Валерочка, только ты вот...— Ира эти слова проговорила явно заплетающимся языком и всё же опустошила рюмочку: последнюю.
Они съели по бутерброду, и Ирина поднялась, придерживаясь за стул.
Да, спать, спать,— произнесла она.— Куда мне?
Вон туда,— заботливо подскочил Валерка.— Пойдём.— Он поддержал её и, открыв дверь своей комнаты, усадил Ирину на свою просторную кровать.
Ой, уходи скорей, мне надо спать!— Она потянулась и, привстав, снова шлёпнулась, уже на подушку.
Валера выключил свет, включил ночник на столе. Подошёл к Ирине. Стал у неё всё так же заботливо расстёгивать блузку, приговаривая:
Раздевайся, тебе нужно поспать.— Когда блузка снялась, Ирина вдруг встрепенулась и, ухватившись обеими руками за блузку, сказала:
Ой, что ты. Я сама. Иди, иди, спать, спать. Я сама.— И она, покачиваясь, мутнеющим взором строго посмотрела в глаза Валерке.
Конечно, конечно, Ирочка. Поспи, поспи. Ухожу,— торопясь, сказал Валерка. И, не закрывая до конца двери, вышел из комнаты...
Разгорячённый близостью Ирины, Валерка разделся, лёг и долго не спал, маялся на обширной кровати дяди и тёти Клары. "Как это они спят на такой широкой,— думал он.— Это уж чересчур. Как пустыня Сахара. Вот тут Алжир, а тут Марокко. Можно и в прятки, и в салки играть".
Но перед глазами стояла Ирина, уже в том виде, в котором он увидел её, полураздев. Он вспомнил, как дрожали его руки, когда он прикасался к её плечам.
Часа через полтора он осторожно встал и двинулся через тёмную гостиную к своей комнате. Неслышно открыв дверь, он увидел Ирину, небрежно разметавшуюся в глубоком сне, не совсем прикрытую одеялом. Обнажённые плечи и грудь дышали чистым, розовым очарованием.
Зачарованно постояв около неё, чутко и с некоторым испугом прислушиваясь к её ровному дыханию, Валерка чуть приподнял кончик одеяла и стал понемногу укладываться рядом, неслышно опускаясь ухом на край подушки. Прикоснувшись к её горячему телу, Валерка вдруг едва не потерял сознание от нахлынувшего блаженства, которое он прежде не испытывал. Необъяснимый одуряющий поток захватил его голову. Он приблизился губами к её давно желанным, слабо дышащим, чуть припухлым губам, и тут вконец потерял голову. Отбросив край одеяла, возбуждённый открывшейся атласной наготой Иры, он осторожно, трясущимися руками, снял с девушки остатки немудрёной одежды и приник к её жаркому, ослепительному даже в свете ночника телу...
Только через несколько минут Ирина ощутила свою беду. Внезапно глаза её широко раскрылись. Прекрасное от сна лицо её исказилось, она вскрикнула и рванулась встать, отбросив своим телом Валерку в сторону.
Сознание быстро возвращалось к ней.
Ты что делаешь?— громко закричала она.— Ты что сделал?
Она, одной рукой прижимая к себе простыню, другою рукой с силой толкнула его в грудь, отчего Валерка покатился на пол и стал представлять собою весьма жалкое зрелище. Она бросилась на него и стала бить и царапать обеими руками, крича:
Негодяй! Подлец! Ты что сделал со мной?
Слёзы катились из её глаз, она в отчаянии молотила его кулаками по лицу и топтала ногами, не разбирая, куда и во что.
Внезапно она остановилась и выкрикнула ему сверху вниз:
Поднимайся! Уходи отсюда, я оденусь!
Ирочка, любимая, не бойся! Всё будет хорошо!— воззвал, подхватывая свою одежду и по возможности закрываясь ею от ударов, сам перепуганный до смерти Валерка.
Уйди прочь, негодяй!— крикнула Ира, и толкнула его так, что он крепко ударился спиной о дверь и, не повернувшись, пятясь задом, вылетел из комнаты...
Она села на постель и, обхватив руками голову, заплакала навзрыд, повторяя:
Ну зачем же я сюда пришла, а? Какая дура! Ну зачем?
Несколько минут она просидела так, соображая, что ей делать. В ватной голове была полная неразбериха.
Потом стала быстро одеваться.
Одевшись, она зашла в ванную комнату, с ужасом посмотрела на своё до неузнаваемости побледневшее лицо.
Тем временем в спальне своих родственников судорожно одевался Валерка. А вскоре он и выскочил к Ирине:
Ирочка, Ирочка!
Но она резко шагнула к двери и дёрнула ручку:
Мерзавец ты!
Подожди. Я тебе всё скажу! Ты же знаешь, что я тебя...
Ирина взяла с тумбочки подвернувшийся кстати под руку флакон духов и с силой бросила ему в лицо. Валерка увернулся от летящего предмета, но на него сзади со звоном обрушилась стеклянная лавина разбитого трюмо...
7.
Четыре дня Ира держала в полном секрете от всех то, что произошло с нею в эту субботнюю ночь. Рассказ о своём поражении, о своём девичьем несчастье не могла пока доверить так просто никому. В её судьбе рушилось всё, на что она так надеялась, отправляясь сюда в дальний сибирский город. Много дум о своей судьбе она лелеяла, работая здесь, в Омске. И вот этот нелепый случай, происшедший от её неопытности и неосмотрительной доверчивости, как будто подвёл кошмарный итог всей её юности.
Теперь, приходя после работы домой, то бишь в комнату своего общежития, Ирина никуда не выходила, почти ни с кем не разговаривала, она вынуждена была ждать этого человека, нелюбимого, пустопорожнего болтуна, который так грубо вмешался в её жизнь.
Для чего ей нужно было его ждать? Теперь она знала, что греховодник Валерка обязательно придёт. Знала она, конечно, и то, что большинство деятелей такого типа, добившись своего, больше не приходит. Но это относится к наиболее развращённым из них. А этот был всё-таки на них не похож. Слишком уж он был целеустремлённым, добиваясь её. Теперь перед нею выстроилась вся цепочка его притязаний, начиная с того поезда, когда она ехала с девочками из Москвы. Она понимала, что была у него первой, и сейчас, стоило ей согласиться, он никуда от неё не уйдёт.
Вопрос теперь оставался в отношениях с Борисом. Она прекрасно знала, что теперь эти отношения оборвались навсегда. Как теперь видеть его, как теперь в глаза ему смотреть? Подойти к нему и пожаловаться на Валерку? Смех какой! Ну, всё, всё, всё...
Ирина выплакала всё происшедшее с ней в казённую ватную подушку. А потом всё-таки доверилась своей подруге Люде. С ней всё-таки они были из одних мест. Вместе ходили за путёвкой в райком комсомола, напросившись на всесоюзную ударную комсомольскую стройку. И вообще многое доверяли друг другу, делясь самими сокровенными девичьими идеями.
Ах, негодяй!— Люда всплеснула руками и прямо взбесилась, узнав о коварном поступке общего знакомого.— Ах, прохиндей! Да я бы его прямо на месте убила! А он ещё и мне строил зенки, таращился, подонок такой! Как же ты теперь?
Теперь мне хоть в реку бросайся. Ты понимаешь, что я скажу, когда вот скоро уж Борис приедет? У нас так хорошо всё складывалось. Если бы не этот, что без мыла в душу лез.
Ирочка, подожди, потерпи. Посмотри, как у тебя всё в душе уложится. Представляешь, если вдруг у тебя ребёнок будет! Ведь не исключено. Дело-то такое. Надеюсь, ты хоть меры-то приняла.
Тогда я просто погибну, Люд, мне это невозможно. Ведь мне он совсем не люб. Мне этого совсем не вынести.
Конечно, Ирен, положение не из лёгких. Но, в конце концов, давай рассудим трезво. Конечно, он негодяй, это ясно. Я ему хоть сейчас, вот придёт, так в глаза и выскажу, а то ещё ему и морду нацарапаю. Однако давай подумаем, что у тебя в запасе. Ведь он же, если так, не отказывается жениться? И наоборот, как сказал, даже любит тебя?
Да уж это не раз повторил. А я, дура, хоть и возражала и смеялась, всё же сразу как следует не оборвала, развесила уши и слушала.
Ну так вот. Если прямо на всё это дело посмотреть, то получается вот что. Выходи-ка ты за него замуж. А там посмотришь, как будет дело обстоять. В случае чего, будет возможность и развестись. Жизнь многообразна. Жизнь она такая штука. Кто знает, может быть, ещё и притерпишься, полюбишь этого изверга. У, гад несчастный! Может ещё так случиться, что Боря в будущем обожжётся на чём-нибудь и к тебе же и прибежит...
Ира с вниманием слушала всю эту Людкину мудрую житейскую философию и,— надо же так!— постепенно вживалась в неё и, находясь в безвыходном положении, склонна была видеть во всей такой философии действительно единственный выход, который нельзя отвергать.
И теперь всё яснее понимала, что нужно ещё немного подождать и уже прямо принимать единственное решение.
Странно, что вскоре, через несколько дней, всё происшедшее с нею той ночью казалось ей случившимся не наяву, а в какой-то фантазии, в каком-то сне. Хотя, если правду-то сказать, так было и на самом деле. Не заснула бы, ничего бы и не случилось.
Прошло ещё несколько дней. Однажды, когда четверо девушек собрались в своей комнате все вместе, в полном составе, по предварительной договорённости Иры и Люды, они закрыли дверь на ключ для сверхсекретного разговора. Долго сидели и обсуждали происшедшее. Ирине и Люде следовало проверить на подругах то, что они уже обмозговали несколько дней тому назад.
Сложившееся положение у Иры все приняли с сочувствием и очень серьёзно. И, долго перепираясь, не допуская ни одной усмешки,— каждая сама могла бы оказаться в подобном положении!— всё-таки сделали общий вывод, что за этого негодяя надо выходить замуж.
Решили, во-первых, что он, Валерка Рогачёв, вообще- то не врал, когда признавался Ирине в любви. Тем более что клеился к Ирине уже несколько лет. Во-вторых, го же его появления в общежитии дать согласие на замужество. В-пятых, сам Валерка должен и обязан сам, если не окончательный трус, пойти встречать Бориса Елина на вокзал, поскольку тот должен был через три недели приехать. Сам же должен и сказать ему о своей женитьбе. Вопрос о Борисе обсуждали специально и отдельно. В каком положении перед ним Ирина, все прекрасно понимали. Ведь не пойдёшь к нему и не встанешь на колени, говоря: "Невиноватая я!".
Валерка уже на следующий день явился к вечеру в женское общежитие и, красный, как рак, боязливо, стараясь быть не особенно замеченным любознательными соседками Ирины, пробирался по коридору к её двери. Он постучал и, получив утвердительный ответ, открыл дверь и вошёл. Все четыре девушки, вернувшись со смены, находились дома. Они поднялись и напряжённо смотрели на него в упор, притом так, что ему следовало бы провалиться сквозь пол, на первый этаж общежития.
Здравствуйте,— выжал из себя он.
Ответом ему было общее красноречивое презрительное молчание.
Потом Люда, взмахнув рукой, резко сказала:
Пойдём, девочки. А ты, Ира, когда нужно будет, тотчас нас зови, и погромче!
И они вышли. Ирина с Валеркой остались наедине...
Всё прошло по девичьему сценарию. В результате за неделю до приезда Елина из заграничного турне Валерка Рогачёв и Ирина Светличная расписались в городском загсе, устроив довольно скромную свадьбу в ресторанчике "Тайга".
8.
Конечно, известие о женитьбе Рогачёва застало Бориса Елина врасплох. Нужно было стать телеграфным столбом, чтобы узнать об этом спокойно и внешне не выразить возмущения или хотя бы удивления.
Но Елин выдержал. Выдержал и в дальнейшем, потому что уже до окончания института больше ни о чём, ни о каких пустяках не разговаривал с Валерием Рогачёвым наедине. Он старался не общаться с ним и на совместных занятиях. Общение ограничивалось при встрече дежурными фразами вроде "Как дела?" — "Всё в порядке.".
Разрыв отношений между земляками и бывшими друзьями заметила и Клара Константиновна. Не получив вразумительного объяснения от приёмного сына, перешедшего жить в семейное общежитие строящегося химкомбината, она как-то остановила в институтском коридоре Бориса и пыталась выяснить причину разлада.
Нечего было втягивать эту добрую семью в тайный, но совершенно определённый конфликт.
Борис, улыбаясь Кларе Константиновне,— он её очень уважал и был благодарен ей до бесконечности,— успокоил её, сказав, что отношения между ними остаются прежними, но только Валерка уже женатик, семейный человек, а сам он погряз в тренировках и соревнованиях, поэтому собраться вместе практически не удаётся.
Так они и к нам почти не ходят,— пожаловалась Клара Константиновна,— сколько раз приглашала домой, просила почаще заходить, после свадьбы-то и не видела толком невестку нашу. Говорят, что она беременна, ты не знаешь?— по-семейному, простодушно спросила она.
К сожалению, ничего не знаю,— сдержанно отвечал Борис,— мне ничего никто не говорил.
Ну ладно, скажи Валере, и все трое заходите в субботу вечером. Ты ведь тоже перестал нас навещать. Чего не заходишь?— упрекнула его Клара Константиновна и погрозила пальцем.

Борис стоял перед нею, на голову выше, но как провинившийся ученик, и, кивая головою, глаза опустил в пол.
— Да, да, Клара Константиновна. Постараюсь. Спасибо. Вот, как-нибудь, будет время, зайду, и Валеру захвачу.
Но, конечно же, это были пустые слова, и заходить к ним вместе с Валеркой, да ещё и с Ириной, Борис вовсе не собирался. Даже отдельно к доброй тёте Кларе заходить ему вовсе не хотелось.
Всё, дружба закончилась...







Глава 12
Коммунист
К
1.
 
  окончанию института появилась ещё одна причина, по которой Борису ни к чему стало возобновлять прежние дружбы и знакомства.
Поражение с Ириной он сначала мучительно, но потом вполне благополучно пережил. У него появилась другая пассия, очень курносая однокурсница Ниночка Белозёрцева. Её никто не назвал бы красавицей, даже с натяжкой она, с круглым, как мячик, лицом, смогла бы сойти только за миловидную. Но Борис нашёл в ней много интересных и полезных качеств.
Многих привлекали две её длинные, достигающие колен косы. Несколько полненькая, с прелестным гармоничным бюстом и фигурой, Ниночка в галерее заметных институтских девушек занимала далеко не последнее место. Её замечали, с ней дружили и, как положено с однокурсницей, шутили, когда и где возможно. Но часто голодные однокурсники в общежитии заходили к ней, словно к старшей сестре, чтобы подкрепиться или подхватить рубль—два в долг,— Ниночка почти никогда не отказывала.
Добрая и отзывчивая, готовая всем придти на помощь, Ниночка всё-таки не пользовалась большим успехом у знакомых парней. Возможно потому, что Ниночка числилась на факультете своём неприступной стабильной отличницей. Одевалась вот она как-то слишком скромно, Борис сказал бы — по-деревенски, совершенно без учёта движений моды у институтских девиц...
2.
Перед самым окончанием института Борис Елин, который никогда не останавливал своего взгляда на Ниночке, вдруг почему-то, ни с того, ни с сего, заметил её в коридоре общежития, когда она спокойно шла на общую кухню, размахивая пустым чайником, чтобы готовить чай.
Она показалась ему такой очаровательной, такой необычно красивой и приятной, что её дежурный короткий вопрос: "Приветик, коллега! Ну как, выиграли сегодня?" — подействовал на него ошеломляюще.
Он остановился, посмотрел ей вслед и, едва зайдя в комнату, схватил свой чайник и помчался туда же, на общую кухню, где Ниночка уже гремела спичками и зажигала газ.
Отсюда, со студенческой кухни, и началось.
— Ты чего, Борь, как пришёл, так сразу за чайник схватился? Голодный, наверно? Пришёл бы к нам, да попил бы чаю у нас,— видишь, чайник ставлю. Я вот только что и картошку пожарила,— заходи сейчас, поужинаешь!— она говорила так просто, по-домашнему, будто тысячу лет они друг друга знают и заходят в гости.
Такое трогательное, тёплое участие в маленькой бытовой проблеме и, главное, так — исключительно от щедрости и чистоты души — произнесённые слова заставили Бориса в этот вечер на кухне общежития заново открыть для себя Ниночку Белозёрцеву. Она показалась самой привлекательной девушкой из всех, что он видел в институте.
Поставив чайник, Борис достал сигарету (к окончанию института стал, к огорчению тренера, покуривать) и, отойдя к подоконнику, облокотился на него. Отсюда Ниночка представляла собою прекрасный объект для молчаливого наблюдения. И он открывал в ней всё новые и новые, не приметные прежде для него черты: большие голубые глаза на кругленьком личике, румяные, немного припухлые щёки, чуть полноватая, но красивая, уходящая в воротник тщательно застёгнутого халатика, шея.
А ты откуда родом, Нина?— спросил он, чтобы девушка не ушла быстро. Он действительно не знал, откуда она приехала в институт.
Да ты что, Борь, до сих пор не знаешь, откуда я родом?— улыбаясь, произнесла девушка.— Мы же с тобой почти соседи, тоже из дальнего Подмосковья. Только ты, я знаю, из Владимирской области, а я из Тверской.
Да что ты! А я и не знал! Получается, что и правда мы с тобой как земляки!— глаза Бориса излучали неподдельную радость и восторг.
В это время из двух чайников, стоявших рядом, так валил пар, что крышки от ужаса гремели и болтались в воздухе.
Ну ладно, товарищ Елин, раз вы до сих пор не удосужились с нами, земляками и соседями, получше познакомиться, тогда пойдёмте ужинать. Картошка вот-вот остынет. Там я и расскажу вам свою биографию. Чай вот тоже готов. А то Наташка у нас кушает не как все, а начинает с чая, говорит, что это очень полезно и современно. Сейчас и она придёт.
Выходя из кухни вместе с Елиным, Ниночка, поднявшая лицо и смотрящая прямо ему в глаза, выглядела рядом с ним маленькой Снегурочкой при рослом Деде Морозе. Борис, тоже с чайником, прошёл, не заметив двери своей комнаты и вслед за Ниночкой сунулся было в её дверь.
Стоило Ниночке открыть дверь, как там, против ожидания, оказались уже три её подруги — соседки по комнате. И они уже воззрились на обоих и уже сразу набросились на Ниночку — чего, мол, так долго задерживаешься и не кормишь, а тут хоть с голоду помирай.
Борис очнулся, осознал своё положение и, извинившись за вторжение, развернулся, чтобы исчезнуть.
— Да ладно, Елин, заходи, у нас вон какая сковородища, картошки на всех хватит!  — Наташа Сурмилина, тоже однокурсница, подскочила к Борису, отодрала его от двери и подтащила к столу.— А чайник-то свой не прячь, мы чай любим!
Студенческий пир вокруг сковороды с картошкой и двух горячих чайников благополучно начался...
3.
Так произошло близкое знакомство Бориса и Ниночки, после чего начался период их первой настоящей любви. Это время уже через два месяца и как раз за два месяца до распределения ознаменовался их скромной свадьбой...
Они стали мужем и женой, и это важнейшее обстоятельство заметно повлияло и на их распределение. Обоих направили в одно и то же место: на юг России, в Краснодарский край. Так им повезло, что они попали в богатый край, по праву называвшийся житницей России. На широких просторах Кубани нашёлся для них уголок, называвшийся Павловским районом.
Да, что там говорить, климатические условия здесь выгодно отличались от условий Омского края. Обилие солнца, благоухающая зелень, богатые урожаи всевозможных овощей и фруктов... Красочные, яркие, почти восточные рынки и базары с многочисленным разноязыким народом и всеразличными товарами...
Ну что это ещё, если не счастье для молодожёнов?!
Никогда Борис и Нина Елины не могли предположить, что их судьба окажется такой благодарной. И они, не умевшие молиться Богу, молились внутренне своей мудрой судьбе и своему счастью, занёсшему их в такое благословенное время в такой благословенный край!..
4.
Работа для Бориса оказалась очень интересной. Местное строительное управление СУ-42 строило всё, что закажут, на территории всего района. Богатые колхозы перестраивали свои хозяйства на современный лад. Строй- мастера Елина посылали то на один, то на другой сельский объект, как правило, в отдалённые деревни, сёла и станицы. Только что окончившему институт молодому специалисту, хотя он находился на самой маленькой должности в иерархии министерства сельского строительства, на местах подчастую приходилось принимать решения за самого начальника управления.
Бывая в строительном тресте, в столице края, приезжая в своё управление в районном городе, Борис всё время наблюдал, как большие начальники предпочитают сидеть в своих кабинетах и заседать в прорабских конторах с долгими планёрками, обсуждениями и беседами. То есть излишне тратят рабочее время. А потому на самих объектах появляются редко. Не только начальник, но порой и прораб почти не бывает на объектах, особенно в глуши. А здесь, в дальних населённых пунктах, ты, мастер, строящий животноводческие фермы и комплексы, школы, клубы, больницы и этажные дома в посёлках, пользуешься справедливым уважением окружающих и принимаешь на себя серьёзную ответственность за важное дело. Ты здесь — большой начальник. От тебя зависит зарплата, а значит и быт, и судьба рабочих и их семей. Здесь ты работаешь и живёшь вплотную с коллективом людей, чаще всего послушных тебе и верящих тебе.
Строймастер на сельском объекте — это посерьёзнее, чем в городе, где мастер фактически мальчик на побегушках у прораба. Перепиши вон то, перепиши вот это, передай бригаде каменщиков, съезди на склад за бухтой проволоки или за рукавицами.
А на селе ты, получив задание от начальника, приезжаешь и управляешь всей работой, руководишь производством и снабжением, следишь за дисциплиной. И ты здесь ощущаешь себя нужным человеком, ты чувствуешь, что делаешь настоящее дело, действительно трудишься, приносишь удовлетворение своей душе и несомненную пользу Советской Родине. Поистине мужская работа.
Елин работал с душой. Не чурался никакой черновой работы. В самые первые дни после приезда сам взялся за лопату, и работал подсобником у каменщика на объекте в райцентре. Потом ему поручили строительство коровника на двести голов,— в самом дальнем конце района. И тут уж он без дела не сидел. Работников у него числилось всего семь человек, а сам выходил восьмой...
5.
В том же году молодого инженера Бориса Ивановича Елина приняли кандидатом в Коммунистическую партию.
Кого принимать в партию, если не Бориса Ивановича,
решили на партсобрании коммунисты стройуправления. Ведь молодой специалист, от работы не бегает, а работу ищет, трудится ударно, так ведь? Семьянин, со старшими вежлив, перед начальством исполнителен. Пить
не пьёт, иногда по праздникам, если организуется вечеринка, позволяет вместе с товарищами пропустить стаканчик, другой, но вовремя останавливается. Тормоза работают безотказно. Ну чего ещё больше от кандидата надо?
Задали один-разъединственный вопрос. Один старый коммунист, пенсионер союзного значения, когда-то организовавший это самое управление и долгое время руководивший им, наблюдая за Единым, вдруг не выдержал и спросил:
А ну-ка скажи, молодой человек, зачем ты в партию вступаешь? Что ты от неё хочешь получить?
Старик подмигнул сидевшим рядом с ним в президиуме товарищам.
Борис Елин огляделся и неторопливо ответил:
Не брать я хочу от партии, Максим Петрович, а отдавать. Всё, что в моих силах, отдам ей, а если потребуется, то и жизнь...
Такой решительный ответ заставил старого коммуниста посерьёзнеть. Он удовлетворённо кивнул головой и, торжественно оглядев зал, уселся на место. После такого ответа Елина повеселели, посветлели глазами все присутствующие, и особенно те, самые уважаемые, которые сидели в президиуме собрания.
Потому-то все коммунисты управления проголосовали единогласно — Борис Елин достоин стать кандидатом в члены партии...
Если сказать правду, перед вступлением в партию у Бориса являлись в душе сомнения: всё ли рассказывать на собрании коммунистов о себе, каждую ли часть биографии докладывать всеобщему вниманию. Его беспокоила история, которая произошла с ним на четвёртом курсе, когда его едва не исключили из института. Посоветоваться в таком тонком и деликатном деле было не с кем, кроме, конечно жены, косвенной свидетельницы событий.
Это ещё зачем, Боря?— сказала удивлённо Нина.— Мы живём сами по себе. Ничего плохого ты не сделал. Перед Родиной у тебя совесть чиста. Разве ты что-нибудь прятал от народа? Разве ты крал то, что производит народ? Разве ты живёшь не на зарплату, которую зарабатываешь честным трудом? Что ты сделал плохого? Если хочешь знать, я тогда была полностью на твоей стороне,
хотя ты на меня тогда и смотреть не пытался. Я думала — зачем пристают к парню? Выходит, что заранее запрещают выяснить истину, когда человек хочет прояснить для себя будущую жизнь. Так что не сомневайся. Помалкивай себе, и вступай в партию. Будто ничего не помнишь и не знаешь. Здесь никого из институтских нет, не волнуйся, да и там-то забыли о тебе давно. А без партии, как ты понимаешь, у тебя никакого продвижения по службе никогда не будет, разве неясно?
— Ну ладно, промолчу...
Он промолчал, и, как потом не раз себе признавался, правильно сделал. Никому никакого дела не было до того, что там случалось в его прошлом, в дальнем сибирском институте.
Так что — никаких оглядок назад, только вперёд...
6.
Когда принимали в кандидаты Бориса Елина, больше всех радовался событию секретарь партбюро стройуправления Николай Семёнович Ручкин. Основная его инженерная должность числилась в производственно-техническом отделе. Он тоже был молод, хотя и лет на семь или восемь постарше Елина.
Ручкин не скрывал своего удовлетворения. Единогласное решение собрания некоторым образом высветило добросовестную работу и его, секретаря, подобравшего для пополнения партийных рядов такую достойную кандидатуру.
Ручкин и Елин жили в одном доме, были соседями. Полдома занимал парторг, а другую половину, две комнаты и кухню отдали Борису. Соседи скоро подружились семьями и относились между собой очень тепло, если не сказать, что обходились как настоящие родственники. Елины знали, куда прячут ключи от квартиры Ручкины, а Ручкины знали, из какой щели, в случае чего, доставать, ключи Елиных.
Николай Семёнович тоже попал в эти тёплые края по распределению, после окончания Саратовского сельхозинститута. Два года он работал в колхозе "Дружба" главным агрономом. На третий год коммунисты-колхозники его избрали секретарём парторганизации колхоза. Три года после избрания в колхозе дела шли отлично. Увеличились кукурузные площади, урожаи популярная в то время кукуруза в этом солнцеобильном крае давала приличные, на круг с гектара собирали в два раза больше, чем прежде. За эти достижения колхоза Ручкина сначала перевели в райком инструктором. А потом его кандидатуру предложили коммунистам стройуправления. Получалось вроде как его таким образом понизили в должности.
Да это же не понижение, а повышение!— утверждал Елин, когда они порой собирались у одного или другого. — Представляешь — ты ведь секретарь парторганизации крупного трудового коллектива,— слышишь, как это звучит?
Да не совсем так... Так это только на первый взгляд. Зарплата там выходила побольше. Правда, всего на червонец. Но там-то неизбежен рост. А тут что? Хотя, правда, на мой рост по партлинии наш первый уже поставил крест...
Как это — крест? Надо просто работать и работать, не волнуйся. Тебя обязательно заметят, если не через год, то через два уж точно. Там, в райкоме. Ведь там тоже время от времени уходят наверх? Разве не так?
Конечно, уходят, только не всегда наверх. Бывает, что и вниз. Да ещё и с треском.
Что-то не слишком похоже. Обычно, если райкомовский работник, то уж это такой трамплин! Притом
работник райкома всегда командует и всегда прав. Попробуй, ему возрази! Я по Омску знаю, что верхним партийным заведующим отделами и инструкторам палец в рот не клади. Диктуют-то всегда они! Куда пришёл, там и продиктовал. Разве не так?
Ручкин с хитрецой посмотрел на Елина и сказал:
Частично ты прав. Но тебе, очевидно, приходилось всё это наблюдать с внешней стороны, снаружи. А изнутри всё происходит вовсе не так, как со стороны кажется. Тут дело обстоит глубже и резче. То, что ты сказал,— это внешняя идиллия. В каждом райкоме тьма проблем личного, внутреннего свойства. И если ты на своей обычной работе испытываешь давление с двух сторон — со стороны начальства и со стороны рабочих, то в райкоме давление со всех сторон — и со стороны нижних чинов, то есть парторгов учреждений, значит,— и со стороны верхнего начальства, и со стороны соседних отделов,— стрельба идёт наперекрёст. Подставить тебя — ничего не стоит. Притом не знаешь, где свои и где чужие. Потому и приходится по возможности обзаводиться надёжными людьми — друзьями или даже родственниками, вплоть до свояков.
Для меня это что-то новенькое.
Мало ли что и тебе придётся ещё в жизни делать. Так лучше всего заранее всё знать и заранее быть готовым ко всему. Тебе не пришлось уловить некоторые детали отношений в наших партийных и хозяйственных органах. Вот тебе живой пример. Когда я работал ещё агрономом, председатель колхоза искусственно завышал урожаи зерновых. Особенно кукурузы. Уже тогда было негласное указание основной крен при севе зерновых сделать на кукурузу...
Как это можно — искусственно завышать! Я ведь настоящий деревенский, но такого слышать не приходилось!
А очень просто. Простая арифметика. Гектар выдавал за полгектара.
Да это же невозможно! Вся территория колхоза на учёте. Всегда известно, сколько гектаров у колхоза пашни, сколько отведено под яровые, сколько под озимые и так далее.
А гектары под пары не учитываешь? Так что под пары оставляли всего-то ничего. А в бумагах писали значительную площадь. Вот откуда на деле брались лишние площади. А потом обильные урожаи. Аж в самой Канаде могли глаза вытаращить.
Ну и ну!— Борис Елин постепенно привыкал к откровенным рассуждениям парторга, смелел в отношениях с ним, спорил, часто не дослушивая до конца. Не стесняясь, высказывал своё мнение, каким бы резким оно ни было. Что ж, наступает пора зрелых суждений. Теперь он самостоятельный человек, инженер-практик, выросший из институтской колыбели. Жизненный опыт за спиной уже наращивается, подталкивает в спину, не даёт оглянуться, поощряет шаг за шагом ступать вперёд. Вот теперь уже кандидат в партию. Недолог испытательный срок — и можно будет в партию вступать, на стройке особых задержек не появится: здесь люди деловые, да и райком строителей уважает и ценит.
С некоторого момента своей новой, теперь уже кубанской, жизни Борис Елин стал торопиться жить. Он научился прогнозировать то, что заявит собеседник. Потому порой обрывал его на полуслове, сразу понимая, что хочет собеседник сказать, потому что нужно переходить скорее к чему-то другому, свеженькому.
Вобщем, ты как агроном помалкивал про обман председателя колхоза. И тебя за это выдвигали. Давали новые посты и должности. Так получается? Правильно понял?
Примерно так. А в этом и вся хитрость, и заслуга моя перед партией,— согласился Николай Семёнович, улыбнувшись и согласно кивнув головой на слова Бориса. Он по внешности смахивал на Бориса — такой же крупный, широкоскулый, но очень спокойный и тихий. Кажется, Николай Семёнович в этой жизни ничему не удивлялся, словно цели жизни тоже вроде нет. Надо, мол, ходить на работу, дадут должность — хорошо, не дадут — тоже хорошо, спокойней. Интереса к жизни, азарта к повседневным делам у Ручкина как бы не было. И глаза он будто бы не до конца открывал. А если сидел в кабинете, веки его всегда были прикрыты. Это мог заметить любой, кто заходил к нему в кабинет без стука.
Интересно получается, Коль. А я-то думал, что партия выдвигает на высокие должности самых достойных, лучших из лучших, грамотных, понимающих и разбирающихся во всём и вся. Ты уж прости.
Тебе трудно возразить. Но ты пойми, тогда все профессора стали бы руководить партией и страной. А у нас- то ведь что — пастухи и кухарки управляют страной, три класса церковно-приходской школы закончили и гордятся своим образованием. Ты не читал биографию всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина, фактически президента СССР? Он был казачком у помещика Мордухай-Болтовского, то есть сапоги ему по утрам чистил и ставил к двери кабинета, а также за солёными огурцами в погреб бегал. Вот отсюда всё остальное. Помнишь: "каждая кухарка"...
"...желает знать, где скрывается фазан",— засмеялся Борис.— Да, ты прав,— озабоченно согласился он.—
Ну вот а в райкоме знали о проделках вашего председателя?
Конечно, знали, но делали вид, что колхоз "Дружба" вырастил невиданный урожай. Награждали красными вымпелами, грамотами, знамёнами. Нас с предом и ещё десять колхозников на бюджетные деньги отправляли в Москву, ВДНХ посмотреть. Так что всё было нормально, никто никому не мешал. Другое дело, когда на партхозактивах стали чрезмерно хвалить нашего преда. Даже прозвучали рекомендации выдвинуть его в секретари райкома. Тогда первый секретарь завибрировал по поводу своего собственного кресла. Однажды приглашает нас к себе и прямо говорит преду: пойдёшь поднимать наше самое захудалое хозяйство, колхоз "Заветы Ильича". А чтобы люди не догадались о разрыве отношений между первым и предом, он перевёл меня в инструкторы, а потом и отфутболил подальше от себя. Мне-то их должности — до лампочки, но вот стиль работы, когда власть предержащие люди обращаются с людьми, как с пешками — это кое-что... Мне-то ведь, когда я ещё ходил в "маленьких", всего каких-то лет восемь тому назад, тоже казалось, что руководят нами очень честные, преданные партии и Родине люди. А здесь за эти годы, хотя срок и небольшой, собственными глазами увидел и раскусил, кто чего стоит и всю эту кухню...
Как же ты, Коль, с такими мыслями и с таким пониманием верхнего руководства можешь парторгом работать?— перебивая товарища, удивлённо спросил Елин. Может, тебе лучше уйти с этой должности, снова в агрономы пойти?
Да мне всё равно, где и кем работать. Главное, чтобы платили. Может, там, наверху, и трудятся для каких- то высоких целей. А мы с тобой здесь вкалываем для куска хлеба. Хотя я не уверен, много ли святого у наших
начальников повыше рангом, чем мы с тобой. Ты не слышал, как несколько лет назад председателя райсовета судили?
За что? Об этом я не слышал,— подвинув стул поближе, Борис приготовился слушать с открытым ртом.
7.
Они сидели на кухне одни, поближе к распахнутому окну и в этой откровенной дружеской беседе мирно дымили сигаретами.
Да видишь ли, ему не слишком повезло. В областном центре, в Краснодаре, он и его товарищи парились в бане совместно с малолетними студентками. Мать одной из девушек оказалась в курсе дела, взяла да и заложила. Преду райсовета дали год срока условно. А третьего секретаря райкома просто-напросто сняли с должности, послали парторгом в совхоз, подальше от райцентра. И это за то, что они фактически совращали несовершеннолетних девчонок, по шестнадцати-семнадцати лет из здешнего педагогического техникума. Вот тебе и моральный облик, и идеологическая работа, не так ли?
М-да,— только и отозвался Елин.
А потом, ты говоришь, мне уйти? А куда я уйду? Я ведь у них в штате числюсь. Кадр районного масштаба, номенклатурный работник. Вот меня они и будут переводить с одного места на другое, пока не помру или на пенсию не уйду...
Всё-таки ты смелый человек. Наверняка ты не только мне одному всё это рассказывал? Кому-нибудь ещё говорил? Не боишься партийного взыскания? Ведь могут узнать да припаять какой-нибудь выговор в учётную карточку!
Борис поднялся со стула и отправился к новому холодильнику "ЗиЛ", стоявшему в углу просторной кухни.
Таких морозильников в магазин отдела рабочего снабжения завезли недавно восемь штук, но один из них достался молодому, ударно трудящемуся специалисту Елину благодаря Ручкину. Претендентов насчитывалось много, основной рабочий класс и некоторые мелкие инженеры, которых принято называть "итээровцами", вообще не знали о завозе дефицитного товара. Кому продавать сии редкостные машины, которые в разгар лета любой компот сохраняют холодным,— это трудное дело решали начальник управления, парторг и профорг. Каждый из них записал по одной фамилии, кого желает. Парторг и предложил Елина. Начальник и профорг даже удивились — подобные шансы все обычно используют для своих родственников. А тут Николай Семёнович заявил — мол, мою единицу запишите за Елиным Борисом Ивановичем, он, мол, только становится домом, поднимается на ноги, аппарат ему будет кстати.
Налив по полной фаянсовой кружке холодного, в меру кислого и в меру сладкого кваса, соседи с удовольствием, неспеша опорожняли посуду.
— Я-то тебя, Боря, не считаю чужим, потому и делюсь своими мемуарами да сокровенными мыслями. Другим- то я об этом никогда не говорю. Да и не с кем здесь поделиться наболевшим. Думаю, что вот тебе сказанное всё- таки пригодится, больше, чем кому-нибудь другому. Люди здесь очень заняты. Земля хорошая, брось на асфальт семечки — смотришь, уже через неделю подсолнух выскочил. День и ночь народ на своих огородах трудится. Выращивают всё — от картошки до винограда. Поэтому некогда, тем более в такое тёплое время, о политике рассуждать, лучше кур да гусей накормить,— так полагают местные жители и, наверно, правильно поступают…
8.
    Удивительно, но факт: Борис, будучи кандидатом в партию, в один какой-то момент во время одной из бесед с Николаем Семёновичем вдруг совершенно отчётливо почувствовал определённый элемент превосходства над ним. В чём это выражалось — сразу не казалось ясным. Но, очевидно, в активном отношении к жизни, в некоторой независимости от суждений начальства, в природной физической силе, что даже у инженерной интеллигенции ценилось всегда.
Но в разговорах с Николаем Семёновичем выяснился ещё один резерв, обладая которым, можно преуспеть в жизни. От Ручкина Борис Елин узнал ещё одно, чрезвычайно важное обстоятельство.
Чтобы получить высокую должность, следует быть послушным, и не просто, а очень. Дал, к примеру, начальник поручение, умное или глупое — не тебе судить,— так твоё дело — руку под козырёк,— и ноги в руки. Выполняй, что велено. Раньше срока выполнишь задание — получишь конфетку в виде премии или чего-нибудь другого, не менее полезного. Если не выполнишь раньше срока или в срок по своей глупости, лености или неумению, то поругает тебя начальство, это уж обязательно. Но ты молчи, сделай виноватыми глаза и провинившимся весь свой вид. И стой перед ним до тех пор, пока он на тебя весь ушат словесного негодования не выльет. Не беспокойся — все эти помои потом окупятся. Успокоится — простит. Подумает: какой же умный наш новый молодой специалист, всю дорогу молчал, пока я его распекал. Значит, всё, как надо воспринял! Понимает, мол, парень, что ему, начальнику, тоже достаётся от своего непосредственного руководителя, поэтому он и волнуется так о делах коллектива, о делах района и всего края. Разве не так?
— Будешь себя вести так,— наказывал в этих беседах Николай Семёнович,— то быстро продвинешься по службе и станешь продвигаться шаг за шагом дальше. А если будешь показывать свои знания, выставлять своей революционный характер и по молодости своей проявлять нетерпенье, будешь стараться всё изменять и исправлять, — считай, всё пропало, и до конца дней своих останешься участковым строймастером и будешь выписывать наряды рабочим в каких-нибудь Козьих Выселках. Ну и соответственно зарплату тебе за выслугу лет за четверть века поднимут ровно на двадцать пять рублей. До самой смерти будешь благодарен...
9.
Однако сам Елин в дальнейшей жизни получал должности не по схеме, разрисованной Николаем Семёновичем Ручкиным. Уже через год, поскольку прошёл кандидатский срок, его приняли в члены партии. И получилось так, что буквально через месяц его назначили главным инженером управления.
И эти два важных в жизни Елина события совпали с третьим, семейным, не менее значительным,— Нина родила дочку, которую назвали Дашей...
Но всё сложилось в дальнейшем ещё серьёзнее — отработав два года в должности главного инженера, когда он охватил своим взглядом весь опыт и проблемы коллектива, Борис Елин решением из областного треста был назначен начальником своего управления СУ-42. А в этом стройуправлении — шутка ли!— насчитывалось не менее двухсот рабочих и служащих...
Борис работал, между прочим, ударно, в шесть уходил из дому, возвращаясь в двенадцать ночи. И день его настолько оставался неконтролируемым, что с супругой Ниной Фёдоровной он виделся короткими урывками.
С самого раннего утра он сам садился за руль служебной "Волги". Разъезжал по строящимся объектам, включая дальние сёла и станицы, и, уже к планёрке, обойдя все стройки, имел полное представление о состоянии дел на местах.
Ещё будучи главным инженером, Елин искоренил на стройках один очень важный недостаток организации труда на объектах. Как-то, оказавшись на строящейся школе, рано утром Елин заметил на стройплощадке огромную кучу земли. По логике вещей, она не должна была находиться там,— ну разве нет техники, чтобы вовремя убрать мусор или грунт? Всё ведь есть. Но, подойдя ближе, Борис увидел, что куча-то не из земли или мусора, а из настоящего золота: машина схватившегося бетона. Узнал Елин, что бетон привезли под конец рабочего дня, а рабочие, не выработав его, разошлись по домам: день рабочий, мол, кончился. Пришлось такой порядок резко остановить.
Кроме того, Елин лично уже знал в управлении, можно сказать, в лицо, настоящих трудяг и знал также лентяев. Дошло до него, да и раньше об этом говорили рабочие, что получают хорошую зарплату не те, кто хорошо работает, а те, кто приходится родственниками или друзьями некоторым из представителей начальства. А учитывая то, что на каждых пятерых рабочих приходился один начальник, невооружённым глазом можно было отследить, кто работает, а кто получает больше зарплату. Став начальником, Елин навёл порядок и с этим кумовством. И так шаг за шагом во многих производственных вопросах он наводил справедливый порядок, даже в бытовых мелочах, если шла речь о питьевой воде или рукавицах для рабочих...
Так что требования выполнять плановые задания со стороны нового начальника подкреплялись заметной заботой о людях, что не пропадало даром.
И, надо сказать, рабочие ценили такие усилия начальника. Его авторитет в сложном строительном коллективе заметно повышался.
Недовольны были, правда, некоторые из ИТР. Поскольку обновлённые порядки непосредственно нарушали их привычный покой. Но погоду эти инженерно-технические работники не делали и, боясь за свои рабочие места, старались не высовываться явно и открыто.
Потому-то всё, что строил Борис Иванович Елин со своим коллективом, стали сдавать раньше планируемых сроков. И потому молодой начальник стоял на самом хорошем счету в райкоме партии. О нём знали и в крае, и в министерстве сельского строительства.
10.
Елин по справедливости считал, что скоростью продвижения по службе он обязан своему активному труду.
Однако сосед и друг Николай Семёнович Ручкин в редких дружеских непринуждённых беседах с Борисом откровенно превращал в пух и прах его убеждения и его уверенность.
— Я, Николай Семёнович, делаю карьеру именно благодаря своему трудолюбию и рабочему рвению, благодаря своему честному труду. Так что получается, если судить на моём примере, что партия выдвигает на ответственные посты достойных?— так, то ли с долей шутки, то ли всерьёз, говорил Борис Елин, когда они, уединившись вдвоём по обыкновению на кухне, курили "Приму" и вели разговор снова о партии и её кадрах.
Николай Семёнович, подняв брови, слегка улыбнулся, тихо высказав сомнение:


Не знаю, не знаю. Может быть...
А почему ты сомневаешься? Кто, кроме тебя, мог здесь меня поддерживать? Но ведь начальника управления назначает не парторганизация управления. Ведь она только рекомендует, а нажимает райком партии. И строй- трест учитывает мнение райкома в первую очередь, хотя и свою кандидатуру мог прислать, не так ли? Райком предложил, а ты поддержал, но ведь они же порекомендовали, выбрали из многих кандидатур мою. За что? В конечном счёте за мою хорошую работу, правда?
Вот чудак,— теперь уже откровенно усмехнулся Ручкин.— Не хотел я тебе рассказывать. Но если тебя интересует, как тебя назначили начальником управления и даже ещё раньше главным инженером, могу рассказать.
Вот как?— удивлённо вскинул брови Борис.— Ну- ка, давай. Это интересно! Давай, просвещай!
Как ты думаешь, Борь, какой работник у нас Сапронов?
Высококлассный, нет равных,— сразу же ответил Борис.
А кто из вас лучше и больше работал, как ты думаешь?
Знаешь, если по правде, то думаю, что Сапронов. Он человек удивительный. Правда, очень горячий, взрывается по каждому пустяку и всех, кто виноват, без цензуры прикладывает, на должности и звания не смотрит.
Вот-вот. Он даже орденом Ленина награждён. Стаж работы огромный, восемнадцать лет. От рабочего-подсобника до прораба дошёл. Пять лет тому назад диплом получил, заочно человек учился. На его глазах всё здесь строилось и развивалось при его участии. Вроде разум подсказывает — вот тебе готовый главный инженер или тот же начальник управления. Но главным инженером назначили тебя. А вообще-то зачем надо было главного инженера Забелина снимать с должности? Он же тоже вкалывал будь здоров. Или не так?— Ручкин уставился на Елина в ожидании ответа.
Ну, человек он был тоже толковый, но в приказе отмечали недостатки в организации труда...
Да какие там недостатки!— перебил Ручкин.— Одни общие слова. Конкретных фактов даже в приказе не могли привести, потому что их нет. А мелочных эпизодов кругом всегда хоть пруд пруди...
А за что всё-таки сняли Петра Аристарховича?— спросил Елин.
Да его же не сняли, а перевели — главным инженером в Выселковский район. А причину,— тут Ручкин засмеялся,— даже приводить не хочется.
Ну так говори, коли начал.
Ладно уж. Жена Забелина — Лариса Серафимовна у нашего бывшего начальника секретарём работала, как ты помнишь. А то, что в коридорах управления ходили слухи об их интимных отношениях, ты разве не слышал?
Нет, никогда этим не интересовался, какое мне дело до них?— безразлично и с некоторым презрением на лице высказался Елин.
И это одно из твоих достоинств, между прочим,— усмехнулся Ручкин.— Короче говоря, наш Пётр застал нашего бывшего со своей женой любезной в своей собственной квартире. И буквально через две недели Забелин переехал на другое место, в Выселки. И пока Пётр две недели своего отпуска отгуливал дома и ждал решения своей участи, наш начальник размышлял, кого главным инженером назначить. Приглашал раза четыре меня для беседы. "Коль, говорит, давай подумаем, кого вместо Забелина порекомендовать. Его переводят на другое место. Но Сапронов сразу отпадает, ты про него забудь, пусть
человек трудится на своём передовом фронте. И про Симбирцева Лёшу тоже молчок. Знаю, у него уже сто рацпредложений и что он партиец активный. Но вот всё наши недостатки выискивает и на собраниях выбалтывает, не подумав как следует. Поэтому своей правой рукой я его видеть не хочу. Ты сам должен понять". "Тогда, говорю, одна молодёжь остаётся. У Митрофаныча всего техникум образования, Филиппыч одной ногой в собесе, другой на даче стоит, мечтает о пенсии. Придётся из молодёжи кого-нибудь взять. Вот Елин нормальный парень, говорю. Коммунист, и работает хорошо, старается. И не высовывается, где ни попадя". "Да он же, Семёныч, не из наших краёв, жизнь и порядки наши ещё не знает, надобно нам из местных кого выдвинуть". "Ну, коли так, тогда давай, говорю, вашего земляка кубанца Николаева назначим, он нам тут в управлении быстро винокуренный завод устроит и ресторан в подвале. Весело будет". "Что верно, то верно. Так что ж, остановимся на этом салаге Елине?". "Ну так что ж", говорю! "Нет, нет, неужели некого нам выбрать на должность, а? Может, мне из министерства попросить или из райкома главного инженера, раз у нас самих нет, одни старики и пьяницы?". "Ну подумай, какие в райкоме главные инженеры? И кто из министерства пойдёт на стройку? Разве что полный дурак. Да и чего тебе Елин не нравится?". Однако эти разговоры результатом так и не закончились. А сам понимай: начальник, если он сам себе не враг, никогда не захочет немедленно согласиться с тем, что предложит его подчинённый, или хотя бы даже и я, парторг, параллельная личность. Ему нужно обязательно решить самому. Самому, понимаешь? Это для него, для его самолюбия, или, скажем, для его самоудовлетворения, крайне важно. Если потом и согласится, то для усыпления твоей бдительности и своего успокоения он ещё может сказать: "Вот мы тут посоветовались...". Так что только перед самым выездом в райком по этому самому вопросу начальник зашёл ко мне и говорит: "Коль, а ты вроде прав, Елину можно доверить эту должность. Парень он молодой, но ведёт себя очень скромно, лишнего не болтает. Послушный. Думаю, что не подведёт.". А что это означает? То, что начальник несколько дней тебя внимательно, вплотную изучал,— тебя, ни о чём не подозревающего. Мне-то тебя вообще нельзя было ставить в известность. Хорош был бы я, если бы поделился с тобой и таким образом исказил твоё естественное поведение. Психология, брат!
Выходит,— обиженно промолвил Борис,— что твоя настойчивая поддержка и моя неболтливость сделали меня главным инженером? Выходит, что моя работа при обсуждении моей кандидатуры толком и на повестке не стояла?
Как хочешь, удивляйся, но всё обстояло именно так. Твоя молчаливость, твоё неумение разбалтывать и обсуждать дела своего начальства фактически оказались более привлекательными, даже решающими качествами при назначении тебя на должность главного инженера. Вот так-то, никакой диалектики.
Ты знаешь, это даже обидно,— задумчиво произнёс Елин.
Ручкин опять понимающе усмехнулся и, затянувшись сигаретой, продолжал:
Что касается дальнейшего твоего продвижения, то это уж можно считать просто счастливым случаем. Сам посуди. Харитон Евсеевич человек деловой и хваткий, тех, кто ему понравится, особенно тех, кто ему может пригодиться в дальнейшем, он не забывает. А ты ему понравился и на должности главного своим покладистым характером. Ведь ты же практически не вмешивался в хозяйственную жизнь управления. Тянул лямку сугубо инженерную и в точности и в срок исполнял все его поручения. Так ведь? Поэтому, когда его перевели в райком, он тебя здесь и оставил командиром. Чтобы в случае чего и тобой воспользоваться в своих целях. Ты же замечаешь, что он приезжает сюда, как к себе домой. И всегда тебе звонит по своим личным делам. А ты, понятно, как бы в благодарность, не можешь ему ни в чём отказать. Ни в чём и не отказываешь. Правда ведь? И я тебя понимаю. Ты думаешь, в управлении не знают, кому ты построил новый дом? Ведь тестю его.
Нет, нет,— перебивая, быстро возразил Борис.— Я ему дом не строил. А только ремонтировал.
Знаю, оплатил он как за мелкий ремонт, а дом ты сварганил почти от самого фундамента. Не думай, что мы были не в курсе, все знали и тебя жалели. Народ знаешь что говорил? Жалко, говорили, Бориса Ивановича. Малый ничего, а вот испортит его эта харитоновщина, как пить дать, испортит...
В эту минуту зашла на кухню жена Елина, стала ставить чайник на газовую плиту, чем-то загремела, заглянула в холодильник, достала мясо, ешё что-то. Видя, что мужики замолкли и ждут её ухода, Нина Фёдоровна улыбнулась и сказала:
Всё, теперь моя очередь на кухне. Или продолжайте свою беседу при мне, или идите в комнату, к Дарьюшке, она там одна музыку гоняет...
11.
Но и без дальнейшего обсуждения темы Борис Елин убедился, что должность получил он далеко не за одни трудовые заслуги, не за свою старательность. Не за то, что день и ночь думал о делах управления, выстраивая планы, каким образом сократить сроки строительства, сэкономить материалы, улучшить условия для работающих. Не за то, что везде, где бы ни работал,— мастером ли, прорабом или главным инженером,— стремился поднять славу и доблесть своего трудового коллектива.
Борис стал задумчив и тих, словно его не было в комнате, где играла музыка, а соседи Ручкин с женой, крепко обнявшись, кружились в такт мелодии вальса. Борис не слышал вокруг ничего и не видел никого. Рассказ Ручкина, конечно, ранил его, словно ножом в сердце. Он даже прижал руку к левой половине груди, поскольку тикало там что-то невпопад, без смысла, без огня. Вмиг всё вокруг стало безынтересным и безвкусным, как будто рухнул, как карточный домик, фундамент его жизни.
Раньше Елин трудился, не жалея себя, и видел в этом большой смысл, верил, что делает большое и важное дело для страны, для всех советских людей. Редко он вспоминал о карьере, думал о высоких должностях. Но бывали минуты, когда, размышляя над собственной жизнью, планируя своё ближайшее будущее, он считал, что вовсе и неплохо выйти на другой уровень жизни, добиваясь всего своим постоянным и напряжённым трудом, накапливая благосостояние по кирпичику.
Да почему бы и нет, в конце концов? Разве плохо, когда коммунист живёт с определённой целью в жизни, не считая, конечно, прямого, формального соблюдения устава партии и её программы? Честно говоря, раньше Бориса Елина трогало, когда люди уважали его недюжинные способности, даже хвалили,— это окрыляло, давало больше сил в повседневных трудах и заботах. Наверно, не напрасно придуманы почётные грамоты и премии. Это, если прямо сказать, умнее и сердцу дороже, чем даже честь носить партийный билет.
И вот Елин, искренне веривший в историческую справедливость социализма — брать от каждого по способностям и отдавать каждому по труду, получил оглушительный удар справа через дружескую исповедь своего друга и соседа. И получилось, что для него, излишне доверчивого человека, этот серьёзный удар оказался вторым в жизни после удара, нанесённого Валерием Рогачёвым.
Да, вот так спокойно, как бы непроизвольно, товарищ и сосед Николай Семёнович Ручкин столкнул Бориса Елина с кромки ущелья в самую пропасть, на самое дно. Хотя разве можно сравнивать то, что сделал Ручкин с тем, что натворил в жизни Бориса Валерий Рогачёв? Ведь сам Борис вынудил Ручкина честно доложить правду о его продвижении, чего тут и на кого жаловаться?
Лучше бы, конечно, он ничего не рассказывал. Быть в неведении иногда лучше и спокойнее, чем знать обо всём и обо всех.
Несколько дней Борис ходил, сам не свой. Все в коллективе видели, что начальник управления ходит, как в воду опущенный, а с чем это связано, никто догадаться не мог. Некоторые, особенно женщины, видя не совсем обычное состояние начальника, пытались допросить его супругу Нину Фёдоровну, работавшую в техотделе управления. Мало ли что — может быть, пожилые родители больны или ещё что?
Что с Борисом Ивановичем?— удивилась Нина Фёдоровна.— Да ровным счётом ничего! С чего это вы взяли, что у него плохое настроение? Живёт человек нормально, как всегда. Никаких новостей я вам сообщить не могу...
Да разве вы ничего не замечаете?— приставали к ней снова.— Человек даже утром планёрку не провёл, вместо него главный вёл. Что-то это значит?
Конечно, такие разговоры поселяли тревогу и в душе Нины Фёдоровны. Она заглядывала в кабинет мужа. Выходила оттуда удовлетворённая, с улыбкой на лице.
Ибо на вопрос,— что с тобой, Борюшка, лицо у тебя действительно, как все говорят, слишком озабоченное и задумчивое?— Борис Иванович отвечал: "Лицо у меня не задумчивое, а философское. Начальнику управления, руководителю большого коллектива иногда по служебной обязанности положено подумать о смысле жизни"...
Возвращаясь от мужа, Нина Фёдоровна всё с той же улыбкой на лице демонстративно заглядывала в те комнаты управления, где находились наиболее любознательные сотрудницы...
12.
Должность начальника строительного управления весьма и особо заметна в масштабе сельского района. Эта работа позволяет соприкасаться в повседневной жизни с очень многими людьми, начиная от простого рабочего- каменщика и уборщицы — до секретаря райкома, краевого партийного и советского начальства и даже министра строительства огромной республики России. Решает начальник управления тоже разной важности и объёма вопросы, выслушивает очень много предложений, советов, нередко критики и тому подобного. Редко, правда, слышит похвалу. Поэтому Елин, вращаясь ежедневно в круговороте районной жизни, очень скоро забыл о своих терзаниях по поводу жизненных открытий, сделанных с помощью Ручкина, и понемногу смирился с существующей реальностью жизни во всех сферах своей деятельности.
Прежние его убеждения постепенно как-то отходили, отступали назад. Он стал даже понемногу оправдывать для себя тот порядок вещей, который существовал в ежедневной практической деятельности. Его уже перестали волновать несоответствия в порядке получения должностей и назначения больших зарплат, внеочередных квартир по списку профсоюза и переходящих красных знамён, а также по поводу организации хвалебных статей в газетных изданиях разного уровня и тому подобное...
Видя, что одним ударным трудом в жизни больших побед не добьёшься, Елин понемногу стал понимать и угадывать, чего хотят от него те, кто поставил его во главе большого строительного коллектива и кто сможет в одну секунду отобрать у него то, что дали. И притом и то, и другое — всё может выполняться от имени государства и Советской власти, от имени партии и Родины.
Борис Иванович Елин, тихий и внешне незаметный по характеру человек, в течение значительного времени в душе протестовал против неизвестно кем заведённых порядков и брезговал относиться к своему начальству по- холуйски, с подобострастием. Хотя и понимал и помнил, что от него, этого начальства, зависит его будущее и его инженерная судьба.
Однако прошло сравнительно небольшое время после ключевого разговора с Николаем Семёновичем, и Елин незаметно для себя изменился до такой степени, что для себя стал подразумевать — сложившийся в партийной и советской номенклатуре порядок вещей правилен, единственно верен и целесообразен.
— Ну а как же?— говорил он уже через полгода своему соседу и убеждённому коммунисту Ручкину при редких домашних беседах,— народ сейчас пошёл своеобразный, скрытный. В делах начальства не смыслит и никогда хорошего не видит. Поэтому верный и надёжный человек для крупного начальника — большой клад. Ему можно всё доверить. Он искренне выслушивает тебя и будет поддерживать, где надо. Не задумываясь, если потребуется, подставит своё плечо. А это значит, что твоё кресло и все твои творческие замыслы в безопасности. Сам ты при деле всегда. А с поддержкой есть возможность беспрепятственно двигать дела партии и страны. Поэтому на нашем пути в будущее, в коммунизм, без верных и надёжных людей не обойтись...
Николай Семёнович с удивлением таращил на него глаза и видел, что его более молодой товарищ не шутил, что Елин менялся не только на словах. Он прямо на ходу менялся и в практических делах, в отношениях с подчинёнными, с коллегами и начальством, как человек, познавший то, что пока недоступно другим, стоящим в стороне или ниже.
Постепенно дружеские отношения стали сходить на- нет, прекратились редкие домашние беседы, хотя на работе они виделись и разговаривали по необходимости почти каждый день.
Жёны соседей ещё поддерживали близкие кухонные контакты. Но сами мужчины перестали ходить друг к другу в гости, хотя ещё не так давно могли беседовать о всякой всячине и с полуслова понимали друг друга.
Способствовало их расходу и то, что в последнее время Елин выполнял важное государственное задание — строил огромный сахарный завод. Стройка стояла на контроле крайкома и ЦК КПСС, Борис Иванович уезжал туда с утренним боем кремлёвских курантов по радио, а возвращался нередко к полуночи. Николаю Семёновичу же на каждом участке хватало и полчаса. Так что было не до домашних встреч и бесед...
Что-то произошло в райкоме — несколькими намёками Елину дали понять, что райком от Ручкина намеревается избавиться. Во время одного из посещений заведующий орготделом предложил Елину рекомендовать на выборах другого секретаря партбюро.
Борис Иванович удивлённо промолчал. Во время отчётно-выборного партсобрания он на пятидневку залёг для лечебной профилактики в больничный стационар —может ведь когда-нибудь начальник приболеть, не правда ли?
Когда возвратился в понедельник в управление, Ручкина уже на работе не было.
13.
Харитон Евсеевич, ставший к этому времени первым секретарём Павловского райкома, заметно оказывал на молодого начальника СУ-42 своё влияние. Многим заинтересованным лицам было видно невооружённым глазом, что на Елина первый делает большую ставку. Во всех крупных мероприятиях, касающихся промышленных, особенно строительных дел, даже и других общерайонных, вплоть до медицинских, присутствие Елина и его активное участие становилось как бы обязательным и само собой разумеющимся.
Сам Харитон Евсеевич частенько посещал прежние владения и по-прежнему располагался хозяином в кабинете своего нового друга. Но и Борис Иванович стал частенько посещать кабинет своего давно и явно оформившегося шефа.
Как-то, пригласив его к себе обедать, Харитон Евсеевич, переходя к чаю, посмотрел на Елина с улыбкой и сказал:
— Ты, Боря, давай скорее заканчивай строительство сахарного завода на месяц раньше. Я тебя намерен выдвинуть вторым секретарём. Мне в райкоме опытные и грамотные специалисты вот как нужны. Сам понимаешь, наш район, хотя и не область, а по территории больше иных зарубежных государств, таких как Люксембург, Западный Берлин, Ватикан,— что там ещё?— и тому подобных. Башковитые мужики позарез нужны. Буду, конечно, помогать, чем могу, чтобы сдать этот сахарный до срока, а тогда прямо и переходи в райком.
Борис Иванович от неожиданности едва не поперхнулся горячим чаем. Но, мгновенно оправившись от внезапного предложения, спросил:
А смогу ли я, Харитон Евсеевич, быть там полезен? Я даже не представляю, чем стал бы там заниматься.
Ерунда, сообразишь, не ты первый, не ты последний. Не боги горшки обжигают. И я не знал, чем буду заниматься, когда переводили в райком. А пришёл — так с первого же дня и занялся, чем нужно. Жизнь сама ставит задачи. Надо только их немедленно решать — вот это и твоя работа секретаря...
Отношения с первым секретарём установились тесные и дружеские. Борис замечал отеческую заботу всесильного в районе человека, его стремление показать народу Елина как серьёзного, умного, грамотного и делового человека, которого двадцать четыре часа в сутки волнуют общественные проблемы района. Во многих деловых встречах и беседах первый то и дело называл Елина как возможного кандидата то на один, то на другой из ключевых постов по району: на второго секретаря ли, на председателя райисполкома. И эти мимоходные предложения с каждым разом поднимали Бориса Елина, ещё молодого человека, двадцати восьми лет, примерного семьянина, отца двоих детей, в собственных глазах на значительную высоту. Молодой начальник стройуправления день ото дня прибавлял в крепости характера, в деловитости, занятости, в искренней заботе о делах района, края и всей страны. Стал выражаться командным тоном, часто цитировал речи на пленумах первых лиц райкома, крайкома и ЦК КПСС, причём цитаты с его уст вылетали как из надёжно работающего пулемёта.
Ещё недавно, ещё несколько лет тому назад рабочие СУ-42 знали Бориса как нормального инженера, изъясняющегося простым русским языком, участливо расспрашивающего о семье, о первоочередных нуждах. А теперь, когда они шли к нему на приём по личным вопросам, выходили оттуда нередко разочарованными и обиженными.
Ну, что сказал Борис Иванович?— спрашивал один рабочий другого, готовясь из очереди отправиться за дверь, обитую синей искусственной кожей.
Мой вопрос так и не решил. Целых десять минут беседовали, но я так и не понял, о чём он говорил. Спросил вроде, читал ли я постановление прошедшего пленума. Я сказал, что не успел. А зря, говорит, не читал. Там же всё сказано. Я говорю,— всё это мы каждый день в своей работе и продвигаем. А сейчас мне нужно всего-то десять кубов досок подешевле, чтобы закончить строительство своего дома и семью укрыть от дождей.
Ну а он?
Говорит,— откуда у нас в управлении доски? И так экономим, на чём можем. Лесов ведь кругом нет, всё, говорит, вырубили в царские времена.
14.
Изменялся Елин не только для окружающих сослуживцев, для людей рангом пониже, но изменялся он и по отношению к своим близким родственникам, к своим родителям. За время пребывания в кубанских степях Борис Иванович написал и отправил домой к родителям всего-то два письма. И то только в первый год приезда. А потом всё руки не доходили, некогда было, времени не оставалось — какие уж там письма.
Жена Нина Фёдоровна, получив очередное послание от наумовских родителей, порой со слезами убеждала Бориса написать хоть два слова матери "своею собственной рукой". Но муж или отшучивался, или, блуждая мыслями где-то далеко, спрашивал:
Ну что, как там они? Живы здоровы наши предки? Отпиши-ка им, что всё у нас нормально. Пусть не беспокоятся...
А став начальником СУ-42, Елин уже просто кивал на призывы Нины Фёдоровны и перебивал:
Ну что ты, Ниночка, так подробно рассказываешь? Всё в Наумове нормально? Сама письмо написала? Ну вот и молодец. Расскажи-ка лучше о девчонках, как у них в школе-то? Троек не нахватали? Так вот ещё интересно, что там народ про меня говорит? Да что там всё о прошлом? В будущее надо смотреть...
Борис Иванович очень ласково относился к своим детям, двум дочерям, Дашеньке и Верочке, названным в честь матерей супругов. Однако обращаться с ними, с малыми детьми, он не умел. Его самое лучшее правило при выражении отцовских чувств выражалось следующим образом. Когда он уходил на работу, дети обычно спали. Когда приходил, дети тоже были в кровати. И он, стоя у их изголовья, с широкой улыбкой долго глядел на них, двигая всеми частями лица: то вытянув губы в трубочку, то поднимая брови на самый лоб и так далее. Если же в выходные дни он оставался с ними, то его самой любимой привычкой в отношении детей было — схватить двумя пальцами девочек за щёчки и играть ими, пока от боли девочки не заплачут, или же указательным пальцем прикасаться к их щекам, выговаривая:
Ой мы какие! Ой мы какие!— до тех пор, пока девочки, не видя настоящей ласки, не поднимали очередной вой. На что жена Нина Фёдоровна делала замечание мужу:
      Странно ты относишься к детям, Боря. После твоих игр они часами в себя не приходят, дёргаются. Да возьми же ты их на руки. Улыбнись, поцелуй дочек, покорми. Они к тебе будут лучше относиться. Мало им того, что ты дома не бываешь, они тебя почти не видят, так ты ещё им больно делаешь...
Ладно, ладно,— смеясь глазами, полусерьёзно, полушутливо говорил он жене.— Пусть я не так умею с ними сейчас ладить, и они тебя больше ценят. Но когда вырастут, меня больше будут любить и уважать, чем тебя.
Это по какой же причине?— в тон ему отвечала Ж6НЯ. — Девочки всегда больше к матери тянутся.
А вот и не так. Девочки отцов больше ценят, чем матерей, а мальчики наоборот. Вот у нас третий ребёнок будет мальчик. Он тебя будет защищать. А эти будут моими помощницами во всех моих больших делах. Если таковыми ещё буду заниматься..
Да ты что, Боря,— возражала и она.— Во всём мире считают, что девочки — мамины помощницы. А ты всё наоборот. Если хочешь мальчика, так и скажи. Уж я для тебя постараюсь. Но раньше ты говорил, что для тебя не имеет значения, кто родится, мальчик или девочка. Главное, чтобы родились здоровыми и без изъянов.
Оно, конечно, так. В сущности, нет разницы, мальчик или девочка. Но у нас с тобой уже две девочки. Неплохо было бы и сына заиметь. Всё-таки защитники стране тоже нужны. Так что как-нибудь пошарь там в капусте,— говорил Борис Иванович и светящимися глазами смотрел на жену. А Нина Фёдоровна никогда без дела не сидела в доме — то с детьми, то стиркой, то уборкой, то кухней...
Хотя она и пообещала в следующий раз поймать мальчика в капусте, но через год с лишним после этого родилась опять-таки девочка. Теперь уже третья. И назвали её Таней.
Борис Иванович эту третью девочку полюбил, как будто увидел её с новой, прежде неизвестной стороны. К тем двум старшим девочкам он вроде так трепетно не относился. Встречи с ними, находясь на работе, не искал и даже забывал о них, и лишь приходя домой, пытался с ними дружить. Однако, не умея обращаться с маленькими детьми, очень скоро малышам надоедал. И Нина Фёдоровна отчитывала мужа, долго успокаивая детей.
Этот же третий ребёнок совершенно не походил на них. Девочка с улыбкой тянулась к нему. Борис брал ребёнка на руки, и Танюшка не плакала, как те другие. Но, как только мать отнимала её, поднимались в доме крики и плач, хоть затыкай уши.
— Это явно моя дочка,— с гордостью заявлял Борис Иванович.— Наша порода, елинская, всегда отцов предпочитала матери.— Он с сияющими глазами смотрел на жену, прижимая щёку дочери к своей колючей щетине. А дочка хлопала глазами и улыбалась, словно понимала разговор между родителями.
    Чем больше месяцев становилось Танечке, тем больше она изумляла папу и маму своим чрезмерно тёплым отношением к отцу. Как только открывалась дверь, Таня тут же оказывалась у порога, радостным криком возвещая домочадцам о приходе папы. Но если в дверях показывался кто-то другой, не папа, а соседка или подруга мамы, Таня тут же разочарованно испускала мощный и продолжительный вой, да так, что прохожему под окнами казалось, что кого-то на елинской половине дома режут. Если же в дверях стоял папа, то встреча двух любящих сердец превращалась в настоящий праздник, словно год дочь и отец прохлаждались в разлуке. Пока Елин снимал ботинки, Танечка подсовывала ему под ноги тапки, если же папа не спешил переобуваться, она изо всех сил поднимала его ногу и подсовывала тапок, чтобы нога попала по адресу. Закончив переодевание и переобувание, папа брал дочку на руки и она, обвив его шею руками, осыпала его поцелуями, а потом, с восторгом прижав свою щёчку к отцовской, победоносно глядела сверху на старших сестричек. А они, как чужие, повесив головы, исподлобья ревниво наблюдали умилительную встречу отца с младшенькой. Удивительно, но Танечка и первое слово выговорила — "папа", а не "мама".
Отец приходил домой поздно, и частенько Танечка поднимала шум, почему ужинают без папы и зачем папе не оставили еды? Даже мамины доводы, что отцу тоже хватит, её не успокаивали. И она, захватив свой детский стульчик, приходила на кухню, поднималась над газовой плитой и заглядывала в кастрюлю, чтобы убедиться: папа голодным не останется.
Так что Танечка любила отца так горячо, что и отца сводила с ума. И он без неё, не повидав её, мог считать день прожитым впустую. Поэтому, находясь в крае или в московской командировке, обязательно должен был найти время и позвонить домой, сказать любимой дочке хотя бы пару слов.
Дай-ка Танечке трубку, если не спит,— заявлял он, переговорив кратко с женой.
Ну, на, побеседуй со своей любимицей, потом договорим...
Так родители Елины растили своих детей, воспитывали, радовались их проделкам, огорчались дурным поступкам, когда они разбивали стакан или тарелку, обменивались пинками и тумаками, дёргали друг друга за косички и тому подобное,— на то они и дети. Но девочки росли здоровыми, а это можно было считать главным. Жили Елины дружно, до поры безоблачно, относились супруги друг к другу уважительно и заботливо.
Нина Фёдоровна словно родилась для сохранения семейного уюта. Вне дома и вне семьи чувствовала она себя не слишком уверенно, и успокаивалась и возносилась на седьмое небо, когда открывала дверь своей квартиры. Она испытывала блаженство и наслаждение от заботы о муже и своих детях.
Борис Иванович показывал себя и ласковым мужем и заботливым отцом. Даже побывавшие у Ел иных в доме гости, в том числе и особенно, из краевого и районного начальства, белой завистью завидовали Елину. Нина Фёдоровна всегда радовалась гостям, настоящая, добрая и весёлая улыбка всегда искренне играла на её лице. Мужики-гости, секретари райкомов, представители крайкома, побывавшие у Елиных по приглашению Бориса Ивановича, удивлялись — как это так?— жена начальника строительного управления, не косясь на мужа, ставит на столы множество бутылок водки и не сигналит глазами, сколько и с кем он должен употребить, притом постоянно улыбается, словно радостно провожает в алкоголизм своего мужа. А между тем — кто-кто, а она-то знала, что Борис Иванович водкой не увлекался и не пил лишку, опрокидывал рюмку-другую разве только из приличия и чтобы не обидеть гостей. Иной раз Борис Иванович лишь пригублял рюмку и отставлял в сторону, что даже в партийной среде не считалось частым явлением. Поэтому проницательные гости убеждались, что в этой семье супруги уважают чувства друг друга. А хозяин дома никогда не позволит своим поведением омрачить семейную обстановку, сделать больно жене или появиться "на бровях" перед детьми.
     Первый секретарь райкома Харитон Евсеевич сам к бутылке водки относился достаточно сдержанно, никогда не позволял себе перебрать в самый радостный праздник и даже находясь среди самых доверенных людей. Поэтому он высоко ценил подобную черту и в Елине. Послушный. Без зловредных привычек,— пачку сигарет выкуривает за два-три дня. Работяга... Горы сворачивает. Успевай только перед ним ставить задачи, настоящий борец за коммунизм. Притом не только на словах, но и на деле... Слова поперёк начальству не скажет. Не жалуется даже в трудных условиях... Нужно выполнить пятилетку за три года — значит нужно. Елин спать не будет, двадцать четыре часа будет работать, а выполнение поставленного задания в нужный срок обеспечит.
Ну так вот, был и смысл во всей этой старательности и рвении. Должности Елин получал легко, словно ему приносилось на блюдечке. Годков ему сравнительно немного, что-то около тридцати, а уже который год в начальниках ходит. Его сверстники вокруг пока никакого движения к повышению в должностях не сделали, кроме как оставались мастерами на участках. А некоторые с высшим техническим ещё и в бригадиры для заработка подались, не надеясь на свои умственно-организационные способности.
Более того, Елина ждала и другая карьера.
15.
Первый секретарь не забывал напоминать Елину о переходе в райком партии. А это уже другая область жизни, это уже политическая работа. Если в таком молодом возрасте включиться в партийную работу — значит можно добиться в жизни больших успехов. Кто знает, какие сюрпризы ещё может поднести судьба, самому в голову никогда в голову может не придти.
В глубине души Елин уже теперь ночью и днём мечтал стать секретарём райкома, как Харитон Евсеевич, и на большее в думах не замахивался. Уйти на пенсию с должности первого секретаря райкома — разве плохо? Если даже много раз не выбирают в секретари, то можно уйти и с другого какого-нибудь, достаточно серьёзного поста.
Иногда, находясь в кабинете первого по какому-либо случаю, Борис Иванович мысленно примеривал мягкое кресло главы района под свою комплекцию. Признавался себе, что Харитон Евсеевич в кресле первого секретаря смотрится не так солидно. Из-за невысокого росточка он как бы скрывается от людского глаза, словно от него оставалась самая малость в огромном и роскошном кабинете. Да, вот ему бы, Борису, это место пришлось бы впору, подошло бы по всем параметрам. Заходя в кабинет, люди бы чувствовали, что районом руководит настоящий мужик. Так или иначе, но высоким должностям должны, скорее всего, соответствовать и высокие ростом люди. Ну в самом деле, ведь, если признаться себе, просто не смотрится маленький человек в таком крупном кресле, разве не так? Рассуждения тут такие: разве люди станут ощущать присутствие власти, если у них под ногами путается какой-то коротышка, дискредитирует свой пост и больше ничего. Никакого уважения к этой должности и посту быть не может. Вспомним, с каким удивлением во всём мире встречали недавно умершего в Ташкенте одного индийского премьер-министра, такого маленького ростом, что его становилось жаль, и милосердные женщины в Узбекистане, глядя на него, ещё живого, обливались слезами. Имя его было — Лал, что означает рубин, или красный яхонт, то есть драгоценность. Видимо, родители очень любили своего сына, если дали такое имя младенцу, имея в виду поговорку: "Мал золотник, да дорог". Но это только исключение из правил. А на деле, в вульгарной человеческой среде, всё происходит иначе. Ведь можно представить чувства телезрителей, когда диктор называет невысокого ростом человека высоким гостем. Ведь тут и никакие каблуки не помогут.
    Вот как получается: чаще всего, простой природный дар, а именно человеческий рост, приобретает, в конце концов, государственное значение. Ни в одном постановлении ЦК КПСС, ни в одном указе Президиума, ни о росте, ни о других физических параметрах, даже о здоровье партийного и советского начальника не говорится ни слова. А зря. Выходит, что это само собой подразумевается, потому что подсказано жизнью. Впрочем, о многом, в том числе и о партийных распределителях продуктов, ни в одном указе или постановлении, тем более решении пленумов, не говорилось. Но это уж так, к слову.
Так или иначе, а кресло первого с некоторых пор то и дело вставало перед мысленным взглядом начальника стройуправления Бориса Ивановича Елина...
16.
Прошло лето. Наступила осень, пора школьных занятий. В кубанских степях разницу между августом и началом осени трудно заметить, чему мешает постоянное обилие солнца, зелени и прочих благоприятных природных явлений. В Краснодарском крае и в сентябре так же солнечно, так же много всякой зелени на полях и лугах. И сентябрьская речная вода по температуре ничем не отличается от августовской.
Но о том, что осень уже гуляет по Кубани, говорят вереницы грузовых автомашин и автоприцепов, до отказа загруженных дарами природы и отправляющихся по добротным кубанским дорогам в самую глубь России, в том числе и в сторону Москвы. Да ещё школьники и студенты, торопливо, чтобы не опоздать на занятия, шагающие по улицам городов и посёлков, лучше любого барометра напоминают каждому, что это уже не лето, а осень.
Небольшое, но слишком заметное и памятное для человеческой судьбы событие произошло вот в один из таких сентябрьских дней, когда на улице солнечные лучи безжалостно нагревали людские головы, заставляя прятать их в тенистых местах. Чаще всего этими местами служили места под деревьями, которыми заполнялись обе стороны улиц в городах, посёлках и станицах Кубанского края. Надо отметить, что в большинстве здесь эти деревья, как правило, усыпаны какими-либо съедобными фруктами, чего не встретишь в северной и средней России, на Урале и Сибири: абрикосами, сливами, персиками и тому подобным добром. Вот в такой день Бориса Елина пригласил к себе в райком Харитон Евсеевич.
Ну-ка, Боря,— тепло поздоровавшись с начальником СУ-42, произнёс первый секретарь райкома.— Сейчас на дворе сентябрь. А какие у тебя планы насчёт повышения знаний?
Елин сначала удивился. К чему Харитон задаёт этот мелкий вопрос, относящийся к должности третьего, то есть идеологического, секретаря райкома? Ну, хорошо, наверно, личный план нужно написать за вечер в тетрадке и принести, если речь идёт о партийной дисциплине. Решил на всякий случай промолчать, ничего не поняв, с вопросительным знаком во взгляде уставился на своего покровителя.
Харитон Евсеевич для него уже был больше, чем крестный отец, ведь он тянул его, как говорится, за холку в партийные передовики производства. Он давал, насколько имел возможность, и материалы для строящихся, особенно "горящих" объектов, сам лично принимая на себя роль снабженца. Просил через свои каналы отгружать в адрес СУ цемент, кирпич, лес и прочие дефицитные материалы, которых не хватало всегда на любой другой стройке страны. Короче, первый секретарь Павловского райкома упорно готовил из Елина своего преданного помощника.
      Да ты что? Не догадался? Первоклассников на улице видел? С цветочками?— Первый человек района улыбнулся во всю ширину лица.— Учиться тебе пора! В Москву поедешь, в партийную школу ЦК КПСС.— И тут же поправился.— В Высшую партийную школу ЦК КПСС. Готовься. Я рекомендательное письмо уже написал. На заочное отделение поступать там легко, экзамены почти формальные. За дела тут в управлении не беспокойся. Я подстрахую. Приедешь уже после сдачи сахарного завода, переведём тебя в инструкторы. А потом наберёшь опыта в партийных делах. На следующих выборах, через год с небольшим займёшь кабинет напротив.
— Да я не знаю... Так быстро!— собрался сказать и всё-таки пробубнил для приличия Елин, а в душе он уже летел в облаках, мысля, что наконец-то претворяются в жизнь решения партии, то бишь слова, которые при любом удобном случае уже в течение нескольких лет говорил Харитон Евсеевич. Ведь уже было однажды, что Елин даже подумал про себя: мол, переводить так переводи, а что же так долго обещаниями кормишь, не успел проверить, как следует, что ли?
Теперь же, наконец, лёд тронулся, от пустых и долгих обещаний, от которых Елин при людях уже начинал краснеть, по всему видать, Харитон Евсеевич перешёл к конкретным действиям.
А первый секретарь продолжал без остановки учить своего воспитанника уму-разуму — как вести себя там, в Москве, чему при подготовке к экзаменам уделить особое внимание, к кому из преподавателей при необходимости следует прежде всего обращаться. Вот, мол, адреса и телефоны домашние и рабочие даю, это мой надёжный товарищ, вместе в конце войны год прошагали, думаю, что его помощь тебе окажется нелишней.
Елин слушал молча и, как спокойная объезженная лошадь, то и дело кивал головой в знак согласия.
Наконец, поговорив о том о сём, обо всём волнующем, друзья крепко обнялись на прощанье, и Елин вышел из кабинета.
На следующий день рано утром Бориса Ивановича должен был унести самолёт рейса Краснодар—Москва. А ещё следовало назначить главного инженера исполняющим обязанности начальника СУ-42, провести совещание, сообщить жене.  Подготовить всё к завтрашнему отъезду.
17.
Всё-таки, что ни говори, а Борис Иванович Елин родился в рубашке. Ему на жизненном пути везло как никому на хороших или полезных людей, и все они ощутимо влияли на его жизненную судьбу.
Ещё безусым юнцом встретился Борис Елин с Валеркой Рогачёвым, который почти насильно заставил его поехать вместе в Омск, что закончилось несомненной пользой для деревенского балбеса — он получил высшее образование.
Тренер институтской волейбольной Рябушкин, взяв его за холку, погрузил в спорт и таким образом дал возможность слабоуспевающему студенту закончить технический вуз, да ещё получить прекрасное распределение в солнечную Кубань. Это тебе ведь не Магадан и не Туруханск.
А тут на помощь пришёл Николай Семёнович Ручкин. Человек вроде бескорыстный, но успевший до расхода поднять его на должностную высоту. И следом за тем эстафету от Ручкина принял уверенный коренастый Харитон Евсеевич, показавший ему перспективу. Вот так и получилось, что благодаря этим, случайно встретившимся людям, Борис делал успехи в карьере. Вырастал как специалист, переходил из одного кресла в другое, мужал духом и набирался жизненного опыта. В минуты размышлений о своих делах, о своём настоящем и будущем Елин убеждённо признавался себе, что если человеку на пути не оказывают помощь другие люди, — родные, знакомые, друзья,— то редко такой человек добьётся успеха. На память приходили рассказы школьной учительницы литературы с примерами о помощи Максиму Горькому и Сергею Есенину от других писателей — старших товарищей по литературному цеху.
Получается,— чтобы выйти в писательские круги, нужен обязательно буксир. Вот и здесь, в партийно-хозяйственной карьере, не исключение из правил. Без крепкой подмоги ни больших должностей, ни приличной зажиточной жизни чиновнику не видать, как собственных ушей.
"Мне повезло,— рассуждал Елин,— если Харитон Евсеевич не изменит своего мнения обо мне в течение нескольких лет, то должность второго секретаря райкома мне обеспечена. А там, глядишь, когда Харитону придётся идти выше или на заслуженный отдых,— очень возможно, что и кресло первого достанется мне. И тогда можно считать, что в своей жизни я добился своей мечты, выполнил свои личные планы. Так что можно будет считать, что прожита жизнь не бесполезно. Добился своей цели — значит, не зря прожил".
Но внутренний голос и укорял: как же можно, имея достаточный потенциал, довольствоваться только первой поставленной целью! Когда ещё есть силы, когда не сломался ещё энтузиазм молодости! Ведь, достигнув определённого поста, неизбежно вживаешься в него. С него тебе открываются новые горизонты, и тесно тебе будет в твоём кресле, и, приложив ладонь козырьком ко лбу, можно будет увидеть и другое, сейчас пока ешё отдалённое кресло. Кто этому помешает, кто осудит естественное стремление идти вперёд? Тем более, что небольшой опыт уже подсказывал: чем скорее получаешь следующую должность, тем скорее вживаешься в неё, привыкая. Главное — разумно не переоценить свои силы и знать, где лучше подстелить, чтобы мягче упасть.
Однако Елин зря много размышлял и сомневался в этих вещах: судьба опять его поднимала на руки и несла и, словно на блюдечке, приносила ему решение всех его задуманных проектов.
18.
Через год после поступления в Высшую партийную школу при ЦК КПСС Борис Иванович перешёл на работу в райком партии инструктором райкома. А вскоре он, пробыв на этой работе ровно восемь месяцев, занял кабинет второго секретаря Павловского райкома партии — тот самый, "напротив". В то время молодому второму шёл тридцать третий год.
Но жизнь требовала дальнейшего движения вперёд. И Борис Иванович не подкачал: отработав неполных полтора года, Елин стал единоличным руководителем всех коммунистов огромного по территории и количеству населения района. Что же стало причиной такого быстрого взлёта?
Не что, а кто. Всё тот же неукротимый Харитон Евсе- евич. Он досрочно и без учёта каких-либо заслуг перевёлся в краевой центр, на должность заведующего сельскохозяйственным отделом крайкома,— он поторопился немедленно согласиться на такое предложение,— так, мол, и надёжный последователь Борис Иванович Елин быстрее пересядет в кресло, подобающее ему по внушительному росту, да и всей комплекции.
    Но вот в чём досада. Переход в кресло первого состоялся всё-таки не по желанию Харитона Евсеевича, не по его рекомендации. И не привелось узнать об этом великодушному и тароватому Харитону. А произошло то же самое, несмотря на достаточное количество претендентов, с помощью другого знакомого — Николая Андреевича Воронова, с которым Елин познакомился в Москве, в ВПШ, с которым жил в одной комнате общежития, вместе с которым ходил на занятия и сдавал экзамены и зачёты на сессиях.
Воронов во время знакомства с Елиным работал инструктором обкома партии в Омске. Почти ровесник Бориса, он по служебной лестнице поднимался очень легко и быстро. Проучившись два года в партшколе, Воронов становится заведующим организационно-партийным отделом Омского обкома партии. А проработав год с небольшим на этой должности, Николай Андреевич был избран третьим секретарём обкома. Позднее он переходит в кабинет первого секретаря обкома и, побыв в этой должности несколько лет, избирается секретарём ЦК КПСС.
Общительный, добрый по натуре человек, Николай Андреевич быстро сходился с людьми. Если он кого-то ценил и уважал, никогда не прекращал с ним общения и не забывал.
С Елиным Воронов подружился крепко, он нравился Николаю Андреевичу простотой, щедростью души. Не стесняла его в Елине и некоторая расхлябанность, его легкое отношение к жизни, в котором не было особых жалоб на судьбу, и, словно впечатанный в характер недреманный оптимизм спортсмена. Короче, не слишком идеальная натура Елина была симпатична Воронову, и по-другому не скажешь. И не просто так, что, встретившись однажды, поговорили по душам о том, о сём, разошлись и больше не вспоминали друг о друге. Не было недели или месяца, чтобы Воронов не созвонился с другом из кубанской степной провинции, не справился о здоровье, о делах, о семье. Причём Николай Андреевич не церемонился каждый раз позвонить Борису Ивановичу первым по потребности души.
Как-то первый секретарь Краснодарского крайкома оказался по причине очередного семинара в Сибири, в Омске. Воронов тогда занимал должность первого секретаря обкома и непосредственно занимался организацией семинара. Вот тут-то Николай Андреевич между разговорами о партийных делах и обсудил с заезжим кубанским гостем все нужные вопросы, рассказал ему о Елине, похвалил его. А в конце беседы попросил продвинуть его по служебной лестнице и дать район.
— Человек он очень энергичный, с огромным запасом, будет вам помощником толковым. Трудолюбивый. Самостоятельный. На любой должности он будет на месте и станет пахать, как вол!— так характеризовал Елина омич кубанцу — и возражения не последовало.
19.
Скрывать нечего — назначение Елина удивило даже самого Харитона Евсеевича. Как-то неожиданно среди зимы его вызвали в край и сказали: "Сдавай дела Елину и быстрее берись за новую работу. Готовь сельхозтехнику к весеннему севу". Не объяснили ничего. Поставили в известность — и баста!
Ну и ну! А он-то, бедный Харитон Евсеевич, целыми ночами думал, каким таким хитроумным, грамотным дипломатическим образом отсечь конкурентов в случае, если его будут переводить куда-либо повыше, чтобы его должность осталась только за Елиным! Как убедить крайком, чтобы сверху из отделов не помешали, чтобы в таком случае должность первого осталась только за Елиным?
Что же получается? Выходит, что пока Харитон Евсеевич мысленно заготавливал убедительные речи на торжественной передаче власти Елину, на ту же тему задумывался кто-то повыше и поважнее? Но ведь он, Елин, ничего не говорил Харитону Евсеевичу, что у него в высших сферах есть мохнатая рука. А он-то, Харитон Евсеевич, в том памятном сентябре, и телефончики ему служебненькие и домашненькие, и адресочки!
Вот, оказывается, какой фрукт он, наш Боря!
"Нехорошо. Непорядочно с твоей стороны, Борис Иванович!"— чесал в затылке и размышлял бывший первый о бывшем втором и о своём молодом друге.
Что же произошло? Ведь, во всяком случае, Харитон Евсеевич относился к Борису К8.К К собственному сыну, другу, брату. "Неужели так боялся меня Боренька? Не посвящал в свои сокровенные планы? А готовился из-за угла меня свалить и на моё место сесть?",— так размышлял и едва не плакал наедине с собой Харитон Евсеевич, вспоминая короткую беседу с первым секретарём крайкома и его решительное заявление о назначении Елина.
На маленьких глазах бывшего первого медленно наворачивались вполне естественные мужские слёзы, так больно обидел его поступок Елина. Что самое пренеприятное — это то, что обо всём, что произошло, ни у кого, даже у Бориса, теперь не спросишь. Если, конечно, не захочешь оказаться униженным.
Конечно, должность заведующего отделом крайкома — пост серьёзный и ответственный, стоящий прежней должности. Но всё-таки — как же всё это произошло? Ведь никогда, ни при каких обстоятельствах Харитон Евсеевич не ожидал подобного шага. Удара в спину. "Как же я мог так ошибиться в Елине? Ведь ты, Борис, растоптал мою веру в себя, в людей! Ты уничтожил во мне всё доброе, что я проявлял к тебе, и ради чего? Чтобы на пять минут раньше оказаться в новом кресле? Так Я Ж6 сам не для кого-нибудь,— для тебя это кресло готовил.
Сам подвёл тебя к нему тебя, поганца: только вот садись и рули! Стоило ли ради пяти минут плюнуть мне в душу, а? А, Борис Иванович? Эх, Борис, Борис! Не оказалось в тебе элементарной порядочности и честности. Бог тебя милует, а ты как? Выходит, всё тебе дано, а вот насчёт совести и стыда недостаток?"
Так думал обо всём происшедшем обиженный до самых глубин души Харитон Евсеевич, пока его машина катилась до его дома и пока он, распрощавшись с шофёром и отпустив его, поднимался по лестнице в свою квартиру...
На следующее утро первый секретарь райкома, пока ещё прежний, пришёл на работу раньше обычного. День предстоял тяжёлый. В сложившейся обстановке требовалось срочно проводить бюро, передать дела. Да ещё сделать доклад на собрании торговых работников. О том, что этот доклад сделает именно он, сообщалось заранее, поэтому от такого мероприятия отбояриться не представлялось возможным. Пока не пришла секретарша, Харитон Евсеевич старательно и подробно обследовал все ящики своего стола, чтобы не оставить при уходе ничего лишнего...
    Стоял месяц февраль с яркой солнечной погодой. На Кубани так бывает: среди зимы солнце может согревать воздух и тут же по улицам и площадям снег начинает таять и прямо на глазах превращаться в небольшие ручьи и потоки. Однако февраль здесь — непредсказуемый месяц, несколько раз в день погода может меняться, как настроение взбалмошного человека. Вот и Харитон Евсеевич заходил с утра в здание райкома партии в величавом сопровождении солнечных лучей. Не успел он окинуть взором свой кабинет и подумать о пройденных годах в последний раз, как вдруг на небе, до той минуты чистом и синем, серые облака заволокли солнце, ручьи на улицах застыли, покрываясь коркой, и откуда-то нежданный ветер прокатился по станице.
Вскоре метель окутала посёлок, да так, что дома за окном пропали, а в открытом до сего момента окне распахнутая рама с такой силой ударилась о скос, что едва не вылетела из петель...
Борис Иванович как раз в этот момент зашёл к первому в кабинет и, весело поздоровавшись, побежал спасать раму. Секунда-другая,— и через плотно закрытое окно в кабинете Харитона Евсеевича прерывистый вой кубанской степной метели уже не был слышен.
Елина ещё не поставили в курс дела о том, что мечта его о первом секретарском кресле так непринуждённо и быстро воплотилась в жизнь. Если бы он знал, то, пожалуй, входил бы в кабинет по-иному и не так уверенно.
Но зато Харитон Евсеевич показал себя предельно осторожной лисой. Ещё с утра он решил не показывать своим внешним видом обиду, селившуюся в его душу со вчерашнего дня. Но при виде Елина всё же он не смог удержать себя. И Елин, по тому, как поздоровался первый секретарь, по тому, как насупились его брови, а глаза забегали по сторонам, лишь бы им не глядеть на нового первого, догадался, что Харитон Евсеевич чем-то серьёзно недоволен и несказанно озабочен.
Правда, Борис Иванович тут же подумал про себя, что дурное настроение старшего друга связано со вчерашней поездкой в крайком, где, наверно, ему за какие-то дела накрутили хвост — в крайкоме это бывает нередко, пробелы в работе можно найти всегда.
Елин, сделав весьма строгий и озабоченный вид, в ожидании уставился на своего старшего товарища, стараясь угадать, с чем всё же связано отвратительное настроение первого секретаря. Так безмолвно сидели они за полированным столом друг против друга несколько минут.
Как ты думаешь, Борис Иванович, есть на этом свете настоящая дружба или только в книгах она бывает? Как ты думаешь, в жизни реальной такие категории чего-нибудь стоят?— с некоторой обидой и грустью в голосе прервал тишину первый секретарь. Он в этот момент как бы равнодушно смотрел за окно и наблюдал, как ветер кружит снежные хлопья, а они словно спешили своего погонщика обмануть и укрыться от него друг за друга, одновременно спадая ближе к земле.
Борис Иванович не понял, к чему относился заданный вопрос и какую цель преследовал его собеседник, задавая его после такой длительной паузы.
Казалось, что при том отношении, которое откровенно и безыскусно Борис Иванович питал к своему уважаемому человеку напротив, ценя в себе и человеке напротив искренние и тёплые человеческие чувства к другим людям, не говоря уж о таких важных вещах, как дружба, подобных вопросов можно было бы и не задавать.
Но, раз вопрос уже поставлен, следовало, хотя и осторожно, всё-таки ответить.
Думаю, что не только в книгах, Харитон Евсеевич. Писатели ведь, наверно, чистые и благородные помышления людей тоже всё берут из жизни. Как и все низкие чувства и поступки сначала совершаются в людской реальной среде, а уж потом появляются в книгах. В книгах-то всё вторично от жизни, никуда не денешься. А то как же? Разве нет настоящей искренней дружбы между мужиками, даже между бабами, уж если на то пошло. Это всё нравственные категории, от сердца, от души. Ведь они не могут быть всегда отрицательными.
     Да. Нравственные,— медленно повторил Харитон Евсеевич.— Вот я и говорю,— он задумчиво перевёл взгляд от окна на свой стол. И вдруг у него вырвалось продолжение.— А у тебя, Борис Иванович, лично у тебя много друзей бывало и есть сейчас?
Сказалось это против всякого желания. Не хотелось даже окольными путями дать Елину знать, что первый секретарь и старший товарищ за что-то обижен на него. Однако спокойное поведение и сдержанный тон, которым Елин разговаривал с ним, ещё больше злили и раздражали хозяина кабинета. Как ни странно, Елин вёл себя, как наивный ягнёнок, словно ничего между двумя мужиками не произошло и словно не он ударил ножом в спину из-за угла. Или Елин очень хитрый и тонкий игрок. Или же…

Здесь Харитон Евсеевич задумался. В таком случае складывалась совсем нестандартная ситуация. Неужели Елина назначили первым секретарём без его ведома и без посторонних вмешательств? Изучив только учётную карточку коммуниста?
Нет, нет, такового в жизни быть не может. Харитон Евсеевич-то слишком хорошо знает, как проходят эти самые демократические выборы первых руководителей района. Тут должен быть чей-то мощный хребет, крепкая и лохматая лапа из высших кругов. Другого тут не дано. И вот ещё что. Без согласия человека, не спросив его желания и мнения, на такие посты не выдвигают. Пусть даже желания нет, мнение своё пусть озвучит. Но тут и мнение и желание уже не имеют никакого значения. Не хочешь — заставят, не можешь — научат. Радуйся, что тебя хотя бы оповестили.
Но решать-то — всё равно решат после личной ставки!
Поэтому поведение Елина, уже назначенного первым секретарём Павловского райкома (что там осталось — только провести бюро и всё!) показалось Харитону Евсеевичу верхом наглости и вызывало протест и справедливое негодование. Хоть бы вот сейчас, в последний момент, прямо глаза в глаза,— кто тебя удерживает? Нашёл бы мужество и признался бы в ошибке и в корыстной суете за спиной! Ведь Харитон Евсеевич не шапочный знакомый его. Своим быстрым ростом по службе, всякими благами положения он обязан ему, и только ему, своему первому секретарю!
И снова первый секретарь ушёл в молчаливое раздумье...
А Елин в это время рассуждал следующим образом. Наверно, со стариком что-то творится. Его терзают ка- кие-то душевные переживания. (Елин мысленно называл Харитона Евсеевича стариком, хотя тому, мужику пятидесяти трёх лет, под силу было сворачивать и горы). Никогда он не беседовал на такие сентиментальные темы. А сейчас, видимо, всё ищет возможность поговорить по душам открыто.
Я, Харитон Евсеевич, в этом плане могу благодарить судьбу. Все мои друзья, если и дружат со мной, то, на мой взгляд,— и я уверен в этом,— искренне и бескорыстно. Если сказать больше, в свои друзья я могу зачислить несколько очень хороших и порядочных людей. Я всегда уверен, что они никогда не подведут.
Борис Иванович несколько подумал и продолжал:
Первым в моём списке стоите вы. И я не могу этим не гордиться...
Харитон Евсеевич как бы протестующие поднял правую ладонь, чтобы Борис Иванович остановился, и перебил собеседника:
А тот, кто перед первым секретарём крайкома хлопотал за тебя, под каким номером у тебя числится?
Харитон Евсеевич вопросом ударил, но улыбку с лица не убрал и уставился прямо в глаза Елина, ожидая ответа.
Вот оно что! Елин на секунду замер, сначала не усвоив вопроса, не поняв!, о каких хлопотах идёт речь. Медленно начал приходит ему на память один звонок Николая Андреевича Воронова, который сообщил о разговоре с первым секретарём крайкома по поводу перевода товарища Елина на другую, более достойную, работу. Теперь Елин отчётливо уяснил причину скверного утреннего настроения первого секретаря: и обиженный тон его голоса и скрытый смысл вcex его слов и вопросов, высказанных сейчас наедине.
Однако, быстро! приводя мысли в порядок, Борис Иванович уже про себя принял решение о Воронове, о их дружественных отношениях Харитону Евсеевичу не сообщать. Будь что будет, но с сего момента эта информация превратилась, в валюту. Воронов — это перспективное будущее, а Харитон — это районное сегодня, а может быть, уже и прошедшее время. Поэтому незачем ему знать о людях, с которыми никогда судьба не сведёт, потому что достигает потолка и задымит на пенсию как раз с новой должности.. Ну а самому Борису Воронов может пригодиться. "Ведь я же не знаю всех друзей и знакомых Харитона Евсеевича, хотя знаком с ним миллион лет, и не нужно мне этого знать!".
Все эти рассуждения промелькнули в мозгу Елина за считанные секунды, и вслух он сказал:
— Не знаю, о чём и о ком вы говорите, Харитон Евсеевич. Я уверен, что кроме вас меня вперёд подталкивать некому.
Сказал это Борте Иванович — и глаза, чтобы не испытывать на себе долгий и оценивающий, просвечивающий насквозь взгляд первого секретаря, он опустил на полированный стол, видя в нём своё доверительное, незамутнённое и чистое отражение.
Харитон Евсеевич по слегка зарумянившимся щекам Елина догадался, что он соврал, и это он счёл главным итогом разговора, в котором он всё-таки вышел победителем. Но отметил, что чувство стыда Клину ещё не чуждо и ещё может, как сейчас, проявиться в подобных экстремальных условиях.
— Ну ладно,— мысленно махнув на теперь уже бывшего товарища рукой, он перешёл к делам, сообщил о назначении его, Елина, исполняющим до ближайших выборов обязанности первого секретаря Павловского райкома партии, о своём переводе в край. Вместе они стали планировать, к какому часу собрать бюро, с какими речами выступить тому и другому, как организовать приём и передачу дел. В ход пошли текущие райкомовские будни.
Обо всём этом не стоило бы и говорить, если бы бывший первый и новый первый и сейчас относились друг к другу как во все времена до этого события. Но с сего момента Харитон Евсеевич всем своим видом, всем своим существом, находясь рядом с новым первым, не замечал его, не видел его, не считался с ним, пренебрегал им.
С этого момента Борис Иванович Елин для него перестал существовать физически. И даже вынужденно находясь рядом с ним на бюро, он не слушал его речь при фактическом вступлении в должность первого секретаря, отворачивался в сторону, пропускал его доклад мимо ушей. Размышлял, глядя в окно, о своём. Когда же закончил передачу всех дел, не попрощавшись, уехал к себе домой и, пожав руку шофёру и поблагодарив, тепло распрощался с ним у крыльца.
А дальше его ждали краевой центр, новый кабинет, новые дела и надежда на как можно меньшее число встреч с неопознанным воспитанником и неблагодарным последователем.





лава 13
СВИДАНИЕ В НЕСКУЧНОМ САДУ
С
1.
тав первым секретарём райкома, Борис Иванович весь целиком ушёл в работу. Уже став инструктором райкома, он получил новую просторную квартиру в недавно построенном доме, и теперь уже почти не встречал своего прежнего соседа Ручкина.
Вставал со звоном кремлёвских курантов — особый шик советских и партийных работников. Хотя он не лишён и практического смысла: если встанешь раньше, то нехорошо, когда бой часов со Спасской башни застанет тебя, ответственного партийца, в умывальной или ещё чего хуже. Встанешь попозже — приедешь к шапочному разбору. А тут — и последние известия выслушаешь о положении в стране и в мире, а потом и зарядку сделаешь под фортепьяно и под бодрые команды преподавателя Гордеева. К шофёру выходишь уже шустрым и политически подкованным.
Семья своего отца и мужа практически не видела. Нина Фёдоровна, бывало, до глубокой ночи не смыкала глаз, поджидая своего благоверного.
Девочки, особенно Танечка, просыпаясь среди ночи, видя бодрствующую мать, спрашивали:
— Папа ещё не пришёл?
А иногда девочки, стараясь не производить ни малейшего шума, подкрадывались ко входной двери и проверяли: тут ли отцовские ботинки. Если обувь оказывалась на месте, девочки, повеселев, успокаивались и мирно уходили спать. Если же видели, что мама не спит, то шли к ней и спрашивали, почему так долго папы нет и чем таким занят папа, что до сих пор к ним не вернулся.
В таких случаях под воскресенье Нина Фёдоровна разрешала девчонкам собраться при своей постели и допоздна рассказывала о своих и папиных делах, о роли папы в жизни города и окрестных станиц и хуторов, о том, когда и как они с папой познакомились и поженились. Девчонки слушали, раскрыв рты и сияя глазами. До тех пор, пока среди ночи на лестничной площадке не слышались чьи-то шаги. Вся семья замирала, навострив уши, соображая, у какой квартиры зазвенит ключ в замочной скважине. И если в их двери скрежетал ключ, то все, мгновенно просияв от радости, вставали с постели и мчались встречать отца и мужа. Дети, сгрудившись вокруг отца, повисали на нём, причём самая младшая Танечка непременно обвивала шею наклонившегося отца и целовала его щетинистую щёку.
Потом все сообща кормили отца. А потом потихоньку, глубоко зевая, расходились по спальным комнатам.
Борису Ивановичу особенно дороги были эти нечастые вечерние встречи. После многочасовых трудов приятно было сознавать, что кто-то тебя дома ждёт, беспокоится о тебе и молит Бога, чтобы с тобой было всё хорошо. По возможности Борис Иванович делал всё, чтобы вовремя придти домой, повозиться подольше с девочками, поговорить с женой. Однако пост первого секретаря райкома не позволял распоряжаться временем по своему усмотрению. Особенно заметно это в сельском районе, где жизнь первого секретаря целиком зависит от других людей, от погодных условий, от расстояний, от мероприятий на заводах, в коллективах совхозов и колхозов.
     Сельский район — это по сути маленькое государство. И все проблемы, что существуют в государстве, присут- ствуют и здесь. Поэтому первый секретарь, его труд, его время, вся его жизнь принадлежат не ему одному, а всем жителям этого небольшого государства. И это вовсе не красивая фраза. Действительно, были все основания, чтобы Борис Иванович целиком и полностью отдавался своей новой работе.
Вначале, когда он только что стал первым, он считал, что в жизни для своего возраста добился немалого успеха. В нашем социалистическом государстве, где во главе стоят одни старики со средним возрастом в семьдесят лет, зрелому мужику в тридцать и сорок лет о дальнейшей карьере нечего и думать. Вот и выработался личный человеческий стандарт — стараться в сравнительно молодые годы достигнуть приличной должности, не терять её, а как можно дольше работать на ней и на сходных с ней, и если возможно, так дотянуть до пенсии. Ну и соответственно наработать за это время какие-никакие льготы, — такие как повышенная пенсия, льготное санаторно-курортное обслуживание, бесплатные проезды на городском или междугородном транспорте, приобретение товаров без очереди и тому подобное.
Если, конечно, совершенная случайность не выбросит тебя резко наверх, чего пока в нашей партийной практике почти не бывало.
Поэтому поставил Борис Иванович перед собой цель — не жалея себя, всё отдать работе, сделать такой рывок, чтобы руководство края увидело, как с приходом Елина обстановка в Павловском районе заметно изменилась к лучшему. Именно к лучшему, и нужно лечь костьми, чтобы ни в одной позиции, ни в одной сфере деятельности района не произошло наоборот, чего Борис Иванович не мог допустить даже в мыслях.
2.
В первые месяцы, а они, как помнит читатель, были зимними, переходящими в весну, Елин вроде бы добился значительных успехов среди районов края.
Раньше всех рапортовал о готовности сельскохозяйственной техники к весеннему севу — для этого догадался кратковременно мобилизовать на село техников и механиков из стройуправления и с городских предприятий.
Благополучно начал и завершил кампанию весеннего сева. Рапортовал о вводе в эксплуатацию пяти важнейших предприятий района, трёх консервных заводов и двух огромных хлебобаз.
Самым важным можно считать пуск нового элеватора номер пять, ёмкостью вдвое превышающего все четыре до сего времени существовавшие. Такой элеватор способен был принимать зерно и из других районов. На него краевое руководство возлагало особые надежды, сданный хлебный объект снимал напряжение в целом крае, когда случались повышенные урожаи. Роль Елина здесь, без всяких натяжек, была исключительной,— не всегда удаётся такой большой объект сдать на полгода раньше проектного срока.
Ничего удивительного, что Елин после таких успехов района стал частым гостем руководителя краевых коммунистов Ивана Даниловича.
И вот что интересно,— побывав у Ивана Даниловича в гостях дома уже в первый раз, Елин один раз подумал, а потом уж стал убеждать себя всё больше и больше, что ему лично под силу заменить Ивана Даниловича на его серьёзнейшем посту.
Уже намётанным глазом Борис Иванович в упор рассматривал ничего не подозревающего хозяина края и мысленно выстраивал насчёт его свои вычисления и рассуждения.
Он смотрел на этого мужичка шестидесяти пяти лет, ничем вроде бы не примечательного снаружи, и замечал для себя, что именно такая должность, как у Ивана Даниловича, ему по плечу.
Наработанный опыт райкомовской жизни, постоянной работы с кадрами давал ему возможность анализировать личность первого коммуниста края, насквозь видеть его партийную фигуру со всеми её недостатками. А недостатки Ивана Даниловича выпячивались так откровенно и выпукло, что Борис Иванович, грешным делом, про себя подумал: такую, личность он ни за что не взял бы себе в райком — ненадёжен ни с организационно-партийной, ни с нравственной точки зрения.
После того, как Елин и Иван Данилович сблизились, а вскоре и подружились, многое из характера первого край- комовца проявилось под рентгеновским наблюдением Елина. Особенно шокировало его отношение к женщинам, когда этот, в солидном возрасте, человек, не пропускал в коридорах своей власти ни одной проходящей мимо молодой женщины или девушки, чтобы не осмотреть её с головы до ног, не коснуться плечом или не похлопать ладонью. В приятельских беседах с Елиным он, весело подмигивая, спрашивал Елина, нет ли у него подходящих дамских кадров, с которыми способно провести время. И местечки есть укромные, мол, дача под Геленджиком. Да и санатории в Сочах, мол, в нашем распоряжении.
Ну, Иван Данилович,— рассмеялся Елин.— Неужели до сих пор у вас нет в штате квалифицированного специалиста, который с большой радостью обеспечит эту проблему, подберёт нужный товар?
Иван Данилович покачал головой:
Нет, знаешь, Боря, желающих мне услужить достаточно. Но в этих вопросах я очень щепетилен и осторожен и с кем попало даже мыслями не делюсь. Мало ли у кого язык развернётся. Тебя, Боря, я считаю самым надёжным парнем во всех вопросах, отношусь к тебе исключительно по-семейному, словно в одном доме росли, будто и в школу вместе ходили. Ты ведь тоже деревенский, мы с тобой всегда друг друга поймём. Это моё отношение ты должен ценить и никогда меня не подводить. Кстати, я уверен, что наши доверительные отношения останутся между нами на вечные времена. Нам есть в чём друг другу помочь и посодействовать.
Ну что ж, в райкомовской практике и при власти Бориса Ивановича пришлось ему повернуть свои мозги и в помощь Ивану Даниловичу, чтобы его уважить. Попадали в его поле зрения сотрудницы или дамы в других учреждениях, которые готовы были ради больших зарплат и доходных должностей пойти на самопожертвование.
Увы, тут и произошло первое падение Бориса Ивановича против семейной нравственности — как-то однажды и он в краевых командировках приобщился к стихии вольницы, окружавшей Ивана Даниловича, чтобы главный руководитель не чувствовал себя одиноким в апартаментах черноморских гостиниц и дач. Пошёл он на это, скрепя сердце, а потом — Нина Фёдоровна была далеко, самоконтроль Елина работал на Ивана Даниловича, и так покатилось и покатилось само собой.
Поначалу при возвращении из краевой командировки Елину казалось, что Нина всё видит, всё знает и вот сейчас, когда он войдёт в дверь, она плюнет ему в лицо и скажет:
— Ты, Боря, оказывается, бабник, и для тебя развлечения на стороне важнее, чем семья. Раз ты из такой породы, то я ухожу от тебя и забираю детей. Можешь каждый день тут заводить по любовнице, мешать тебе никто не будет!..
При одной такой мысли Елину становилось не по себе, он инстинктивно с осторожностью ночью подкрадывался к своей квартире и, открыв дверь, выглядел перед семьёй хмурым и уставшим от тяжёлой и насыщенной командировки. Чувство вины его не покидало, заставляя презирать самого себя, всех руководителей края и даже страны, всех женщин вольного поведения, а также и свои мечты пересесть из одного кресла в другое, повыше.
Нет, нет, лучше работать на маленькой незаметной должности, но жить самостоятельно и дружно со всей семьёй, чем вот таким образом получать верхние должности и исполнять чьи-то дурацкие прихоти.
Однако, приходя домой, Елин видел, что Ниночка вовсе ни о чём не догадывается, что его солидность вне всякого подозрения. Она всё так же думает, что её любимый муж несколько часов назад в краевой столице решал насущные проблемы страны, а не находился в объятиях молодой красавицы. Он видел, что дети его так же к нему относятся, как и прежде, любят его и дорожат им, а Танечка за отца вообще готова всё на свете перевернуть.
Раз за разом убеждаясь в том, что от его вынужденных измен не происходит ничего особенного, что жизнь от этого не останавливается, не происходят войны и не изменяется климат на Кубани, Борис Иванович успокоился и стал на такого рода вещи смотреть сквозь пальцы. "Ну что тут такого? Ну, погладил Киру две минуты, ничего не убыло ни у неё, ни у меня. Чего ж тут сыр-бор городить?— рассуждал Елин.— Главное — семьёй дорожить, семью беречь, а лёгкие флирты в жизни настоящего мужчины ничего не значат".
А потому несколько позднее он и сам стал искать тайных встреч с молодыми и симпатичными женщинами, не обременёнными семьёй и комплексами. Он уверял себя, что подобные встречи даже идут ему на пользу. Ему казалось, что после таких встреч он ощущает в себе прилив новых свежих сил, огромной энергии и неуёмного желания трудиться, трудиться, сворачивать горы и, если потребуется, поворачивать реки вспять.
3.
Борис Иванович, часто встречаясь с Иваном Даниловичем по службе и в дачном кругу приятельских времяпрепровождений, где неизменно присутствовал набор увеселительных мероприятий, ещё ближе узнавал первого секретаря крайкома, его сильные и слабые стороны характера, его достоинства и недостатки. Перед его пристальным, но молчаливым взглядом, как на хирургическом столе, раскладывались ум и деловые качества, организаторские способности начальника и самая главная тайна,— за какие такие заслуги Иван Данилович уже фактически пятнадцать лет бессменно руководит таким большим краем, как Кубань, на территории которого свободно может разместиться несколько небольших самостоятельных государств Европы или Азии.
Выдающихся талантов, как и у многих революционеров типа ленинской гвардии, у Данилыча не было. Внешне симпатичный мужик, с добрыми глазами, Данилыч часто смелым образом забывал про "тормоза", мог запоем налечь на "сердитую воду" и прожигать жизнь в подходящей обстановке и с подходящими надёжными людьми. Жену Данилыч называл старой каргой, хотя семьёй своей дорожил, сына и дочку лелеял, каждый день раз по пять звонил им, справляясь об успехах, учил уму- разуму. Но с женой не жил душой в душу, в его жизни её словно и не существовало. Если она звонила ему средь рабочего дня, то часто секретарше поручал сообщить, что он очень занят и не поднимал трубку телефона:
— Нечего её баловать, пусть потерпит до вечера, дома всё расскажет,— так он объяснял секретарше, злясь на жену до красноты щёк.
Исключительным умом Иван Данилович тоже не отличался, хотя лоб имел высокий, причём волосы давно покинули переднюю часть головы. Имея техникумовское образование и огромный партийный стаж, этот человек отличался от многих только одним — он был очень преданным бойцом партии. Он никогда не подвергал решения партии и другого руководства ни малейшему сомнению. С пеной у рта доказывал любому, что партия — это коллективный разум, поэтому партия изначально и всегда права, она ошибаться не может. Какие решения бы ни принимала — они всегда самые правильные. Самые своевременные и самые нужные.
В этом отношении равного Ивану Даниловичу не было среди всех работников крайкома, всех райкомов, многих из которых Елин лично знал.
А в остальном Иван Данилович был таким же обыкновенным человеком, как и все вокруг. Правда, долгая деятельность на руководящих постах наложила на него свой обязательный отпечаток: манеры его поведения оставались более свободными, повелительными, даже немного развязными, голос звонкий и командный чаще всего проявлялся по отношению к нижним чинам. А перед высшими он всегда стоял откровенно на вытяжку и соглашался со всем, о чём говорили высшие чины, брал рукой под козырёк на любое указание, поступающее сверху. Так что Иван Данилович, как мужик умный и изворотливый, с опытом жизни, вёл себя точно так, как требовали в то время порядки и правила взаимоотношений между партийными должностными лицами — по схеме беспрекословного подчинения низших чинов высшим.
Краснодарский край, сам по себе известная житница страны, с самыми богатыми районами сельского хозяйства, при Иване Даниловиче практически ничем не удивил страну — ни богатыми урожаями, ни высокими надоями, ни какими-либо промышленными показателями.
Сами краснодарцы и кубанцы, живя на самых благополучных землях, где масса солнца и воды, где по л края омыты морями и прочими водоёмами, своим уровнем жизни не превышали остальных жителей Советского Союза.
Саманные дома в сельской местности, крытые дранкой, а вовсе не шифером или черепицей, не были редкостью на этих плодородных землях. Хотя в иные годы урожаи всё же бывали внушительными, однако на уровень жизни кубанских казаков подобные успехи фактически не влияли. Простым гражданам Кубани, Т&К Ж6« впрочем, как и гражданам Тверской или Владимирской губерний, было неведомо, куда именно, в какие закрома государства деваются все те богатства, которые они же выращивают в крае или области и почему в маленьких городах нет колбасы и мяса, а сливочное масло редкость в магазинах. Хотя поголовье крупного рогатого скота из года в год увеличивается, а надои молока с каждой фуражной коровы неизменно прибавляются. Мясом сельские жители могли полакомиться из своего домашнего хозяйства, хотя на корм собственных бурёнок и хрюшек уходил почти весь годовой заработок крестьянина. А за пределами кубанских городков, в маленьких посёлках и станицах картина оставалась всё та же.
    Таким образом, Иван Данилович никоим образом не влиял на улучшение жизненного уровня кубанцев, и тем самым в глазах народа годы его руководства,— а это, как мы уже сказали,— ни много, ни мало,— пятнадцать лет, — оставались самыми нерезультативными. Если не считать, конечно, что уже тогда в некоторых кругах вертелись слухи, что какие-то преступные группы, с которыми связан и сам первый секретарь крайкома, целыми кораблями, в обход государственной казны," отправляют за кордон чёрную икру. Однако это были только зловредные слухи, специально распускаемые диссидентами и другими недобросовестными людьми, чтобы посеять среди советского народа недоверие к своей родной коммунистической партии и Советской власти. Эти слухи пока не могли стать достоянием широкой общественности, распространяться и обсуждаться они могли только в кухонных пределах некоторых квартир...
Но вот что приходится сказать, забегая вперёд. Проходили месяцы, и вдруг Иван Данилович был переведён в Москву, на должность министра сельского хозяйства России. А ещё через несколько лет, с приходом во власть Юрия Владимировича Андропова, всесоюзная пресса сообщила, что действительно в Краснодарском крае в годы правления Ивана Даниловича имели место хищения в особо крупных размерах государственного достояния — валютной ценности рыбной икры, и сам тогдашний руководитель края имел с преступными элементами непосредственную связь. Ивана Даниловича сняли с должности, отправили на пенсию. И на этом дело с икрой завершилось...
4.
Однако в тот период, когда Борис Иванович Елин ходил в друзьях у первого секретаря крайкома, он то ли умышленно, то ли не умышленно не допускался к такого рода информации.
В ответ на появившиеся слухи о связях Ивана Даниловича с преступными группами Елин в своём окружении божился, что это настоящие поклёп и клевета на честного человека. Но всё же ловил себя на том, что — свершись какая-то катастрофа в крайкоме,— у него немедленно возникнут шансы пересесть в новое кресло, ещё более высокое и важное. Справлюсь ли? Справлюсь! Вон сколько заместителей да помощников! Один Харитон Евсеевич с сельским хозяйством чего стоит! Ведь друг как- никак!
Постоянно вращаясь в кругу первого секретаря, кое- что перенимая из крайкомовских методов в свои, районные, масштабы, Борис Иванович всё больше убеждался в мысли, что он, Елин, будет руководить краем лучше, чем Иван Данилович, и сделает всё, чтобы во всесоюзном масштабе край не только укрепился, но и гремел по всем показателям хозяйственной деятельности, заглубляясь даже в промышленность.
Хотя Борис Иванович не очень-то верил слухам о связях в преступном мире, порочащих Ивана Даниловича. Однако в душе своей сомневался и считал, что дыма без огня не бывает. Он достаточно изучил характер Ивана Даниловича и нутром чувствовал, что Иван Данилович способен на нестандартные для коммуниста поступки, на "подвиги" в обход коммунистической нравственности. И ещё он понимал, что в какой-то степени Иван Данилович у него в кулаке, что достаточно только подтолкнуть ход событий, как... Но Иван Данилович сейчас Елину нужен. Его опека, его доверие очень во многом влияли на положение Павловского района в крае, на надёжность должности Бориса Ивановича.
С другой стороны, анализируя слухи о своём верхнем друге, Борис Иванович принимал во внимание и другие свои немаловажные соображения. Если подобную информацию распустил тот, кто всё-таки что-то видел сам и что-то слышал, то обложить Ивана Даниловича этот недруг прямо не мог. Поскольку Иван Данилович в государственном масштабе не простой человек. Но, если Иван Данилович и промышляет помимо государственного кармана валютным заработком в крупных размерах, то это делает не один и не только для себя. Кому-то он удобен не только курортами и санаториями солнечной и морской Кубани, это ясно. Тут связан с ним кто-то ещё из высших кругов, который, возможно, сидит в самом Кремле.
Это второе обстоятельство должно ставить Бориса Ивановича в неопределённое, не совсем выгодное положение. Получается, что он, Елин, входит не в полное число друзей Ивана Даниловича, а только в его как бы декоративный круг, защищающий благополучный облик главы Кубани. Выходит, что, охраняя Елина от истинной и тайной информации, Иван Данилович заведомо сдерживает развитие Елина, ограничивая его возможное дальнейшее продвижение с помощью кремлёвских знакомых.
А сможет ли Николай Андреевич Воронов помогать и далее? Скорее всего, нет, потому что его возможности исчерпаны. А при делах, вытворяемых Иваном Даниловичем, если эти слухи имеют место, и десять Вороновых с высоким постом раскачать кресло Ивана Даниловича бессильны.
Выход в этой сомнительной обстановке только один: показать себя в активном и ударном труде, как это бывало и прежде. Ударные дела могут пригодиться всегда.
Надо сказать, что Борис Иванович и не сбавлял темпа работы, с которым начинал своё павловское секретарство. Он понимал — обратить на себя внимание высших должностных лиц страны можно только, добившись высочайших успехов в труде. А что тут сможет сделать секретарь сельского райкома? Только получить невиданные урожаи сельхозкультур или добиться рекордных цифр по надоям молока и высокого производства других продуктов.
План простой, и Елин стал задумываться, какой можно внести в него оригинальный момент, с тем, чтобы осуществился беспроигрышный вариант.
Много бессонных ночей и дорожных раздумий в служебной "Волге" провёл Борис Иванович, прежде чем пришёл к выводу, что чудес на свете не бывает, что гектар хотя и плодородной кубанской земли при одном желании секретаря двойной урожай ни с того ни с сего давать не будет. Так просто руководство страны не удивишь.
5.
Елин перебрал в памяти всё, что когда-то ему в доверительных беседах поведал Ручкин. Опыт — он всегда опыт, пусть он будет и положительный, пусть и отрицательный.
А давай проработаем такой вариант, когда получение высоких урожаев можно организовать искусственно. Давай попробуем. Для этого у первого секретаря есть все возможности — и площади, и семена, и техника, и удобрения. А самое главное — исполнители такого варианта.
Елин в подготовительном порядке решил в первую очередь поделиться своими мыслями с Иваном Даниловичем.
Надо бы всё-таки поискать новые формы производства сельхозпродукции, отойти от рутины,— забросил как- то он идею главе крайкома.— Кубань ведь не хуже Запада и прочих там Канад. Она ведь может до ста центнеров с гектара дать. А мы сегодня собираем в закрома Родины до сорока центнеров. Что-то ведь думать надо?
Согласен, Борис. Давай-ка, кумекай, как поднять урожайность,— отозвался первый коммунист Кубани.
Да есть кое-какие намётки,— глядя вдаль, заявил Елин.

Так давай, выкладывай,— Иван Данилович засиял, как новая монета.— Молодым вообще надо дать больше инициативы. Будут серьёзные мысли — обязательно поддержу, безоговорочно!
Воодушевлённый поддержкой первого секретаря крайкома, несколько удивлённый тем, что он так легко воспринял его попытку, Борис Иванович встрепенулся и стал пространно раскрывать свою программу.
Вот, представим себе,— мы создаём комплексное хозяйство. В его состав войдут колхозы, совхозы, производители удобрений и гербицидов, механизированное предприятие со всем шлейфом необходимых машин и механизмов. Плюс к этому добавим перерабатывающее хозяйство. И все составляющие этого комплекса мы заставим работать на конечный результат. При этом урожайность сегодняшнего дня мы вменим в обязательный план. Закупать у них продукцию будем по госцене, установленной сегодня. Сверхплановую продукцию станем приобретать по более высоким ценам. По предварительным подсчётам, результат выходит внушительный...
Во время рассказа Иван Данилович слушал, не перебивая, временами кивая в знак согласия.
Когда Елин закончил своё ответственное сообщение, Иван Данилович поднялся с кресла и немного походил молча по кабинету. Вдруг он резко сел и стал набирать по правительственному телефону Москву, Кремль. На другом конце провода объявился не кто-нибудь, а сам секретарь ЦК КПСС товарищ Кулаков.
Сообщив ему о мерах, предпринимаемых в крае по повышению урожайности полей, Иван Данилович попросил разрешения в порядке эксперимента в одном из районов края, а именно в Павловском, создать так называемый агропромышленный комплекс. По расчётам краевых специалистов, такой агрокомплекс способен значительно повысить продуктивность полей и ферм. И коротко рассказал о сути новой, передовой организации труда, вкратце пересказал сообщение Елина.
Товарищ Кулаков похвалил Ивана Даниловича, но "добро" пока не дал. Сказал — ответ получишь завтра правительственной телеграммой, в первой половине дня.
И верно, на следующее утро, что-то около девяти часов утра Иван Данилович получил "добро" на проведение эксперимента с новой организацией сельскохозяйственного производства.
6.
Так одобрили сверху проведение задуманной Борисом Ивановичем идеи создания агропромышленного комплекса. Как официально считалось, целью нового метода должно было стать получение высоких урожаев зерновых и прочих сельхозкультур.
Но мы, дорогой читатель, знаем, что на самом деле Борис Иванович придумал способ — как выделиться из десятков руководителей райкомов области, как показать себя, свои способности, своё отношение к делам государственного масштаба, свой, в конце концов, образ государственного мышления.
И надо сказать, он придумал способ беспроигрышный.
В самом деле,— единственный плохой результат эксперимента состоял в том, что урожай, или вообще продуктивность, в результате эксперимента останется на прежнем уровне. На худой конец, урожайность будет чуть ниже,— тогда можно сослаться на плохие погодные условия и так далее и тому подобное. Автор же, он же и инициатор, не пострадает...
Незамедлительно Борис Иванович начал действовать — работать над созданием новой формы организации труда. Он решил создать новый комплекс на базе самых передовых хозяйств. Известный всем колхоз имени Ильича, получавший на круг почти ежегодно больше пятидесяти центнеров озимых, яровых и прочих зерновых культур стал центральным ядром нового супер предприятия. Краевые газеты и местная районная "Ленинская дорога" стали вовсю расхваливать новый эксперимент ещё в самом зародыше, ещё не зная, что получится из новой затеи.
Жена инициатора Нина Фёдоровна, прочитав хвалебные статьи о муже и его масштабном опыте, ахнула и испуганно спросила:
Борь, каким же образом урожаи-то увеличатся? Смотри, что пишут в газетах! Кроме простого объединения отдельных хозяйства и предприятий в одно большое я тут ничего не вижу. Правда, вот тут новое, что сверхплановую продукцию государство будет покупать по более высоким ценам, это интересно.
Ты что, дорогая?— перебил непонятливую жену первый секретарь райкома.— А ты забываешь безграничную возможность маневрировать всеми имеющимися техническими, материальными, кадровыми, финансовыми ресурсами? Представляешь? Может, это новшество даже самое главное, ведь кадры и техника в каждом деле факт решающий. Это не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности, и в строительстве.
Ой, Боря! Дай Бог, чтобы всё у тебя получилось. А так уж планы эти такие благородные. Наша страна не хуже заграницы. Но там снимают огромные урожаи, а у нас, как будто какое-то проклятье, даже передовое хозяйство в солнечном краю, на плодороднейших землях, с такими великолепными угодьями, нет даже и половины того, что там, за бугром. Конечно, обидно, прямо беда какая-то. Будто солнце не такое, словно и дожди не такие, что льют не в пользу, а словно специально для наводнений.
Не расстраивайся, дорогая,— Борис Иванович полуобнял жену за плечи.— Мой новый метод даст возможность догнать и перегнать заграницу. Но поработать тут, конечно, придётся.
Вот я только и надеюсь,— улыбнулась Нина Фёдоровна, обнимая мужа.— Может быть, ты и есть четвёртый русский богатырь, вот и вернёшь стране заслуженную славу.
Так и получилось, что новая затея Бориса Ивановича, задуманная лично им в сугубо личных интересах, была поддержана первым секретарём крайкома Иваном Даниловичем с целью сделать добрый жест ради приятельских отношений одному из самых уважаемых руководителей районов. Хотя, по правде говоря, Иван Данилович не до конца осознал суть нового предложения и не верил в выдающийся результат авантюры Бориса Ивановича.
Но — хочешь ли ты этого или не хочешь, веришь ты в это или не веришь, однако новое предложение в короткий срок озадачило всю громадную страну. Пресса не только краевая, но и всесоюзная во все распахнутые пасти страниц и разворотов стала расхваливать идеи новой организации труда, рождённые кубанской партийной организацией, руководимой ЦК КПСС, якобы уже приносящие весомые результаты.
Из аппарата ЦК КПСС почти ежедневно звонили и справлялись о ходе работы нового комплекса. Подключились и академические круги. Краевой сельскохозяйственный институт закрепили куратором по научной части нового дела. В центральных газетах и на телевидении учёные, стараясь перекричать друг друга, стали комментировать и разъяснять великие и наиважнейшие задачи, а также всё значение нового движения в борьбе за высокие урожаи зерновых. Всё это, естественно, подавалось как высочайшая забота нашей партии о повышении благосостояния советского народа.
Журналисты разных газет, журналов и телевидения стали частыми или постоянными гостями на Кубани, особенно в Павловском районе. Всем хотелось из первых уст, так сказать, с места событий, сообщать своим читателям и зрителям новости о великой битве за хлеб. Каждому хотелось выискать что-то новенькое, чтобы повезло ему, а не другому корреспонденту.
7.
Вся страна так крепко и так серьёзно заинтересовалась делами Елина в Павловском районе, по поводу этой организации агропромышленного комплекса, что Иван Данилович испугался не на шутку.
Во-первых, он никогда не собирался быть героем всей страны, ему достаточно было того места, которое он занимал сейчас, и того внимания, которое ему уделяли члены Политбюро ЦК КПСС, учитывая, что в его распоряжении находились и город Сочи и другие санатории и курорты. Поддерживая Елина, он никак не предполагал, что интерес к новшеству примет такие кошмарные масштабы.
Во-вторых, каждый день иметь в гостях на кубанской земле и кормить сразу такую ораву прожорливых корреспондентов разных мастей из всех волостей — из газет, с телевидения и радио ему и прежде никогда не нравилось, а сейчас не хотелось и вовсе. И эта сторона нового дела, эта дурная публичность всё больше Ивана Даниловича пугала и раздражала.
Первый секретарь крайкома в душе даже стал сердиться на себя, на свою легкомысленность, за то, что, основательно не подумав, пошёл на поводу у авантюрного мальчишки Едина, скоропалительно поддержал его дурацкую затею (чего не сиделось бы ему тихо?), какие-то новые идеи, в которых после поднятого во всей стране шума он сам разобраться не может.
Однако, размышляя над тем, что происходило по всему Советскому Союзу вокруг этого, якобы нового дела, Иван Данилович решил и сам вникнуть в корень самой идеи, в самую её суть, и всё сделать, чтобы оправдать надежды партии, а скорее всего, самого Политбюро ЦК КПСС, что означает — и всего советского народа. Приглашённый Борис Иванович двое суток, сидя с ним до полуночи, старался с карандашом в руках его вразумить, доказать смысл своей идеи. Но Иван Данилович так и не врубился в процесс. Никак не мог понять, каким образом гектар земли, пусть плодородной павловской земли, может дать в два, пусть в полтора раза больше урожая, чем в прошлом году, когда этого агропромкомплекса и в помине не было,— ни наяву, ни в бумагах.
— Ну, понятно, Борис, сверхплановую продукцию государство закупит по дорогой цене. И у хозяйства от этого денег будет больше. Только вот с какого хрена озимые дадут больше центнеров пшеницы с гектара, никак не пойму, хотя ты мне уж сколько вот талдычишь, доказываешь на бумаге. Понятно, больше техники будет у колхоза Ильича, и он сможет собрать выращенный урожай без потерь. Это понятно. Но любому хозяйству дай эту технику, и он сделает то же самое. Где тут соль, объясни! — Иван Данилович ходил по кабинету, заложив руки за спину.
Борис Иванович тут же начинал с самого начала новую серию рассказа, как он понимает эту новую форму труда и почему кубанский гектар после объединения нескольких предприятий будет продуктивнее.
Наконец, устав от этих всех разъяснений, от долгого занятия с далеко не профессором сельхознаук, Иван Данилович строго и даже сердито произнёс:
Ну и заварил ты кашу, Борис, а я должен её расхлёбывать! Так тебе и надо, старый хрыч, не придал серьёзного значения твоим словам, подумал — пускай себе поиграется парень в инициативу. А вышло вон как — далеко дело-то зашло. Не знаешь теперь, как отбиваться. Надо теперь соображать, как теперь тебя из этой ямы вытащить.
Немного подумав, добавил:
Впрочем, и себя заодно. Шум на весь мир подняли. А дела кот наплакал. Слушай внимательно: даю тебе следующую партийную установку — уже сегодня ты должен напрячь мозги, как нам с тобой партию нашу и его руководство не подвести. Кумекаешь? Как нам с тобой ожидания ЦК и его главного штаба оправдать. Для этого у тебя есть всё: и площади, и техника, и людские ресурсы. Не забудь особое внимание обратить на площади вокруг поймы Кубани. Я знаю эти места. Чуть дождь, все растения вверх тормашками лежат. Листьями в воде и к земле. А семенами кверху. Паршивые эти места. Почва какая-то там лёгкая, что ли, как зола, дождя и ветра боится, как чёрт ладана. Соображаешь? Тебя и меня выручат эти поля, молись только, чтобы дожди не обходили наши края. Тогда ты понимаешь, что надо делать. Привезёшь акт о списании определённых гектаров, что подвергнутся порче из-за стихии, заставлю подписать всех, кто будет нужен. Бери на учёт этот наш с тобой резерв. Иначе после первого же сбора урожая головы наши с тобой полетят. И к партбилетам крылья приделают. С партией, дорогой товарищ первый секретарь райкома, шутки шутить нельзя. Особливо, брат, в таком важном деле, когда партия уже заранее, авансом тебя стала расхваливать, наперёд говоря, что эксперимент закончится удачно, на сто процентов. Так что шутить нельзя. Иного не дано.
— А иного не будет,— заключил слова начальства Борис Иванович.— Мои наброски показывают, что осенью новый комплекс должен получить с гектара в два раза больше урожая, чем средний колхоз или совхоз. По семь, по восемь тонн с гектара точно засыплем в закрома.
Елин убеждённо успокаивал заметно взвинченного краевого руководителя, который ходил по кабинету туда и сюда, с лицом, по которому гуляли красные пятна и двигались желваки. Весь взволнованный вид Ивана Даниловича показывал, что дело затеяно дурацкое, но теперь уже поздно рассуждать, надо из неудобного положения выходить, выползать собственными силами. Он не сразу реагировал на слова Бориса Ивановича, остановившись посреди кабинета с опущенной головой и полузакрытыми глазами. Потом он не спеша подошёл к своему креслу и медленно опустился в него. На многочисленные звонки, несущиеся от разных телефонных аппаратов, не отвечал. И даже как бы назло надрывным звонкам, Иван Данилович скрепил руки в один кулак, подбородком уткнулся в него, а локтями почти доставал края просторного дубового полированного стола.
Потом, ничего не сказав и не подняв голову, он махнул головой вниз и вверх и глазами показал на дверь. То есть дал знать Елину, что на сегодня аудиенция закончена.
Борис Иванович быстро, по-солдатски, встал, попрощавшись, закрыл за собою дверь.
Всё было ясно и тому, кто остался в кабинете, и тому, кто, спускаясь с лестницы третьего этажа крайкомовского здания, направлялся выполнять принятые на себя обязательства
Только уже выйдя из кабинета, покинув здание и оставшись один, Борис Иванович понял значение и смысл предупреждения Ивана Даниловича. До этого ему казалась некоторой игрой забота о новом эксперименте — выполнишь — не выполнишь, выиграешь — не выиграешь. В конце концов, эксперимент — он и есть эксперимент. Что же тут такого чрезвычайного, если в результате хуже не будет? Хотя он был уверен, что там, где он приложил руку, результат будет только положительный. А что может его ожидать, если опыт не получится? Когда большие люди, вплоть до работников ЦК, поверившие ему и доверившие огромное серьёзное дело, разочаруются в нём? Что может бать в таком случае? Как повернётся его жизнь. Его будущее? Об этом Борис Иванович всерьёз и не задумывался.
Поэтому выйдя от Ивана Даниловича, он словно протрезвел, словно голова его просветлела от неожиданного испуга, от только что прояснённого значения затеи, где главным автором и вдохновителем считается и будет считаться только он. Поэтому Елин, сев в свою служебную машину, до самой станицы Павловской молчал, на вопросы водителя Коли Первухина, близкого человека, чуть не родственника, не отвечал. Да впрочем он и не слышал его голоса. Вся голова напряжённо работала над тем, как выйти победителем из новой ситуации, в которой оказался по своей неглубоко продуманной инициативе. И не только выйти, но и оказаться в выигрыше.
Как бы он ни напрягал свой мозг, ничего сверхоригинального не придумал, хотя все мысли направлял на эту сторону дела.
В конце концов Борис Иванович остановился на том решении, которое известно почти каждому председателю небольшого сельскохозяйственного предприятия.
Самые лакомые кусочки площади отвести под нужные поля — только надо глянуть, как там с севооборотом. Хотя и это исправимо.
Второе, что нужно сделать,— увеличить норму подкормки растений. Третье — своевременно и в достаточном количестве внести в поля всякие там гербициды против разных болезней растений. Четвёртое — всякими правдами, неправдами постараться осенью выдать убранный урожай с двух гектаров как снятый с одного. Пятое — списать часть урожая на использование для своих нужд. Например, на откорм общественного скота. Но только на бумаге. А фактически хватит коровам на небольшой период и сена, и сенажа и силоса. А комбикормов можно давать меньше, чем обычно. При имеющемся в агрокомплексе количестве голов крупного рогатого скота гектары убранных площадей получат существенные плюсы к своим центнерам. Вот, пожалуй, самые основные пути, по которым надо следовать, чтобы в конце года, осенью не оказаться в дураках.
К такому выводу пришёл Борис Иванович после долгих раздумий.
Бедный Елин до того ушёл в эти свои размышления, что Ж6НЯ Нина Фёдоровна не на шутку в очередной раз встревожилась за его здоровье. А когда после настойчивых и искренних требований "расколола" мужа, то узнала истинную причину его новых волнений. Пришлось рассказать жене и о самой задаче и о витиеватых путях его решений. Нина Фёдоровна, успокоившись, поддержала его очень рьяно.
— Ты прав, Борь, в таком серьёзном и ответственном деле, хочешь или не хочешь, но придётся некоторых специалистов прямо или косвенно посвящать в суть дела. Без этого невозможно обойтись. Тут опасность какая-то есть, ты прав. Могут и заложить. Поднимут шум на весь мир из ничего. О том, как партия наша родная раздула значение твоей новой идеи с этим агропромом.
Она продолжала:
— Однако если подойти к подбору кадров тактично, с умом и со знанием человеческих характеров, то можно найти людей верных, преданных и способных выполнить любое поручение. Разумеется, надо будет для таких людей не жалеть постов и окладов, премий разных, автомашин легковых, за которые подчастую четыре-пять госцен дают. Основной упор при выборе надежных соратников надо делать на здешних и приезжих людей нерусских национальностей. Они очень падки на деньги и автомашины, ну а должности, малейшее повышение и почётное внимание для них великая гордость и радость. В вечном долгу они будут у тебя, если какому-нибудь нерусскому ты за госцену возьмёшь "Жигули" в знак поощрения.
Таковы были советы Нины Фёдоровны, надёжной подруги, без поддержки которой не обходилось ни одно дело, задуманное Елиным.
"Баба, баба, а вот мыслит разумно, не каждый мужик меня бы понял",— думал Борис Иванович, размышляя над её словами, к которым стоило прислушаться.
9.
Борис Иванович и сам понимал, кого и каких кровей следует брать с собой, идя на ответственное задание. Это как на войне, как в разведке. Но женины советы и женина уверенность всё-таки передались ему. И он тут же взялся следовать курсу, начертанному любимой супругой.
Благо, кубанский край был богат оседлыми лицами нерусских национальностей. Более того, армяне, грузины, евреи и прочие лица нерусских национальностей и так уже работали на многих ответственных постах агро- промкомплекса,— кто главным зоотехником, кто ветврачом или агрономом, и так далее. Следуя советам Нины Фёдоровны, надо было Борису Ивановичу именно их использовать в своих интересах, давая взамен повыше должности и всякие там награды.
И Борис Иванович сделал точно так, как и следовало делать. В результате осенняя страда вернула первому секретарю Павловского райкома за все его труды и заботы сторицей.
Кубань, первые секретари крайкома и Павловского райкома прогремели на всю страну, на весь мир. Эксперимент по созданию агропромкомплекса с целью получения высоких урожаев, уменьшения затрат на выращивание удался блестяще.
Теперь страна отдавала почести своим героям.
Шутка ли — не бывало в истории Кубани, чтобы гектар здешней плодородной землицы давал восемьдесят центнеров пшеницы на круг. А других видов продукции села и того больше.
Газеты — центральные, краевые, районные, и телевидение каждый день сообщали своим читателям и зрителям об опыте кубанских хлеборобов. А Центральный Комитет партии готовил постановление партии и правительства о переходе всего сельского хозяйства большой страны на новую форму организации труда.
В Кубанском сельхозинституте готовились две докторских и три кандидатских диссертации на темы, связанные с организацией нового комплекса. Портреты Ивана Даниловича и Бориса Ивановича почти не сходили со страниц газет. Их статьи в газетах являлись важными документами для миллионов селян огромной страны, методическим пособием при изучении нового дела.
Короче говоря, шум был поднят колоссальный. Советский народ искренне поверил тому, что, наконец, в нашей стране в массовом порядке сумели получать приличные урожаи, которые позволяли в недалёком будущем нашему государству иметь в продаже в торговых точках каждого населённого пункта вдоволь и мяса, и масла, и прочих продуктов питания.
А то как же было до сих пор?
В краевом городе Краснодаре мясо в гастрономах большая редкость, как в антикварной лавке живописные работы прославленных художников средневековья. Или разве это порядок, когда за мясом в Москву ездят со всех соседних областей? И пригородные зелёные красномордые электрички напоминают китайских драконов, пожирающих колбасу?
А ведь главная причина нехватки мяса скрывается как раз в нехватке корма для скота, большая часть которой состояла именно в низких урожаях зерновых и прочих культур.
Вот только теперь, благодаря Кубани и Павловскому району, в частности, благодаря Борису Ивановичу Ели- ну, страна с триумфом ликвидирует этот пробел.
Через год, когда вся страна по воле партии перейдёт на новую форму организации труда по методу хлеборобов Павловского района Краснодарского края, когда наша страна через это станет получать невиданные до сих пор урожаи, вот тогда-то советский народ непременно сделает большой скачок навстречу зажиточной безбедной жизни. Это неизменно должно осуществиться в недалёком будущем, когда по воле партии вся страна своё сельское хозяйство переведёт на агропромкомплексы.
Ну а пока огромная страна, именуемая Советским Союзом, шумно и бурно расхваливала метод кубанских хлеборобов, позволивший получать с гектара невиданные урожаи зерновых и прочих культур. А самих инициаторов этого метода — кубанских коммунистов Ивана Даниловича и Бориса Ивановича превозносила до небес.
Первый секретарь крайкома Иван Данилович был награждён медалью Золотая Звезда с присвоением звания
Героя Социалистического Труда. Ивана Даниловича вскоре перевели в Москву и назначили министром сельского хозяйства всей страны.
А первый секретарь Павловского райкома партии Борис Иванович Елин приглашался в Москву, к самому Генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Ильичу Брежневу...
Шёл тысяча девятьсот восемьдесят первый год. Недавно начатая уборочная страда шла успешно. В других колхозах и совхозах с гектара собрали больше обычного. А в агрокомплексе уже второй год подряд ожидались высочайшие показатели по всем направлениям сельскохозяйственного производства.
Почти все участники нового метода получили награды от правительства.
Однако самый главный инициатор коммунист Елин ещё что-нибудь конкретное, кроме хвалебных речей, не получил. Поэтому он имел законное право ожидать весточки из Кремля.
И эта весточка пришла, не заставила себя долго ждать. Она явилась сначала в виде таинственного ночного телефонного звонка Николая Андреевича Воронова. А потом и в виде правительственной телеграммы. Но аккуратный Николай Андреевич утром, в самый день вылета Елина в Москву позвонил на квартиру ещё раз.
— Ты, Борис Иванович, из Внукова-то давай на такси и сразу ко мне в Академию наук, на Ленинский проспект. Там я академиков собираю, совещание с ними закончу ровно в пять. Мы с тобой прогуляемся в Нескучном саду, поговорим. А потом отправимся прямо ко мне домой, жену я предупредил. Маленько отдохнёшь. А там уж вместе завтра утром рванём к нам, в Центральную Котельную, на Старую площадь!
Конец






ОГЛАВЛЕНИЕ
Глава 1.
ПРИЯТНАЯ НОВОСТЬ 1
Глава 2.
НАДЕЖДА ВЛАДЛЕНОВНА 7
Глава 3
ИВАН ЕЛИН 14
Глава 4
ДАША КРЮКОВА 20
Глава 5
СВАДЬБА В НАУМОВЕ 27
Глава 6
ИВАН ДА ДАРЬЯ 34
Глава 7
БОРЬКИНО ДЕТСТВО 42
Глава 8.
ЮНОСТЬ БОРИСА 51
Глава 9
ОМСКИЙ СТУДЕНТ 77
Глава 10
ЗА ГРАНИЦЕЙ 97
Глава 11
ИРИНА 111
Глава 12
КОММУНИСТ 126
Глава 13
СВИДАНИЕ В НЕСКУЧНОМ САДУ 156





Константин Владимирович Кокозов БОРИС НА ВЕРТИКАЛИ Роман Москва 2013




Книга вторая

Борис на троне

Глава 1.
 
ВЗЛЕТЫ И ПАДЕНИЯ

Т
                1.

ысяча девятьсот восемьдесят пятый год оказался для первого секретаря Омского обкома партии Елина Бориса Ивановича удачным и неудачным одновременно. Неудачным год этот был в личном плане. В начале года, не успел Борис Иванович с семьей новый год отметить, как через два дня получил из дома, вернее, от матери, телеграмму с сообщением о смерти отца. Однако присутствовать на похоронах родного отца он не смог. Дело в том, что правительственная делегация, куда входил Елин, должна была отправляться в Ирак, и он решил попросить жену съездить на похороны в деревню Наумово, а самому выполнить решение и поручение родного правительства. Вернувшись из Ирака, Борис Иванович еще более расстроился в личном плане, чем когда уезжал с ранящей душу мыслью, что не смог похоронить любимого родителя.
Рассказывая о том, как проходили похороны в Наумово Александровского района, Нина Федоровна сообщила и о том, как ее встретили в родном доме мужа.
- Ты понимаешь, Борь, твои родственники меня вообще не замечали, словно я пустое место, чужая какая-то. Сначала сестры твои, оставив гроб с покойным, затащили меня в другую комнату, где высказали все свои претензии, а потом их заменила мать. Только Лена у тебя другой человек – хорошая, добрая, умная. Она одна встала на мою сторону, но ее так отчитали родственнички, что бедная, с распахнутыми от удивления  глазами, поглядела секунду-другую на сестричек своих и, покачав головой, вышла, только и произнесла: «Какой стыд, какой срам, отец в гробу, а они суд заочный устроили брату». Как только Ленка вышла, дверь закрыли на крючок и стали поливать дальше. Мы де никто для этого дома и фамилию Елиных зря носим, давно пора поменять ее на другую. Разве это почитание родителей, если уже более двадцати лет родной сын и его жена не знают, с какой стороны дверь отцовского дома открывается. Как они перебиваются, старые, больные люди, как живут. За двадцать три года написали родителям, вернее, ответили на их письма всего-то восемь раз. Восемь раз отвечали на письма матери, а потом и этого не стали делать. А мать с отцом каждый день про вас вспоминали, каждый день отец бедный повторял одно и то  же: «Вот скоро Борька приедет из югов, заберет нас с бабкой в теплые края». В один год даже уголь на зиму перестал брать. Зачем нам уголь, если Борька скоро нас к себе перевезет…»
А когда в Омск переехали, из газет и из телевизора узнали мы, что Борька большим начальником стал, князьком. Отец так гордился, так гордился, что помолодел сразу на двадцать лет. С утра встает, одевается и, в хлев не заходя, топает в город Александров: «Пойду, про Борьку узнаю, в городе грамотеев не по пальцам посчитать, они про всех секретарей обкомов знают. Некоторые даже в Сибири побывали, мимо Борькиного дворца проходили, чуть ли не с Борькой здоровались. Пойду, узнаю, как там наш Иванович, Елиных не подводит? Мы всегда трудиться любили, работали не покладая рук и Рассеей гордились, Матушку-Рассею на первое место ставили. Посмотрю, наш сын то же самое делает, али только себя в должности любит и ни о чем другом, святом думать не может». Или как-то отец купил в городе новые брюки и тут же в контору бежит, друзьям своим показывать – гляньте, молодцы, какие шаровары сынок из Сибири прислал, прочная сатана и теплая, как войлок, а ведь и не шерстяной, и не льняной!..
- Да, из полиэстера брюки твои, дед, - вмешивался какой-нибудь школьник-старшеклассник, - этот материал зимой холодный, а летом теплый.
- Чего? Чего? – перекашивал лицо отец, - а ну-ка, брысь отсюда, грамотей этакий, сам ты постэр-мостер! Отцу скажу, уши надерет, свои знания никчемные перед честным и православным народом будешь показывать… Сибирский материал прочнее нашенского, оно всегда так было: и в старину, и в нонешнее время. А мой Борька знает, что батьке прислать, не зря ведь сыну моему единокровному областью доверили приказывать. Плохую вещь родному отцу не пришлет из-за тридевяти земель…»
Вот так ждал отец сына и с такой мечтой о встрече с ним отдал Богу душу. После всего этого как вас прикажете встречать и принимать…
Вот так, Борис, всю дорогу, сменяя друг друга, твои сестры обвиняли нас с тобой в неуважении к родителям и родственникам, а когда мама твоя эстафету взяла, тут и вовсе впору было уши затыкать.
- Вы не мои дети, - заявила она, - нет у меня сына, а невестки тем более нет. Пусть Борька, и ты вместе с ним, на мои похороны не приезжает. Без Вас схоронят добрые люди. Вот Пелагея Ильинична скрестила руки тихо, не имея никого из родни, а соседи не оставили ее, все честь по чести, по православному закону предали земле-то, и ничего, меня так тоже могут. Без вас в землю закопают. Мимо земли не положат. Стыдно вам, стыдно должно быть перед людьми, в цари вышли, князьями стали, а родителей позабыли, не признаете, значит. Стыдитесь, наверно… Дети ваши уже повыходили замуж, уже своих нянчат, а я их и не видывала еще, а старик мой, не повидавши, успокоился навеки…» В общем, Борь, все злые слова, какие были на свете и какие знали, они высказали мне в лицо. Не давали слова вставить. Как открою рот, так сразу затыкали и свое тараторили. Нет на свете хуже сына, чем ты, и хуже снохи, чем я…
- Ну, а деньги оставила на похороны, - перебил жену Борис Иванович.
- Давала. Как же не давала. Не взяли. Мать взяла их со стола и в лицо мне бросила. «Похороним старика и без ваших деньжат. Они у вас другие деньги, княжеские, а нам, простым людям, и денег столько не надо, сельсовет дал на горилку, а в доме нашем все есть, нам и деньги не нужны на поминки», - сказала она.
- Ты что, Ниночка, привезла их обратно?
- А что я должна была делать? Не оставлять же там, если ими мне в лицо кидаются. Елин, округлив и без того увеличенные от удивления глаза, сердито направил взгляд прямо в глаза жены. Покачал головой. Оказывается, все человеческое иногда напрочь уходит куда-то от тебя. Нина Федоровна раздула ноздри, нахмурила брови.
- Ты что, меня винишь во всем этом? Зря, зря! Вспомни, ты даже на письма не хотел отвечать, когда мы жили на Кубани. Сколько раз говорила, едешь в Москву, заскочи к своим, а ты хоть раз побывал у них? Все тебе некогда было. Дела, прежде всего, нечего по гостям разъезжать, не ты говорил?! Поэтому сиди и молчи! Сам виноват, сам разберись со своими родственниками, а меня не впутывай…
Так слово за слово супруги в этот день простой обычный домашний разговор превратили в крупную семейную размолвку, в результате чего муж и жена целую неделю ночевали в разных комнатах и ни единым словечком не обмолвились. Только через неделю, когда приехала из Тюмени старшая дочь с мужем, в доме Елиных, понемножку стала восстанавливаться привычная добрая атмосфера. Однако сам Борис Иванович еще долго переживал свой поступок, ошибочный и неблагодарный, такое определение своим действиям он дал сам, когда не очень-то стремился попасть на похороны родного отца, получив телеграмму из дома. Долго он корил себя за этот случай, обвинял, ругал сам себя. К тому же в тот период у него дела шли не слишком хорошо. Вернее, в области все шло своим чередом, не хуже и не лучше, чем в прошлые годы. Дело касалось его самого.

2.

 После смерти Леонида Ильича Брежнева генсеком стал Юрий Владимирович Андропов. И тут пошла партийная чистка в верхах. Отправили на пенсию некоторых старых членов политбюро, кое-кого из членов правительства выгнали с треском. Порядок и партийная дисциплина в стране, казалось бы, стали жестче. На страницах газет партия открыто выявляла тех высокопоставленных чиновников от партии, которые якобы допускали крупные нарушения во всех сферах партийной и хозяйственной деятельности. Это касалось таких крупных фигур, как Рашидов Шараф Рашидович, Щелоков Николай Анисимович - министр внутренних дел СССР и т.д. Простой народ, читая и слушая о подобных вещах, видел в Андропове своего спасителя, а сами высокопоставленные партийные лица относили эти все шаги нового генсека к небольшой чистке крупных деятелей, дабы сколотить вокруг себя верных и преданных соратников, чтобы надежно и спокойно возможно было управлять такой огромной страной, как Советский Союз. Молодой секретарь Омского обкома Борис Иванович Елин в Кремле водил знакомство только с одним секретарем ЦК - Вороновым, который относился к нему по-братски. Но теперь шли упорные слухи, что у нового генсека он не пользуется авторитетом. Поговаривали также, что Воронова собираются отослать послом в одну из европейских стран. Вот поэтому и сидел Елин как на иголках в беспокойном ожидании черной вести из Москвы. Почему-то он был уверен, что переведут его на другую работу, разумеется, ниже рангом. Но, хотя Борис Иванович и слышал в кулуарах Кремля на свой счет нелестные отзывы, идущие от нового руководства, однако, пока он находился на своем посту, четко и строго следовал пути, начертанному новым генсеком. В области стали выявлять и строго наказывать тех руководителей партийных и хозяйственных структур, которые допускали грубые нарушения, выразившиеся в воровстве государственных средств, в мошенничестве - путем искусственного завышения объемов продукции и списания части пригодных товаров. Фантазии любителей обмана государства, как писали средства массовой информации, были самыми изощренными. В области пошли судебные процессы, на пять лет упрятали в места не столь отдаленные управляющего сельхозотделом обкома, начальника отдела города Омска по бытовому обслуживанию. Особенно сурово наказали Петра Яковлевича Усатого, работавшего управляющим кооперативной торговлей области, сумевшего прикарманить, как выяснилось в ходе следствия, около трех миллионов советских рублей. На десять лет строгого режима потянула эта трогательная любовь к государственной собственности. Возможно, беспощадная борьба с нечестными коммунистами-руководителями, объявленная Елиным, помогла сохранить и себя и свое место, а, возможно, за слухами да сплетнями, конкретные дела из Москвы до Омска не успели дойти, возможно, преждевременная болезнь, а потом и смерть Юрия Владимировича Андропова помешали претворению в жизнь идеи снятия Омского владыки. Как бы там ни было, а Борис Иванович остался на своем посту. С приходом Константина Устиновича Черненко к власти рейтинговое положение в верхних эшелонах у Елина не укрепилось. И хотя сам Черненко, как понимал Елин, ни на что не мог влиять, а тем более иметь собственное мнение из-за своего физического состояния. Чего темнить, Константин Устинович был тяжелобольным и немощным стариком, но, видимо, в окружении его были люди, которые не хотели видеть Бориса Ивановича Елина в должности первого секретаря обкома. К тому же Воронов при Черненко был из секретарей партии переведен возглавлять ВЦСПС СССР, поэтому Елину не на кого было надеяться в кремлевских кругах. Правда, немножко он был знаком с секретарем ЦК КПСС Михаилом Сергеевичем Горбачевым, но Горбачев сам был молодым политиком, только что переведенным из Ставропольской краевой партийной организации. Он еще как следует, не освоился, не ознакомился с порядками и правилами, царившими в руководстве страны. Просить его поддержки перед членами политбюро Елин не мог. К тому же Горбачева Елин знал не так хорошо, чтобы с ним вести разговор на подобную тему. Поэтому Борис Иванович верил всем слухам, доходившим до его ушей, по поводу собственной персоны и покорно ждал решения своей участи. Хотя, с другой стороны, бывая по партийным делам у самых высших чинов Кремля, Борис Иванович не чувствовал какого-то холодного отношения к себе со стороны тех, кто фактически имел самое большое влияние на генерального секретаря партии, не могущего, опять же по состоянию здоровья, о чем-либо путном поговорить со своими секретарями обкомов. Вот почему, когда в восемьдесят пятом году Константин Устинович Черненко отправился в мир иной, а новым генсеком был избран Михаил Сергеевич Горбачев, Борис Иванович наконец вздохнул свободно.
- Слава богу, теперь какое-то продолжительное время страной будет управлять молодой энергичный человек. К тому же он сам лично будет решать все вопросы глобального характера и иметь свои личные суждения на все вопросы государственной жизни огромной страны.
Елин понимал, что Горбачев его самого как земляка, хоть и бывшего, и давнего знакомого, хотя и не очень близкого, трогать не будет, поэтому и слухов насчет своей персоны, как раньше, он не боялся. Успокоившись за незыблемость своего руководящего положения, наконец-то взялся за дела увереннее. Догадки Елина очень скоро подтвердились, ибо на очередном осеннем пленуме партии Борис Иванович был избран секретарем ЦК КПСС.

3.

Когда Горбачев предлагал в своем кремлевском кабинете Елину переехать в Москву, на Старую площадь, говорил:
- Борис Иванович, страна наша находится у порога развала и банкротства. Единственно на чем она держалась и держится еще - это нефть и газ, но эти запасы небездонны. Не обновляются по законам экономики основные фонды, продукция, выпускаемая нашей промышленностью, низкого качества, народ наш живет не ахти как хорошо, на заработанные деньги не может отовариться. В огромной и богатой полезными ископаемыми стране сплошной дефицит продовольственных и промышленных товаров. В политическом смысле советские люди тоже ничего особенного не получили начиная с тысяча девятьсот семнадцатого года. Железный занавес над страной так же висит, как его опустили революционеры ленинской гвардии. И все это происходит потому, что мысль партии со времен ее отцов-основателей не получила развития. Она все время констатировала уже свершившиеся факты состояния общества, причем делала это, большей частью, в розовом свете, успокаивала общество великими свершениями, а на самом деле страна катилась назад. Партии сегодня нужны молодые свежие умы, потому что время и люди наши требуют другого подхода к делам. Надо быть честными перед своим народом и прямо сказать, что мы построили, какое общество, какую страну! И надо принять экстренные меры по реформированию государственной системы, необходим иной подход. Слепая вера марксистско-ленинскому учению, без учета современного состояния мировой политики, пренебрежение законами мировой экономики и мирохозяйственных связей и без глубокого анализа нашего места в ней, может нашу страну привести к гибели, если и не к гибели, то к большим потрясениям. Очень большим! Поэтому, Борис Иванович, предлагая Вам пост секретаря ЦК, хочу услышать от Вас, согласны ли Вы с краткой оценкой, данной мною ситуации в нашей стране? Разделяете ли вы мои взгляды на происходящее не как работник, получающий высокий партийный пост, а как русский человек, желающий видеть свою страну процветающей? Вы готовы вместе со мной взяться за реформирование всей нашей государственной машины? Учтите, дел предстоит совершить очень и очень много. Общество наше может не так воспринять наши действия, как хотелось бы. Сам понимаешь, десятилетиями оно слышало одно слово, одно мнение, одну мысль».
Елин тогда был очарован Горбачевым, еще никогда и никто так жестко и правдиво не охарактеризовал советское общество и советское государство, как это сделал Михаил Сергеевич. Так, наверное, не говорил никто: ни руководитель какого-либо ранга, ни партийный работник, ни даже простой советский гражданин у себя на кухне. Ценности, которые для советского человека десятилетиями были святы и бесспорны, Горбачев подверг резкой критике и полностью поставил под сомнение. Елин даже с Вороновым, своим близким другом, не говорил о тех вещах, о чем сказал сам новый генеральный секретарь партии. Поэтому и Борис Иванович с первой же встречи увидел в новом генсеке высокообразованного, умнейшего и честнейшего человека. Помимо собственной воли все симпатии перешли на сторону человека, сидящего напротив, в самом высокопочитаемом кресле огромного государства. Елин и прежде был знаком с Горбачевым, приходилось бывать у него в гостях в Ставрополе вместе с Иваном Даниловичем. Хотя и тогда первый секретарь края вызывал уважение у молодого секретаря райкома, однако весь свой ум, силу, энергию и любовь к родине Михаил Сергеевич проявил именно сейчас, когда стал руководителем великого государства. Борис Иванович восхищался новым генсеком, боготворил его, мысленно клялся навеки быть верным преданным другом и соратником. В тот день у Елина был разговор и с Вороновым Николаем Андреевичем, ставшим уже членом политбюро. Долгий разговор был между секретарями ЦК партии о новом лидере партии и государства. Николай Андреевич всю дорогу хвалил планы нового генсека по реформированию советского государства, искренне гордился умом и философским мышлением нового лидера. Оба секретаря ЦК были едины во мнении, что Советская страна срочно нуждается в переменах, в переменах во всем: в партии, в экономике, во власти. И поклялись оба молодых политика помочь новому генсеку в его благородных и полезных начинаниях. Реформирование Советского государства Горбачев начал с мозга государства, с его руководства, следуя принципу: рыба тухнет с головы. За короткий срок новый генсек отправил на давно заслуженный отдых многих выдающихся деятелей партии и Советского государства, кремлевская элита заметно помолодела, и это было воспринято народом положительно. Советские люди порядком устали от ежедневного лицезрения на телеэкранах членов правительства, еле-еле ходивших по кабинетам и с трудом разговаривающих из-за своего физического состояния. У глубоких стариков, кроме разговоров о своих болячках, других интересов, я уже не говорю про что-то серьезное и основательное, быть не может. Сравнительно помолодевшая гвардия партийных вожаков, обсудив всесторонне проблемы великой страны, начала понемногу отпускать вожжи. Чтобы поднять экономику государства, трудовым коллективам разрешили самим выбирать себе директора. Тогда руководящим мужам, казалось, если народ, трудовые коллективы, сами изберут себе начальника, то социалистическая экономика сразу раскроет, как весенние цветы бутоны, свои беспредельные возможности. Однако очень скоро и сами руководящие мужи, и народ убедились воочию, что способ выбора руководителя предприятия и учреждения ни на йоту не влияет на производительность фабрик и заводов, хотя в довесок решено было организовать еще и обособленную госприемку на государственных предприятиях. Мало кто понимал, что это такое - государственная приемка продукции. Все эти нововведения оказались нежизнеспособными, потому что с самого начала эти организационные меры были ошибочны, никакого смысла не имели, никаких новых идейных нагрузок не несли. Собственность была государственная, рабочий класс тоже был «государственным», основные фонды предприятий не менялись годами, поэтому на старых станках государственные рабочие делали ту же продукцию, что и раньше, хоть и руководил этими рабочими избранный директор, а принимал продукцию государственный приемщик. А раньше кем он был? Тем же.

4.

Хотя новые шаги руководства страны не имели пока желаемого результата, однако уже планы руководства были верно поняты народом, и потому на страницах прессы, на телевидении широко обсуждалось умными людьми состояние советского общества, состояние его экономики, предлагались решения по тому или иному вопросу, выявлялись причины наших неудач. То есть общество, получив некоторую дозу свободы, в полной мере использовало эту возможность для своего развития, для продвижения к лучшему состоянию. С другой стороны, чем больше народ свободно говорил о своих жизненных переменах, тем больше экономика страны катилась назад. Дошло до того, что в большинстве областей и городов на многие товары ввели талоны. Более того, почувствовав или угадав, а может быть, узнав о намерениях нового генсека и его окружения о реформировании всей государственной системы во всех областях, во всех сферах, в стране начались и непредвиденные события. Здесь в первую очередь надо вспомнить о Нагорно-Карабахских событиях. Маленькая автономная республика изъявила на всю страну желание отделиться от Азербайджана и присоединиться к Армении. Два народа добрых, трудолюбивых, гостеприимных, оказались в состоянии военного конфликта. Не помышлявшие о вражде люди лютой ненавистью ненавидели друг друга, до того дошло, что представителям этих двух народов в одном месте в одно время находиться нельзя было. В автобусе, в поезде, в самолете конфликтовали когда-то добрые соседи, убивали друг друга.
Происходили подобные события и в других точках СССР. Например, в Казахстане народ вдруг всколыхнулся и стал требовать назначить первым секретарем республики казаха, а не русского. Геннадия Васильевича Колбина, который занимал этот пост, пришлось перевести на другую должность, а вместо него назначить истинного казаха Нурсултана Абишевича Назарбаева. Одним словом, как скрытый нарыв на теле советского государства вскакивали то одни, то другие проблемы-чирьи, болезненно вскрывавшиеся, заражающие и ослабляющие все, некогда могучее, тело страны.
В этой тяжелой обстановке новый генсек собрал членов политбюро и секретарей и стал обсуждать вместе с ними, как выйти из создавшегося положения. Хотя и собралось у генсека около тридцати человек, но предложений поступило много. Разделить на всех, пришлось бы на каждого члена правительства не менее пяти рекомендаций на тему спасения страны. Предложения были различного характера и различной ценности, но после всесторонних рассмотрений высшее руководство страны пришло к выводу: все зло страна советов терпит от водки и вина. Не научили советского человека за многие десятилетия властные структуры вино пить культурно: столько, сколько нужно организму, а не сколько влезет в этот организм. А один из членов политбюро, уроженец юга, даже возмущался: как же можно пить водку и не закусывать настоящим парным мясом, а нюхать рукав. Конечно, не будет водки, нечего ему, советскому народу, будет распивать, поэтому он очень скоро вообще забудет  о такой жидкости как вино, и будет думать, ложась спать, как пораньше встать, чтобы на работу не опаздывать и, приходя на рабочее место, по нескольку норм выполнять. Сказано - сделано! Партия, а потом и правительство, позже и Советы стали дружно бороться с винно-водочными изделиями. Секретарь ЦК по сельскому хозяйству предложил, чтобы решить вопрос в корне положительно раз и навсегда, нужно корень причины обрубить, а не следствие этой причины – вино. И пришли к выводу, что надо все виноградники вырубить на корню. И вырубили, все до единого, везде, где этот божественный дар природы произрастал, выращивался. Подчистую! Забыли наши правители, что вино можно при желании делать и из картошки, правда, картошку сначала надо подморозить. Но это уже технологические тонкости. Когда всесоюзная борьба с вином не дала желаемых результатов, один из членов политбюро предложил Горбачеву вести войну с нетрудовыми доходами. Он среди ночи разбудил своим звонком Михаила Сергеевича и тихим голосом, переходящим на шепот, убедительно доказывал - если все вентили, краны и краники неучтенных доходов советского народа перекрыть, то этот народ вынужден будет работать, и тогда вся социалистическая система расцветет, как луга под майским солнцем. Будет и хлеб, и колбаса, и мясо, и прочие продукты. В магазинах от изобилия прилавки будут ломиться, придется подпорки ставить, чтобы не нарушать эстетику торговых точек. Горбачев – человек доверчивый и добрый по натуре, тот час же дал указание вести беспощадную борьбу с нетрудовыми доходами населения. Однако и эта мера в стране погоды не сделала. В лучшую сторону не изменилось ничего ни в материальном, ни в моральном плане.

5.

Тогда Михаил Сергеевич еще раз собрал своих приближенных соратников и друзей и поставил задачу: найти наконец тот путь, который выведет советское государство из тупика, даст развитие экономики, улучшится политическая обстановка и все будут довольны: и верхи, и низы. Одни тем, что проблем в стране стало меньше, другие - что наконец советский человек станет жить зажиточно. Николай Андреевич Воронов  предложил: разрешить, как и при Ленине, частное предпринимательство: кооперативы, семейные подряды и арендные отношения. Предложение Воронова все присутствующие на подмосковной даче генсека члены политбюро встретили с опаской. Обстановка за столом была и неофициальной - умные мужики уединились от столичных хлопот в шикарном и богатом кислородом уголке ведомственной природы. Уединились пообщаться, в меру глотая армянский коньяк, присланный генсеку первым секретарем Армении, закусывая икоркой и осетриной. Атмосфера была дружеской, а тема общения наболевшей: что делать? Их мысли крутились вокруг того, как сделать, чтобы социалистическая система наконец-то заработала на полную мощность, и, как результат: стране - процветание, людям - хорошую жизнь. И когда Воронов с совершенно серьезным видом предложил разрешить частный бизнес, многие члены политбюро, расширив глаза в недоумении, устремили свои взоры на него и про себя подумали: сейчас Горбачев взорвется, и через некоторое время Воронова отправят поднимать экономику какого-нибудь забытого аула. А были и такие, которые, сидя рядом с Николаем Андреевичем, от испуга встали и отошли от греха подальше, чтобы генсек не заподозрил их в том, что они с Вороновым в большой дружбе. Борис Елин не был членом политбюро, но его Горбачев приглашал на многие встречи и обсуждения, доверял и возлагал на него большие надежды. Только Елин, сидя по соседству, коленка к коленке с Вороновым, остался на своем месте и как ни в чем не бывало слегка ухмыляясь, опустив голову, стал ждать реакции генсека. Наступившая тишина была кладбищенской. В зале был слышен свист синичек с улицы, прыгающих с ветки на ветку близкого к окну дерева, припорошенного свежим ночным снегом. Михаил Сергеевич повернул голову к окну, его взгляд остановился и на солдате, расчищавшем от снега дорожки вокруг здания. «Интересно, каким образом этот солдатик угодил в часть, которая охраняет и обслуживает госдачи? На теплое местечко попал парень, - подумал Михаил Сергеевич», - но в ту же секунду повернулся и, приняв прежнюю позу и сняв очки, обратился к Елину: «Как ты думаешь, Борис, предложение Николая Андреевича может иметь место в нашей хозяйственной жизни? Через семьдесят с лишним лет насадить в социалистическую почву элементы капитализма. Поверит народ нам? Примет эти наши установки?» «Без конкурентной борьбы экономика наша не может развиваться, как следует, а при одном хозяине, богатом и сильном, конкуренции быть не может. Что касается внедрения частного предпринимательства в нашу хозяйственную жизнь, то если там люди будут трудиться и получать деньги за свой труд, то это вполне отвечает социалистическим принципам. Ведь главный принцип социализма – от каждого по способности, каждому по труду. Вот и надо нам соблюдать этот принцип при разработке механизма разрешения частного бизнеса», - глядя на генерального секретаря, произнес Елин. Все другие члены политбюро, опустив головы, исподлобья следили за выражением лица Михаила Сергеевича. А выражение его лица было серьезное, строгое, озабоченное и глубокомысленное, ничего это лицо не говорило и не подсказывало правительственным мужам, присутствующим в зале, чтобы можно было определиться, поддержать или не поддержать обсуждаемое предложение. Если не поддержать, то можно и Воронова, и Елина превратить в две секунды в самых ярых антисоветчиков и антикоммунистов со всеми вытекающими для обреченных последствиями. Ну, а если генсек принимает эти предложения, то и нам надобно как следует участвовать в обсуждении этого государственного решения. Михаил Сергеевич, словно прочитав мысли своих соратников, не меняя выражение лица, вновь повернулся в сторону окна и стал созерцать наружную картину своей дачи.
- Ну, а что думают по этому поводу остальные товарищи?

6.

Не имея возможности угадать настроение генсека, некоторые участники неформального совещания с обильным угощением торопливо принялись за еду, двое вышли из-за стола по своим нуждам. Только Рыжков осмелился высказать свое мнение. Но это мнение было лишь ответом на вопрос генсека, и было туманным, в голосе блуждали виноватые нотки, так что ни сам генсек, ни присутствующие не поняли, поддерживает ли предложение Воронова Рыжков или не поддерживает. Поняв, что пока сам не обозначит свое отношение к обсуждаемому вопросу, советов и рекомендаций от своих соратников не получит, хоть и будут сидеть они здесь до самого утра, и с утра до вечера. Горбачев встал и, окинув всех изучающим взором, сказал: «Борис прав, если дело организуем так, чтобы люди, работая в частном бизнесе, зарабатывали большие деньги, то этот характер труда не противоречит социалистическому принципу экономики. Главное, не должно быть эксплуатации человека человеком. Во всем остальном труд, социалистический ли, капиталистический ли, должен быть свободным, заинтересованным и выгодным и человеку, и государству». Вместе с последними словами он слегка, но твердо стукнул по столу, будто печать поставил.
- А как же нам, Михаил Сергеевич, планировать производство частных предпринимателей? Они очень трудно будут поддаваться учету и контролю, – вмешался председатель Госплана.
- А их и не надо подвергать госплановскому учету и контролю, перебил предгосплана Воронов, - частное предпринимательство должно быть по настоящему свободным, и регулироваться оно должно не Госпланом, а рынком…
- Вы хотите рыночную экономику ввести в нашей стране, - возмущенно перебил Воронова один из членов политбюро, - я понимаю, можно разрешить кооперативную форму хозяйствования, она, по сути, тоже социалистическая, к примеру, колхозы, коопторги… Но, чтобы отпустить на произвол судьбы – что хочу, то и ворочу – вы понимаете, к чему можем придти. В стране, где царит полнейший дефицит всех товаров: от иголки до станка, цены могут новые предприниматели так взвинтить, что управлять страной станет невозможно, обесценятся деньги, упадет покупательная способность населения, остановятся заводы и фабрики. В общем, могут произойти непредвиденные катаклизмы. Прежде, чем объявить народу о новых формах хозяйствования, нам следует основательно подумать над тем, до каких пределов и в каких формах можно будет разрешить частное предпринимательство. Это дело не одного дня.
- Это Вы верно сказали, - заметил Михаил Сергеевич, - надо не забывать, что мы хотим социализм освободить от многих ненужных пут, а не переходить из социализма в капитализм. Этот путь не для нас. Это всем должно быть ясно однозначно.
- Уважаемый Михаил Сергеевич, разрешите мне высказать свою точку зрения по поводу картины, которую нам тут в мрачных красках рисовал Павел Иванович, - обратился к генсеку Воронов.
На полных и чисто выбритых щеках Николая Андреевича выступил румянец, в глазах появились искорки азартного игрока, весь его вид говорил: ребята, частное предпринимательство с государственным планированием и с жестким государственным контролем не может существовать в природе. Поэтому когда Горбачев сел на свое место, надел очки и направил взор на Воронова, кивнул головой, мол, давай скажи, что хочешь сказать. Воронов, энергично и убежденно отчеканивая каждое слово, начал: «Если мы собираемся ввести частное предпринимательство в нашу экономику, то должны ввести его по всем правилам рыночного механизма, не боясь того, что может произойти со страной и ее экономикой. Сами знаете, были у нашей партии и раньше попытки ввести элементы заинтересованного труда с целью поднятия экономики, в основном эксперименты велись в сельском хозяйстве. Сдавались в аренду поля, но продукцию государство само закупало по своим ценам, выращивался скот с последующей сдачей государству по твердым фиксированным ценам, и так далее. Это все были попытки расшевелить экономику, заинтересовать работников в более высоких результатах труда. Однако все эти действия не приносили каких-нибудь весомых вкладов в развитие страны, потому что вмешивалось государство со своим ценообразованием, контролем и планированием. Сегодня Вы верно сказали, Михаил Сергеевич, настало время разрешить такие формы организации производства, чтобы там была исключена эксплуатация человека человеком! А все остальное: цены на продукцию, цены на сырье, зарплата и прочие затраты - должен расставить на свои места рынок, спрос и предложение должны командовать производством, любым, малым, большим, на севере или на юге, а не государство. Забота государства – установить такие законы, чтобы работнику было выгодно трудиться и своевременно платить необременительные налоги. Вот и все в двух словах. Что же касается уживаемости и полной гармонии рыночных хозяйственных отношений с государственными, то здесь неминуемо появление отрицательных и нежелательных явлений. Возможно, даже многие будут стараться, открыв частную контору, не заниматься производством, а перепродавать продукцию, изготовленную на государственных предприятиях, возможно и более изощренные методы зарабатывания денег. Поэтому в руках партии и государства выбирать для разрешения занятия частным бизнесом такие участки, где максимально можно свести к минимуму перекачивание денег из государственного кармана в личные кошельки. Наконец, у государства остаются весьма важные и серьезные рычаги для выявления и наказания любителей легких денег. Все государственные структуры, включая МВД и КГБ, будут следить за выполнением наших законов. Можно создать новые структуры и институты, которые могли бы контролировать выполнение новыми частными предпринимателями советских законов и порядков. Бояться тут нечего. Что касается свободного труда, то он за короткий срок даст свои результаты: появятся товары на прилавках магазинов; сфера услуг, оказываемых населению, значительно расширится. Появится конкуренция между производителями продукции, между самими частниками, между частниками и государственными предприятиями…»
- Мы твое мнение, Николай Андреевич, поняли, - перебил Воронова Горбачев, – что скажут остальные. Есть желающие высказаться, - продолжал генсек, окидывая взором сидящих. Судя по его тону, как показалось присутствующим, он полностью поддерживал предложение Воронова о внедрении в социалистическую хозяйственную жизнь частного предпринимательства. По его спокойному и просветленному лицу, а так же по выражению добрых и внимательных глаз, остальные члены политбюро решили, что опровергать вороновские рекомендации не имеет смысла, раз сам генсек на его стороне. Поэтому все замолчали, опустив головы, ждали, что скажет дальше сам хозяин дачи. И Михаил Сергеевич не заставил своих товарищей по партии долго ждать.

7.
 
- Сегодня мы решаем очень серьезную задачу. Страна находится у такой черты, что как тяжелобольной нуждается в срочном вмешательстве хирурга. Реформирование страны - это веление времени, а не чья-либо прихоть. Но реформы реформам – рознь. Можно наломать таких дров, что потом ни один патриарх не отпустит нам наши грехи, а можно выбрать правильный путь, верное направление, которое рано или поздно приведет нашу страну к процветанию и благополучию. Надо построить нам социализм с человеческим лицом, надо думать о гражданине, о каждом человеке. Наши люди достойны лучшей жизни. Они ждали этого много десятков лет, отдавали все самое дорогое: здоровье, молодость, жизнь, чтобы приблизить достойную для человека эпоху, но партия наша не сумела оправдать мечты народа. Поэтому нам сегодня надо быть предельно честными перед своим народом и признать, что партия наша в основном по субъективным причинам привела страну в тупик, и если она хочет дальше руководить государством, то должна дать народу то, что обещала: свободу, землю, заводы и фабрики, а также власть. Власть по-настоящему ощутимую, а не суррогатную, мнимую. Я так же, как Воронов Николай Андреевич и Елин Борис Иванович, считаю, что людей труда необходимо освободить от многих искусственных преград, ибо труд сам по себе вещь неодушевленная и потому социалистическим или капиталистическим он быть не может. Он должен быть свободным и выгодным. Поэтому прошу поднять руки. Кто за то, чтобы в социалистическую экономику внести элементы частного предпринимательства, а в какой мере и в каких дозах будем внедрять эти новые формы организации труда, тут, я думаю, товарищ Рыжков подготовит нам материалы, и мы рассмотрим их, скрупулезно рассмотрим, и решим окончательно».

8.

Все присутствующие подняли руки, даже Павел Иванович скрипя зубами, аж желваки ходили на скулах, беря пример с остальных, проголосовал за внесенное предложение. Так в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году на подмосковной даче генсека Горбачева было решено открыть дорогу кооперативному движению и частному предпринимательству. Советский народ был ошеломлен. Буквально через несколько месяцев после выхода постановления ЦК «О борьбе с пьянством и алкоголизмом», а также последовавшим за этим документом новым, еще более грозным решением «О борьбе с нетрудовыми доходами» стали появляться такие разрешительные документы, что не только перечеркивали крест накрест предыдущие постановления, но и давали невиданные и непонятные многим гражданам возможности иметь свое дело, как при капитализме и зарабатывать сколько возможно. Хотя люди и восприняли новые решения партии с некоторым недоверием, полагая, что, видимо, Горбачеву и его команде очень тяжело в экономике, поэтому они прибегли к помощи частного предпринимательства. Правящие круги надеются получить полные продуктов и товаров прилавки магазинов (ибо эти прилавки настолько опустели, даже сигареты, пачки которых годами  пылились и выгорали на прилавках, бесследно пропали), а потом повернуть назад. То, что государство может так поступить, ни у кого не было ни малейшего сомнения. Ведь только недавно принимали строгие, прямо драконовские законы: не моги лишнюю копейку заработать без доклада государству. Вдруг разрешили иметь собственные ресторанчики, кафешечки, небольшие заводики и фабричонки, позволили и строительством заниматься. В общем, прилагай руки к тому, к чему душа твоя, истосковавшаяся по собственному делу, стремится. И деловая, расторопная, жаждавшая иметь большие деньги часть народа стала открывать свои фирмы. По тротуарам больших городов на скорую руку сварганили палатки и стали торговать товарами собственного производства, и не только. За короткий срок товаров стало в стране больше. В подвальных помещениях городов и поселков расторопные граждане устроили небольшие производства и стали выпускать продукцию легкой промышленности, причем, оформляя ее так, что ничем по внешнему виду не отличалась от зарубежных аналогов. Выдавали ее тоже за импортную продукцию. А для пущей надежности пришивали, приклеивали, приклепывали на соответствующих местах ярлыки зарубежных хорошо и не очень известных фирм. Кооператоры стали двигать сельское хозяйство, особенно животноводство. На базарах заметно стало больше молока, сметаны, творога, мяса. Внешне получалось, что новые шаги партии дали положительные результаты. Для укрепления в сознании советских граждан мысли, что правительство наконец-то нашло правильный путь, средства массовой информации, безоговорочно подчинявшиеся государству, широко стали информировать население о новых частниках, которые день и ночь трудятся над выполнением нового призыва партии скорее заполнить товарами наш изрядно опустевший рынок. Хвалили новых предпринимателей, их организацию труда, их продукцию, их заработки и все с ними связанное. Производительность труда частников была на порядок выше, сельскохозяйственная продукция отменно высокого качества, и у частника заработки пошли просто невиданные для советского человека. Так шаг за шагом партия убеждала своих граждан в надежности намерений, в правильности выбранного пути и в поддержке тех, кто решит заниматься частным предпринимательством. Для еще более основательного убеждения народа в том, что принятые новые решения партии не разовые, стали выходить законы, регулирующие отношения кооператоров с государственными органами, давались ссуды и кредиты, освобождали на некоторое время от налогообложения.

9.

Вот так внешне выглядело начало кооперативного движения. Кооперативы стали расти как грибы после теплого дождя: не по дням, а по часам. И очень скоро, через какие-нибудь считанные месяцы это частное предпринимательство принесло в жизнь страны, в жизнь великого народа массу негативных явлений. Большие заработки кооператоров, доходившие иногда до баснословных сумм (газеты писали о коммунистах-кооператорах, уплачивающих по миллиону рублей партийных взносов), раскололи советское общество на богатых и бедных. Появились рэкетиры, которые требовали от кооператоров доли от прибыли. Чтобы защитить свой бизнес, некоторые бизнесмены стали вооружаться, незаконно, конечно. Также незаконно стал вооружаться и рэкет. Началась локальная гонка вооружения. В итоге на улицах городов и населенных пунктов командовали не милиционеры, а преступники. С каждым днем простым гражданам все опаснее стало появляться на родных улицах. То тут, то там среди бела дня шли вооруженные разборки между преступными группами. Джентльмены удачи делили сферы влияния, стараясь отбить у многочисленных желающих местечко под солнцем для себя, теми методами, которые казались им надежными и выгодными. В этих ситуациях государственные власти, в лице правоохранительных органов, быстро теряли свои, ранее, казалось бы, незыблемые позиции. Большие деньги делали большие дела: процветало взяточничество, прямой, нескрываемый подкуп госчиновников. Каждый, кто мог свободно шевелить мозгами, стал думать, как зарабатывать деньги. Одни зарабатывали трудом, другие - обманом, третьи - взяточничеством. Кто до чего додумался. Дисциплина в стране неумолимо падала. Какая может быть дисциплина, когда одна часть населения с лютой ненавистью смотрит на другую. Делами страны некому было заниматься всерьез, кроме самого правительства. Хотя и тут, в правительстве, после видения полной картины состояния страны, поняли, что минусов в результате принятия новых мер по оздоровлению экономики, стало больше, чем плюсов. Значительно больше. Правительство, когда-то единодушное и единогласное, распадалось на группировки. Одни хотели свернуть начатые реформы, а другие требовали от Горбачева идти дальше в смелом эксперименте, который к этому времени стали называть перестройкой. В этот период дела у советского государства были не блестящими и в международных отношениях. По примеру нашей страны частный бизнес стали внедрять во многих странах социалистического лагеря. Более того, стали поговаривать о нецелесообразности сохранения военно-политического союза стран варшавского договора. Пошли разговоры об объе6динении ФРГ и ГДР. Чехословакия выразила желание разделиться на два государства. В этой обстановке Советская страна не могла, как в старые добрые времена, в полной мере влиять на развитие событий в этих государствах-сателлитах. Невооруженным глазом было видно, что Советский Союз теряет свои позиции в международных делах. В этих условиях ЦК партии созвал очередной пленум. За несколько дней до пленума Горбачев пригласил к себе Елина Бориса Ивановича. В огромном шикарном кремлевском кабинете, отделанном красным деревом и устланным дорогими коврами, Горбачев хотел снова обсуждать состояние страны с одним из самых поддерживающих перестройку секретарей. Это было нужно Горбачеву как воздух, как дефицитное лекарство для безнадежно больного человека. Всех, кого он приглашал, стали сомневаться в результатах перестройки и предлагали закрутить гайки (старый проверенный метод), иначе неизвестно какие еще потрясения ожидают впереди. Даже Воронов Николай Андреевич, рьяно поддерживающий реформы, вдруг стал невнятно отвечать на прямой вопрос генсека: продолжать перестройку, или же поставить точку на всех нововведениях. Никто из приглашенных членов политбюро не дал генсеку твердой рекомендации двигать перестройку дальше. Оставалось Михаилу Сергеевичу узнать мнение Елина. Борис Иванович предложил не только вести дальше перестройку, но и делать это масштабнее. Необходимо демократизировать и саму партию, убрать из конституции шестую статью, выборы должностных лиц и в партии, и в советах проводить на истинно альтернативной основе. Пусть люди попадают во власть не по спискам райкомов, а достойные, которые и говорить умеют, и смогут новые смелые идеи предложить. Народ сам должен участвовать по-настоящему в управлении государством, в распределении богатств, которые мы столько лет называли народным достоянием. Заводы и фабрики, землю и недра тоже следует отдать в руки тому, кто своим трудом создает продукцию. Чего бояться?! За семьдесят с лишним лет мы на собственной шкуре убедились, что ту систему хозяйствования, которая была у нас, создали ошибочно. Имея огромные природные богатства, мы как третьесортное государство, продаем сырье, а наша продукция, наши товары не выдерживают никакой конкуренции, потому что они бессовестно низкого качества. Хватит наконец устрашать собственный народ, что все другие страны хотят войны, а мы одни жаждем мира. Все наоборот. Это мир боится нас. Они живут прилично, им есть чего терять, война им не нужна. А у нас кроме наших рук, да еще квартир, габаритами два на три, напоминающих больше последний приют усопшего, чем место жилья живого человека, терять нечего. Наконец, надо признать, что капитализм, как система, сильно изменился с того времени, каким его застали Маркс, Энгельс, наш великий вождь и учитель - Ленин. Большие многотысячные заводы и фабрики на западе не принадлежат одному человеку. Они работают по типу акционерного общества, даже рабочие имеют акции, являются как бы хозяевами этих предприятий, а мелкие производства дают возможность семье работать и зарабатывать на жизнь. Социальная защищенность мощнее, чем у нас, пенсии больше нашего, кто работает – лечится бесплатно, рабочий день короче нашего. Где же тут капитализм, когда везде социализм с человеческим лицом. А у нас черт знает что, богатства много у государства, вроде бы все и работают, а достойной жизни нет для нормального рабочего человека. Автомобиль давно на западе считается средством передвижения, а у нас это роскошь великая. Села там давно похожи на города и даже лучше, а у нас как в пятнадцатом веке! Тогда нельзя было по селам ходить, особенно в дождь, так и до сих пор не пройдешь по улицам без резиновых сапог. Это вы считаете нормальным?! – сыпал риторическими вопросами с волнением в голосе Борис Иванович, прямо глядя на озабоченное глубокомысленное выражение лица генсека в очках.


10.

- А ты, Борис, улавливаешь настроение наших братских союзных республик, уже поднимают свои голоса, независимости хотят, не развалим ли мы страну, которую предки наши по горсточке собирали и создали великую мощную державу? А? Расширив границы перестройки вглубь и вширь, как ты выразился, мы не уменьшим территории нашего государства?
Михаил Сергеевич снял очки, положил на стол, встал из-за стола, прошелся по кабинету.
- Ну, чего молчишь, что думаешь по этим проблемам? – сосредоточенно, делая медленные шаги, изрек генсек.
- Лично я считаю, Михаил Сергеевич, выход братских республик на руку нашей России. Давайте говорить искренне, начистоту. Сегодняшний Советский Союз создан насильственным путем, хотя и записано в конституции, что страна образована добровольным объединением независимых республик. Не вдаваясь в историю образования сегодняшней территории нашего государства, можно определенно сказать, что это образование на руку братским республикам. Россия от этого союза почти ничего не имеет в смысле материальных благ, если не считать политическую сторону этого вопроса, границы наши стали как бы дальше от самой России в некоторых местах, а в остальном Россия в ущерб себе кормит и развивает своих младших братьев. Даже простым невооруженным глазом видно: народ в этих республиках живет лучше, чем в самой России. Посмотрите на центральные районы России, какие дома в селах, а в каких домах живут сельские жители в братских республиках. Шикарные коттеджи, которые стали строить сейчас в Подмосковье и в южных районах России, в иных братских республиках уже давно лепят. Бывали вы в Грузии, Азербайджане, Армении, в Молдавии, сами видели, как живут там люди, а как тут, у нас в России. И все это происходит потому, что политику наши партийные вожди вели в прошлом неправильную. Отрывая от России, давали им, чтобы молчали, не поднимали голоса о независимости. Более того, Михаил Сергеевич, - здесь Елин замолчал, задумался, неосознанно стал указательным пальцем проводить круги по столу.
- Ну, Борис, продолжай, чего остановился, заметил генсек, остановившись рядом с ним, и опершись обеими руками на спинку стула, на котором сидел Борис Иванович. Елин поднял голову, повернулся всем корпусом к хозяину кабинета.
- Михаил Сергеевич, надо, наконец, признать, что все империи когда-то рано или поздно разваливаются как карточные домики. Вспомните Римскую империю, Византийскую, Османскую, империю Александра Македонского. Почему же Российская империя должна быть исключением? Да, скажете вы, Российская империя создавалась немного по другим законам, я тут имею ввиду добровольное вхождение закавказских республик и Украины в состав России. Однако эти же государства сегодня имеют полное право добровольно выйти из этого состава. Это надо предвидеть. И потом было бы справедливо и выгодно России сегодня подумать о таком союзе с бывшими нашими братьями, чтобы, объявляя свою независимость, им было на руку сохранить с Россией тесные экономические и политические связи. Поэтому бояться того, что республики захотят жить отдельно, нет смысла. Пусть берут себе столько независимости, сколько могут проглотить. Без России им жить будет тяжело, рано или поздно они это поймут и придут вновь в наши объятья. Но придут уже равноправными, свободными государствами на вполне новых добровольных началах, с желанием вместе хозяйствовать и вместе обеспечивать безопасность наших границ…
- Ты прямо по Марксу излагаешь свои мысли. На «отлично», видимо, сдавал в институте теорию основоположников коммунистического учения «о спиралеобразном характере развития законов природы и общества». Где ты учился, Борис Иванович? Здесь, в Москве? - перебил Елина Горбачев.
- Нет, школьная база у меня была слаба, поэтому уехал в Сибирь, там требования были, сами знаете, не в пример столичным. В Омске я учился.
- Да-а, понятна мне твоя позиция, Борис Иванович. Однако должен тебе заметить, что хотя я и солидарен с твоими мыслями, и они в целом верны, но объявлять подобную политику сегодня было бы губительным для страны. То, о чем ты говорил, надо внедрять постепенно. Не поймет народ наш резкой перемены курса. Так сразу отказаться от социализма и построить снова буржуазную систему, ты понимаешь, что это значит для нас самих, для народа, для наших будущих поколений. Генсек молча стал взад и вперед ходить по кабинету без цели и без смысла. Было видно, что генеральный секретарь волнуется, находится под таким тяжелым грузом, что широкие плечи уже не выдерживают и обвисают, ноги дрожат в коленках, кажется, еще минута - и человек под таким гнетом не выдержит, рухнет. Елин, глядя на генсека обремененного всеми заботами огромной страны, так что даже в гладких и упругих щеках не очень-то старого человека появились заметные морщины, видимо, от недосыпания и чрезмерной умственной нагрузки, от сердца пожалел Горбачева, и впервые, направив свой взгляд на кресло генерального секретаря ЦК КПСС, подумал: и царем быть нелегко. А ведь раньше, когда Борис Иванович укреплял свои позиции в Кремле, Горбачев относился к нему тепло, по-дружески, Елин, всякий раз заходя в этот кабинет, в последнее время невольно сам того не желая, стал присматриваться к этому креслу, самому авторитетному и высокому. Сидящий здесь человек обладал неограниченной властью, сверхъестественной силой, каждое его слово, не успев вылететь из уст, весило тонны и значило очень многое. Судьба огромной страны, жизнь многомиллионного народа была как бы в руках этого человека, несколько лет назад управлявшего всего-навсего одной из южных областей.

11.

Стремительным был карьерный рост Горбачева. Его прочили в руководители страны сразу же после смерти Андропова. Предлагали Михаила Сергеевича избрать генсеком. Но неистовые пенсионеры из политбюро для своего спокойствия привели к власти Черненко. В последнее время в сознание Елина буравила мысль: как добраться до этого кресла. Правда, от этой мысли сам Елин краснел, старался отгонять какие-то дурные желания, приходящие невольно в его голову. Иной раз, находясь в здании на Старой площади, сидя в своем кабинете, который находился в двадцати метрах от кабинета первого, генсек и здесь имел свой кабинет, сам себе говорил: «Вот ведь, Боря, ты почти уже дошел, еще чуть-чуть, еще немножко, и можешь оказаться сам в том кабинете. А почему нет? Ты родился в рубашке. Ангел, который ведет тебя по жизни, ни разу не отвернулся от тебя. Взяв за ручку, по всей Руси тебя провел, мир тебе показал и привел, в конце концов, в самое могущественное здание огромного государства. Разве не сможет он, этот ангел-хранитель, дотянуть тебя за руку до кремлевского кабинета, где хорошо сидит Горбачев? Но в следующую минуту Елин отгонял от себя эти мысли. Куда ты замахиваешься? Сейчас там сидит человек молодой по возрасту, не лишенный ума, да и к тебе относится как к брату. Чего еще тебе надо, Борька? Ведь не мальчик ты уже, знаешь, что без поддержки, без доверия первого человека страны никуда ты не можешь попасть. Так было всегда и везде, и, наверное, так и останется везде, всюду и всегда. Помнишь, как ты перескакивал с кресла на кресло с помощью первых лиц. С помощью первого секретаря райкома стал начальником СУ. Оттуда в райком попал вновь благодаря ему… и так до сего дня. А кто помогал самому Горбачеву? Андропов. Без его поддержки, без его протежирования Михаил Сергеевич до сих пор бы налаживал нормальную жизнь в Ставропольском крае. Поэтому не вздумай, минуя генсека, идя своим путем, мечтать о самом высоком кресле страны. Никогда не получишь его, если пойдешь против правил, существующих в главном аппарате страны.

12.

- Та-а-ак, Борис Иванович, - оборвал мысли Елина Горбачев. Усевшись на свое место напротив Елина, Михаил Сергеевич сам вдруг стал более энергичным, целеустремленным и решительным, даже движения его рук, быстро собирающие разбросанные бумаги по столу, стали живыми и резкими.
- Через два дня пленум, в своем выступлении я все-таки твое мнение буду учитывать. А вообще пленум на этот раз построим следующим образом: сначала выступления других товарищей по поводу состояния страны на данном этапе, а потом мое выступление. Так будет лучше, узнаем мнение других членов ЦК, а потом я подытожу все высказанные мнения. И тебе, Борис, следует выступить в свете нашей сегодняшней беседы. Елин кивнул головой, и два государственных мужа расстались как друзья.
Горбачев и на другой день пригласил к себе Елина, посоветоваться по вопросу развития Сибири и Крайнего Севера, между делом спросил: «Готовишься к выступлению на пленуме?» Борис Иванович ответил, что набросал план своего доклада, само выступление писать не будет, а будет говорить, что думает по согласованным с генсеком проблемам без шпаргалки. Михаил Сергеевич улыбнулся и поддержал: «Давай, давай, в давние времена все римские сенаторы владели ораторским искусством и никогда не заглядывали в свои записи, зато добивались своего красноречием и умением силой слова расшевелить патриотические чувства слушателей. Чем мы хуже римских императоров и сенаторов?» Горбачев был в прекрасном настроении, вдруг спросил: «Как дома? Все в порядке? Нине Федоровне от меня поклон». Елин поблагодарил Горбачева за теплое участие в его семейных делах и тоже в отличном настроении вышел из кабинета генсека с мыслью, что завтра на пленуме ЦК Горбачев озвучит программу развития страны, в основе которой лежат видения проблемы его собственной персоны. Борис Иванович весь оставшийся день светился как свежеотчеканенный пятак, в глазах разгуливала веселая усмешка. Позвонил несколько раз домой, сообщил о разговоре с генсеком жене, передал от него дружеский привет…

13.

Ночью Елин долго не мог уснуть, делился с женой впечатлениями от разговора с Горбачевым, вновь и вновь прокручивая подробности. Хвалил Михаила Сергеевича, восхищался его умом, прочил ему в истории Российского государства выдающееся место, на которое не может претендовать ни один царь, ни один государственный руководитель.
- Ленина забудут, Сталина забудут, Ниночка, а Михаила Сергеевича будут помнить потомки. Посмотришь, Ниночка, нашему Мише, - делился Елин впечатлениями о Горбачеве, - свыше уготована роль спасителя русского народа. Так Борис Иванович уснул в ту ночь с именем Горбачева на устах, словно подросток лет шестнадцати, влюбленный первый раз в жизни, без устали повторяющий перед сном имя своей девушки, единственной своей любви…




14.

На следующий день к десяти часам участники пленума собрались в Кремле, в зале заседаний. Борис Иванович занял место где-то в конце зала и стал просматривать свои записи, делая вид, что слушает очень внимательно своего бывшего коллегу по Омскому обкому, Харитонова, который на сегодняшний день занимал, с подачи Елина, пост первого секретаря обкома. В речи Харитонова было больше дифирамбов Борису Ивановичу за его поддержку, чем нужно стоящей информации и интересных предложений, поэтому Елин не обращал внимания на хвалебные эпитеты в свой адрес, он был занят продумыванием своего выступления. Стрелка часов вплотную подошла к десяти. В зал заседания вошли Горбачев, Яковлев и Рыжков. Сели за стол на подиуме. В зале воцарилась тишина, мертвая, гробовая, с застенчиво робким поскрипыванием кресел, это некоторые тяжеловесные делегаты пытались удобнее усесться. Внимание присутствующих было приковано к подиуму, главным образом к Горбачеву. Борис Иванович тоже смотрел именно на Горбачева. Михаил Сергеевич выглядел молодцевато. Он снял очки и окинул взором собравшихся в зале. Снова надел очки и сосредоточенно, задерживающимся на секунду цепким взглядом рассматривал ряды делегатов. Со стороны казалось, что глаза генсека кого-то ищут. Елину показалось, что руководитель государства ищет среди присутствующих именно его, поэтому он как бы собрался, качнувшись вперед, слегка привстал, вытянул шею, чтобы стать как-то заметнее, чтоб высочайший взор остановился на нем, найдя его в бескрайнем делегатском море. Наконец он поймал взгляд генсека, но внимание Горбачева не задержалось на Борисе Ивановиче, как бывало раньше в подобных случаях, а тут же перевел его на других. Это обстоятельство внесло некоторую сумятицу, если не сказать тревогу, в душу Елина, стало действовать на него угнетающе. В этот момент Яковлев объявил пленуму о том, что генеральный секретарь ЦК КПСС выступит с докладом «О положении в стране и задачах перестройки».
То, что повестка дня пленума начала действовать обычным образом, вопреки желанию генсека, еще вчера изменить организацию выступлений, предложить сначала высказать свое мнение членам ЦК с мест представителям республик и областей, а потом сделать доклад самому, учитывая все высказанные  на пленуме мнения, Елина привело в крайнее удивление. «Только  вчера сам решил сделать так, а не этак и вдруг  не прошло нескольких часов, кардинально изменил свое мнение», - подумал он,  глядя на  докладчика, то есть на самого генсека, пока что общими словами сообщающего присутствующим о том, что плохо сегодня стране потому, что бывшие руководители и кадры недостаточно хорошо думали  и работали для блага страны. Однако, когда докладчик перешел к анализу состояния государства в экономике, в политике, стал давать оценки некоторым  шагам правительства  возглавляемого  им самим, предлагая пути решения выхода страны, оказавшейся вдруг в тяжелой ситуации во всех сферах жизнедеятельности государства, здесь Елин побледнел от  негодования, но остался сидеть неподвижно, выдвинувшись всем корпусом вперед. Михаил Сергеевич не только напрочь забыл о том, о чем говорил и обсуждал еще вчера с Елиным, он, показалось Елину, сделал шаг назад по всем тем проблемам, прогрессивное значение которых было очевидно мало-мальски просвещенному человеку. Генеральный секретарь, вопреки здравому смыслу, объявил советскому народу очередной раз  построить социализм, только с человеческим лицом. Он вновь убеждал членов ЦК и народ, что в неудавшейся приличной жизни советского человека виноват не социалистический строй, а субъективные факторы. А для решения всех накопившихся проблем призывал, заботой о человеке, увеличить выпуск товаров, улучшить условия труда, удвоить  ресурсы  на улучшение жизни, кооперацию, имелось в виду кооперативное движение, поддерживать, но придать ему социалистическую направленность. Суть преобразований, рекомендованных в докладе, заключалась в установках: что мы сами сделаем, то у нас и будет, так мы и будем жить. Провозглашалась, как и раньше, социальная справедливость в оплате труда и в распределении благ в зависимости от трудового вклада. Призывалось выполнить продовольственную программу (ее инициатором был Горбачев), вообще были одни призывы работать хорошо, сделать лучше, повышать то, ускорить это, укреплять  другое. Михаил Сергеевич так и не сказал  о тех главных вещах, которые действительно и без призывов и лозунгов могли бы рано или поздно привести страну к изобилию и богатству. Однако это сделал Борис Иванович, когда ему дали слово на пленуме. Чем очень удивил Горбачева, решившего, что и Елин после его, генсековского доклада, сменит тон речи своего выступления. Но секретарь ЦК КПСС Елин остался верен своим убеждениям и, понимая, что это его выступление может быть последним в стенах Кремля, пошел на этот шаг и высказал то, что ранее советовал говорить самому генеральному секретарю. Выступление Елина на пленуме прозвучало как гром среди ясного неба. Присутствующие сразу оживились, находясь до этого в сонном состоянии, думая  о своих личных проблемах под монотонную речь генсека, призывающего сделать хорошо и делать лучше впредь. Теперь же  народ,  присутствующий в зале,  зашевелился, зашушукался. Изумленными глазами наблюдали друг за другом государственные мужи, некоторые с ехидцей в глазах поглядели на Елина, щеки которого приобретали свекольный цвет из-за обостренного внимания к его персоне, к его выступлению со стороны зала. Одни, глядя на выступающего,  думали, зачем Елин пошел ва-банк, ведь ежу понятно: после этой речи его не оставят на этом посту, а другие старались действительно вникнуть в корень того, что предлагал секретарь ЦК, идя не в ногу с госаппаратом. Были и такие, которые сразу, с первых слов, вылетевших из уст Бориса Ивановича, высказывали своим соседям по креслу ошибочность предложенных идей. «Дурак, капитализм хочет вернуть в Россию», - говорили про себя противники Елина. Были и такие, которые с ухмылкой наблюдали за происходящим: «Выделиться хочет, замахивается на роль спасителя нации. Но ты, друг, взял неверный ориентир, советский народ не поддержит программу перехода к буржуазному строю». Несмотря на сверхнакаленное состояние делегатов пленума, даже Горбачев, Рыжков и Яковлев заливались нездоровым румянцем, а губы плотно сжимались. Было видно, что они пытались скрыть свое душевное состояние. Они, как двоечники на контрольной, вертели головами, ища поддержки у присутствующих в зале. Закончив свою речь, раскрасневшийся Елин с победоносным видом, глядя только вперед, сел на свое место и, опустив голову, стал перелистывать страницы, на которых был набросан план речи. Однако слух его был обращен к президиуму, Яковлев давал заключительное слово генеральному секретарю ЦК КПСС. Горбачев медленными размашистыми шагами подошел к кафедре, положил бумаги, некоторое время  оглядывал полный зал, молчал. Потом вдруг, поправляя правой рукой свои очки, начал:
- Вот ведь товарищи до чего дошли. Нам предлагают сойти с рельсов социализма и вернуться к капитализму.
И пошел и поехал генеральный секретарь разбирать речь Елина. Предложения Елина не только в корне ошибочны, они вредны. Так можно додуматься вернуть предприятия своим хозяевам! Землю сделать предметом купли и продажи, отпустить цены, вовсе убрать контроль со стороны государства за рынком и,  вместо социалистического рынка, который еще на деле себя не показал, нам предлагают  рыночный механизм империализма. Критикуя предложения Елина, Горбачев вновь призывал построить добрый, хороший социализм. Улучшить кадровую политику, ибо кадры решают все. Укрепить дисциплину труда на предприятиях, увеличить выпуск товаров, улучшить жизнь народа, обеспечить  положение трудящихся, как хозяев на производстве и в обществе. И все в таком же русле. Вновь генеральный секретарь одними призывами и лозунгами: работать хорошо, трудиться ударно - хотел страну привести к процветанию. Сказав о том, какие плохие предложения сделал Елин и насколько бесценны его собственные предложения, Михаил Сергеевич стал разбирать по косточкам персонально Елина. Он подробно рассказал о том, что когда несколько лет назад предложил пост секретаря ЦК Елину Борису Ивановичу, как молодому  коммунисту, имеющему опыт руководящей работы в одной из огромных областей и понимающему, что стране нужны перемены, то полагал, что именно такие кадры, как Елин, и должны  сделать все, чтобы социалистическая система в полную силу раскрыла свои возможности. «Однако мы сегодня увидели, кого вырастила партия, своего могильщика. И думаете, - продолжал Горбачев, - Елин сегодня выступил против партии, против советского народа, против социализма и против всего прогрессивного человечества просто так, по недопониманию, или ошибочно представляя шаги партии по внедрению в социалистическую систему хозяйствования элементы рыночного механизма, такие, как кооперативное движение, арендный подряд и индивидуальная трудовая деятельность. Нет, товарищи, предлагая нам полностью отказаться  от социалистических идеалов, Елин рвется к власти, именно к власти, опираясь на тех, кому партия дала  возможность сегодня говорить на всю страну о наболевших вопросах нашей жизни. Им, видите ли, не нравятся наши порядки, закордонные правила поведения любы больше, чем собственные. И еще Елин полагает опираться знаете на кого? На тех, кто, пользуясь опять-таки милостью партии, создали свои кооперативные предприятия и беспардонно, наглым образом сколачивают баснословные суммы, нарушая подчас законы страны, еще не успевшие принять стройную систему механизмов, четко регулирующих этот вид деятельности, по сути своей являющейся тоже социалистической. Я что могу сказать, товарищи, Елину. Не примет народ наш твои рекомендации, не поддержат сами кооператоры тебя, Борис, потому что, видят они, кто есть «ху», как говорит китайская пословица. Выскочек в политике не должно быть, власть доверять таким людям опасно. Да и сам я не подпущу тебя к большой политике, Борис. Этот орешек не для тебя, зубы поломаешь. Ты народ в Омске на талоны посадил, а тут что, вся страна по карточкам будет хлеб получать, если тебя к большой политике пустить. Не бывать этому! Капитализм в нашей стране можно построить без меня, я в этих делах не участвую и не дам развалить страну, которую предки наши по горстке собирали веками».
В конце пленума Елин Борис Иванович был снят с должности секретаря ЦК КПСС и остался без работы. Временно. Потом был назначен министром без портфеля. Хотя Горбачев и угадал намерение Елина, но соль его выступления заключалась именно в этом, в умении прочитать мысли бросившего всем присутствующим государственным вельможам неординарный вызов, вызов политика!
Однако дальнейшие его шаги и действия в отношении Елина не прибавляли авторитета генсеку, как человеку, не заставляли народ гордиться своим руководителем, трезво рассчитавшим ходы своих недругов на несколько шагов вперед и разделавшим с ними таким образом, чтобы такие люди больше не могли влиять на политическую ситуацию государства. Обвинив Елина во всех грехах, Горбачев снял Бориса Ивановича с поста секретаря ЦК и перевел его в министры, оставил в Москве, тем самым дал повод народу увидеть во всех этих движениях генсека явные сомнения. А оппозиционная Горбачеву часть народа, не согласная с его политикой, не четкой, не ясной, шарахающейся то в одну, то в другую сторону во всех направлениях жизни государства, то предлагавшей частное предпринимательство, то высказывающейся дать этому движению социалистическую окраску, увидели в Елине Борисе Ивановиче своего лидера. В основном  политизированная часть народа, в лице интеллигенции, деятелей науки и искусства, была не согласна с существующим строем, она считала, что этот строй антинароден, антидемократичен, а посему следует взять пример с демократических стран, вроде как США, Франция, Германия. Закончить наконец-то опыты над собственным народом, отказаться от утопической идеи равноправия и построить настоящее демократическое государство, основанное на главенстве закона, дающее возможность передовой, деловой, хваткой части народа создавать и управлять экономикой, и получать не нищенскую гарантированную зарплату, а столько, сколько стоит твоя голова, твои руки, твои возможности, твое умение, твой талант. Эти деятели, видимо, полагали, что они сами будут стоить кучу денег и в рыночном механизме именно они будут самыми главными колесиками, которые приводят в движение всю эту машину.
Если честно сказать, сам Горбачев вынудил Елина выступить почти с программной речью на пленуме о путях перехода к новым экономическим отношениям, об отношении народа к власти и власти к человеку, предлагал ликвидировать и более конкретные, понятные и ненавистные  для простого народа вещи, такие, как огромные льготы партийно-хозяйственного аппарата, финансирование убыточных предприятий и передача их тем, кто там работает. Предлагал прекратить финансирование партий и режимов в других странах, раз и навсегда закончить с холодной войной в международных делах и активно включиться равноправным партнером в мирохозяйственную жизнь. Убрать противостояние двух военных блоков, Варшавского договора и НАТО, и построить новый порядок на земле, без бряцаний оружием, без угроз и военных конфликтов. Борис Иванович и не собирался идти против линии генсека Горбачева, если бы не было разговора с ним накануне пленума, не было бы заверений генсека в том, что он согласен с ним и свое выступление построит именно на тех тезисах, которые вместе только что обсуждали.
На деле получилось все наоборот. Борис Иванович, слушая Горбачева, предлагавшего приемы старых партийных вождей, впервые крупно разочаровался в нем. Прежние восхищения его талантом, его умом, его умением говорить правду об обстановке страны и принимать правильное стратегическое направление движения государства перешли в какое-то новое состояние. Генсек показался в эту минуту простым человеком, сильно сомневающимся в своих планах, действиях, главное, не имеющим четкого убедительного осмысления состояния своей страны, хотя бы не как руководителя, а как гражданина. Слабость духа генсека, нечеткость его позиции, неспособность быть крепким и сильным руководителем - все это привело Елина к мысли, что Горбачев не тот человек, который выведет нашу необъятную страну из тупика на путь процветания и богатства. Вот тут-то и родилась идея, что в этой обстановке должен быть человек, который бы возглавил русский народ на новые свершения. Без лидера, народ не способен достичь каких-нибудь побед, без пастуха вся отара разбредется кто куда, а с пастухом все овцы будут целы. Видя себя в роли нового лидера, Борис Иванович понимал, что этот его шаг может и не привести к цели. В сердцах надеялся, что Горбачев, отправляя на заслуженный отдых старых членов политбюро, от сентиментальности пропускал слезу. «Неужели после моего выступления Михаил Сергеевич отправит меня за пределы страны представлять наше великое государство в каком-нибудь Кипре или Монте-Карло?» Борис Иванович понимал, что у него есть только два пути в данный момент, когда стране тяжело и она на распутье: или кабинет в Кремле, или в самые низы. Размышляя над ситуацией и моментом, Борис Иванович решил для блага страны идти в Кремль. Строй социалистический не привел наш народ к достойной жизни, надо выбрать другой путь, более естественный, позволяющийся народу жить богато и трудиться до седьмого пота добровольно, по своему собственному желанию. Так Елин спонтанно решил заявить о себе, о своих видении обстановки в стране и предложить пути выхода из тупика, в котором прочно прописалась страна.







Глава 2. НЕТ ДЫМА БЕЗ ОГНЯ

О
1.

     выступлении Бориса Ивановича на пленуме жена Нина Федоровна узнала в тот же день из уст Воронова Николая Андреевича.
- Нина Федоровна, сегодня наш Борис выкинул на пленуме не совсем корректный номер, о деталях вы прочтете в вечерних газетах и услышите по «Времени». Поговорите с ним, повлияйте на него немножко. Он недопонимает, против кого и какой партии выступает. Соберите детей, пусть внушают отцу: бесполезным делом занялся, кроме бед на свою голову и бед на голову членов собственной семьи он ничего не накличет. Пока Михаил Сергеевич отнесся к нему по-доброму, но если Борис будет продолжать гнуть свою линию, не обессудьте! - сообщил Воронов жене Елина по поручению Горбачева, зная, что Воронов и Елин друзья давние, попросил Воронова подключить к воспитательному процессу Елина жену и членов семьи.
- Жалко Бориса, разделываться с ним я не собираюсь, - сказал Горбачев Воронову, - не тридцатый год, и я не Сталин, сам понимаешь, власть он не получит, идя путем разрушений устоев социализма. Неужели Борис верит, что народ действительно даст ему возможность развалить Советское государство?! Поэтому, Николай, сообщи семье, Нине Федоровне, пусть по вечерам читает мораль дорогому супругу, как не следует вперед батьки в пекло лезть, если не ищет на свою голову и другие места приключений.
Воронов  выполнил поручение генсека скрупулезно. Однако Нина Федоровна по тону и по разговору Николая Андреевича поняла, что лучший друг ее мужа отдаленно холоден в общении, а значит, не только генсек не поддержал номер, который он выкинул на пленуме (видимо не так выступил), но и наш лучший друг. Обеспокоенная услышанным, Нина Федоровна сначала в нервном напряжении старалась угадать, что такого мог наговорить ее муж, что сам Михаил Сергеевич, при его занятости, вмешался. Перебирая в памяти разговоры с мужем, Нина Федоровна не нашла ничего такого в их беседах, что подсказало бы ее женскому чутью причину поведения ее дорого супруга, которое пришлось не по душе самому первому человеку страны, сделавшему для них, для него, для их семьи очень много хорошего. «Ведь на иголках сидел Боря в Омске, в обкоме партии, а Горбачев его заметил, перетащил в Москву, дал высокую должность, отнесся ко всей нашей семье по-доброму, почти по-родственному, и идти против такого человека - большой грех и не по-христиански. Иудой мой Борис никогда не был и никогда не будет». Не вспомнила Нина Федоровна ни одного замечания мужа по поводу деятельности Михаила Сергеевича, чтобы как-то понять его самого и его поступок. Расстроенная и со слезами на глазах Нина Федоровна взялась за трубку телефона и стала звонить  мужу на работу. Долго его не было на месте, наконец-то удалось поговорить с ним. Голос Бориса Ивановича, всегда звонкий и бодрый, показался Нине Федоровне сникшим и неуверенным. Усталым и провинившимся тоном Борис Иванович успокоил жену, однако ни на один поставленный ею вопрос не ответил. Елин уверял ее, что все в порядке, и волноваться, так как делает сейчас она,  не следует. Когда вернется домой, а это будет очень скоро, то объяснит все  в деталях, и тогда ей будет ясно, что ничего такого, против кого бы то ни было, он не замышлял.
Услышав голос мужа, хотя и взволнованный и напряженный, Нина Федоровна немного успокоилась, но не надолго. Очень скоро ее вновь охватила тревога за судьбу мужа. Никогда еще в их совместной жизни Борис не вселял в ее душу, в обстановку в семье столько беспокойства, сколько за эти минуты, которые она пережила из-за него.

2.

Бывали в жизни супругов и ненастные дни, еще в Павловском районе, узнав о его сердечном увлечении секретарем комсомола Надеждой Бойко, Нина Федоровна закатила такой скандал дома, что чуть не сорвалось повышение Елина по службе.
- Уезжай один и забери свою кикимору, эту корову с лошадиным задом, - заявила она перед его отъездом в Омск на повышение. Своеобразный тактический ход, предпринятый Борисом Ивановичем, тогда быстро спас ситуацию, и очень скоро вся семья села в самолет, хотя супруги еще несколько дней общались между собой мимикой и жестами, как глухонемые, без слов и без голоса. Тогда на Кубани на все обвинения жены Борис молчал, словно в рот воды набрал. Когда она, с влажными глазами, уставшая от чрезмерного старания побольнее словесно уколоть мужа, замолкла, не зная, о чем еще сказать, Борис с опущенной головой сидел и слушал действительно справедливые претензии жены, и вдруг встал, схватил чемодан с необходимыми вещами и тихо произнес: «Ты права, Ниночка! Поехали, опаздываем на самолет!» И она как-то подобрела от его простых слов и без лишних напоминаний поплелась за ним. В Омске Борис часто приходил расстроенный.
- Ты знаешь, Ниночка, - сообщал он ей улыбаясь, - нам скоро другую работу дадут. Слышал я: в Кремле недовольны моим карьерным ростом, поедем с тобой в самую Якутию, там хоть и мороз целый год, но люди добрые. Приезжал сюда первый секретарь автономной республики и предлагал хорошую должность дать, если снимут меня с работы. Так что, дорогая, готовься, скоро в тундре оленей будем кормить и на настоящих собачьих упряжках кататься.
И тогда Нина Федоровна переживала за мужа, которого, не успев назначить, сразу опутали слухами о снятии. Но те переживания были какие-то сносные, легкие. Вместе с мужем они почти безболезненно, без сожаления и с каким-то веселым настроением переносили все предыдущие тяготы. Этот же случай не похож ни на какой, пришедший на ее память из далекого прошлого. Может быть, сейчас это тяжело отражается на ее нервах и психике потому, что Борис, не совсем хорошо подумав, наговорил лишнего против Михаила Сергеевича, первого человека страны, у которого в руках необъятная власть. А, как известно, первые лица государства не похожи на простых людей, простые люди доверчивы, жалостливы, могут прощать самую большую обиду, участливо примутся разбираться в твоем испортившемся настроении, посоветуют исправить неверные шаги. А вот власть предержащие в основном считаются с общим понятием «народ», а личность одного человека для них не объект внимания, тем более провинившегося, который пусть даже словом задел надежность и прочность трона. Так размышляла Нина Федоровна в ожидании мужа. Она уже стала бояться за его физическое существование, хотя от Воронова получила информацию надежную, что Горбачев сам попросил провести с мужем воспитательную работу. Однако, помимо воли, женщину посещали такие мысли, что могут ее дорогого супруга и жизни лишить. Навязчивые мысли терзали голову Нины Федоровны. И чем дольше он отсутствовал дома, тем больше ее охватывала  тревога за его жизнь. Взволнованная, охваченная испугом за судьбу любимого человека Нина Федоровна забыла включить телевизор, посмотреть программу «Время», а часы показывали уже десять вечера, большая стрелка уже пошла отсчитывать следующий час. Бориса не было, она позвонила на работу, не было его и на месте. И тут ее с новой силой охватило беспокойство за его жизнь и судьбу. Не могла себе места найти, ходила по комнате из угла в угол, роняя изредка слезинку за слезинкой, а то подходила к окну, откуда можно было  увидеть остановившуюся у подъезда машину. В нервном напряжении ломала себе пальчики по очереди до хруста. Наконец-то кто-то позвонил внизу открыть дверь в подъезд, Нина Федоровна, посветлев лицом, сразу побежала к окну, забыв нажать на кнопку открывания дверей подъезда. Не увидев машины, она вернулась в прихожую и открыла двери, зная, что это пришел ее родной муж. «Главное, он пришел, вот он идет, поднимается на лифте на шестой этаж, живой, здоровый и невредимый, остальное все мелочи. Разберемся и уладим положение», - подумалось Нине Федоровне. На ее встревоженном лице появилась успокоенность и легкая радость в связи с этим звонком. В квартире раздался знакомый сигнал, Нина Федоровна бегом рванулась к входной двери, торопливо принялась поворачивать ключ. Однако впопыхах покрутила так, что закрыла замок на два оборота. Нина Федоровна чертыхнулась на свое неумение открывать дверь квартиры и стала исправлять свою неловкость.



3.

Когда дверь, наконец, была открыта, на пороге, вместо Бориса, оказались свекровь и золовка Лена. Дарья Силантьевна как только дверь отворилась, легко, в ее-то возрасте, юркнула в квартиру.
- Где мой Борька?! Где он, я дам сейчас ему урок, как нехорошо и опасно против царей выступать! Мать Елина стала искать сына по всей четырехкомнатной, необъятной квартире, обставленной дорогой мебелью и устланной дорогими коврами. Дарья Силантьевна, обойдя полквартиры, только догадалась, в какие хоромы она попала. Не по линолеуму, как у нее в деревне постелил на пол зять, ходит она сейчас, а по настоящим невиданным ею за всю жизнь коврам. Ей стало на секунду совестно и жалко пачкать дорогой пол у единственного сына. Ее тапочки, а другой обуви она последнее время не признавала, болели ноги, с каждым шагом оставляли следы грязи на коврах.
- Где же Боря, Нин? - делая шаги в направлении следующей комнаты, спрашивала мать, с каждым новым шагом стараясь наступать ногой на пол более осторожно. Казалось, что она уже раскаивается в своем появлении и причинении неудобств в хоромах родного сына. Старшая дочь Елена Ивановна заметила, что мать уже поняла свою ошибку: надо было сразу, войдя в квартиру, сбросить с ног свои знаменитые наумовские тапочки. Сразу она этого не сделала. А теперь запуталась, никак не смекнет, как исправить свою оплошность.
- Мам! - еле слышно окликнула дочь, желая придти на помощь матери. Когда та повернула голову к дочери, Елена Ивановна, глазами и рукой показала на ноги, давая понять, мол, сними, чего ты делаешь, а то сноха рассердится и нас чаем даже не напоит. Нина Федоровна, побежавшая до этого на кухню ставить на плиту чайник, возвращаясь, видела разговор жестов золовки и свекрови.
- Да ты что, Лен! Неужели она у чужих? Она же у себя дома! Как хочет, так и пусть ходит! Между прочим, Нина Федоровна, хоть и открыла дверь, а мужа не встретила, с минуту тоже стояла в онемении, забыв закрыть дверь за вошедшими. Не их она ждала, а его, но одной было уже в этой квартире невмоготу. Грудь теснило, сердце вот-вот выскочит из груди. Но вот пришли они, родные люди, так же искренне беспокоящиеся о судьбе ее мужа, как и она, а может и еще искреннее. Ведь родная мать, она и есть родная мать, сколько б она ни была обижена на сына, на свое дитя, она эту обиду мгновенно прощает и все ее мысли, думы и молитвы  посвящены ему, своему ребенку. А если сыну или дочери, сколько бы лет им ни было, угрожает опасность со стороны, то она первая оказывается рядом и делает все, чтобы увести эту опасность подальше от своего дитятки, а если и не в силах отвести беду подальше, то взять часть этой беды на свои хрупкие плечи. «И я так же день и ночь думаю о своих детях, значит, и она не смыкает глаз без мысли о своих чадах», - рассуждала Нина Федоровна. У нас, у матерей, одна и та же судьба и одна и та же участь: отдать свое здоровье, свои радости и, если потребуется, саму жизнь своим детям без раздумий.
-Не пришел еще с работы Борис, Дарья Силантьевна.
Нина Федоровна хотела сказать мама, но не смогла, всего-то - один раз увидела ее, на похоронах свекра, и то расстались почти недругами. «Обижена была свекровь на нас с Борькой, и между прочим, права была она, а ведь и сейчас, после переезда в Москву, мы ни разу не были у нее, хотя родительское гнездо Бориса - Наумово  недалеко, всего сто км от Москвы. Все некогда ни ему, ни мне. Да, отговорки все это. Борису некогда, сама садись на электричку и айда свидеться с родственниками, а ведь ни разу об этом не подумала. Все в делах, да в делах».
- Пошто не пришел, что всяк раз так долго на работе ошивается? - взглянула с удивленными глазами на сноху Дарья Силантьевна.
-Бывает, задерживается изредка, но всегда звонит, предупреждает, где находится и когда придет. А сегодня и не позвонил, и до сих пор не дома, - ответила сноха, подставляя свекрови удобный стул с мягким сиденьем.
- А пошто Борька глупость натворил, супротив горбача выступил, мол, все у нас не так, как у людей, а надобно устроить нашу жизнь как на западе и тогда наши люди будут жить как люди. Пошто он такую глупость сморозил, откуда он знает, что на этом западе лучше люди живут? И зачем ему надо против царя идтить, снохушка! Придет, я ему, шалопаю, скажу, если бы не советская власть, ты бы пастухом бы был у нашего деревенского помещика. А ноне сейчас с царями за одним столом сидишь, с одной чашки воду и водку лопаешь, а на власть косо смотришь! Не плюют в колодец, откуда воду пьют! Пошто он не понимает, а ты невестушка, по ночам одним целованием с мужем занимаешься, это нехорошо, мужики, невестушка, как дети, их постоянно учить и учить надо, в ухо теплым дыханием мудрые слова надобно нашептывать. Мужики, невестушка, без женских нравоучений и поучений больших глупостей наделать могут, так что, невестушка, и твоя вина есть в том, что мой Борька, не подумавши, ляпнул ересь какую-то.

4.

Лена и Нина Федоровна поневоле улыбнулись, уж так просто и ловко все расставила на свои места Дарья Силантьевна. Вдруг зазвонил телефон, Нина Федоровна побежала в зал, где на журнальном столике стоял телефонный аппарат, за ней выскочила и Лена. Дарья Силантьевна, сидевшая возле стены, разделяющей зал от прихожей, точнее у самого открытого дверного проема, повернулась и, выдвинув весь корпус вперед, наблюдала за молодыми женщинами. Всем показалось, что этот звонок принесет весть от Бориса, но ошиблись. Звонила дочь. Старшая дочь Елиных – Лена. Они с мужем, тоже услышав по телевизору об ошибочном, как выразилась официальная пресса, выступлении секретаря ЦК Елина на пленуме, решили позвонить. «Что там случилось, мам? - спрашивала старшая дочь Елиных. - Где папа? Как он? Успокой его, если переживает. Пусть что хотят, то и говорят, я знаю, что мой папа сказал всю правду, что надо, то и сказал, а не то, что  передают по телевидению».
Нина Федоровна влажными, но радостными глазами поблагодарила дочь, и в то же время, как могла, успокаивала Лену, чтобы не волновалась. «Папы дома нет, он звонил, что задерживается, придет, мы позвоним», - нарочно налгала Нина Федоровна, чтобы зря не тревожить старшую дочь. Как только разговор со старшей дочерью закончился, снова протяжно зазвонил телефонный аппарат. На сей раз звонила из Иркутска средняя дочка. Она также беспокоилась о делах отца, услышав по телевизору сообщение о пленуме. После этого разговора Нина Федоровна по инерции стала ждать звонка от младшей дочери, Татьяны, из Красноярска, но как назло телефонный аппарат молчал.
Бориса еще дома не было. Настроение Нины Федоровны оставалось скверным, однако приезд свекрови и золовки, звонки детей, ожидание следующего звонка от Танечки,  облегчили участь и тревожное состояние, тем более Дарья Силантьевна продолжала щедро передавать присутствующим дочери и снохе многолетний опыт своих жизненных наблюдений. «Борис мой поднялся  в жизни до самых небес, но все сейчас делает, чтобы плюхнуться оттуда до самой земли. Отец, когда Борька первым секретарем райкома на Кубани работал, всегда говорил: в рубашке родился наш Борис Иванович, а хватит ли ума у него не гневить Бога, чтобы больно не падать. Видать, не зря беспокоился мой Ванька! Знал, словно, в воду глядел, что Борис неспокойный, просто так там, безразлично сидеть и наблюдать не будет. Изменился мой Борька, в детстве был тихим, незаметным парнем, стеснялся  на девок смотреть, боялся слово вымолвить среди друзей, а теперь тихо на царском дворе вести себя не хочет. И зачем это ему надо? Понимать должен, не мальчик, против власти идти, себе дороже выйдет», - рассуждала вслух мать Бориса Ивановича, нахмурив седые брови, в голосе чувствовалось глубокое волнение и беспокойство, переходящее иногда в злость. Злилась она, как ей казалось, на сына, на невестку, которые в своей жизни добились невиданных высот, но злилась не на это, а на то, что остались они всем этим недовольны, вот это ни умом, ни сердцем не хотелось понимать старой крестьянке. «Чего хотят-то? - размышляла Дарья Силантьевна, - мечтают как в сказке, чтобы сами царями были, а царь нонешний им в прислужниках ходил». Не понимала ни душой, ни сердцем, ни умом поступок сына родная мать, но чувствовала, что за такие дела опасность или беда на его голову запросто могут прийти, тем более от нонешних руководителей  государства. «Вона как при Сталине было, да и при Ленине почти так же и было, противников своих они в живых редко оставляли», - продолжала свои рассуждения Дарья Силантьевна. Хотя лет ей было очень много, около восьмидесяти, но держалась она еще крепко на ногах. И мысли, и дела ее  были энергичные, живые, бодрые, достойные зависти многих людей и помоложе ее. Внешний вид Дарьи Силантьевны тоже был прекрасен, по возрасту, конечно. Правда, глубокие и частые морщины на лице и руках, сплошная седина на голове, уже торчащие в разные стороны то тут, то там одинокие волосинки на лице, особенно много их росло над верхней губой, уже и не могли постороннему человеку дать возможность угадать, какой из себя была в молодости эта женщина, но все остальное было в порядке. Годы и тяжелый крестьянский  труд не согнули ее, ходила прямо, многие работы по дому не доверяла дочерям, которые часто к ней приезжали в Наумово, а летом с огорода не выходила. Так что Дарья Силантьевна еще могла учить уму и разуму своих детей, тем более один из них совершил, как ей казалось неблаговидный поступок. К тому же и дочь Лена и невестка молча слушали ее проповеди, и это давало ей еще дополнительный стимул для продолжения и развития ее просветительской миссии.

5.

В номере гостиницы «Россия», где остановился первый секретарь Омского обкома
партии Харитонов Сергей Михайлович, собрались шестеро  высокопоставленных, широко известных советскому народу государственных мужей: Елин, Харитонов, главный редактор одного толстого партийного журнала, молодой политик перестройки, смело, не оглядываясь на Кремль, не боясь карьерного роста, высказывающий на страницах прессы, что Советскому государству следует построить правовое демократическое общество с полнокровным рыночным механизмом экономики, Семенов Валерий Сергеевич, и три больших ученых мужа-экономиста: Сидров, Федоров и Красавчик Олег Абрамович. Пятеро российских мужиков не первый час уговаривали Елина Бориса Ивановича возглавить оппозиционную часть советского народа, которая устала жить в искусственно построенном архипелаге Гулаг, как назвал нашу страну русский писатель Солженицын. Елин, хотя был в душе рад этому предложению, но сопротивлялся, отнекивался, не соглашался. Это он делал потому, что, во-первых, чтобы не сказали потом, что Борис Иванович отъявленный карьерист, спит и видит себя в Кремле, хотя, если честно, то фактически дело обстояло именно так, и в душе он, и в мыслях Елин себя видел и представлял в роли советского лидера, как только услышал доклад Горбачева на пленуме. Но на деле надо было показать окружающим, что Елина не интересует собственная судьба, собственная карьера, а только о благе народа, великого и трудолюбивого, заботится он, Борис Иванович. Во-вторых, Елин, оттягивая свое согласие на предложение присутствующих, узнавал все больше и больше об истинном положении на местах, о настроении людей, об их отношении к перестройке, кооперативному движению, к Горбачевскому руководству, ко всем тем делам, чем живет страна в последнее время. Академик Федоров высказывал следующие мысли: «Сегодня к тем кооператорам, которые стараются легким путем зарабатывать деньги, отношение народа сверх отрицательное, но те частники, которые самостоятельно, своим честным трудом, потом и мозолями ощутимо улучшают свои жизненные условия, вызывают у трудолюбивой части населения белую зависть и уважение. В душе люди готовы изменить свою жизнь к лучшему, если для этого будут созданы твердые, основательные, в масштабах страны, условия. А потому Ваша речь на пленуме, Борис Иванович, найдет отклик в сердцах большинства советского народа, кто устал жить впроголодь, жить в каморках, хижинах, получать гроши, простаивать часами в очередях. Как профессор и общественник должен откровенно сказать вам, что коммунистическая мысль и марксистско-ленинское учение исчерпали себя, оказавшись нежизнеспособными, отнявшее у человека всякую инициативу.

Инициативу мыслить по-иному, трудиться не щадя себя, чтобы улучшить свои жизненные условия, привели к тому, что народ уже слепо не верит обещаниям партии через какое-то время обеспечить райскую жизнь на одной  шестой части суши нашей планеты. А потому, Борис Иванович, победа наша, во главе с Вами, обеспечена».
- Только, товарищи, не забудьте, когда начнем настоящую борьбу за власть, - вмешался главный редактор журнала Валерий Иванович Семенов, - говорить, что коммунисты плохие, а мы хорошие. Коммунистическое учение так въелось в сознание нашего народа за эти семьдесят лет, что упаси боже ругать их,  а хвалить себя. Народ надо готовить к этому, уже с завтрашнего дня следует увеличить информационную дозу о том, что основатели нашего государства, многоуважаемые и незабываемые личности, как Ленин и все его сподвижники и последователи, не такие уж ангелы были в этом отношении. Вещает, опираясь на документы, Волконогов, вещает, но мало. Надо, ссылаясь на архивные исторические документы, доказать, кем был фактически Ленин, на чьи деньги пришел к власти, чьи указания на самом деле выполнял. Тут я подключу моих друзей и возьму на себя всю организацию информационной атаки.
- Да и я подниму на ноги весь цвет общественной мысли,  тут ты прав, Валерий Сергеевич, - заметил академик Федоров.
- Что касается денег на все эти мероприятия, моя фирма к вашим услугам, - блеснув глазами, заполнил паузу профессор Олег Абрамович.
Федоров и Сидоров засмеялись, глядя на Елина.
- Олег Абрамович, современный ученый, он и видный профессор, экономист и предприниматель крупный. Партиями сплавляет наши «Жигули» за границу. Покупает за деревянные, а продает за зеленые. Настоящий экономист, -  кивнув в сторону профессора Красавчика, сообщил Елину Сидоров Николай Ефремович.
- Товарищи, да поймите вы, - продолжил тему Красавчик, - сегодня власть в очень некрепких руках, ее обладатель - человек мыслящий, интеллигентный, но уж очень неуверенный ни в себе, ни в своих делах. Руководитель такого государства, как СССР, должен быть с железной волей, крепкими нервами и ясной и четкой линией поведения. Ведь наш народ на руководителя страны надеется больше, чем на самого себя. Поэтому, когда этот народ по телевидению видит, что сам царь-батюшка не совсем знает куда идти и как жить, то быстро разочаровывается и тоскует о сильной личности. Почему сегодня на улицах, в очередях при случае вспоминают часто о Сталине? Потому что именно такие личности, не будем вдаваться в глубокий анализ этой фигуры, являются каменной стеной, защитником от внешних и внутренних врагов народа. Михаил Сергеевич со своей перестройкой так запутался, что никогда не сможет найти четких ориентиров вывода страны из этого болота. А потому взять эту власть из нежных рук Горбачева можно очень легко, если появится на арене сильная фигура, позволяющаяся верить в эту силу, надеяться на нее и разглядеть в этой фигуре своего очередного защитника в нынешней горемычной жизни... Сегодня вы, Борис Иванович, своим выступлением на пленуме достигли этой цели, попали в десятку. Мне рассказывала жена, что уже в очередях люди про вас говорят, обсуждают вашу личность, жалеют, что вас сняли из секретарей и перевели в какие-то министры, и с сожалением констатируют, что если бы вы были на месте Горбачева, то дела в стране шли бы лучше и надежнее. Вы уже стали очередным народным героем, поэтому не соглашаться стать во главе собственного народа, чтобы удовлетворить его мечты и чаяния, ну просто грешно и непонятно. История и потомки не поймут и не простят, - закончил свою небольшую речь Олег Абрамович.

6.

Так, или примерно так, долгие часы уговаривали Елина, чтобы тот взял на свои широкие плечи смелость возглавить недовольную часть советских людей на борьбу за настоящее, основательное реформирование всей советской системы. Борис Иванович слушал, задавал иногда вопросы, но конкретного положительного ответа так и не дал, хотя разговор затянулся в номере гостиницы «Россия» до полуночи.
- Посмотрим, время покажет, - сказал Борис Иванович, прощаясь со своими политическими поклонниками.
Приехав домой, Елин попал сразу на как бы другое собрание, в круг своих домочадцев, матери, жены сестры. Борис Иванович, воодушевленный поддержкой некоторых знаменитых личностей страны, только что предлагавших ему возглавить оппозицию к руководству страны, в хорошем приподнятом настроении вошел в свой дом. Увидев мать в прекрасном физическом состоянии (а не видел он ее уже целый век, с того дня, когда студентом уезжал заграницу на спортивные состязания), очень обрадовался. Торопливо Борис Иванович подошел к матери, сидевшей на краешке широкого мягкого, покрытого черной кожей, дивана, встал на колени, и мать и сын крепко обнялись. Не издавая ни единого звука, лишь одну фразу проронила Дарья Силантьевна, поглаживая слегка поседевшие, но еще пышные волосы своего сына, перебирая по волосинке и пучками, проронила как-то тоскливо: «И ты седеть начал, Борюшка».
А Борис Иванович, видимо укоряя себя за то, что так долго не находил времени съездить к родной матери, повидаться с ней, забыв о том, что он большой уже, сам дед и на него смотрят еще две женщины - жена и сестра Лена. Он без слов и без голоса, разволновавшись, ручьем проливал слезы. Посмотрев на них, стали сопеть и вытирать влажные глаза и жена и сестра. Потом Борис Иванович откинул назад голову, убрав ее от плеча матери и с неподдельной радостью сказал, глядя на увлажненные очи родительницы: «Мам, а ты выглядишь хорошо!»
 Дарья Силантьевна, проведя пальцами правой руки вокруг глаз сына, по лбу, где заметны были появляющиеся морщинки, произнесла: «Сыночек, у тебя уже морщинки растут».
 - Мам, а как ты хотела, мне уже шестой десяток пошел, а морщинки следом за годами по пятам ходят.
- Да ладно врать-то, - просветлела лицом Дарья Силантьевна, - шестьдесять лет никак тебе не может быть! Вчера еще бегал по наумовским лугам за коровой, а говоришь так, словно старше меня, - и старая женщина расплылась в широкой радостной улыбке, а Нина Федоровна, и Елена Ивановна звонко рассмеялись.
- А сколько же нам лет, мам, думаешь? По двадцать, что ли? - включилась в разговор старшая сестра Елина.
- Ну, не двадцать, а этак тридцать - тридцать пять, - не сдавалась Дарья Силантьевна. Присутствующие все вновь залились громким смехом.
- Я, конечно, рада бы, но, на самом деле живем мы очень давно на этой земле. Мне самой скоро седьмой десяток разменять придется, вот и получается, что Борису ровно пятьдесят третий пошел...
- Да что же вы глупости болтаете, не может вам столько лет быть-то, - не унималась Дарья Силантьевна, продолжая восхищенными глазами смотреть на сына. Борис был не такой какой-то, каким она знала его с детства, юношей и даже студентом. Хотя Дарья Силантьевна долго его не видела вблизи, не имела возможности поговорить, приласкать, однако в газетах часто его портреты появлялись и всегда ей приносили соседи или дочери эту самую прессу, ткнув пальцем в портрет, говорили:
- Вглядись, мать, опять твой Борис с газеты уставился на нас.
Дарья Силантьевна долго рассматривала фотографию сына, изучала все части лица, отмечала про себя, что в костюме черном и элегантном ее сын выглядит сказочно представительным. Голова, огромные плечи, широченные, как у богатыря из сказки, а самое главное - у Бори глаза изменились, вернее, не форма глаз, не цвет, а их содержание. Появился  глубокий смысл в них, недюжинная уверенность, открытость, бесстрашие. Раньше, в детстве, у Бори не наблюдались такие черты ни в характере, ни во внешнем виде. Он был какой-то замкнутый, скрытый, непостоянный и непонятливый. Гордились родители Бориса своим сыном, хотя в душе держали на него какую-то обиду за то, что не приезжает проведать родителей. Соседям они отвечали на вопрос, когда разговор заходил о нем, а разговор о Елине в Наумово не прекращался ни на один день. Шутка ли, из деревни вышел единственный человек, который до Кремля дошел, долгое время целой областью командовал. О Елине слава в своей родной деревне пошла с тех пор, когда в центральных газетах подробно писали о новом эксперименте, рожденном в кубанских степях, о создании агропромкомплекса.
На вопрос кого-то из соседей, почему Борис Иванович не приезжает в родные пенаты, отец, напуская на себя сердитый вид, но в то же время с гордостью и блеском в прищуренных глазах, неторопливо, отчеканивая каждое слово, изрекал: "Государственному человеку по деревням некогда ездить, не понимаешь что ли, Акимыч! Хотя в душе не согласен был с поведением сына по отношению к ним, к отцу и матери.
Так и умер Иван Петрович, не повидав сына. Он никогда, особенно в последние годы, не мог не думать о нем. В деревне, в семье, целыми часами с женой только о сыне и вел разговоры Иван Петрович, по каждому поводу его имя произносил. Иван Петрович называл Борьку, не иначе как Борис Иванович или Иваныч. И как только нужно было в назидание молодому поколению, внукам и внучкам, учащимся деревенской школы или среди друзей своих яркий пример приводить, то сразу Иван Петрович заявлял: «А вот Борис Иванович наш сделал бы так, или мой Иваныч придумал бы здесь что-либо существенное, яркое, сверхъестественное». Даже умирал Иван Петрович, держа образ Бориса в угасающей памяти, так с именем сына на устах отдал богу душу.
- Мать, за Борьку молись, съезди к нему, - были последние слова его.

7.

Дарья Силантьевна смотрела на сына и не могла нарадоваться. «Да что там портрет, в жизни ее сын в тысячу раз лучше выглядит: серьезный, мужественный, представительный. За таким мужиком любая баба в деревне, али в городе чувствовать будет себя как за каменной стеной», - рассуждала Дарья Силантьевна в то время, когда все ее дети и невестка продолжали разговор о своих годах. И она сама, воспрянув как бы от воспоминаний своих, оглянувшись назад и мысленно пройдя прожитые этапы своей жизни, сама с улыбкой призналась мысленно: очень древний я человек, потому-то и детям моим столько много годков. И с сожалением произнесла:
- Как быстро летит время! Вроде много лет и живем на свете, а кажется все равно, всего-то ничего. Помню, девочкой бегала к Дьячковскому озеру, особенно летом, вроде давно это было, а оглянешься назад, вчера это было, как сейчас помню, платьице у меня было клетчатое, отец на ярмарке в городе Александрове купил, теленка отвез продавать, а мне платье это привез, лет девять было мне тогда, хорошо помню... Господь, что дает человеку, потом потихонечку отбирает назад: здоровье, силу, красоту и, наконец, жизнь... Однако, Борюшка, мы с сестрой твоей приехали не по этому поводу, чтобы государственного человека от дел важных отвлекать своими пустыми разговорами и воспоминаниями. Мы как с Леной по телевизору услышали, что ты на собрании против партии пошел, покритиковал самого Горбача, так сразу у меня ноги в коленках стали дрожать. Сыночек, зачем это ты сделал? Ради кого? Кто тебя надоумил все это сказать? Кто он, твой недруг? Он твоей погибели хочет и о твоем падении мечтает. А Горбач - твой покровитель, он тебя из Сибири в Кремль, в столицу перетащил, а ты неблагодарность проявил.
Тут в поддержку Дарьи Силантьевны вмешались и сестра Лена, и жена Нина. Все три женщины, перебивая друг друга, рисовали ужасные картины последствий, если Борис не перестанет идти против коммунистов, а главным образом, что было видно невооруженным глазом, против самого Горбача.
- Сынок, жизнь свою загубишь, супротив власти идти, во все века было смертельно опасно. Отец твой, дед твой были работящими, умными крестьянами, прожили свой век, никому зла не причинив, а ты вон куда дослужился, шутка ли сказать, в Кремле как боярин жизнь свою проводишь, с царями и президентами якшаешься, зачем тебе мечтать о чем-то. Ты вот говоришь, что страну надо из бедности вытащить, кто же это будет делать, если не мы, русские люди. Во-первых, ты откуда знаешь, как надо страну богатой сделать?! Сделал свою семью зажиточной, видной, и хорошо. На этом и успокойся. Не ты же один русский в Рассеи, пусть другие дерутся за власть. Они к должности стремятся, а не о горемычной жизни народа думают. Потом разве мы плохо живем? Пенсию дают, работа есть, чего еще надо человеку.
- А еще надо, мам, чтобы за эти деньги человек мог свободно купить себе хлеб, колбасу, мясо, обувь, одежду, а этого нет, - улыбнулся Елин, глядя на мать, которая, боясь за жизнь сына, старалась привести убедительные, на ее взгляд, доводы, чтобы оградить его от опасности, которую чуяло ее материнское сердце, хотя и другие женщины не поддерживали поступок Бориса Ивановича.
Разговор крутился все время вокруг этой темы. Женщины приводили все новые и новые примеры, чтобы подействовать на Елина, однако он и тут, и на этом семейном собрании, ничего вразумительного не сказал. В чем-то он соглашался с женщинами, изредка поправлял их, а некоторые вещи переводил в шутливое русло, тем самым разряжал обстановку. Время уже было позднее, почти до самого утра, до первых петухов в квартире Елиных не прекращался разговор. Он, этот разговор, словно костер, вспыхнул с новой силой, когда в квартиру вошла Татьяна Борисовна, младшая дочка Елиных. После теплых объятий радостной встречи вновь женщины, настроенные Дарьей Силантьевной, вернулись к свежей, только что обсуждаемой проблеме. Дарья Силантьевна, да и Лена с Ниной Федоровной, полагали, что Таня, подробнее узнав об отцовском поступке, тоже непременно встанет на их сторону и будет делать все, чтобы переубедить отца. Татьяна имела особое влияние на отца и надежда была только на нее, он ее послушает и навсегда Борис Иванович забудет свой неправильный шаг. Однако, вопреки мнению старших женщин, Татьяна Борисовна приняла сторону любимого папочки, высказав мысль, что папа сделал правильно.
Почему не он, а другие должны говорить правду русским людям и предлагать путь, который спасет нашу страну от безобразия, в котором мы оказались. Папа прав, страну надо менять. Михаил Сергеевич тоже хочет менять, но боится чего-то и кого-то. А может, власти боится, что, по-настоящему демократизируя государство, выхватят из его рук  власть. Сколько можно жить в стране, где целыми днями стоишь в магазине в очереди, чтобы еду купить, то же самое мясо, колбасу и даже водку, не говоря о масле...
Поддержка со стороны Тани окрылила Елина, он не только получил новый стимул, а и рассеял свои сомнения, которые не выпускал из головы. Хотя внешне всем казалось, что Елин - твердая и решительная фигура, на самом деле в душе у него происходили многоликие споры с самим собой. То он считал, что поступает верно, то он жалел о случившемся, то его охватывала такая апатия, что никакой борьбой за правду, за благополучную жизнь своего народа не хотел заниматься. Уйти куда-нибудь в такое место, чтобы никто тебя не знал и ты, работая как миллионы людей на земле, тихо и спокойно, думал лишь о благополучии собственной семьи, радуясь восходу солнца, закату на горизонте, общению с обыкновенными, но очень талантливыми трудолюбивыми людьми. «Вот в таком бы покое дожить свой век!» – думал Борис Иванович. Но голос дочери, ее слова о том, что папа должен и обязан сказать и сделать так, как думает, тем боле он видит правильное направление пути движения страны, благотворно подействовал на его сомневающуюся душу, и он, хотя и ничего не сказал своим близким людям, но про себя решил: будет бороться сколько сможет со старой партократией, чтобы на деле в стране построить светлое настоящее, богатое, с магазинами, в которых прилавки будут ломиться от товаров, с улыбающимися друг другу при встрече людьми, с людьми, довольными всем: достатком в собственном доме, хорошей работой, приличной зарплатой, самым лучшим государством, умеющим защитить своего гражданина от внутренних и внешних врагов.
- А что касается того, окажусь я в Кремле или не окажусь, - это не самое главное, - рассудил Борис Иванович про себя. А Танечкины излюбленные слова: «Папочка, береги себя, ты нужен истории. Именно такие люди, как ты, делают историю», - заставили Бориса Ивановича вдоволь нахохотаться и подействовали на него как самые настоящие дефицитные лекарства.

8.

Татьяна вообще молодец, для отца она всегда была еще с малолетства целительницей души, она любила его трепетно и ревностно. В детстве, если отец оказывал внимание старшим сестрам, она тут же прибегала и, отстранив сестренок, сама оказывалась в центре внимания, просилась, чтобы отец взял ее на руки, обхватив за шею отца, дразнила сестренок, напустив на себя самое победоносное выражение, показывала язык, всем видом давала понять: отец только ее. Повзрослев, Танечка еще больше стала боготворить отца, она постоянно была в курсе его дел, не забывала давать поддерживающие советы при каждом разговоре. Младшая дочь была и по внешности похожа на отца. Если две старших дочери Бориса Ивановича все почти переняли от матери: и цвет волос, и телесную конституцию, и конструкцию лица, все, кроме глаз, они  у сестер были отцовские - огромные, васильковые, как само небо в очень ясную погоду. У Танечки наоборот. Все отцовское передалось ей: и исполинский рост, но Таня не была безобразно высокой, как женщина была она статная, полногрудая, все формы скульптурно отточенные, и те, кто знал их семью, мог безошибочно подтвердить, что эта женщина Елинской породы. Лицо Татьяны Борисовны один к одному напоминало отцовское, только линии лица у нее были нежнее и утонченнее, чем у отца. Светловолосая, как и Борис Иванович, строгая и серьезная по виду, но в душе, как и отец, Таня была очень ранимой и доброжелательной. Зато она, как отец, где надо быть твердым, могла стать как кремень, решительной и весьма упорной в достижении поставленной цели. Кстати сказать, ее муж, Валерий Кленов, был тоже похож на отца Татьяны. Такой же богатырь, как Борис Иванович, пудовые кулаки, как в народе говорят – пивные кружки, широченные плечи, за такими плечами не только одна женщина почувствует себя защищенной, но и целый женский батальон. Таня, видимо, потому и полюбила инженера Кленова, что он напоминал отца. И хотя по характеру Валера был совсем другим человеком, чем Борис Иванович, но очень напоминал его в молодости, в юношеские годы. Чересчур стеснительный, флегматичный, тихий, Кленов никогда он не повышал голоса, был рад всему и очень любил жену и сына Бориса, названного в честь Бориса Ивановича. Таня была на работе, когда ее муж Валера узнал о пленуме и делах Бориса Ивановича. Кленов тут же позвонил жене и сообщил новость. Татьяна сразу же, не заезжая домой, написала заявление на отпуск без содержания и вылетела в Москву, к родителям, даже не сообщив им о своем приезде. Оказалось, что прибыла вовремя, встала на его сторону и вновь по обыкновению дала ощутимую уверенность в помыслах и делах любимого отца. В ту ночь Елины не легли спать до самого утра. Поняв, что Бориса не уговорить, он все равно будет делать так, как считает нужным, тем более дочка родная толкает на этот путь, мать Елина и его сестра собрались уезжать. Однако Нина Федоровна вдруг стала просить свекровь остаться жить у них. Усталыми глазами не выспавшегося человека Борис Иванович взглянул на жену, улыбнулся ей в благодарность за то, что в такой тяжелый момент для их семьи догадалась предложить матери остаться жить у них! Дарья Силантьевна, поблагодарив невестку, направилась за дочерью Леной.
- Лене на работу надо! Погостили у вас, пора и честь знать, - сказала она.
- А почему, мама, ты не хочешь остаться, живи у нас, у тебя будет отдельная комната, мешать тебе не будем. Тебе уже немало годков, сколько можно в огороде копаться, - стал упрашивать Борис Иванович.
Пришла на помощь родителям и Татьяна Борисовна, и вся семья настойчиво стала просить Дарью Силантьевну не уезжать, для ее же блага и здоровья лучше остаться и прожить остаток дней с сыном. Когда внучка Татьяна, обхватив ее за плечи, умоляла уважить их просьбу, Дарья Силантьевна дрогнула и стала задумываться. В конце концов, было решено так, как Дарья Силантьевна уже неделю гостит у дочери в Москве и совсем забыла, в каком состоянии находится ее домишко в деревне, то съездит она на днях в Наумово, проведает свой очаг, приведет в порядок свои дела и тогда вернется. Теперь-то я дорогу, знаю, могу и сама без посторонней помощи явиться сюда. На этом и порешили.

9.

Страна советов жила своей жизнью, быстрыми темпами шли все процессы, происходящие в огромном государстве. Особенно буро протекала политическая жизнь великого и могучего, как пелось в гимне страны, Советского Союза. Простые граждане ежедневно получали столько новой информации, касающейся перестройки, что не успевали переваривать и осознавать ее смысл. Кооперативное движение, частное предпринимательство (хотя по замыслам политиков имело социалистический характер, называлось индивидуальной трудовой деятельностью, семейным подрядом, арендой и т.д.) позволяло некоторой части населения зарабатывать приличные деньги, причем некоторые сколачивали баснословные суммы. В результате чего советский народ, до этого живший почти на одинаковом уровне, получающий равную зарплату, разделился на две категории: на частников-кооператоров и на остальных, тех, кто продолжал трудиться в госсекторе. Видя, что многие новые предприниматели незаслуженно кладут в карманы большие деньги, народ стал косо смотреть на них, откровенно презирать и, мягко сказано, недолюбливать. Новыми русскими окрестили люди тех, кто занимался частным предпринимательством. Хапугами, рвачами, бандитами, ворами называли люди новых русских. Основная масса народа, веря политикам, что частный бизнес окончательно внедрен в социалистическую почву, воочию видя, на чем частники делают себе капитал, не могли принимать всерьез нововведения руководства страны и терпеливо ждали, когда закончатся эти опыты.
В стране, где десятилетиями царил сплошной дефицит товаров от иголки и до космического корабля, новые частники были поставлены в тепличные условия. Им были отпущены продажные цены на товары, разрешено приобретать сырье за наличные деньги, давались беспроцентные ссуды, на несколько лет разрешалось пользоваться существенными налоговыми льготами. Теоретически это делалось со стороны государства для того, чтобы как-то дать возможность новым кооперативным предприятиям встать на ноги. Потом, когда это произойдет, дать раскрыть крылья и начать приобретать новые технологии, новое оборудование и честно продолжать трудиться во славу родины и пользу своей семьи. Однако в жизни все происходило по-другому, не зря, видимо, говорят: теория от практики очень далека.
Пока было выгодно не производить продукцию, а скупать у госсектора эти же самые товары и сплавлять на рынке. И многие дельцы пользовались этим. При пустых прилавках магазинов и, в буквальном смысле, острейшем дефиците на внутреннем рынке огромного государства, любой товар по любой, даже взвинченной на порядок цене, уходил влет. Спрос был такой, что только успевай показывать продукцию и организуй завоз. Те немногие кооператоры, которые занимались честным трудом, и создавали свои производства, существенного влияния на общую обстановку экономики страны не оказывали, кроме незначащей ничего на фоне повальной спекуляции пользы. Советскую социалистическую экономику разваливали упорно и настойчиво те, кто занимался реализацией продукции, изготовленной в стенах государственных предприятий. Открывая кооператив при заводе или фабрике, расторопные, деловые люди, в основном связанные с руководством того или иного производства, сколачивали баснословные суммы. В результате внешне получалось, что новые дельцы помогают заваливать страну товарами, а на деле они фактически подводили экономику страны к опасной черте, к инфляции. Быстрыми темпами развивалась спекуляция, на улицах городов и сел безнаказанно свирепствовал рэкет и наглела преступность. Государственные чиновники, органы правопорядка сращивались с преступными элементами, набирали скорость взяточничество, мздоимство, казнокрадство. И эти процессы, как раковая опухоль, быстро распространялись вглубь и вширь огромного государственного организма, что правительство страны оказывалось бессильным остановить этот беспорядок и направить развитие общества в нужное русло.
Впрочем, правительство Горбачева уже не контролировало ситуацию в стране и по всем другим многим вопросам. Ни одно из решений двадцать седьмого съезда партии, поставившего задачу об ускоренном развитии страны, не выполнялось. А произошедшая двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года авария на Чернобыльской АЭС нанесла сильный удар по всем социалистическим устоям государства. Частые созывы пленумов ЦК, разных партийных конференций, изменение ряда пунктов Конституции страны, позволившего принять иной порядок выборов политической системы, появление двухпалатного постоянно действующего парламента страны, ровным счетом ничего существенного не давали пароду, ни в политическом, ни в экономическом отношении. Ранее отпускаемые гайки, в смысле гласности, плюрализма, свободы слова, раскручивались сами собой. Разрешенные кооперативные и индивидуальные формы хозяйствования не подчинялись никаким директивам. Горбачев хотел бы всеми способами закрутить гайки, придать отбившимся от рук новшествам социалистический характер, однако все процессы в стране шли семимильными шагами уже помимо его воли. В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году открыто создавались оппозиционные КПСС объединения и союзы, среди которых Демократический союз во главе с Новодворской, Народные Фронты в Прибалтике. Очень остро стояли на повестке дня национальные вопросы в республиках. Был выдвинут принцип единства в национальном многообразии. Принцип свободного развития всех языков и культур. И хотя спорные вопросы решались путем переговоров, национальные конфликты буквально раздирали страну. К проблемам в Нагорном Карабахе добавились столкновения в Ошской области между киргизами и узбеками, обострилась обстановка в Южной Осетии, да и в других районах страны было неспокойно. Братья меньшие во всех республиках открыто, в том числе и в прессе, обсуждали вопрос об отделении своих республик от СССР, главным образом от России. Прибалтика шаг за шагом  ставила на съездах народных депутатов задачу немедленного отделения от СССР и вывода советских войск с их территории. Правительство с этими явлениями боролось с помощью вверенных ему войск, в результате чего произошли трагедии, повлекшие за собой человеческие жертвы среди мирного населения, так было в Тбилиси, в Вильнюсе. Только в 1990 году на межнациональной почве в СССР погибло 860, ранено 4165 человек (Известия, 11 мая 1991года – прим. авт.). Руководство страны не сумело принять действенных мер к предотвращению конфликтов, что усугубляло обстановку в стране. В республиках и на местах в 1989-1990 гг. прошли выборы своих властных органов и образовались суверенные государства, в которых было провозглашено верховенство республиканских законов над союзными. В ряде республик избраны президенты. Власть все больше переходила от центра в республики, на местах началась «война законов» - неподчинение центру.
При этих условиях Горбачев изыскивал все возможности, чтобы остановить негативные процессы, направить позитивные явления в правильное русло и все-таки удержать власть в своих руках. Первый съезд народных депутатов, состоявшийся в мае-июне 1989г. по требованию Горбачева ввел пост Президента СССР. Этот «титул» давал дополнительные права. Президент не только возглавлял государство, но и был руководителем кабинета министров, координатором деятельности органов власти и управления, главой Совета Безопасности, словом, сосредоточил в своих руках неограниченную власть. Но навести порядок в стране все-таки не смог, жизнь народа катилась назад. Лишь очень небольшая часть народа богатела, а основная масса как и прежде влачила жалкое существование. И что интересно, не были довольны происходящими событиями в стране ни богатые, ни бедные. Богатые тем, что в этой стране все равно рано или поздно не дадут развернуться в полную силу, вести безбоязненный, стабильный настоящий бизнес, а бедные тем, что перестроечные явления, только утяжеляли их и без того нелегкую жизнь. Жить становилось еще тяжелее, еще труднее. Основная масса советского народа ничем особенным не проявляла свои эмоции, обсуждая, как и раньше на кухнях, положение страны со своими родственниками, своими знакомыми и друзьями, терпеливо ждала улучшения своей участи, справедливо полагая, что за каждым падением вниз, следует подъем и процветание. А небольшая часть этого же народа, причем самая активная, самая политизированная, живущая в Москве, с пеной у рта старалась изменить в стране вес незамедлительно и сразу. Эта часть людей активно включалась в политические события, которые привели бы страну к основательным, правильным, по их мнению, переменам. Они считали, что Советский Союз должен идти по демократическому пути развития, полнокровному рыночному механизму западного образца, к многопартийной системе правления. И эта часть народа, возглавляемая передовой интеллигенцией страны, ясно и четко видя цель, главным образом ориентируясь на жизнь народов передовых европейских стран, торопливо вела, а точнее подгоняла страну якобы к зажиточной, цивилизованной общественной системе.

10.

Борис Иванович Елин, покритиковавший руководство страны на пленуме в конце 1987 года, уже стал лидером советского народа. Чем больше Горбачевская команда запутывалась в своих движениях, тем больше поднимался авторитет Елина, помимо его воли, без его участия, без его старания. Только Елин в этой стране пользовался таким огромным авторитетом, такой огромной популярностью у народа, что лишь он один мог повести народ за собой. Вот за ним бы народ пошел бы беспрекословно улучшать свою жизнь. Средства массовой информации уже окрестили Елина лидером нации, ибо и он, лидер, был нужен, как воздух, той активной части народа, которая взялась изменить порядки и правила своего государства. Дошло до того, что желание Бориса Ивановича возглавить оппозицию, уже не имело, и не могло иметь значения. Он обязан был прислушиваться к народному воплю, людским проблемам, задачам, которые поставил перед ним неизвестно кто, но видимо, те, кто мгновенно, по мановению волшебной палочки хотели перемен и его согласия. Да и соглашаться особо не с кем и негде было, времени не было, процессы так стремительно развивались, что Елину лишь оставалось выполнять, то, что нужно было оппозиции. Борис Иванович и его жена, читая прессу, узнавали о себе такие вещи, которые бы никогда в голову не могли придти, изумлялись тому, как народ возносит Елина до небес и все лучшие мечты связывает с ним. Чету Елиных пугала этакая чрезмерная надежда народа на его персону.
- Да ты понимаешь, Боря, - говорила Нина Федоровна, - ты становишься заложником уже тех, кто двадцать четыре часа в сутки восхваляет твою личность и основательные перемены в государстве связывает с твоим именем. Это же очень опасно. Опасно сейчас, когда ты еще никто, министр без портфеля, вдвойне опасно будет, если ты окажешься у власти. Те, кто это делает, Борюшка, пользуются твоим авторитетом, мечтают Горбачева свалить, а свалив Михаила Сергеевича, тебя и близко к власти не подпустят. Откажись от всех этих дел, попроси Горбачева, пусть отправит тебя куда-нибудь в жаркую страну послом, и поживем остаток дней в тишине и покое.
Иногда и Борису Ивановичу хотелось этого, размышляя над судьбой страны, над великими проблемами, которые стояли перед ней. Во всех сферах жизнедеятельности великого государства стояли весьма большие вопросительные знаки, а ответы, которые были у него, казались ему такими туманными, зыбкими и неясными, что сам приходил в замешательство. Он уже боялся той собственной смелости, с которой критиковал руководство. Теперь у него не было желания критиковать направо и налево руководство Горбачева, которое предлагало хоть какие-то пути для выхода из кризиса, в котором с каждым шагом оказывалась его родина. В своих собственных силах, собственных возможностях Борис Иванович засомневался и в глубине души боялся взять на свои, хотя и широкие плечи, весь этот груз. В такие минуты, оставаясь один на один со своими мыслями, Елин белой завистью завидовал Горбачеву и преклонял голову перед его способностью и старательностью поправить дела страны. Елин понимал и знал, что Михаил Сергеевич - величайшая личность современности, его ум, его мышление, его порядочность, желание сделать страну лучше, богаче и сильнее не вызывает никакого сомнения, но Елин видел, что Горбачев, начав реформирование государства и предлагая вначале перестройки правильное направление движения, дальше оказался неспособным управлять всеми процессами, текущими делами. Он неверно определил задачи, взял ошибочные ориентиры, а главное, он отказался от идеи фундаментально изменить страну, попал в плен собственных ошибочных планов, а страна оказалась в плену у него. Видно было, что Горбачев сам больше находится на распутье, чем его страна, а посему оставаться на посту президента СССР ему предстоит недолго. Парад суверенитетов, который промчался вихрем по всем союзным республикам, в скором времени уничтожит СССР, развалит это государство, разделит на части. Кем тогда будет Горбачев? Президентом без страны?
Время было для страны ответственное, кроме огромных минусов в делах государства ни одного плюса не наблюдалось. Правда, был все-таки один плюс, кажется, самый важный и самый главный плюс, - это сам народ, трудолюбивый, образованный, терпеливый, жалостливый, умеющий защитить обиженного, ждать и надеяться на лучшую жизнь. Елин, находясь в гуще политических событий, являясь одним из информированных очевидцев, видя эту ситуацию в стране, наблюдал, как в последнее время в центре страны, как грибы после дождя, создаются партии и движения и, обливая друг друга грязью, рвутся к власти. Существующая власть слабела не по дням, а по часам, и наконец-то после долгих размышлений Борис Елин рассеял свои сомненья и твердо решил не просто бороться за власть, а получить ее из рук нерешительного, запутавшегося в собственных ошибках руководителя СССР. Решил придти в Кремль достойно, с открытым лицом и открытой душой, чтобы принести реальные изменения своей стране, своей Родине. Этим своим окончательным решением Борис Иванович поделился с Ниной Федоровной.

11.

За столом в просторной кухне ужинали двое, муж и жена. Елин сегодня поздно пришел с работы. Его, министра без портфеля, направили помогать председателю Госстроя СССР, и он, по поручению своего непосредственного начальника, курировал, вроде бы все важнейшие стройки, которые находились на правительственном контроле. Шли телеграммы изо всех точек страны с просьбами не останавливать финансирование того или иного важнейшего государственного объекта, а в 1989 году государственная казна настолько похудела, что почти прекратилось не только само финансирование строительных площадок, но и интереса не было у государства узнать, что где происходит в области строительства. Борис Иванович получил телеграмму из города Александрова, города, который он знал с детства, гулял по его улицам и площадям, ходил во вторую школу пять лет подряд, где получил аттестат зрелости. В девятом классе Борис влюбился в Надю, свою одноклассницу, красавицу и умницу. Отец Нади был военным, его направили на работу в Александровский военкомат. А влюбился Борис, как говорится, с первого взгляда и по самые уши. Надя, высокая, ладная, с уже оформленным бюстом, которому уже было тесно в новой ученической форме, с двумя косичками с вплетенными в них белыми лентами, умело завязанными в пышные, как взбитые сливки, банты, вошла в класс. Борис взглянул на нее и влюбился. Однако Елин любил Надю про себя, в своих мыслях, в своем сердце. Надя была нарасхват, и ее быстренько, в считанные дни, заметил самый бойкий парень школы Дима Строгачев из десятого класса, и молодому Боре не на что было надеяться. Почему-то, взяв телеграмму в руки и прочитав название города, откуда она пришла, в памяти Бориса Ивановича стало вырисовываться лицо Нади. Может быть, потому, что это была его первая безответная любовь, и он много месяцев подряд не мог смотреть на других девочек, везде и во всем он видел ее образ, а по ночам часто ложился спать с ее именем. Деревня Наумово, где родился и рос Елин, находилась под городом Александровым, буквально в двух шагах от него. Поэтому Александров для Бориса был почти родным городом, там он многих знал, а потому, увидев подпись в конце телеграммы – «председатель горсовета Данилов», «директор завода Белецкий», Елин стал вспоминать, тот ли Данилов, с которым он учился в школе, или другой, жаль, что имени нет в телеграмме председателя горсовета. Просили земляки помочь деньгами, чтобы закончить стройку на заводе имени Пятидесятилетия СССР. Строился новый корпус по выпуску вычислительных машин, которые должны были быть выше уровня мировых образцов.
Словом, дел было много, но помочь Елин ничем не мог, не было денег, вот в чем была главная причина. Потому и люди, работники Госстроя, с опущенными головами ходили по кабинетам, собирались на совещания, разговаривали, обсуждали чего-то, вроде понимали: надо строить этот объект, следует закончить другой и так далее. Но воз стоял без движения, не было главного. Председатель Госстроя злился на своих подчиненных, а они, чтобы не вызывать дополнительного раздражения у начальства, сидели в своих кабинетах допоздна, до самого ухода домой главного начальника. Сидели, перебирая бумаги, складывая их то так, то этак, одним словом, убивали время, не понимая, чем они занимаются и за что зарплату повышенную получают. В то время Елин уже больше года находился в опале у официальной власти. В партийных газетах, в государственных средствах массовой информации Елин беспощадно критиковался, но чем больше его ругала официальная власть, тем больше поднимался его авторитет, даже среди простого народа, который привык думать: раз руководство не любит Елина, значит, Елин за народ стоит и борется за счастье народа. Популярность Елина росла как на дрожжах, этой популярности было уже тесно на кухнях и в курилках. Со всех областей, городов России присылали телеграммы Борису Ивановичу с просьбой дать согласие баллотироваться кандидатом в депутаты от их округа. Телеграммы шли из Сибири, с юга, с Центральной нечерноземной зоны, со средней Волги. Проще назвать места, откуда таких писем и телеграмм не было. Выборы народных депутатов Российской Федерации намечались на март 1990 года.

12.

Елину как воздух нужен был мандат депутата РСФСР. Борис Иванович и после ухода всех работников министерства оставался на работе, в основном разбирал свою личную почту, читал письма от организаций, от бизнесменов, от простых людей. Содержание писем от почти всех его корреспондентов было таким: Бориса Ивановича поддерживали в его борьбе за лучшую жизнь для народа, информировали его о жизни на местах, приводили массу примеров из жизни, когда по вине партийных функционеров ухудшалось положение людей, годами не решались важные очевидные вопросы, чиновники не исполняли своих элементарных обязанностей, не делали простые вещи. Особенно много нареканий было на несоблюдение законов самими коммунистами, имеющими в руках какую-нибудь маломальскую власть. Во всех письмах красной нитью проходила мысль: в наших сегодняшних бедах виновата сама партия коммунистов, поэтому чтобы изменить нашу жизнь надо отстранить коммунистическую партию от власти, другого пути улучшения нашей разнесчастной жизни нет, и не может быть. Так писали люди с мест, честно и без вранья. Что касается телеграмм, то их столько приходило, что Елин часами размышлял, какой области, какому городу отдать предпочтение, и не мог решить, кому же отправить ответное послание, а перед кем извиниться публично в средствах массовой информации за то, что не сумел ответить лично.
Разговор с женой за ужином Борис Иванович с этого и начал. Нина Федоровна еще стояла у газовой плиты и доставала из духовки запеченную картошку. Борис Иванович обожал это блюдо, не надо было ему мяса, колбасы, ветчины и прочих деликатесов, если он сел за стол на кухне, подавай картошку, или в мундире, или запеченную. После картошки любил отпиваться чаем из большой  кружки или вместительной чашки. После этого он был, как правило, доволен и доброжелателен, лицо светилось как солнце на масляной неделе, правда, заварка должна быть крепкая и свежая, да и кипяток обязан быть таким, чтобы губы обжигались. Отец Елина, тоже обожал наигорячейший чай, видимо, и Борису передалась эта отцовская привычка. Кроме того, Елин чай любил пить не сладкий, а вприкуску с наколотым сахарком, а еще лучше с конфетой.
- Не знаю, Ниночка, - произнес Борис Иванович, - где мне баллотироваться в депутаты РСФСР. Столько просьб, почти со всех областей матушки России, может Павловский район выбрать нам, станицу нашей молодости, или Омск, Харитонов настаивает: «Если не Омск будете представлять в Верховном Совете, омичи крепко обидятся на Вас».
- А владимирцы, александровцы не обидятся, - произнесла Нина Федоровна, закончив сервировку стола и усевшись за стол. Нина Федоровна без мужа никогда не ужинала, ждала, когда бы он ни приходил, она ждала его, и кусок просто не шел в горло. За многие годы совместной жизни у нее выработался определенный рефлекс, чувство голода приходило именно тогда, когда рядом сидел ее любимый и любящий муж. В дверях кухни показалась и Дарья Силантьевна, прошло уже больше полугода, как она переехала жить, как она сама говорила – «навовсе», к сыну, и у нее тоже быстро вошло в привычку не смыкать глаз, пока Боря не придет домой. Старая женщина очень волновалась и беспокоилась, когда сын приходил домой с работы очень поздно.
- Что же это такое, разве министры так до полуночи и работают? Бедные, когда же спят, - жаловалась она невестке.
Полулежа на мягком диване в своей комнате весь свой слух обращала Дарья Силантьевна к входной двери и с нетерпением ждала, когда раздастся знакомый звук из прихожей. Вот и сейчас, дождавшись, когда наконец дверь со скрипом отворилась, старая женщина выглянула из своей комнаты, ее сын в прихожей переобувался в домашние тапки.
- Что так поздно-то, Борюшка? Работа? А настроение как? - спрашивала трогательно мать, и видя улыбку на губах сына, повернувшегося лицом к ней, успокаивалась  и ложилась спать, оставляя, однако, дверь комнаты открытой. Так было теперь всегда. И сейчас, услышав разговор между сыном и невесткой, доносившийся из кухни, не вытерпела Дарья Силантьевна, снова встала.
- Сынок, ты же александровский парень, уважь просьбу земляков! Никто на тебя обижаться не будет, все поймут: и омичи, и кубанцы, и москвичи - все  поймут, что Елин поступил правильно, став делегатом от родных мест. Умные поймут и обижаться не будут, а на дураков мы сами не обижаемся, грех.
 - Мама права, - поддержала Нина Федоровна свекровь. – Может, поужинаешь с нами, мам? - обратилась невестка к свекрови, которая продолжала стоять при входе в кухню, опираясь телом о дверной косяк.
- Стакан кефира выпью, если есть, - ответила Дарья Силантьевна и сделала шаг к столу. Нина Федоровна торопливо встала, подошла к холодильнику, достала пакет с кефиром. Воцарилось молчание. В последнее время Дарья Силантьевна немножко раздражала чету Елиных. Первые месяцы после переезда Дарья Силантьевна вела себя как-то нормально, естественно, никому не мешала, ее присутствию рады были и сын и невестка. Собравшись по вечерам, вся семья долго разговаривала, вспоминала часто детство Бориса, сын и невестка проинформировали Дарью Силантьевну в мельчайших подробностях о жизни своей на Кубани, в Сибири и так далее. Однако потом Дарья Силантьевна к месту и не к месту стала вмешиваться в разговоры между мужем и женой, попадалась на глаза именно в тот момент и в то время, когда в ее присутствии никто не нуждался, вмешивалась в разговоры, которые шли в доме Елиных с именитыми гостями. Словом, Дарья Силантьевна старалась быть в центре внимания и вставить в разговор свое мудрое слово. Эти ее движения и поступки приходились немножко не по душе истинным хозяевам огромной квартиры на Кутузовском проспекте города Москвы. Вернее, Борис Иванович на эти вещи не обратил бы внимания, если бы не чувствовал, что Нина отрицательно реагирует на поведение матери, раздражается при ее неуместном появлении. Правда, пока по внешнему виду, по разговору со свекровью Нина Федоровна никоим образом не показывала свое недовольство, вкравшееся в ее душу. Но опытный глаз Бориса Ивановича, знавшего свою жену как облупленную, зная ее характер, ее обычное поведение при стабильной обстановке, ее привычки, сделал вывод, что между матерью и женой уже начинает мелкими шажками бегать маленький черненький, неделю назад родившийся котеночек. Исследовав обстановку в своей семье, Борис Иванович догадался, что всему виной характер матери, ее чрезмерное старание быть полезной в доме. Вроде бы и она была права по-своему, хотела учить уму-разуму детей своих, передать большой жизненный опыт, оградить от неверных шагов. А как иначе, считала Дарья Силантьевна, в одной семье живем, значит, все заботы семьи общие. Но Нина Федоровна была другого мнения. Ей казалось, что матери мужа не следует выставлять себя напоказ, особенно, когда в доме бывают известные всей стране люди, да и дома при них, хозяевах, она должна быть скромнее, понимать, что она женщина старая, а ее мысли и знания гроша ломанного не стоят, тем более в тех делах, которыми занимается ее сын. Хотя ей, Нине Федоровне, и было на руку, когда Дарья Силантьевна поддерживала ее и уговаривала вместе с ней Бориса отказаться от мечты сесть в кресло Горбачева, но дальше, пожив вместе, свекрови следовало понимать свое место в доме. «Есть крыша над головой, хлеб черный и белый с маслом и икрой, и баста, живи - не хочу. Сама дожила до глубокой старости, не мешай молодым до нее дожить. А пока мы еще в старики не записались, надо жить и радоваться этой жизни. А то живу как вдова при живом муже», - думала Нина Федоровна. Действительно, за то время, как мать поселилась у них, Борис как бы охладел к супруге. Он ни разу не поцеловал жену, не обнял, не ущипнул за мягкое место. А это он обычно любил делать, когда они оставались наедине. «А свои привычки Борис начал забывать потому, что старуха наедине-то нас и не оставляет. Обязательно дождется прихода сына с работы и не ложится спать, пока не узнает и не расспросит обо всех делах за прошедший день, пока не даст кучу наставлений на завтра.  Притом она всегда ложиться спать после нас, кому рассказать – не поверят: провожает нас в спальню».
Так рассуждала Нина Федоровна.
А Борис, видя все это, пока решил не вмешиваться в отношения матери и жены. Пусть изучают друг друга, притрутся, научатся уступать друг другу, а потом посмотрю, не получится – вмешаюсь. Хотя в душе и сам чувствовал какой-то дискомфорт от мысли, что в доме между матерью и женой, между двумя близкими ему женщинами появились маленькие трещинки. Может, потому Борис, быстренько проглотив две-три картофелины и не попив чаю, встал и пошел в спальню. И лишь выходя из кухни, сказал сухо, чтобы мать не обиделась на его молчание за коротким ужином: «Завтра мне рано вставать, дел много».


Глава 3.

СТАРЫЕ ТОВАРИЩИ И НОВЫЕ ДРУЗЬЯ

1.

Д
ействительно, на следующий день Борису Ивановичу предстояло решить много вопросов и сделать немало дел, самым важным из которых была встреча со своими ярыми сторонниками, и хотя не принято называть сторонников ярыми, но именно это слово вертелось у него в голове, когда ему надо было встречаться с депутатами верховного совета России Красавчиком Олегом Абрамовичем, Семеновым Валерием Сергеевичем. Официальная встреча с Вороновым Николаем Андреевичем стояла отдельным пунктом в плане его рабочего дня. Елин не был инициатором этих встреч. Позвонил Красавчик Олег Абрамович еще три дня назад и настойчиво просил принять его вместе с Семеновым. А вчера Воронов Николай Андреевич по телефону известил Елина, что сам придет завтра к нему на работу, есть важный, конфиденциальный разговор с глазу на глаз. Теперь в разговоре с Елиным Воронов был сух и скуп на слова, былого теплого дружеского, почти родственного отношения в тоне его голоса не прослеживалось, впрочем, уже больше полугода между ними не поддерживались никакие отношения, не говоря о связях более человечных. Наоборот, Николай Андреевич стал резко критиковать Елина. В газете «Правда» он опубликовал большую статью под названием «Перестройка и пути ее развития», в котором посвятил Елину целых четыре больших абзаца, где беспощадно критиковал его подход к проблемам реформирования страны, а его самого назвал авантюристом в политике. Борис Иванович примерно догадывался, зачем член политбюро желает прийти к нему в гости, но одно дело предполагать, другое дело – каковы его истинные намерения. Борису Ивановичу, несмотря на то, что добрые отношения между ними прекратились, очень хотелось, чтобы Воронов поддерживал его, был бы на его, Елина, стороне. Размышляя о нем, Борис Иванович удивлялся, как мог человек, одним из первых высказывавший мысль о должном пути развития страны, потом так быстро, так резко изменить свои убеждения. Еще совсем недавно Николай Андреевич для Елина был эталоном политического деятеля. При проверке на излом оказалось, что убеждения Воронова, его мысли, его мнение ничего и не стоят, прежде всего для него самого. Разве можно такой фигуре, как Воронов, поступать так: сегодня сказал одно, завтра другое, сегодня поддержал одного, а завтра другого. Понимая, что Воронов не из тех, кто может быть лидером и вести за собой хоть небольшую команду людей, а должен всегда находиться рядом с кем-то, дуть не в свою, а в чужую дуду. «Ну что ж, Николай Андреевич решил быть ближе к человеку, в чьих руках реальная власть, - сделал вывод Елин. - Только окончательное ли это решение? Может быть, он сегодня в очередной раз изменил свое отношение к происходящим в стране событиям, - развивал дальше свою мысль Елин, - потому и ищет встречи со мной, чтобы заявить об этом и предложить свои новые идеи для быстрого прихода к власти». Борис Иванович сам улыбнулся этой мысли.
«Воронов много лет по-настоящему помогал мне в жизни, дружил бескорыстно, тянул за уши к высоким должностям. Я даю себе отчет в том, что без Николая Андреевича я бы никогда не достиг сегодняшнего своего положения. Да что там сегодняшнего, не был бы я первым секретарем райкома, да и в Омске я оказался только благодаря Коле. Неизвестно, как сложилась бы судьба, если бы в моей жизни не было бы встречи с Вороновым, - размышлял Борис Иванович, - а вот в самый ответственный для родины период, в самый ответственный момент моей жизни лучший друг сдрейфил, спрятался в кусты.
А может, Николай Андреевич любит, чтобы его ученики, те, кому он долгое время помогал, всегда оставались на своих местах, на своих линиях и позициях, на тех клетках, куда он, учитель, их поставил. Чтобы он и дальше мог оказывать им необходимую поддержку, но обогнать его самого, заявлять о себе больше, чем считает учитель, оказаться впереди него - ни-ни. Ему, видимо, стыдно, когда ученик побеждает учителя, - рассуждал Елин. - Но, чтобы там ни было, - завершил свои рассуждения Борис Иванович, - даже если Воронов станет моим врагом номер один, я буду его уважать и всегда вспоминать добрым словом».

2.

Зазвонил внутренний телефон. Елин поднял трубку. Секретарша, немолодая женщина, ласковым голосом сообщила Борису Ивановичу о приходе Красавчика и Семенова. Елин попросил Лидию Андреевну пропустить депутатов. А сам встал из-за стола, направился к двери, чтобы встретить дорогих гостей еще у порога. Радушно обменявшись рукопожатиями, все трое подошли к окну. Через открытую створку морозный утренний воздух струей влетал в помещение, приятно обдавал свежестью лица наблюдавших через окно внешнюю жизнь центра Москвы. Начало декабря, но снега еще не было, дни шли по инерции осенние: по утрам холодновато, но к полудню тоненькие ледяные корки на лужах, образованных в колдобинах и ухабах дорог и тротуаров, с хрустом растрескивались под ногами прохожих и таяли на глазах. Люди, одетые в осенние куртки и пальто, торопливо сновали туда и сюда по тротуарам. У палаток, которые стояли близко друг к другу, образовывались небольшие очереди. На деревьях кое-где еще виднелись живые, еще не опавшие, но уже впитавшие золотой цвет из морозного утреннего воздуха, листья. Несколько молодых людей привлекли внимание: одеты они были очень свободно, а поведение немного развязное, как показалось Елину и его гостям. Вся группа была в коротких кожаных куртках, увешанных со всех сторон металлическими цепями и другими железными побрякушками. Но не это привлекало внимание, а то, что несли они, поочередно поднимая над головами, портрет Елина и что-то выкрикивали. Выкриков слышно не было, но по тому, как люди останавливались и долго провожали взглядом эту толпу, наши наблюдатели заключили, что молодые люди к чему-то призывают. Все три мужика, лицезревшие эту картину из окна, дружно засмеялись.
- Видите, - сказал Олег Абрамович, - и молодые металлисты вас боготворят.
- А что за эти металлисты, чем они увлекаются, кроме как тяжести из металла на себе таскать? - спросил Елин, улыбнувшись.
- Увлекаются, - ответил Семенов, - музыкой с металлическим звоном и с желанием мир перестроить по своим вкусам. Елин снова засмеялся:
- Тогда ребята должны быть нормальными. Кто из нас в молодости не увлекался чем-нибудь новым, особенно в музыке, а что касается металла и звона, металлического, то в мою молодость в лапту играли и мы лапти носили. Сегодня металла много, поэтому их поведение соответствует времени.
- Да, хорошо быть молодым, согласен даже пуд металла носить на шее, если бы кто-нибудь вернул бы мне мою молодость. Молодость ни с чем несравнимая вещь, все дороги открыты, все пути жизни - целина. Энергии уйма, так и хочется горы переворачивать, все перестроить, все переделать на свой лад. Во всех явлениях жизни находишь то, что ждет твоего вмешательства по твоему уразумению, - вслух рассуждал Борис Иванович.
- Для политика вашего ранга, Борис Иванович, ваш возраст очень даже подходящий. А для настоящего мужчины, как говорили древние эллины, имеют значения только реальные дела, какие ты можешь совершать, не важно, столько тебе лет, важно, насколько ты мужчина. Здесь вам позавидовать можно, и многие это делают, в том числе ваш покорный слуга, - широко улыбаясь в лицо Елина, произнес Олег Абрамович.
Борис Иванович отвел глаза, ему стало приятно от этих слов, но решил про себя, что еще не заслужил такой оценки. Поменял тему разговора.
- Ну, так давайте о деле, - сказал Елин и направился к своему креслу. Посетители тоже сели за Т-образный стол посередине министерского кабинета. Причем сели так: Олег Абрамович - по правую руку Елина, Семенов - по левую. Семенов достал из своего потрепанного портфеля две больших связки писем, положил перед Елиным и довольно рассмеялся:
- Письма читателей нашего журнала в ваш адрес. Пишут со всех точек Советского Союза, просят Вас баллотироваться в депутаты СССР и РСФСР от их округов, жалуются вам на безобразия, происходящие в их городах, селах и поселках. Бизнесмены-кооператоры сообщают с мест, что законы по кооперации приняты неверные. По справедливости, пишут они,  все производители продукции и услуг должны находиться в одинаковых экономических условиях. А при таком положении вещей, когда кооператоры находятся в льготной зоне, в тепличных условиях, где цены на реализацию товара отпущены на свободу, нет особого желания трудиться, организовать что-либо стоящее, если есть возможность приобрести праведным или неправедным путем продукцию у госсектора и беспрепятственно сплавлять втридорога на сторону. Кто имеет возможность, у кого есть связи с госпредприятиями, какие-либо отношения с ними, они так и поступают. Только не умеющие обманывать государство, самые законопослушные граждане действительно в соответствии с законом создают какие-то мини-производства и зарабатывают честным трудом и своим потом. Борис Иванович, - продолжал далее Семенов, - есть в этих письмах очень дельные предложения и советы. Вышли, говорят, законы об аренде, и люди стали брать в аренду прибыльные предприятия. Разве не понятно было нашим депутатам, и членам правительства, и самому Горбачеву, что надо было принять такие законы, чтобы народ создавал дополнительную продукцию. Нужно, чтобы частный сектор давал такую продукцию, а не занимался перераспределением имеющейся государственной. А пока все сделано так, чтобы не наращивать производство товаров и услуг, не создавать, а только обогащаться путем не особо хитрых махинаций, в основном поднимая цены на госпродукцию. Поэтому, именно поэтому, сегодня цены взвинтились в несколько раз, зарплата, конечно, поднялась, а жизненный уровень людей не улучшился. Денег у людей стало больше, но и цены выросли в разы. Вот и пошла гонка, только цены мчатся с космической скоростью, а жалованье тащится со скоростью лошади, и то не здоровой, а тощей и старой. Поэтому, Борис Иванович, вы как защитник простого народа, призвавший всех членов политбюро и всех партийных функционеров отказаться от государственных льгот, посодействуйте, чтобы там, в Москве, принимали правильные законы, которые помогли бы и честным людям честным трудом зарабатывать на жизнь, и чтобы товаров выпускать больше. Еще одна деталь, Борис Иванович, и очень важная, между прочим, - заговорщически глядя то на Елина, то на Красавчика, продолжал главный редактор толстого журнала Семенов, понизив  тон, неторопливо достал из внутреннего кармана клетчатого пиджака конверт.
- Это письмо пришло из деревни Джинис, Цалкского района Грузии. В этой деревне живут люди разных национальностей: русские, армяне, грузины, греки и азербайджанцы. Письмо написал учитель русского языка и литературы Ильичев Савва Алексеевич. Так вот, во всех бедах нашего государства этот сельский учитель винит КПСС. И свои размышления товарищ Ильичев подкрепляет солидной доказательной базой. В конце своего письма, Савва Алексеевич предлагает всеми силами, всеми способами добиться того, чтобы из Конституции СССР убрать шестую статью, которая закрепляет за КПСС единоличное управление страной. Пока эта статья жива, утверждает учитель из Закавказья, изменить жизнь к лучшему в нашей стране невозможно. И в том, что сегодня в республиках идет активная беспардонная пропаганда за отделение союзных республик от России, в том, что русских солдат в некоторых газетенках, появившихся в последнее время в достаточном количестве для разных категории читателей и разных направлений, называют оккупантами, виновата в первую очередь компартия.
- Конечно,- сообщал далее Семенов, - со многими положениями, высказанными в письме можно поспорить, но одно Савва Алексеевич  подсказывает весьма и весьма справедливо. А именно: надо добиться отмены шестой статьи, иначе ничего нельзя у нас в политике изменить и реформировать. А, как известно, политика и экономика – сиамские близняшки, и одна без другой не может отдельно существовать.
- Мы уже, Борис Иванович, начали вести соответствующую пропагандистскую работу в этом отношении. В газетах и журналах оппозиционного толка беспрерывно печатаются материалы, содержащие подобные идеи, правда, пока мелкими дозами. А сейчас мы пришли посоветоваться с Вами, а не заострить ли этот вопрос в наших средствах массовой информации, не начать ли всерьез муссировать эту идею, - перебил Красавчик Семенова. - Надо бы этот вопрос поставить и на съезде народных депутатов, который назначен на март следующего года. Потенциальными депутатами, победа которых не вызывает сомнений на ближайших выборах в Верховный Совет СССР, уже ведется определенная работа, многие между прочим такого же мнения, что и автор письма из далекого Закавказья.
Елин задумался на минуту. Опустив глаза вниз, а руки скрестив на столе, он напряженно думал. Надо было наконец сказать что-то внятное своим сторонникам. Ведь если рассуждать по большому счету, Борис Иванович еще не сказал доброго слова тем, кто пришел его агитировать стать лидером народа. Уже который раз самые ярые противники Горбачева и его команды посещают Елина, ведут разговоры о делах политики, о путях взятия власти из рук президента СССР и передачи в сильные крепкие руки Елина, а он ни разу еще утвердительного слова не дал. Не сказал главного своим сторонникам, тем, кто старается его привести к власти, что он готов возглавить самое сильное государство в мире, ну, второе государство по мощи, после США, хотя сторонники Елина на всю катушку включили пропагандистскую машину в пользу Бориса Ивановича и добиваются с каждым днем больших успехов. Фактически Елин уже признан народом своим руководителем, оставалось этого добиться формально, дав ему или завоевав для него кабинет в Кремле и кресло. Но и они имеют право, в конце концов, знать, действительно ли Елин хочет и желает стать следующим руководителем советского народа. Борис Иванович понимал это, и потому, немного поразмыслив в напряженном состоянии, дал добро. Его сторонники облегченно вздохнули. Это и был ответ на главный вопрос. Семенов  в приподнятом настроении даже стал рисовать картину прихода к власти в самое ближайшее время: «Прийти в Кремль надо через Россию, с помощью депутатов РСФСР. Там идет кропотливая и успешная работа, на следующем съезде народных депутатов Вас изберем Председателем Верховного Совета России. Заняв эту должность, можно за очень короткий срок оказаться в Кремле. Со всеми кандидатами в депутаты проведена грамотная работа надежными людьми. От всех кандидатов в депутаты со всех округов нашими людьми на местах получено письменное согласие - поддержать Вашу кандидатуру на съезде. При отказе даже тридцати процентов от всего количества депутатов, которые получат мандаты, у вас есть уверенный шанс на победу», - сообщал Семенов. Олег Абрамович все время поддерживал Семенова то кивком головы, то, издавая одобрительные возгласы.
- Конечно, пришлось потратить очень много средств, финансовых и прочих, чтобы добиться этих результатов, но все негосударственные банки не отказывают нам в деньгах. Поэтому, Борис Иванович, наши идеи не только привлекательны сами по себе и излучают новизну, но и крепко основываются на материальных ценностях, - сообщал далее Олег Абрамович, часто направляя свой взгляд на Елина.


3.

Борис Иванович же, встретившись глазами с Красавчиком, отводил их мгновенно. Елин понимал, что Олег Абрамович не просто так информирует его о финансовых делах своих сторонников, понимая, что пока Елин не имеет возможности чем-то помочь, чтобы облегчить эту сторону вопроса своих поклонников, но, сообщая ему об этом, Абрамович дает знать Елину, чтобы в будущем, когда придет к власти, Борис Иванович помнил и понимал, как возместить своим сторонникам сегодняшние затраты. Как и каким образом Елин будет это делать, даже и ломать голову не надо его высочайшей персоне. Такие поклонники, как Олег Абрамович, Семенов и им подобные все расскажут и все за него сделают. Елин, пришедший к власти, не должен им мешать, вот и все. Борис Иванович четко себе представлял, что финансовая сторона всех мероприятий, позволявших ему встать у власти, сделает его помимо его воли заложником в руках тех, кто так старательно расчищает ему дорогу в Кремль. И от этой мысли ему стало не по себе. Сегодня, желая и стараясь заменить Горбачева на его посту, Елин мечтает и искренне думает только о том, чтобы по-настоящему исправить положение в стране, принести в каждую семью частичку уверенности в стабильной и зажиточной жизни, чтобы, наконец, закончился этот бардак, который господствует сегодня во всех сферах жизни огромного государства: в городах и селах, в поселках и деревнях. «Но получается так, - рассуждал Елин, что я сам вынужден идти к власти, прибегнув к несправедливым, неписаным законам». Борис Иванович от этой мысли покраснел внутренне и внешне, от пота, выступившего на спине, рубашка приклеивалась к телу, а на широких и ухоженных скулах красовался румянец. Он не слушал своих гостей, которые с победоносным видом старательно сообщали о делах оппозиции. Все мысли Елина упорно и настойчиво отфильтровали именно ту ситуацию, в которую он медленно, но верно попадает по части финансовых проблем.
«К власти прийти без денег невозможно», - признался Елин сам себе. Тут на память ему пришла информация,  недавно вычитанная в каком-то журнале, о том, что Ленин был германским шпионом, ибо к власти пришел именно на их деньги. Борис Иванович в глубине души заулыбался этой бредовой идее автора, фамилию которого даже не запомнил. Но уже в следующую минуту всерьез подумал: «А на чьи же деньги Владимир Ильич оказался в Кремле? На чьи деньги выпускал газету, нанимал курьеров-распространителей? На чьи деньги сам жил на берегах озер в Швейцарии и руководил своими единомышленниками? Ведь об этой стороне жизни великого Ильича ничего неизвестно. Попробуй без денег к власти прийти, старостой в деревне не изберут, не то, что позволят революции успешные делать. Кто знает, может, Ильич и брал взаймы от немцев на подготовку и проведение своей революции», - размышлял Елин.
Борис Иванович, никогда не задумавшийся о финансовых подтверждениях своего желания: заменить Михаила Сергеевича на его высоком посту, в первый раз оказался перед этой проблемой. Хотя никто из присутствующих явно и однозначно не вел с ним разговора о деньгах, однако он понял, и хорошо понял, что означали частые взгляды Олега Абрамовича на него и не менее частые упоминания о кредитах негосударственных банков. Борис Иванович не мог представить, что, став главой огромного государства, он может находиться в чьих-то руках заложником. «Этот пост такой, что негоже выполнять чьи-то советы в ущерб стране, государству, в угоду каким-то группам лиц или одному человеку, - размышлял Елин. - Ладно, рассчитаюсь я с ними, - решил Елин в следующую минуту, - напишу книгу, издам большим тиражом, явно напечатают в других странах, а весь полученный гонорар направлю в те банки, которые сегодня щедро нас финансируют, - и отогнал от себя витавшие в голове денежные мысли. Куклой в их руках быть не намерен, пусть не надеются, — пронеслось в голове Елина. Он направил злой взгляд на Олега Абрамовича, да так, что бедный Абрамович, уловив в глазах Елина свирепую арктическую холодность, не на шутку встревожился и, догадавшись о причине подобного взгляда Бориса Ивановича, отвел глаза в сторону и замолк, не высказав до самого конца встречи ни одного слова. «Пусть привыкает к мысли, что без денег в большую власть не приходят», - подумал профессор Красавчик. Наконец, через некоторое время, все участники встречи, обговорив главные вопросы дальнейшего движения вперед, разошлись. Когда гости вышли, Борис Иванович плюнул вслед ушедшим, подумав про себя: «Сукины дети, не о народе они страдают, а о своих шкурах пекутся, должности распределяют, которых пока нет. Идиоты-интеллигенты! Им и сейчас живется неплохо, а хотят, оказывается, еще лучше пожить, а со стороны кажется, о судьбе государства  заботятся... Эх, Боря, Боря, с кем ты дружишь?! Неужели и я такой же, как они? К власти иду, чтобы свои личные вопросы решить, а не судьбу страны облегчить...»

4.

В это время зазвонил внутренний телефон, и секретарша сообщила о приходе Воронова. Борис Иванович поднялся со своего кресла и медленными шагами направился к двери, откуда должен был появиться уважаемый им Николай Андреевич. Лицо Елина озаряла искренняя улыбка, хотел он встретить Воронова по-старому, по-дружески, забыв о том, что сам Воронов в последнее время вел себя по отношению к нему весьма и весьма сдержанно, если не сказать очень холодно. Поздоровались скупо, встретившись у порога, при еще не прикрытых дверях, Николай Андреевич лишь на секунду взглянул на своего старого друга и то просверливающим официальным взглядом, а потом отвел глаза в сторону и больше при разговоре не поднимал их на Елина до конца встречи. Разговор был официальный, слишком сухой и сдержанный. Вернее, и разговора-то не было. Сообщив о том, что Михаил Сергеевич вновь призывает Бориса Ивановича опомниться и всю свою энергию направить в дело улучшения социалистической системы, Николай Андреевич тихим заговорщическим голосом передал предложение Горбачева возглавить кабинет министров, дабы иметь огромные возможности улучшать ситуацию в стране.
Высказав эти предложения, Николай Андреевич ни разу не удостоил своим взглядом Елина, он глядел прямо перед собой, на карту СССР, вывешенную на стене напротив. Сидел  он под прямым углом к хозяину кабинета, что позволяло не смотреть в глаза собеседнику. Весь вид Николая Андреевича был суровым и слегка пренебрежительным, выражение лица говорило: я бы на месте Горбачева с тобой ни о чем бы разговаривать не стал, а тем более уговаривать, а быстро бы укротил твой крутой нрав, да так, чтобы ты еще на коленях ползал бы передо мной. Борис Иванович изучал душевное состояние Воронова, а посему бросал на него часто свой взор. Он хотел, было, вначале поговорить с ним по душам, всегда есть тема разговора между двумя крупными политиками, но, понаблюдав некоторое время, понял, что Николай Андреевич упорно не желает с ним вести какую-либо беседу. Даже на темы, которые обычно ни к чему не обязывают, просто проходят между двумя знакомыми, даже не бывшими друзьями и тем более небольшими политиками огромного государства.
- Я остаюсь при своем мнении, страну можно изменить к лучшему только изменив саму систему. Социализм - это красивая сказка для взрослых и слишком эмоциональных особей. Я в него не верю. Только естественный общественный строй и свобода граждан трудиться для своего блага столько, сколько желает душа, выведет нашу страну из нищеты и сделает по-настоящему мощной державой с процветающей экономикой и богатым народом.
Николай Андреевич встал и, направляясь к выходу, процедил сквозь зубы скупо: «Систему нашу никто не даст тебе развалить». Выходя, закрыл за собой дверь кабинета. Оставшись один, Елин еще некоторое время сидел в одиночестве и размышлял о только что полученном предложении Горбачёва. «Что это? Слабость Горбачева, или наоборот, его сила? Но неужели только улучшив социализм, сделав его человечным, можно страну спасти от банкротства и народу дать нормальную зажиточную без дефицитов и очередей в магазинах жизнь», - рассуждал он. Борис Иванович не понимал Горбачева, почему он не принимает мер к тому, чтобы его, Елина, вывести из политических игр, отправив куда-нибудь послом.
Между прочим Елин много раз по поводу и без повода задумывался над этим и не мог найти убедительного ответа. «То, что Горбачев боится меня и потому не трогает, оставляя в самой Москве, наперекор идти ему, глупо, - рассуждал Елин. - Это мне надо бояться, а не ему. Или, может, считает, что все-таки я прав, и пусть, мол, Елин со своими дружками ведут воспитательную работу среди народа о том, что социализм не самое выдающееся изобретение человечества в общественных явлениях. Если так, то Михаил Сергеевич святой», - размышлял далее Елин... Но сколько бы он ни напрягал свои мысли, вразумительного ответа на поведение Горбачева в отношении себя не находил. Правда, только однажды Елин пришел к выводу: Может быть, Михаил Сергеевич умышленно церемонится со мной, потому что полагает: раз состояние государства очень нестабильное, а быстрого исправления не предвидится, то ему, самому президенту СССР, все равно не дадут продолжить управлять страной, а потому только свежий человек, имеющий сейчас в народе поддержку, реальную и неплохую программу, может возглавить эту страну. Если это так», - продолжал свои размышления Елин, но тут же сам, не поверив своим выводам, поменял направление своих мыслей.
Но тем не менее дело обстояло именно так. Михаил Сергеевич, действительно размышляя долгими часами о судьбе страны, полагал, что ситуация в стране на той черте, когда многомиллионному народу не за что будет его любить и уважать, а потому рано или поздно придется ему уйти, если раньше времени ему это не помогут сделать. Конечно, Горбачев считал, что все, что он ни делает, делает правильно, и недалек тот час, когда страна оправится и придут светлые дни. Но на практике получалось, чем свободнее держал вожжи государства главный извозчик, тем больше появлялось на поверхности коренных вопросов, которые не так-то легко было решать. Страну раздирали буквально на части республики, объявляя одна за другой свою независимость, очаги напряженности вроде Карабахского конфликта не затухали, а, наоборот, расширялись и превращались в настоящие военные действия. Прибалтийские республики почти не признавали Москву. Ландсбергис, председатель Верховного Совета Литвы, на каждый звонок Горбачева вставал на дыбы и грозил обратиться к мировому сообществу, ибо Президент СССР вмешивался во внутренние дела иностранного независимого государства.
Что касается экономики, тут и говорить нечего, даже кооперативы, арендные и прочие частные предприятия не могли утолить жажду огромного, почти пустого, рынка. В начале девяностого года  на советском рынке даже деньги в наличной форме, называемые капустой, фанерой, деревянными, стали дефицитными, не хватало в банках наличных денег. А потому Михаил Сергеевич внутренне был готов передать власть в другие руки, как бы ему не хотелось этого на самом деле. И Горбачев видел, что его может заменить на этом посту Елин Борис Иванович, ибо только он имеет свежую привлекательную программу, настойчив и энергичен, более того, имеет у народа огромную поддержку. И потому Михаил Сергеевич, в иные минуты размышляя над судьбой страны, видел, что рано или поздно сам добровольно передаст бразды правления огромным государством в руки именно Елина Бориса Ивановича. По этой причине он его и не отсылал подальше от Москвы, не говоря о том, чтобы физически устранить или сделать каким-то образом недееспособным норовистого сменщика. Конечно, Горбачев внутренним чувством не соглашался с подобным положением дел, ему хотелось самому продолжать начатые им реформы и привести страну к изобилию и процветанию. Но, сколько бы в нем ни боролись эти два чувства: и готовность отдавать власть, и желание самому закончить успешно реформы - третий голос всегда ему подсказывал, что в данной ситуации, в которой находится страна, вам, уважаемый Михаил Сергеевич, придется посторониться и дать дорогу другим, ибо народ, терпя с каждым днем новые и новые потрясения, почти ничего существенного не приобрел от ваших опытов. Он уже устал лицезреть вас с вашими красивыми обещаниями о материальном благополучии, а полученную некоторую свободу слова, свободу передвижения и свободу действий не знает, как употребить себе на пользу и мечтает о тех временах, когда в стране была стабильная обстановка. Пусть за мясом для семьи приходилось ездить из Рязани в Москву, но лучше те времена, чем эти. Тогда ведь был смысл жизни, какое большое дело было, когда человек заранее, как к празднику, готовился к поездке в столицу за куском мяса и колбасы для своей семьи, а заодно и достопримечательности страны успевал посмотреть...
Вот почему Михаил Сергеевич Горбачев относился к Елину, как считало ближайшее окружение президента СССР, непонятным образом, не старался Елина выключить из политических игр страны. И чем дальше страна шла к хаосу и бардаку, как называл народ состояние страны, тем Горбачев увереннее становился в своем политическом конце и тем чаще мысленно обращался к Елину Борису Ивановичу.
Однако с этими мыслями Михаил Сергеевич не делился ни с кем, ни с самыми своими преданными сторонниками и помощниками. Даже с супругой, которая была для президента СССР и другом, и добрым советчиком, Михаил Сергеевич не делился мыслями о Елине.

5.

В марте 1990 года на территории Советского Союза, где реформы Горбачева, называемые перестройкой, шли полным ходом и семимильными шагами, прошли выборы народных депутатов РСФСР. Елин Борис Борис Иванович от Владимирской области был избран народным депутатом с ошеломляющим отрывом. За него земляки проголосовали единогласно, как в старые добрые времена, когда кандидаты в депутаты избирались на безальтернативной основе. Это была крупная победа Бориса Ивановича и его сторонников, день и ночь не прекращавших восхвалять своего лидера. Уже на этих выборах было ясно, кого народ желает видеть своим руководителем, с кем связывает свои надежды на будущее, кому верит и на кого надеется. Ни один депутат, избранный в российский парламент, не получил сто процентов голосов своих избирателей. Эти выборы, как лакмусовая бумага, показали, чего хочет народ и какие следует сделать выводы, какие следует брать ориентиры главе союзного государства Горбачеву и его команде. Внутренняя политика государства топталась на месте, все высказанные архитекторами перестройки пути развития страны оказались непривлекательными и нежизнеспособными, поэтому оставалось только вести народ, вернее, его политизированную часть, туда, куда он хотел идти сам.
Борис Иванович и оказался тем политиком, который призвал народ к новым, свежим целям. Может, поэтому на некоторых избирательных участках Владимирской области молодые, политизированные избиратели кричали на улицах городов и поселков: «Бориску на царство!»
А в конце мая девяностого года в Кремлевском дворце съездов состоялся первый съезд народных депутатов РСФСР. Министра без портфеля, только что избранного рядового депутата, который находился в опале у всесоюзного руководства, Елина Бориса Ивановича, несмолкаемыми аплодисментами, стоя встречал зал. Собравшиеся сразу от входа сопроводили Бориса Ивановича в президиум. На первом съезде Елин был единогласно избран председателем Верховного Совета РСФСР, главой Российского государства, ибо на том же съезде 12 июня 1990 года новый парламент принял решение о государственном суверенитете РСФСР, провозглашающем верховенство законов РСФСР над союзными. Объявление Россией своей независимости, по предложению Елина, было самым крепким и мощным забитием гвоздя в крышку гроба СССР. Все старания Горбачева сохранить союзное государство, подписать новый союзный договор на более демократических началах, пошли прахом. Михаил Сергеевич, не сумев обеспечить выполнение существующего союзного договора, как малых детей, уговаривал глав, объявивших независимость союзных республик, подписать новый договор. Однако Елину и его новой команде, которая в распаде СССР не видела ничего сверхъестественного и ущербного для России, было на руку слабое союзное руководство и лично его бессильный глава - Горбачев. Уменьшив сначала влияние Горбачева, а потом и вовсе отстранив его, Елин планировал войти в Кремль единственным и во всех отношениях сильным и могущественным хозяином. «А что касается нового союзного договора, - размышлял новый глава РСФСР, - то какая разница, когда его подписать: месяцем раньше, месяцем позже, суть дела от этого не изменится». А что касается Бориса Ивановича, то лично для него открываются новые, практически беспредельные, возможности.
Если Горбачева нет в Кремле, значит, в Кремле Елин. Отсюда следует, что единственным руководителем нового подписанного союзного государства станет Елин Борис Иванович. Елин был уверен, что новый союзный договор будет безоговорочно подписан, потому что союзным республикам во всех сферах их теперешней независимой жизни, без России не обойтись. Ну, разве могут они существовать без сильной и богатой России? У них и армий-то нет, у них и лесов нет, у них и газа и нефти нет, а что у них есть, чтобы республики, бывшие, как самостоятельные государства жить могли? «Объявили суверенитет, - рассуждал Елин, - поиграли в независимость, увидели, что тяжело и невмоготу одному, тогда сами в объятия России прибегут и будут слезно просить быстрее союзный договор, не подписанный при Горбачеве, подписать». В этом был уверен Елин. В этом были уверены и его приближенные. Уверенные на все сто процентов. Да что говорить, большинство россиян также считали, что союзные республики без старшего брата не проживут. Вот почему Борис Иванович разрыву отношений с союзными республиками не придавал никакого значения. Напротив, даже сам подливал масло в огонь, отвечая на вопрос о независимости республик так: «Пусть будет независимости столько, сколько смогут проглотить».

6.

А вот настоящим бензином, подлитым в горящий костер развода СССР по-русски, явилось провозглашение Россией своей независимости. Для Бориса Ивановича это провозглашение было чисткой дороги в Кремль. Придя главой Верховного совета России, Елин увидел, что в его руках практически нет ничего серьезного, чтобы повлиять на внешнюю и внутреннюю политику страны. Председатель Верховного Совета является по сути обыкновенным чиновником, каких тысячи в органах государственной власти СССР. Эта должность, внешне казавшаяся весомой, на деле являлась проводником идей, политики и всех предначертаний союзного руководства лично Горбачева и его приближенных. А Елин не собирался стать мальчиком на побегушках и решать, а вернее сказать, претворять в жизнь чьи-то неверные, ошибочные решения и установки. Борис Иванович хотел иметь реальную власть и реально изменить ситуацию в стране. Поэтому, даже в самый ответственный момент, когда уже Горбачев договорился с большинством руководителей союзных республик, дело оставалось совсем за не многим, чтобы Елин от имени России давал согласие на заключение нового союзного Договора. А Борис Иванович всегда находил причину, чтобы оттянуть время и не подписать. Михаил Сергеевич не мог уже влиять на Елина таким образом, чтобы он стоял перед ним навытяжку. Увидев это обстоятельство и предвидя близкий конец СССР, весьма близкие приближенные Горбачева во главе с вице-президентом СССР Янаевым решили положить этому конец и одним выстрелом убить двух зайцев: отстранить от власти самого Горбачева и не дать Елину оказаться у власти. А потому 19 августа 1991 года команда Янаева, куда входили обессиленные, потерявшие партийную власть члены политбюро, министры и сам премьер-министр Павлов, организовали антигосударственный путч. По радио объявили «Заявление Советского руководства» об отстранении Президента СССР от обязанностей по состоянию здоровья и передаче его полномочий вице-президенту, о введении чрезвычайного положения в отдельных районах и создании ГКЧП (Государственного комитета по чрезвычайному положению), состоявшему из восьми человек. ГКЧП опубликовал обращение к советскому народу, потребовал расформировать действующие, вопреки Конституции СССР, структуры власти, приостановил деятельность оппозиционных партий и движений, запретил митинги, демонстрации, забастовки, установил жесткий контроль над средствами массовой информации, ввел войска в столицу, запретил выпуск всех газет, кроме девяти, которые выходили в старые добрые времена.
Надо сказать, что основная часть советского народа встретила августовский путч спокойно, словно этого момента люди давно ждали. На периферии даже бизнесмены, арендаторы и прочие частники внешне никак не проявили своего недовольства произошедшим. Не было никаких сборищ и протестов против случившегося. Народ в своем большинстве вздохнул глубоко и обрадовался, что наконец-то пришли новые политики, которые остановят опыты Горбачева над своей страной, остановят беспредел, царивший на улицах государства, прекратят бардак в экономике, вернут спокойствие и стабильность стране, людям - уверенность в завтрашнем дне, а государству - былое величие в международной жизни. Новые хозяева Кремля, видя полную апатию со стороны народа к произошедшему и радость на лицах некоторых граждан, выступающих на контролируемом телевидении, не взяли в расчет силы и возможности российского руководства во главе с Елиным Борисом Ивановичем. Они рано успокоились и принялись обильно и торжественно отмечать по русскому обычаю свою победу, не стали напрягать содержимое в своих высокопоставленных головах над тем, как упрочить свои полномочия и узаконить свои новые должности. Меж тем Елин Борис Иванович, избранный несколько месяцев назад президентом России и ставший к этому времени не только заметной фигурой среди советских политиков верхнего эшелона, и уже сосредоточивший в своих руках существенную реальную власть, и даже считавшийся символом демократии и свободы огромного государства, понимал, что новая команда в Кремле не только приведет страну к прошлому, но и лично его самого устранит как политика, причем устранение возможно и физически,  он рьяно взялся давать отпор путчистам, призвал народ к политической бессрочной забастовке до полного уничтожения ГКЧП и в срочном порядке созвал на 21 августа  внеочередную сессию Верховного Совета РСФСР.

7.

По призыву Елина в Москве строили баррикады, народ защищал Дом Советов России, названный в народе Белым Домом. В ночь на 21 августа на Садовом Кольце столицы у Ново-арбатского проспекта произошло столкновение с войсками, погибли несколько защитников Белого Дома. Борис Иванович, понимая, что без Горбачева, законно избранного парламентом, но уже бессильного президента СССР, фактически выполняющего роль свадебного генерала, ему к настоящей реальной власти не прийти, решил показать себя. И случай подвернулся. Им, истинным демократом, было решено вызволить из плена находящегося в Крыму президента СССР. Голос Елина, взобравшегося на танк у Белого Дома и заявившего, что Горбачев не болен, а находится в Фаросе, в Крыму, и разделяет, по милости ГКЧПистов, участь пленника, услышала вся страна.
Этими несколькими словами, обращенными к народу с телеэкранов, Борис Иванович открыл истинное лицо ГКЧПистов, беспардонно лгавших народу о болезни президента СССР, дабы претворить в жизнь свои личные корыстные цели, прийти самим к высочайшим должностям огромного государства. Здесь еще сыграла свою важную роль душа русского человека. Когда Горбачев был у власти, народ его не очень-то любил за те безобразия, которые происходили в государстве в последние годы. А тут, когда Михаил Сергеевич оказался свергнутым своими же приближенными, причем недостойным образом, народ русский стал жалеть Горбачева, даже демократы во главе с Елиным высказали доброе слово о Михаиле Сергеевиче и хотели видеть его в Кремле. Если Елин и его сподвижники преследовали цель: с помощью обессиленного Горбачева оказаться у руля великого государства, то простые люди действительно считали, что законного президента некрасиво отстранили от власти. Но основная часть народа так и осталась сторонним наблюдателем борьбы между ГКЧПистами и Елинской командой, не принимая ни ту, ни другую сторону, если не считать, что у Белого дома вместе с руководством РСФСР собралось несколько сот человек, которые являлись ярыми сторонниками Бориса Ивановича. В эти несколько суток Елин оказался на высоте и сделал невозможное, проведя множество переговоров с крупными военачальниками, убедив их в правильности изменения курса страны в сторону демократических ценностей. А еще вероятнее, что обещаниями больших должностей привлек на свою сторону определенные военные круги, которые встали на защиту Белого дома и не дали воякам ГКЧПистов проливать кровь собственного народа. 21 августа путчисты потерпели поражение и были арестованы. В ночь на 22 августа М.С. Горбачев вернулся в Москву, сразу в зал заседаний Верховного Совета РСФСР, где принародно перед депутатами и телезрителями (передача транслировалась прямо из зала заседаний) Елин Борис Иванович подписал указ о запрете КПСС, а Михаил Сергеевич просил его, умолял не делать этого. Однако Борис Иванович все мольбы Горбачева проигнорировал и с победоносным выражением лица поставил свою подпись на документе. Так одним росчерком пера было перечеркнуто семидесятилетнее безраздельное руководство коммунистической партии великой страной.
Хотя и Елин подписал документ века, запретил своим указом самую многочисленную и самую могущественную партию власти, но способов практического выполнения этого указа лично сам Борис Иванович не видел. Ему казалось, что после этого указа поднимутся все члены партии в войсках, в органах государственной безопасности, в административных и прочих организациях и дадут решительный отпор Елину и его новому указу. Между тем все прошло тихо и спокойно и в войсках, и в органах безопасности государства, других правоохранительных институтах новой независимой страны. Ни один человек не подал свой голос в защиту запрещенной указом партии, безраздельно руководившей многие десятилетия одной из величайших держав в мировой истории. Даже пальцем не пошевелили бывшие коммунисты на просторах великой России и великого Советского Союза, чтобы не дать своей организации выглядеть побежденной перед лицом собственного народа. Лишь горстка старых партийцев в столице, не видя себя нужными в команде нового руководства, которое шаг за шагом отбирало законными путями остатки власти у союзного руководителя, решили попытаться защитить партию и с этой целью подали иск в Конституционный суд страны. К этому времени из шестнадцати миллионов членов КПСС в ее рядах оставалось немногим более четырехсот тысяч ее членов.
Елин, увидев, что одним росчерком пера свалил самую могущественную партию, решил идти дальше, тем более, что в это время, после августовского путча, ситуация в стране была очень благоприятная. Хотя Горбачев вернулся в свой рабочий кабинет в Кремле и союзные руководители министерств и ведомств в обновленном составе находились на своих рабочих местах, Михаил Сергеевич практически в этот период не имел реальной власти, попытки продолжить новоогаревские встречи и выработать новый союзный договор оставались безрезультатными. Республики одна за другой заявляли официально о выходе из состава СССР. Страны Прибалтики, заявив о выходе из СССР, грозили поднять международный скандал, если Москва пыталась вести какие-то переговоры о делах Советского государства. Чтобы окончательно не развалить СССР и, понимая, что эпоха Горбачева закончилась, Борис Иванович решил поговорить с Михаилом Сергеевичем с глазу на глаз.




8.

Долгие размышления над судьбой Советского государства, хотя и уменьшившегося территориально в связи с выходами из состава СССР нескольких республик, привели Елина к мысли предложить Михаилу Сергеевичу объявить советскому народу о прямых выборах президента СССР. Борис Иванович полагал и был уверен, что народ поддержит именно его кандидатуру. Кстати сказать, на это были у Елина все шансы. Разговор между Елиным и Горбачевым проходил в Новоогаревской даче президента СССР. Стол был накрыт обильно, на столе была нераспечатанная бутылка русской белой. Два выдающихся деятеля, два титана политики сидели друг против друга. На лицах обоих играла легкая улыбка, только после внимательного наблюдения можно было заметить, что улыбка на лицах обоих деятелей была дежурная и показная.
Весь вид Горбачева, все его движения говорили: «Еще не вечер, рано вам, Борис Иванович, праздновать победу». А Елинский легкий смешок в глазах был дерзким ответом наблюдательному оку: превосходство положения российского лидера над союзным было очевидно. Более того, свежий, энергичный, уверенный, как показалось Горбачеву, внешний вид Бориса Ивановича, как бы даже помолодевшего. Поступь была легкой, сел на стул, как юноша, и, слегка придвинув стул свой к столу, схватил бутылку водки и, как хозяин, стал распечатывать ее, совсем не чувствуя, что перед ним руководитель страны. Даже пошутил, разливая содержимое бутылки по рюмкам:
- Я знаю, что вы водку не пьете, но, может быть, и Вам налить, отметим нашу встречу.
На что Горбачев кивнул головой в знак согласия и плотнее сомкнул губы.
- Михаил Сергеевич, - продолжил Елин, - я вижу единственный путь, как спасти разваливающееся союзное государство - это новые и прямые выборы президента СССР. Если бы вы согласились пойти на этот шаг, то новый договор с республиками был бы подписан сразу после выборов нового главы государства, в этом я уверен, и призываю вас во имя перестройки и во имя обновленной свободной России без коммунистов забыть о наших личных амбициях и объявить об этом народу. Вместо краткого ответа Михаил Сергеевич пространно, вспоминая некоторые эпизоды из политической жизни Елина, стал доказывать, почему страна оказалась в той ситуации, в которой оказалась. Во всем Михаил Сергеевич обвинил Бориса Ивановича, дав понять ему дополнительно, что, дескать, народ все равно не изберет Бориса Ивановича руководителем СССР, если бы даже он пошел бы на этот шаг. В конце беседы Михаил Сергеевич дал понять Елину, что сам президент СССР собирается довести начатую перестройку до завершающего логического конца. При этом голос и предложения Михаила Сергеевича отдавали некоторой обидой на бывшего секретаря ЦК, которого когда-то на свою голову генсек Горбачев перетащил из Омска в Кремль. Чисто выбритые полные щеки Михаила Сергеевича покраснели, насколько в глубине души задевало за живое предложение российского руководителя, хотя водку президент СССР поднес к губам, но сделал лишь один чисто символический глоток. Разговор с самого начала для Горбачева оказался невыгодным, недостойным для человека, еще сидящего в самом могущественном кресле великой державы. Однако, как бы Михаил Сергеевич внутренне не бесился, как бы не злился на собеседника, сам себя ловил на мысли, что он фактически бессилен предпринять меры против бывшего секретаря ЦК. Более того, ему по большому счету не хочется объявить настоящую войну Елину. В нем была какая-то уверенность в завтрашнем дне, юношеский задор и целеустремленность в достижении поставленной цели. А у Михаила Сергеевича, как он сам себе признавался, не было этого, не было того самого фундамента, на котором зиждется вера в будущее. Михаил Сергеевич до сих пор считает, что, придав социализму, системе, в которой семьдесят лет жила страна, человеческий вид, и народ заживет достойной жизнью. Видя, что все процессы в стране пошли не так, как хотелось и мечталось еще несколько лет назад (но тогда Горбачев был уверен в самом себе, в собственных силах и возможностях) теперь он отчетливо понимал, особенно сейчас, когда сам получил серьезный урок, оказавшись в плену у ГКЧПистов, что, объявив сегодня прямые всеобщие выборы президента СССР, а то, что народ его не изберет на эту должность- это точно, ибо перестройка на сегодня дала народу одни проблемы, сплошные вопросительные знаки, только минусы. И свою ухудшающуюся день ото дня жизнь советские люди списывают на перестройку, на самого руководителя СССР. Им, простым людям, уже много раз говорили, что в будущем будет хорошо. Теперь они этому обещанию не верят. И не хотят снова попасть на удочку обещаний, что, реформируя страну, все сферы государственной жизни по тем направлениям, на которые указывает новый президент СССР, в скором будущем народ будет жить лучше. Что касается сегодняшних проблем, то они временные, это издержки больших перемен. Горбачев, понимая это, не хотел согласиться на предложение Елина. Хотя, с другой стороны, Михаил Сергеевич, раздумывая о делах большого государства, по воле судьбы оказавшегося под его началом, видел ясно, яснее некуда, что дни лично его как президента сочтены. Однако, понимая разумом все это, не хотел упустить из рук вожжи управления, хотелось самому привести свой собственный народ к процветанию и изобилию. Иногда в глубине души Михаил Сергеевичи обижался на этот народ, который  не хотел понимать, что Горбачев для них делает все, и не помогает, чтобы вся страна в один миг оказалась на правильной дороге, дороге, которая ведет к счастливой безбедной жизни. Горбачев в Елине видел следующего лидера страны, и чем больше Борис Иванович доказывал свое лидерство, тем больше у Михаила Сергеевича росло уважение к нему, но и тем больше в глубине души возрастало сопротивление не отдавать власть ему. Нет, Горбачев не был человеком властолюбивым, иначе, зачем ему надо было в восемьдесят пятом начинать трясти страну, спокойно уже много десятилетий идущей по проторенной дороге. На его век хватило бы власти над огромным государством. Начав реформы, которые нужны были стране, как больному хирургическая операция, хотел завершить их сам, но как человек честный, Михаил Сергеевич понимал: коммунистическое управление привело страну непонятно куда. Да, страну она, КПСС, превратила в мощную державу, милитаризировала вдоль и поперек, однако людей, простых граждан счастливыми и богатыми не сделала. Мало того, отставая от запада по многим показателям в экономике, советские люди и не обладали той свободой в широком смысле этого слова, какими обладали тамошние люди. Михаил Сергеевич как-то дал задание председателю КГБ, подготовить и представить полный доклад о жизни людей там, за кордоном, выбрав по желанию одну из развитых стран. Очень скоро председатель КГБ принес этот документ. Михаил Сергеевич попросил Чебрикова, занимавшего пост  руководителя КГБ, задержаться и они вместе стали изучать представленный доклад. Речь шла  о жизни людей в Германии. Средний рабочий в Германии, которого русский солдат в Великой Отечественной войне блестяще победил, получал зарплату, согласно документу, две тысячи марок в месяц, наш победитель около четырехсот. Чебриков попытался встать на защиту советского среднего рабочего, высказав мысль, что если перевести рубль наш и марку немецкую на доллар, который в мире является эталоном и самой твердой валютой, то разница между обоими рабочими невелика. Ибо в долларах немец получает в месяц примерно тысячу, учитывая международный курс доллара, а советский около семисот. На это замечание Михаил Сергеевич улыбнулся широко и заметил: «От твоих теоретических подсчетов, товарищ председатель КГБ, советскому среднему рабочему нелегко фактически, наш рубль не стоит пятидесяти семи копеек, как принято официально, а на внутреннем черном рынке за доллар, как мне говорили, дают пять рублей. Вот и получается, что на рынке наш советский средний рабочий продает свой труд за восемьдесят долларов, а немец за тысячу без малого. Кроме того, товарищ Чебриков, неужели мы с вами не видели и не знаем, какой уровень жизни  немцев и наших русских людей. Помнишь, в прошлом году, когда мы с тобой возвращались из Германии и проезжали мимо наших поселков, встречавшихся на пути от аэропорта до Кремля, у меня даже вырвалось помимо собственного желания: «Слушай, Василий, почему наши поселки не такие как у них, у них, что ни село или поселок, то как город, везде асфальт и сногсшибательная чистота, а дома - игрушки сказочные и все до одного как дворцы, а ты даже предложил, надо, Михаил Сергеевич, Коля ночью встречать, чтобы не видел господин Коль, какие кособокие избы в наших селах». Оба государственных мужа замолкли на минуту, напустив на себя глубокомысленный вид... Горбачев продолжил чтение вслух изучаемого документа: «Любой немец имеет возможность прокатиться по Европе на выбранном транспорте, не известив об этом соответствующие государственные структуры, тогда, когда он пожелает, так как если бы он захотел поездить по своей собственной стране. А наш советский человек, чтобы посмотреть заграницу, должен был, чуть ли не к самому генсеку на прием идти, и то если у него в роду за десять поколений назад не было буржуазно-вражеских корней. Разве это свобода, если человек был ограничен в своих желаниях и мечтах, не говоря уже о его экономических возможностях», - рассуждал Михаил Сергеевич со своим министром. Вот почему Горбачев начал свои реформы и поставил перед собой цель: убрать с дороги социализма все те путы, которые мешали ему развиваться по-настоящему. Михаил Сергеевич даже отметил в разговоре с Чебриковым, что всеми теми свободами, чем сегодня обладает западный демократический мир, по праву должны обладать советские люди, народ, живущий в социалистическом лагере. А мы действительно живем в лагере, правильно говорит Солженицын. Даже слово придумали для наших людей подходящее - лагерь, а страны капитализма называли капиталистическим миром, мы жили в лагере, а они в мире, вот и делай выводы где, что и как», - возмущался Горбачев. Однако в своем желании изменить страну в лучшую строну, Михаил Сергеевич не  хотел и не предполагал, что следует изменить основы собственности в стране и экономические отношения. Без изменения фундаментальных, основополагающих ценностей социализма не видать процветающей, богатой страны.
На бумаге, в документах и трудах коммунистических философов получалось, что и при социалистической системе человек может трудиться хорошо и жить соответственно. Однако семидесятилетний период жизни Советского государства показал, что на практике этого почти нельзя добиться. Почему? Стоял такой вопрос. Да потому что, строй этот, система социалистическая, была с самого начала организована и приведена в движение мыслями каких-то людей, а не отражала естественное желание человека улучшить свои жизненные условия. По природе своей, по закону, полученному от природы-матушки, человек всегда стремится жить лучше, улучшить свое жилье, питание, облегчить свои задачи передвижения. Когда он трудится ударно, ставя большие цели и отказывая себе во многом, чтобы добиваться поставленной цели, и это ему удается в обществе, построенном в основном на естественных законах природы, то этот человек, окрыленный своими успехами, чувствует себя уверенно и готов самый захудалый сад превратить в райский. А когда человек искусственно ограничивает свои желания и способности во имя каких-то придуманных кем-то красивых, но не выполнимых целей глобального характера, более того сам процесс труда, оценка его в денежном выражении позволяет по чьей-то прихоти еле-еле свести концы с концами в своих минимальных потребностях, то у такого человека атрофируются все те светлые способности, которые помогают свернуть горы и построить города-сады. Ведь не случайно социалистическая система в экономическом плане отставала от запада на многие десятилетия, потому что по-настоящему не ценилась предприимчивость, ударный труд, способность творить чудеса и желание жить хорошо. Ордена, бумажные дипломы и грамоты, не подкрепленные материальными ценностями, очень скоро привили в сознание людей, что это государство и строй этот играет с нами в какие-то отнюдь не честные игры. Но мы же не мальчики и девочки, у каждого из нас семья, малые дети, которых надо кормить и одевать, вырастить их, женить или выдать замуж, а потом и думать о крыше над их головами. А родители, основная часть советских родителей, не могли давать в полной мере даже самых минимальных потребностей своим детям. Поэтому и отношения с родителями у детей были не очень уважительными, потому что не было корня, не было основного, что связывает новое и старое поколение. Новое поколение, кроме слов и лекций как правильно жить, должно было еще чувствовать, что этот дворец, где живет их семья, перейдет к нему, этот магазин тоже даст возможность не оставаться без куска хлеба. И это все сделал наш папа, а не только с мамкой поспал, и родились в результате мы. Впрочем, Михаил Сергеевич и это понимал, но уверенность в том, что и социализм можно заставить работать для человека, преобладала над очевидным. Кроме того, Горбачев внутренне не был готов сломать устои социализма, он не мог и предположить, что советские люди готовы без сожаления расстаться со своим общественным укладом, а потому где-то даже боялся объявить об изменении курса страны. У Бориса Ивановича Елина на этот счет были четкие и продуманные ориентиры, и народ услышал и поддержал человека, чьими устами была высказана исчерпывающая истина. Не получив согласия от Горбачева, Елин начал задумываться над тем, как забрать остатки власти у него, ибо в другом случае не видать России, русскому народу, основательных перемен к достойной для человека жизни.


Глава 4.

СССР? ТАКОЙСТРАНЫ БОЛЬШЕ НЕТ

О
                1.

коло месяца после этой встречи с президентом СССР Борис Иванович ходил озабоченный, весь в размышлениях и думах, глубоко уйдя в себя. Нина Федоровна забеспокоилась не на шутку о его здоровье, видя его каждый день в таком состоянии.
Серьезный нахмуренный вид без привычной улыбки на лице в течение долгого времени, желание держаться особняком от людей, даже от домочадцев, а при настойчивых расспросах домашних - мгновенный взрыв настроения, резкий переход на повышенные тона. Даже близкие друзья и сподвижники боялись по государственным делам подходить близко к Елину в эти дни. Борис Иванович и есть-то стал через силу, как обреченный на смерть больной человек. Поэтому-то домашние, и в первую очередь жена и мать, забеспокоились, полагая, что случилось что-то серьезное со здоровьем мужа и сына. Однако здоровье у Елина было отменное, а причина крылась именно в том, как окончательно свалить Горбачева. Ибо, уже занимая немаленький пост в стране, Елин все равно на общей политической арене страны и мира находился не на первых ролях, хотя и о нем, о президенте России, стали часто писать и передавать СМИ. Бориса Ивановича не могла удовлетворить роль второго плана, он теперь, находясь так близко от заветной цели, мог быть только первой скрипкой. Ответ на главный вопрос последних дней Борис Иванович получил неожиданно, вернее, в его голове этот ответ крутился всю последнюю неделю, но мысль была еще не оформлена окончательно и детали выполнения этого плана были еще нечетки. Просто в мозгу роились идеи: «А Михаил Сергеевич - президент какого Союза, какого такого государства, если все союзные республики объявили суверенитет, а многие и вышли из него, а новый союзный договор и не собирается никто подписать, все смотрят на меня, что я скажу и как поведу себя». Зацепившись за эту мысль, Борис Иванович в долгих размышлениях пришел к выводу, что негоже ему, президенту России, объявлять об этом всему миру. Но сказать Михаилу Сергеевичу что-то в духе: «Уважаемый президент, кого вы представляете и каковы границы вашего государства? Было бы хорошо, - рассуждал Борис Иванович, - чтобы об этом в дружеском кругу сказал бы не я, а руководитель другой республики».
И такой случай подвернулся. Как-то во время беседы в Белом Доме со своими коллегами Шушкевичем и Назарбаевым, руководителями республик Белоруссии и Казахстана. Белорусский лидер, академик с мировым именем, но плохо контактирующий с президентом СССР Горбачевым, между делом произнес на замечание Назарбаева, что следует об обсуждаемом вопросе (а речь шла о двусторонних отношениях этих республик) поговорить с Горбачевым.
А чего с ним говорить непонятно, кто же он? Союзного государства почти нет, остались одни общие деньги, превращенные в макулатуру. После окончания светского раута Борис Иванович навестил в тот же вечер Шушкевича в представительстве Белоруссии в Москве. Председатель Верховного Совета Белоруссии четко знал о цели визита Елина в резиденцию независимой и свободной Белоруссии, потому что глаза Бориса Ивановича вспыхнули ярче фар дальнего света, когда Станислав о Горбачеве отозвался критически. Шушкевич по политическим шагам Бориса Ивановича понимал, к чему стремится президент России. И что интересно, понимая и ясно себе представляя, что дни Горбачева сочтены, никто еще и в мыслях не допускал, чтобы отобрать власть у президента СССР, что следует отстранить его от поста, объявив о смерти великого государства, великой цивилизации последнего столетия. Шушкевич был уверен, что Елин будет вести речь о том, как Михаила Сергеевича законным образом, в мягкой форме от должности отстранить и избрать вместо него другого, и этим другим будет, конечно же, Елин Борис Иванович. Потому два руководителя встретились за обеденным столом и приняли по стаканчику очень хорошей водки. Борис Иванович, сразу закусывая солеными огурцами, начал предлагать, открытым текстом, правда, вначале похвалив своего белорусского коллегу за данную им правильную оценку роли президента СССР, особенно в последние месяцы, что де пора решить вопрос о так называемом СССР.
- Фактически, - сказал Борис Иванович, - как Вы верно заметили сегодня утром: уже нет такой страны, как СССР. Все республики объявили о своей независимости. Украина и ряд других республик собираются сделать то же самое. Речь идет о неделях, по моим данным, и все республики до единой будут независимыми и свободными, не обремененными никакими документами о создании какого-то единого общего государства. В результате получается, что фактически на карте мира нет такого понятия, как Советский Союз. Не пора ли, Стасик, объявить нам пока еще советскому народу и всему миру об этом факте? - закончил вопросом Борис Иванович свое небольшое выступление и стал наблюдать за прохаживающимся туда-сюда человеком с удивленными глазами. Тот помахивал головой и повторял:
- Как объявить о смерти СССР. Ты что, Боря? Как ты мог додуматься до этого? Ну и ну! Горбачева убрать надо - это ясно как день, тут разговор понятен. Хватит ему людям голову морочить. Сами разберемся без него. Но страну развалить, вернее, закрыть государство.
- Ты чего, Стасик, разволновался как нецелованная барышня перед первым свиданием. Сам же говорил: нет советской страны, а виной всему этому наш дорогой Миша, наломал дров, а теперь нам с тобой как руководителям мощных республик исправлять надо. Скажу тебе больше, как на духу, как на исповеди у патриарха, недавно встречался с Мишей по поводу сохранения СССР. Предложил я ему объявить о всеобщих и прямых выборах президента СССР, он не согласился, а у меня даже был разговор со многими лидерами республик, что будь другой человек в Кремле, Союзный договор, подготовленный для подписания в Ново-Огареве подписали бы с маху, - перебив Шушкевича агитировал и утверждал Елин, немного разочаровавшись от поведения коллеги.

2.

Шушкевич, перестав бесцельно ходить по комнате, сел на свое место и, барабаня по столу кончиками пальцев левой руки, испытующе глядел на гостя. Предложение Елина действительно оказалось для белорусского лидера неожиданным. Да, он не хотел видеть Горбачева в Кремле, если быть честным, побывав в столице несколько раз на приеме у президента СССР, нет-нет, да и сам себя примеривал к креслу в главном кабинете Кремля, но чтобы подумать вот таким способом, каким предлагает Борис Иванович отделаться от мягкого Горбачева, Шушкевич, видит бог, никогда и в голове не мог уместить подобные мысли. Однако, немного задумавшись, белорусский лидер признал, что в настоящее время дело с союзным государством обстоит именно так и что Елин прав: надо идти вперед. Союзный договор, в каком виде он был подписан в 1922 году, уже не будет подписан. Все течет, все изменяется. Меняются люди, их мысли, цели и задачи человека и общества. Государства тоже стоят не на одном месте, поэтому создавать надо новый союз, основанный на других, более демократических ценностях, где главный акцент сделать на экономические и хозяйственные связи, а не на политический интерес. Это будет новое сообщество.
- Как же так, Боря, - вырвалось у задумчивого Шушкевича, - мы с тобой окажемся виноватыми в глазах народа нашего и в истории, если пойдем на этот шаг. Ты об этом подумал?
- Станислав, дорогой мой, - улыбнулся Борис Иванович, - ты же академик, понимать должен, что в разрушении Советского Союза никто не виноват: ни Горбачев, ни ты, ни я, ни кто-либо другой. Этот развал был заложен в фундаменте государства с тех давних пор, когда строили его, империю нашу. Все империи рано или поздно умирали, это же известно любому школьнику...  Да, - встал из-за стола Елин и, неторопливо прохаживаясь по комнате, продолжал, - мы с тобой оказались по воле судьбы, по воле Всевышнего на гребне волны, сметающей с лица земли эту нашу империю. Кто мы такие, что должны противостоять законам природы? Мы должны помочь нашим людям нормально воспринять этот естественный развод и великое разъединение пройти достойно, с меньшими затратами силы, средств и здоровья, а может, и жизней. Поэтому, если ты боишься плохой оценки твоей деятельности со стороны современников или потомков, то зря. Сегодня, когда проблем во всем нашем государстве великое множество и все вопросы по серьезности и важности глобальные, деятельность ни одного государственного политического деятеля не может быть оценена выше единицы. Но история отметит тебя в будущем как великого реформатора и человека, добившегося бескровной независимости для своего государства и для своего белорусского народа. Разделившись и живя отдельно друг от друга, даже родные братья живут мирно и дружно, чем если бы они с семьями жили в одной квартире. Россия и Белоруссия - это издревле единый народ, с единой культурой, почти одинаковым языком и с общими целями. Разъединить нас никто не может, как двух кровных братьев, а отдельно жить мы можем и имеем такое право. Это даже поможет лучше вести свои хозяйства, больше внимания будем уделять своим проблемам, а отношения станут еще более уважительными, еще более крепкими и сплоченными.
Шушкевич звонко захохотал.
- Ладно, уговорил академика, - произнес сквозь смех белорусский руководитель.
- Надо бы и Кравчука склонить в нашу сторону, - вдруг став серьезным, изрек Шушкевич.
Борис Иванович улыбнулся и легко, как спортсмен, сел за стол и, быстро схватив бутылку с водкой, стал разливать по рюмкам.
- Если академика смог убедить в правильности своих мыслей, то с Ленькой, как пить дать, справлюсь. Он собирается приехать в Москву, я с ним поговорю, - чокаясь с коллегой, произнес Елин и поднес к губам зелье.
- Лучше будет для дела мне вести с Леонидом разговор об этом, и выяснить, что он думает по этому поводу, а потом соберемся все трое и примем общую линию поведения, - сказал Шушкевич и, приблизившись всем корпусом вперед, поближе к Елину, воровато поглядывая по сторонам, к двери, к окнам, тихо добавил. - О нашем разговоре никто не должен знать. Пока наше решение должно быть в строжайшем секрете.
Борис Иванович кивал головой в знак полного согласия с коллегой. Он и сам хотел предупредить белорусского лидера о наистрожайшей секретности задуманного предприятия. В этот период так было запутано все в верхах, что даже президент России еще не мог быть уверен в достоверности информации, полученной от своих подчиненных, не знал Елин на все сто процентов о возможностях Горбачева. Какие силы его могут поддержать? Какие номера могут выкинуть сподвижники Михаила Сергеевича? Как могут отнестись войска, генералы и офицеры, узнав о планах Елина стереть с лица земли государство? Государство, которому они служили верой и правдой, которому они дали присягу, и не простую, а воинскую! А воинская присяга среди настоящих мужчин неизмеримо выше ценится из всех клятв! Потому осторожность в одинаковой степени была нужна и Елину, и всем его единомышленникам.



3.

Еще немного посидев в гостях у Шушкевича, Борис Иванович собрался и, вяло попрощавшись с другом, уехал к себе, в Белый дом, хотя был поздний вечер,  и некоторое время назад он планировал ехать домой. Дело в том, что, от легко полученного согласия коллеги по поводу задуманного, стало Борису Ивановичу тоскливо на душе. Ему показалось, что он вместо того, чтобы заняться конкретными делами по улучшению ситуации в стране, облегчить и без того тяжелое положение своих соотечественников, которые недавно доверили ему самый крупный пост в республике, занялся не тем, что нужно людям. Странное чувство неудовлетворенности самим собой охватило его, когда увидел, что план по отстранению Горбачева от власти, недавно показавшийся очень трудным и практически невыполнимым, претворяется в жизнь без каких-либо трений и усилий. А Борис Иванович не любил и не получал удовольствия от легко выполнимых дел. Более того, он не любил кому-то подставлять ножку в темноте, спрятавшись за углом. А тут получается: за спиной кого-то проворачивает дела, превращаясь в мелкого дворцового интригана.
- Эх, Боря, Боря, в кого ты превратился, - подумал про себя Елин, злясь в душе на себя, на свое поведение, на свои дела, с опустошенным сердцем поглядывая по сторонам, сидя в роскошной президентской «Чайке», на безликие палатки, примостившиеся по тротуарам, на грязные улицы столицы. - Вот к чему привели страну наши реформы, - подумал про себя Елин, оторвав полный брезгливости взгляд от унылых картин нового времени. Закрыв на секунду глаза, Борис Иванович вновь прильнул лицом к стеклу дверцы машины и стал наблюдать лица прохожих, жадно стараясь в темноте увидеть выражение глаз хотя бы нескольких своих соотечественников. Среди граждан, переходивших улицу здесь в центральной части Москвы, у светофора, Борис Иванович заметил удивление на некоторых лицах и испуг в глазах. Жизнь страны Советов осенью девяносто первого года стремительно ухудшалась. Инфляция набирала скорость, в октябре-ноябре она достигала, по данным печати, 25-30% в месяц, сокращалось промышленное и сельскохозяйственное производство. Все это при увеличении выпуска новых денег привело к тому, что к концу 1991 года на полках магазинов практически не осталось ни промышленных товаров, ни продуктов питания. Возникли проблемы в снабжении населения самым необходимым: хлебом, молоком, картофелем. Для многих категорий людей, а особенно для пенсионеров, молодых людей, встала проблема выживания. Другими словами, жизнь народа великого государства, обладавшего несметными богатствами: природными, территориальными, людскими - представлялась безрадостной, неопределенной, жизнь без будущего и даже без надежды на будущее. Почувствовав щемящую грудь жалость к своим «подданным», Борис Иванович впервые за последние месяцы признался сам себе, что к доведению народа до этого состояния он сам приложил руку, и не слабо приложил. Вспомнил разговор с Красавчиком Олегом Абрамовичем, ныне ставшим госсекретарем России, который с пеной у рта доказывал, что для быстрого прихода к власти, единоличной в СССР, без Горбачева, следует объявить российским гражданам об экономических реформах на следующий год и давал подписать уже подготовленное заявление.
Борис Иванович, прочитав документ, остался доволен в принципе содержащимися там мыслями, речь шла о реформах экономики по тем направлениям, по которым Елин мечтал вести страну, и подмахнул. На следующий день это заявление было напечатано во всех газетах. Суть документа была такова: «С января 1992 года цены практически на все товары будут отпущены, будет отменен контроль роста заработной платы. В 92 году планируется провести массовую приватизацию предприятий промышленности, транспорта, торговли, в сельском хозяйстве должен произойти переход к фермерскому хозяйству». Борис Иванович не предполагал, что эти его планы у народа вызовут психологический ажиотаж. Люди будут из магазинов сметать все, что там осталось, нужное и ненужное, в результате чего окончательно исчезнут с полок магазинов товары, произойдет новый виток инфляции, упадет курс рубля по отношению к доллару. Производители продукции станут придерживать товары и избавляться от денег. Ряд республик союзного государства станет в такой обстановке вводить свою валюту, РСФСР также провозгласила о введении своего рубля.
Елинские министры заявили о прекращении финансирования союзных министерств, что также усилило панику в финансовых кругах страны. Борис Иванович не увидел сразу всю пагубность шагов реализации своих планов. В своем желании скорее оказаться в Кремле, Борис Иванович делал и опрометчивые поступки, идя на поводу у недальновидных помощников. Понял уж потом, когда жена рассказала, что твориться в магазинах, где люди часами выстаивают в очередях в ожидании хоть какого-нибудь товара, о чем они разговаривают и что обсуждают, на кого вину возлагают за свою ухудшающуюся  жизнь.
- На тебя, Боря, возлагают. Ты чего делаешь-то? А говорил, что людей сделаешь богатыми и счастливыми, если к власти придешь, - с глубоким беспокойством в душе за людей, за дела мужа, не очень-то понятные ее женскому уму, говорила Нина Федоровна, - что это за такие реформы, если народу стало хуже во всех сферах жизни, а не лучше?
Правда, некоторая часть этого самого же народа неистово богатела, покупала самые дорогие украшения в ювелирных магазинах. Газеты писали о том, что за десятки тысяч долларов некоторые граждане приобретали бриллиантовые и золотые булавки и серьги. Но этих, довольных новыми временами людей, было так мало, а бездомных, голодных и безработных уже и в столице было так много, что даже жена президента России боялась за судьбу страны, за судьбу мужа, за судьбу своей семьи. Уговорить Бориса отказаться от  своих идей, от своих планов, она уже не могла. Вообще повлиять на Борю каким-то образом измениться и изменить свои реформы в пользу человека, основной части народа, она уже была бессильна. Поэтому боясь за жизнь мужа и своей семьи, что если народ все ухудшающуюся жизнь свою свалит на Елина и, рассердившись, примутся мстить ее мужу, то ее семье достанется больше всего.
Нина Федоровна ходила в церковь каждое воскресенье и молилась, просила прощения, здоровья и успокоения души.
- Что же получается, - размышлял Борис Иванович под впечатлением только что увиденной безрадостной картины на улицах города, - и Нина права, и мама по делу беспокоится, вспомнив материнские укоры по вечерам. Мать чуть ли не плача просила сына быть осторожным в делах своих. Кроме того, она не переставала повторять: «Если для людей не можешь делать хорошее, уйди в сторону, не мешай тем, кто может это делать». Приводим пока страну к разорению, а ведь мечтали о другом: о счастливой жизни, о всеобъемлющей свободе, равноправии всех граждан, об изобилии товаров, о приличных зарплатах для трудящихся. Зарплату вроде бы и подняли, а параллельно деньги превратили в бумагу, - продолжал свои рассуждения Елин, с озабоченным видом открывая двери своего кабинета в Белом Доме.

4.

Борис Иванович вошел в просторный и уютный кабинет, однако в душе скребли кошки, такое паршивое было настроение. Позвонил через несколько минут Олег Абрамович, попросил разрешения зайти, как он выразился, по очень важному делу. Но Борис Иванович в грубой форме перенес встречу на завтра, настолько грубо, что бедный Абрамович сникшим голосом извинился и тотчас же прервал разговор. В последнее время Красавчик Олег Абрамович начинал раздражать Бориса Ивановича. Он вел какую-то двойную игру, и все его дела на должности госсекретаря касались в основном его личных дел, да из предложений Елину приобрести на подставных лиц, имущество страны, которая потихонечку переходила в руки расторопных и оказавшихся на нужных местах людей. Олег Абрамович в этом отношении переплюнул всех, кого только знал Борис Иванович. Елину доложили, что Олег Абрамович, открыв фирму еще в восемьдесят седьмом году (по реализации продукции якобы заграницу) на крупном предприятии Самарского АвтоВАЗа, уже успел, до выхода постановления правительства, правда, союзного, акционировать некоторые промышленные предприятия, захватить добрую часть автомобильного завода-гиганта. Правда, все акции были оформлены на двоюродного брата Красавчика, Николая Сауловича, который работал в директорате этого предприятия. Аппетиты у Красавчика были недюжинные, несколько раз Олег Абрамович уже успел подойти к нему,  к президенту России с предложением акционировать «Аэрофлот», пока еще находящийся в ведении союзного министерства.
- Вы только дайте добро, остальное - за мной, комар  носа не подточит, - подобострастно улыбаясь, предлагал профессор технических наук.
Борис Иванович так и не понял, за что его помощник получил профессорское звание, за какие такие выдающиеся открытия в науке. Ему пытались как-то объяснить, но, не видя новизны в ученом труде Красавчика, Борис Иванович поднятием руки остановил разговор о нем. А в уме промелькнуло: «Профессор», да, только других наук, бизнесмен хреновый, а аферист крупный. Надо бы его выгнать с работы, которую только что он получил, да дочка, Танька противится, залез, гад в девичье сердце. Подарил «Вольво» и купил девчонку, а она что? Баба и есть баба, думает: просто так, из любви к женскому полу совершил Красавчик этот красивый жест. А ведь свою «Вольво» на самолеты наши российские хочет поменять. А она этих вещей не понимает», - рассуждал Борис Иванович, злясь и на свою дочь, самую любимую, и на своего госсекретаря и больше всех на самого себя. Долго размышлял Борис Иванович в своем кабинете о делах своих, о делах своих близких родственников, о делах страны, над жизнью граждан, которой он был недоволен, вернее, он был недоволен самим собой, своими делами и своей беспомощностью сделать их счастливыми. «И все ведь из-за него, - вдруг пронеслось в голове Бориса Ивановича, увидев портрет Горбачева в газете, лежащей на журнальном столике, недалеко от своего рабочего места. - Все это он, натворил делов, расхлебать не может, а отойти в сторонку не хочет. Была бы вся власть в государстве в моих руках, по-другому бы повел, а сейчас не пойми что, у меня вроде пусто в руках, и у него не те уже вожжи. Поэтому и страна в хаосе живет. Нет, во всем Миша виноват, зацепился за это кресло в Кремле, как утопающий за соломинку. Ушел бы красиво, объявив народу, простите меня, люди добрые, не смог сделать того, чего хотел, а хотел вам свободу дать и возможность лучше работать и много зарабатывать, чтобы жизнь ваша в изобилии и в богатстве протекала. Пока будет страна в таком непонятном состоянии, пока не будет единого руководителя в нашей стране не будет порядка», - размышлял Борис Иванович. Он вставал со своего места, ходил по кабинету в нервном напряжении, не отвечал на телефонные звонки, хотя телефоны просто надрывались. Борис Иванович их, этих звуков, и не слышал, так он был занят своими размышлениями. Дошедший до предельной точки кипения, ослепший и оглохший, отрешенный ото всего постороннего, Борис Иванович в порыве гнева на Горбачева подошел к телефонному аппарату и набрал номер украинского руководителя Кравчука. Хотя время было позднее, но Кравчук оказался на месте. Елин, услышав голос киевского друга, вдруг очнулся от своих воспоминаний, осознал, о чем хотел поговорить и какими поделиться мыслями, а точнее, ознакомить его со своим планом в отношении Горбачева. По телефону обсуждать нельзя, поэтому он быстро сориентировался, начал справляться о здоровье самого Кравчука, жены и всех домочадцев. И только потом Елин настойчиво попросил приехать к нему в Москву, и не через пять дней, как было условлено ранее, а ускорить этот приезд, сделать это завтра. Кравчук по возбужденному и немного гневному тону Бориса Ивановича, догадался: Елину эта встреча очень нужна, и она настолько важна, что согласился вылететь завтра же. Борис Иванович решил про себя: в наикратчайшее время в начатый разговор с Шушкевичем посвятить Кравчука, Назарбаева и еще нескольких руководителей республик. И объявить о смерти Советского Союза, взять власть в свои руки и заняться полнокровным реформированием государства по всему фронту, ради человека труда, во имя своих граждан. Он четко про себя решил, что всему виной в его личных делах, в делах государства, в день ото дня ухудшающейся жизни российского народа – не кто иной, как Михаил Сергеевич. А потому, не устранив его, никаких дел в этом государстве он не совершит, и своя личная жизнь будет не жизнью, а настоящим адом.

5.

Борис Иванович с возрастом менялся внутренне, характер становился нетерпимым, особенно в последнее время. Елин взрывался к месту и не к месту, если что-то получалось не по нему или вообще задуманные планы и дела шли не теми темпами и не так, как ему хотелось. В эти минуты к нему невозможно было подойти, да и посмотреть на него: на нахмуренные брови, пасмурное, гневное лицо, строгие простреливающие навылет глаза - кому охота взглянуть на такого человека. Тяжесть прожитых лет мало отразилась на внешности Бориса Ивановича, нет, некоторые изменения, конечно же, произошли, но они были незначительными. Пятьдесят с гаком Елину с ходу никто бы не отважился дать. Белобрысые волосы оставались такими же, кожа лица упругая, ни одной старческой морщинки, движения ног и рук такие же легкие, как в молодые годы. Он стал даже более энергичным и азартным, а вот характер Бориса Ивановича время изменило беспощадно. Правда, все изменения его характера зависели прямо пропорционально от его дел, его работы. Он горел в делах, старался задуманное претворить в жизнь в ту же минуту, в сию же секунду. Внутренне Борис Иванович, как уже сказано, был не удовлетворен самим собой, результатами своих дел. Став председателем Верховного Совета РСФСР, Елин вроде бы на время успокоился, полагая, что сможет повлиять на политику страны, раскрыть глаза народу и, найдя вместе с народом верный путь, быстренько приведет государство, пусть даже это будет только РСФСР, к лучшей жизни. Но, поработав несколько месяцев, увидел, что он фактически бессилен помочь людям, государству. Воочию убедился, что должность, занимаемая им, номинально высокая, но реальной власти у него нет, конкретно народу помогать нечем. А из всех тех шагов, предпринятых им, имеется ввиду принятые под его руководством законы, его политические заявления, хотя и были своевременными и нужными стране однако, ничего, кроме дополнительных забот, людям не давали. Став президентом РСФСР, Борис Иванович и тут столкнулся с теми проблемами, что и раньше, будучи председателем Верховного Совета РСФСР. А принятые им указы вроде бы и должны были облегчить участь российского народа, но этого не произошло. День ото дня становилось все хуже. Ни одна проблема, мало-мальски серьезная, в государстве российском не решена, объявленные народу и предпринимаемые меры еще более усугубили их без того безрадостное существование.
Любое решение, много раз пропущенное через свое горячее сердце, буквально до мелочей передуманное, переваренное им самим, казалось Елину, должно мгновенно принести народу радость и облегчение, а результаты получал обратные. Поняв, что ожидаемых аплодисментов не будет, Борис Иванович опускал руки. Несколько дней он ходил пасмурнее грозовых туч, не давал спокойно жить и радоваться жизни ни своим помощникам, они в такие дни ходили на цыпочках, и в таком напряжении, что бедные, казалось, были не рады своим высоким должностям в красивом и богатом Белом Доме.
И своим домашним: матери - Дарье Силантьевне, жене Нине Федоровне и Татьяне, которая после избрания отца президентом России переехала к родителям со своей семьей.
Дарья Силантьевна в такие минуты не выходила из своей комнаты, бедная старушка
старалась не закрывать плотно дверь, чтобы весь свой слух и внимание направить туда, где ее сын, и хотя бы краем уха услышать об изменившемся в лучшую сторону настроении Бориса Ивановича. Раньше, когда ее сын только что стал председателем Верховного Совета, Дарья Силантьевна пыталась его успокаивать, когда он приходил домой хмурым и гневным.
- Борюшка, дурное настроение и гнев - плохие советчики в твоих делах, тебе, как никому, нужна степенность, основательность, уравновешенность и всегда твердая уверенность на лице, потому что на тебя люди смотрят, берут с тебя пример и по твоему лицу судят о своем будущем, - говорила Дарья Силантьевна, неторопливыми шагами идя за сыном из прихожей на кухню, в зал, гостиную. Однако Борис Иванович оставался глух даже к мудрым материнским словам и с бедной старушкой иной раз словом не перекидывался.
А однажды и нагрубил в прямом смысле бедной старушке: «От твоих слов, мама, мне не легче становится, а наоборот. Ты бы сидела в своей комнате и не мешала бы, когда мне плохо». С того раза Дарья Силантьевна Богу молилась ежечасно. Когда он возвращался домой в приподнятом настроении, дома бывал настоящий праздник, у всех на лицах сияла радостная улыбка, в доме царило веселье, шум и гам, перебивая друг друга, члены семьи и гости пускались в рассказы. Дарья Силантьевна в такие минуты тоже бывала в центре внимания. Иногда Борис Иванович садился с нею рядом на диван и, взяв ее руку в свою, спрашивал: «Как у тебя, мама, все нормально? Ничего не беспокоит, врачей-профессоров не надо прислать к тебе?» В этот момент Дарья Силантьевна чувствовала себя на седьмом небе. Какие там врачи, слова родного сына, его прекрасное настроение и внимание действовали на нее лучше всяких лекарств. Особенно в доме Елиных стало шумно и весело с приездом семьи Танечки. Ее пятилетний сын Вадим привнес свежую живую струю в устоявшуюся домашнюю обстановку Елиных. Дарья Силантьевна все часы проводила с ним. Мальчик оказался своеобразным, все приставал к бабушке Дарье, расскажи да расскажи, каким в детстве был мой дедушка Борис. Были, были минуты и дни в доме Елиных праздничные, веселые и радостные, но и дней, когда из-за пасмурного настроения Бориса Ивановича в доме устанавливалась нетерпимая обстановка, хватало. Домочадцы как бы вымирали на это время. Нервное напряжение чувствовалось во всем. Такое настроение царило здесь в последнее время. Особенно в последние месяцы. В такие дни Нина Федоровна проклинала все на свете. Обращаясь к Богу, предъявляла ему претензии по поводу того, какой груз он свалил на плечи ее мужа, зачем он, Всевышний, выбрал ее мужа в президенты? Лучше быть простым рабочим, плотником, каменщиком, даже пастухом, чем президентом или видным политиком. Что это за работа такая, день не день, ночь не ночь, суток не хватает для работы, а в государстве, тем более таком большом, что-нибудь да случается, и все и вся должен знать президент, и за все отвечать. Раньше она могла со своим любимым мужем поговорить о том, о сем, обсудить какую-нибудь проблему семьи, просто выговориться, а теперь у него семейных проблем нет, одни государственные вопросы. Да что там, разговор о проблемах, чувствах друг к другу между мужчиной и женщиной отошли на второй план, только и слышишь, как поднять экономику, как сделать то, как сделать это, одна политика в домашнем кругу и между мужем и женой. «Кому нужна эта работа? Что, мы стали больше есть? Нам, что, не хватало еды? Одеваемся по-другому, не могли зарабатывать на свои потребности? Нет, - рассуждала иной раз Нина Федоровна, - пусть лучше снимут его с этой работы, нежели так всю жизнь и будем жить». Нина Федоровна научилась последнее время вести себя таким образом, чтобы как-то облегчить ношу мужа, рассеять сомнения, вкравшиеся в его душу, поднять настроение и успокоить. Многие годы совместной жизни с ним научили Нину Федоровну сказать свое целебное слово или выразить мнение именно тогда, когда в этом нуждался Борис. Этот момент наступал тогда, когда в скверном настроении они, оставаясь одни, Борис Иванович рассказывал о чем-то и часто смотрел на жену. Нина Федоровна сразу смекала, раз во время рассказа президент часто бросает взгляд на нее, значит, ее муж нуждается в ее поддержке, желает знать ее мнение по высказанной информации. Нина Федоровна в этот момент не навязчиво, спокойно, стараясь быть  предельно внимательной к настроению мужа, сообщала свое мнение таким образом, что ее мнение, в конечном счете, совпадало с мнением мужа. Зная характер Бориса Ивановича, который в последнее время стал нетерпимым, когда не считались с его мнением или отвергали его мысли. Нина Федоровна взяла себе за правило поддержать любимого мужа во всем, подпитывать его дополнительной энергией уверенности. Когда Борис Иванович поднимал какую-нибудь проблему и обсуждал ее со своей женой, тогда имела право Нина Федоровна высказать свое личное мнение.

6.

На Елина в плохом настроении из всех домашних оказывала благотворное умиротворяющее действие только Танечка. Ее провидческие заявления в еще юные годы, а Борис Иванович тогда работал первым секретарем Павловского района Краснодарского края: «Береги себя, папа, для истории», подняли ее в глазах отца еще на более высокую ступень, тем более, когда эти предсказания начали и в самом деле претворяться в жизнь. Борис Иванович видел в дочери умную, одаренную, сильную личность. Причем она обладала и женской сентиментальностью, и поистине мужским практицизмом. Безоговорочно поддерживая отца во всех его начинаниях, считая, что ее отец неправым быть не может, она и домашних, особенно маму, когда та сомневалась в своем муже, в его делах, и плача, вытирая краем платка навернувшиеся на глаза слезы, выговаривала дочери в иные минуты, что Боря пошел не той дорогой, какой должен был идти. Танечка тут же приводила такие аргументы в защиту правильных дел отца, что Нина Федоровна и в самом деле начинала верить в особую роль Елина в этой жизни и в жизни Российского государства в особенности.
С детства, имея особое расположение отца, Таня с приездом в Москву взяла бразды управления семьей в свои руки. Первым делом она поменяла всю мебель в квартире, напичкала Елинское гнездо новой, дорогой: заграничными шкафами и креслами. Посуда в Елинской квартире тоже обновилась по воле Татьяны. Прожив несколько месяцев с родителями, Татьяна Борисовна увидела, что для такого количества проживающих в Елинской квартире нужна другая, просторная жилплощадь. И она сама, без отцовского ведома, считая, что не стоит дергать папу по таким пустякам, стала решать квартирный вопрос. Через управляющего делами президента России Татьяна, выбрав в соответствующем доме себе жилплощадь, начала ремонтные дела, и уже очень скоро семья первого человека РСФСР должна была переехать в новую огромную квартиру, где на каждого члена семьи приходилось бы по две комнаты. Борис Иванович узнал об этом от жены совсем недавно и, улыбнувшись, процедил: «Моя Танечка знает, как надо жить. Моя кровь. А ты всего боишься: пасмурной физиономии моей боишься, громкого окрика боишься, людских разговоров боишься». Свою младшую дочурку Борис Иванович так обожал, что на ее иногда и неправильные поступки Борис Иванович закрывал глаза, считал, что ее действия не могут причинить ему, его карьере вреда, испортить его имидж в глазах друзей, знакомых и народа. Видя, что Татьяна порой высказывает и вполне зрелые политические мысли, Елин начал ее привлекать к политической деятельности. У Татьяны Борисовны вдруг обнаружился талант журналиста, и отец поручал ей подготовить некоторые свои доклады и выступления.
Получая хорошие оценки от отца за написанную умную речь, Татьяна Борисовна стала часто появляться в Белом Доме, особенно при обсуждении больших государственных вопросов. Так Татьяна Борисовна маленькими шажками делала себе журналистскую и политическую карьеру, находясь рядом с отцом, знала закулисную жизнь аппарата президента России и всегда могла отцу посоветовать, как поступать в том, или ином вопросе, если, конечно, отец нуждался в подобных советах.

7.

Следующий рабочий день президента России Елина Бориса Ивановича начался со встречи с госсекретарем РСФСР Красавчиком Олегом Абрамовичем, которая была перенесена со вчерашнего дня из-за плохого настроения Бориса Ивановича. Сухо, явно не от души, протянул руку для приветствия госсекретарю, с лица которого не сходила довольная  улыбка. Елин кивком головы разрешил помощнику сесть и начать работать, ведь вчера Олег Абрамович очень просил принять его по весьма важному государственному делу. Настроение Елина с раннего утра было неважное, оно почти не изменилось со вчерашнего дня. Всю ночь Борис Иванович не спал, крутился в постели, несколько раз вставал, снова ложился. На вопрос жены, что же случилось, только ответил: «Спи, все хорошо, дай президенту одному подумать о судьбе народа и страны». Все думы Президента РСФСР были посвящены в последнее время одному главному вопросу его забот, как забрать из рук Горбачева оставшиеся рычаги власти, поэтому намечавшаяся встреча с Кравчуком должна была ответить на многие вопросы и оказаться решающей в завершении планов и проектов Бориса Ивановича. Его в последнее время, а точнее, сразу после разговора с Шушкевичем, развиваясь в геометрической прогрессии, стал волновать вопрос: «Что если так называемые друзья, в лице Шушкевича, а потом и Кравчука, раньше времени выдадут его секрет Горбачеву, и тот примет такие меры, что мать родную забудешь, не рад будешь, что появился на белый свет. Как-никак, Горбачев еще президент СССР и Советский Союз номинально еще не умер, по большому счету такую огромную и сильную империю не так-то просто развалить. Это тебе не КПСС, которая не сумела привести страну и народ к достойной человеческой жизни, все пугала и пугала собственный народ: империалисты хотят войны, буржуи мечтают нас стереть с лица земли... А буржуям-то и империалистам, наоборот, меньше всего хочется воевать, им главное, чтобы рынок сбыта был попросторнее. Рынок, где можно продукцию своих предприятий сбывать и деньги большие зарабатывать. Может, этим буржуям-то и денег столько не надо, но уж они такие люди, так устроены, трудяги, умницы и талантливые организаторы производства. Вот ведь как нашу экономику обогнали, на целый километр хваленая социалистическая, плановая экономика отстала от их загнивающей, буржуазной экономики. Наши планы свои печатали в газетах - хорошо бы столько-то выпускать в следующем году костюмов, ботинок, тракторов и комбайнов, молока и мяса, а те буржуины ничего в газетах не публиковали, они в это время их выпускали, да в такой форме, что, глядя на их товарную упаковку, мы охали и ахали. Потому-то и КПСС никто не стал защищать по большому счету, все видели, тем более, когда двери за кордон открылись, и выяснилось, что наши коммуняки хитрят и неправду своему народу говорят. Как при Сталине народ в ежовых рукавицах держали, так и сейчас людям лапшу на уши вешают, аж места на лице не осталось, куда бы еще эту лапшу поразвесить, - размышлял Борис Иванович, - государство, страну такую большую, которую создавали наши предки год за годом, век за веком, гектар за гектаром, не так просто граждане отдадут на разорение и разрушение. Оно, конечно, все империи когда-то разваливаются, Византийская империя просуществовала больше десяти веков, и то развалилась, и нашей тоже придет конец рано или поздно, но ведь не все это понимают. Большинство граждан может вилами да косами защищать свою страну, не понимая диалектики существования больших империй во всемирной истории и философии». Если честно, сам Елин нутром не воспринимал этот свой ход, но он был единственный в этой ситуации, чтобы убрать с дороги Горбачева. Более того, он был уверен, что все союзные республики после отставки Горбачева придут вновь в объятия России, в его, Елина, объятья. «Никуда им не деться, без большой богатой России им не жить, - был уверен Борис Иванович. - В самом деле, разве союзным республикам плохо с Россией? Об обороне границ думает Россия. Лес, нефть, газ, электроэнергия - все идет вовремя и в достаточном количестве из России. Чего не жить-то, если эти самые союзные республики находятся как бы у Христа за пазухой. Все главные заботы в этой жизни взяла на свои плечи Россия без корысти и злого умысла, в ущерб себе, - размышлял Борис Иванович, - союзным республикам остается двигать вперед свою культуру, развивать науку, мировое искусство и мировую литературу и, не боясь завтрашнего дня, любить своих жен и растить детей. Поэтому, - полагал Елин, - как только он получит власть в Кремле, все «разведенные» временно союзные республики хором придут просить Елина подписать новый, еще более прочный договор о создании единого сильного, могущественного и богатого государства». В этом был уверен Борис Иванович на все сто процентов. Однако еще он не был в Кремле, существовала опасность туда вообще не попасть. А потому волноваться и ночи не спать было над чем.

8.

Олег Абрамович, видя нахмуренное лицо своего шефа, со вчерашнего дня еще не пришедшее в норму, постарался в первую очередь доложить о приятном, чтобы поднять жизненный тонус президента, заставить расширить уголки губ и вернуть блеск его глазам. Красавчик предложил, что наконец-то он нашел человека, молодого генерала, который может сменить коммунистическое правительство в Чечено-Ингушетии, а дальше объединить автономные республики северного Кавказа и стать нашим надежным союзником, Борис Иванович лично знал Завгаева, который возглавлял правительство Чечено-Ингушетии. Особо Завгаев не выказывал свое отношение к Елину, к его политике, почему надо было его сменить молодым генералом, Борис Иванович не понимал, как не понимал и сути затеи, задуманной его помощниками. Задумавшись на секунду-другую над полученной информацией, Борис Иванович покачал головой и удивленно спросил:
- А зачем мы решили менять Завгаева, он что, не хочет работать с нами?
- Да, - твердо ответил Олег Абрамович, - он не наш человек. С сожалением относиться к Вашему указу о запрете КПСС, высказывает мысли, поддерживающие Михаила Сергеевича, а ведь он наш, российский чиновник, не всесоюзный, должен понимать, куда ветер дует.
- А вы, Олег Абрамович, в глубине души, не с сожалением относитесь к тому, что происходит на нашей многострадальной земле, даже к уходу с политической арены КПСС? - просверливая насквозь глазами своего помощника, спросил президент России.
Красавчик, изумленно взглянув на своего шефа, выражение лица которого ничего, кроме гнева, не говорило, опустил глаза вниз и тихо произнес:
- Нет, туда ей и дорога. Чего ее жалеть, если мы вместе с вами отправляем эту партию к ее праотцам.
Борис Иванович некоторое время изучающе рассматривал своего помощника, словно старался понять его душу, невидимые и глубоко лежащие в недрах сердца пласты своего гостя. Не нравился ему этот человек, он особенно стал противен ему с тех пор, когда подарил дочери машину. Мало того, что все дела, на которые, будучи министром без портфеля, Елин замахивался, финансировал этот тип уже ряд лет. Борис Иванович четко видел, как изо дня в день он, Борис Елин, признанный лидер Советского народа, становится заложником этого ученого, умеющего находить и делать деньги. «Да еще этот тип входит в доверие к членам семьи, а это уже опасно для меня, - рассуждал Борис Иванович. - Но, как говориться, из песни слов не выкинешь, пока он нужен, точнее не он, а его деньги, нужно его умение предоставить их столько, сколько нужно для претворения
в жизнь твоих планов». Сменив гнев на своем лице на добрую примирительную улыбку, Борис Иванович сказал:
- А мне вот жаль, хотя я и подписал указ о запрете компартии, хотя и надо было это для страны сделать, но все-таки жаль! Сам долгое время был членом этой партии, и мне искренне хотелось бы, чтобы она отказалась от фальши, от обмана, от многих, прямо скажем, глупостей в своих воззрениях на жизнь и вновь участвовала в делах страны на равноправных условиях с другими новыми партиями. Более того, ведь многие простые люди, наши соотечественники, и до сих пор верят, что КПСС была права, верно, по курсу вела людей к хорошей благополучной жизни и все свои помыслы посвящала народу, простым людям. Ошибок и грехов на совести КПСС быть не может, считают и сейчас наши с тобой сограждане. Их мнение надо уважать, они заслуживают этого, потому что они никогда не пользовались теми льготами, поистине царскими, какие могли позволить себе чиновники, стоящие у руля партии, начиная с секретаря парткома совхоза и колхоза,
заканчивая генсеком. А потому, уважаемый госсекретарь, я считаю, что Завгаев, такой, как и мы, человек, со своим видением происходящего в стране. Как только он увидит, что у него другой начальник, будет делать то, что скажет ему новый начальник. А революцию против новых порядков, новых руководителей Завгаев не совершит, это я знаю точно, я с Завгаевым знаком, он очень уважает своих начальников и любит, когда получает четкие ценные указания. С особым рвением он выполняет полученные команды, кажется, что даже он от этого великое удовлетворение получает душой и телом.
Борис Иванович произносил эти слова без какого-либо энтузиазма, тихим неуверенным голосом, словно он сам с собой рассуждал, а не твердые указания давал подчиненному. Елин считал поднятый вопрос мелким, не стоящим его внимания и каких-то энергичных усилий с его стороны. И даже удивился вначале, когда Красавчик, после озвучивания данного вопроса, отнес рассматриваемое дело к разряду весьма важных проблем.
Олег Абрамович, видя бесстрастное отношение президента России к его предложению, а он видел в этом вопросе, вернее, в решении этой проблемы, именно нечто важное, и что он считает, имеет очень глубокий смысл для страны и для спокойствия новых руководителей российского государства. Красавчик прибег к единственному факту, какой имелся у него в руках, чтобы опорочить Завгаева и выставить в глазах Елина чеченского руководителя врагом новой России и, самое главное, противником самого Елина Бориса Ивановича. Доставая газету из папки, лежащей на столе перед собой, Олег Абрамович, приняв самый озабоченный вид, сказал:
- Борис Иванович, не хотел Вас расстраивать, зная ваше отношение к Завгаеву, но вот перед вами, - Олег Абрамович аккуратно положил на стол президента газету - новая газета «Кавказский вестник», выходит в Нальчике. Корреспондент берет интервью у лидеров северокавказских автономных республик и у Завгаева в том числе. На вопрос «Как руководитель Чечни видит проблему, если народ чеченский, объявив свою независимость, захочет отделиться от России в свете новых демократических веяний, происходящих на просторах Советского государства?» Завгаев отвечает: «Желание народа для нас священно, если захочет объявить независимость большинство народа, значит мы, руководители, будем делать все, чтобы претворить в жизнь решение народа, а как же иначе?»
Борис Иванович схватил газетенку правой рукой со стола и, повертев туда-сюда, взглянул мельком на подчеркнутые места. Олег Абрамович заранее фломастером подчеркнул нужные предложения.
- А ваш молодой генерал, он кто? Надежный человек? - бросая газетенку на стол перед собой, - спросил президент.
Елин знал, что именно Завгаев старается делать все, чтобы погасить те настроения исламистов-фундаменталистов, которые добились в парламенте республики объявления независимости и суверенитета и делает все, чтобы их признал мир, в первую очередь Россия. Олег Абрамович просветлел лицом, наконец-то удалось сломить нрав Бориса Ивановича, хотя это могло быть простым любопытством президента: кого хотят его помощники поставить во главе автономной республики. Хотя это еще ни о чем не говорило, но Красавчик был почему-то уверен, что раз Борис Иванович засомневался в Завгаеве и не стал настаивать на своем, значит, дело будет решено так, как предложит он, госсекретарь.
- Да, Борис Иванович, генерала этого мы знаем, он наших кровей человек, фамилия его Дадаев, служит в военно-воздушных силах, истинный демократ, уже несколько лет подряд является нашим информатором, является агентом секретной группы «Лесные волки». Эта группа создана из демократически настроенных офицеров, которые при необходимости в считанные часы в любой точке страны наведут нужный нам порядок. Более того, генерал этот женат на русской и очень хочет отличиться и быть ближе ко двору, вращаться в высоких инстанциях и кругах. Вас лично боготворит, и за вас готов жизнь отдать. Борис Иванович немного задумался, в сердцах улыбнулся, в последнее время ему нравилось, когда его хвалили и на него смотрели как на святого. В первое время, когда его имя появлялось в газетах бесчисленное количество раз на первых страницах и в основном как оппонента Горбачева, неправильно понимающего великий путь, предначертанный партией и ее ЦК, Борис Иванович не обращал внимания и не глядел в сторону газет, хотя внутри, в глубине души кипел от злости и ярости на эти средства информации. Позже, когда в информационном поле огромного государства, как Советский Союз, словно грибы после дождя, стали появляться разные газеты и журналы на все вкусы, и некоторые издания начали перехваливать Бориса Ивановича и выдавать его за спасителя советского народа. Эти средства информации были известны Елину, они принадлежали его политическим поклонникам и соратникам, как рождались эти и другие подобные статьи, Елин знал и потому не обращал на них никакого внимания. Став президентом России, Борис Иванович с некоторых пор ловил себя на мысли, что ему не безразличны речи, произнесенные с некоторой дозой лести в его адрес. Помимо его воли в глаза блуждали искорки, губы вытягивались в черточку, скулы раздвигались в непроизвольной улыбке, и шло это изнутри, наполняя Елина добрым настроением. Так случилось и сейчас, когда Красавчик доложил, об этом молодом генерале, который якобы боготворит его, Бориса Ивановича, он тут же подобрел и размяк, забыв обо всем, о том, что он только что учил своего помощника. О том, что на старых партийных работников, как Завгаев, надо возлагать определенные надежды и дать им возможность поработать на своих постах. А сейчас Елин более не стал вникать и разбираться в тонкостях обсуждаемого вопроса, посчитав его мелким и ничтожным, и, махнув рукой, произнес:
- Ладно, ставьте этого генерала вместо Завгаева. Молодым надо больше доверять, - и, немного задумавшись, добавил, - кстати, и здесь, в Москве, нам следует для работы
в правительстве привлекать молодых. Они и энергичнее, и преданные делу, и голова забита новыми идеями, как страну сделать краше и богаче. Олег Абрамович, кивнув
головой в знак согласия, перешел к остальным вопросам текущей жизни республики, требующим вмешательства главы нового, объявленного недавно независимого государства. Уходя от Бориса Ивановича, Олег Абрамович остался весьма и весьма
доволен своим визитом. Главной заботой последних дней его, и его личных друзей и компаньонов по бизнесу, которые за время его работы в должности госсекретаря российского государства безгранично процветали ввысь, являлось устройство генерала Дадаева на важный государственный пост в Чечено-Ингушетии. Почему Красавчик и его коллеги по бизнесу стремились к этому? Причина была очень проста, жены Дадаева и Красавчика были дальними родственницами, а Чечня - это нефть. Понимая, что большие деньги можно зарабатывать только на нефти и газе, Красавчик и его друзья мечтали с помощью надежного человека и будущего компаньона прибрать к рукам скважины, откуда качается самая качественная и дешевая нефть. Согласие Дадаева на все эти предложения было получено еще тогда, когда Красавчик был представлен вместе с Семеновым и Федоровым Елину Борису Ивановичу, которого официальные власти критиковали направо и налево за ошибочное выступление на пленуме ЦК КПСС. Если Красавчик вышел из кабинета президента России в приподнятом настроении, то сам президент, глядя вслед своему помощнику недобрым взглядом, подумал: «Вот разберусь с Горбачевым, потом и тобой займусь». Зазвонил телефон, Борис Иванович поднял трубку, докладывал министр иностранных дел, у Елина шел обычный рабочий день, однако, чтобы он ни делал, из головы не выходила предстоящая встреча с Кравчуком.



9.

В загородной резиденции президента России Пригорки-10, в шикарной бывшей даче членов Политбюро, огороженной стальными коваными решетками, напичканными причудливыми фигурами вроде колец, полувосьмерок и восьмерок, охраняемой высокими и сильными солдатами, в полночь в огромном высоком зале, устланном импортными коврами, встретились два руководителя двух братских славянских государств - Елин и Кравчук. Встреча была секретная, тайная, разговоры не предназначались для чужих, даже случайных ушей, поэтому обитатели прекрасного огромного  зала говорили почти полушепотом, наклоняясь корпусом навстречу друг другу. На небольшом, типа журнального, столе возвышались нераспечатанные бутылки водки, коньяка и боржоми, а
также разные деликатесы для закуски. Однако присутствующие не притрагивались ко всем этим дарам природы, а вели тихий и важный разговор.
- Я с Шушкевичем уже беседовал. Мишу надо скинуть с корабля, однозначно.
- С этим я согласен и поднимаю тоже обе руки и ноги. Вопрос в том, как это сделать и в таком темпе, чтобы народ и мир очнуться не могли от услышанной информации на некоторое время и мы бы спокойно уладили свои дела. В первую очередь армия и правоохранительные органы должны стоять на нашей стороне. Оставшись без силы, Миша сам объявит о своем поражении, и все пойдет как по маслу, - сказал Кравчук после обмена малозначащей информацией о своих делах.
- И что же, Леня, предложение Стасика собраться и вынести постановление о роспуске союзного государства с прекрасным названием Советский Союз тебе не импонирует. Нас уже трое, Назарбаев поддержит нашу идею, Грузия фактически уже давно не признает центр, Армения недавно тоже стала свободной. Вот тебе и весь расклад, - произнес Елин, приблизившись всем корпусом к коллеге, заговорщически глядел прямо в его глаза. Кравчук, не выдержав пристального взгляда Бориса Ивановича, опустил глаза, выпрямился и удобнее устроился в кресле черной кожи. Воцарилась тишина. Украинский руководитель молчал в глубоком раздумье. Борис Иванович, чтобы не мешать размышлению коллеги, старался не издавать лишнего шума, распечатал бутылку боржоми и налил в фужер. Небольшими глотками отправляя по адресу божественную жидкость, Елин незаметно для Кравчука наблюдал за ним. Кравчук молчал минуту, две, три... словно находился не в гостях у президента России, а у себя в кабинете в Киеве и неспешно в одиночестве решал очень важную украинскую проблему. Долгое раздумье Кравчука начинало злить Елина, но он не старался этого показывать внешне, однако на скулах президента России уже появились красные круги. Наконец не выдержав бессмысленного, по его мнению, молчания Борис Иванович произнес с некоторым еле заметным недовольством в голосе:
- Ну, чего молчишь как рыба, что в рот воды набрал? В чем загвоздка?
Кравчук покачал головой, усмехнулся:
- Понимаешь, Борис, мы с тобой такую огромную страну хотим разрушить. Как отнесутся к нам потомки, ты об этом подумал. А народы наши что скажут? Ведь недавний референдум показал, что большинство людей России и Украины хотят жить в едином государстве, мы же один народ, одна у нас история, одни заботы, одни тревоги. Не получится ли так, что народы наши искусственно разъединим?
- Ты чего слюни распустил, Леня? Неужели не понимаешь, что других вариантов отделаться от Миши у нас на сегодня нету. Скинув его, мы же снова заключим новый договор, но на более демократической основе, сделав акцент на экономическую сторону. Боязни потерять страну у нас не должно быть. Ведь сам понимаешь, не мы с тобой страну довели до этого состояния, не мы с тобой союзный договор, который действовал до недавних пор, привели к ревизии и за ненадобностью сдали в архив, взамен придумав создать новое соглашение. Новый договор, в нашем случае, Леня, более свободный, без старших и младших братьев, без «цэу» из центра, даст новый толчок нашему старому мощному государству с новым названием. Я уверен, Леня, чем больше мы будем давать свободы людям, республикам, городам и областям, тем больше получим дивидендов от этих шагов, а свобода плюс рыночная экономика чудеса может сотворить.
- Не агитируй ты меня, - не дал закончить мысль Елину Кравчук, - как офицер солдата на политзанятии. Я все понимаю, но все-таки страшновато. Ведь мы с тобой решаем задачу за миллионы людей. Тут надо основательно взвесить все за и против и, как говорит пословица: семь раз отмерь - один раз отрежь, - Кравчук снова замолк. Он поднялся и стал неторопливо ходить по залу, замеряя, видимо, в уме ее ширину, а на обратном пути проверяя свой подсчет. Борис Иванович, в душе немного расстроенный, наблюдал за занятием украинского коллеги и, видя нерешительность бывшего первого секретаря ЦК КПУ, обложил его мысленно крепким матом и потянулся к бутылке коньяка, распечатал и налил только себе и залпом выпил. В этот момент зазвонил телефон. Елин поднял трубку.

10.

Говорил Шушкевич. На вопрос как дела? Елин ответил: «Все отлично, если не считать, что наш общий друг Кравчук находится в мыслительной коме и занят измерением ширины комнаты». Из трубки послышался короткий доброжелательный смешок. Кравчук, услышав, встал как вкопанный и уставился на разговаривающего по телефону Елина. Лицо Бориса Ивановича тоже на секунду подобрело. Взглянув на Кравчука, российский президент передал трубку коллеге:
- Тебя просит Стасик.
Поздоровавшись, лидер Украины смолк и внимательно слушал абонента на другом конце провода. «Да. Понимаю. Согласен. Конечно-конечно», - иногда изрекал Кравчук, меняясь в лице. В конце разговора с Шушкевичем Кравчук произнес только одно слово: «Хорошо!»  После этого передал трубку собеседнику:
- Теперь он тебя хочет.
- Когда приехать? - спросил Елин, блеснув глазами и напустив на себя довольный вид. - Хорошо, Стасик, буду в Минске седьмого декабря, вечером. Не понял. И Леня будет? Отлично! Там все и решим. Всего хорошего.
Елин сиял как начищенный гривенник, так русский народ столетиями именовал счастливчиков, он вновь потянулся к бутылке коньяка и, плеснув по стаканам, сказал:
- Давай, Лень, поднимем бокалы за этот день. Все-таки нас уже трое, и мы можем сделать для наших стран много хорошего. И ты не мучай себя! Временное разъединение для наших республик необходимо, как больному очень дорогое, но чрезвычайно нужное лекарство. Иначе мы с тобой эту партию, которая над людьми, над нашими соотечественниками издевалась, не давала вздохнуть свободно и жить по-человечески, есть сотни сортов колбасы, пить разные вина, строить на века и совершать великие дела и для своей семьи, и для своего государства, не сможем по-настоящему отстранить от власти. Ты не думай, что, убрав шестую статью из конституции, народ наш победил эту гидру. Даже мой указ о запрете компартии не решит до конца эту проблему. А партия наша, именуемая КПСС, отжила свое, потому что за семьдесят лет мысль партии не менялась, не совершенствовалась. Менялся мир, менялись люди, менялись представления людей о жизни, государства тоже менялись за это время в лучшую сторону, одно за другим государства-колонизаторы давали независимость своим колониям, демократизировались общества, страны, экономика претерпевала разительные изменения, время не стоит на месте. Капитализма, как его понимали Маркс, Энгельс и уважаемый Ильич, давно уже в мире нет. Теперь большие важные предприятия и фирмы принадлежат не одному человеку, капиталисту-монополисту, а многим людям, даже рабочим, которые работают на этих заводах и фабриках. Большой капитал, Леня, сегодня находится не у тех, кто имеет заводы и фабрики, а у госчиновников, которые стоят у власти, и ни о каком производстве по большому счету не думают, да еще у мировых звезд экрана, певцов разных и плясунов. Вот и получается, нет в сегодняшнем мире эксплуататорского класса, а значит великий труд Маркса «Капитал» не работает, не действует. И все это произошло потому, что произошли существенные изменения в мире. А наша партия шла дорогой, которую указал товарищ Ленин, еще в прошлом веке. Вот почему, Леня, пришло время и нам измениться, причем измениться основательно. Искусственные системы хозяйствования нам с тобой не надо придумывать, а надо идти тем же путем, по которому много тысячелетий идет все человечество, лишь улучшая и облегчая свое существование. Во всем мире, во все времена люди зарабатывали на жизнь сами. Зарабатывали потом и мозолями. А у нас работники на жизнь получали у государства и никогда за семьдесят лет нахождения партии у власти получаемая зарплата и отдаваемые трудозатраты не были эквивалентны друг другу. Одни получали мало, другие еще меньше, правда, были и такие, которые все-таки получали неплохо, причем не проливали ни капли пота. Вообще, зря я лекцию читаю тебе, ты и сам профессор, однако, твое поведение в начале нашей встречи немного меня удивило. Скажу честно, Леня, ты должен понимать, и, я надеюсь, понимаешь, я уверен в этом, что Миша наш не сможет провести все те реформы, в которых нуждается страна. Не сможет, потому что слишком он нерешителен и мягок, хотя он лучше нас с тобой понимает и сделал немало для того, чтобы государство наше начало изменяться. Этот героический шаг у него никто не отнимет, и войдет он в мировую историю великим реформатором. Однако начать и кончить - это разные вещи, сам понимаешь. Это две разные работы. Сейчас нужны новые силы, новые идеи. Благодаря судьбе, мы с тобой оказались в нужном месте и в нужное время. Сейчас Миша волей или неволей должен нам с тобой передать эстафетную палочку.
- Борис Иванович продолжал в таком духе читать нотации своему украинскому коллеге, в душе действительно думая, что этим он поможет Кравчуку рассеять сомнения в отношении будущего СССР, вкравшиеся в сердце первого украинца. Тем более, что Кравчук и в самом деле вел себя очень боязливо, выходило так, что он отказывался поддержать начинание президентов России и Белоруссии, хотя все еще было только в теории. На самом деле Кравчук - один самых ярых сторонников объявления независимости Украины, который еще недавно вел двойную игру.  Вернее, играли без него. Он лишь в душе надеялся на какое-нибудь чудо, понимая, что если Елин будет следующим руководителем СССР, то ему, Кравчуку, было бы удобно подстраховать себя, показать свою верность и преданность будущему руководителю великого государства, как СССР, вдруг с независимостью что-то не заладится. А потому слова Елина влетали ему в одно его ухо, а вылетали из другого особо не цепляясь за его государственные мозги. Ларчик открывался очень просто. Через несколько дней, а точнее, первого декабря, должен был состояться республиканский референдум, на котором жители Украины должны будут определиться, хотят ли они жить в большой семье братских народов, как было высказано на всесоюзном референдуме, или передумали, и желают самостоятельно жить в своей независимой республике. Вот почему Кравчук и мялся, он просто не знал ответа на этот вопрос. Он не знал, как среагирует вверенный ему украинский народ, поэтому вел себя как этакий плакальщик на похоронах Советского Союза. А ведь Борис Иванович в простоте сердца поверил его слезам, полагая, что может быть, человеку и вправду не хочется перед самым ответственным решением, за которым последует крушение Великого государства, идти на такой шаг. Хотя о том, что уже несколько месяцев подряд Украина во главе с Кравчуком ведет вполне независимый курс, Елину было известно. Известно, что Украина одна из первых отказалась обсуждать даже предложение тех сил, которые в сентябре-ноябре девяносто первого года создали межреспубликанский экономический комитет, способный сохранить все экономические связи, существовавшие между республиками.

10.

К тому времени, когда Елин и Кравчук встретились по уже известному поводу, состояние Советского государства было очень плачевное. Главным злом, фундаментом всех бед для огромной страны, являлся разбушевавшийся экономический кризис. Прилавки магазинов были пусты, народ целыми днями стоял у дверей торговых точек и ждал завоза товаров, и как только привозили хоть что-нибудь, расхватывал, не глядя на то, нужно это в доме или не нужно. Покупали топоры, молотки, садовый инвентарь, даже откуда-то взявшиеся керосинки, лишь бы отделаться от деревянных рублей. Рубль на глазах честного народа таял как снег по весне.
Зарплату стали получать пачками, тысячами рубликов, однако радости эти пачки людям не приносили, поднимались цены на товары, а товаров этих становилось все меньше и меньше. Политическая обстановка Советского государства была не менее плачевной. К декабрю девяносто первого года практически не существовало союзного государства. Вернее, оно, это великое объединение стран и народов, доживало свои последние деньки. Горбачев со своей командой, значительно обновленной после августовского путча, находился еще в Кремле, но был он так бессилен, что влиять хоть каким-нибудь образом на происходящие события уже не мог.
Главная забота Горбачева и его сподвижников - сохранить СССР, в старом или обновленном виде, уже в течение нескольких месяцев не давала никаких результатов, наоборот, с каждым днем республики отделялись друг от друга и отдалялись, ни о каком братстве уже не было речи. Независимость объявили все союзные республики, значение Верховного Совета СССР и съезда народных депутатов СССР сразу сошло на нет. А уж  после августовских событий и эти самые институты союзной власти в самом начале сентября объявили о своем самороспуске. Верховный Совет СССР должен был быть собран в конце сентября в новом составе на основе фиксированного представительства от республик, но каких-либо актов, имеющих законодательную силу, принято не было. И когда 21 октября собрался Верховный Совет СССР в новом составе, он не имел никаких прав и полномочий.
Со второй половины ноября пошли разговоры в верхах на тему: создание нового государства на конфедеративной основе, т.е. с максимально возможными правами республик, дать этому государству название Союз Суверенных Государств. Еще в худших условиях находились Советы на местах, они были повсеместно отстранены от власти, которая сконцентрировалась в исполкомах, а в ряде мест, таких, как Москва, Санкт-Петербург, и некоторых других промышленных и университетских центрах - в мэриях и префектурах, создаваемых мэриями.
После провозглашения независимости обострились отношения между республиками по пограничным вопросам. Народы Северного Кавказа, чьи автономии входили в состав РСФСР, провозгласили независимость и суверенитет, выступили с политическими и территориальными претензиями, как к РСФСР, так и к своим соседям. Наиболее ярко это проявилось при возникновении Чеченской республики, выделившейся из состава Чечено-ингушской автономной республики РСФСР. В новой, объявившей недавно независимость, Чечне силы, находящиеся в оппозиции к официальной власти, во главе с Завгаевым, стремительно рвались к заветному дому в Грозном и семимильными шагами добивались успехов. Завгаев и его сподвижники, которые старались дать этим процессам другой характер, получить максимально возможные права от центра, но остаться в составе РСФСР, не были поняты своим народом. Их просто никто не слышал, их силы иссякали день ото дня. Елину даже стала импонировать идея Олега Абрамовича, который старался поставить генерала Дадаева вместо Завгаева. Борис Иванович полагал, что новый молодой генерал наведет новые нужные ему, Елину, и его руководству порядки и решит проблемы, возникшие на Северном Кавказе. Пока Бориса Ивановича политическая и экономическая обстановка на территории СССР устраивала. Но только как политика, стремившегося получить центральную власть в руки. Если так воспринимать происходящее, то существующая политико-экономическая обстановка была подарком судьбы.
Тем более он, Елин, был тем очередным героем народа, который должен будет спасать этот народ от всех этих бед. Другое дело, что Бориса Ивановича, как человека, в иные минуты эта обстановка настораживала, пугала, что ни вопрос – во всем доведение до крайности, до последней черты. Хотя сподвижники, молодые политики, работающие вместе с ним, давали Борису Ивановичу некую недюжинную уверенность. Хотя бы в том, что, если после ухода с политической арены Горбачева, провести те реформы, которые были объявлены в начале девяносто первого года, а именно: пустить в экономическое пространство страны либерализацию цен и приватизацию. Тогда положительные результаты народ ощутит сразу, чуть ли не на следующий же день. Борис Иванович верил этим молодым людям, имеющим ученые степени и энергичные задорные умы, а потому полагался на их мысли, на их планы, на их желания. Елин был твердо уверен, что, став единоличным руководителем огромной страны, он в считанные месяцы снимет с повестки дня общества все стоящие негативные вопросы. Тем более, что сам Елин был ярым сторонником рыночных отношений в экономике. Борис Иванович был уверен и в том, что новый союзный договор будет подписан на более демократических принципах, смысл которых заключается в том, что даются широкие полномочия и права республикам. Центральная власть становится лишь координатором важных, судьбоносных для государства рычагов власти нового единого государства, таких, как оборона, банки и налоги, единая энергосистема, единые железные дороги, единые воздушные и водные пространства. «А все остальные вопросы пусть решают сами республики, они ведь тоже что-то должны решать, иначе мозги атрофироваться могут», - полагал Елин.
Мечты и планы Бориса Ивановича, президента России, приближались к претворению в жизнь. Украинский лидер Кравчук, поведший себя несколько странным образом при недавней личной встрече, когда не сказал четкого «да» на предложение белорусского председателя Верховного Совета Шушкевича, собраться и объявить миру о кончине СССР, наконец-то порадовал Елина. В три часа ночи, узнав о предварительных результатах референдума, то, что большинство голосов было отдано за независимость и суверенитет, Кравчук сразу сообщил об этом Елину. И уже сам, без недавних колебаний, предложил по главному вопросу срочно собраться, встретиться всем троим, сделать это в Минске, как было определено ранее. Борис Иванович улыбнулся и, окончательно проснувшись от приятного известия (не будем забывать, что все происходило среди ночи), сказал:
- Не торопись, Лень, успеем собраться, попробую я и Назарбаева притащить. Не получится, решим втроем. Ну, будь здоров, спи, отдыхай от великих трудов.

11.

Елин несколько дней раздумывал, как Назарбаева перетащить на свою сторону. Казахский руководитель показывал себя ярым сторонником сохранения СССР и большим поклонником Михаила Горбачева, однако и с ним, с Елиным, был в дружбе. Однажды Елин как-то даже намекнул ему издалека, находясь на даче в гостях у Горбачева, на решение судьбы СССР. Елин и Назарбаев были на улице и шли вдвоем по ухоженным до блеска, выметенным и вымытым дорожкам вглубь сада к высоченным зеленым елям, непринужденно разговаривали между собой о делах умирающей страны.
- Не удержит Михаил Сергеевич Союз, с каждым днем отдаляемся мы друг от друга, - заметил Назарбаев, и покачал головой, - неужели рухнет самая великая страна, такое даже грешно в мыслях допускать. А потом, немного подумав, Назарбаев продолжил: «Надо, Борис Иванович, нам серьезно помочь Горбачеву в этом вопросе. Необходимо найти любые пути, рассмотреть разные варианты, но страну спасать надо».
Елин и в этот момент произнес мысль вроде бы неопределенную и без адреса.
- Да, ты прав, считай, мы почти живем отдельно друг от друга, разве деньги еще общие и границ пока нет, - сказал, задумался на какое-то мгновение и продолжил, - бывают и разведенные, потом как-то сходятся и вместе продолжают жить, не вспоминая более о былых размолвках.
И многозначительно посмотрел на Назарбаева. Тот тоже повернул голову в сторону Елина.
- Нет, Борис Иванович, нельзя нам с вами допустить до того, чтобы страна наша рухнула. Разрушать легче, чем созидать, потом тяжело будет собраться, тем более в существующих границах.
- А ты что, товарищ Назарбаев, вообще не допускаешь такого поворота событий. Что мы, то есть наши республики, могут быть независимыми государствами?
- В теории допускаю, а в жизни не хочется. Еще раз говорю: надо нам помочь Михаилу Сергеевичу, а то потеряем великую цивилизацию, и потомки нам этого не простят.
Елин, поняв, что Назарбаев не поддержит намерение руководителей трех республик,
отогнал от себя прочь мысль сделать его своим помощником в деле захвата власти, вернее, остатков власти после Горбачева, и стал уже ради протокола обсуждать другие вопросы, которые ставил перед ним пока еще президент СССР.
Этот разговор с Назарбаевым проходил пятого декабря в послеобеденное время, а через день, седьмого декабря, в полночь, Елин находился в Минске, в Беловежской пуще, в загородной резиденции председателя Верховного Совета Белоруссии Шушкевича под пристальной охраной чекистов из трех республик: России, Белоруссии и Украины. О том, что руководители трех славянских государств должны собраться в белорусских лесах, никто ничего не знал, так как эта встреча была тщательно подготовлена. О поездке Елина и Кравчука в Минск не было сообщено в средствах массовый информации. Президентов братских республик доставили в столицу Белоруссии на обычном рейсовом самолете. Их переодели, снабдили паспортами, одним словом, превратили в обычных граждан. В огромной комнате, площадью около ста квадратных метров,  в огромном двухэтажном брусчатом особняке, отделанном снаружи и изнутри первосортной вагонкой, находились три руководителя трех славянских республик-государств, обретших эту независимость не так давно. Елин, Кравчук и Шушкевич не сидели за столом переговоров, а прохаживались по комнате. По их лицам, по разговорам, по характеру шагов можно было догадаться, что эти три государственных мужа волнуются и нервничают. Причем нервничают ненаигранно, даже в разговорах друг с другом у всех троих голос становился дрожащим, а речь искажалась неподдельным заиканием. Больше всего пауз между вылетавшими изо рта словами и репликами наблюдалось у Бориса Ивановича. Руководитель России был тих, скромен и задумчив. Прибыв в Минск, он еще был в форме: энергичен, весел, общителен, шутил с группой сопровождения. Одному из них на ухо сказал: «Слушай, ты не знаешь, почему белорусами называют здешний народ? Они что, белее нас, русских? А тот мужик, главный начальник личной охраны Елина, за словами тоже в карман не лез. Улыбнулся Борису Ивановичу и ответил:
- Судя по Шушкевичу, нет, но они, видимо, очень этого хотят.
Прибыв на территорию дачи, Борис Иванович обнялся со встречающим Шушкевичем, был весел, широко улыбался, продолжал шутить:
- Слушай, Стасик, я впервые в этих местах. У тебя тут не дача, а настоящий городок! Зачем здесь столько шикарных коттеджей, или ты, как в том анекдоте, приглашаешь сюда красивых женщин и город показываешь?
Шушкевич звонко засмеялся:
- Вместе будем показывать город, но только не женщинам, а Кравчуку.
- А за кабанчиками будем бегать? - спросил далее Елин.
- У нас тут и лоси водятся!
Вот такой неофициальный великосветский разговор ни о чем. Борис Иванович вел себя непринужденно, свободно и был в хорошем настроении. Однако, как только встретились все три руководителя и наступило время подписать ранее заготовленное Шушкевичем заявление от имени учредителей - государств СССР о том, что СССР в качестве субъекта международного права и геополитической реальности прекращает свое существование. Елин сразу изменился в лице. До этого мгновения Борис Иванович был уверен в своих действиях в этом вопросе, все делал для того, чтобы состоялась эта встреча, но перед решающим моментом вдруг в душу прокралось сомнение, которое мгновенно унесло и его непоколебимую убежденность, и чувство собственной победы. Все, что позволяло Елину возвыситься в собственных глазах, начинало распадаться. На душе у него стало как-то пусто, какая-то доселе неизведанная боль полосонула ножом по сердцу, отчего сердце будто треснуло. Даже известие о смерти родного отца не подействовало на Бориса Ивановича так удручающе, как теперешняя мысль и теперешний шаг, когда простым росчерком пера три мужика уничтожили Великую страну. Елин не стал вдаваться в историю этой страны, в юридические нюансы создания и образования этой цивилизации. Только он вдруг почувствовал, что лично сам делает все, чтобы на карте мира больше не существовало это великое государство с не менее великим названием Советский Союз. И эта пришедшая к нему мысль начисто поменяла настроение, он почувствовал себя песчинкой в этом мире, винтиком в механизме мировых проблем. «Зачем это надо делать, кому от этого легче будет, разве народы, люди станут лучше и богаче жить, а мои соотечественники, русские люди, вдвойне? - роились в голове подобные мысли помимо его воли. - Почему это я делаю, я - президент России, который обязан, наоборот, расширять границы и влияние своего государства вширь. Неужели только из-за того, чтобы скинуть Мишу и стать первым человеком в стране. Ну, допустим, стал я царем. Что дальше? Пять, ну десять лет буду управлять страной, а потом? Ведь я не вечный, народ вечный, а всякий человек смертен. Что потом? Не заклеймят ли потомки меня позором за содеянное? Не станет ли мое имя в истории России нарицательным», - эти и подобные мысли лезли в голову Елина без конца. Президент России ходил кругами по комнате, повесив голову, и думал, думал, думал, стараясь, словно только сейчас, понять, что он хочет и почему он это делает. Мысли не оставляли Елина, а наоборот, точно ураганным ветром проникали во все извилины мозга, словно желая перед совершением очень важного огромного шага очистить голову от дурного, никчемного и вредного, оставить в извилинах только единственно светлое решение. Его коллеги, Шушкевич и Кравчук, тоже были озабочены и задумчивы, но в отличие от Елина, на их лицах иной раз мелькала мгновенная улыбка и в глазах появлялся блеск. Положение, в котором находились они, очень отличалось от елинского. Те двое о разрушении великого государства не задумывались, не сожалели и бровями не водили, наоборот, где-то в тайниках души они, эти два политика современного типа, имея славянское происхождение и русское воспитание, радовались тому, что должно было произойти с Величайшим государством современного мира, что именно им судьба подарила возможность из выборного по сути чиновника стать отцом своего народа, основателем нового независимого государства. И эта мысль крутилась в их головах. Они отчетливо видели в будущих книгах и учебниках по истории свои имена, с которых должны были брать пример будущие поколения. Для Кравчука и Шушкевича был стимул, и стимул очень весомый, отчего душа могла петь и летать в облаках.

12.

Нечасто и редким людям судьба дарит возможность стать основателем нового независимого государства. Борис Иванович находился как бы на другом берегу, в другом измерении, в ситуации с отрицательным знаком. Он стоял у руля страны, огромнейшей по территориальным, экономическим и людским ресурсам. И эта страна должна была вот-вот разлететься как скала под кайлом рудокопа, разлететься на множество частей, на множество осколков, если сейчас, конечно, сам президент Борис опустит кувалду на клин, вбитый так крепко в тело камня, что прочная порода, которая уже сейчас трещит, издавая жалобные, словно живые, плачевные звуки, не выдержит. Кравчук и Шушкевич, уединившись у окна, стали тихо, чтобы не мешать размышлениям Бориса Ивановича, что-то обсуждать. Елин продолжал неторопливо прохаживаться по комнате, еще дальше углубляясь в свои рассуждения, будто бы подытоживал перед совершением предстоящего шага свою жизнь, свои дела, свои мысли.
«Почему так получилось с моей страной? Почему она, моя родина, оказалась в этой ситуации? Кто виноват конкретно в этом бардаке? Партия? Горбачев? Я? Или иностранные разведки, как пишут умные горячие головы в некоторых газетах, - вползали в голову Елина эти мысли и им подобные, что он буквально тонул в своих размышлениях над судьбой страны. - Иностранные шпионы и забугорные недруги не развалили нашу страну, ясно как день, хотя они с самого рождения нашего государства, будь оно самодержавным или советским, спали и видели, как нас из мощной и богатой державы переделать в слабую и бедную «банановую республику».  Не в интересах богатых и сильных держав иметь рядом такую же или еще более мощную страну. Наш народ не глупый, и это государственные мужи всегда понимали и сейчас понимают. Лесть запада в адрес наших реформ и готовность идти на помощь, правда, больше на словах, чем на деле, совершенно не означает, что мы свою жизнь строим, ориентируясь на их советы и их гуманитарную помощь. То, что мы взаимоулыбчивы – это дань уважения друг другу, и не более того. Хотя мой народ прост по натуре и доверчив, и мы иногда всерьез думаем, что запад и та же Америка действительно протянут нам руку помощи, и мы безболезненно выйдем из того болота, в котором оказались. Из болота, из болота... точно из болота, точнее слова не придумаешь для сегодняшней ситуации... Так по чьей воле мы оказались в этой трясине? Горбачева. Именно он сказал всем нам: ребята, хватить жить, отгородившись от мира, надо построить нормальное современное, цивилизованное государство, где каждый может свободно передвигаться, свободно работать столько, сколько захочет, не жалея себя, и жить богато и достойно, и не ездить за батоном колбасы за тридевять земель. Правда, планы Горбачева оказались маниловскими, дав свободу народу, он уже не смог управлять этим народом, так как ему хотелось, уже не смог загнать народ наш в то стоило, куда хотел Мишаня. Потому, как нарыв выскочило на теле государства столько болячек. Оказалось, что и республики наши не были по-настоящему братскими, и каждый из них за пазухой держал камень, ждал удобного случая, удобного момента. Что касается меня, то с самого начала мои мысли были посвящены тому, чтобы реформы имели успех и шли в нужном, единственно верном направлении. Получается, что во всех наших бедах виновата партия? Но ведь она тоже старалась вести людей к достойной жизни. Однако это ей не удалось из-за объективных и субъективных причин. Выходит, что и партия умышленно не добивалась того, чтобы жизнь нашу сделать невыносимой. Что же получается, никто не виноват в наших бедах, а только благодаря каким-то черным неведомым силам народ мой терпит сегодняшние невзгоды? - рассуждал далее Елин. - Это же чушь, что нечистая сила сталкивает Русь на неверную, неровную, ухабистую дорогу, всегда испытывает нас на прочность и твердость духа. А в чем же тогда дело? По чьей вине моя родина оказалась в этой ситуации, кажется не лодыри, работаем от зари до зари, природных даров больше, чем в любой другой стране, а и сказать трудно, язык не поворачивается произносить, как плохо живем. Может, вся вина в том, что мои предки захватили огромную территорию на планете, а мы, их потомки, не можем, как следует, хозяйствовать на этой земле и извлекать пользу? А может, как некоторые думают, причина наших бед – водка? Пьем чарками и не закусываем, а? Или все-таки причина в том, что русскими людьми, русским государством управляли в течение многих веков не настоящие русские? Династия Романовых с немцами связалась и породнилась, посему во всех царских персонах присутствовала немецкая кровь, потом пошли евреи, грузины, хохлы? Может, действительно, так и есть, ведь во всяком доме, в каждой семье должен командовать глава дома, хозяин семьи, а не гость или приемыш, даже если он самый хороший и сердцем и душой и искренне желает добра той семье, в которой живет? А может все дело в том, что мой народ, имея огромную территорию, нескончаемые полезные ископаемые - словом, несметные богатства, настолько щедр и сыт, что в материальном достатке не видит цели жизни? А в чем, в чем тогда фундамент бедности моего народа?» - задавал сам себе вопросы Елин и сам искал ответы на них. Много кругов по залу  сделал Борис Иванович, стараясь понять причины, приведшие его родину в то состояние, в котором она оказалась. Дело здесь касалось не только экономической обстановки, в которой жила страна. Проблемой номер один для Елина именно в эти минуты, перед подписанием свежего, еще нигде не обнародованного заявления, которое должно было иметь в мировой политике силу взрыва водородной бомбы,  стало сохранение целостности и неделимости территории его страны, страны, которую отцы, деды и прадеды создавали по крупицам веками и оставили ему и его соотечественникам.
Именно в эту минуту Борис Иванович вдруг почувствовал архиважность предпринимаемого шага и всю глобальность проблемы для своего народа и для будущих поколений. Он острее и глубже понял цену своих действий. Не находя серьезного и вразумительного ответа на все свои  вопросы, которые он поставил перед самим собой, Елин  на какое-то время разочаровался в собственных действиях, собственной жизни и в собственном я. Какая-то щемящая душу боль вкупе с пустотой посетили его самого, отчего всегда энергичный и уверенный человек, излучавший для окружающих тонны света и веры, сник, опустил руки, растерялся и превратился в обычного несмелого обывателя, попавшего в такую жизненную ситуацию, из которой выйти не хватает мозгов, силы и мужества. Косясь на своих коллег, Кравчука и Шушкевича, продолжающих беседу, Елин был рад, что они так серьезно заняты своими разговорами, что забыли про него. Его оставили в покое, не трогают, не торопят и не задают лишних вопросов. Борис Иванович даже на какую-то секунду удивился, увидев их около окна, он не понял, для чего они собрались тут и где они все сейчас находятся. Время шло, совершенно незамечаемое всей тройкой участников сегодняшней встречи.
- Так как же быть? - уже который раз задавал сам себе вопрос Борис Иванович Елин. И вдруг направление мысли Елина поменялось, оно приняло новую окраску, вернулось все: уверенный обычный елинский тон и светлые яркие ориентиры. Борис Иванович еле, незаметно для себя, шевелил губами:
- Надо Горбачева отстранить - раз, разваленный фактический союз наш восстановить - два, экономику поднять - три, социализм в таком виде, как у нас, забыть - четыре, людям дать больше прав и свобод – пять... Все эти вопросы не решить, если сегодня струсить и не подписать заявление эпохи. Время сейчас другое, нужны другие подходы: танками, ракетами, пистолетами стоящие перед страной проблемы не решить - это однозначно. Стол переговоров, уступки друг другу, учет взаимных интересов, уважение друг к другу и взаимопомощь - вот новые фундаментные блоки, на которых должны строиться государства, новые союзы и новые экономические отношения в этом современном мире.
- Так, Леня, за чем же дело-то стало, - произнес вдруг вспух Борис Иванович, словно очнувшийся от своих размышлений и воспоминаний, - документ готов, давайте подпишем, и делу конец.
Кравчук и Шушкевич, оборвав свою беседу на полуслове, торопливо зашагали к журнальному столику, на котором в красной папке лежал документ, а по сути - последний гвоздь, вбитый в крышку гроба величайшей империи, равной которой никогда не знало человечество со дня появления на нашей планете. Различие Советской империи от всех существовавших в мировой истории такого рода государственного образования заключалось в том, что этот союз был создан и на добровольной основе, а не только силой и мечом. Здесь имеется ввиду Грузия, добровольно вошедшая в состав России, Армения, которая благодаря северному соседу смогла, сохранить себя как народ и как государство. Другая сторона медали, которая делает ушедшую империю уникальной, - способность объединяющего государства давать блага, а не отбирать их у присоединившихся государств, развивать их экономику куда лучше, чем свою, считать равным партнером всех союзных республик в деле строительства новой, лучшей жизни. Из-за своей уникальности, бескорыстности, чересчур излишней заботе о присоседившихся государствах и массы царствующих субъективных причин эта великая цивилизация попала в такое положение, из которого выйти достойно, всей империей было уже невозможно. Слишком много внешних врагов было у этого государства. Таких врагов, которые не хотели и по сей день не хотят видеть могущественное государство на карте мира. А  политики разных калибров внутри страны были  не слишком дальновидны. И эта близорукость помешала им, политикам, ради будущих потомков видоизменить содержание самого союза, дать ему новый характер. Помешало сделать все, чтобы сейчас оставить, а далее стать государством - защитником и помощником слабых, униженных и развивающихся стран.


13.

 В одиннадцать часов сорок минут по минскому времени, восьмого декабря, одна тысяча девятьсот девяносто первого года в роскошном зале двухэтажного брусчатого особняка в Беловежской пуще Шушкевич, Кравчук и Борис Иванович Елин поставили свои подписи под заявлением, которое окончательно оборвало оставшиеся к этому времени, слабые, готовые вот-вот лопнуть нити связей между республиками, нити, которые когда-то скрепляли великий и могучий Советский Союз.
Когда была поставлена последняя подпись, Шушкевич распечатал бутылку армянского пятизвездочного коньяка и разлил по фужерам.
- За сегодняшний день, за день, когда наши государства Белоруссия, Украина и Россия по-настоящему стали независимыми, суверенными, ибо только сегодня, с подписанием этого документа они по праву обрели свободу и независимость, - с радостным победоносным выражением лица произнес тост белорусский руководитель. Его поддержали и остальные. Звеня хрустальными бокалами, присутствующие опрокинули душистую влагу солнечной Армении по адресу. Потянулись за закуской. Шушкевич вновь наполнил опустевшие бокалы изумительной, уже ставшей заграничной, жидкостью.
- Ты чего, Стасик, разошелся, думаешь, поставили автографы свои и на этом закончили дела, - грозно посмотрел в сторону Шушкевича Борис Иванович, - давайте оповестим мир о нашем решении. Набери-ка, Лень, Вашингтон, а ты Стасик с Бонном свяжись. Миттерана тоже следует поставить в известность. Поддержка сильных мира сего нам нужна как воздух. Мы же с вами еще не знаем, что может выкинуть Михаил Сергеевич. Хоть он и не боец, и  характер у него мягкий, и сам он человек добрый, однако, как говорит пословица, в тихом омуте черти водятся. А наш первый немец русского происхождения может и в позу встать. Тем более мы с вами не знаем, как народ отреагирует, услышав новость эпохи. Позвали помощников и поручили набрать номера телефонов первых лиц европейских государств и президента США. Американский президент, услышав новость от самого Бориса Ивановича, спросил первым долгом: «А Горбачев в курсе?»
- Ему незачем знать одним из первых, он узнает завтра, когда текст документа будет зачитан по телевидению и радио и напечатан в газетах. Он сейчас никто. Советского Союза нет, нет и президента СССР. Не будем же мы сами оповещать о наших действиях каждого рядового гражданина. Президент Америки звонко рассмеялся, несколько раз произнес: «Гуд, гуд!»
Но потом уже серьезным тоном спросил: «Ядерная кнопка у кого?»
- У нас, у меня, - соврал Борис Иванович.
- О-о-о! Гуд! Гуд! - произнес снова американский президент и положил трубку.
Получив поддержку европейских и более дальних коронованных особ и могущественных персон, троица в расширенном составе, с помощниками и друзьями, отметила победу над Горбачевым и спешно разъехалась по своим столицам. Нужно было быть всем на своих рабочих местах и взять ситуацию под свой контроль. А то бог знает, что могут выкинуть сторонники Горбачева. Всем троим казалось, что основная борьба еще впереди, народ советский так просто не отдаст свою страну на разорение. Хотя для успокоения этого же самого народа вместе с заявлением о прекращении существования СССР было объявлено о создании нового союза – СНГ. Но этот новый союз играл роль разве что кости, брошенной любителям и поклонникам ушедшей цивилизации. Никакого другого значения этот союз не имел. Лично сам Елин глубоко верил, что будущее только что объявленному Союзу Суверенных государств обеспечено. А все детали нового союзного договора, Борис Иванович полагал, будут рассматриваться и обсуждаться потом, когда народы союзных республик смиряться с фактом ухода с карты мира СССР. Все успокоится.  И главное, Михаил Сергеевич тихо и мирно оставит палаты Кремля новым хозяевам. Пока же следует дело завершить спокойно и без эксцессов, не допустить гражданской войны, перейти на новый качественный рубеж с достоинством и с высоко поднятой головой. Шушкевичу и Кравчуку было и в этом вопросе легче, в этих республиках уже в полную силу в политической жизни действовали национальные фронты, которые день и ночь готовили своих граждан привыкнуть к мысли жить в своей, независимой от Москвы, суверенной республике. Борис Иванович, напротив, попал в тяжелое положение, потому как основная военная, экономическая, людская сила бывшего СССР находится в России. По существу Россия здесь теряла свои позиции по всем параметрам, поэтому еще никто не мог с уверенностью сказать, как поведет себя народ России, оказавшись перед фактом развала государства, в котором центральное место принадлежало ей. Борис Иванович ждал каких-то сюрпризов от партийных сил, военного офицерского состава, некоторых слишком политизированных групп представителей народа. Однако, к своему удивлению, этот самый народ, услышав новость эпохи, взволновавшей весь мир, даже самых простых граждан во всех уголках планеты, лишь чуть шире раскрыл веки в изумлении и пожал плечами.
- Туда ему и дорога, - говорили многие, - незачем Русскому народу кормить так называемых младших братьев. Младшие братья отвечали в ответ на это заявление: «Без Москвы, без России мы будем жить еще лучше! Все наше будет с нами. В российские просторы не уйдет ни одна крупица богатств ни с наших полей, ни с цитрусовых и виноградных плантаций, ни одной единицы продукции наших заводов и фабрик». Простые граждане этих республик еще не знали, что из российских просторов к ним идет в десять раз больше богатств, чем от них. Люди, бывшие граждане СССР, эти вещи поймут и испытают на своих горбах потом, через некоторое время, когда вслед разорвавшихся политических связей между союзными республиками некогда единого государства, потихонечку разрушатся и экономические отношения между предприятиями. Ну а пока народ бывшего Советского Союза даже бровью не повел по поводу случившегося и не стал защищать свою страну не только вилами да косами, но и на улицы с мирным протестом не соизволил выйти. Экономическая обстановка в стране была до того плачевна, что хлеб, молоко и картофель приобрести в магазинах, на рынках было сложно, а потому бывшие советские люди были заняты более земными и простыми проблемами и слабо реагировали на действия тех, кто делал большую политику в новом государстве. Тем более, что Елин и его команда, реально руководившая страной, давали серьезные обещания улучшить в кратчайшие сроки экономическую обстановку в стране, завалить прилавки магазинов продуктами питания и товарами первой необходимости.
Михаил Сергеевич Горбачев, попытавшийся после объявления о смерти СССР, реанимировать союзное государство, спасти его, в скором времени устал от отрицательных результатов своих усилий. Результатом стало то, что двадцать пятого декабря одна тысяча девятьсот девяносто первого года он появился перед телеэкранами в качестве руководителя несуществующей страны и, обратившись к народу, сложил с себя полномочия Президента СССР. Так закончилась история великого социалистического государства, занимавшего одну шестую часть суши, которое мечтало и все для этого делало, чтобы весь мир превратить в один социалистический лагерь и даже  кое-чего в этом добившегося. С уходом с политической арены Михаила Горбачева, Елин наконец-то стал полновластным, единоличным хозяином Кремля. Только теперь Борис Иванович почувствовал себя руководителем страны, настоящим политическим государственным деятелем. Россия, став правопреемником СССР, пока еще в международных делах, да и внутри страны, многие вопросы, особенно военного значения, решала сама, как и раньше, поэтому президент России играл роль президента СССР. Это было видно сразу по участившимся звонкам из столиц новых образовавшихся независимых республик. Ни один серьезный вопрос новые руководители новых суверенных республик без Елина не рассматривали, не обсуждали и не решали. Шел тихий процесс развода бывших союзных республик, который через считанные дни принес массу неудобств, проблем, разочарований и страданий очень многим гражданам бывшей огромной единой страны. Внешне весь процесс развода выглядел цивилизованно. Собрались руководители новых суверенных республик и объявили миру, что границы будут прозрачными, деньги будут едиными, оборона СНГ и границы тоже будут находиться в единых руках. Все, как и прежде. Люди, граждане бывшего Советского Союза, почти никаких изменений не почувствуют в обычной жизни, в связи с новыми статусами новых независимых республик. Однако помимо желаний руководителей новых государств негативные процессы через считанные недели  захлестнули территорию бывшего СССР. Еще ожесточеннее стала война между Азербайджаном и Арменией из-за Нагорного Карабаха, подпитываемая вооружением бывшей Советской Армии. Разгорелась война в Приднестровье. Началась гражданская война в Грузии, раздираемой национальными противоречиями, сначала с Южной Осетией, потом - Абхазией, обе эти автономные области хотели выйти из состава Грузии и войти в состав России.
В гражданскую войну перерос этнический конфликт в Таджикистане. Это были полномасштабные войны с применением бронетехники, авиации, с огромными человеческими жертвами и многотысячными волнами беженцев.
Бывшие союзные республики, став независимыми, повели себя странным образом, стали делать все, чтобы получить максимальную пользу от территориального и имущественного раздела бывшего единого государства. Некоторые из них добились внушительных успехов. Украина обеспечила благоприятный для себя раздел Советской Армии, включая частичный контроль над ядерным оружием, базировавшимся на ее территории. Закрепила за собой территорию Крыма, волевым решением Н.С.Хрущева отторгнутого от РСФСР и переданного Украине. Почти такая же ситуация сложилась в Казахстане, где территории, исторически населенные русскими и казаками, оказались в составе этой республики. Все республики получали из России лес, газ, нефть по мизерным ценам. Сама Россия в этот момент тоже находилась в неудобном положении. И здесь уместно вспомнить не только о разгулявшемся углубленном экономическом кризисе на территории России, но и об угрозе в начале девяносто второго года распада самой России. Усиливался начавшийся ранее распад хозяйственных связей. Бывшие автономные республики объявили о суверенитете. Чечня и Татарстан предпринимали радикальные шаги, направленные к обретению полной независимости. Молодой генерал Дадаев, ставленник госсекретаря России Красавчика Олега Абрамовича, за считанные месяцы после своего восшествия на престол Чечни стал самым непримиримым врагом нового руководства России. Под его руководством Чечня уже жила как самостоятельное государство, имела армию, вооруженную, кстати, оружием бывшей Советской Армии, имела свой флаг, гимн и все другие атрибуты суверенного независимого государства. Правда, это государство еще никем не было признано, а российские власти на все эти «проделки» молодого генерала смотрели сквозь пальцы. Тем не менее Дадаев делал свое дело: вместе со своим народом упорно добивался признания его страны суверенным самостоятельным государством. Более того, Чечня превратилась в самую криминальную союзную республику.
Проходящие по территории Чечни пассажирские и товарные поезда подвергались
грабежам средь бела дня, и никто ответственности за эти действия не нес. Через железнодорожные и воздушные пути этой небольшой, объявившей себя суверенной республики проходили самые криминальные грузы от наркотиков до ядерных ракет. Нефтепроводная линия стала кормильцем и крупным источником доходов для расторопных жителей. Открывать примитивный небольшой нефтеперегонный заводик с подключением к желанной трубе с сырьем здесь стало привычным делом для каждого мало-мальски кумекающего гражданина. Вооружалась вся республика, готовилась к обороне, к большой войне с Россией. Политическая верхушка во главе с Дадаевым, предав своих хозяев, в лице Красавчика Олега Абрамовича и его друзей по бизнесу, сами, почувствовав вкус к большим деньгам, умышленно создали подобную ситуацию в республике, чтобы бесконтрольно наживаться на нефти, на наркотиках, на беспошлинных грузах, вплоть до оружия, проходящего крупными партиями через территорию республики. Чтобы в глазах международного сообщества выглядеть этакими агнцами, Дадаев и его сподвижники объявили независимость. Это оказалось выгодным еще и с другой стороны. Мусульманские страны, враги России, поверив, а может, желая ослабить Российское государство, находящееся в тяжелом экономическом положении, стали подталкивать и поддерживать верхушку Чечни и снабжать немалыми финансовыми средствами. Получая большие деньги, не производя никакой продукции, разрушив почти все экономические объекты в республике, Дадаев занимался только борьбой за независимость, которую возвел в ранг самой святой мечты чеченского народа, ввергая этот народ в пучину неимоверных страданий. Он прекрасно понимал, что Россия сегодня, а может быть, и вообще никогда не согласится ни в коем разе дать независимость Чечне. Ибо, сделав этот шаг, от большой России останутся рожки да ножки, в лучшем случае Россия уменьшится территориально в два раза. А какой народ, скажите, пожалуйста, человека, сократившего свою страну в два раза, изберет президентом на следующих выборах? А потому Дадаев понимал, что для достижения цивилизованной независимости для своей республики надо бы вести постоянную цивилизованную борьбу в рамках конституции, вести себя достойно, чтобы разжалобить народ российский, людей во всем мире, и маленькими шажками добиться желанного суверенитета через какое-то время. Но в этом случае не было бы в карманах верхушки тех миллионов, которые сыпались, как с небес, со всех окраин планеты, которые желали Россию разорвать на многие части и частички. Тем более, с криминализацией своего государства стало гораздо легче зарабатывать крупные деньги. Войдя во вкус получения без труда огромнейших денег, Дадаев до того разошелся в своих аппетитах, что забыл, как он попал во власть в своей небольшой республике, кто его поставил, кому он обязан своим восхождением на чеченский престол. Переоценив самого себя, свои возможности, свой ум и свою силу, Дадаев и его помощники оторвались от реалий сегодняшнего дня, поставили цель: сначала для прикрытия своих шкурных дел получить полную независимость. Только далее дело приняло другой оборот, и корыстное чеченское руководство обрекло и себя, и собственный народ на бессмысленные потрясения и страдания.

14.

Вот вкратце такова была политическая и экономическая обстановка на территории бывшего Советского Союза, когда Елин Борис Иванович работал в Кремле, а палец держал на символической ядерной кнопке, дающей человеку огромную власть, могущество и величайшую ответственность. Борис Иванович понимал и знал, в каком состоянии находится страна, и потому, придя в Кремль, сразу стал думать, как изменить
ситуацию в лучшую сторону. Теперь ему никто не мешал, не ставил палки в колеса, не звал народ на баррикады, на акты неповиновения. Горбачев находился на пенсии, КПСС была запрещена, и все ее занятия сводились к жалобам в конституционный суд на неконституционность действий президента России, издавшего указ о запрете Ленинской партии. Все, о чем мечтал и что планировал Елин, сбывалось, претворялось в жизнь. Даже указ о запрете КПСС попал в десятку, давал ему временную передышку (оппозиционные силы как бы находились вне закона) для перевода реформ на нужные рельсы.



Глава 5.

КУДА ДАЛЬШЕ? И С КЕМ?

К
1.

  аким путем должна идти Россия? С кем? Каким образом? -   снова и                снова встали перед Елиным эти вопросы. Раньше, даже несколько месяцев назад, Борису Ивановичу легче было указать дорогу, куда и как должна идти его страна. Но тогда он не был главным и единственным политиком в стране, который мог решать подобные вопросы. Это тогда Елин мог советовать и говорить сколько угодно о том, как надо улучшить ситуацию в стране. Тогда его слушали, кивали головами в знак одобрения. Но если быть честным до конца, обстановка в стране, в России, не контролировалась по большому счету почти никем: ни горбачевской командой, ни елинской, а экономика страны катилась вниз как салазки с ледяной горки. Но теперь поменялся статус Елина. Сегодня он уже не мог давать советы, сейчас он единолично отвечал за то, куда эта страна пойдет в своем развитии и куда может в результате этого движения прийти. Когда человек ни за что не отвечает, ему легко и просто указывать правильные пути решения проблемы. А на Руси всегда говорили: чужую беду - руками разведу. Вот теперь он сам принимает решения, за которые несет огромную ответственность, вот тут-то он и задумался, и очень крепко, перед принятием решения. А потому Борис Иванович, хотя в начале девяносто первого года, находясь в должности президента Российской республики, и сказал, какой дорогой должны идти реформы в России, сейчас он, еще раз собрав своих помощников, министров и советников, вновь поставил задачу: определить ту дорогу, по которой должна пойти Россия. Советники, помощники и министры у Елина в основном были молодые, грамотные. Многие из них имели кандидатские, докторские степени. Каждый из них искренне верил в то, что, насадив в почву социалистического хозяйствования рыночные механизмы, а вернее, отказавшись от социалистического метода хозяйствования и внедрив рыночную, буржуазную экономику, в считанные месяцы можно исправить экономическую ситуацию в стране. Тем более что западные страны, в лице США, Германии и Франции, обещали поддерживать реформы, давать кредиты, ссуды и безвозмездные валютные средства. На ответственном расширенном заседании правительства рассматривалось несколько программ выхода страны из тупика. Одни предлагали постепенно вводить элементы рыночной экономики, под контролем государства, другие – немедленно ввести «шоковую терапию», по примеру Польши, которая, не создав основы конкуренции, не производя демонополизацию экономических структур, отпустила цены. Главным советником этой программы был молодой ученый-экономист, поработавший много лет в Варшаве корреспондентом газеты «Правда», Игорь Егорович Гайдарик, примкнувший к демократам Елинского поколения случайно. Как-то Красавчик Олег Абрамович, госсекретарь России, находился с визитом в Польше, выполнял ответственное поручение Елина. Еще будучи президентом РСФСР, Елин вел широкую дипломатическую работу в европейских столицах на предмет поддержки его курса и действий в России. Так вот после окончания визита Олег Абрамович и представитель президента Польши проводили пресс-конференцию, на которой присутствовали журналисты из многих стран и информационных агентств. Гайдарик тоже был в числе задающих вопросы корреспондентов. Оказалось, что Гайдарик и Красавчик очень давние друзья, учились вместе в одном институте, жили в одной комнате общежития. Встретившись после пресс-конференции, Красавчик предложил Гайдарику перейти в аппарат правительства, где позарез нужны умные, грамотные, поддерживающие Елинский курс развития страны молодые люди. Игорь Егорович, зарделся, то ли от смущения, то ли от чрезмерного приема польской водочки, но согласие дал с благодарностью и очень скоро уже ходил на работу в здание министерства финансов России в Москве. Ну а теперь с помощью Красавчика Олега Абрамовича и его друзей Игорь Егорович стал автором программы «шоковой терапии», которую из кожи лезли внедрить в российскую экономику Красавчик и его коллеги. По замыслу авторов программы, должно было произойти следующее. Как только государство откажется от контроля над экономикой, народ, почувствовав свободу действия (тем более долгие десятилетия истосковавшийся о свободном труде, приносящем большие деньги), махом пойдет открывать новые производства, фирмы. Отсюда следует, что за считанные месяцы страна оправится от всего негативного, и как результат - прилавки магазинов будут ломиться от товаров, разбогатевший народ будет вести себя на улицах достойно, сразу исчезнет с улиц городов и поселков преступность, ибо и криминальные элементы будут заниматься большими делами и зарабатывать огромные деньги. Порядок и достаток стране обеспечены. Если свободный народ со всей своей недюжинной инициативой будет трудиться на себя, не чувствуя довлеющего контроля над собой со стороны государственных структур и институтов, как во времена социализма, все наладится. Вроде бы идея на первый взгляд теоретически правильная и своевременная, с учетом экономической обстановки. Чего ждать и гадать каким путем идти, при опустевшем рынке страны и нестабильности политической ситуации, если вот соседи поляки разом внедрили этот метод и получили почти следом положительные результаты. Более того у Гайдарика и его коллег готовился для народа самый интересный, самый весомый и самый неожиданный сюрприз. Чтобы народ Российский не начинал с пустого места, не входил во врата капитализма с голыми руками и пустыми карманами, было предложено приватизировать государственную собственность. Дать народу, каждому члену общества долю от всего того, что имело общество, государство, в смысле богатств, а это фабрики, заводы, коллективные государственные предприятия сельского хозяйства, трактора и механизмы, коровы и овцы, и, конечно же, земли. На первый взгляд вроде бы и эта идея теоретически верная и полезная. Так как все богатство страны до сих пор принадлежало всему народу, а раз больше не желаем вести коллективное хозяйство, то и следует каждому члену этого общества отдать небольшой кусочек этого вкусного государственного пирога. Для того чтобы было по справедливости, нужно было всем народом оценить имущество страны, а потом разделить эту сумму на количество жителей этой самой страны. Как все просто! И, пожалуйста, получив свою долю, создавай свое дело и плыви в свободном океане капитализма, зарабатывай миллионы, строй виллы с бассейнами и зимними садами, короче, живи – не хочу. Процветаешь ты, процветает страна, богатеешь ты, богатеет твоя родина. Всем хорошо: народу, государству и правителям. В первую очередь, конечно, правителям. Теперь можно будет время проводить в праздничных приемах и вечеринках. Все ж хорошо. Люди обуты, одеты и сыты, на улицах тишина и порядок. Чего еще делать, если нет проблем в стране и всему государству хорошо. Именно эти аргументы перевесили в момент решения Елиным вопроса, какую программу должна взять на вооружение Россия, идя вперед по пути свободной рыночной экономики.
- Игорь Егорович, - сказал, улыбаясь, Борис Иванович, - вы автор программы, вам и карты в руки, возглавляйте правительство и начинайте действовать. Через полгода должны быть результаты, разумеется, положительные и только положительные. Народ наш должен в считанные дни почувствовать перемены к лучшему. Первая задача - заполнить прилавки магазинов продуктами питания и предметами повседневной необходимости. И не только, как в старые времена, Москву и Ленинград заваливать колбасой. А сделать изобилие везде, даже в любом небольшом поселке. Никто не должен за колбасой, за рубашкой и за тапочками в столицу выезжать. Российский гражданин, выходя с работы и направляясь домой, должен эти вещи покупать по дороге, без знакомств, без блата, без парадного и черного хода.
- Понял, Игорь Егорович, ты - новый глава правительства российского, выполнишь поставленную задачу царя русского, станешь героем русского народа, на пиджаке твоем места не будет, чтобы ордена навесить, а не выполнишь, - Борис Иванович погрозил пальцем, а народ присутствующий звонко засмеялся, - помощь, какая потребуется, беги сразу ко мне, двери моего кабинета ногой можешь открыть, лишь бы от этих открываний польза была для дела. Все нужные указы по назначению главы правительства, министров и перехода на новую форму хозяйствования подготовьте, я подпишу. А теперь, - вставая с места, сказал Елин, - давайте расходиться по рабочим местам и работать. Весь народ российский смотрит на нас, ждет от нас умных действенных решений, - и Борис Иванович направился под бурные аплодисменты присутствующих в свой рабочий кабинет.

2.

Так была принята программа, по которой с девяносто второго года должна была жить и работать Россия. Буквально через несколько дней, после этого разговора со своими министрами и помощниками, когда закончились новогодние праздники протяженностью в одну неделю, средства массовой информации, обгоняя друг друга, стали передавать новые указы и постановления в соответствии, с которыми должна была идти страна к вершинам достойной и благополучной жизни. Однако народ российский, очень уважающий свое правительство, своего государя и искренне верящий в то, что государь, новый глава государства, родное правительство должно и обязано улучшить их жизнь. Вместо того, чтобы возликовать от новых документов и новых руководителей страны, народ впал в настоящую панику. Как же так, - сказал себе этот народ, - правительство отказывается думать о нас? Давать работу, выдавать зарплату два раза в месяц, контролировать наши действия, передвижение наших товаров и цены на них. Как же мы будем жить? Кто нам будет давать хлеб, и как мы в таком случае будем существовать?
Но это одна часть народа, а другая – деловая и расторопная, которая успела уже за годы горбачевской перестройки сколотить определенные суммы, успокаивала оставшуюся часть своих граждан: «Не расстраиваетесь, люди добрые! В беде вас не оставим! Найдем товары и хлеб, и колбасу, и картошку. Из-за тридевяти земель доставим все, что вам для жизни нужно, лишь бы вы спокойно и мирно трудились там, где мы скажем: на наших полях, на наших заводах, на наших фабриках и в наших магазинах».
Но голос этих людей был очень слаб. Ибо и количество их было очень мало, поэтому их никто не услышал. Вот потому оставшись без надежного и крепкого родителя в лице государства, основная масса людей, боясь завтрашнего дня, страшась будущей неопределенности, не имея знаний и опыта, как себя вести в этой новой экономической ситуации, в панической истерии повела себя совсем по-другому. То есть совсем не так, как планировали обитатели кремлевских кабинетов. Оставшись без хозяев, предприятия, не зная, куда деть продукцию, где покупать сырье и комплектующие, а только ожидая, что же получиться из затеи новых политиков, один за одним стали останавливаться.
Видя, что приходят не светлые, а черные дни: нет работы, нет зарплаты, ничего нет, народ пошел отовариваться впрок, на черный день, доставая для этого из чулок запрятанные на случай непредвиденных обстоятельств сбережения и продавая из дому то, без чего можно было бы обойтись. В результате этого за считанные дни произошло обесценивание денежных накоплений населения, резкое падение жизненного уровня. Правительству удалось за короткий срок, с помощью западных стран наполнить потребительский рынок необходимыми товарами, однако инфляция, давно уже и свободно разгуливающая на российском экономическом пространстве, семимильными шагами двигалась вдоль и поперек, повергала в ужас российские семьи. Почти каждый гражданин России удивленно глазел на все происходящее, нищали все и лишь некоторая, очень малая часть российского народа настойчиво богатела, становясь хозяевами, владельцами недавних государственных вполне респектабельных предприятий и организаций, а другая часть топталась или уже смело перешагивала черту бедности. Елин Борис Иванович, по совету нового премьера Гайдарика и его коллег, издал указ о приватизации госсобственности. Несмотря на беспощадный разгон, который устроил Елин всей этой камарильи, почему-то уже третий месяц экономическая обстановка в стране не улучшалась, а с каждым днем становилась все хуже и хуже. Игорь Егорович доказал Елину, что пора внедрить самое главное в программе «шоковой терапии».
- Пока фабрики и заводы, нефтескважины и электростанции принадлежат государству, дела наши не улучшатся, а как только распределим их между нашими гражданами, все вопросы сегодняшнего дня автоматически снимутся, - убежденно говорил Игорь Егорович. На вопрос президента: «Каким образом?» Гайдарик продолжал, в душе радуясь тому, что президент Елин начинает понимать ход его мыслей, а значит, убедившись в правильности шага, предпринимаемого им, премьером,  даст возможность улучшить экономическую обстановку в стране.
- Мы до сих пор отдавали в руки нашего народа убыточные предприятия, но чтобы они приносили пользу государству, нужно время и деньги. У нас нет ни того, ни другого. Не может страна выдавать ссуды и кредиты всем желающим заниматься большим и полезным делом, а потому надо срочно включить в рыночную атмосферу здоровую часть нашей экономики. Это значит отдать в руки народа работающие, приносящие прибыль заводы и фабрики, - докладывал Гайдарик с несколько покрасневшими щеками от долгого пребывания в кабинете президента и от полученного серьезного нагоняя. Жирное, упитанное лицо молодого премьера понемногу успокаивалось, и взволнованный испуганный голос становился твердым. Президент слушал его, и это для Гайдарика было большой победой. - Отдав в руки народа богатства страны, люди сразу станут собственниками невиданных состояний, - продолжал убеждать президента Елина Гайдарик, - через короткое время свободный народ поймет свое место в новых экономических отношениях, и все свои полученные от государства богатства пустят на открытие новых производств и расширение существующих, что даст получение еще более больших доходов. Отсюда пойдут в госказну налоги, а, имея средства, все вопросы, остро стоящие перед страной из-за дефицита финансов, можно будет решить, - закончил свою мысль Игорь Егорович.
Елин спросил: «А каким образом ты собираешься госсобственность разделить, всем по фабрике не хватит? А твой зам по экономике, Чубиков, рассказывая мне о каких-то чеках, на которых нужно поставить поделенную на всех сумму госимущества, меня так и не убедил. Честно говоря, я сам не понял до конца, каким образом простой гражданин, имея в руках этот чек, станет хозяином фабрики, завода или сможет по номинальной, настоящей стоимости отоварить, превратить в наличные».
- Этот вопрос, Борис Иванович, планируется решить следующим образом. Прикидки показывают, что каждый такой чек, назовем его приватизационным, будет стоить десять тысяч рублей, именно во столько оценивается доля каждого гражданина в общей стоимости госимущества.
- Что такое сегодня десять тысяч? Две зарплаты! - перебил президент Гайдарика.
- Эта цифра отражает не сегодняшние рубли, а валюту советского времени восемьдесят пятого года, другими словами, каждый такой чек две «Волги» стоит.
- А-а-а! Ну, тогда конечно, имея две «Волги» можно и серьезным делом заниматься, - улыбнулся президент, - не хочешь чек, продай его другим, получай свои причитающиеся, и вкладывай куда хочешь, - рассуждал сам с собой Борис Иванович. Хорошо, - сказал Елин, валяйте, даю еще полгода, тебе и твоему кабинету, не наведешь порядок, не получишь тех результатов, сниму с работы, пойдешь открывать за свой приватизационный чек свою контору, понял, - улыбнулся Борис Иванович премьеру и как странствующий рыцарь хлопнул по плечу своего оруженосца, - иди и действуй!

3.

Борис Иванович после ухода премьера в приподнятом настроении ходил по кабинету кругами и размышлял над всем тем, что было предметом разговора с Гайдариком несколько минут назад. Желание Елина было понятно - быстро, в течение считанных недель, улучшить обстановку в стране, облегчить тяжелую жизнь народа. Но это желание никак не хотело воплощаться в жизнь. Раньше, при Горбачеве, ему казалось, что, внедрив нужные реформы, издав соответствующие указы и постановления, страна за максимально короткий срок встанет на ноги, оживится и пойдет творить невиданные доселе чудеса в экономике. Однако, находясь на посту президента России, новой России, без Союза, без Горбачева (что так ему мешало раньше), вот уже около ста дней, Елин, кроме ухудшающегося положения своих подданных, ничего не видел. «Одна лишь надежда на эти приватизационные чеки, - подумал он, - если все будет так, как говорит этот мальчик». Борис Иванович очень переживал, что не может повлиять на экономическую ситуацию. «Вроде бы все нужные указы подписал, все свободы дал - действуй, трудись на себя без оглядки, процветай, прибавляй рубль к рублю, открывай новые производства, расширяйся! Чего еще надо. Но все получается, наоборот, с каждым днем все хуже и хуже», - размышлял Борис Иванович. Внешне Борис Иванович выглядел молодцевато, при людях всегда на лице присутствовала улыбка, уверенность в движениях, даже какое-то самодовольство от принятых решений. Это он делал специально, помня материнский наказ, что народ российский, окружающие люди должны по твоему внешнему виду определять, что в стране все хорошо, а будет еще лучше. Однако только очень проницательные люди могли за этим внешним лоском догадаться, что у Елина, президента России, за фасадным блеском и напускной твердостью духа скрывается очень ранимая и недовольная душа. За последние полгода Борис Иванович значительно поседел, и только с помощью краски удавалось скрыть это обстоятельство. Морщины у глаз с помощью своих пудр и гелей прятала дочь Татьяна. Вот только испуг, появившийся в последнее время в глазах, никто и ничто не могло убрать. Дополнял эту картину еще один штрих. Елин очень старался не выдавать порванные струны своего твердого, звонкого, убежденного в своей правоте голоса. Но нет, нет, да и улавливались хорошо знающими Елина людьми нотки сомнения в тоне его разговорной речи. Что касается домашних, то, начиная с матери, Дарьи Силантьевны, и кончая внуками, которых у него было пятеро, уже не рады были, что их сын, отец, муж и дед, - самый первый человек в России, и по телевизору много раз в день показывают. Вообще-то Борис Иванович, став президентом свободной России, домой приходил только спать, а в начале девяносто второго года, вторую половину января и ночевал в Кремле. Нина Федоровна, да и все в доме не ложились спать пока семья не соберется, но когда Борис Иванович всем своим домочадцам сделал в резкой форме замечание, чтобы не ждали его, а жили обычной, необходимой жизнью, то уже все родственники, боясь недовольства главы семьи, перед приходом президента вихрем разлетались по своим комнатам. Нине Федоровне еще и приходилось делать вид, что она уже третий сон видит и проснулась случайно, от неуклюжего прикосновения к ней родного и любимого мужа.
Одна лишь Татьяна Борисовна могла с отцом справиться, сделать замечание по поводу его поведения с домашними, повлиять на него, но этого она не делала, потому что всегда была в курсе отцовских дел и знала причину необычного, несвойственного ее папе обращения с домашними. Сама Татьяна Борисовна, работая в секретариате администрации президента, приходила домой чуть раньше отца, все время, узнавая через знакомых из личной охраны главы государства, в каком состоянии и в каком настроении ее отец.
- Если так отец ведет себя, значит так надо, - рассуждала младшая дочь Елина.
Эту же мысль она внушала всем близким родственникам.
- Папа - президент России, а страна наша в ужасном состоянии, сами знаете, целыми днями смотрите телевизор. Не надо обижаться на него, он и так сам не свой из-за того, что улучшения в государстве не видно, а вы еще претензии предъявляете, почему вовремя домой не приходишь, с внуками не видишься, с родной матерью слово не перемолвишь, - говорила Татьяна Борисовна своим близким. Мать, слушая дочь, кивала головой в знак согласия, и в то же время проливала ручьем слезы: «Дочка, боюсь я за него! Недовольных вокруг больше, чем поддерживающих, его могут и убить. Как мне не волноваться. И зачем все это он натворил. Разве жизнь президента - это жизнь? Да простой плотник счастливее нас, он свободно по улицам ходит, с семьей каждый день видится и жену каждый вечер целует. А мы как живем? Без охраны на улицу выйти не можем. А в голове одна только мысль, лишь бы живой-невредимый домой вернулся, хотя бы глубокой ночью».

4.

Вообще говоря, Нина Федоровна была права, жизнь Елина – президента была кошмарной. Это со стороны, нам простым людям, кажется, что президент, царь или другой руководитель государства - самый счастливый и богатый человек. Может быть, в других благополучных странах так и есть, но Борис Иванович находился в другой ситуации. Являясь по натуре человеком, на первое место ставящим свою работу, дело свое, Елин не получал удовлетворения до тех пор, пока результаты были неопределенными. Еще хуже, если они оказывались отрицательными. Елин в начале своей трудовой биографии был спокойным, уравновешенным человеком, которого вполне удовлетворяли устоявшиеся, существующие в то время правила поведения в коллективе. Не вешать голову, трудиться не покладая рук, чтобы в жизни добиваться определенных ступеней. В молодые годы, когда он только что в Павловске начал свою трудовую биографию, мечтал дойти до первого секретаря райкома. И не очень поддерживал тех, кто выдвигал какие-то новые предложения для достижения тех или иных целей. С течением времени, прожив не один десяток лет на этой грешной земле, Борис Иванович изменился диаметрально противоположно. Особенно в последние годы. Услышав новую идею, он тут же загорался как сухая солома и моментально старался внедрять в практику, и что интересно, ожидал непременно положительных результатов. А не получив этих самых положительных результатов, он места себе не находил. Портил настроение себе, близким. Были времена, что доставалось и окружающим. Теперь же должность президента  не позволяла свое внутреннее недовольство показывать другим, ибо президент - это лицо страны. Личная жизнь Елина отошла на второй план, а если учесть, что все двадцать четыре часа в сутки Борис Иванович был занят делами государства, то этой личной жизни у него и не было. Однажды  к нему на прием пришла делегация из Кубани. В числе делегатов была Надежда Бойко, та самая учительница английского языка, которую позже секретарь райкома Елин перевел в третьи секретари комсомола. Ну да, та самая, с которой Елин водил шуры-муры, но тогда ему казалось, что он влюблен в Надю очень сильно и навсегда. Была даже мысль, перевести ее с собой в Омск.
Так вот, встретив своих земляков достойно, как-никак Елин проработал на Кубани немало лет, Борис Иванович на Бойко и внимания не обратил, словно бы и не узнал ее, хотя Надя выглядела так же сексуально, как и тогда, и почти не изменилась, если не считать что чуть-чуть прибавила в теле, а прямые полные ноги слегка потолстели. Другой бы человек мог бы отдельно встретиться, поговорить, вспомнить былые времена, свои чувства, рассказать о себе, узнать о ней, но Елин даже не подмигнул бедной женщине, долгие месяцы и годы ожидавшей встречи с ним, любимым мужчиной, отцом ее ребенка. Вот так жил президент России Борис Иванович Елин. Жил с надеждой в глубине души, что скоро, очень скоро, дела вверенной ему страны пойдут на поправку. И для него начнется другая, интересная жизнь, встречи с благодарными соотечественниками в городах и селах, появятся новые планы, как сделать свое государство еще более мощной, демократичной, свободной и богатой державой. Свое место в этой жизни Елин видел в том, чтобы Россию вывести в ряд самых цивилизованных, демократических и богатых государств. Однако все его старания пока не давали ожидаемых результатов. Даже приватизационные чеки, на которые Борис Иванович возлагал большие надежды, не то что не поправили, а даже не повлияли на существующую ситуацию каким-нибудь образом. Они только еще более усугубили обстановку. Простые люди, основная масса, не знала, что с этими чеками делать, правительству уже доверия не было, не веря, что эти бумажки что-то значат, стали продавать их за бутылку водки. Не только на них нельзя было купить две «Волги», как обещал молодой премьер Гайдарик, на них одно колесо от «Запорожца» невозможно было приобрести. Правда, кто знал им цену, стал их покупать мешками, изъездив всю страну вдоль и поперек, заходя в каждое село, каждый городок. Для аккумулирования этих приватизационных чеков появились финансовые компании, коммерческие банки и прочие фирмы, которые за эти чеки давали акции своих организаций, обещая в конце каждого финансового года по этим самым акциям дивиденды невиданных размеров, триста, четыреста, пятьсот процентов годовых. Рекламные ролики этих фирм попадали в самую десятку, и народ, не знающий всех хитростей капиталистического хозяйствования, веря по старинке крупным предприятиям и организациям, вносил в эту невиданную доселе аферу не только свои чеки, но и последние гроши. Люди, стараясь, как вещали герои из рекламного ролика, за считанные месяцы ничего не делая, стать миллионером, получив баснословные проценты за внесенные деньги и за свои акции. Для того чтобы убедить народ в правильности своих намерений и действий, эти самые фирмы, консорциумы, холдинги и прочие империи ставили цель работать по принципу пирамид. А что такое пирамида – от одних получить, отдавать другим, а самым последним в цепочке – шиш. Первое время и организаторы пирамид держали свое слово, выплачивали оговоренные проценты, тем самым еще больше привлекали вкладчиков. Тем не менее, подобные фирмы очень скоро засвечивались, некоторые быстро сворачивали свою деятельность, другие с чужими деньгами, ставшими уже своими, открывали новые фирмы, третьи убегали заграницу, четвертые попадали в тюрьмы. Словом, народ наш хотел, не работая, стать богатым, тем более что и работы-то не так было много. Оборонные предприятия из-за недофинансирования со стороны государства стояли, другие работали кое-как, один-два дня в неделю, третьи из-за высоких цен на их продукцию, заграничные были дешевле, тоже останавливались на неопределенное время. Это здорово коснулось электронной телевизионной промышленности. Государство, не получая ожидаемых налогов от неработающих предприятий, поднимало цены на топливо, электроэнергию, тем самым подталкивало экономику на новые витки инфляции. А потому положение в стране не улучшалось, желания и планы Бориса Ивановича не претворялись в жизнь. Чтобы держать народ в узде, правительству нужны были деньги, и оно, не находя их внутри страны, стало искать их за границей. Просило взаймы, в долг, в виде гуманитарной помощи, безвозмездно. Пока запад шел нам навстречу, якобы давал немного денег, но как! С непременным условием приобрести за эти деньги у них продукцию. А это означало, что любезные капиталисты запада, давая в долг, опять же не забывали о своей выгоде, о своих средствах, о своих гражданах, о своих домах. Наши же новые предприниматели-капиталисты пока занимались дележом  государственной собственности, прихватывали все, что плохо и хорошо лежит, пуская в ход порой самые недозволенные и преступные методы. Как же могла экономика страны развиваться, если некому было заниматься ею? Правительство искало деньги за границей, чтобы приобрести товары первой необходимости и хотя бы кое-как выдавать мизерные пенсии и зарплаты своим сотрудникам. Новые русские капиталисты были заняты переделом общественной собственности, народ же увлеченно играл в пирамиды и глядел в сторону Кремля, авось Елин что-нибудь да придумает. Между тем в планах Елина было как раз заботу о гражданах и о самом государстве возложить на этих самых граждан.
- Люди должны надеяться не на правительство и не на президента, а на себя в первую очередь, - говорил Борис Иванович, - иначе зачем мы эти реформы начали. Но почему тогда происходит то, что происходит? - спрашивал он себя. - В чем фундамент наших неудач? Основа? Первопричина?

5.

К весне девяносто третьего года Борис Иванович не контролировал экономическую обстановку в стране. По большому счету он растерялся и не знал, что предпринять и какие такие новые указы издать, чтобы успокоить народ, заставить их трудиться на себя так, чтобы изменить ситуацию в лучшую сторону. В своей загородной резиденции Пригорки-10, куда он любил иногда приезжать один, без семьи и жены, Борис Иванович встретился с Гайдариком, Красавчиком и Чубиковым. Елин был пасмурнее погоды, гулявшей во дворе. Шел с утра мелкий дождь, было ветрено, небо заволокло серыми тучами так плотно, что казалось, никогда солнце не сможет более выглянуть с высоты.
Сидя у камина и глядя на языки пламени, жарко обнимающие сухие потрескивающие поленья, Борис Иванович недовольно буркнул: «Как обстановка в стране, господа?»
Все три члена правительства молчали, стоя смирно в шеренге, с низкоопущенными
головами. Президент повернулся лицом в их сторону.
- Игорь, ты же меня убеждал, что выдадим приватизационные чеки людям, дела наши поправятся? Где результаты? А? Ты знаешь, что народ говорит о твоих чеках? Елин фантики раздает народу вместо пенсий и зарплат. Я спрашиваю тебя, Игорь Егорович, почему молчишь, словно в рот воды набрал? Краснеешь как девка на морозе? Совесть мучает? Что не так сделали, а, ребята? - вдруг изменив тон разговора, спросил Елин, - может быть, не надо было эту самую «шоковую терапию» внедрять, надо было постепенно под контролем государства ввести эти наши рыночные отношения?
Все трое продолжали молчать. Каждый из трех членов правительства надеялся в душе, что ответит президенту не он. Тем более, что отвечать-то было нечего. «Президент требует немедленного результата, а как получишь быстрый результат в такой огромной стране, как Россия,- думал Гайдарик. - Более того, за эти месяцы, что я премьером работаю, бывшие советские республики одни убытки несут в российскую экономику, за газ, нефть, лес не заплатили ни одного гроша, их граждане все деревянные рубли везут сюда, а отсюда вывозят продукты и товары. Но ведь мы уже получаем средства от продажи акций топливно-энергетического комплекса, плюс цены на нефть в мировом рынке поднимаются, а значит не так уж плохо. Дела идут! Резкого скачка, крутого подъема в экономике не будет, но жить страна будет, бюджет пополнится, выплатим и пенсии и зарплату людям», - продолжал свои размышления Игорь Егорович.
Красавчик же в душе был совсем спокоен, слегка даже весел. Президенту надо деньги и немалые, кто их ему всегда достает? Он, Олег Абрамович. Все мировые державы, финансовые организации деньги России давали, если об этом их просил Олег Абрамович. Елин посылал и других, но те всегда приезжали ни с чем. Привет передавали президенту России, их моральную поддержку, а с деньгами просили подождать, они думают над тем, как изыскать резервы. Если же Олег Абрамович за деньгами уезжал, то эта твердая валюта раньше самого Красавчика начинала поступать. А потому Елин, мечтавший несколько лет назад Красавчика попросить заниматься только своими предпринимательскими делами, вынужден был не трогать его. Тем более Татьяна Борисовна в последнее время столько хорошего рассказывала об Олеге Абрамовиче, что Елин и вправду изменил свое мнение о нем и стал относиться к нему как члену семьи. Меж тем Красавчик Олег Абрамович успел за эти месяцы с начала девяносто второго года прибрать к рукам, через поставных лиц, конечно, половину «Аэрофлота» и больше двадцати пяти процентов акций нефтяной промышленности, определенных правительством для продажи частным лицам. А это ни много ни мало 49 процентов всей нефтяной промышленности России. Кроме всего этого, Борис Иванович не знал, что благодаря стараниям дочери, самой любимой, самой умной и самой деловой, Красавчик Олег Абрамович имел в руках документы, которые извещали о том, что сам Борис Иванович Елин стал крупным капиталистом, что Президент имеет в руках акции самых доходных и перспективных предприятий России, в основном находящихся заграницей.
Олег Абрамович был очень осторожен в своих отношениях с президентом. Нутром чувствуя некоторую холодность к своей персоне со стороны Елина, Олег Абрамович решил «охомутать» президента с фланга. Он нашел способ войти в доверие Татьяны Борисовны, вначале показав себя этаким ярым сторонником ее отца и демократии, потом потихонечку входил в доверие, делая дорогие подарки, начав с булавок, закончил автомашиной «Мерседес». Татьяна Борисовна, видела, что Олег Абрамович - человек очень щедрый и добрый, к тому же за сделанные подарки ничего взамен не просит. Чего нельзя было сказать о других, которые просили передать отцу письма, записки, замолвить словечко. Но женским чутьем она понимала, что, наверное, Красавчик рассчитывает на что-то, но долго молчит, решила сама при случае рассказать отцу о хорошем добром человеке госсекретаре Олеге Абрамовиче. Тем более отец сам при матери несколько раз хвалил способности Красавчика предоставить для нужд России денег в неограниченном количестве.
- Вот человек, вот бизнесмен, акула, кашалот, кит русского предпринимательства наш Абрамчик. Несколько лет от роду в бизнесе, а знает всех финансовых воротил мира, -
отзывался отец о госсекретаре.
Однако Татьяна Борисовна и видела другую сторону медали, при упоминании Красавчика, и в хорошем и в плохом контексте, отец всегда относился к нему с некоторым презрением и ненавистью. Татьяна не знала причины подобного отношения отца к госсекретарю, порой ей казалось, что отец завидует предпринимательской хватке своего помощника, другой раз думалось ей, что еврейское происхождение Олега Абрамовича собирает морщинки на отцовском лбу. Словом, все те причины, которые перебирала Татьяна Борисовна, казались ей не вескими, не серьезными, пустяковыми, а потому решила помочь выдающемуся предпринимателю и политику России, милому, доброму, честному и щедрому человеку Олегу Абрамовичу Красавчику, по возможности рассказывая отцу-президенту о его положительных качествах.
- Ты знаешь, папа, - говорила Татьяна Борисовна отцу, - все вопросы и задачи, которые ты ставишь перед своими помощниками и министрами, без участия Олега Абрамовича не трогаются с места. Выходя из твоего кабинета, все бегут к Абрамовичу, и без его веского слова и без его мудрого совета твои задачи не решаются. А по финансовым вопросам сам министр финансов на пару с Гайдариком круглые сутки из кабинета Абрамовича не выходят. А какой он милый человек! Как увидит меня: «Здравствуй, Танечка, как мама, как бабушка?» Очень внимательный и обходительный.
 А однажды Татьяна Борисовна стала невольной свидетельницей того, как Олег Абрамович в кругу молодых министров правительства называл Елина основателем великой, могущественной России.
- Не пройдет и десяти - двадцати лет, - ораторствовал Красавчик, - Россию мир не узнает! Самой богатой, самой демократической и самой мощной державой на планете станет Россия. И все это произойдет потому, что Борис Иванович Россию изменил сегодня, повел в нужном, правильном направлении.
Этот разговор Татьяна Борисовна передала отцу. И Елин, слушая дочь, понемногу стал менять свое мнение о Красавчике. И в душе стал даже относиться к нему уже по-доброму. Не имел к Олегу Абрамовичу никаких претензий, считал первым помощником, без которого нельзя свои мечты, планы о том, как привести свою страну в благополучное состояние, претворить в жизнь. Красавчик был действительно человеком умным, хитрым и всемогущим. За несколько лет реформ сначала в СССР, потом в России он сумел сколотить миллиардное состояние, оцененное не в рублях, а в долларах. Понимая, что безбрежные богатства великой России, благодаря новым политическим и экономическим порядкам очень скоро должны оказаться в руках частных лиц, Олег Абрамович все делал, чтобы все жирные и лакомые куски оставались в его руках, руках его компаньонов и, конечно, президента, через тех подставных лиц, которых указывала дочь президента Татьяна Борисовна.

6.

Как доктор математических наук, Олег Абрамович хорошо понимал, что народ российский нищий, и приобретать имущество государства не в силах по той цене, сколько это имущество в действительности стоит. Однако рынок, капитализм, без частных богатеев не бывает, поэтому, чтобы новому строю в России быть, нужно создать свой класс, класс богатых предпринимателей. И вот в эти руки надо отдавать заводы и фабрики, цеха и производства почти даром, за чисто символическую цену. Тем более в этот период из-за денежных реформ народ, организации, большие заводы, фабрики стали нищими. Сделались до того некредитоспособными, что продукцию работающих предприятий не смогли приобретать. А раз продукция заводов и фабрик не сбывается, то, что стоит этот завод? Ничего. Кроме долгов в конце девяносто второго года и начала девяносто третьего года предприятия ничего не имели, за душой: не было оборотных средств, сырье не на что было приобретать. Это был период, когда предприятия находили своих хозяев, хозяева искали свои фабрики. Заправилами всех этих дел в России был не только президент Елин, хотя внешне, по указам и постановлениям государства, так и выходило, что именно президент и премьер являются инициаторами всех происходящих изменений. На самом же деле президент и его команда активно выполняли идеи Красавчика Олега Абрамовича. Просто Олег Абрамович вел себя так тихо, так хитро, что, высказывая мысль на крупных совещаниях или у президента, он ждал момента, когда тот или другой политик схватится за высказанную им идею и выдаст ее за свою.
А так как президент Елин, если быть до конца откровенным, в экономике разбирался плохо, тем более в той экономике, которая существовала в это время, то Борис Иванович и брал на вооружение, слегка меняя форму, но не суть чужих мыслей и идей. Что касается финансового обеспечения тех или иных планов президента в масштабе государства, Олег Абрамович находился рядом. На вопрос президента - Деньги найдем? Красавчик отвечал - Постараемся! Тут же выезжал за кордон, а возвращаясь, просил президента послать за деньгами того-то и того-то. Вопрос, мол, решен. Внешне полученные от запада кредиты выглядели так, будто их выбил для страны министр финансов, премьер, вице-премьер. Газеты, телевидение, не переставая, делали из этого министра героя, а никто и не ведал, что Олег Абрамович их достал, договорился, убедил, выпросил. А если честно сказать, Олег Абрамович настолько был богат, что самые богатые люди запада завидовали ему, видели в нем гениального бизнесмена, великого финансиста, потому верили его словам, зная, что Олег Абрамович не подведет, тем более что за ним стоит президент и все богатства России. Красавчик понимал, особенно сейчас, когда шла в буквальном смысле «прихватизация» общественного богатства государства, в чем причина неудач нового правительства, почему реформы буксуют на месте и не видно, когда начнется подъем. Олег Абрамович понимал и чувствовал, что творится в душе президента Елина, который искренне верил, что реформируя страну, он добьется благ для родного государства. Олег Абрамович причину неудач Елина и всей России видел в том, что сначала горбачевское правительство, а потом елинское, неверно стали внедрять в экономику страны элементы и механизмы рыночного хозяйствования. Кооперативное движение было поставлено в Советском Союзе в льготные тепличные условия. Свободные цены, свободное использование денежной наличной массы кооператорами позволили иметь две экономики в одном государстве, при всем том, что никто в начале пути не верил, что эти нововведения останутся навсегда. И тут, в социалистическом государстве, с помощью кооперативного движения для некоторой части населения начался поистине золотой век, время сколачивания за максимально короткий срок миллионных состояний в долларовом эквиваленте. Что интересно, Олег Абрамович, находясь в то время  в самом сердце кооперативного сектора, невооруженным глазом видел, что эти состояния зарабатываются простым способом, товары  и продукты изготавливались на госпредприятиях, а продавались в основном через кооперативы и частные фирмы втридорога, ведь цены были там свободные. Именно и это было причиной быстрого спада экономики еще в советское время. Что касается уже постсоветских времен, то тут  причин было много, главная из них, что елинское руководство не смогло обеспечить развод союзных республик таким образом, чтобы все предприятия, имеющие связи друг с другом в разных точках бывшего Советского Союза, могли без забот трудиться и дальше. И большая беда в том, что Елин поверил своим помощникам и советникам, а сам не разбирался в экономических вопросах, отсюда и «шоковая терапия» и приватизация-прихватизация. Это была самая основная ошибка и самая большая беда Елина и его правительства. Это понял наш уважаемый Красавчик, потом, примерно через полгода, но в этой его ошибке он Президента не винил, ибо тут целиком и полностью Красавчик был уверен на все сто, что Елин выполнял здесь его, Олега Абрамовича идеи. Надо было бы, конечно, все сделать, чтобы государственные предприятия трудились в полную силу, давали государству доход, как при старом режиме, а новым бизнесменам давать финансовую поддержку открывать новые предприятия и дополнительные производства. Конечно, убыточные заводики и фабричонки следовало продать желающим. Потихонечку можно было бы на специальных аукционах, через средства массовой информации организовать реализацию при финансовых недостатках и вполне прибыльных производств, но за настоящую, а не символическую цену. Но тогда не было бы у Красавчика тех компаний, тех магазинов, потому что дело сделано, время сейчас упущено, народ как слепой котенок барахтается в рыночном океане, справедливо думая, что бросили его сюда с одной целью - утопить. Не знает народ, как свести концы с концами, думает день и ночь о своем пропитании, а деловые люди, определившиеся еще в советские времена, приращивали свои богатства, становились хозяевами некогда государственных вполне респектабельных заводов и фабрик. Красавчик мог при желании дать новые советы президенту, как дальше поступать, однако теперь он их давал лишь в том случае, если президент об этом просил его. Более того, Олег Абрамович свои новые предложения где-нибудь в кругу молодых министров обронил незаметно, и уже через несколько дней его идеи гуляли по коридорам правительственного здания как самые свежие и с новым авторством. Вот тогда Олег Абрамович предлагал поступать так или этак, принять предложение Иванова, Петрова, Сидорова или Иванберга.
Правда, Олег Абрамович мог высказать свои соображения только тогда, когда
президент обращался к нему лично, называя его имя, в других случаях Красавчик был глух и нем. А потому Елин понял, если Гайдарику нечего сказать, то другим и подавно. Правда, все мог выложить новый вице-премьер Чубиков Павел Андреевич, но его опасно было заставить разговаривать, не зря Елин, повернувшись в сторону своих помощников, поднятием руки и нахмуренным взглядом давал знать Чубикову молчать, ибо, как только президент поворачивал голову в его сторону, Павел Андреевич сразу начинал выкладывать все то, о чем он по тому или иному вопросу думает.

7

Павел Андреевич Чубиков, тридцатипятилетний красавец, высокий, с правильными чертами лица, голубыми глазами и, как у девушки, длинными ресницами, заставлял всех представительниц женского пола поневоле оборачиваться при своем появлении. В Кремле, в доме правительства много молодых женщин, идя на работу, с раннего утра ждали случайной встречи с Павлом Андреевичем, чтобы поглазеть на его красоту, особенно на глаза с коровьими ресницами. Чубиков пришел в аппарат правительства по рекомендации начальника администрации президента Бирюкова Владимира Викторовича, оказавшегося на этой должности благодаря тому, что когда-то в Омске работал с Елиным Борисом Ивановичем в обкоме КПСС. Павел Андреевич приходился дальним родственником Бирюкову, и как только он был переведен Елиным в Москву на высокий пост, тут же перетащил своего дальнего родственника, кандидата экономических наук, доцента Московского института химического машиностроения, в теплое и доходное место, поручив ему возглавить экономический отдел администрации президента России. Поработав на этом месте без малого два месяца, побывав на приеме Елина всего-то три раза, Павел Андреевич был переведен в вице-премьеры по экономике. Хотя при решении вопроса внедрить «шоковую терапию» или принимать другой путь, Чубиков и был против гайдариковского предложения, однако остался при своей должности и выполнял, как и положено решение президента. Чем же Чубиков завоевал расположение президента России? При первом разговоре с президентом Павел Андреевич поразил Бориса Ивановича новым, своеобразным объяснением тех процессов, в основном негативных, которые происходили в российском государстве. По Чубикову выходило, что великая Россия, начиная с Октябрьской революции, даже с древних времен, терпит унизительное существование, в смысле материальных благ, сугубо из-за народа иудейского. Борис Иванович, как только услышал это заявление от Чубикова, вначале разговора не стал акцентировать свое внимание на этом, махнув рукой, буркнул:
- Ну, это ты зря. Плохому танцору всегда яйца мешают. Не можем устроить свою жизнь как надо, виним всех подряд: евреев, немцев, кавказцев, только не себя.
- А я уверен, Борис Иванович, именно евреи поставили задачу довести Россию до нищеты, а потом выкупить ее. Кстати, нелишне напомнить, что славные сыны Авраама и Моисея мечтают о мировом господстве и для выполнения своих планов уже сегодня, добились огромных успехов, сосредоточив в своих руках более семидесяти процентов всех финансовых средств земного шара.
Борис Иванович до этого одновременно с разговором, читавший какой-то документ, машинально правой рукой отложил бумагу в сторону, поднял глаза на собеседника:
- Павел, ты же серьезный ученый, а заявляешь чепуху, у тебя есть доказательства?
- Конечно! А разве не доказательство, если они сосредотачивают в своих руках львиную долю богатств планеты?
Президент улыбнулся:
- Это ничего не доказывает, кроме одного, евреи умные, трудолюбивые и бережливые люди, вот и все.
- Вы правы, - ответил Чубиков, если бы евреи эти свои деньги тратили бы на роскошную жизнь, на свои собственные нужды. Если бы они не вмешивались в дела чужих народов и государств, подкупом и золотыми подарками не меняли политические системы в странах, не ставили во главе государств своих прислужников. Борис Иванович засмеялся:
- Мальчик мой, это твое обвинение ты можешь предъявлять США и бывшему СССР, но никак не евреям и Израилю.
- Израиль здесь и ни при чем, вы правы, Борис Иванович. Я специально изучал американский образ жизни, интересовался самыми богатыми людьми США. И что вы думаете, все девяносто процентов миллионеров, не говоря о миллиардерах, являются или евреями, или же женаты на еврейках. Словом, если нет у бизнесмена, я имею ввиду крупного, связи с еврейской кровью, то он богатым быть не может. Вы думаете в России в семнадцатом году октябрьскую революцию совершили Ленин и русский пролетариат? Как бы не так!
- А кто же, евреи? - засмеялся президент.
- Да, да, Борис Иванович, вы верно заметили, именно евреи. Если оставить Ленина, и Сталина в покое, то вся верхушка и ниже рангом были евреями или женаты были на еврейках. Вот эти имена, Троцкий (Бронштейн), Свердлов, Каменев (Розенфельд), Зиновьев (Радомыльский), Мануилский, Урицкий, Володарский (Гольдштейн), Склянский, Волин (Фродкин), Гусев (Драбкин), Сольц, Яковлев (Эпштейн), Ярославский (Губельман), Литвинов (Баллах), Радек (Собельсон), Розенгольц, Пятницкий (Таршис), Сокольников-Бриллиант, Лозовский (Дридзо) и тысячи рангом пониже. Наши же выдающиеся марксисты, Бухарин, Рыков, Молотов, Ворошилов, Куйбышев, Киров, Андреев и дальше по ступенькам лесенки, министры, военноначальники, Каганович не в счет, были родными зятьями евреев. Борис Иванович на секунду нахмурив лицо опустил глаза вниз, задумался.
- А Сталин, Орджоникидзе не имеют никаких связей с евреями, - приняв доводы Чубикова за игру, - насмешливо спросил Елин.
- Нет, - ответственно и очень серьезно заявил Павел Андреевич, - Октябрьскую революцию богатые евреи, которые правят миром, совершили, чтобы во главе России поставить своего человека. Именно Троцкий, второй человек в партии после Ленина, готовился стать русским царем. Пуля Фани Каплан, направленная во Владимира Ильича, должна была очищать трон для будущего царя. Вот тут, когда Каплан немножко промахнулась, Троцкий растерялся, ибо его план рушился, Сталин оказался тем человеком, который разгадал замыслы Троцкого и его окружения. Поставить перед собой цель - сорвать амбициозный план Троцкого и его камарильи, смог только Сталин. Он, благодаря своему аналитическому уму, правильно оценил обстановку, верно и точно рассчитал ходы и, ввязавшись в чрезвычайно трудную драку, победил самого опасного для русского престола «кандидата». За это надо Иосифу Виссарионовичу сказать спасибо, хотя после него они наверстали упущенное, да и самого его все равно евреи отправили на вечное местожительство, и поставили того на троне, кого хотели.


8.
Елин Борис Иванович с удивлением глядел на Чубикова, и не знал, то ли смеяться, то ли выгнать его из кабинета за какие-то странные не свойственные ученому, пусть даже мелкого калибра, заявления. Но такую стройную версию Борис Иванович впервые услышал из уст этого молодого человека. Более того, молодой вице-премьер, призванный поднять экономику огромного государства, своими заявлениями, по сути, перечеркивал мировую историческую науку, признанную сегодня всем населением планеты, создавал новый сенсационный метод понимания исторических процессов. Если верно все то, о чем говорит Павел Андреевич, то вся жизнь на планете и все те процессы, которые идут в этой жизни, естественные, общественные, особенно общественные, основываются на уме, богатстве, и мечте еврейского народа. Это было уже слишком! Простое человеческое любопытство, даже очень занятого человека как Елин, взяло верх, и он заставлял себя слушать Павла Андреевича, который высказывал свои соображения вполне ответственно, да так, что видавший виды политик того ранга, каким был Елин, уже улавливал в словах Чубикова какие-то неоспоримые или же трудно-опровергаемые положения. Елин не принимал информацию за чистую монету, но на некоторые примеры, приведенные молодым ученым, ответа Борис Иванович не находил. И это давало стимул президенту слушать молодого помощника. Более того, Борис Иванович сам знал, что самые богатые люди в цивилизованных странах - евреи. Что касается США, то действительно весь конгресс состоит из евреев. Об этом ему говорил еще в советское время знакомый полковник КГБ, с которым Елин был на дружеской ноге. Но все это Елин относил на то, что евреи, действительно народ умный, гениальный, трудолюбивый и очень спаянный, коему остальным народам надо пример от них брать, а не завидовать. Что касается того, что евреи хотят лучше жить, богато и дружно со своими соплеменниками, то это тоже для них большой плюс и опять же пример для подражания остальным народам, разве не в крови человека и целого народа мечтать жить лучше, чем он живет в данный момент времени... Однако Павел Андреевич мастерски на живых примерах доказывает, что и все беды мира сего от евреев. Чубиков продолжал изумлять и без того изумленного президента своими сообщениями. Сегодня Сталина безосновательно называют врагом собственного народа. А ведь он все делал, чтобы русский престол не достался евреям. Азартный игрок и осторожный Иосиф Виссарионович вступил в самый рискованный поединок с матерыми хищниками, самоуверенными в своей неуязвимости. Мастерски он сталкивал их лбами, ссорил и мирил, натравливал друг на друга и, в конце концов, вышел блестящим победителем. Однако Сталин понимал, что победа над верхушкой не дает основания для успокоения. В стране на руководящих постах, как в центре, так и на местах оставались многие тысячи соплеменников Троцкого.
Карательный аппарат держали в руках своих евреи - Ягода, Фриновский, женатый на еврейке Ежов, начальники лагерей, руководители главков. Опасное положение было в руководстве Красной Армии. Тухачевский, Гамарник, Якир, Фельдман были людьми Троцкого. Особую опасность представлял молодой выскочка Тухачевский, с темной биографией, выкормыш Лейбы Бронштейна, жестокий и кровожадный, как и его шеф. Сталин помнил, как Тухачевский подавил Кронштадтский мятеж. Он просто потопил город в крови матросов, их жен и детей (сам Сталин был против кровавого побоища в Кронштадте). Помнил, сколько невинной крестьянской крови пролил Тухачевский на Тамбовщине. Начались чистки, репрессии, разоблачения врагов народа. Однако чистильщиками были и оставались снова родственники и ставленники Ягоды, Фриновского, Троцкого и Свердлова. Великий Сталин всю жизнь боролся с еврейской братией, даже став во главе очень мощного государства и, хотя они не были допущены к русскому трону, однако никогда евреи не оставляли Сталина без внимания и, в конце концов, руками Лаврентия Берия умертвили того, кто не признавал превосходство представителей богоизбранного народа, - закончил свою речь кандидат экономических наук Чубиков Павел Андреевич.
- Ты хочешь сказать, что сталинские репрессии, особенно тридцать седьмой год - дело рук евреев и отец народов проводил их, охраняя русскую государственность, если не сказать больше, сохранить русский народ? - поднял голову на Чубикова Елин.
- Да почти так, - ответил Павел Андреевич, - вы знаете, Борис Иванович, однажды в конце тридцать пятого года в Москве, в ЦК ВКП (б) проходило совещание по вопросам строительства. На нем присутствовали члены политбюро во главе со Сталиным.
Открыл совещание Молотов, жену которого Полину Жемчужину, еврейку, Сталин откровенно презирал. Было два докладчика: председатель Госплана Межлаук и начальник главного управления строительной промышленности Нарком тяжпрома Гинзбург. После докладов начались прения. Один за другим на трибуну поднимались люди одной крови: начальник строительства «Большая электросталь» Кац, начальник Челябинского станкостроя Каттель, начальник «Южжилстроя» Суховальский, начальник управления Лентрестом стройматериалов Перельман, директор кирпичного завода Лейбович, начальник строительства Азовсталь Гугель, начальник Дзержинстроя Познанский, начальник строительства канала Москва-Волга Коган, заместитель начальника Главугля еще один Коган, главный инженер Главстроя Штаерман, начальник строительно-квартирного управления армии Левензон, начальник Золотоустроя Валериус, начальник строительства Архангельского целлюлозного завода Маршак, начальник Криворожстроя Весник.
- Безобразие, - вскрикнул в конце совещания Сталин, - ни одного национального кадра, чтобы обсуждать проблемы своего государства. И в конце тридцатых годов им была сделана попытка, заменить «прирожденных начальников» компетентными национальными кадрами. Стали привлекаться дети рабочих и крестьян с вузовскими дипломами. Началась война, и этот процесс был остановлен, но после победы вновь «божьи избранники» шумною толпою хлынули в начальники, прежде всего в сферу культуры. Еще в годы войны Илья Эренбург горделиво объявил своих соплеменников «донорами духа», из чего следовало, что именно им принадлежит пальма первенства в разгроме гитлеровской Германии. Возмущенные беспардонным заявлением крупного литератора Сталин, Жданов, Маленков, Щербаков начали снова бороться с «безродными космополитами». Чтобы впоследствии, спустя четверть века не говорили о ней «дети Арбата», но факт остается фактом: борьба с космополитами нашла горячую поддержку в народе. Она вызвала всплеск патриотизма, который «божьи избранники» сразу же после войны начали издевательски, цинично унижать и оплевывать, запустив в обиход оскорбительное слово «квасной». И уже восторженная гордость фронтовиков своими ратными подвигами получила клеймо «квасного патриотизма». Совершенно естественно, что борьба с космополитизмом не понравилась Молотову, Ворошилову, Андрееву и другим деятелям высших эшелонов власти, связанных родственными узами с «божьими избранниками». Что же касается евреев в мировом масштабе, то вся их сионизированная пресса, а вместе с ней парламентарии дюжины малых и больших государств, главным образом Европы и обеих Америк, денно и нощно, не щадя глоток своих, клеймили позором «разгул антисемитизма» в Советском Союзе. Титула главного антисемита был удостоен сам Иосиф Виссарионович, а его правой рукой Андрей Александрович Жданов...
Своих братьев и зятьков «божьи избранники» не трогали, хотя бы даже за компанию, чтобы хотя бы внешне все это выглядело правдоподобным, ругали бы и кого-нибудь из зятьев своих. Нет, безбоязненно только тех, кто осмеливался слово сказать против этого народа. В год смерти Сталина, итальянская газета «Република» напечатала статью о том, как умертвить Сталина насильственным путем, ибо он уже замахнулся на святая святых, планирует навсегда покончить с «еврейским вопросом» в своей стране, - переселить евреев в Биробиджан. И таким образом лишить их кастовой привилегии.
Вот тогда и они приказали своему агенту Никите Хрущеву покончить с генералиссимусом. Берия же не мог ослушаться, иначе ему самому грозило разоблачение и неминуемая смерть.
- Наверное, вы знаете, Борис Иванович, что после смерти Сталина, Берия лично освободил из-под стражи супругу Молотова и сразу же вокруг нее, как осы вокруг сладостей, закружился рой божьих избранников. Подобные рои кружились и вокруг Екатерины Давыдовны Ворошиловой.
- А после Сталина Павел Андреевич, евреи поставили Хрущева, Брежнева, Горбачева? - спросил Борис Иванович, - если да, то зачем им это надо было, если они вершат судьбами мира, народов и стран, то могли бы сразу поставить своего еврея, вроде как тогда в семнадцатом году мечтали Троцкого сделать русским царем.
- Русский трон для евреев не самоцель. Никита был парень свой, так же как и евреи, презирал Сталина. Относился к евреям, по выражению самого Хрущева «Как дедушка к внукам», а экономику страны советов евреи держали под своим контролем, начиная с Куйбышева, женатого на еврейке, потом Первухин, тоже зять божьих избранников, который передал бразды правления экономикой страны Советов своему «свояку» Байбакову. А если быть точным и назвать вещи своими именами, с древнейших времен евреи поставили цель господства над миром и этой цели они шли по каменистым и ухабистым дорогам, сегодня можно сказать они почти дошли к той самой победе, о которой мечтали. История развития мировых цивилизованных государств, история развития нашей России говорит об этом.
К тому, что я рассказал, могу добавить, что Хрущева сняли евреи за то, что он в последние годы стал непредсказуем и часто нарушал хорошо спланированную программу, рассчитанную до рокового 2000 года. Он стал неуправляем и поддавался порой диаметрально противоположным виляниям: с одной стороны зятя, представляющего интересы внуков, с другой – патриотически настроенных партийных кадров, верных идеям социализма, а в стратегическом плане «внуков» - к 2000 году на развалинах когда-то могучего государства СССР должно возникнуть несколько мелких и хилых государственных образований с допотопным капиталистическим укладом и пещерными повадками двуногих хищников. Для этого требовалось прежде всего разрушить до основания экономику страны, приостановить технический и научный прогресс, развалить сельское хозяйство, растранжирить природные богатства - газ, нефть, лес, пушнину, одновременно воспитывая поколение иждивенцев, бездуховных, способных за жвачку и джинсы продать самому дьяволу все нажитое предками многих поколений, в том числе дедов и отцов. А это мог сделать только человек свой в доску, лидер, готовый послушно выполнять тщательно разработанную в Колумбийском или другом каком-нибудь университете США программу бескровного мирного покорения СССР. Так появился на троне все еще великого государства Л.И.Брежнев - серенький, впрочем, импозантного вида, не блестящий умом-разумом человечек. Для роли, предназначенной «божьими избранниками», он подходил по всем статьям. Покладистый, снисходительный до сентиментальности, простой в обращении и в то же время тщеславный, без твердых принципов и убеждений, пылкий женолюб и выпивоха. Но главное достоинство Брежнева, взял в жены еврейскую девочку Викторию Гольберг - дочку богатенького ювелира, торговавшего драгоценными камушками.
- Павел Андреевич, ты сейчас договоришься до того, что объявишь, Борис Иванович, вас так же поставили на трон евреи, - перебил Чубикова Елин,  в упор, сверля глазами собеседника, напряженно ожидая, какую же оценку даст молодой ученый, который не боится и честно выкладывает свое понимание прошедших и происходящих исторических процессов в своей стране.

9.

Чубикова было интересно слушать, более того, его доказательства не просто было опровергать, хотя Борису Ивановичу все, о чем говорил Чубиков, было известно в той или иной форме, но, то были разрозненные сведения, которые, в сущности, ни о чем серьезном не говорили. Павел Андреевич же излагал уже известную информацию, снабжая ее новыми сведениями и подробностями, да в такой форме, что волей-неволей появлялось уважение к его словам, ибо они выглядели как научный, со всеми доказательствами, труд. Значит, Чубиков получил свой ученый титул доцента не зря, трудился парень, горы книг перелистал, от корки до корки перечитывал учебники и тщательно пережевывал полученную информацию.
- Вы, Борис Иванович,- перебил размышления президента молодой вице-премьер, - пришли к власти сами, выступив и показав себя в свое время подлинным борцом за счастье народа. Народ вас услышал, поверил и пошел за вами. Вы для народа были тем богатырем русским, который должен был защитить их и указать им правильную дорогу к  благополучной жизни. Как вы исполните свое обещание, что скажет народ: ошибся в вас или нет, - это дело времени. Оно у Вас еще есть, народ вам пока дает кредит времени. А что касается положения бывшей нашей страны, попавшей в те обстоятельства, в которые попала, дело рук евреев. Вы понимаете, евреи - народ исключительный: умный и сильный духом. Они поставили цель завоевать мир не ружьями, не танками, не атомными бомбами, а другим, более надежным и верным путем. В такой войне холостых выстрелов не бывает, а страны, точнее, попавшие под их влияние государства, еще точнее, «завоеванные государства», попадают под их финансовую зависимость так крепко, что молча, повесив голову, как прилежный ученик, трудятся, не возникая, для новых своих хозяев.
Фактически, нашу страну сегодня покорила еврейская нация, разве что название нашей страны не изменено, но победителям эти мелочи неинтересны. Пусть рабы думают, что живут они в своей собственной стране - считают победители, так лучше для порядка страны, для стабильности экономики и, самое главное, у рабов гордость не задета, они свободны и живут в своей свободной, милой сердцу родной земле. А никому и в голову не приходит, что нашими богатствами пользуются победители, живут они, а мы для них существуем, чтобы жили они.
- До чего же ты договорился, - брезгливо и с волнением в голосе произнес Елин и резко встал со своего места. Встал и Павел Андреевич. Елин рукой махнул.
- Сиди пока. Не ты меня вывел из себя. Слова твои, к сожалению, имеют под собой некоторую почву, - сказал Борис Иванович, прохаживаясь по кабинету без цели, - что же получается, ты так выдаешь все, что я начинаю верить тебе, понимаешь, Паша. Но это же чушь. Да, евреи богаты, да, они влиятельны, да, они спаянны, да, они при больших и важных должностях во многих государствах. Но мы же свободная страна. Россия, по-твоему, находилась под игом монголов триста лет, теперь под евреями она существует. Павел Андреевич молчал. Он сказал все, что думал.
Чубиков был единственным человеком из молодых кадров нового Елинского правительства, который мог сказать в лицо все то, о чем он думает, о том или другом человеке, тем более о вещах, касающихся политики, истории и прочих неосязаемых моральных фактах и жизненных ситуациях.
Елину несколько раз докладывали, что Чубиков слишком прямолинеен и на все имеет свое персональное мнение. И всегда это его мнение не совпадает с мнениями других членов кабинета. Однако, когда просили заменить его, то недовольные Чубиковым на вопрос президента: «Принимаемые решения выполняет?» Отвечали утвердительно. Елин не трогал его, присматривался к нему, хотел из него сделать политика крупного масштаба, часто приглашал его к себе на беседу, старался понять, чем дышит, что думает и о чем мечтает молодой ученый. Пока же Елин кроме того, что евреи виноваты в бедах России, ничего существенного не узнавал, да еще, что Чубиков исполнителен и вверенную работу выполняет на совесть. Хотя, с другой стороны, Борис Иванович не успел еще как следует поговорить с Чубиковым. Всего раза три и встречались они за несколько месяцев, и все время разговор шел о евреях. Правда, беседы о любимой теме Павла Андреевича начинал сам Борис Иванович. Приглашая его по другой причине, начинал сразу о евреях.
Во вторую их встречу, беседу начал вновь президент, заметив как бы между прочим:
- Ты помнишь, на чем наш разговор оборвался в прошлый раз? Напомню - твоим заявлением, что Россия завоевана евреями, и мы фактически рабы еврейского народа.
Елин говорил дружелюбно и смотрел на Чубикова с улыбкой в глазах. - Для доказательства своих положений, чем-то новым поразишь меня сегодня?
Павел Андреевич, стоял смирно перед президентом, но лицо его светилось из-за доброжелательного отношения главы государства к нему, и то, что тема, поднятая молодым ученым, интересна Елину.
- Конечно, могу и сразу, - безболезненно выдержав немного иронический тон президента, откликнулся Павел Андреевич.
Потом достал лист бумаги из папки, с которой он явился к Елину, и заговорщически начал:
- Вот, Борис Иванович, письмо, которое в 1547 году Толедский архиепископ обнаружил. Оно адресовано константинопольскими евреями испанским евреям. «Дорогие братья в Моисеевом законе. Мы получили ваше письмо, в котором вы извещаете нас о муках и горе, которое вы переносите и заставляете нас так же страдать. Мнение великих сатрапов и раввинов таково: относительно того, что вы говорите, что короли Испании заставляют вас сделаться христианами, сделайтесь такими, ибо вы не можете иначе поступить. Относительно того, что вы говорите, что вас заставляют покинуть ваше имущество, сделайте ваших сыновей купцами для того, чтобы у них (испанцев) мало-помалу отнять их имущество. Относительно того, что вы говорите, что у вас отнимают вашу жизнь, сделайте ваших сыновей врачами и аптекарями, и вы отнимете у них их жизнь. Относительно того, что вы говорите, что они разрушают синагоги, сделайте ваших детей священниками и теологами, и вы разрушите их храмы. Относительно того, что вы говорите, что они причиняют вам и другие мучения, сделайте, чтобы ваши сыновья были адвокатами, прокурорами, нотариусами и советниками и чтоб они постоянно занимались государственными делами для того, чтобы, унижая их, вы захватили эту страну и вы
сумеете им отомстить за себя. И не нарушайте совета, который мы вам даем, чтобы вы путем опыта увидели, как вы из презираемых станете такими, с которыми считаются. Иосиф - глава евреев Константинополя».
- Этот же совет - инструкция, - комментировал Чубиков, - вот уже на протяжении четырехсот лет она неукоснительно претворяется в жизнь во всех странах мира. Собственно, это письмо явилось основой, фундаментом «Протоколов сионских мудрецов», которые появились тремя столетиями позже. Павел Андреевич достал другую бумагу.
- Вот, что говорят мудрецы: «Администраторы, которых мы выбираем в строгом соответствии с их способностями к раболепному подчинению, вовсе не будут лицами, обученными искусству управления, и легко превратятся, поэтому, в пешки в нашей игре, в руках знающих и способных мужей, которые будут их советниками, являясь специалистами, воспитанными и тренированными с раннего детства для управления делами всего мира».
- Комментарии тут излишни, - раскрыл глаза Чубиков и направил их на Елина, который, в свою очередь, тоже раскрыл рот от услышанного и застыл как мумия.
- А вот что сказал на открытии первого сионистского конгресса 29 августа 1897 года профессор Киевского университета Мандельштам: «Евреи используют все свое влияние и власть, чтобы воспрепятствовать подъему и процветанию других наций, и полны решимости, оставаться верными своей исторической надежде - завоеванию мирового господства».
Борис Иванович, пораженный новым откровением исторического лица, профессора Киевского университета, человека, призванного воспитывать русских студентов, тут же вскочил с места: «Ты, Паша, где вычитал эту настоящую белиберду? Принеси мне все эти источники, я сам хочу поглядеть на эти труды».
- Будет сделано, Борис Иванович. Все, что я вам сказал и скажу еще, если позволите, это пересказал вам произведение писателя Ивана Швецова «Остров Дьявола», но у меня все материалы, приведенные в книге Швецова, есть, принесу завтра же.
- Хорошо, принеси... Ты про какие-то «Протоколы сионских мудрецов» говорил, они у тебя есть? Вообще в нашей стране их издавали? В Ленинке можно найти?
- В Ленинской библиотеке их нет. У меня есть. Мой бывший научный руководитель, академик Петровский Владимир Сергеевич, подарил мне собственный перевод с английского. Над переводом этих документов Владимир Сергеевич долгие дни проводил в Лондонской королевской библиотеке... Правда, эти «протоколы» не так-то просто найти, во всем мире их тщательно прячут от народа, особенно в нашей стране. Еще совсем недавно по приказу Троцкого и Бухарина только за их чтение человека, лишали жизни. Эти «протоколы» - настоящая инструкция, программа к действию.
- Ты, Паша, что-то часто Троцкого вспоминаешь, поверить тебе, самый злейший враг России - это Троцкий, - заметил президент, все еще прохаживаясь по кабинету.
- Вы верно заметили, Борис Иванович. У России не было более жестокого разрушительного врага, чем этот масон-сионист, с помощью международного кагала и заправил империалистических государств прорвавшийся к власти в семнадцатом году. Демагог-палач, безжалостный и беспощадный, он цинично издевался над поверженной в хаос страной, заливая ее необозримые просторы народной кровью и, прежде всего, кровью цвета нации - интеллигенции. Профессор Петровский, мой руководитель, был знаком в молодые годы с Ароном Симоновичем, личным секретарем Григория Распутина, который всегда отзывался о Троцком негативно. В своих «Воспоминаниях» Лейба Давидович Троцкий, который стремился к развалу величайшей в мире державы – России, по этому поводу говорил: «Мы должны превратить ее в пустыню, населенную белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, какая не снилась никогда самым деспотам Востока. Разница лишь в том, что тирания эта будет не справа, а слева, и не белая, а красная, перед которой содрогнутся и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн. Крупнейшие банкиры из-за океана будут работать в теснейшем контакте с нами. Если мы выиграем революцию, раздавим Россию, то на погребальных обломках укрепим власть сионизма и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть. Путем террора, кровавыми банями доведем русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма, до животного состояния... А пока наши юноши в кожаных куртках - сыновья часовых дел мастеров из Одессы и Орши, Гомеля и Винницы, - о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненавидеть все русское! С каким наслаждением они уничтожают физически русскую интеллигенцию - офицеров, инженеров, священников, генералов, агрономов, учителей, писателей».
- Вот такую программу, Борис Иванович, со скрупулезной точностью проводил в жизнь военком Красной Армии товарищ Троцкий. Кто же он, если не самый злейший враг русского народа. Ведь не зря сегодня по признанию израильского профессора Герлана Броновера: «Славные сыны Израиля: Троцкий, Свердлов, Роза Люксембург, Мартов, Володарский, Литвинов, - вошли в историю Израиля как герои. Если кто из моих братьев спросит, что они сделали для Израиля? Я отвечу прямо: они непосредственно или посредственно старались уничтожить наших наибольших врагов - православных гоев. Вот в чем заключалась их работа. Этим они заслужили вечную славу».
Павел Андреевич умолк и, казалось, перестал дышать. Он осторожно водил глазами, стараясь не крутить головой, наблюдал за состоянием Елина, который, налился багровым румянцем, продолжал ходить по длинно-ворсистому, напичканному разными причудливыми узорами ковру, устланному в размер площади кабинета президента России. Молчание было длинное и тяжелое. Борис Иванович крепко задумался над полученной информацией, видно было по нему, он не замечал даже присутствия постороннего человека, ни разу не взглянул в сторону гостя. Покачивая головой то и дело, Борис Иванович издавал какие-то звуки похожие на «м-м-м-м» и продолжал свое занятие. Президент был так занят своими мыслями, что не замечал и не слышал, как натужно и беспрерывно звонили телефонные аппараты, восседавшие в большом количестве на столе, пристроенном к главному рабочему столу президента буквой «Г» только в зеркальном отражении.
- Неужели это так? - спрашивал себя Елин, - выходит и Олег Абрамович, и Гайдарик, и еще много моих помощников еврейского происхождения засланы к нам, чтобы нашими руками, руками русских людей, завоевать Россию? По Чубикову выходит так. Получается, что Красавчик, Гайдарик, Бернер, Бирюков, женатый на еврейке, Салманович, министр промышленности и многие другие наши самые ярые враги? Это же чушь. Бирюкова я знаю с Омска, его жену Веру Моисеевну тоже. Никогда я не замечал, что Вера Моисеевна что-то замышляет против русского народа, даже в мыслях что-либо похожее она не могла допускать. Ни разу Вера Моисеевна, сколько знаю ее, не просила меня помочь какому-нибудь еврею в мою бытность секретарем обкома, секретарем ЦК, хотя контакты между нашими семьями не прекращались ни на один день, даже с переводом меня в Москву. За время моего президентства ни один еврей никогда ни поведением своим, ни своим отношением к работе, не показывал, что Россия для них не родная страна. Они так же любят Россию, как и многие другие народы и народности, которые живут на нашей земле. Да, Россия многонациональная страна, но это не значит, что кроме русских все остальные народы спят и видят Россию разваленной, разрушенной, бедной страной. Революцию сделали не евреи, а русские люди во главе с русским человеком - Лениным... Хотя, где этот русский человек Ульянов-Ленин нашел столько денег, чтобы революцию совершать. Кто его финансировал? Кто его поддерживал? Немцы? Евреи? Кто?

10.

Елин размашисто ходил из угла в угол, размышляя и на автопилоте все еще измеряя длину и ширину своего кремлевского рабочего кабинета. Евреи богаты, умны - это понятно. И если в США власть и деньги в их руках, то разве остальных представителей других народов они превратили в рабов? Всем там живется хорошо. Что касается денег - у других меньше, чем у евреев, так это понятно. Японцы своей электроникой вышли в люди и стали жить припеваючи, немцы своими «Мерседесами» и прочей надежной техникой, в Африке негры живут за счет бананов и кокосовых орехов, в Кувейте за счет нефти. Евреи же нашли себя в том, что стали заниматься деньгами, золотом, драгоценными камушками и металлами? Что же здесь из рук вон выходящего? Каждый народ, как и человек, ищет себя в чем-то, что приносит ему хороший доход, и занимается этим. У нас в Наумово, в Александровском районе, семья Тювиных процветала в самые тяжелые для страны времена из-за того, что всегда держала больше живности, чем все по соседству. У большинства в деревне не было ни коровы, ни овцы, а у Тювиных всегда согласно разрешению закона водились и коровки, и овцы, и поросята, про кур и говорить нечего. Хорошо бы и нам, россиянам, найти себя в чем-то, что мы сможем делать лучше других, и с помощью этого изделия подняться в материальном отношении до невиданных высот.
- Павел Андреевич, - обратился к Чубикову президент, наконец-то усевшись на свое рабочее место, - ты мне скажи, ты сам веришь тому, что рассказал?
- На тысячу процентов, - не задумываясь, ответил Чубиков, - во всех наших материальных бедах, в нашей отсталости от цивилизованных стран, виноваты евреи и только евреи. Посудите сами, Борис Иванович, наш Российский бюджет равен городскому бюджету Нью-Йорка, а наш национальный доход, ежегодный, меньше, чем национальный доход у такой небольшой страны, как Голландия. При тех богатствах, я имею ввиду природных: нефти, газа, леса – мы, почти нищие. А все из-за того, что евреи поставили цель завоевать Россию и не финансируют, не вкладывают деньги сюда, чтобы легче было прибрать к рукам страну.
Елин на секунду задумался и, нахмурив брови, глядел перед собой на стол, который был завален документами.
- А я думаю, Павел Андреевич, ты ошибаешься. То, что нам завидуют многие народы, кто белой, кто черной завистью, ибо мы с тобой хозяева огромной по территории и богатой, как ты выразился, полезными ископаемыми, это понятно и известно каждому политику. Маленькая и слабая страна мечтает, чтобы она верховодила в мире, так же, как и невзрачный и слабый духом человечек в душе желает быть лидером среди своих друзей и товарищей. Это желание и мечта человека и народа - естественное состояние живого, тем более разумного существа, и это надо приветствовать. Ни один народ, ни одно государство в мире нам не даст столько денег, золота и алмазов, чтобы мы поднялись на новую ступень в своем развитии, если мы сами не сможем их заработать. Сегодня наша с тобой страна имеет большой вес в мире, хотя в последние годы мы потихонечку в глазах мирового сообщества теряем свой авторитет, потому что мало уделяем внимания своей военной мощи.
Военная мощь бывшего СССР, что держит пока еще наш авторитет в мире, создавалась на крови советского народа, люди работали день и ночь за жалкое существование, но мощь страны находилась на высоте. Наши реформы направлены на то, чтобы не только государство наше больше танков и ракет с боеголовками имело, но и люди, каждый гражданин жил, пока он живет, достойно, а не только мог мечтать о хорошей жизни. Я не верю тем, кто сегодня кричит с полос газет, с экрана телевизоров, что русский народ не может, да и не хочет жить богато. Для него, мол, главное моральная сторона жизни. Что у щедрой русской души отсутствует стремление к материальным благам. Неверно это все. Щедр русский человек потому, что он богат. Но богат он должен быть и материально, тогда он сможет быть и по-настоящему щедрым.
До революции наш рубль был самой конвертируемой валютой, все имущие евреи, как ты говоришь, держали свои богатства в русских рублях. Мы, русские, не хуже других народов, самых цивилизованных, понимаем, что такое жизнь в роскоши и в больших просторных хоромах с бассейном и зимним садом во дворе. Однако есть у нашего народа одна черта, которая мешает быстрее прийти к той цели, к благополучной цивилизованной жизни, к которой стремиться человечество со дня своего существования, - это жалость излишняя и безразличное отношение к власти, неумение народа вмешаться в политические процессы и расставить все точки над «и». Я имею ввиду то, что наш народ необдуманно отдает свои симпатии тем, кого стоящие у власти объявляют изгоями. Посмотрите, даже царя Николая Второго русский народ из жалости возвел в ранг святых. В советские времена Сахарова, Солженицына объявила власть противниками режима и выслала кого куда, а сегодня они совесть народа. А, после того, когда на пленуме объявил Горбачев меня ошибочно мыслящим коммунистом, весь народ увидел во мне героя. Это неправильная позиция народа. В основном из жалости народ поднимает поверженного властью человека до небес, не разбирается по-настоящему в его действиях и политических платформах. Сегодня меня критикуют направо и налево. Мой рейтинг, говорят, упал до опасной черты. Получается, когда меня власть презирала, я для народа был хорошим, став президентом, превратился в плохого гражданина. Это неправильный подход. Что касается безразличности русского народа к происходящим политическим процессам, то это тоже очевидно. Лень выйти на улицы с транспарантами в руках, многодневными и многонедельными забастовками решить свои проблемы. Английские докеры, горстка рабочих парализует экономику целой страны, они завоевывают симпатии всего народа и в итоге побеждают власть предержащих, и те вынуждены удовлетворить справедливые требования. Мне рассказывали, как в маленькой стране, как Греция учащиеся школ на несколько недель остановили жизнь в стране, требуя уменьшить количество уроков, по их мнению, ненужных и лишних экзаменов, а то, видите ли, не остается времени на игры разные, и на прогулки. Наших взрослых не заставишь идти на улицу и беспокоить чиновников, представителей властей. Вот, Павел Андреевич, где наши беды, а не в евреях. Были бы мы с тобой умными и хитрыми, сделали бы так, чтобы золотые слитки евреев работали в Российской экономике, а не там, где нам ничего не достается. Вот так, Павел Андреевич! Выкинь из головы всю эту муру о евреях и подумай! Я даю тебе персональное задание подумать над тем, как улучшить экономику страны. Пока все наши усилия не дают желаемого эффекта, но книги, которые ты мне обещал, принеси, не забудь. Иди, Паша, иди и подумай над судьбой Великой России. Не верь тем, кто из зависти или из бессмысленного ярко выраженного националпатриотизма, вместо того, чтобы призывать народ трудиться день и ночь, выпускать конкурентоспособную продукцию, самые лучшие станки, автомобили, самолеты и прочие товары и тем самым завоевать первенство или же достойное место на мировом рынке, ищут виноватых внутри страны, в лице другого народа и проливают крокодиловые слезы о судьбе своей страны. Сегодня мы оказались в том положении, в котором находимся, и не потому, что евреи и прочие враги русского народа нам палки в колеса ставят. Ясно как день, хочу повториться, что ни одно государство в мире в душе по-настоящему не хочет нас видеть самой влиятельной державой. Себя они видят, об этом мечтают и делают все, чтобы добиться этого положения. А мы должны сами о себе заботиться, о своем государстве. Причины наших временных неудач совсем другие и весьма глубокие. Наиважнейшая в том, что Россия всего-то сто лет с гаком отменила рабство. Крепостное право - настоящее рабовладельческое общество. Не успел народ понять, что он стал свободным и надо трудиться на себя, пришел Ленин и сказал: «Народ русский, я читал про капиталистическое хозяйствование, тот путь нам не подойдет, будем работать, но основную долю своих заработков отдавать будем буржуям, новым помещикам, поэтому давайте построим социализм, и землю вам дадим, и фабрики ваши будут, и власть будет ваша». В результате Володя Ленин содрал последнюю рубашку со своего народа. Героизм, трудолюбие русского народа позволили за короткий срок,  пережив две колоссальные войны в стране, из рабовладельческого строя перешагнуть сразу в новое общественное состояние, я бы это назвал не социализмом, а государственным, авторитарным капитализмом, ибо вся недвижимость и прочие богатства страны принадлежали государству, а весь народ у него числился в наемниках. Причем хозяин был тяжеловесный, неповоротливый, ленивый, недальновидный и безмозглый. Говорил красивые слова, а не хватало ума действительно сделать и себя богатым и народ свой. Павел Андреевич, ты русский человек, и вижу, болеешь о России всем сердцем, а ты знаешь, почему наша программа о «шоковой терапии» не дает желаемых результатов? Дров наломали очень много. Согласен?! Не смогли мы обеспечить бесперебойную работу всех предприятий бывшего Советского Союза, поделить госимущество, чтобы каждый гражданин стал хозяином фабрики, завода, колхоза и так далее. Однако, Паша, это внешне кажется, что надо было по-другому поступать. А как по-другому? Ты знаешь как? Вот ты и некоторые твои товарищи предлагали ввести медленно, постепенно рыночные отношения в нашу экономику. Забываем мы быстро свою историю! В 87 - 91-годах был уже внедрен этот постепенный рынок. Что же мы получили от кооперативного движения? Пустые магазины, и заработную плату в несколько тысяч советских рублей, на которые ничего нельзя было приобрести. Что бы там ни говорили, объявив программу «шоковой терапии», мы смогли спасти страну от голода, холода и гражданской войны. По крайней мере, прилавки магазинов ломятся от продуктов питания, выбирай - не хочу. Правда, товаров больше заграничных, чем наших, но ведь этим и отличается рынок, страна наша должна быть открытой для импорта, а нашему экспорту надо бороться за «закордонье». Другое дело, мы, кроме сырья, не можем мировому рынку предложить готовых изделий, потому что неконкурентоспособна наша продукция. Не умеем даже хорошую продукцию в яркую, красивую упаковку завернуть! А ты говоришь, евреи не дают нам жить. Почему наша электроника встала, телевизионная промышленность. Да разве сравнишь наш телевизор и японский. У тебя дома наш «Рубин», наш «Рекорд» или там какой-нибудь их «Панасоник» стоит? А?
- «Хитачи», - улыбнулся Павел Андреевич.
- Вот, почему ты не взял «Рубин» или «Рекорд» с нашего Александровского завода? Потому что дороже, и надежностью не блещут. В таком же положении находятся и все изделия электронной промышленности. Мне рассказывали, наши изделия электроники азиатские страны берут и впихивают в игрушки и в прочие безделушки. Вот где зарыта собака, Паша! Наша автомобильная промышленность, наши ВАЗы, ГАЗы и прочие «Запорожцы», и «Москвичи» тоже не имеют будущего. Во всех странах мира бегают немецкие, японские, итальянские легковушки, наши же редко увидишь или же вообще не найдешь на забугорных дорогах. А чтобы богатым быть, Павел Андреевич, сам знаешь, надо сделать товар лучше, чем у других, и в большом количестве продавать на мировом рынке. У нас неплохо получается вооружение и самолеты. На это нам и надо делать основной упор. Проблемы и тут есть, конечно, особенно по экспорту вооружения, всякие ограничения на экспорт, сам знаешь, но придет время, препоны уберем. Пока мы сами не можем в достаточном объеме их выпускать, а злить наших зарубежных кредиторов не хочется. Все и так дают немного денег, чтобы нам только выжить. Вот поэтому нам и надо осмотреться вокруг себя, определяться, как же нам быть дальше. А народ должен понять, что прошли те времена, когда государство думало, как зарплату выдавать своим рабочим.
Основная масса должна научиться самостоятельности - стать хозяевами своего дела:
открывать магазины, создавать производства, оказывать другие услуги. Дело государства - создавать законы, по которым должен жить народ, собирать налоги, чтобы содержать
армию, милицию и прочие госструктуры, без чего государство не может обходиться и баста. Если народ этого быстро не поймет, значит, мы не сможем обеспечивать в скором времени подъем в экономике. Наше процветание по большому счету зависит от желания народа, его основной массы, быстрее включиться в процесс хозяйствования. Каждый должен стать хозяином своего дела, видеть только в себе самом опору государства, а не сидеть и ждать, когда государство позаботится о нем. От государства народ должен требовать и добиваться через своих депутатов, избираемых чиновников, избираемого президента наконец тех правил игры, чтобы работать и жить было интересно и безбедно. Понимаешь, Павел Андреевич. Я знаю, что ты понимаешь все это. И народ, и мы с тобой понимаем, как надо и что надо. Но, к сожалению, в жизни почему-то так гладко не получается. Не работают законы, не дают должного эффекта вложенные в экономику рубли и, самое опасное для нашего процветания, тяжело люди, особенно старшее поколение, новые порядки воспринимают. Раньше было просто, чуть кто обидел, пошел в партком, райком - пожаловался и успокоился, а решат или не решат дело, уже и не имело значения. Теперь же времена другие, хочешь доказать, что косо посмотрели на тебя, несправедливо обидели, обращайся в суд. Докажи с помощью закона, что ты прав, а другие не правы. И в экономике так же. Выпустишь хороший товар, будут брать у тебя и не спросят, кто делал его, еврей или русский. Не верю, что кто-то нашу страну специально не пускает в мировой рынок. Мы не можем, не умеем хвастаться, хвалить и показывать тот товар, который умеем лучше других делать. Научимся делать качественную продукцию и рекламировать, как положено. Кто не любит Россию и русских, даже те будут брать через посредников, если напрямую не смогут наладить отношения. Японская электроника сама за себя говорит, потому и покупают. Понятно тебе, Паша. Так я думаю. И уверен, что прав. Я даже уверен, что разрушение бывшего СССР произошло естественным образом. Демократия, свобода, рынок не может существовать на насилии, на главенстве одних народов над другими. Республики ушли, захотели быть свободными, ну и пусть. Они же имеют на это право. В конституции СССР даже об этом добровольном уходе и вхождении было написано. Чего говорить о нынешних временах. Поймут республики, и мы поймем, что все-таки лучше и выгодно всем вместе экономику наших стран вести. Тогда и будет работать, как положено, наш СНГ. А пока и мы, и республики - все мы ждем и смотрим по сторонам, даст кто-нибудь нам чего-нибудь, поможет в чем-то. Денег дармовых ждем от запада, с востока, с юга и севера. Когда окончательно убедимся, что денег нам просто так, за красивые глаза, не дадут, хоть маленькую суверенную свою страну раздроби на мелкие княжества, тогда и будем собираться снова думать, как СНГ сделать действенным и выгодным для всех участников образования. Ведь разрыв экономических отношений между предприятиями произошел не по воле Елина, Кравчука, Шушкевича или Нурсултана Абишевича, нет. Разрыв этот начался еще в советское, горбачевское время, когда на рыке нашего союзного государства появились заграничные товары. Они были и качественнее, и дешевле. Да, некоторые республики, как Грузия и вся Прибалтика, прекратили экономические отношения в основном из-за политических разногласий. Все остальные потому, что рыночные отношения вытесняли наши товары. Вот в чем причина! В городе Павловске, на Кубани, была обувная фабрика. Ее построили в бытность мою секретарем райкома, чтобы народу, сельским труженикам, сельской молодежи рабочие места создать. Да разве могла эта фабрика выдержать конкуренцию с итальянскими, французскими, финскими обувщиками, если больше месяца самые прочные Павловские туфли нельзя было носить. Это я сам знаю, сам строил, о ее крахе, мне рассказал глава администрации Краснодарского края. Вот такие производства и остановились. А все другие, которые давали доход, как тогда, так и сейчас пользуются спросом, работают, и будут работать. Так и будет, если улучшать качество своих изделий. Ты знаешь, Павел Андреевич, если посмотреть на состояние нашего государства глубже, не так плачевны наши дела, как пытаются извратить недруги наших реформ. Посмотри, Паша, мы за очень короткий срок, перевели всю нашу экономику на новые рельсы. Предприятия в основном акционированы, земля в колхозах и совхозах передана в руки тех, кто на ней работает. После принятия новой конституции, примем закон о земле, который уже готовится, разрешит гражданам получать землю в собственность, в том числе земли сельскохозяйственного назначения. Осталось законы принимать, касающиеся всех других сфер нашего общества, и пойдут у нас дела семимильными шагами. Верю, что пойдут. Россияне не только жалостливы и щедры, но и грамотны они, и умны, трудолюбивы, и хотят жить в нормальном сильном, богатом и стабильном государстве, - закончил Борис Иванович свою пространную речь, адресованную только одному слушателю - Павлу Андреевичу Чубикову, которому президент хотел поручить один из важных участков государственной деятельности. Чубиков нравился ему своей прямотой, простотой, особым взглядом на вещи, на проблемы страны, причем делал работу на совесть, если уже принято решение, пусть даже не соответствующее его мнению. Это была третья встреча президента и Чубикова.

11.

Павел Андреевич оказался человеком, которому президент изложил свое видение происходящих в стране политических и экономических процессов. Борис Иванович так уверенно и горячо рассказывал, что под влиянием слов президента Павел Андреевич уже стал сомневаться в том, что дела в государстве плохи и что всему негативному в России виной евреи. Уверенность президента в завтрашнем дне, его непоколебимая вера в правильность сегодняшних шагов правительства, которые должны в скором времени привести страну к зажиточной, благополучной жизни, перешла в Павла Андреевича и заставила его взглянуть на вещи по-другому, по-елински. Однако Елин, хоть и произносил красивые, уверенные слова, лично сам где-то глубоко в душе не был доволен самим собой, своими делами, а особенно результатами предпринимаемых шагов. Разговор с Чубиковым чуть его, Елина не сломил, он уже, как и Чубиков, стал сомневаться в искреннем желании россиян еврейского происхождения, которые работали вокруг него и которых по России - пруд пруди, поднять благосостояние и добиться благополучия страны. Проведя много бессонных ночей, анализируя, свой пройденный политический путь, вспомнив и сравнив исторические факты из жизни своего государства, Борис Иванович отбросил прочь все сказанное Чубиковым и вновь твердо и убежденно разъяснил своему помощнику истинное состояние дел в государстве, показав на примерах и фактах, где настоящая причина неудач Великой России. Тем не менее дела страны, состояние общества, государства не могли удовлетворить Бориса Ивановича, мечтавшего в несколько лет коренным образом изменить страну и повернуть жизнь каждого россиянина в лучшую сторону.
После этого разговора с Чубиковым Борис Иванович с ним более не встречался, а поэтому не знал, изменил свое мнение вице-премьер или не изменил. И Елин, на всякий случай, чтобы из уст Павла Андреевича не услышать очередную чушь о евреях, тем более рядом находились истинные представители еврейского народа Красавчик и Гайдарик, не давал возможности Чубикову высказаться. Борису Ивановичу было очень интересно выяснить его мнение и по заданному вопросу, а больше всего хотелось узнать, какие новые идеи появились у молодого ученого.  Но поднятием руки и нахмуренным взглядом теперь давал знать Чубикову, что его мнение президента пока не интересует. Однако, когда оба ответственных политика, Гайдарик и Красавчик, крепко сомкнув губы и опустив глаза, стояли перед ним, как нашкодившие ученики перед учителем, Борис Иванович в конце концов решил дать слово Чубикову. Если Павел Андреевич и будет говорить снова о евреях, то невелика беда. Мы же у себя дома, пусть и они включатся в разговор. Послушаем и другую сторону. Президент нагнулся, не торопясь, взял березовое полено из ячейки, пристроенной сбоку камина, и кинул в огонь:
- Ну, Павел Андреевич, скажи, с чего это наши реформы буксуют, как колеса «Жигулей» на льду катка, а? И что еще предпринять, чтобы облегчить жизнь наших соотечественников?
- А не так и плохо идут наши дела, Борис Иванович, - вспомнив недавнюю беседу с президентом, когда он сам оценил состояние государства в принципе удовлетворительным, - произнес Чубиков.
Сделал он это не для того, чтобы понравиться главе государства, а чтобы президентскую голову не забивать новыми идеями, а то в своем стремлении быстрее превратить свою страну в цветущий край Елин может, ухватившись за новые понравившиеся советы, изменить курс реформ на сто восемьдесят градусов. В последнее время в Кремле шли слухи, что президент от недовольства результатами реформ часто вспоминает советские времена, когда на улицах было больше порядка, люди мало, но стабильно получали, пусть небольшую, но гарантированную зарплату, и все были довольны: и власти, и граждане.
- А теперь, куда пришли, куда идем и куда придем - непонятно, - возмущался президент. Более того, Павел Андреевич понимал, что происходящие процессы теперь не повернуть вспять. С полдороги объявленную программу «шоковой терапии» и приватизацию с либерализацией цен тоже не свернешь. Как ученый-экономист Павел Андреевич сегодня яснее ясного представлял, что нынешнюю экономику страны, больную, словно СПИДом или раком, может вылечить единственное лекарство, которое у нас не производят, и стоит оно очень дорого. Это лекарство называется инвестиция. Только весьма и весьма крупные, солидные финансовые вливания могут выправить за очень короткий срок нашу, давшую уже во все стороны метастазы, раковую опухоль экономики. А чтобы эти деньги шли сюда, не только правительства богатых стран должны быть заинтересованы. Они-то как раз и не заинтересованы. Интерес, в выгоде, в прибыли, которую должны получать здесь, на просторах нашей страны бизнесмены, богатые и начинающие, крупные и средние, и не только из США, Германии из Франции, а со всех точек нашей планеты. Кто хочет, имея сто долларов в кармане, зарабатывать в чужих краях десятки, сотни, тысячи, миллионы долларов. Деньги не имеют национальности, и они любят тех, кто их умеет зарабатывать и не относится к ним презрительно. Деньги - это мера труда, а отношение к ним говорит об отношении к труду. Может быть, мы так плохо живем в материальном отношении и потому, что в советские времена нас учили: деньги не главное в этой жизни; не в деньгах счастье; не имей сто рублей, а имей сто друзей. Иногда подкалывали друг друга, а чем сто друзей лучше ста рублей. Да потому, что если каждый друг мне даст по рублю, у меня будет сто рублей. А как твои друзья по рублю дадут, если они такие же нищие, как ты, в карманах ветер гуляет. А как в советские времена прививали нам презрение к продавцам, тем, кто занимался торговлей. Слово «торгаш» считалось непристойным, как и само это занятие. А ведь нам и не было известно, что весь мир - это большой базар, а люди в нем - торгаши, одни одно производят, продают, другие другое. И ничего зазорного в этом нет, если человек продает что-либо в магазине, на базаре, на бирже. Но нас учили раньше по-другому, производить продукцию считалось достойным занятием для человека, а продавать, увы! не являлась эта профессия достойным уважения советского человека. Потому и пожинаем сегодня плоды того, что не умеем торговать той продукцией, что можем и делаем лучше других стран. Не можем рекламировать свою страну, свои туристические уголки, где кроме моря, солнца и прекрасного воздуха, в отличие от других солнечных стран, имеем еще медперсонал, который сопровождает весь отпуск и советует, как грамотно и правильно нужно принимать солнечные ванны, чистый воздух и прочие прелести природных явлений. Более того, мы не можем в этих туристических уголках навести такой общественный порядок, чтобы зарубежные гости к нам приезжали отдыхать со своими полными кошельками, а уезжали с пустыми портмоне. Многие страны мира живут за счет туризма, а мы этот вид экономики игнорируем, отдаем предпочтение другим физически трудоемким отраслям промышленности, где и денег-то таких больших не можем заработать, как могли бы зарабатывать на туризме. А ведь у нас, в стране, есть изумительные солнечные и морские уголки, горные, снежные районы, где можно зимой лыжным спортом заниматься, а летом подышать свежим чистым воздухом, разбавленным запахами альпийских лугов и напиться самой вкусной студеной водичкой из ключа.
- Конечно, рассуждал далее Павел Андреевич, - пока у нас не закончился процесс денационализации государственного имущества, не принята соответствующая правовая база и не наведен на улицах городов и поселков должный порядок, чтобы по вечерам без боязни граждане смогли ходить, в нашу экономику серьезные средства вкладывать не будут ни зарубежные бизнесмены, ни наши. Как говорится, не зря люди деньги свои в чулках и под матрасом хранят, чтобы их никто не видел и чтобы они оставались целехонькими и в том же количестве. Нужны очень крупные финансовые средства, чтобы наша экономика ожила и смогла выйти на дорогу процветания.
Елин повернулся лицом к Чубикову и некоторое время задержал свой взгляд на нем. Улыбнулся, покачав головой. У Бориса Ивановича невольно просветлело лицо, потому что Чубиков не затронул свою любимую тему и, кроме того, всем известную истину об инвестициях выдал в ответ на мучивший вопрос. «Легко говорить, нужны деньги. А где их взять?» - пронеслось в голове президента, но вслух он спросил:
- Павел Андреевич, я надеялся услышать от тебя что-нибудь свеженькое, неординарное.
- В данной ситуации для нашей страны нет другой проблемы, как поиск финансовых средств. Более того, часть необходимых денег, есть даже у нас в стране. По статистике, около двадцати миллиардов долларов ежемесячно наши граждане вывозят за границу и примерно в десять раз больше держат в чулках. Есть возможность заставить эти деньги работать у нас, а не заграницей.
- И как? - спросил Борис Иванович, глядя то на Чубикова, то на Гайдарика, то на Красавчика, - издать запрещающий указ о вывозе валюты из страны? Проверять чулки и матрацы каждого гражданина? - Нет, этими мерами не заставишь людей поменять направление своих планов. Они должны быть уверены, что их деньги будут в сохранности, что они дадут доход, если заставить эти деньги работать. Пока же мы ни законодательной базой, ни состоянием экономики, ни порядками на улицах городов и сел не можем этого предлагать даже своим собственным гражданам, не говоря о зарубежных инвесторах.
Борис Иванович опустил глаза вниз, задумался.
- Ты прав, к великому сожалению, - Борис Иванович встал и торопливо стал прохаживаться по залу. - Слышите, Игорь Егорович, Олег Абрамович, надо торопить этих «писателей», кто новую конституцию пишет. Сколько можно, уже полгода, как сели за стол, до сих пор тянут. Без новой демократической конституции мы с вами не сможем сделать нашу страну привлекательной для инвесторов. Игорь, поставь задачу комиссии, той, что основной закон России надо принимать срочно. Потом на завтра же всех этих министров правоохранительных органов пригласи в Кремль, я поговорю с ними. Мышей совсем не ловят! Телевизор нельзя включить! Там того убили, в другом месте этого, второго, пятого, десятого... Такое впечатление, что у нас в стране люди не работают, а только убивают и воруют. Телевизионщиков тоже пригласи. Надо с экрана больше рассказывать о мирном труде, а не об убийствах и воровстве. Я дам этому Кудлакову, министр внутренних дел, а порядку внутри Страны никакого. Какой же бизнесмен к нам приедет и деньги вложит, если одни бандиты и убийцы по улицам шляются. Безобразие! Беспредел, понимаешь? Беззаконие. Такое впечатление, что у нас милиции вообще нет. Надо этого Кулдакова заменить. Игорь Егорович, Олег Абрамович, найдите хорошего, ответственного человека, поручим ему порядок на наших улицах навести. Этого Кулдакова надо заменить. Думает, если поддержал новые порядки, то можно не работать, дурака валять вместе со своими молодцами, - возмущался президент, - слышишь, Игорь Егорович, надо бы и этого председателя телекомпании заменить. Такое впечатление, что не он руководит журналистами, а они им, что хотят то и показывают, лишь бы удивить народ сенсационной новостью. А где интересы молодой демократии, кто ее беречь будет, кто уверенность в новых порядках в умы граждан будет вдалбливать, если не телевидение. На место  нынешнего председателя Лунина, Яковлева поставлю. Он хоть и бывший секретарь ЦК, а настоящий демократ и умный человек. Быстро разберется с этими товарищами, -  прохаживаясь по залу, продолжал возмущаться Елин.
Президент весь закипал от злости, клокотавшей внутри, на его широких белых скулах появились красные круги, в глазах не накалялась, а уже искрила ненависть.
- Игорь Егорович, - повернувшись лицом к премьер-министру, произнес президент с недовольством в голосе, тебе тоже даю я полгода на выправление положения в стране. Хотя бы оживление в хозяйственной жизни страны должны почувствовать наши соотечественники. Иначе стоило ли весь этот сыр-бор затевать. Какой смысл в наших реформах, если каждый гражданин будет чувствовать от этих перемен одни страдания. Богатые боятся, что завтра бандиты отберут у них богатства, а бедные видят, что не быть им в этой стране зажиточными, не только что богатыми.
- Я, Борис Иванович, - открыл рот Гайдарик.
- Не надо, Игорь, оправдания мне не нужны, а реальными делами ты можешь обрадовать меня. А тебе, Олег Абрамович, спецзадание: съезди в США за деньгами. Свяжись с Белым домом, пообщайся, обговори сроки визита. Чем раньше это произойдет, тем лучше. А теперь идите, ничем вы меня не порадовали. Только испортили настроение. Ни идей, ни планов, ни советов свежих от вас не дождешься. До свидания!
Все три помощника, попрощавшись, вышли. Оставшись один, Борис Иванович еще долго без цели ходил по залу, то садился у камина, то вставал, иногда подходил к буфету, мирно стоящему в дальнем левом углу, доставал оттуда бутылку со звездочками и надписями армянской вязью, наливал себе стопочку коньяку, как-то буднично, без смака, опрокидывал ее и торопливо закусывал заранее приготовленными бутербродами с черной икрой.

12.

Все мысли президента были заняты одной проблемой: как улучшить ситуацию в стране. Вспомнились недавние встречи с министрами промышленности, вооружения, сельского хозяйства, губернаторами областей. В принципе и они в своих докладах жаловались на недостаточное финансирование. Один из губернаторов даже обрисовал картину, как быстро, всего-то за считанные месяцы страна начнет двигаться к благополучной жизни, если выделить из специального государственного фонда деньги гражданам на покупку или строительство жилья сроком на двадцать-двадцать пять лет. Новый дом - это бесперебойная работа всей промышленности, выпекающей строительные
материалы. Новый дом - это новый холодильник, работает холодильная промышленность.
Новый дом – это новый телевизор, значит, закипела работа в телевизионной промышленности. Новый дом – это новая посуда, новая мебель, все новое. Все отрасли промышленности вдохнули бы свежий воздух, и пошла и поехала воплощаться в жизнь наша мечта. Люди работают, получают зарплату, живут в прекрасных домах, ездят на машинах. Разве не эту цель преследуют наши реформы? - спрашивали выступающие.
Правильные слова, но где взять деньги. Денег нет кормить солдат, как положено, а офицерам зарплату выдать достойную. А тут - давай беспроцентную ссуду на жилье выдадим. Да во всех странах мира так, по крайней мере, в развитых и цивилизованных государствах, - рассуждал Елин, - а мы пенсии старикам не можем выплатить, а они мне ссуду беспроцентную. Но с другой стороны, правы они, без дополнительных финансовых вливаний не пойдут наши дела.
Деньги, деньги, деньги, всем нужны деньги. И все с меня требуют! Борис Иванович, дай деньги на это, дай деньги на другое, на третье, четвертое. Армии не хватает, Образованию не хватает, Здравоохранению не хватает, Культуре тоже, а промышленность? Хоть и стала в основном частной, а все равно все по старой привычке в Кремль идут, дайте сюда, дайте туда. Сельское хозяйство вообще угробили, убили в короткий срок. В разы уменьшилось поголовье скота. Думали, что фермерские хозяйства завалят наш рынок продуктами питания, а в результате и они погоду не сделали. Фермеры только и кричат, нужны кредиты. Зарабатывай, если ты хороший крестьянин, трудись день и ночь, а они: если бы дали денег на покупку сельхозтехники, то мы смогли бы получить хорошие урожаи. Конечно, если дать денег  и вдобавок новый трактор и комбайн с работниками вместе, чтобы фермер в чистом костюме, да с папкой под мышкой ходил, как раньше проверяющий из района, может и получили бы нормальные урожаи, кое-где, кое-кто. Не поймешь, что делается. Эх, Боря, Боря, разве об этом ты мечтал!? Разве тебе не казалось, что передав в руки своих соотечественников госимущество: предприятия и фабрики, дав свободу распоряжаться своим трудом и результатами своего труда, можно добиться больших успехов, сделать рывок, большой скачок в направлении к процветанию, - рассуждал сам с собой Елин до поздней ночи, предусмотрительно предупредив охрану, разбудить в шесть ноль-ноль, чтобы к девяти успеть в Кремль. С этими мыслями Борис Иванович и лег спать.

Глава 6.

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

О
                1.

дна тысяча девятьсот девяносто второй и девяносто третий годы для свободной и рыночной России закончились во всех сферах и областях жизни огромного государства с одними сплошными вопросительными знаками. Вопросительные знаки отражались во всем: в глазах российского народа, в глазах их президента Бориса Ивановича Елина. Страна не только уменьшилась территориально, после развала СССР, она теряла с каждым месяцем свое былое величие и былой авторитет на международной арене. СССР, который раньше отождествлялся с именем Россия, имел огромный вес в мировой политике, и без участия Советского Союза не решалась и не обсуждалась ни одна мало-мальски заметная проблема, касающаяся локальных войн, других конфликтов, отношений между государствами. Причем в мировой политике Советский Союз (Россия) имел решающее слово наряду с американцами.
Теперь же на бывшей территории СССР там и сям шли эти военные конфликты, и конца этим спорам не было видно. Россия, являющаяся правопреемником бывшего СССР, настолько была слаба в экономическом отношении, что даже ее ядерный потенциал, что само по себе является предметом глубокого уважения и почтения со стороны мирового сообщества, не мог вызвать серьезного и равноправного отношения к ней именно «цивилизованных» и мощных держав. Военный блок НАТО, созданный когда-то, в принципе против СССР и его союзников, после ухода и самих социалистических государств с карты Европы, и как следствие - исчезновение военного союза, именуемого «Варшавским договором», остался единственной мощнейшей военной силой, границы которого, с воссоединением ГДР и ФРГ, стали угрожать подходом к рубежам новой России, вплотную. В НАТО желали вступать, поляки, чехи, словаки, прибалты. В Киеве, откуда Русь пошла, уже создавали свое государство, прародительница России собиралась войти в НАТО. На заявления России против расширения НАТО на восток, США и его союзники улыбались и в дипломатичной форме отвечали, что эти их движения не направлены против России. Может быть, в данный момент времени члены НАТО и не замышляли против России каких-нибудь непредвиденных акций, но страна, имеющая под боком крупные военные силы, даже самого доброго соседа, не может спать спокойно и чувствовать себя в безопасности.
А когда Россия заявила, что и она хочет стать членом военного блока НАТО, то этим еще шире заставила улыбнуться отцов НАТО, и еще раз показала миру свою ослабленность.
Именно по этой причине в этот период и Япония с новой силой и энергией подняла вопрос о Курильских островах, а Елин и его администрация, чтобы получить кое-какие кредиты, отвечали уклончиво, давали возможность японцам надеяться, что де через какое-то время они, потомки «самураев, которые хотели перейти границу у реки», они станут хозяевами этих земель, которые России не нужны. Зачем они ей, если и нормальную жизнь там не могут организовать, и нормальные доходы от этих морей не могут получать. Именно слабость России довела ее до того, что она теряла свой авторитет на юге, на востоке, на западе и в Средней Азии и свое влияние. В Средней Азии усиливалось действие «мусульманского фактора», этому же были подвержены бывшие республики Кавказа и Закавказья. Во внутренней жизни дела обстояли еще хуже, в принципе из-за внутренних экономических проблем Россия и терпела все свои беды и невзгоды. Шел интенсивный передел государственного имущества. Чтобы легче было прибрать к рукам то или иное предприятие, те или иные группы: криминальные, клановые, чиновничьи, партийные, умышленно останавливали целые заводы, а некоторые предприятия не смогли работать дальше в том же духе и темпе из-за отсутствия спроса на их продукцию. Некоторая расторопная и деловая часть народа успешно богатела, основная же масса народа стремительно нищала. Еще более тяжелая обстановка царила во внешней и внутренней жизни в других новых государствах, созданных, после развала СССР. СНГ не работал. Были введены свои деньги, границы были пока прозрачны, но передвигающийся через эти границы народ ощущал ежедневно на своей собственной коже, что это за прозрачность. Милиция, таможня, патрули, стоящие на дорогах, вокзалах, портах, аэропортах и во всех прочих соответствующих местах, стали в буквальном смысле рэкетировать пассажиров. Особенно обдирали людей в тех республиках, свободных и независимых, где шли военные конфликты. В Грузии надо было платить любому чиновнику с погонами, причем не имело значения цвет формы и звездное состояние погон. Придирались к каждой букве, некрасиво написанной в паспорте, если ты жил в другой республике, а приехал повидать родителей, родственников или друзей. А уж если ты занимался торговлей, чтобы прокормить семью, приезжая в то или иное новое государство СНГ за товаром (ну, разве можно двумя авоськами, набитыми товарами стать богатым?), приходилось половину своей небольшой прибыли отдавать блюстителям порядка, новым пограничникам, новым таможенникам.

2.

Хотя обстановка в Российском государстве была тяжелая, но народ вел себя в политическом смысле весьма и весьма спокойно. Каких-либо выступлений и волнений против режима Елина в стране, в городах и селах не происходило, народ терпел и ждал улучшения своего положения. Правда, в конце девяносто третьего года в столице, точнее в самом правительстве, в Кремле,  произошло небольшое событие. Бывшие соратники Елина, возглавляющие Верховный Совет России, бывая часто в Кремле, в кабинете Елина, примеряли себя к главному креслу страны, пользуясь нестабильной ситуацией в стране, изъявляли желание посидеть в самом главном кресле Кремля. Произошло противостояние двух ветвей власти Верховного Совета России, приведшего Елина к власти, и самого Президента РФ с его аппаратом. Предлогом к противостоянию для этих двух ветвей власти официально считались различные подходы к происходящим реформам. Руководство Верховного Совета предлагало отказаться от программы «шоковой терапии» и ввести постепенный переход к рынку с регулировкой и контролем со стороны государства. На самом же деле горстка руководства Верховного Совета разглядела, что до главного кабинета страны расстояние очень незначительное, а при том положении в стране, какое царило в государстве, можно это расстояние одним шагом перепрыгнуть, если даст Бог, если фортуна, тетка очень переменчивая, улыбнется, а не повернется задом. Руководителю Верховного Совета Хасанбаеву и его единомышленнику из президентской команды вице-премьеру Русину Виктору Константиновичу показалось, что Борис Иванович, бывший их очень хороший знакомый, добрался до власти на волне недовольства  народа Горбачевым и его политикой. Сегодня в России подобная ситуация, так же много недовольных политикой Елина. Стоит только рассказать народу, что плохо мы стали жить, потому что курс реформ взяли неправильный. А если и объяснить этому народу, какие нехорошие и нечестные люди работают в правительстве, прихватывают все, что хорошо и нехорошо лежит, то этот народ за ними, за новыми вожаками, пойдет в огонь и воду. И тогда первое кресло государства под задницей не Елина, а под их сидячими местами. Хасанбаев и Русин еще не распределили, кто кем станет после победы над Елиным. Хасанбаев считал, что он умнее, грамотнее и образованнее Русина, бывшего военного, а военные сегодня не в почете. Не зря их называют солдафонами. Потому главное кресло достанется ему, Хасанбаеву. А Виктор Константинович, был уверен на тысячу процентов, что он, как русский человек, даже не имея никаких заслуг, но по воле судьбы оказавшийся в Кремле и ратующий за счастье народа (иначе народ действия Русина и не оценит, ибо, зачем человеку, являющемуся одним из руководителей правительства, идти против руководителя страны, если ему, с другой стороны, при неудаче грозит великая опасность, не только расстаться со своим креслом, но крест поставить на своей карьере, а и можно в тюрягу загреметь), и только его, после победы над Елиным, обязательно изберет русский народ новым главой государства. Однако развивающиеся события показали, что народу, кроме кучки депутатов и горстки любопытных, до фени заботы и стремления Хасанбаева и Русина. Более того, этому народу, который не так давно сам избрал большинством голосов президента России Елина, судьба его тоже была безразлична. Не вмешиваясь активно в драку между депутатами и президентом, народ как бы сказал: что хотите, то и делайте, кто из вас победит тот и нами будет руководить. Впрочем, безразличная наблюдательская позиция российского народа испортила настроение и президенту Елину. Борис Иванович был уверен, что народ его защитит, выйдет на улицы в городах и селах, особенно в столице, и будет требовать от своих депутатов выполнять указания и приказы главы государства. Борис Иванович был бы рад тому, чтобы этот народ, выйдя на улицы, на своих забастовках и собраниях поддержал бы депутатов, тогда бы он, гарант Конституции и глава государства, исполнил бы желание своего народа. «Неужели реформы последних лет, начиная с восемьдесят пятого года, не научили наш русский народ, что демократия предполагает широкое участие самого народа в политических и экономических процессах в стране. Да, да, и в политических, и в экономических. Ибо по каждому важному и спорному вопросу, тем более спорному, народ должен моментально отреагировать и сказать свое слово, самое решающее, самое весомое», - рассуждал Елин. Одну из своих задач Борис Иванович видел в том, чтобы научить, помочь и заставить своих соотечественников активно  включаться в решения жизненных, политических и экономических проблем своего государства. На поверке в пиковых ситуациях российское общество никак это свое право, желание и возможность не проявило.
Кстати, следует здесь напомнить, что прокоммунистические силы и организации, такие, как Фронт национального спасения, Движение «Трудовая Москва» и другие не сидели, сложа руки, они инициировали митинги и марши протеста ко всем праздникам, старались вызвать столкновения и беспорядки. Но их численность была до того мала, что кроме улыбки любого постороннего наблюдателя, эти демарши ничего не вызывали. Куда делась энергия русского народа, когда в канун февральской, октябрьской революций семнадцатого года рабочий класс валом выходил на митинги и марши, собрания и демонстрации протеста, в Петрограде, Москве, Иваново-Вознесенске, Орехово-Зуеве, Самаре и Сормове. Что это, неужели тогдашний русский народ был совсем другим, чем нынешний? Или они были более грамотными и энергичными, понимали, что без своего участия свою собственную жизнь не изменить? Словом, хотя народ и был глух к обоим участникам противоборствующих сторон, конфликт между Елиным и его командой с одной стороны и Хасанбаевым и Русиным с другой, развивался стремительно.
Руководство главного депутатского корпуса после объявления своих претензий к президенту и неудавшейся попытки двадцать третьего сентября девяносто третьего года на своем съезде лишить президента России Елина президентских полномочий. Они уже не могли остановиться, ибо им грозила в любом случае опала и смещение со всех постов и вообще лишение возможности ходить по Кремлевским коридорам. Тем более, что в этот момент президент Елин подписал указ о роспуске Верховного Совета и Съезда народных депутатов, так как невооруженным глазом было видно, что новые реформы не могут идти, даже опираясь на старую советскую конституцию и на депутатов, которые были избраны в советское время, советскими гражданами. Нужно было иметь свою, новую Конституцию, отвечающую новым изменениям и процессам, происходящим в стране, и новый депутатский кодекс. Борис Иванович, выступая по телевидению с обращением к гражданам, об этом и сообщил, когда объявлял о роспуске депутатского корпуса. Предполагалось формировать двухпалатное федеральное собрание (Государственная Дума и Совет Федерации) и принять новую Конституцию.
Этот шаг президента убил наповал Хасанбаева и Русина, к ним присоединились и остальные депутаты, увидевшие в действиях президента угрозу их вольготной, поистине царской жизни. Многие избранники народа не были уверены, что станут вновь ими на предстоящих выборах. Поддержав свое руководство, распущенное президентским указом, депутаты решили не подчиняться президенту, не уходить домой, к своим семьям, в свои города и села, чтобы постараться помочь на местах людям поднять экономику страны и навести порядок, а решили оборонять «Белый дом». Не сдавать свои полномочия, свои оклады, чистую хорошую работу и льготное обслуживание, а еще и новообретенные квартиры в столице. Ну, скажите, разве человек добровольно отдаст жилье в Москве, упавшее как манна с небес. А квартира в столице стоила и в то время очень дорого. Иные квартиры тянули до нескольких сот тысяч долларов. За эти деньги можно всю оставшуюся жизнь прожить безбедно где-нибудь в дачном городке или деревне с чистым воздухом, занимаясь рыбной ловлей, охотой, писанием мемуаров и прочими развлекательными делишками. А потому депутаты, вооружившись до зубов, не выходили из Белого дома, решили драться до последнего патрона. В глубине души они надеялись, что Борис Иванович Елин не осмелится силой оружия и всеми теми способами, которые в его распоряжении находятся, заставить осажденных покинуть свои позиции. Думали депутаты, что в конце концов Елин пожалеет их и пойдет им на уступки, хотя бы отменит свое решение о роспуске парламента. Однако депутаты просчитались. Не для того заваривалась эта каша, был изменен режим в стране, разрушен Советский Союз, в частные руки отдано больше половины госимущества, чтобы Елин мог с полдороги пойти на попятную и поднять руки перед небольшим количеством людей, которые сами жаждут поуправлять страной, и совсем не стремятся поднять на ноги эту страну. Требование Елина: сдать оружие и покинуть здание парламента - не было услышано, депутатами, оно, наоборот, было расценено ими как слабость. Тогда Елин приказал соответствующим воинским подразделениям и отрядам правоохранительных органов штурмом взять «Белый дом»...


3.

К утру четвертого октября, согласно приказу президента, в Москву были введены моторизированные танковые части Московского гарнизона, которые с помощью спецподразделений уже во второй половине дня штурмом овладели «Белым домом», арестовав главных зачинщиков путча Хасанбаева, Русина и др. Все это происходило под пристальным взглядом нескольких сот зевак, собравшихся вокруг «Белого дома». Вот так бесславно для депутатов и руководителей Верховного Совета закончилась борьба за власть в Кремле и в «Белом доме». Хасанбаев и Русин, находясь в соответствующих местах, имея массу времени и возможности, напишут свои мемуары о происшедших упущенных моментах стать во главе огромного государства. А президент Елин, хоть и вышел из прошедших неприятных событий победителем, однако радости на его лице и блеска в глазах не было видно. Разве это победа, если в стране нет четких политических ориентиров, нет Конституции, отвечающей новому состоянию общества и государства, нет законодательной и правовой базы почти по всем институтам жизнедеятельности общества и государства, а бывшие твои соратники вместо того, чтобы думать о делах страны, косятся в сторону твоего кресла и твоего кабинета. А недавно разрешенная Конституционным судом страны коммунистическая партия начала свою деятельность с того, что вновь со страниц всех своих газет и трибун беспардонно критиковала елинское руководство, называла самого Елина преступником, холуем западных спецслужб, врагом России и русского народа. Какие эпитеты только не были использованы руководством компартии, чтобы Елина и его администрацию в глазах народа утопить в грязи и дерьме. Нет бы что-либо стоящее о реформах и о путях развития страны говорила компартия, предлагая какие-нибудь оригинальные и неординарные решения. Но нет. Ушаты помоев лились на голову самого Елина, а народу предлагалось восстановить социализм восьмидесятых годов, с разрешением элементов рыночных отношений, так как это было в Польше, ГДР в социалистическое время. Борис Иванович, по большому счету, и не обращал внимания на эти звериные укусы. Однако ему больно было думать, что какая-то часть народа, оказавшись в действительно трудных условиях жизни, по объективным и субъективным причинам, и в самом деле поверит, что коммунисты правы, и они, только они могут страну привести к вершинам благополучной жизни. Но ведь они руководили страной безраздельно в течение семидесяти лет. Что там говорить, если на самом процветающем этапе развития социализма, в так называемом развитом социализме колбасу и мясцо продавали только в городе-герое Москве, и в колыбели революции - Ленинграде? Более того, ведь не все знают, что Советский Союз существовал и обеспечивал свою дефицитную в товарах экономику благодаря нефти и газу. Почему обеспокоенность состоянием страны началась еще при жизни Андропова? Да потому, что страна оказалась на пороге финансового краха. Уже ни нефтедоллары, ни газодоллары, ни продажа некоторого вооружения Индии и Ираку не могли далее обеспечивать относительную стабильную жизнь государства. Было ясно, что так государство далее развиваться не может, нужны кардинальные изменения. И, главным образом, эти изменения нужны в экономике, ибо экономика - голова всему.
А потому зря коммунисты снова начали пугать собственный народ на тему, что Елин совершил антинародную революцию и его следует приставить к стенке, судить открытым судом на Красной площади и принародно, и как Екатерина Вторая поступила с Пугачевым: отрубить изменнику и самозванцу голову. Упрямые ослы - верхушка этих коммунистов, нет бы извинилась перед народом, сказали бы, народ русский, просим прощения за то, что семьдесят лет вам голову морочили, обещаниями кормили, а лучшую жизнь не смогли вам предоставить, потому что много ошибок совершали наши руководители, говорили одно, делали другое. Виноваты перед вами и даем слово, что больше этого не повторится, вместе с вами готовы далее не мечтать только о хорошей жизни, а созидать и творить, основываясь на естественных процессах жизни и естественных желаниях и возможностях человека. А ведь эти стремления человеческие очень просты по своей сути: трудиться на себя кто сколько может и хочет и распоряжаться плодами своего труда, как он может и хочет. Тогда и государство автоматически превратиться в сильную и могучую державу. При бедном народе государство никак не сможет считаться Великой и Могучей державой. Это же ежу понятно, и до нас наконец дошло. Однако коммунисты ругали Елина направо и налево и призывали народ вернуться к старой социалистической жизни. И эти их действия усугубляли и без того тяжелое положение страны. Борис Иванович решил торопиться с приведением в порядок правовой основы государства в соответствии с новыми реалиями. И недавние события - противостояние с Верховным Советом, где на стороне новых путчистов действовали и его непосредственные помощники из аппарата правительства и президента. Елину подсказали произвести чистку в своих рядах. Был заменен Гайдарик, который как организатор экономики всей страны показал себя не с лучшей стороны. Борис Иванович его и не винил в том, что программа «шоковой терапии», которую внедрил в экономику Игорь Егорович и автором которой считался в народе, не принесла в жизнь страны улучшения, однако, народ все беды ухудшающегося своего положения валил на Гайдарика, поэтому с уходом его с политической арены напряженность в стране должна была смягчиться.

4.

Борис Иванович не снимал ответственности за состояние страны с себя, понимая, что не Гайдарик, а он дал добро на развитие государства именно по этому пути и по-прежнему считал этот путь правильным и верным. Но в жизни так получается, что не все наши планы идут с такой скоростью, с какой мы хотим.
Борис Иванович винил себя больше, чем кого-либо из своих помощников, за все то, что происходило в стране и он, только он, был единственным человеком, который всем сердцем желал, чтобы поправить за очень короткий срок положение в государстве. По большому счету Елин и не очень был зол, даже на новых путчистов, Хасанбаева и Русина. Бог им судья, если они, оказались, благодаря Елину, на вторых, третьих ролях высшей государственной власти, не смогли сдержать свои амбициозные аппетиты, свои низменные желания и замахнулись на такое. Они в какой-то момент, видимо, решили, что Елин исчерпал себя как политик, как реформатор и как государственный деятель, что Президент РФ пасует перед нерешенными проблемами страны, что он растерялся, знать не знает и ведать не ведает, куда и как вести страну. Что настало то время, когда легко и просто из его пудовых кулаков вырвать руль управления государством. Кадровые изменения в президентской структуре, в правительстве, и предстоящие выборы новых депутатов могли привнести новую, свежую струю в общественную жизнь страны. В сознание каждого человека должна войти мысль, что есть все-таки в этом государстве люди, которые озабочены судьбой страны, думают и решают вопросы так, чтобы улучшить ситуацию. Если кого-то снимают, кого-то назначают, значит, заботятся о том, чтобы дела пошли лучше и лучше. Между прочим, и сам президент полагал, что после кадровой перестановки положение в стране изменится в лучшую сторону. В правительстве Елин, кроме Чубикова Павла Андреевича, которого назначил премьер-министром, и госсекретаря Красавчика Олега Абрамовича, заменил всех подряд, совершенно новых людей поставил и во главе своего президентского аппарата. А через месяц с небольшим состоялись выборы в Совет Федерации и Государственную Думу России, а также была принята новая Конституция, которая получила одобрение восьмидесяти процентов граждан России... На этих выборах, по настоянию Елина, был включен прямой вопрос к гражданам России: Доверяете ли вы президенту Елину руководство страной, и поддерживаете ли вы курс его реформ? Итоги этого референдума были важны для Елина. Не столько для уверенности в том, что он не потеряет свое кресло, свою должность, свой пост, сколько для того, чтобы убедиться в том, что политическая активность народных масс еще есть. Если честно, в глубине души у Елина уже не было того азарта, того огонька, как в те дни, когда он боролся за это кресло. А всего-то и прошло около двух лет после тех событий, когда Борис Иванович с юношеской энергией и задором мечтал стать первым лицом в государстве и показать всему народу, как и что следует сделать, чтобы страна расцвела за короткий срок. А прошло всего-то два года, страна по-прежнему топталась на месте, людям жилось все хуже и хуже, и весь пыл и азарт противников угас, испарился, люди, не видя положительных результатов своей деятельности, жили по принципу «что воля, что неволя – все равно».
Вот поэтому и важны были для Бориса Ивановича результаты этого референдума. Во-первых, они должны были ответить на самый главный вопрос - участие народа в общественной жизни, его забота о судьбе своего государства, после этих двух непростых лет, после развала СССР. Во-вторых, что же думает и говорит народ о елинских реформах?
Может, действительно, как настаивали Хасанбаев и Русин, председатель Конституционного суда, много других политиков, есть смысл поменять суть и направление реформ. На оба эти вопроса Борис Иванович получил весьма твердые и убедительные ответы. Восемьдесят процентов соотечественников поддержали и самого Елина, и курс его реформ. Более того, столь высокое в процентном отношении участие граждан России в выборах показало, что люди не безразличны к судьбе своего государства и готовы вместе с президентом искать пути быстрого подъема жизненного уровня, и своего собственного, и своей родины. Итоги референдума были для президента тем лекарством, той окрыляющей силой, тем доказательством любви народа к своему лидеру, от этого признания Борис Иванович по-настоящему прослезился, в его душе вновь, как и несколько лет назад, вспыхнул огонь. Просветление на лице, недюжинная сила и энергия появилась в его движениях, в  голосе. Цель вновь была предельно ясна и благородна, вновь его мечта  сделать свою страну еще более мощной, еще более процветающей, еще более свободной, приобрела новую форму, новый смысл, новую окраску, за которую Елин отдал бы, не раздумывая, свою собственную жизнь. Новые кадровые изменения, новая Конституция, новые депутаты должны были в этом отношении помочь президенту. Так полагал Борис Иванович. Эту свою надежду, он выразил одиннадцатого января девяносто четвертого года, когда выступил перед новым парламентом страны, первое заседание которого транслировали все каналы российского телевидения. После доклада президента, эта мысль прозвучала и в выступлениях новых депутатов. Депутаты были вместе с президентом, они понимали необходимость первоочередных законов, без которых государству будет тяжело поднять свою экономику, международный авторитет, а обществу свой уровень жизни. Только депутатская фракция от КПСС считала, что страна взяла неверный курс, потеряла свою экономическую независимость, стала сырьевым придатком передовых цивилизованных держав запада. В международной жизни Россия уже потеряла все свои завоевания, а уровень жизни народа дошел до той точки, что основная масса российского народа живет за чертой бедности и не видно в ближайшие десятилетия просвета в конце тоннеля их жалкого существования. Фракция КПСС, критикуя существующий режим, для улучшения ситуации в государстве призывала вернуться к старому, социалистическому методу хозяйствования и советской общественной жизни, благодаря которой страна долгие годы находилась в пике своей славы и величия. Фракция коммунистов в парламенте имела весомое количество депутатских мест, поэтому она могла заблокировать прохождение многих нужных законов нового времени, а посему, чтобы не организовывать бесполезные драки с побежденной группой людей, Борис Иванович решил вести с руководством фракции переговоры, обещав несколько министерских постов, других важных государственных должностей, а кое-где учесть мнение компартии при выработке законов, а кому-то решить личные проблемы. Этот подход к оппозиции в лице коммунистов дал очень скоро положительный результат. Ради стабильности в стране было заключено соглашение с фракцией коммунистов о временной приостановке всех политических акций  против режима сроком на один год. Отдав пять министерских постов, в том числе посты министра экономики и министра финансов, Елин практически выбил из рук коммунистов все козыри, одно дело критиковать, другое дело претворять в жизнь свои планы и наметки. Сделай, чтобы улучшить ситуацию в государстве, кто тебе мешает? Согласие коммунистов вместе с елинской командой двигать реформы народом воспринималось по-разному: одни видели в этом жесте, изменение основополагающих ценностей компартии, другие - слабость коммунистов и решение своих шкурных проблем верхушки партии, третьи видели в этом шаге нормальный, добрый знак. А почему бы нет - в стране плохо и, договорившись, партия и власть решили на время забыть о своих спорах и разногласиях и делать все, чтобы поднять благосостояние своей родины.
Какие бы мотивы ни были у фракции коммунистов при заключении соглашения о временном моратории на критику елинского режима, на этот раз она оказалась на высоте. Ради стабильности государства, улучшения политического, психологического климата общества она пошла на осознанную уступку непримиримому врагу своему, елинскому руководству и вместе с ним начала заботиться на практике, а не на словах о судьбе и делах страны. Представители компартии в исполнительной власти и в законодательном собрании могли внести весомый вклад в дело развития государства. Внешнее согласие коммунистов работать рука об руку с елинской командой давало повод народу подумать, что она (компартия), поразмыслив о своей дальнейшей судьбе, изменилась, стала более демократической, более прагматической и более свободолюбивой. Этим широким жестом она выиграла еще больше очков, популярность ее, особенно среди молодежи, значительно возросла. Борис Иванович, не зная исчерпывающих причин подобного поведения компартии, особенно ее верхушки, состоящей из старых цековских работников, нарадоваться не мог. «Может быть, - думал Елин, - компартия, находясь в гуще политических и государственных проблем и сегодняшних перемен, наконец-то поймет, где истинные демократические ценности, что они в первую очередь в экономике, в сути естественного хозяйствования и, признав свои прошлые ошибки, поведет народ наш вместе с другими партиями не в коммунистическое иллюзорное будущее, а в реальное, благополучное состояние».

5.

По всему было видно, что тысяча девятьсот четвертый год обещает быть годом старта России по всем направлениям: и в экономической, и в политической, и в международной жизни. Тем более, что была еще одна причина президенту Елину считать именно так. В середине января Борис Иванович вместе с Красавчиком побывал с официальным визитом в США, во Франции и в Германии. Цель поездки была: выбить многомиллиардные кредиты для стабилизации экономики России и добиться отсрочки Российских долгов, которые главным образом составляли долги бывшего СССР. Обе эти задачи Елин решил положительно. Россия должна была в текущем году получить от разных международных финансовых организаций двадцать миллиардов долларов, первый транш должен был поступить уже через три месяца, а долги свои начинать оплачивать через пять лет. Это была огромная победа президента на международной арене. Именно способность Бориса Ивановича убедить лидеров и парламентариев западных стран помочь России сегодня, а не завтра, ибо сегодня, в силу известных причин, она оказалась в положении, мягко говоря, неудобном, заставил запад открыть линии столь крупных кредитований и отсрочить на столь долгий срок оплату долгов.
Еще одно немаловажное воздействие оказали итоги визита на самого Бориса Ивановича. На этот раз Елин попросил своих западных коллег больше показывать работу предприятий, компаний и фирм, он сам лично хотел бывать на участках, в цехах, увидеть своими глазами и сами производства, и людей, работающих на этих предприятиях. Елину было важно поговорить с сотрудниками, с владельцами, побывать в домах, увидеть собственными глазами жизнь и быт забугорного гражданина. Отказа, конечно, в этом президенту России не было, его возили по предприятиям, список которых был составлен заранее. Однако Борис Иванович, проезжая по дороге к местам осмотра, как бы по-музейному это ни звучало, но это точно, вдруг изъявлял желание по дороге заглянуть в кафе, в магазины и мелкие производственные фирмы, встречавшиеся на пути следования. Хотя этими просьбами Борис Иванович ставил в неудобное положение принимающую сторону, ибо приходилось на ходу перестраиваться, чтобы достойно обеспечить личную безопасность лидера российского государства. Тем не менее, хозяева с открытой душой выполняли просьбу высокого гостя. С другой стороны, этими своими изъявлениями Борис Иванович завоевал лично еще более высокую оценку у тамошней публики. В газетах и по телевизору Елина показывали простым, по-детски любознательным и веселым человеком. Эти качества, которые, будь они присущи простому смертному, не вызвали бы ни у кого такого неестественного восхищения, но в человеке, облеченном огромной властью, единолично распоряжающимся возможностями великого государства, эти качества вызывали огромный интерес и повод считать его своим, простым парнем. Заходя в эти фирмы, Борис Иванович с широкой улыбкой на лице, по-свойски здоровался за руку с сотрудниками, интересовался самыми мельчайшими подробностями технологии производства, финансовыми проблемами, сбытом продукции, заработной платой простых рабочих и прибылями самих владельцев. Елин имел обыкновение, не убирая доброжелательную улыбку с лица во время рассказа хозяина фирмы о своих делах, оборвать его на полуслове вопросом:
- Скажи мне, Джон, на ушко по секрету, - и президент России, нагнувшись, подставлял ухо ко рту собеседника, вытянутого в трубочку для ответа на вопрос, - сколько ты в карман кладешь за месяц?
Присутствовавшие при этом представители обеих сторон заливались звонким смехом, а Елин, услышав цифру от хозяина мелкого бизнеса, расширив глаза и качая головой в знак поддержки, восхищался: «Молодец, Джон, и наши скоро должны подзаработать, столько должны заработать, должны заработать, должны».

6.

Борис Иванович навестил несколько фермерских хозяйств, причем в два адреса он попал не по программе визита. Проездом из столицы в сельские места Елин увидел неподалеку от дороги небольшую ферму, сельскохозяйственные строения, а чуть дальше от этих построек, прекрасную двухэтажную усадьбу фермерской семьи. Борис Иванович велел шоферу остановиться. Весь автомобильный кортеж мгновенно застыл на месте.
Январский день под Вашингтоном не очень холодный: плюсовая температура и на лугах видны островки зеленой травы. Почти как у нас, в Подмосковье, в конце осени. На деревьях, что пристроились ровными рядами по обе стороны дороги, уже безжизненно висят желтые сухие листья, готовые сорваться и улететь от небольшого дуновения ветра. Луга в основном тоже окрасились в ржавые тона, лишь в некоторых местах, где было, видимо, больше органических удобрений и воды и где корни были явно сильнее, человеческий глаз радовали ядреные изумрудные круги. Небо чистое, как в самом разгаре лета, ни единого пятнышка облачков там, в вышине, и ни единого клочка серого тумана на поверхности земли в округе, насколько мог охватить человеческий глаз.
Борис Иванович вышел из машины, за ним последовали и все остальные. Охрана президента, обступив Бориса Ивановича со всех сторон, стала беспокоиться о его здоровье, не зная истинной причины остановки автокортежа. Подошли сотрудники с американской стороны вместе с сопровождающим представителем Белого Дома Билом Карингтоном. Улыбаясь высокому гостю, хозяева, округлив глаза, уставились на него.
- Скажи, Бил, можно заглянуть к этому фермеру, уж очень уютно у него вокруг, а коровы смотри какие!
Елин показал на коров, гулявших степенно в огромном, почти по периметру луга, загоне, сделанном из жердей и выкрашенном в белый цвет.
- Почти зовут нас коровки-то. Несколько буренок и вправду стоя величаво глядели на людей, стоявших на дороге. Бил кивнул головой в знак согласия, затем двум своим сотрудникам дал распоряжение. Те быстренько, сев в машину, рывком умчались по ровному широкому шоссе и буквально через сто метров повернули направо к усадьбе неизвестного фермера. Не прошло и пяти минут, вернулись, и весь кортеж направился туда. Во дворе усадьбы, мощенной фигурной бетонной плиткой, в центре которого красовался небольшой бассейн с голубой водой, встретили подъезжавших гостей из Белого Дома и из далекого Кремля молодые супруги с двумя маленькими детьми, старшему было лет шесть, а девочке годика четыре, от силы пять. Хозяину фермы можно было дать не больше тридцати. Борис Иванович, отвечая на приветствия хозяина дома, подумал, что наверное, этот парень получил эту ферму по наследству, иначе как мог он стать собственником такого хозяйства.
Были веские причины думать именно так. Во дворе все как на ВДНХа, все сельскохозяйственные постройки из бетона и металла. Под добротным металлическим навесом стояли в шеренгу машины, трактора, разные механизмы и приспособления. В череде сеялок, веялок и грузовых машин гордо стоял и наш колесный трактор пятидесятых годов «Владимирец». Борис Иванович не мог оторвать восхищенного взора от машинного двора. Техника выглядела как новенькая, словно только что привезли с завода-поставщика на выставку. В наших коллективных хозяйствах и новая техника смотрится как уработанная или убитая, а тут... Уму непостижимо! Хозяин, видимо, догадался по частым бросаемым президентским взглядам в сторону «Владимирца» о желании Бориса Ивановича и повел всех к трактору.
Бетонный машинный двор выглядел не рабочим местом, а выставочным стендом. Вокруг невозможная для сельской местности чистота, воздух прозрачный, свежий, без запахов скотного двора, хотя по соседству находился немаленький коровник. Это обстоятельство тоже удивило Президента России. Бетонные стены построек отштукатурены на совесть, с какими-то узорами в виде квадратов, прямоугольников и шахматных клеток. Каждая клетка была закрашена в отдельный яркий цвет, что даже при косых лучах солнца фасад здания выглядел очень привлекательно. Ну чем не художественное произведение? Широкие двери и окна построек сделаны из алюминия, да еще и покрыты эмалью темно-коричневого цвета. Все сидели на своих местах очень аккуратно, зазоры между полотнами дверей и коробкой, как в учебнике черчения, со всех сторон одинаковые и весьма незначительные. Глаз новичка и не заметил бы эти предусмотренные технологией щели. Ручки, даже ручки, заставили Президента России обратить на себя внимание. Такие удобные и красивые, что Елин только покачивал головой, в мозгу у него роились мысли: «А почему у нас-то все по-другому, неужели у наших крестьян руки корявые, а голова, кроме как достать водку, ни о чем больше не соображает. Хозяин фермы, подойдя вплотную к «Владимирцу», сиявшему, как коллекционное пасхальное яйцо от Фаберже, провел руками по чистому сверкающему мотору, потом нежно погладил левое крыло переднего колеса, провел рукой по капоту.
- Хорошая русская лошадка, трудится вот уже сорок лет без поломки, надо только не забывать масло менять вовремя и чаще смазку менять. Могу завести.
Питер, так звали хозяина фермы, вдруг поднялся в открытую необорудованную современными излишествами кабину трактора, повернул ключ зажигания на пол-оборота, и техника вмиг ожила, изрыгая из выхлопной трубы, выглядывающей из середины капота, густые кольца сизоватого дыма. Лица всех присутствующих расплылись в добрых улыбках.
Борис Иванович и все его помощники, обступив трактор со всех сторон, осматривали его очень внимательно, трогали руками, чтобы убедиться, краска заводская или нет.
- Своя краска, родная,- ответил Питер, видя, как некоторые из заморских гостей стараются ногтем выскоблить до металла наружный слой, - ножом не отдерете, не только что ногтем.
Елин, неторопливо прохаживаясь вокруг русской машины, вернее советского трактора, подумал: «В России, да и на всей территории бывшего Советского Союза, не осталось, наверное, трактора «Владимирец» пятидесятых годов, а у этих, пожалуйста! Вот что значит быть хозяином своего имущества».
А фермер Питер этим временем рассказывал о своем хозяйстве, отвечая на вопросы членов нашей делегации.
- После каждого рабочего дня все машины обязательно тщательно моем, чистим, смазываем и ставим на свои места под этим навесом. Рядом с нашим трактором находилась и другая, более современная техника разных американских и немецких фирм. Все машины выглядели как новенькие, как игрушки в витрине «Детского мира» и ждали своего часа, готовые пуститься в работу.
- А сколько у вас, Питер, земли, пашни, лугов? - спросил кто-то из членов нашей делегации.
- Триста гектаров, - отозвался фермер.
- А-а-а! – хором протянули члены нашей миссии, - столько техники, и всего-то триста гектаров земли. Механизмы почти не работают. При таком КПД, конечно, с техникой ничего не может случиться.
- Не в этом дело, - вмешался в разговор Борис Иванович, услышав размышления своих помощников, - важно его отношение ко всем этим механизмам и всему тому, что окружает нас, и его возможность заработать столько, чтобы всю эту технику приобрести, все это хозяйство содержать, налоги государству отдавать да себе на жизнь откладывать. Вот что главное.
- Питер, кто на этой технике трудится? Работников со стороны привлекаешь?
- А зачем? Мы с женой справляемся. И я, и жена умеем работать на всех этих механизмах. Кстати, шесть лет назад, когда на конкурсе решался вопрос, кому продать эту ферму, наше умение справиться со всеми этими машинами победило, и она досталась нам. А государственный банк выделил нам деньги на эту покупку с незначительными процентными ставками сроком на десять лет.
Наша делегация во главе с президентом Елиным сразу сникла, улыбаясь по протоколу и хозяевам, и сопровождающим лицам. Борис Иванович попросил Питера показать коровник. Животноводческая ферма голов на пятьдесят снаружи выглядела не хуже других сельскохозяйственных построек усадьбы Питера. На улице перед коровником тоже была идеальная чистота, в самом загоне, который начинался с правой стороны и на всю ширину стены, члены нашей делегации тоже не заметили ни грязи, ни куч навоза с соломой, сколько бы ни оглядывались по сторонам. Именно отсутствие навозных куч вокруг коровника вызвало у наших соотечественников живой интерес и необъяснимое желание узнать, куда же девается неизменный атрибут любого хлева -  навоз из этого помещения. Сколько бы наши не осматривали каждый угол, некоторые обследовали даже самые недоступные человеческому глазу места. Обнаружили, что за задней стенкой коровника в метрах сорока проходил небольшой кювет, на дне которого резво бежал ручеек. Это место было особенно тщательно осмотрено, но следов, куда хозяин фермы «прячет» навоз из коровника, не было видно. Начальник охраны Президента России не вытерпел и раньше самого Елина спросил Питера, где он складывает органические удобрения, получаемые из этой фабрики, охранник показал головой на коровник. Мотнув головой несколько раз вверх и вниз как лошадь, Питер улыбнулся и повел экскурсантов в помещение, которое вызвало такой интерес. В нем было настолько чисто и красиво, словно здесь жили аккуратные и воспитанные люди, а не животные. Даже рымба с цепным транспортером блестели от чистоты. Сам навозоуборочный механизм был сделан из нержавейки и сверкал так, будто только что дюжина скотников и техников с мылом отдраили каждый элемент цепи, каждый узел. Внутри помещения тоже не было ни запахов животных, ни запахов сена, силоса и прочих кормов.
- Уборка нечистот происходит автоматически, - рассказывал Питер, - у каждого стойла, между двумя железными столбами, упирающимися концами в потолок, а он подвесной, вот в этом прорезе висит уборочный механизм. Как только корова справит естественную надобность, датчик, реагирующий на запахи, заставляет механическую лопату опуститься вниз так осторожно, что при соприкосновении с телом животного (бывает иногда и такое) останавливается пока корова не освободит путь для механизма, затем лопата вновь продолжит движение. Острый конец этой чудо лопаты сделан из специальной резины, в толще которой по всей длине идут каналы, а в самом конце и отверстия для воды. Когда лопата касается пола, струйки воды начинают течь изо всех отверстий и лопата совершает необходимое действие: толкает коровье яблоко до рымбы. Как только автомат-уборщик заканчивает выполнение своей задачи, тщательно, до блеска очистив пол стойла, включается транспортер, который доставляет нечистоты в специальные жижесборники, бетонные емкости, сделанные наподобие железнодорожных цистерн для перевозки жидкости, имеющие небольшие герметически закрывающиеся дверцы и отверстия для выхода газов, образующихся внутри этих сооружений.
Отсутствие запахов вблизи и на территории всего коровника объясняется только тем, что эти жижесборники находятся на расстоянии около ста метров от этого помещения. А еще тем, что уборка производится с водой и порошком, а ее регулярно выполняют механизмы. Вот и все, - заявил Питер удивленной нашей делегации, которую очень заинтриговал вопрос сбора и хранения нечистот из коровника.
Ведь у нас, в России, нет таких животноводческих ферм, чтобы, находясь вблизи или на территории, тем боле в самом коровнике, не видеть куч навоза, не почувствовать носом весь запаховый колорит этого объекта. Получив обстоятельный ответ от Питера на интересовавшую их тему, наши представители подошли к яслям, сделанным из нержавеющего металла, но так аккуратно и с любовью, что все конфигурационные изгибы и места соединения не смогли бы принести животным каких-то неудобств. Даже случайные порезы животных были исключены. Места изгибов и соединений были сверху закрыты пластмассой. Внутри яслей была тоже идеальная чистота.
У членов нашей делегации создавалось такое впечатление, что после кормления животных и выгона их на свежий воздух люди тут тщательно моют порошком все кормушки. Борис Иванович и об этом спросил Питера.
- Вы правы, мистер президент, - обнажив в улыбке высокому гостю все тридцать два здоровых белых зуба, фермер ответил, - бывает, что в кормушках остаются какие-то крохи. Чтобы в помещении поддерживать постоянную свежесть воздуха после кормления, которое осуществляет другой механизм, вот он, - тут он показал рукой на Т-образную штуковину, висевшую на специальных кольцах, с помощью трубы диаметром сто миллиметров, которая идет под потолком, как раз над яслями, забираем остатки корма обратно в бункер для хранения кормов. Весь остаток. Каждую пылинку. Механизм этот работает по принципу вакуумного насоса при чистке яслей от остатков кормов, он же и кормораздатчик. Все переключения и контроль над работой этой автоматики, что находится внутри этого помещения, производится компьютером, за которым слежу я сам. Подача кормов, воды и процесс уборки запрограммирован, происходит автоматически. Наше дело с женой своевременно загрузить кормами бункер хранения, следить за работой компьютера, организовать дойку.
- Молодец, Питер! - Борис Иванович похлопал по плечу фермера, - приезжай к нам, в Россию, построй и нам такую ферму, сможешь?
Все вокруг засмеялись, когда Питер ответил согласием, но добавил, только с женой и детьми.
- Кстати, а сколько литров молока ты получаешь с коровы за сутки?
- Летом сто - сто двадцать, а зимой сорок - пятьдесят.
Присутствующие, особенно члены нашей делегации, посерьезнев лицами, качали головами, а американцы, нацепив дежурные улыбки, следили за поведением русских. Кто, кто, а американцы были в курсе, что у нас, в России, подобных ферм нет, да и никто еще с одной дойной буренки в России не получал столько молока за сутки. Осмотрев ферму, делегация из правых боковых ворот вышла на улицу и попала прямо в загон, в котором тоже была идеальная чистота. Только в некоторых местах были видны свежие коровьи яблоки, с некоторых даже шел пар. В наших загонах обычно животные тонут по пояс в дерьме, а здесь луг, даже трава тут не очень желтая, как в других местах. Пришлось и об этом спросить Питера:
- Конечно, убираем и площадь загона от коровьего помета, иначе обрастет все это нехитрое сооружение коровьим дерьмом вместе с самими буренками. А для уборки загона применяется ваш русский «Владимирец», который вместе с немецким специальным приспособлением - сборником, который после заполнения также отправляется в жижесборник. Весной же перед вспашкой полей, заготовленное в жижесборниках органическое удобрение идет на обогащение почвы нужными микроэлементами, как и положено, - закончил свою ознакомительную лекцию хозяин процветающей фирмы Питер. Еще он поведал, что ежегодный доход от этой небольшой фермы составляет больше двухсот тысяч долларов, половина которого идет от этой самой фермы, а другая половина от продажи продукции полей и огородов. Елин завидовал белой завистью этому молодому фермеру, этой стране, в которой жил этот фермер, ибо и страна, и этот трудолюбивый парень умеют организовать дело свое так, что слов нет для похвалы. И каждому из них, и парню, и стране, не жалко героя капиталистического труда давать, плюс денежную премию в размере нобелевской. Елин смотрел на это образцовое хозяйство не по социалистическим меркам, а по капиталистическим, обыкновенное сельхозпроизводство, каких тысячи по всей Америке, смотрел и не мог оторваться.


7.
Вот бы у нас, в России, сельское хозяйство на такой уровень поднять, весь мир бы прокормили. «Какая цель у наших реформ? Какие идеи у новых властей? - кричат у нас многие умники без мозгов, - пронеслось в голове Бориса Ивановича, - а разве это не задача, и разве это не высокая цель: сделать свою страну такой, чтобы каждые триста гектаров и пятьдесят голов буренок давали в год дохода двухсот тысяч долларов. Решишь эту проблему, тогда и ищи другие цели и задачи. Все вопросы у нас на поверхности, требуют своего решения, а наши умники в кавычках цели ищут какие-то. Зачем реформы начали, кричат они. Похоронив социализм, мы потеряли самое главное, что объединяет народ и ведет к новым свершениям. Светлое коммунистическое будущее – это было центральной объединяющей все народы идеей, великим стимулом, ради выполнения которого советские граждане отдавали силы и энергию, молодость и любовь, мечты и планы, и, наконец, саму жизнь, живя, между прочим, впроголодь, - размышлял Борис Иванович, вспомнив, что в последнее время в российской прессе стали направо и налево критиковать елинский режим за отсутствие в стране некой высокой идеи, за которую должен каждый русский человек живот свой положить или же, на всякий случай, последнюю рубаху отдать, как в сталинские времена.
«А разве это не высокая идея сделать Россию самой богатой в мире страной, самой мощной державой и самой великой из великих», - размышлял президент России на ферме американского крестьянина.
В России уже начали появляться небольшие производства промышленного характера, как в Америке и в других странах: кафе, рестораны, супермаркеты, минимаркеты, цеха по деревообработке, маленькие фирмы по изготовлению пластмассовых окон и дверей, строительные фирмы, специализирующиеся на возведении жилых домов. Причем все эти начинания не уступали по качеству изготовляемой продукции, уровню обслуживания клиентов и по внешнему оформлению своих офисов и производственных площадей аналогичным предприятиям запада. Правда, их еще очень мало и в основном они все в Москве меняют к лучшему облик города, но дело ж взяло обороты и чувствуется скорость движения. Недалек тот день, когда по всей России, в каждом городе и в каждом селе появятся подобные точки обслуживания наших людей. Вот только в сельском хозяйстве, за эти несколько лет интенсивного перехода к новому общественному строю, ферм, как я сегодня увидел, нет. Надо бы здесь улучшить ситуацию. Без хорошей, выгодной, прибыльной крестьянской работы нам в государстве положение к лучшему не изменить. Из двадцати миллиардов кредитов на этот год, миллиардов семь-восемь следовало бы вложить в село, пора открывать сельскохозяйственные банки, выдавать фермерам долгосрочные ссуды, а еще важнее, землю отдать в собственность тому, кто на ней работает. Иначе ерунда получается. Ленин обещал - не дал. Сталин всех хороших работяг села под ярлыком кулаков уничтожил, а лентяи, а потому бедняки, не желающие работать, были рады, что создавались колхозы, власть-то была их, пролетарская, харчи всегда давали, а своя земля или не своя, их этот вопрос и не волновал по большому счету. На своей собственной земле надо всей семьей с утра и до поздней ночи пахать, коровку тоже кормить надо два раза в день зимой, а летом и весь световой день без выходных и праздников пасти надобно. Кто же это будет делать, кому это нужно и главное - для чего? Лодырям и беднякам всего-то надо, чтобы с голоду не помереть да на стакан горилки чтобы было. Им большие хоромы крестьянские, большие светлые фермы нужны как телеге пятое колесо, а тем более двести тысяч долларов в год. Не потому ли мы, наше сельское хозяйство так запущено, что получаем меньше урожаев, чем сеем или сажаем. Такие мысли одолевали Бориса Ивановича Елина. На автопилоте он вежливо отказался от обеда у доброжелательных хозяев фермы, на автопилоте садился в машину и все думал, думал, думал.
- Да, да, без крепкой сельскохозяйственной отрасли не поднять Россию на самую первую строчку в списке самых богатых и мощных держав нашей планеты. В промышленности, в некоторых областях, мы по праву впереди, а вот в сельских делах отстали крепко и основательно. Приеду, займусь этим вопросом, - продолжал свои размышления Борис Иванович.

8.

А автомобиль уже мчался по широкому прекрасно асфальтированному шоссе в сторону столицы Соединенных Штатов.
Президент России уже после посещения фермы Питера не захотел следовать к месту следующего ознакомительного осмотра, заранее включенного принимающей стороной в список экскурсионных поездок высокого российского гостя. Борису Ивановичу скорее хотелось домой, в Москву, чтобы взяться за дела. А дел в России был непочатый край, судя по жизни американских, французских, немецких и прочих  западных граждан.
Их дворник, по-английски габиджмен, на своей собственной автомашине на работу ездит, а наши отечественные габиджмены, чтобы прокормить себя и свою семью, бутылки пустые в мусорных контейнерах собирают, добрую половину рабочего дня на эту миссию тратят, вместо того, чтобы улицы и дворы подметать до блеска... А наши хреновые интеллигенты заладили: «Борис Иванович, у русского человека другой менталитет, им, русским людям, американский и французский образ жизни не в пример, до фени русскому мужику заботы англичан и французов, мы русские люди другого хотим. Сукины дети! Молнией сверкали в мозгу президента подобные мысли. Разве добротный хлев построить и буренок держать в чистоте и в сытости - американская и немецкая черта характера. Отношение к домашней скотине отношение к огороду и полю говорит об образе его мыслей, его умении и сноровке, и самое главное, что за фрукт этот работник, лодырь или трудолюбивый человек, вот и все... Не-е-ет дорогие мои, сколько бы вы не кричали, что русские другого склада и образа жизни люди, вы не правы. Они отличаются от других народов только тем, что более терпеливые, более выносливые, более изобретательные и более доверчивые, особенно к своим правителям. Царя, генерального секретаря, президента всегда, русский народ считал своим отцом и надеялся, верил, что царь-батюшка не оставит своих детей на произвол судьбы, подумает, как сделать их жизнь слаще.
А зря, мои дорогие, зря народ мой любезный на одного человека, хоть он и глава государства, вы повесили свои судьбы. Вам самим следует брать свою жизнь и свое благополучие в собственные руки. В США Борис Иванович стал невольным наблюдателем забастовки предпринимателей - владельцев бензозаправок. Проезжая по Вашингтону, Елин в переулке, примыкающем с правой стороны к шоссе, по которому летел на высокой скорости кортеж, увидел бензозаправку, примечательно было то, что возле нее скопилось необычайно много машин, даже у нас в России, во времена Советского Союза такой очереди не бывало на заправках. Борис Иванович спросил Била Карингтона, сопровождавшего президента:
- В чем дело, Билл, машин много, бензина не хватает?
И представитель Белого дома ответил, что с сегодняшнего дня все бензоколонки США не работают. На всех колонках, на всех заправках прикреплены дощечки с надписью «бензина нет». Дело в том, что хозяева бензозаправок поставили перед правительством задачу, убрать посредническое звено между нефтебазами и бензоколонками. Незачем кормить структуру, которая, кроме как поднимать цену на бензин, ни на что больше не влияет: ни на количество, ни на качество. Вот и договорились все хозяева этих фирм о том, чтобы парализовать работу автохозяйства страны и добиться положительного решения своего вопроса. Ни один человек, даже президент США, не смог бы сейчас приобрести на этих хозяйствах хотя бы один литр солярки или бензина. Конгресс уже рассматривает этот вопрос, скоро требование забастовщиков будет удовлетворено, хотя лоббисты, представители этих посреднических фирм, ставят палки в колеса в парламенте. После обеда, часам к трем-четырем, заправки будут работать в обычном режиме, - закончил свое объяснение Билл.
Услышав эту информацию, Борис Иванович каким-то уважением и человеческой теплотой отнесся заочно к этим забастовщикам, которые действуют согласованно, дружно в борьбе за свои права, за свои интересы, за достойное место под солнцем. В России нет пока такого понимания людей разных профессий, чтобы вместе, сообща завоевывать у власти и правительства необходимые для себя правила игры в том или в другом деле.
И к этим «бунтовщикам» Борис Иванович почувствовал в глубине души белую зависть.
Почему они могут, они понимают, что, только вместе организовавшись, можно решить возникшие проблемы. А мои сограждане рукой машут, не наше это дело, бороться с властью, что толку голову об стенку бить, а? - роились эти мысли в голове президента России, размышлявшего над полученной информацией, но к какому-нибудь конкретному ответу его не привели эти рассуждения. Одно было ясно для Бориса Ивановича как день. Менталитет русского народа здесь ни при чем. Борьба за свое существование, за улучшение своих жизненных условий заложена природой в самых неизвестных человеческих генах и не может являться приоритетом каких-то избранных народов, если условия, жизнь, судьба и Всевышний дали возможность кому-то проявлять эти свои гены раньше других. Кто-кто, а русский народ - пионер в этих вопросах, только более масштабных и значительных.
Пример тому - революция семнадцатого года. Именно русский народ хотел изменить не только свою судьбу, но и весь мир переделать на свой лад, и даже, в некоторых направлениях в этом преуспел. Видимо, мы увлекаемся, ибо нам под силу грандиозные, всепланетные, вселенские задачи, - продолжал свои рассуждения Борис Иванович. Мысли его оборвались на этом месте, ибо кортеж автомобилей подкатился к подъезду великолепного двухэтажного особняка недалеко от Белого дома, где находилась резиденция российского президента.
В России, в Москве, Бориса Ивановича, после визитов по некоторым европейским странам и США, ровно через неделю ожидали тяжелые траурные дни.

9.

Матери президента, Дарье Силантьевне вдруг стало плохо. Кружилась голова, появилась  тошнота, боли в левой стороне груди доводили бедную старушку до слез, с каждой минутой ее основательно покидали силы, что даже через совсем короткое время не могла больная женщина поворачиваться с одного бока на другой. Домашние, невестка, внучки, не на шутку встревожились, вызвали врача, позвонили Борису Ивановичу, который, несмотря на столь поздний час, а было около двенадцати часов ночи, находился еще на работе, в Кремле, на своем посту.
Прибывший знаменитый врач, академик с мировым именем, осмотрел больную, сделал обезболивающий укол и попросил родных срочно пригласить детей и внуков к больной для прощания. Врач видел, с какой скоростью ухудшается состояние больной, что даже вену бывалый доктор с трудом нашел. Организм не принимал ни лекарств, ни уколов, ни других забот. Пока домашние бегали вокруг больной, внучка Татьяна обзванивала теток, приехал и Борис Иванович. Дарья Силантьевна лежала без движения, сомкнув губы, смежив веки. Как только голос сына раздался в доме, больная словно ожила, открыла глаза, голову наклонила на бок и уставилась в сторону входной двери. Борис Иванович торопливо вошел в комнату и, присев у кровати больной, взял руку матери в свою. Не успел сын справиться о состоянии ее здоровья, что где болит, Дарья Силантьевна долгим взглядом уставилась на него и, еле улыбнувшись единственному сыну, другой, свободной рукой медленно и тяжело поднимая, перечертила крест в воздухе на воображаемой груди сына-президента. Когда правая рука матери легла на одеяло, почти безжизненно упав, Борис Иванович нагнулся и губами прикоснулся к ней, но вдруг резко поднял голову, взглянул, широко раскрыв глаза на лицо матери, которое со стеклянными глазами, неподвижными бровями и ресницами было направлено в потолок. Борис Иванович, ничего не поняв, ладонью правой руки прикоснулся нежно к щеке матери, голова ее безжизненно упала на другой бок. Все было ясно, Дарья Силантьевна отдала свою душу Господу Богу. Врач, стоящий у изголовья покойной, жестом глаз попросил Бориса Ивановича покинуть комнату, а сам закрыл ладонью веки и завязал платком челюсть через голову Дарьи Силантьевны. Борис Иванович, поднявшись со стула, некоторое время наблюдал за действиями врача, смотрел на безжизненное тело матери, только сейчас словно осознал, что произошло. Разумом он понимал, что человек смертен и что и цари, и матери царей, и бедняки рано или поздно покидают этот бренный мир. В душе Президента России вдруг возник протест против этого явления природы. Сердце сына не захотело вдруг мириться, с тем, что нет больше его матери на этом свете. Слезы горя помимо воли самого Бориса Ивановича ручьями лились из его глаз.
Эта кончина жизни дорогого ему человека вдруг оборвала в душе президента те главные струны и нити, которыми пришита к разуму детская мысль, что жизнь вечна, интересна и многообещающа. Немало прожил на этом свете сам Елин. Он немало видел смертей, но почему-то, стоя у изголовья чужих покойников, отдавая усопшим дань последнего уважения, Борис Иванович не чувствовал того горя, той боли, какая навалилась на него сейчас. Вот теперь он сам стоял лицом к лицу перед этим горем и болью, которые низводят человеческую жизнь на грань бессмыслицы со всеми ее заботами и стремлениями, желанием строить грандиозные планы в течение всего периода своего существования и настойчиво, невзирая ни на какие трудности, претворять эти мечты в жизнь. Он почувствовал, как оборвалась эта ниточка. Вот сейчас, когда он смотрит влажными глазами на родную мать, лежащую спокойно с блаженным, казалось, лицом на смертном одре. Отца в гробу Борис Иванович не видел, получив известие о его смерти, молодой секретарь обкома должен был улететь в числе Советской делегации за рубеж, а потому Борис Иванович каких-то чувств с потерей родного отца не испытал.
Елину до сих пор кажется, что отец живой, что он где-то находится и не хочет возвращаться. Уход же матери из жизни до глубины души потряс Бориса Ивановича, вдруг на какое время выбил из колеи привычную Елинскую уверенность и убежденность, неумную энергию в планах и мечтах. Вместо этого его посетило сомнение о смысле человеческого бытия в этом мире, о полезности, нужности, вечности дел рук его, о месте разума и необъятности силы духа. На некоторое время он ощутил тоскливую пустоту в душе, потерял на какое-то время всякий вкус к жизни. Елин вдруг пришел к мысли, что раз человек так печально заканчивает свое существование на этой земле и так мало отмерено ему Богом дней, то только добрыми, заметными человечеством делами можно продлить свою жизнь, ибо человечество вечно, его память к добрым и большим подвигам никогда не померкнет. А раз потомки о тебе иногда вспоминают, значит, ты живешь, помогаешь кому-то избежать ошибок, подсказываешь кому-то поступать так, а не эдак. Вот это явление и есть та жизнь, о которой церковь справедливо говорит, как о вечной жизни души человека, о переселении в рай или ад. Если ты останешься в памяти человечества плохими делами, попадешь, конечно, в ад, оставишь добрую память о себе, дела великие и полезные - рай обеспечен. Смерть победить можно только своими великими делами и долгой интересной, полнокровной жизнью. Кому, кому, как не мне судьба и Бог дали лично такую возможность, покорить мир большими делами, тем самым продлить свою жизнь на века. Только бы здесь, на этом свете, не ошибиться, четко и ясно отличить великое от ничтожного, полезное для человечества и выгодное для каких-то отдельных групп, - непрерывно неслись в голове президента подобные мысли. Но их перебил звук шагов раздавшихся в прихожей.

10.

Весть о смерти матери президента молнией пронеслась по стране, об этом сообщали в утренних передачах по радио и телевидению, а потому знакомые, друзья, родственники, сослуживцы приходили выразить соболезнование Борису Ивановичу, его семье.
Борис Иванович был в душе признателен своим коллегам по работе, которые, несмотря на столь поздний час, прервав сон, пришли разделить постигшее его горе. Увидев их, принимая от них соболезнования, Елин чуточку ободрился, отошли куда-то в сторону невеселые размышления о жизни и смерти, притупилась первоначальная боль о потери близкого человека. Нет, не зря говорят в народе: радость с тобой поделят, чтобы тебе еще веселее было, и горе взвалят на свои плечи, чтобы тебе легче было перенести постигшую тебя беду. Борис Иванович в окружении своих помощников, министров и друзей стал обсуждать печальные проблемы, связанные со смертью родной матери. Решили похоронить ее рядом с отцом, в деревне Наумово, поставить на могилу обоих родителей гранитный памятник с их фотографиями, обнести могилу невысокой металлической оградкой. Хотя некоторые из коллег предлагали похоронить мать на Новодевичьем кладбище в Москве и поминки устроить в ресторане Прага, Елины решили предать земле Дарью Силантьевну на малой родине, в деревне, и там же, в собственном доме, в их родовом гнезде, устроить поминки.
Прибывшие рано утром родственники Елиных, сестры со своими семьями, поддержали решение Бориса Ивановича относительно похорон матери. Впервые оказавшись в доме брата, кроме старшей сестры Бориса Ивановича, сразу почувствовали себя неловко в непривычной обстановке, как-никак в дом заходили важные знаменитые люди. Многих из этих высокопоставленных персон сестры Бориса видели каждый день на экранах телевизоров, а сейчас рядом с ними простые русские люди чувствовали себя неуютно, даже слезы по кончине родной матери вдруг высохли и не смели наворачиваться на глазах, так непривычно было близким родственникам Бориса Ивановича находиться в его доме. Не бывали родные сестры Бориса Ивановича в доме своего единственного брата-президента. Он не приглашал, а они не просили, все были заняты своими делами. У сестер были свои маленькие проблемы, а Елин занимался проблемами всех - Россию реформировал. Никто никому не предъявлял претензий, все были так заняты работой, что и в самом деле некогда было думать вроде бы об этих жизненных пустяках. Все три сестры Бориса Ивановича гордились им, молились богу за его здоровье, просили помощи для брата в его непростых и важных делах у Всевышнего. Они, живя среди народа, сами представители этого народа, хотя и близкие люди президента, каждодневно являлись свидетелями того, как тяжело улучшается обстановка в стране и как неоднозначно отзывается народ о делах брата. Переживая за судьбу брата, сестры Бориса не винили его за то, что, став русским царем, их брат напрочь забыл о них, не желает даже узнавать, живы ли они, что с ними, и как они. Понимали родные люди, что великая задача, судьбой и Богом наваленная на плечи брата, задача, почти не поддающаяся решению, сделала их Борю недоступным для частых встреч с ним, разговоров о том, о сем, воспоминаний о детстве. Все это Борис Иванович заметил сразу, прочитал, как в раскрытой книге, лишь только самые близкие ему на этом свете люди оказались в его доме. Они вели себя как чужие, боязливо озираясь по сторонам, даже с ним, с братом, поздоровались сухо, и опустив глаза, прошли в комнату, где лежала усопшая. Да и там, в присутствии дам высшего света, сестры Елина чувствовали себя не в своей тарелке. Здесь было все по-другому, им было непонятно, как вести себя, можно ли дочерям усопшей голосить по ушедшей в иной мир родной матери, или по этикету общества, в котором теперь вращался их брат, а это самые, что ни на есть высшие круги, поплакать в голос нельзя, а можно только как делали присутствующие дамы: опустить долу голову и глаза, напустить на себя кислый вид и переживать лишь внутри себя, в тайниках души...
«Конечно, им-то может и так надо, но нам, родным дочерям Дарьи Силантьевны, можно и оплакивать звонким голосом смерть родной матери. Однако можно или нельзя?» - рассуждали дети Елиных Ивана Петровича и Дарьи Силантьевны. Борис Иванович, догадавшись о причине неестественного поведения сестер, решил гроб с телом матери увезти в Наумово немедленно, а не в день похорон, как было запланировано ранее. «Пусть и мать погостит ночки две в своем доме, где прожила всю свою жизнь, а сестры без стеснения будут оплакивать мать по православному обычаю. Подруги, соседи Дарьи Силантьевны тоже могут попрощаться, как на Руси повелось», - рассудил Елин.
Решение Бориса в тот час же было претворено в жизнь, после обеда в первый день смерти гроб с телом Дарьи Силантьевны был перевезен в деревню Наумово Александровского района. Похороны состоялись через два дня, зимним февральским днем. Погода для конца зимы была теплая, на дорогах и тропинках, где движение автотехники и людей не прекращалось до поздней ночи, образовались лужи и ручьи, точь-в-точь, как бывает в первые солнечные весенние дни, почти весна.
Дарья Силантьевна была женщина правильная, трудолюбивая и богобоязненная, никому она плохого слова не сказала, все в деревне ее уважали за добрый и тихий нрав, прожила она долгую интересную жизнь. «Шутка ли - говорили в Наумово, - Дарья Силантьевна родила и воспитала царя русского престола, а потому и погода выглянула приятная, добрая, как она сама, чтобы в последний путь ее проводить достойно, без каких-либо проблем со стороны природных явлений».


11.

Проводить в последний путь усопшую пришли все, кто знал ее, народу собралось видимо-невидимо. Все было по-людски, как говорили местные, помянули добрым словом за прощальной трапезой рабу божью Дарью Силантьевну. Все это время Борис Иванович слушал, каким хорошим человеком была его мать, какой добрый след она оставила в людских сердцах. Наконец соседи, односельчане ушли, оставив близких родственников одних горевать об утрате. Вот так впервые Борис Иванович остался в отцовском доме со своими сестрами, он даже телохранителей отпустил. Никто не посмел перечить Президенту России, только начальник личной охраны, выполняя свой долг, ухитрился остаться в деревне и ни разу не попасться на глаза Елину, но из поля зрения не выпускал своего босса ни на минуту. Вся семья Елиных собралась в большой комнате. Дочери и внуки Дарьи Силантьевны эту комнату называли по-современному - залом, а сама Дарья Силантьевна величала по привычке большой комнатой. Дом Елиных с тех самых пор, как пропал в лесу дедушка Бориса, а это было в начале прошлого века, изменился существенно. Брусчатая изба-пятистенка превратилась в добротный четырехкомнатный кирпичный дом, с шиферной крышей, однако комнаты остались прежними. Как это получилось? Стены из бруса обложили кирпичом и соединили с новыми кирпичными стенами. Крышу старого дома, покрытую дранкой, разобрали, а новое чердачное сооружение уже соответствовало разросшемуся зданию. Вот так удалось сохранить большую комнату в том виде, какой ее помнили все Елины с самого детства. Комната жила, называлась по-старому основным жителем этого дома. Здесь, где всем все было привычно и знакомо, и собрались самые близкие Бориса Ивановича, кроме сестер и двух зятьев, за столом сидели племянники и племянницы Бориса Ивановича, которых, к своему стыду, он узнал и увидел только сегодня. А вот мужа старшей сестры, преподавателя института, который когда-то много лет назад готовил Бориса Ивановича к поступлению в ВУЗ и поддерживал его материально, не было, он умер несколько лет назад. Это Борис тоже узнал только сегодня. Вновь обретенные родственники Президента России успели уже познакомиться с дочерьми Бориса Ивановича, отнеслись друг другу очень тепло, и, если бы не печальный повод встречи родни, смех и улыбки на лицах собравшихся были  бы обычным явлением. Но и без звонкого выражения эмоций молодое поколение Елиных, внуки и внучки Дарьи Силантьевны, облизывали друг друга, как мать своего детеныша, глазами, а расспросам не было конца. В центре внимания был, конечно, сам Борис Иванович и дочь Татьяна. Невестку, Нину Федоровну, семья Елиных знала, она приезжала на похороны свекра, поэтому с ней особенно сестры Бориса вели себя более или менее свободно. Однако с самим Борисом прежде, чем перейти на «ты», сестры оглядывались друг на друга, обсуждали между собой, как вести себя с братом, если он Президент России и отношения  с ним  были давным-давно потеряны.
Борис Иванович заметил некоторое официальное отношение к нему родни, и он прекрасно понимал, что для этого есть все основания, причина которых кроется в нем самом. Он решил сам внести разрядку в общую холодную обстановку. Вспомнив из детства несколько эпизодов со своим участием и с участием всех сестер, Борис Иванович быстренько установил в доме соответствующий климат. А когда Борис, с улыбкой на лице, обратился к старшей сестре:
- Помнишь, как ты меня супротив воли отца отправила в Сибирь учиться? И мать уговорила, а отца все-таки не смогли уломать. Настоящий Елинский характер у отца, упрямство, настойчивость, сказал, что печать поставил. Елин усмехнулся, покачал головой. Как отец верил в то, что из меня ученый человек не выйдет. Нечего деньги на дорогу тратить зазря, я, говорит, договорился с бригадиром на ферме, Борьку возьмут в помощники скотника, поработает немножко, глядишь, пастухом назначат. Вы знаете, сестрички мои, когда я приехал в Омск и первый раз в жизни оказался в институте и увидел, что там учатся такие же парни, как и я, только из разных городов и деревень, а по комплекции многие из них и до плеча не доходили. Вспоминал часто отцовские слова, что из меня студент, как из бабы Любы, помните такую, певица всесоюзная. И чем больше я вспоминал отцовские слова, тем больше мне хотелось доказать отцу обратное. Боря, который с книжками не очень любил дружить, в Сибирских просторах изменился на все сто восемьдесят градусов, книжка, ручка и тетрадь стали вечными моими спутниками. В столовой они, в кино даже иногда ходил и то перед началом сеанса задачки решал. Да-а-а, вот были времена.
- Борис, - вмешалась младшая сестра, - да отец же нарочно вот таким способом хотел в тебе интерес к учебе возбудить. Ты же кроме истории никакими науками не интересовался, книжек других в руки не брал. Отец наш очень хотел, чтобы мы учились, заканчивали институты, техникумы, без образования в нашей стране в люди очень тяжело выйти, говорил он нам всегда. А ты, Борис, являлся особой заботой отца, ты может, до сих пор не знаешь, когда мы уже учились в институтах, отец и в письмах, и в каждый наш приезд домой устраивал целые совещания без твоего участия, как в тебе азарт к образованию и потребность в дипломе привить. Как он говорил: «Борьке нужно учиться, из него крестьянин не выйдет, у крестьянина любовь к земле с детства ощущается, а Борька живет и ходит по земле, а витает в облаках, непонятно, где его мысли, о чем его мечты, но видно сразу не в земле и не о земле». А однажды, Борь, отец собрал нас, веселый, радостный такой, словно его только что орденом Ленина наградили, говорит: «Девочки, вы слышали новость, на работе у нас пастухи и доярки шептались между собой целый день: «Ванькин сынок Борька - царем русским хочет стать». Я разозлился и стал матом крыть баб, думал, насмехаются надо мной, а Верка Кузьмина, ведром замахнулась на меня: «Сынок твой мечтает об этом, он нашему Петру сказывал, чего ты на нас кидаешься как бешенный». Вот такие дела, девочки мои, ваш братец не предсовнаркома хочет стать, как Ленин или Сталин, а ни больше, ни меньше царем Руси. А я-то думал, с моего Борьки, дай-то бог, председатель колхоза или председатель сельсовета получится. Надо, чтобы он книжки раскрывал, иначе он не только русский престол не займет, но сельсоветскую печать не доверят». Ты, Борис, тогда в третий класс ходил, на книжки не очень-то любил взглянуть, а отца это твое поведение очень задевало, как с работы приходил, спрашивал, ну, девочки, как Борька, уроки делал. А мы, чтобы отца не злить, тебя защитить, а то ведь отец мог и ремнем взгреть, ты же знаешь, обманывали, говорили, да. Боря все уроки сделал, как пришел из школы, поел и сразу за уроки и сел. «Ну, молодец мой Борька, точно царем станет, раз так трудиться любит!» - говорил отец и шел в хлев к скотине. Поэтому, Борис, зря ты думаешь, что отец наш в тебя не верил, он ходил и грезил, когда у Борьки диплом в руках окажется...
- Да не об этом говорю я, милая моя, - перебил сестру Борис Иванович, - а о том, что отец наш сумел разглядеть во мне ту черту характера, поднажав и расшевелив которую добился своего. Вот в чем вопрос. Ведь каким надо чутьем обладать, чтобы увидеть в человеке ту самую главную и  единственную мозоль, наступив на которую сможешь изменить его душу, его мысли, возбудить в нем азарт, интерес к вещам, к которым на первый взгляд у ребенка нет вроде бы склонности, способности и желания. Вот я в каком смысле вспомнил об этом, а ты стала отца защищать, словно он твой родной отец, а мой отчим!
И Борис Иванович как-то по-мальчишески подмигнул сестре. Наступила недолгая пауза, было слышно лишь звон столовых приборов, дети и внуки Дарьи Силантьевны продолжали поминать новопреставленную. Елин поднял рюмку за упокой души своих родителей, а сестра старшая добавила: «Боря, мама сегодня расскажет папе, кем ты стал, сегодня они вместе много расскажут друг другу, и я уверена, что все слова, все разговоры будут касаться тебя».
Закивав головами в знак согласия, остальные, пропустив стакан, принялись закусывать.
- Дай-то Бог, Боря, чтобы у тебя все получилось, мы-то люди простые, вроде все живы и здоровы, работенка есть, проживем как-нибудь, - продолжала старшая сестра Бориса Ивановича, - а ты, Борь, вон что сделал, весь мир перевернул, всю страну растревожил. И мечты твои, и планы благородные, дай-то Бог, чтобы все сбылось!
- Сбудется, сестренка, сбудется, не сомневайся! – ответил Елин.
Затем поднес вилку с отварной картофелиной ко рту, любимая еда с самого детства.
- Обстановка очень тяжелая, Борис Иванович, - вмешался муж младшей сестры, до сих пор не проронивший ни одного слова, - младший зять являлся бизнесменом средней руки города Карабаново, что находится в пяти верстах от Александрова. Зять-бизнесмен владел деревообрабатывающим предприятием, где работало около ста человек. Еще в советское время младший зять открыл свой кооператив строительного направления, взял в аренду столярный цех у Карабановской текстильной фабрики, а позже, когда наступили коренные изменения в государстве,  когда предприятия и фабрики переходили в частные руки, выкупил этот цех в собственность. Жена в это время работала заместителем директора по производству, поэтому фабрика, оказавшаяся вдруг банкротом, стала распродавать цеха, оборудование, сырье и технику за бесценок, но далеко не всем желающим, а только подходящим и нужным людям. Жена-то и смогла устроить все дело так, что столярный цех оказался в руках младшего зятя Дарьи Силантьевны. Цех этот, оказавшись в частном владении, начал стремительно процветать. Новый владелец оказался расторопным и дальновидным человеком. Но, примерно через год работы во главе собственной фабрики, понял, что желающих улучшать свои жилищные условия, нет, вернее, они есть, но это мечтатели, без достаточных средств, поэтому на дверях и окнах для жилого сектора далеко производство не пойдет. Бизнес без стабильных заказов может погибнуть, если не найти свою нишу в экономике этого государства. И такую нишу президентский зять, не имея его поддержки, нашел. Поездил по городам и весям великой России, заключил договора на производство школьного и медицинского оборудования, главным образом мебели. Имея постоянных клиентов - покупателей, в лице персон, распоряжающихся бюджетными деньгами, фирма елинского зятя достигла много, появилось несколько прекрасных производственных корпусов, на месте захудалого, тесного, с устаревшими станками столярного цеха, а заработная плата здесь была самой высокой в городе. Однако президентский зять, хоть и достиг в бизнесе заметных успехов, не был доволен ни самим собой, ни своими деньгами, ни будущим своего дела. Его до боли в душе волновало отношение работников своего предприятия к производственным обязанностям, к своей работе, на которой основывалось все их физическое существование и материальное благосостояние. Хотя и получали люди немало, по тогдашним меркам,  столько, что хватало и на жизненные потребности и можно было кое-какую сумму откладывать на черный день, но не ценили то, что имели. Люди, чья обеспеченность зависела от этой работы, не дорожили ею, не боялись потерять ее, не боялись расстаться со стабильным делом, которое кормит их. Из ста рабочих фирмы, только двенадцать человек могли пройти аттестацию на желание не потерять кусок хлеба. Всем остальным были безразличны заботы предприятия, его владельца, интересы всего коллектива. Приходить на работу в нетрезвом виде, употреблять спиртные напитки в разгар рабочего дня, опаздывать и халатно относиться ко всему, было в крови основной части работников фирмы под названием «ВЕХИ».
После получки, половина коллектива не выходила на работу в течение нескольких дней, даже если некоторая часть «работяг» и являлась на свое рабочее место, то главной их заботой было не выполнение норм и сменных заданий, а где, как и чем опохмелиться.
В течение четырех - пяти дней фирма несла больше затрат, чем выпускала прибыльной продукции.
Наплевательское, безразличное отношение к труду основной массы и являлось тем фундаментом, благодаря которому младший зять Елиных сделал для себя вывод: «Никакие реформы Россию не поднимут на цивилизованный материальный достаток, если основная масса людей не изменит отношение к труду, не увидит в работе того божественного начала, которое им дает хлеб, дом и крышу, смысл своей собственной жизни, любовь своих детей и родственников, а также уважение окружающих». Ежедневная борьба за установление нормального рабочего климата в коллективе не давала желаемого результата бизнесмену - зятю президента, наказание рублем, увольнение с работы не могли искоренить это зло. На место одних приходили другие. Чтобы вести себя достойно, вновь принятым хватало силы и воли до очередной получки. Бывая на других предприятиях, общаясь со своими коллегами, предприниматель видел и слышал, что теми же недугами страдают и остальные коллективы. Опыт подсказывал, что исключение составляют те организации, которые производством продукции не занимаются. Там уровень культуры сотрудников чуть выше, там водка такого ощутимого, отрицательного эффекта не оказывает, потому что последствия не отказывать себе в удовольствии, пропустить стаканчик – другой всплывали наружу сразу в этот же день.
Да что там говорить, если мэр города вместе со своими работниками и депутатами едет в областной центр для решения очень важных городских проблем, например: отключение электроэнергии за несвоевременную выплату. Только вместо того, чтобы беспокоиться о том, все ли бумаги и документы захвачены с собой и ничего ли не забыто, около получаса выясняют, загружено ли в автобус, увозивший «отцов города» на встречу с областным начальством, нужное количество водки, закуски и минеральной водички. Причем это проверяется самым тщательным образом по заранее составленному списку, словно не на работу городское начальство в областной центр едет, а на свадьбу - мэр свою секретаршу замуж за губернаторского секретаря выдает. Зять-предприниматель был против Российских СМИ и некоторых членов правительства, которые, выступая с экранов телевизоров, с газетных полос и по радио, умышленно закрывают глаза, преднамеренно не замечают две проблемы, существующие в России, и осязаемо тянущие страну назад. Когда речь идет о вреде водки, умаляют ее значение и с довольной улыбкой на лице объявляют, что русскому народу пить не запретишь, тем более, что Россия не самая пьющая страна, что впереди этой процессии идут скандинавские страны, например, вполне цивилизованная Франция. Возможно, кто-то и посчитал, хотя какой метод подсчета был принят за основу, производство алкогольных напитков в той или иной стране поделился на число населения, без вычета продажи этого зелья на экспорт, или какой-нибудь другой способ. Еще надо выяснить, но даже при большем количестве употребления на одного человека этого зелья, в европейских цивилизованных странах, идя на работу каждое утро, и тем более на рабочем месте люди не пьют «сердитую воду». Там принято спиртное пить глотками и, чтобы опустошить стограммовую емкость, требуется несколько часов времени и море обильной закуски. А наши люди в своем подавляющем большинстве глотают «огненную воду» из двухсотграммовых стаканов, а вместо обильной закуски нюхают рукав спецовки, дай-то бог, чтобы он был чистым. Наши люди стограммовый стаканчик в один глоток превращают и тут же смотрят по сторонам, последует продолжение или нет, если нет продолжения, то там, в этом доме, обществе уже не сидится, весь интерес собрания пропадает. И еще одна проблема волновала президентского зятя, об этом он и стал говорить самому Борису Ивановичу, когда вмешался в разговор между братом и сестрами.
- Вы понимаете, Борис Иванович, - с волнением в голосе продолжал свою мысль, младший зять президента, перестав орудовать столовыми приборами, направив свой взгляд на президента, который тоже обратил внимание на своего заговорившего родственника, - реформы вы начали правильные, спору нет, но догнать, а тем более перегнать развитые страны при наших несметных природных богатствах нужно очень много времени, десятки лет, если не века...
- Это почему же? - просверливая зятя расширенными глазами, перебил Борис Иванович. - Неужели ты думаешь, что русский народ не способен распоряжаться разумно своими богатствами?
Президентский зять замолк, опустил голову вниз, секунду-две подумав, поднял глаза на ожидавшего ответа на свой вопрос президента.
- Не знаю, где главная причина, но не в бедности, как некоторые политики и ученые утверждают, наоборот, бедность при хороших свободных законах является
надежным стимулом для зарабатывания больших состояний. Меня пугает другое,
Борис Иванович, вы не бываете среди того народа, который возглавляете, в деревнях, поселках и небольших городках. Вернее, бываете, но в заранее приготовленных местах,
в потемкинских деревнях, одним словом. Возьмите наше Наумово, если мы захотим полакомиться свеженькой бараниной, то непременно пройдемся по деревне с целью: найти, у кого ее приобрести. Но на сто процентов уверен, что попусту время потратим. Из двухсот дворов нашей прославленной на всю Россию деревни три человека держат овец, и то по-любительски, как бы случайно, что ли: по две-три овцематки. А ведь сегодня сена для живности, после умышленного доведения поголовья скота в общественном секторе до нуля, бери - не хочу. Поля не засеваются, травой все заросло, казалось бы, не зевай, действуй, коси траву на сено, держи вдоволь живности, овец, коров, лошадей, а никто не хочет обременять себя трудом, такое впечатление, что труд в этом государстве не в почете. Во Франции из овечьего молока делают вкуснейшие сыры, йогурты, а у нас даже не знают, что овец доить можно. Скажите, если человек хочет зарабатывать большие деньги, я имею ввиду относительно большие деньги, но у государства нет возможности выдать беспроцентные ссуды на организацию крупных, оснащенных современной техникой ферм, заводов и фабрик, как он должен свое желание претворить в жизнь?
- Я считаю, что крестьянин должен несколько десятков соток земли обрабатывать
вручную в первый год, реализовав полученный урожай, обязан приобрести лошадь, потом, через год, лошадь поменять на недорогой трактор, тем самым еще больше расширить свои обрабатываемые владения, сеять, сажать и получать большие урожаи, продавать эти урожаи, построить или перестроить имеющийся дом на усадьбу со многими хоромами, с бассейном для плавания внутри на первом этаже.
- А в городах, устроившись на работу, рабочий человек должен ценить и любить свою работу больше жены и жизни своей. Если есть желание быть самому хозяином собственной судьбы, предпринимателем, то, пожалуйста, накопи деньжат, трудясь, какое время в две, а то и в три смены, ограничь себя в каких-то жизненных потребностях, минимизируй их, если надо, даже питание переводи на самые недорогие продукты, но копи и копи, пока не окажется у тебя какая-то сумма, которая позволит заниматься собственным бизнесом. А разве у нас это делают? Если кто и делает, то незначительное количество людей. В основном народ ходит и ругает Вас, Борис Иванович, правительство Ваше, за то, что Елин установил капитализм в России, государственную собственность за бесценок раздал бандитам, а у самого в казне мыши пешком ходят, денег нет, чтобы помочь всем желающим иметь заводы и фабрики. Вот в чем самая главная, самая основная проблема, которая не позволяет стране быстро выйти на дорогу процветания. Ведь все ждут, когда Елин что-нибудь придумает и станет легче и лучше жить. Как будто вы, Борис Иванович, в Кремле деньги печатаете и золото добываете...
- Ты хочешь сказать, дорогой мой зять, что надо было нам, реформаторам, прежде чем демократию и свободу труда объявлять, воспитывать народ, прививать любовь к бизнесу, к свободному предпринимательству? Времени не было, некогда было всеобуч и ликбез свободного труда организовать в советском Союзе, сам помнишь, как все буржуазное нами воспринималось? Немного времени прошло, не успели еще забыть, но твой рассказ, на меня подействовал удручающе. К сожалению!
Договорив, Борис Иванов встал, встали и другие, женщины сразу начали убирать со стола, одни уносили грязную посуду на кухню, другие приносили чистые чашки, чайники для заварки. Елин, чтобы не мешать снующим туда и сюда женщинам, окинул комнату быстрым взглядом и, облюбовав место у камина, в два шага оказался в стареньком потрепанном кресле. Напротив кресла, прислоненного к стене, справа от камина, стоял старенький изрядной потрепанности, диван. На этот диван Борис Иванович знаком пригласил  присесть своих зятьев. Сейчас камин не растапливали, в доме было тепло, работало паровое отепление. Когда мужики расселись, Елин сказал:
- Ошибок наделали немало в своем стремлении за считанные месяцы всю экономику большой страны сделать частной. Тут все претензии и ко мне, и к правительству не лишены основания. Даже сегодня я упустил из виду то, о чем ты только что рассказал, дорогой мой младший зять.
Назвав солидного и серьезного мужика младшим зятем, Елин улыбнулся.
- Посмотри, как включишь телевизор, одни убийства и фильмы об этих убийствах, больше ничего путного. По всем каналам идут фильмы по произведениям Александры Марининой, словно у нас других проблем, как только преступников ловить, нету. Александра Маринина, конечно, хороший писатель, и то, о чем она пишет, происходит в нашем обществе, но ведь у нас есть и другие задачи, и другие герои, которые трудятся, государству налоги платят, семьей обзаводятся, производства создают на пустом месте, работу другим дают, дома строят. Почему-то мы упустили, чтобы через телевидение и радио показать новых тружеников. Чем не герои нового времени предприниматели, создавшие в тяжелых экономических условиях свое дело, свою небольшую, но уже процветающую ферму из десяти коров, или цех из двух-трех деревообрабатывающих станков. Разве это не результат - построить дом-сказку для своей семьи, разбить зеленую лужайку вокруг дома, огородить все эстетически красивым бетонным или кирпичным забором с фигурными причудливыми, кованными из металлических прутков, решеточками. Воспитывать народ наш на яркой, богатой жизни мы не научились. Этот вопрос мы пустили на самотек. Поэтому каждый канал телевидения, каждый журналист, в своем стремлении удивить народ сногсшибательной информацией, действуя в меру своих умственных способностей и этических воззрений, прибегает не к вечным ценностям человеческой жизни, а к тем сомнительным делам, которые позволяют им поднимать свою популярность и запихивать кое-что в кошельки. Они-то, может быть, и правы, делают то, что им выгодно, а нам, государственным деятелям, надобно интересы всего общества защищать. Это ты правильно подметил, надо в эту сферу, в сферу воспитания в наших гражданах любви к богатой роскошной жизни, но посредством труда, обращать особое внимание. А чем занимаются министры образования-просвещения? Не разбери-пойми!
Сам не свой от возмущения Президент встал со своего кресла и стал ходить по тесной комнатенке.
- Недавно назначил нового председателя по телерадиовещательным делам, вроде мужик умный, бывший секретарь ЦК, член Политбюро, а свежих идей как не было, так и нет. Правду говорят, старикам, коим больше семидесяти лет, надо сидеть дома и внуков нянчить. На улицу их выпускать нельзя, глядишь, продрогнут от небольшого изменения погоды не в теплую сторону. Надо найти молодого, образованного в этом отношении человека. Молодые, умные, смелые парни нужны сейчас России больше, чем когда-либо. Они должны Россию как зеницу ока беречь, и авторитет ее поднимать до самых небес...
- Борис Иванович, - перебил шурина младший зять, - а нужно ли это народу, захочет ли понять вас народ, захочет ли сесть за парту? У меня такое чувство, что наш народ и не желает жить лучше, чем живет, он вполне доволен тем, что имеет, и большие хоромы, как принято в цивилизованном мире, им также нужны, как китайцам латинский язык. Мне кажется, все дело в том, что воспитали в советское время в наших людях презрение к деньгам, к богатым, к шикарной жизни...
- Тут я с тобой не согласен, - Борис Иванович не дал зятю закончить свою мысль, - это не оправдание, что наш во все времена жил посредственно. Пыльная Россия, кособокие избы да смешной забор, - вспомни русских классиков. Но не в этом корень зла, - вновь присев на свое место, продолжал Елин с возмущением в голосе, - и не в том, что наш народ, скинув рабство в тысяча восемьсот шестьдесят первом году, через несколько десятков лет надел на шею другое, коммунистическое ярмо. Хотя эти ситуации сыграли свою отрицательную роль, убили в человеке всякую инициативу, воспитали неуверенность в самом себе, убили веру в собственные силы и возможности. Наши люди привыкли в обыденной жизни довольствоваться предельным минимумом.
В самом человеческом существе заложено стремление с каждым днем улучшать и облагораживать свою жизнь. Если это так, то нам бояться, что наш народ не хочет и не мечтает о лучшей жизни, нечего. Другое дело, нам, видимо, придется долго и упорно потрудиться, чтобы русский человек вновь поверил в собственные силы. Выбить из него эту рабскую сущность, которую основательно насадили нашему народу  разные общественные системы на протяжении тысяч лет, сколько Русь существует. Ведь всплывают же в какие-то опасные периоды для страны самые благородные и достойные всяческой похвалы черты характера русского человека. Мужества, геройства и доблести нам не занимать. Победили же мы Наполеона, Гитлера, из руин после войны за короткий срок восстановили полуразрушенную страну. Значит, нечего хаять наш народ, если русский человек поверит во что-то, он добьется своего. А веры в наше правое дело, в наши реформы, призванные страну на новую ступень развития поднять, еще нет. Пока народ оглядывается, осматривается, а наши бандиты, расхитители государственного имущества и прочие враги русского народа, помогают основной массе людей с недоверием относиться ко всему тому, что происходит сегодня на просторах нашей страны.
Наступила пауза, слова Бориса Ивановича прозвучали убедительно, и зятьям нечего было возразить в ответ. Воспользовавшись наступившей тишиной, женщины пригласили мужчин к столу. Чаепитие - не самое плохое завершение сегодняшней встречи детей и внуков Дарьи Силантьевны. Но и после чая разговор о государственных делах, а о чем еще надо говорить, если президент государства сидит рядом, продолжался долго. И странно, никого не клонило ко сну, все сидели как огурчики, словно только что встали, умылись и позавтракали. До первых петухов велись разговоры, а закончились на том, что Елины дали друг другу слово: больше не потерять друг друга из виду. Более того, хотя бы в месяц раз встречаться если не у Бориса Ивановича на квартире в Москве, то здесь, в отцовском доме в Наумово или на дачной резиденции Пригорки-10. Этот поистине райский уголок среди ухоженных самой природой берез и елей, спрятанный под безликую вывеску Пригорки-10, находящиеся в близком соседстве от родных мест Президента России, в Киржачском районе, недалеко от деревни Бельково.


12.

Прошло несколько месяцев девяносто четвертого года. Этот год, обещавший стать годом старта в экономике России, не оправдал всеобщих надежд. Итоги первого квартала оказались плачевными. В промышленности, в основном в производственной сфере, повсеместно отмечался спад производства, сокращение выпуска продукции и товаров. Государственная казна недополучала тех сумм, на которые рассчитывала. Дефицит бюджета исчислялся астрономическими цифрами. В результате этого все отрасли жизнедеятельности огромной страны, финансируемые из бюджетной кормушки, терпели, мягко скажем, финансовые затруднения, и этот факт тут же отразился на жизни каждой российской семьи, каждого гражданина. Это были уже не временные затруднения, а самое настоящее бедствие. Из-за остановки многих предприятий люди теряли работу, трудоспособное население лишилось возможности кормить семьи, люди жили на мизерные пенсии отцов и матерей. Те, кто еще работал, месяцами не могли получить зарплату. То есть без куска хлеба остались все. Военные и служащие правоохранительных органов оказавшись на голодном пайке, не выполняли свои служебные обязанности. В войсках падала дисциплина, своих детей призывного возраста россияне не желали отправлять на почетную воинскую службу и всякими правдами и неправдами выкупали своих чад от службы в армии. Что касается представителей правоохранительных органов, то забота о куске хлеба толкнула многих блюстителей порядка на сделки с преступным миром, взятки и незаконные поборы – это стало обычным делом. А потому улицы и площади городов и сел находились под контролем криминальных структур. Еще положение в стране усугубилось тем, что с середины первого квартала девяносто четвертого года упали цены мирового рынка на нефть и газ, упали существенно. Бюджет страны, пополняемый в основном нефте- и газодолларами, рассчитанный правительством по двадцати пяти долларов за баррель, именно такая цена нефти была в расчетный период, а цена на нефть упала почти в два раза, трещал по всем швам. Надеяться на то, что ситуация скоро выправится, не приходилось. Кстати, здесь нелишне отметить, что сам бюджет был принят с огромными ножницами, расходы превышали доходную часть на шестьдесят триллионов рублей, естественно, по курсу девяносто четвертого года, но этот дефицит был запланирован заранее. Картина получалась следующая: если приплюсовать к принятым не существующим деньгам недобор в казну и от продажи нефти, то четверть российского бюджета оказалась не обеспеченной финансами. Неверные расчеты правительства, желание тратить больше, чем зарабатываешь, ставки на плавающие цены на мировом рынке товаров, и сомнительные надежды, без должной оценки, руководствуясь принципом - авось найдем где-нибудь деньги, привели к тому, что страна оказалась в том положении, в котором оказалась. Единственная надежда президента Елина и всего правительства исправить ситуацию возлагалась на западные кредиты, которые были обещаны Елину во время недавнего визита по странам Европы и США. Двадцать миллиардов обещанной американской валюты, конечно, реанимировали бы экономику страны, даже могли бы дать какой-то толчок к развитию. Однако на поверку выяснилось, что не очень-то западные друзья спешат вдохнуть свежий воздух в задыхающиеся легкие Российского государства. Первый транш, который по устному соглашению президента Елина и западных лидеров должен был поступить уже в марте, не только и не столько опаздывал, сколько его просто не хотели давать. Ранние договоренности в верхах, правда, устные, стали подвергаться сомнению и тщательной ревизии, налицо был явный саботаж и нежелание западных финансовых воротил отдавать России такую крупную сумму якобы без получения определенных гарантий. Гарантии же, которые могла дать администрация Елина, тщательно изучались, проверялись приездами в Москву представителей финансового мира. Более того, кредиторы ставили определенные условия не только в области экономики, но и поднимали политические вопросы. Главные из них: в экономике произвести такие меры, чтобы Россию можно было бы признать рыночной страной, а в политическом плане, чтобы права человека соблюдались неукоснительно, развивать быстрыми темпами культуру малых народов и всячески поддерживать республики России в своем стремлении к свободе, независимости и самостоятельности. Здесь явно было видно, что эмиссары финансовых кругов запада пекутся не о культуре и свободе малых народов. Все, что они хотят - подтолкнуть руководителей Чечни, которые на весь мир объявляют о стремлении чеченского народа к независимости, которые не стесняются говорить о вооруженной борьбе, к еще более неадекватным действиям. Дадаев создавал армию, вооруженную до зубов советским оружием, учил ее и призывал свой народ к священной освободительной войне против России. Невооруженным глазом было видно, что означают советы западных финансистов-демократов руководству России под вывеской развития свободы личности, прав человека и поощрение малых народов и республик федерации к активному участию в государственных делах и признание их священного права на самоопределение.
Кое-кому из капиталистов Европы и Нового света не терпелось увидеть Россию территориально уменьшенной еще на добрый кусок. А потому администрация Елина пыталась все решать в дипломатической плоскости, всячески сдерживала желание финансовых воротил, не отвечая ни да, ни нет на поставленные вопросы. Задача была одна: получить обещанные деньги. И она оттянула время настолько, что в конце концов, правда, с великим трудом, но получила в конце третьего квартала пять миллиардов долларов, благодаря которым удалось временно снять нависшее над страной взрывоопасное настроение общества.

13

Правительство начало гасить долги по зарплате бюджетникам: учителям, врачам, стало выдавать пенсии, детские пособия. Однако денег было настолько мало, что удовлетворить всю расходную часть бюджета правительство при всем своем желании не смогло. Эти пять миллиардов, три из которых вновь выбил по своим каналам госсекретарь Красавчик, а два частями отдали друзья Елина, руководители западных стран, могли лишь закрыть часть долгов правительства своему народу. Хватило с горем пополам произвести текущие выплаты, а вот о помощи экономике самым серьезным образом, чтобы все завертелось, чтобы увеличились налоговые поступления в казну, и речи быть не могло. Чубиков Павел Андреевич, премьер-министр Правительства России, предложил Елину для спасения России от финансового краха Президентским указом амнистировать вывезенный за рубеж капитал российских граждан. Подсчеты показывали, что в год из-за политической и экономической нестабильности в России за пределы страны вывозится около двадцати-тридцати миллиардов долларов. Ухватившись за эту идею, не очень-то новую, но все-таки имеющую кое-какой смысл, Борис Иванович, обработав руководителей фракций парламента, добился принятия нужного закона, но ожидаемого результата это мероприятие не принесло. Видимо, люди еще не были готовы к тому, чтобы поверить политикам и правителям, что процессы, происходящие в стране, а точнее «капитализация» Российского государства, необратима, что она окончательна и вечна.
Коммунистическая партия, воспользовавшись тяжелейшим экономическим положением страны, нарушив свои договоренности, с новой силой и еще более беспощадно начала критиковать Елина и его руководство. Меры, принятые Елиным и его правительством, не давали желаемых результатов. Стране нужны были деньги, их можно было бы заработать, если бы функционировали предприятия: фабрики и заводы, фермерские хозяйства и сельхозартели. Но вся эта машина пока стояла, в лучшем случае крутилась вхолостую, а потому финансовой отдачи от такой деятельности не могло быть. Поэтому и Чубиковское предложение - «уменьшить ставки процентов налоговых отчислений предприятиям и организациям, чтобы сделать прозрачной теневую экономику», тоже не могло сделать погоду в финансовых делах. Оказавшись в непредвиденно тяжелом положении, Елин не находил выхода, зато он видел перспективу и был уверен, что когда-нибудь все равно подъем во всех областях жизни начнется, но ситуацию нужно было спасти сегодня, а спасать было нечем. Газеты направо и налево, рисуя неблагоприятную ситуацию в стране, валили вину на воров и криминальных элементов, якобы растащивших и вывезших все богатства России за рубеж, но Борис Иванович понимал, что не в этом дело, корень зла в самой неработающей экономике, а не только в повальном воровстве. Воры и бандиты есть даже в цивилизованных странах, однако там люди вовремя получают и зарплату, и причем немалую, и пенсии, и армию свою вдоволь кормят, а у офицеров зарплата по несколько тысяч долларов.
Недовольство российского общества политикой Бориса Ивановича росло не по дням, а по часам. Это было видно по опустившемуся рейтингу Елина, проводившемуся ежемесячно первым каналом телевидения среди российского политического генералитета. Только пять процентов российских граждан верили еще в возможности и способности Бориса Ивановича выправить ситуацию в стране. При таком рейтинге, когда до очередных президентских выборов оставалось чуть больше года, можно было бы остаться без президентского кресла. А Борису Ивановичу хотелось самому завершить начатые перемены, привести страну к светлым дням. Чтобы как-то поднять свой авторитет, показать, что президент не сидит сложа руки, а еще видимо от безысходности, от несостоятельности изыскать нужную сумму для страны, Елин начал снимать с постов своих министров и помощников. С октября девяносто пятого года Борис Иванович занимался этой работой так рьяно, словно он, президент, этим и только этим должен заниматься, что это и есть основная президентская работа. В первую очередь Борис Иванович освободил от работы тех министров, авторитет которых у народа был невелик, и, по-народному мнению, они-то и являлись причиной бедственного положения страны. Это касалось руководителя Госкомимущества, который организовывал процесс приватизации, в народе этот процесс окрестили «прихватизацией». Сменил министра финансов, министра экономики, стал активно удалять поначалу приближенных к власти представителей компартии. К концу года Борис Иванович заменил всех работников президентского аппарата и семьдесят процентов состава правительства. Новые люди хоть и брались энергично за дела, однако воз был и ныне там. И не мудрено, движения вперед быть не могло из-за уже упомянутых причин. Павел Андреевич, председатель правительства, приглашенный Елиным в кабинет для разговора об отставке, вдруг предложил Борису Ивановичу способ улучшить финансовые возможности страны. Елину пришлось повременить с разговором об отставке и выслушать своего интеллигентного, импозантного, но беспомощного сотрудника.
- Надо применить в масштабе государства опыт финансовых корпораций, использующих метод пирамиды, - предложил Павел Андреевич.
- Ты что! - встал из-за своего стола Елин, словно его ужалили, - обманывать собственный народ.
- А мы не будем обманывать. Мы будем платить. Вложим собранные средства в быстро-окупаемые сферы производства, выйдем на мировой рынок, получим колоссальные доходы, учитывая масштабы продаж ценных бумаг. Мы предложим хороший процент доходности, и дело пойдет, но при условии, если гарантом будет Правительство России. Ведь заработать денег, особо не утруждая себя, любит не только наш российский народ, во всем мире немало любителей легких денег. Борис Иванович задумался, прохаживаясь, как обычно, по кабинету, так он поступал всегда, когда помощники предлагали новую идею, особенно, если идея касалась финансового вопроса. Вот и теперь он, опустив голову вниз, неторопливо измерял шагами свой кабинет, так он сосредотачивался, чтобы вникнуть в самую суть предложения и не упустить мелочей. Борис Иванович размышлял, ему понравилась идея распространить эти предполагаемые ценные бумаги на западе. На своих граждан Елин особо надежды в этом вопросе не возлагал, зная, что у своих «поданных» лишних денег на эксперимент с приобретением ценных бумаг не найдется. Из своих соотечественников на игру с ценными бумагами могут клюнуть лишь те, кто за эти годы заработал и продолжает зарабатывать приличные деньги, только процветающие организации, вроде банков. А вот из других стран можно, можно привлечь средства.
- Только как будет это все выглядеть на практике, Паша, ты подумал? - спросил Борис Иванович, не останавливая свое движение по комнате.
- Да, Борис Иванович, я все обдумал и отчетливо вижу, как вся эта операция должна
выглядеть. Если доходность этих бумаг в год составит сто процентов от номинальной стоимости, а ликвидность обеспечить только через два года со дня продажи, мы должны собрать внушительную сумму, которая пойдет на решение текущих наших вопросов.
- Но ведь сорок-пятьдесят процентов доходности от этой твоей затеи съест ежегодная инфляция, беспардонно гуляющая на наших просторах, а если она будет больше? - сев рядом с Чубиковым, спросил Елин. - Кто возьмет твои бумаги?
- Вы знаете, Борис Иванович, инфляция, повышение или понижение курса доллара в основном зависят от психологических моментов, чем от того, отчего они по сути зависят.
Если бы мы смогли организовать пропагандистскую машину нашего государства таким образом, чтобы финансовое положение нашей страны выглядело бы не так плачевно, а тем более в этот момент, когда долги государства своим гражданам и зарубежным организациям понемногу выплачиваются, то уверен, что такая пуля попала бы точно в яблоко, а не в молоко. Надо не переставая напоминать нашим людям и не нашим, что Россия - это бездонный кладезь природных ресурсов, тут несметные богатства не только нефти и газа, но и леса, алмазов, золота. А сколько у нас земель, которые при хорошем отношении дадут не меньше дохода, чем нефть и газ. Борис Иванович задумчиво глядел на премьер-министра.
- Действительно, всего у нас вдоволь, - размышлял президент, - ведь главное богатство страны, любой страны, не золото или алмазы, которые хранятся тоннами в банках, а земля, которая дает хлеб, продукты питания, товары быта и так далее, а лесоматериалы, пол-России утопает в лесах, и каких! Самых лучших, первосортных, чего нам бояться, что не выплатим по этим самым бумажкам. Вот ведь гляди, сколько зерна в этом году собрали, в полтора раза больше, чем в самый благоприятный год советского периода. Притом засеяно было площадей меньше, чем в те времена.
Елин встал и снова принялся ходить по комнате. Новая идея Павла Андреевича крепко садилась в голову президента, въедалась во все извилины мозга Бориса Ивановича.
«Если бы эти бумаги распространить по всему миру, то можно было собрать достаточно денег, чтобы дать толчок экономике страны, долги закрыть - не главное, их закроем рано или поздно, а вот заставить экономику заработать – вот главная задача. Можно было бы из собранных средств выдавать кредиты предпринимателям для приобретения новых технологий и нового оборудования, ссудить граждан для приобретения или строительства жилья, открывать ипотечные банки, аграрные банки для долгосрочного кредитования крестьян и фермеров», - рассуждал Борис Иванович.
Его лицо, хмурое, задумчивое, постепенно преображалось, просветление и уверенность вновь возвращались на его упитанное лицо. Поправляя пятерней правой руки свои рыжие, но уже сильно разбавленные видимыми серебристыми нитями волосы, гладко зачесанные назад, Борис Иванович остановился совсем близко от сидящего премьера, так что президентское колено боднуло премьерское, отчего тот быстро поднял глаза на сияющего президента.
- Собери своих помощников, наметьте план действия и срочно, весьма срочно, претворяйте в жизнь то, что ты мне сейчас тут нарисовал. И учти, что через две недели эти твои бумаги должны вовсю продаваться. Везде продаваться: у нас, в Европе, в Азии, в Америке! Действуй, Паша! Действуй! - похлопав по плечу своего помощника, давал указания Борис Иванович, уверенный в том, что скоро, благодаря новой затее, придуманной молодым премьером, дела в стране по всему фронту начнут поправляться.
- Дай-то Бог, дай-то Бог. Народ мой заслуживает хорошей жизни, - пронеслось в голове президента, когда он, выпроводив Павла Андреевича из своего кабинета, остался один.
14.

Прошло несколько дней, пропагандистская машина государства заработала в полную силу, рекламируя новые ценные бумаги, выпущенные Центробанком России, с гарантией правительства, с приличным процентом ежегодного дохода. В прессе и по телевидению сообщалось, что какие бы катаклизмы не происходили в экономике государства, правительство Российской Федерации гарантирует выплату денежных средств по этим ценным бумагам в срок и в полном объеме. Более того, эти бумаги находились как бы вне инфляционного поля страны. Другими словами, по выражению представителей правительства, какой бы процент инфляции ни гулял в государстве, хоть до тысячи процентов в год, на эти ценные бумаги она не распространялась. При большем проценте инфляции, средства на этих бумагах таяли только до тридцати процентов в год, а при меньшем ежегодном инфляционном проценте в выигрыше оставался клиент, расчеты при выплате денежной суммы будут производиться в этом случае по фактическому проценту инфляции. В связи с тем, что правительство давало большие и очень надежные гарантии по этим ценным бумагам, идея Павла Андреевича пришлась по душе не только президенту Елину, но и народу и чужеземным гражданам. Заявки на миллиардные суммы приходили от наших и от «ненаших» банков, финансовых организаций, других компаний и фирм, которые желали свои свободные средства вложить в это доходное и надежное предприятие. В казне появились деньги. На радостях правительство, сверкая довольными улыбками на лицах, по всем каналам телевидения без устали вещало, что с долгами бюджета скоро будет покончено. Кроме того, вот-вот начнем, финансировать оборонную промышленность в полном объеме и оказывать существенную поддержку разным отраслям гражданской промышленности, не на последнем месте стоял вопрос о жилье, предполагалось в очень короткие сроки открыть ипотечные банки во всех регионах страны.
Давать гражданам долгосрочные беспроцентные ссуды для строительства и приобретения квартир, домов и дач, как и делается на западе в нормальных цивилизованных странах. Это был огромный шаг вперед в движении России в ряды демократических богатых и свободных стран. Последние месяцы девяносто четвертого года страна в буквальном смысле проснулась ото сна: заработали в полную силу некоторые отрасли промышленности, на дорогах стало больше грузовых машин катиться туда-сюда, в магазинах чувствовалось оживление торговли, ежедневные выручки многих торговых точек увеличились в два, а то в три раза. Появляющиеся на руках у населения деньги сразу дали долгожданный толчок к развитию всей экономической сферы государства.  Было видно, что если с такими темпами Российская экономика начнет развиваться, то через пару лет страну будет не узнать: дороги станут лучше, чем на западе, и дома, и квартиры просторнее, чем там у них, рестораны, заполненные по вечерам нашими гражданами, отдыхающими после праведных дневных трудов, будут не хуже, чем у них. Борис Иванович был на седьмом небе, при виде Павла Андреевича Елин расплывался в широкой улыбке и не упускал случая похвалить его, поддержать любые его начинания и считать его самым родным для себя человеком.
- Сынок, - вдруг стал называть Борис Иванович Чубикова, - если вдруг мне придется уйти на заслуженный отдых по возрасту, мое место займешь ты. Все для этого я сделаю: и возможное, и невозможное. Россияне еще мне верят, если я скажу им, что ты должен стать
следующим президентом, ты им станешь, поверь мне, сынок, - говорил Борис Иванович
Чубикову.
Павел Андреевич,  слегка покраснев от этих высоких похвал президента, опускал голову вниз, стараясь не встречаться взглядами с Елиным, ибо в душе хоть и появлялся какой-то подъем от услышанных слов, но все равно надежды особой и гарантии никакой не могло быть на реализацию елинских заверений. Чубиков понимал: как только начнет давать сбой новое предприятие по этим ценным бумагам, а эту сторону новой своей идеи Павел Андреевич видел очень хорошо, то в этом случае место премьера ему придется освободить, а не то что перебираться в новый кремлевский кабинет, самый просторный и самый важный и авторитетный во всей России. Правда, начаться проблемы с этими бумагами должны будут года через два, не раньше, как раз тогда, когда нужно будет производить оплату по ним.


Глава 7.

ПОД ИТОГОВОЙ ЧЕРТОЙ

                1.
П

оследние недели девяносто четвертого года Бориса Ивановича нельзя было узнать. Его словно подменили. Он помолодел лет на десять, исчезли с лица морщинки, которые обычно появляются тогда, когда человек сверх сил обременен неразрешимыми или трудноразрешимыми проблемами, которые заставляют человека не спать ночами и, усаживаясь за обеденный стол, почти не притрагиваться к пище. Елин изменился в лучшую сторону: шаги стали быстрыми и уверенными, как в молодости, глаза его юношески излучали свет, и в них читалась ясность цели.
Этому состоянию президента Елина не могли не нарадоваться и домашние. Нина Федоровна была на седьмом небе от нахлынувшего на их семью счастья. Дорогой и любимый муж приходил домой гораздо раньше, чем некоторое время назад, нянчился с внуками, играл с ними в какие-то свои игры, был очень нежен, ласков с ней. О чем могла еще мечтать жена президента, если в семью вернулась простая человеческая радость. Нина Федоровна в течение шести - семи лет почти забыла, что такое простое человеческое семейное счастье. Это другим женщинам, наверное, казалось, что счастливее первой российской женщины, Нины Федоровны, нет в России, а на самом-то деле и она, и вся ее семья жила с одной мыслью: как сейчас у Бориса Ивановича, какое у него настроение и в какое время домой вернется. Теперь же атмосфера в доме в корне изменилась. Чем чаще с экранов телевизоров показывали успехи страны, чем больше сообщалось в прессе о крепнущих шагах государства во всех сферах, тем больше чувствовался душевный подъем Елина, который отчетливо проявлялся в заботливом, теплом и ласковом отношении к своим близким родственникам. Борис Иванович и сестер не забывал, посылал за ними, собирал у себя дома. И большая Елинская семья усаживалась за стол, накрытый по-простому, самыми что ни на есть деревенскими продуктами: картошечкой, капусткой, солеными огурчиками да свеженьким, молочным, поджаренным Ниной Федоровной, поросеночком. За едой спокойно обсуждались семейные новости, успехи каждого члена Елинской семьи, и, конечно, разговоры шли о делах страны. Президент России не мог не касаться этих проблем, с кем бы он ни сидел, где бы он ни сидел и когда бы он ни сидел. Перед новым тысяча девятьсот девяносто пятым годом Борис Иванович пригласил всю свою большую семью: сестер с семьями и, конечно, своих домашних - отметить новый год в Пригорках-10, на его президентской даче. Елин редко туда кого приглашал. Это было место, куда он уединялся, если бывал в плохом настроении, здесь он размышлял о делах Российского государства.

2.

Тридцать первого декабря, в полдень, в Пригорки-10 прибыли все члены большой семьи Бориса Ивановича. День перед новым годом выдался прекрасным с самого утра, чистое морозное голубое небо манило человека на улицу подышать свежим воздухом, разбавленным неповторимым ароматом леса, который источают бесчисленные стройные березы и ели, аккуратно, ровными рядами, посаженные на огромной территории президентской дачи.
После обеда Борис Иванович собрал всех своих внуков от пяти до четырнадцати лет и, вооружившись лыжами, под присмотром своей личной охраны, вышел с территории дачи, чтобы устроить соревнования по лыжному спорту для молодого поколения Елиных. Зятья Бориса Ивановича, облюбовав на территории дачи место под двумя величавыми березами, соорудили из кирпичей и металлических уголков мангал и начали заниматься приготовлением кавказских шашлыков, так горячо обожаемых мужем Татьяны Борисовны. А женщины в доме готовились к новогоднему вечеру. Собравшись через несколько часов у костра, где пахло дымом и шашлыками, причем запах шашлыков оттенялся ароматом грузинского вина «Ахашени», которое используют настоящие мастера для разбрызгивания по нанизанным на шампуры кусочкам мяса, чтобы изменить аромат блюда и дать ему возможность прожариться медленно, изнутри. Мужская половина Елиных вместе с Борисом Ивановичем, окруженным целым эскортом внуков, начала трапезу на свежем морозном воздухе. Провожали старый год. Первый тост произнес сам Борис Иванович.
- Я и все россияне, - сказал он, - на этот год, который завершает свою миссию, возлагали с самого его начала большие надежды. Все статистические факты, как говориться, показывали, что девяносто четвертый год будет годом старта экономики России по всему фронту. Хотя вначале года и в последующие месяцы ожидания наши не оправдались, однако последние месяцы и весь декабрь, подсказывает нам, что мы не зря надеялись и ждали перемен к лучшему.
- И хотя я в этом году потерял свою мать, вашу прабабушку, - обратился он к детворе, те слушали его с открытыми ртами, - все равно могу объявить вам, что мы с вами и вся Россия, должны быть благодарны этому уходящему году, ибо ситуация на территории нашей Родины с каждым днем меняется к лучшему. В стране заработали многие предприятия, государство выплатило почти все свои долги, у народа на руках появились деньги.
Было тихо, казалось, что зимний лес тоже вслушивается в слова Президента России, только угольки в мангале тихонько потрескивали.
- Мне, лично, родные мои, этот год винить не в чем, спасибо ему, что он был в нашей жизни. Да здравствует новый, полный надежд и неизвестности, девяносто пятый год! Год рассвета и год новой зари России! - закончил свой длинный тост Борис Иванович, окинув близких смеющимся взглядом и, подмигнув самому маленькому внуку Грише, отправил армянский коньяк по назначению. Пока президент опустошал бокал, муж младшей сестры взял с мангала шампур с шашлыком и встал как вкопанный рядом с тестем. Пустой стакан из рук президента принял самый родной зять, муж Татьяны Борисовны.
- Хорошо сказали, Борис Иванович, - произнес муж младшей сестры, вручая Елину шампур с аппетитными кусочками мяса. - Вашими устами да мед пить.
Откусив кусочек мяса прямо с шампура, Елин удивленно посмотрел на зятя-предпринимателя:
- Ты что, сомневаешься в быстром процветании нашей России?
Фабрикант покачал головой:
- Ой, как много проблем у нашей России, как много проблем!
- Ну и что, - перебил его Борис Иванович, - а у кого, у какого народа их нет. Может, у нас больше, чем у других, но мы сильны и можем, способны разделаться с ними.
- Дай-то, Бог, дай-то Бог, - зять снова покачал головой.
- Да что с тобой, ты как Фома неверующий. Ты о чем? Новые мысли осенили тебя, зятек?
- Третий день хожу сам не свой. А всему виной статья, прочитанная мной в «Независимой газете».
- Да ладно, из-за чьих-то размышлений свои нервы трепать, - перебил Борис Иванович зятя, желая закрыть эту тему, - у нас сегодня на дворе демократия, что хотят, то и пишут. Лучше попробуй коньяк, коньяк хороший, не сомневайся, а то ты рюмку в руках уже сколько времени держишь, что он скоро вскипит.
- Да нет, уважаемый президент, статья была серьезная, и мысли очень глубокие. Да и автор не чета мне и вашим министрам, академик Сергеев Александр Кузьмич, его вся Россия знает, а может и весь мир.
- Александр Кузьмич? - переспросил Борис Иванович, - что же нового он там написал? Он же в недалеком прошлом Институт Марксизма-Ленинизма возглавлял и коммунистическое учение единственно верным считал, что же может нового он сказать, если не хвалить партию усопшую, вместе с ее мыслями и делами.
- Нет, статья его на сей раз не об этом. Он утверждает, что лет через пятьдесят-семьдесят, если сегодняшние политики вместе с русским народом не задумаются о своем будущем, может случиться так, что на карте мира не будет России, как не стало Советского Союза. Борис Иванович и все присутствующие, кроме младшего зятя Дарьи Силантьевны, расхохотались. Кто-то из присутствующих поперхнулся, не успев проглотить еду, ему тут же протянули стакан с сухим вином.
- Ох, ты мой зятек, рассмешил ты нас перед новым годом, - продолжая хохотать, произносил президент, - куда же денется наша с тобой Россия, такую глыбу, как наше с тобой Отечество, никто не сможет сдвинуть с места, тем более завоевать или захватить. Еще старик Бисмарк говорил: «Победить Россию невозможно!» С ума посходили и профессора и академики. Мгновенно посерьезнев, Борис Иванович, взглянул сурово на оппонента:
- Нашел время всякую муру читать?
- А он говорит стоящие именно вашего, Борис Иванович, внимания, вещи. Он утверждает, что если русский народ, именно русский, не примет ряд необходимых мер, то очень скоро самих русских в России не останется и сорока процентов, это значит, что большинством на территории России окажутся народы других национальностей, такие как татары, башкиры, дагестанцы, адыгейцы, кабардинцы, но только не славяне. Им ничего не стоит, договорившись, избрать своего президента, какого-нибудь Байрам Али пашу, а еще через десяток лет в парламенте нового государства, рожденного на территории нашей страны, будет стоять вопрос: как помочь малочисленному русскому народу, чтобы он сохранил себя, свою самобытность, хотя бы в качестве музейного экспоната.
Присутствующие вместе с президентом остановились, забыв о пище и вине, разговорах между собой, и стали внимательно слушать младшего зятя Дарьи Силантьевны, который сообщал весьма странные для обывательского уха вещи. Взоры всех были прикованы к предпринимателю из Карабаново. Борис Иванович хмурил брови. А фабрикант продолжал.
- Александр Кузьмич считает, что гибель Советского Союза увеличила шансы русского народа сохранить себя, как нацию, но воспользуемся ли мы этим шансом. Сегодня русских в России шестьдесят процентов от общего числа наций и народностей, за семь лет реформ рождаемость среди русских людей уменьшилась, а смертность значительно выросла. За семь лет русское население России сократилось на два миллиона, по сравнению с восемьдесят пятым годом, а вот среди других же народов при таких же экономических проблемах, рождаемость выше, чем смертность, и их на три миллиона стало больше, чем в том же благополучном году. В русских семьях в большинстве случаев по одному, редко по два ребенка, а в других, особенно в южных республиках, меньше трех не бывает. Вот потому Александр Кузьмич и утверждает, если ситуацию не изменить в государстве в этом вопросе, не поменять отношение власти к собственному русскому народу, то этот, некогда великий народ, исчезнет. А свято место пусто не бывает, люди нерусской национальности возымеют солидный вес и возможность иметь свой парламент, своего президента, свое правительство и полное основание поменять название нашей России на какое-нибудь другое, на Печенегию, Мусульманию наконец на Скифию.
Воцарилось молчание. Все направили свои взоры на Бориса Ивановича, он уже был к этому времени чернее тучи и находился в глубоком раздумии.


3.

- Ну, зятек, перед новым годом дал ты мне информацию, - очнувшись через некоторое время от своих размышлений, произнес Елин, - какой номер газеты этой. За какое число?
- Число не помню, а только этот номер есть и у Вас на даче, лежит на журнальном столике.
- Беги в дом, - обратился президент к самому старшему внуку, который из детворы один остался во взрослом кругу отмечать уходящий год, - скажи, Тане, Татьяне Борисовне, пусть найдет этот номер, и, пожалуйста, принеси его нам сюда.
Четырнадцатилетний парнишка с великой радостью побежал выполнять поручение любимого и знаменитого деда.
- Есть рациональное зерно в твоем сообщении, серьезную проблему академик Сергеев затронул, - произнес Елин, - и доказал легко и просто, даже гениально. Проблема самая что ни на есть серьезная и важная лежит на поверхности, а мы и не замечаем ее, не видим, проходим мимо. А дальше-то что, какие же выводы делает наш академик, какое решение есть у этого вопроса?
- Решения и без выводов уважаемого академика плавают на поверхности и сами напрашиваются, - ответил муж младшей сестры Елина, - и они, к сожалению, не такие простые, как сами проблемы. Несколько ходов решения у этой задачи, и все решения бумерангом бьют по российской государственности и суверенитету русского народа. Кстати, академик считает, что к сегодняшнему результату в этом вопросе нас привели имперские амбиции наших предков совсем в недалеком прошлом, начиная, примерно, с Ивана Грозного. Завоевание соседних территорий и создание огромной империи без последующей взвешенной, разумной политики в вопросе развития и рождаемости присоединенных народов этой империи, может привести, в конце концов, эту империю к гибели.
Здоровые мужики возле мангала заворожено слушали лекцию о демографической катастрофе русского народа.
- Чтобы русскому народу сохранить себя как народ, как национальное государство, Россия должна отдать независимость всем тем республикам, находящимся в составе Российской Федерации, которые этого требуют. Однако сегодня на это не пойдет ни один политик, ибо такого политика не поддержит ни одна партия, ни один русский человек. Само собой разумеется, что Президенту России правительству и парламенту следует принять такое решение, вернее, такие решения, чтобы стимулировать русские семьи иметь не по одному или два ребенка, а чтобы было в них, как в старину, человек по десять детей. Но принимая такие законы, следует быть крайне осторожными, чтобы мировое сообщество не взбеленилось и не обвинило Россию в измене демократическим принципам и элементарным правам человека. Свое веское и уважаемое слово здесь может и должна сказать Русская Православная церковь. Это не я говорю, так пишет Александр Кузьмич, - сказал карабановский фабрикант. И дальше уже обращаясь только к президенту:
- Вроде вещи далекие от сегодняшних наших забот, но в то же время и очень актуальные и животрепещущие. Вот почему я об этом уже третий день думаю, Борис Иванович, и не нахожу выхода. По ночам не сплю, среди ночи просыпаюсь, все думаю, думаю. В наших ежедневных заботах о хлебе насущном и как этот кусок маслом намазать и икорку ровным слоем на нем распределить да вином запить, мы рискуем и страну свою потерять, и самих себя. Не пора ли что-либо предпринять, что-то надо делать, пока есть время, а то завтра будет поздно.
- Ты прав, дорогой мой зятек, и молодец, что открыл мне глаза, после нового года я сам лично займусь этим вопросом, потому что кажется, что этот вопрос будет поважнее экономики. Давай-ка я тебя министром по национальным вопросам назначу. Вместе и порешаем эту проблему.
Предприниматель улыбнулся.
- Да какой из меня министр, Борис Иванович. Возраст не тот, лет десять назад я еще бы подумал, а сейчас, когда на ходу глаза закрываются, шестьдесят пять лет - это вам не
фунт изюма...

4.

В это время Бориса Ивановича вызвали в дом, к телефону, он торопливо направился туда. Мужики, оставшись без президента, потянулись к наполненным стаканам и, забыв о только что прерванном разговоре, стали тепло поздравлять друг друга с наступающим новым годом. Борис Иванович не возвращался к костру, и мужики через некоторое время потянулись в дом, к теплу, к дивану. Надо было отдохнуть перед наступающим новым девяносто пятым годом.
Новогодний стол в загородной резиденции Президента России Пригорки-10 был накрыт по всей форме, на столе было все, что пожелает человеческая душа, тут и икра черная и икра красная, осетрина, приготовленная в различных вариантах, молочный поросеночек, зажаренный на вертеле. Пир как из фильмов Роу и Птушко – режиссеров-сказочников Советской эпохи. Семья Елиных, в расширенном составе, только что проводила старый год, теперь ждала президента, главу семьи, чтобы поднимать тосты за приходящий новый год. Борис Иванович же был на улице, одетый с иголочки, он стоял под живописными елями, на пространство между которыми из дома падал пучками электрический свет, поздравлял своих поданных, свой народ с новым девяносто пятым годом. Настроение было хорошее, праздничное. Финансовое положение страны, благодаря ценным бумагам, идею с которыми подсказал премьер-министр Чубиков, поправлялось, и даже невооруженным глазом было видно некоторое шевеление в сторону подъема всей экономической жизни огромного государства. Борис Иванович возлагал большие надежды на то, что девяносто пятый год должен быть годом начала расцвета России. Этими своими мыслями и надеждами на будущее президент России делился со своими гражданами, пожелал им успехов, счастья и здоровья в наступающем году.
Передав своему народу с телеэкрана уверенность в завтрашнем дне своим энергичным сильным голосом и широкой заразительной улыбкой, Елин торопливо вошел в дом, и, переодевшись Дедом Морозом, взяв припасенный  мешок с подарками, появился в гостиной, где собралась его семья, внуки и внучки, особенно малышня, угадав в сказочном персонаже настоящего своего деда Бориса. Разновозрастная ватага обступила его с шумом и гамом и стала помогать в извлечении подарков из мешка. Взрослые тоже со светящимися глазами и светлыми взглядами посматривали в сторону Деда Мороза, совсем не ожидая новогодних подарков от него. Но Дед Мороз был предусмотрителен, в свой мешочек он заранее, не известив даже собственную супругу, положил подарки для всех. Оделив, как и положено Деду Морозу, всех присутствующих подарками, хозяин нового года вышел из гостиной, а вернулся уже прежним Борисом Ивановичем.
Все сели за стол, и начался уже новогодний пир. Внимание всех было направлено на тамаду, на Президента России Бориса Ивановича Елина. Потом, после укладывания малышни, собрались только старшие и уже гуляли до поздней ночи. Желали друг другу и долгих лет жизни, и крепкого сибирского здоровья, и исполнения планов, и того, чтобы сбывались мечты самые чистые и сокровенные, и простого человеческого счастья. А Борису Ивановичу, кроме всего прочего, присутствующие от души пожелали быстрого подъема жизненного уровня всех россиян. Только к утру члены большой семьи Елиных, перетанцевав все, что знали и умели, перепев все песни и высказав все тосты, легли отдохнуть, чтобы через некоторое время, как принято на российской земле, вновь продолжить праздничное пиршество, посвященное приходу нового года. Как новый год встретишь, так его и проведешь, поэтому встречали широко и от души. На следующий день, как только семья Елиных села за стол, в резиденцию президента приехал поздравлять с новым годом Бориса Ивановича и его семью госсекретарь России Красавчик Олег Абрамович. Борис Иванович в хорошем приподнятом настроении принял Олега Абрамовича приветливо и тепло. Долго тряс руку госсекретаря, похвалил за свежий внешний вид после ночной попойки, поинтересовался делами дома, спросил о здоровье жены, попросил передать его поздравления с новым годом жене и детям. Потом гостеприимно усадил за стол, и вместе с вновь прибывшим семья стала продолжать отмечать новый год. Красавчик не притрагивался ни к еде, ни к бокалам. Не заядлый выпивоха Олег Абрамович, который лишь изредка, в хорошем настроении, любил пропустить несколько рюмок хорошего армянского коньяка. Но сегодня, в такой, казалось бы, праздничный день, Красавчик не позволил себе расслабиться. Он сидел незаметно, очень тихо, напустив на лицо дежурную улыбку и часто, как показалось тамаде, бросал взгляд на Татьяну Борисовну, младшую дочь Бориса Ивановича. Елин подумал, видя не очень приподнятое настроение своего помощника, что, наверное, какое-то неотложное дело Олега Абрамовича к Татьяне заставило его приехать в этот день без предупреждения и звонка. Красавчик с некоторых пор имел право без доклада и разрешения приезжать к президенту на дом. Елин предположил, что, возможно, идет речь о подготовке материалов, нужных для выступления президента в новом году перед депутатами, которые по его поручению должны были подготовить Красавчик и Татьяна. Оставалось всего три дня, поэтому Красавчик, как человек дела, решил, наверное, невзирая на праздники, закончить доклад, ну, а без Татьяны этот материал нельзя было завершить.
Красавчик просидел за столом около получаса и за это время выпил бокал минеральной воды из витой бутылки зеленого стекла и не проронил ни единого слова. Бориса Ивановича, пропустившего к этому времени несколько стопок отличнейшего, он в этом знал толк, армянского коньяка, нудное поведение Красавчика начинало злить, и он, обратившись к госсекретарю, сказал:
- Слушай, если ты будешь сидеть за столом как сурок и портить общее праздничное настроение, лучше займись делами. Приехал ты работать, а я на работу не настроен, у меня, как и у всей страны, праздник. Чувствую, тебе Татьяна нужна, ну и идите в библиотеку, пишите ваши труды, раз они не могли подождать несколько дней.
Красавчик покраснел, ссутулился и, подобострастно улыбнувшись президенту и всем сидящим, торопливо направился туда, куда ему указал Борис Иванович. За ним встала из-за стола Татьяна, удивленная необычным поведением Олега Абрамовича. В глазах госсекретаря читался какой-то испуг, боязнь за что-то, а его полное молчание заставляло, из-за нетерпения скорее узнать причину подобного странного поведения друга семьи Елиных, ее личного друга и компаньона, учащенно биться женское сердце президентской дочки. Кто-кто, а уж Татьяна Борисовна знала, что именно благодаря Олегу Абрамовичу, она и ее отец, Борис Иванович, стали крупными собственниками самых лакомых предприятий России, приносящих в год огромные прибыли.

5.

Женское чутье подсказывало, что непредвиденный приезд Красавчика сегодня в их дом связан именно с проблемами негосударственными. Доклад, порученный отцом им обоим, почти готов, осталось еще раз просмотреть, дать президенту ознакомиться и кое-что, если нужно, изменить. Всю эту работу можно сделать прямо перед выступлением президента в парламенте, а потому с работой сегодняшняя встреча, безотлагательная, спешная и весьма важная, судя по внешнему виду госсекретаря, не может быть связана. Из-за этого в голову Татьяны Борисовны лезли в первую очередь мысли, касающиеся их отношений в области, мягко говоря, бизнеса.
Однако Татьяна Борисовна, сколько бы ни напрягала память, никак не могла угадать, что могло случиться там, в ее предпринимательской деятельности, в которой она не очень-то разбиралась. Но аналитическим умом и природной елинской хваткой чувствовала, что проблемы большие, если Красавчик ведет себя подобным образом. Как только партнеры по бизнесу оказалась в библиотеке, Татьяна Борисовна повернулась лицом к госсекретарю, шедшему за ней и прикрывающему дверь в библиотеку.
- Пропали мы, Татьяна Борисовна, - произнес шепотом Олег Абрамович.
В одной руке держал он кожаную папку коричневого цвета, а другая, правая рука, лежала на ручке двери. Всем корпусом он надавливал на полотно двери, чтобы она плотнее села на свое место. Татьяна Борисовна широко раскрыла глаза, веки прыгнули до самых бровей. Олег Абрамович наконец-то, оставив дверь в покое, сделал несколько шагов вперед к столу, накрытому зеленым сукном, то и дело оглядывался назад к закрытой двери. Положил папку на стол.
- Сейчас ты все поймешь.
Он достал из папки газету, название которой невозможно было прочитать из-за того, что странички были собраны не по порядку.
- Газету эту выпускают не коммунисты, а наши, так называемые, демократы. Называется «Независимая газета», вот она независимо и разнюхала о наших делах и в стране, и за рубежом. Я имею ввиду наш бизнес. Вот, почитай! - передав Татьяне Борисовне газетенку, сказал Красавчик, ткнув на раскрытой страничке в одну из статьей.
Статья совсем небольшая по размеру. Название набрано неброским шрифтом и было совершенно безликое - «Наши бизнесмены».
Татьяна Борисовна, разложив газету на столе перед собой, села на стул и углубилась
в чтение. Пробегая быстренько глазами по строчкам, она часто менялась в лице. То ее упругие и чистенькие щечки сливочной белизны виновато алели, то из огромных, как две больших оливины, глазищ исходило негодование, презрение и злость. Вся эта буря возмущения была адресована автору статьи Антону Каракозову.
Статья извещала своих читателей о том, что Борис Иванович Елин и его помощники
в лице Красавчика Олега Абрамовича и Татьяны Борисовны, потому и начали реформы
и изменили коммунистический режим, развалив великую цивилизацию в лице передового в мире государства, каким был Советский Союз, чтобы не облегчить и не улучшить жизнь народа, а прибрать к рукам самые жирные куски несметных богатств великого государства. Далее перечислялось, какие именно объекты и каким образом оказались в руках госсекретаря Красавчика и его компаньона Татьяны Борисовны - дочери президента России. Например, отмечалось, что двадцать пять процентов нефтяных скважин Российского государства находится в частной собственности, ими владеют на бумаге некие граждане Израиля, которые нотариально оформили, аж во Франции, все свои акции, имеющиеся в России на имя другого Красавчика, родного брата Олега Абрамовича и на мужа Татьяны Борисовны. Документ оформлен таким образом, что позволяет этим владельцам не потерять ни одного вложенного доллара сегодня, а войти полноправными хозяевами своих владений, когда пожелает их хозяйская душа. Почти такая же ситуация была и с «Аэрофлотом», больше тридцати процентов акций которого находились в собственности этих двух самых расторопных помощников президента. Только два эти предприятия нашим бизнесменам в год дают доход больше миллиарда долларов, а президент России ищет деньги в заграницах, чтобы выплатить мизерные пенсии старикам и детские пособия одиноким матерям, резала правду-матку «Независимая газета». Зачем Елин так далеко ищет деньги, если может их брать в долг у своей дочери, а если не в курсе дел дочери, пусть возьмет у своего госсекретаря Олега Абрамовича. Как-никак в обоих случаях деньги бы оставались у нас в стране, и основной долг, и проценты по ним. Далее газета спрашивала, возможно, ли, что президент Елин не был в курсе предпринимательских дел своей собственной дочери и своего госсекретаря, который остался на своей должности, какие бы чистки в верхах не проводил президент. Из старых своих сподвижников Борис Иванович не пощадил никого, только Олега Абрамовича. Ради чего и для чего? Особыми заслугами и необыкновенными организаторскими способностями Красавчик не обладает, если не считать, что он великий мастер прибрать к рукам все, что плохо лежит, да и что хорошо тоже. Но Олег Абрамович не смог бы и болт с гайкой присвоить, если бы в этом не помогал ему, вольно или невольно, самый могущественный человек в России, - подытоживал свои выводы автор статьи.

6.

Прочитав статью, а некоторые места даже несколько раз, Татьяна Борисовна отодвинула газету в сторонку, схватилась за голову.
- Папа получит инфаркт, как узнает, - упавшим голосом произнесла она, глаза ее увлажнились.
- Татьяна Борисовна, ты женщина умная и деловая, ситуация для нас с тобой весьма и весьма серьезная. Ни один человек в мире нам с тобой не страшен, за эти годы, годы реформ больше половины имущества Российского государства перешла в руки частников, и все это произошло с большими нарушениями и юридических законов, и законов морали и элементарной человеческой этики. Найти, кто виноват и почему так произошло, не смогут все прокуроры мира вместе взятые, да никто и делать-то этого не будет, не даст возможности им, этой прокуратуре, что-то искать, класс бизнесменов. Однако в нашем с тобой деле ваш любимый отец и мною очень уважаемый Борис Иванович может оставить нас с тобой и свою жену с другими детьми и внуками голодными и без крыши над головой. Будь мужественна и послушай меня без эмоции, трезво оценивая обстановку. Через год начнутся выборы нового Президента России. Борис Иванович, имея сегодня пятипроцентный рейтинг среди самых влиятельных политиков, не сможет вновь возглавить наше родное государство. И тогда, если об этой статье будет знать Борис Иванович, мы с тобой останемся без копейки, будем существовать на зарплату, которую будем получать, если, конечно, найдем работу. Сам Борис Иванович без куска хлеба не останется, пенсия и спецнадбавки помогут ему выжить. Но только выжить, в буквальном смысле. А вы, его дети, его внуки, никогда не сможете вести достойную жизнь, получать престижное образование, жить в домах просторных и светлых. Сказка закончится!
Сама понимаешь, что значит в сегодняшнем мире состояние. Оно нужно, чтобы человек, появившийся на свет, вел нормальный человеческий образ жизни. Татьяна Борисовна, все эти высокие слова о народе, о демократии, о свободе, о правах человека, нужны определенным группам людей, чтобы добиться своих целей в главном. А главное в этой жизни не политика и не рассуждения о том, что хорошо и что плохо, главное - это деньги. Только с ними человек может чувствовать себя по-настоящему свободным, независимым, всесильным и всемогущим. Ты понимаешь эти вещи, я знаю.
- Для чего Вы мне это говорите? Что этим хотите сказать? - изумленными глазами уставилась Татьяна Борисовна на Олега Абрамовича.
Красавчик усмехнулся и опустил голову. Потом сразу выпрямился и вперил взор прямо в зрачки дочери президента.
- Я хочу сказать Таня, что если наши с тобой предприятия не уплывут из наших рук, то очень может быть, что президентом вновь станет ваш отец, если, конечно, Борис Иванович, как Вы точно сказали, сам себя не доведет до инфаркта и не сделает нас нищими в один миг.
- Каким образом, если вы говорите, что рейтинг его упал до минимума, - перебила Татьяна Борисовна, не глядя на собеседника, - за деньги голоса не купишь. Каждому избирателю в карман доллары не сунешь?
- За деньги все можно сделать, Танечка, можно и избирателей купить, и правителей, и государства, и правду, и неправду, и любовь, и силу, и ум, и жизнь, и даже здоровье...
- Как раз Вы здесь ошибаетесь, вспомните пословицу – «за деньги здоровье не купишь».
- А вот и неправда, за деньги нельзя купить бессмертие физическое, но с помощью денег продлить свою жизнь, оттянуть время, не пускать смерть в свою квартиру человек может. У меня есть план, как и что надо сделать, чтобы Борис Иванович снова был избран главой государства, но без денег этот план не сможет претвориться в жизнь...
- Что за план? Разве сегодня народ поверит каким-то еще планам, если он устал от груза повседневной нелегкой жизни и не верит уже ни правительству, ни президенту, ни политиком, ни чьим-либо обещаниям.
- Э, нет, не скажите, Татьяна Борисовна. Без веры народу никак нельзя. Люди сегодня действительно устали выражать свои эмоции, они как бы находятся в спячке. Попробуй разбудить их новыми идеями, новыми именами, и они снова окажутся в своей стихии.
- Есть сегодня имена среди политиков, которые вызывают интерес и уважение народа. Если с ними вести определенную работу, обещать деньги, работу в Кремле, они с радостью выставят на выборах свою кандидатуру на пост президента, но в нужный момент они легко могут  отдать свои голоса нам, Елину. Я уже с некоторыми из них разговаривал. Они дали полное согласие. И готовы, чтобы отобрать голоса у КПСС, пойти на всякие авантюры, лишь бы лидер КПСС, который имеет больше всех шансов победить, остался с носом. В Кремле они были уже семьдесят с лишним лет. Видали мы их ум, честь и совесть за эти десятилетия. Все сегодняшние проблемы оттуда берут корни. Не говоря о том, что, с помощью денег я это обещаю, сам Борис Иванович наберет солидный процент голосов на новых выборах... Но...
- Какие проблемы? Выходит все хорошо, и отец вновь будет избран и доведет начатое дело до конца. Он об этом каждый день мечтает, чтобы дали ему возможность самому закончить все эти реформы и поднять уровень жизни страны.
Олег Абрамович улыбнулся.
- Конечно, почти никаких проблем нет, кроме одной...
- А - а - а, Вы об этой статье?
- Да, именно о ней, все наши планы пойдут насмарку, если ваш отец узнает об этой заметке.
- А он все равно узнает, - изумленно взглянула на Красавчика дочь президента, - вы же не собираетесь, я надеюсь, убивать его.
- Что вы, что вы, - улыбаясь, покачивал головой Олег Абрамович, - как вы могли подумать такое. Нам Борис Иванович нужен живым. Мы все будем делать, чтобы Борис Иванович жил еще минимум лет пятьдесят...
- Тогда каким образом он не узнает о статье? Допустим, мы не покажем газету, покажут другие, появятся комментарии в остальных газетах, в передачах на радио, на телевидении...
- Минутку, Татьяна Борисовна, мне кажется, Вы не до конца поняли все то, о чем я говорил битый час. Если он узнает про эту статью, то у тебя, у него и у меня не будет ни предприятий, ни денег, а у него еще и президентского кресла через год. Ты это ясно представляешь себе или не до конца вникла в суть дела?
Татьяна Борисовна, опустив голову, как провинившаяся школьница перед директором, молчала. Она понимала, что отец, узнав о ее делах за его спиной, будет «судить» ее сам, а не кто-либо из представителей правосудия. Потеряет младшая дочь самое главное в этой жизни его отцовскую любовь. Для нее нет ничего страшнее этого. Ведь он в ней души не чает. Борис Иванович любил нежно всех своих дочерей, искренне и очень горячо, но в ней он видел себя, что ли. Вот сейчас в голове роились мысли об отце и всплывали радужные картинки из прошлого. И все это перечеркнуть? Конечно, многое отец может простить.

7.

Он и правда на некоторые ее, не совсем правильные поступки, смотрел сквозь пальцы. Например, когда без его ведома Татьяна договорилась с начальником хозчасти Кремля и аппарата президента, чтобы Елину выделили новую большую квартиру, она же приобрела мебель и всю прочую обстановку для квартиры, Борис Иванович лишь улыбнулся, узнав об этом от жены. А ей тогда сказал: «Ну и правильно сделала, Танюша, должны же они президентскую семью поселить в нормальную квартиру». Она же добилась выделения приусадебного участка за кольцевой дорогой и начала строить огромную виллу для него. Отец и это воспринял нормально, без нагоняя за самоуправство и  вообще без «разбора полетов». Только однажды он ужаснулся, когда побывал на стройке, которую она затеяла, увидел, какой огромный домище строит дочь, он в уме прикинул, сколько денег ушло и сколько еще нужно до завершения стройки. Всех денег, которые зарабатывала вся семья официально, не хватило бы на фундамент такого здания. И опять же в ответ на это он лишь передал дочери весь гонорар за книгу «Мои воспоминания», выпущенную в Германии, пятьдесят тысяч долларов, он считал, что это огромные деньги. Получал он гонорары и из других стран, и в России. Все он отдавал на новый дом. Отец даже не догадывался, что у нее не было недостатка в деньгах. Хороший и благородный человек Олег Абрамович в начале каждого месяца приносил и вручал долю ее и отца от прибыли, получаемой ими троими от предпринимательской деятельности. Однако она принимала с благодарностью деньги от отца, для его же спокойствия, и, не разуверяя его, что дом строится исключительно на честные трудовые деньги. Ее любимый папочка был не в курсе финансовых дел дочери, никто из близких родственников не был в курсе, это ее тяготило, особенно в последнее время, но, сколько бы времени не прошло, отец все равно должен будет все узнать, и тогда не миновать скандала в семье. Она знала, каким будет его отношение, если эта ее тайна перестанет быть секретом. Она хорошо помнила их разговор, который состоялся перед началом повальной приватизации в стране. Она спросила отца, почему бы и им, президентской семье не прибрать к рукам какое-либо стоящее предприятие, ведь и они граждане этой страны, имеют на это право, как и все. У нее и сейчас стоял в ушах его голос: «Ты что, доченька, завтра все газеты начнут трубить, что Елин самый крупный прихватизатор общественных богатств России, и что реформы он, подлец, начал именно для этого, а не от великой заботы поднять благосостояние народа и авторитет страны. Все, на что мы с тобой можем рассчитывать, Танюша, это ваучеры, приватизационные чеки, положенные нам. Но после того, как эти чеки стали фантиками, мы не имеем морального права даже их использовать. Как народ, так и мы, продай их, или отдай кому-нибудь. А за мою и твою зарплату разве купишь какое-нибудь предприятие? Президент должен думать о жизни народа, о делах государства, Танюша, а не о своих собственных делах. Я же не Брежнев, чтобы все лучшие награды страны навешивать на свою грудь. Все знают, что у нас с тобой большие возможности прибрать к рукам то, что хотим. Вот поэтому этого делать нельзя, народ, история нам не простит. И так развал Союза народ, не вникший в суть прошедших политических процессов, вешает несправедливо только на меня, да еще, чтобы меня обвинили в криминальных делах. Я этого не вынесу. За достаток не беспокойся! С голоду не помрем! Человек, если хочет трудиться, а руки, и ноги целы, голодным он никогда не будет». Тогда она безоговорочно приняла сторону отца. Но потом, являясь невольной свидетельницей присвоения, именно присвоения, а не приобретения некоторыми знакомыми дельцами-политиками вполне аппетитных кусков общественного пирога, она задумалась над тем, что скоро страну, с помощью ее отца, приберут к рукам другие, а они, семья президента, останутся у разбитого корыта. Пусть отец еще десять лет будет руководить страной, Брежнев руководил восемнадцать лет, и где и как закончила свою жизнь его дочь Галина Леонидовна, знаем: в голоде и нищете. Тогда-то она и решилась на этот шаг, чтобы отец и вся их семья не влачила жалкое существование. А тут еще Олег Абрамович предложил ей план становления совладельцами некоторой части «Аэрофлота», она согласилась, правда, в по-детски надеясь на то, что папа ничего не узнает. И все было шито-крыто, вначале эти акции находились в кармане человека, который никоим образом не дискредитировал ни Татьяну Борисовну, ни самого президента, а потом, выдержав паузу, Олег Абрамович переоформил все принадлежащие президентской семье акции так, что в случае чего мог самого президента держать в ежовых рукавицах, а не то что Татьяну. Потом были дела с нефтяными скважинами, она и тут не смогла устоять перед обещанными сотнями тысяч долларов в месяц, хотя «Аэрофлот» уже давал ей к этому времени солидный доход. За рубежом Олег Абрамович открыл контору, которая, через подставных лиц, продавала и российские металл, лес, и даже алмазы республики Саха. Татьяна Борисовна и тут была в доле с Красавчиком. На Канарских островах Олег Абрамович купил для Татьяны Борисовны огромную виллу на берегу лазурного моря. Все документы были оформлены на Татьяну Борисовну, но об этом знали в России пока Олег Абрамович и сама дочь президента. Все шло так хорошо. Вот теперь она, младшая дочь Президента России, когда ей угрожала опасность остаться ни с чем, не миновать семейного скандала, потерять любовь отца. Ей становилось страшно, болело растревоженное сердце, отнимался язык, темнело в глазах. Татьяна Борисовна не видела выхода из создавшегося положения, а все слова Олега Абрамовича пропускала мимо ушей, не понимая, что он хочет сказать, в конце концов, своими нравоучениями. Только на миг испугавшись за жизнь горячо любимого папы, она спросила:
- Вы же не собираетесь убивать его?
И, получив отрицательный ответ, она успокоилась. Но уже больше ничего не воспринимала. На глаза Татьяны Борисовны навернулись слезы, она закрыла голову руками, чтобы Красавчик не мог видеть ее влажные глаза. Но от взгляда Олега Абрамовича разве можно было что-либо скрыть. Кто-кто, а Красавчик с самого начала предвидел, что когда-нибудь все откроется. Если тайну знают хотя бы два человека, это уже перестает быть тайной. А тут предание широкой огласке. И, если честно, положа руку на сердце, разве мог ли кто-нибудь на всей планете взять и отказаться от шанса солидно подзаработать на этой секретной информации. Редкий человек способен в этом мире не заболеть или не заразиться алчностью. Что же можно требовать от красивой молодой женщины, какой была Татьяна Борисовна, с ее доверчивым отношением к своим друзьям, к друзьям своего отца, которая безоговорочно могла поверить сладким словам госсекретаря Олега Абрамовича. Большую роль сыграла еще некоторая хозяйственная жилка, которая быстро перерастает в жадность, а все из-за боязни перед будущим. Все так просто, вот все причины, почему она согласилась втянуть себя в игры, которых отец не поддерживал, не принимал и был категорически против. Страх за благополучие семьи. Видя состояние Татьяны Борисовны, Олег Абрамович решил, что дочь президента уже достаточно морально созрела для того, чтобы предложить ей то, для чего он собственно и приехал. Впервые Олег Абрамович поверил словам, сказанным Лениным во время революционной  ситуации, в самый разгар подготовки восстания в Питере: «Революцию надо начать сегодня, завтра будет поздно». Так и тут, через час-другой будет поздно предпринимать какие-либо меры. И он, и она, и президент останутся без копейки, потому что, узнав обо всем, Борис Иванович сделает следующее: выгонит его самого Абрамовича с работы, даст указание соответствующим органам проверить всю его деятельность в бизнесе, а если найдется одна хоть запятая, не соответствующая букве закона, а она нашлась бы, будьте уверены, тогда - пиши пропало. Что так и будет, госсекретарь Красавчик не сомневался. Это для страны, для государственных нужд, ты можешь сколько угодно находить денег, лишь в этом случае Борис Иванович будет радоваться и нахваливать тебя, но если он узнает, что его самого и членов его семьи втянули в подобные аферы, то не жди пощады. Ни мольбы, ни просьбы, ни раскаяния не помогут разжалобить его, ничто не заставит его дрогнуть и изменить свое решение. К слову сказать, Борис Иванович смотрел сквозь пальцы, когда кто-нибудь жаловался на несправедливое распределение акций какого-нибудь предприятия между учредителями, известными в Кремлевских кругах, и когда шли разговоры, что кто-то отхватил кусок жирнее, чем другой, то реагировал он так: «Не смогли поделить честно, один другого хотел объегорить, не получилось, вот и жалуются. Это все мелочи! Кто смел, тот и съел. Главное - экономика наша переходит в частные руки, вот что для нас важно. А если кто считает, что его обманул партнер,  пусть подает иск в суд, там решат: кто прав, кто виноват. А если в суд не подает, значит, чувствует вину! Значит, в данной ситуации рыльце у всех в пушку!» Все это делало ситуацию четырежды неразрешимой. Но как, каким образом можно было получить человеку без рода без племени, каким в сущности был Красавчик, самые жирные куски пока ничейного огромного богатства некогда большой страны, без прямого или косвенного участия самого реформатора?
Все, что делал Красавчик, делал умышленно, осознанно, с трезвой головой и с холодным рассудком. Все его дела до сих пор удавались, и к нему ни у президента, ни у общественности не было особых претензий. Правда, однажды вспомнили в средствах массовой информации, о Дадаеве, чеченском руководителе, которого рекомендовал Елину Олег Абрамович. Вышедший из-под контроля Дадаев, готовящийся к священной освободительной войне с Россией, много крови попортил Красавчику. Тогда на суд общественности пресса выставила все, или почти все «грязное белье», общественность узнала даже семейные мелочи, что Дадаев и Красавчик являются свояками. Чтобы замять эту оплошность, Красавчику пришлось официально развестись с женой, дабы доказать Борису Ивановичу, что в неуправляемости Дадаева больше всего виноват бывший премьер Гайдарик. Дело в том, что когда Дадаев приступил к своим обязанностям руководителя Чеченской республики в конце восьмидесятых годов, то при встречах с членами федерального правительства и с со своим родственником, свояком Красавчиком, он неоднократно высказывал желание стать представителем президента на Северном Кавказе. Красавчик несколько раз предлагал Елину наградить Дадаева каким-нибудь орденом, как-то повысить, дать ему звание генерал-лейтенанта, объявить его, кем-то вроде наместника на южных рубежах России. Однако Гайдарик был в очень плохих отношениях с Дадаевым. Дадаев его не признавал, всегда при встречах подтрунивал над ним, называл сынком за то, что он не нюхал пороху, ибо бывший премьер не служил в армии. И когда Борис Иванович на каком-то совещании силовых министров, с участием, естественно, премьер-министра, предложил назначить Дадаева представителем президента на Северном Кавказе, Гайдарик вместе с министром обороны Алексеем Воробьевым убедили президента не делать этого. Воробьев боялся, что следующим шагом после возведения в генерал-лейтенанты Дадаев захочет стать министром обороны, если почувствует, что Кремль пошел на уступку ему. Тогда Воробьев сказал: «Да что там Чечня, пусть только попробует в позу стать, за два часа во всей Чечне камня на камне не останется».
Тогда и влез Гайдарик со своей поддержкой: «Что бы ни вытворяла Чечня, она для нас не соперник, а уступив одной республике и одному местному главарю, создадим в многонациональной нашей федерации огромные политические проблемы».

8.

Так была в узком кругу решена на скорую руку чеченская проблема. Без всякой глубокой задумчивости, без взвешивания всех «за» и «против», не предугадав дальнейший ход развития чеченских проблем, не сыграв, как это было бы естественно для вдумчивых политиков, на возможностях и личных амбициях самого генерал-майора Дадаева. Это шапкозакидательство обернулось для политиков, для президента, для всей России, сильной и долгой головной болью. Более того, в новогоднюю ночь девяносто пятого года действительно началась самая натуральная война между Чечней и Россией. Однако Воробьев, все еще находящийся на посту министра обороны, взял всю ответственность на себя, убежденный в том, что через несколько часов лично решит возникший инцидент между Россией и Чечней, он даже не посчитал нужным поставить в известность президента Елина о начавшейся войне.
Тем более, что утром, первого января девяносто пятого года, военные действия были остановлены. Чеченская сторона, открыв огонь первой и постреляв некоторое время, отошла на свои позиции и ждала реакции Российской стороны. Воробьев, усматривая в этом свое превосходство и слабость Дадаева, решил про себя, что на этом инцидент исчерпан основательно и бесповоротно.
Воробьев всю ночь находился в кабинете, не оставил он его и днем первого января. Еды и выпивки на столе было много, адъютант генерала заботился об этом очень исправно, и министр, разжевывая свежекопченую семгу, набирал то и дело номера телефонов командующего Южным военным округом и командира дивизии, которая приняла на себя первый удар чеченских войск.
Министр обороны давал указания, скорее встретиться с Дадаевым и немедленно положить конец новым столкновениям, в противном случае Воробьев грозился бросить на Чечню всю мощь Российской армии. Хотя в некоторых радиосообщениях и телепередачах первого числа прошла информация о ночной перестрелке между чеченскими вооруженными силами и российскими солдатами, но тон этих сообщений и значение ночных вооруженных баталий были существенно занижены и в обществе эти сообщения больших тревог не вызвали. Всем было ясно, что Дадаев дурака валяет, да и как может комар навредить слону?


9.

Олег Абрамович, беседующий с дочерью президента о своих шкурных делах, тоже пока не счел нужным сообщить ей о ночной перестрелке между дадаевцами и российскими солдатами. Об этом он ей расскажет, но только после того, как будет дан нужный ответ на главный для них вопрос, заставивший его оставить новогодний праздничный стол у себя дома и заниматься в праздник своими предпринимательскими делами. План выхода из ситуации у Олега Абрамовича уже был. Все зависело от того, какое решение примет дочь президента, Татьяна Борисовна. Зная ее стремление к богатству, любовь ко всему дорогому, ювелирному, изящному, Олег Абрамович был почти уверен в том, что президентская дочь примет нужное на его взгляд и в его интересах решение. Подготовив ее основательно, Красавчик решил, что пришло время раскрыть свой план, медлить дальше было нельзя. Красавчик даже стал себя винить в том, что раньше, в спокойной обстановке не стал готовить Татьяну Борисовну к этому разговору. Знал ведь, рано или поздно этот момент наступит. Теперь время было упущено, статья появилась как снег на голову. Не думал госсекретарь, что так скоро журналисты разнюхают про все его делишки и сделают это достоянием общественности.
- Итак, Танечка, - по-отечески наставлял далее госсекретарь, - ты уже ясно себе представляешь всю ту угрозу, которая может принести эта статья, попади она в руки Бориса Ивановича. Что будем делать? Есть ли смысл обсуждать этот вопрос дальше, или пропади все пропадом, лучше быть голым, но гордым! А?
- А разве есть какой-нибудь выход? - сникшим голосом спросила Татьяна Борисовна.
- Выход из всякого положения можно найти, правда, они бывают разные, и цены этих выходов бывают разные, вот и все.
- Какой же выход в нашем случае? - затуманенным взглядом обернулась она в сторону Олега Абрамовича.
Красавчик, не выдержав взгляда молодой женщины, отвел глаза в сторону. Побарабанив пальцами правой руки по столу, Олег Абрамович так, видимо, готовил себя к самому последнему бою. Даже видавшему виды Красавчику тяжело было высказать то, что было заранее подготовлено.
- Ты понимаешь, Танюша, - тепло и нежно произнес Олег Абрамович, - с деньгами мы с тобой все сделаем, чтобы Борис Иванович выиграл в следующих президентских баталиях. Чтобы через год он мог вновь сидеть в своем кресле, надо идти нам, в его же интересах, на то, что сейчас я предложу. Только прошу тебя, ты не подумай ни о чем плохом! Твоему отцу плохого я никогда, ни при каких обстоятельствах не сделаю! У меня даже в мыслях такого нет! Тем более руками его собственной дочери. Слушай! Чтобы все оставалось на своих местах и, даже узнав из статьи о наших делах, Борис Иванович не воспринимал все прошедшее обостренно, следует его как бы подготовить для этого. Бывая заграницей, у друзей - медицинских светил с мировым именем, я приобрел очень дорогое и дефицитное лекарство, у нас в стране об этом лекарстве никто не слышал. Всего несколько таблеток нужно, чтобы человек был глух к информации, которая в другой обстановке может рассердить, вывести из себя до такой степени, что позволит в нашем случае нам с тобой остаться с пустыми руками, без копейки в карманах. Вот сегодня ваша семья на вершине власти, а послезавтра ситуация может измениться, и тогда, как и миллионы россиян, вы будете трудиться ради куска хлеба.
- Что значит, станет глухим? В прямом смысле, что ли? – перебила Олега Абрамовича Татьяна, округлив и без того удивленные глаза.
- В переносном, конечно. Таблетки эти безобидные, на западе их дают больным с расстройством нервной системы. Действуют они как успокаивающие для больных этой категории, а если их принимает здоровый человек, то у него на несколько месяцев вырабатывается, как бы это точнее сказать, иммунитет что ли против сообщений, которые в другой обстановке, могли бы заставить его поступать очень жестко. Людям, обличенным властью, это средство помогает не наломать дров.
- И что же, проглотив эти лекарства, папа не будет реагировать на статью?
- Нет, реагировать будет, но не так болезненно, без особых волнений и тревог. Ему легче будет перенести известие, что мы с тобой совершили противозаконные поступки, занявшись бизнесом. Обостренное чувство справедливости несколько ослабнет, он постепенно смирится с мыслью, что и ему самому и его семье положено при разделе огромных богатств страны что-то иметь.
- Только и всего?! - загорелись глаза Татьяны Борисовны.
- И только всего, - в тон ей ответил Олег Абрамович, - побочных воздействий на человека у этого лекарства не установлено.
Красавчик достал из кармана небольшую склянку, на донышке которой лежали пять таблеток розового цвета.
- Вот они, Татьяна Борисовна, они могут спасти и вас, и меня, и вашего отца сделать президентом на новый срок.
Татьяна Борисовна приняла склянку от Красавчика, стала изучать содержимое.
- Растворяются в воде, чае, кофе, в вине и так далее. Принимать через каждые два часа.
- А какие гарантии, что вы правду говорите? - взглянув прямо в глаза Красавчика, спросила дочь президента.
Олег Абрамович улыбнулся:
- Танюша, мы же с тобой совладельцы всех тех предприятий, которые хотим защитить. Все, что отберут у тебя, отберут и у меня, отберут у нашего дорогого Бориса Ивановича. Президент Елин и тебе и мне нужен на посту главы государства, без него нет нашего бизнеса...
- Хорошо, хорошо, - успокоилась Татьяна Борисовна, - я верю Вам, я Вам всегда верила. Я сделаю это, дам папе выпить их ради его будущего, ради будущего его детей и внуков. В историю отец и так вошел реформатором России, надо и о завтрашнем дне его внуков и правнуков подумать.
- Танюша, надо сегодня, не теряя минуты давать их папе. Если кто-нибудь приедет и сообщит отцу об этой статье, уверяю тебя, будет поздно. Постарайся первую таблетку дать сегодня же, сейчас же. Они быстро растворяются в любой жидкости и не имеют никакого привкуса.
Татьяна Борисовна зарделась и заблестевшими глазами уставилась на Красавчика, задержала на нем свой взгляд, словно еще раз стараясь понять всю его душу, всю его суть. Не находя на его лице ничего сомнительного, обычный деловой взгляд Абрамовича ни о чем не говорил, сейчас это лицо было спокойным подобревшим. Татьяна Борисовна, уверенная, что отцу эти таблетки не повредят, а лишь на некоторое время притупят обостренное чувство общественного долга, кивнула головой в знак согласия, поднялась из-за стола и направилась к двери. За ней, как в ни в чем ни бывало, поднялся и Олег Абрамович.

10.

Так был первого января девяносто пятого года выведен из строя президент России Борис Иванович Елин. Красавчик обманул Татьяну Борисовну, в той части, что это лекарство побочных действий не имеет. Не убивая человека насмерть, это лекарство буквально на глазах превратило Елина Бориса Ивановича в больного человека. Он вдруг стал веселым, безразличным, самодовольным человеком, которого состояние дел в стране не очень волновало. Приезжая в Кремль, ведя заседания, подписывая бумаги, он часто интересовался здоровьем и личными делами своих помощников. Уверял всех, что дела идут очень хорошо, и основное время свое тратил на то, что рассказывал своим помощникам, какой он великий и всесильный человек, что уничтожил КПСС и дал свободу и независимость пятнадцати государствам, бывшим республикам Советского Союза. Все видели, что с Борисом Ивановичем произошло что-то неожиданное, страшное, в результате чего он потерял свое я и превратился в совсем другого человека. Через некоторое время у Бориса Ивановича начались проблемы с координацией движений, теперь он не мог долго стоять на ногах. Буквально за несколько недель Борис Иванович из здорового, боевого президента превратился в дряхлого, больного, не умеющего контролировать свои действия человека. Елин на этом закончился как президент, как руководитель страны, но он нужен был определенным кругам как живая кукла, чтобы сделать свои черные дела, прикрываясь его именем.
Однако нас дальнейшая жизнь Елина уже не интересует.


КОНЕЦ
















ОГЛАВЛЕНИЕ:

ГЛАВА 1.
ВЗЛЕТЫ И ПАДЕНИЯ……………………….173
ГЛАВА 2.
НЕТ ДЫМА БЕЗ ОГНЯ………………………197
ГЛАВА 3.
СТАРЫЕ ТОВАРИЩИ И НОВЫЕ ДРУЗЬЯ…219
ГЛАВА 4.
СССР? ТАКОЙ СТРАНЫ БОЛЬШЕ НЕТ!.......237
ГЛАВА 5.
КУДА ДАЛЬШЕ? И С КЕМ?..............................271
ГЛАВА 6.
ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ………………………..306
ГЛАВА 7.
ПОД ИТОГОВОЙ ЧЕРТОЙ…………………...344



Константин Владимирович Кокозов
Борис на троне
Роман Москва 2013г.