Бог - Есть.
Не только существует, но и поглощает нас без остатка.
Сначала создав.
Терпеливо и с интересом ожидая, пока мы не уйдём в иные Его миры.
Есть - одно из имён Бога.
Мы не всегда думаем о Нём.
Но Он знает о нас всё.
Иногда присылает ангелов.
Причудливо их выбирая.
Декабрь. Шесть утра.
Плотно утрамбованная стенками автобуса людская масса.
Запах тоски. Запах сна.
Все вместе.
Каждый в себе.
Конечная остановка - вокзал.
За считанные секунды из автобуса вываливается его сонная душа.
И тут же, распадаясь на фрагменты, торопливо исчезает в темноте.
Холодно. Очень.
До треска замёрзших веток.
До скрежета костей.
Кажется и воздух хрустит.
Но жизнь теплится в нём.
Подсвеченном огнями вокзального перрона.
Жизнь - в урчании тепловозных дизелей.
В перестуке колёс электричек.
В тяжелом духе, которым тянет из плацкартных вагонов.
Это - не дух дальних странствий.
Это - безнадега.
Сегодня мне нужен Убийца.
Очень.
Я найду его.
Он сделает то, что я захочу.
Не посмеет отказаться.
У меня нет выхода.
Я иду быстро. Для меня нет светофоров.
Мне нужно успеть. Застать.
Пока он не ушёл.
Иду по Канатной.
Сабанские казармы, рядом с парком.
Ещё пару кварталов.
Стучу в окно - как условлено.
Жду, когда приоткроется дверь парадной.
Резко распахивается форточка.
В неё протискивается человек.
Через мгновение он рядом со мной.
Пиджак не по росту.
Явно с чужого плеча. Кеды.
Шапка с уже завязанными на подбородке тесёмками.
Пожимаю руку.
Представляется: "Виталий".
На углу ловлю такси.
На заднем сиденье он расслабляется.
Широко разводит пальцы и щелкает их костяшками.
Успеваю заметить буковки на каждой из них.
"СЛАВА СССР!"
Почему-то подсчитываю.
Правильно. Всё совпадает.
Ровно десять.
Виталий - врач.
Правда, бывший.
Только вернулся.
Сидел. Очень долго.
На всю катушку.
За убийство.
Рассказал мне о нём завотделом.
Рафинированный интеллигент.
Напоминающий англичанина.
Из старых книжек.
Его друг детства.
И по жизни.
Единственный, кто не отвернулся.
Отвернулись все.
И друзья. И семья.
Я живу на Черёмушках.
Космонавтов, Десятый квартал.
На съёмной квартире.
Маленький сын.
Болеет. Астма.
Бегали по врачам.
Без толку.
Руки опускаются.
Рассказываю обо всём Виталию.
Он уверяет: "Ничего, сделаем".
И ощеривается беззубым ртом.
Мне не по себе.
Он понимает. Обьясняет: "Цинга".
Вдруг вынимает из-за пазухи парикмахерский флакончик с грушей.
Заполненный мутноватой жидкостью.
И шильце без обычной продолговатой ручки.
Но с маленькой деревяшкой под выемку для пальцев вместо неё.
Я не могу оторвать взгляд от шильца.
Виталий смеётся.
-"Могу кольнуть. Могу и уколоть."
Всё это мне не по душе.
Но выхода нет.
Приехали.
Ребёнок ещё спит.
Виталий внимательно наблюдает за его дыханием.
Прикрывая рот и нос, даёт мальчику подышать из своего флакончика.
Как-будто бы извиняясь, говорит, что проведёт у нас этот день.
Повторит всё каждые три-четыре часа.
-"А потом?"
-"Потом всё пройдёт".
Я не верю.
В тепле, от горячего чая и еды Виталий немного отошёл.
Рассказал о себе.
В 41-м, семнадцатилетним, попал под оккупацию.
Выжил, умудрившись сменить документы Златнера на Златого.
Своими глазами наблюдал террор гитлеровцев,
власть румын и, даже, сладкие деньки.
Учился в медине, который почему-то не закрыли.
После освобождения Одессы в 44-м был мобилизован.
Через два месяца оказался в плену в боях за Днестром.
Был без сознания, осколок попал в голову.
Вытянул его немец, хирург.
Когда Виталий очнулся, хирург сказал:
"После войны передайте привет своему отцу, Златнеру.
Я с ним учился в Венском университете."
Лагерь военнопленных в Рурской области, жуткий голод.
Освободили американцы.
Проявил разумную осторожность.
Провел несколько лет в лагере перемещённых лиц под Марселем.
В 48-м получил весточку от отца и решил вернуться.
Прямо в Одессу. Пароходом.
Сумел доказать, что в плен не сдавался.
Поражения в правах не получил.
Возобновил учёбу в медине.
Закончил с отличием.
Защитился.
Любил жить на широкую ногу.
Не отказывая себе ни в чём.
Набил себе руку ещё студентом при румынах.
На подпольных абортах.
Продолжал и во Франции.
И при Сталине.
Стал собирать секреты гомеопатии, альтернативной медицины.
Варьируя с приёмами медицины традиционной.
Разбогател.
Три жены и множество не жён.
Загулял. Иногда не помнил себя.
А потом случилось это.
Виновным себя не признал.
Двенадцать лет. Строгого режима.
Самый страшный из лагерей в его жизни.
Вернулся в Одессу.
Спит на раскладушке в комнате у шофёра, с которым сидел и которого спас от ампутации.
Под окном. Тем самым.
Вечером ушёл. Сказал, что с ребёнком будет нормально.
Он больше не понадобится.
Я не поверил.
Но так и было.
В качестве гонорара попросил старое пальто и банку варенья.
Летом встретил Виталия на Ланжероне.
Теперь он был пляжным фотографом.
Ожил.
Хвастался заработками.
Месяца через три его нашли на скамейке.
В парке. У развалин Карантина.
Грустный дождь. Осенний.
И шильце с маленькой деревяшкой под выемку для пальцев.
В левом ухе.
Жертва? Убийца?
Ангел?