ПЕРВЫЙ КЛАСС
Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
Евангелие от Матфея
Когда мы с ним так прогуливались, я вдруг понял, что озера уже нет, а перед нами — старый район города с полуразрушенными домами, планировавшимися под снос, унылыми проржавевшими вывесками когда-то людных магазинов и обилием бродячих животных. Захотелось очень сильно встряхнуть головой, а вдруг наваждение пропадет, но что-то мешало попробовать. Наверное, необычайное чувство реальности происходящего — как будто до этого я пребывал во сне, а теперь вдруг взял — и проснулся. Так бывает после особенно ярких снов, когда в момент пробуждения невозможно понять — где сон, а где явь.
— Сейчас ты пойдешь вон в тот дом, — Янус указал на еще крепкий, но явно отслуживший свое — и там встретишь компанию нищих. Предводитель у них Князь, он все время “Идиота” Достоевского цитирует, восхищаясь князем Мышкиным. О тебе они предупреждены, объяснять ничего не нужно, но работать придется честно. Три раза можешь вызвать меня, постучав по двум сторонам двери одновременно, после четвертого останешься там навсегда. Мы даем тебе школу и инвентарь — учиться придется самому. Когда посчитаешь, что готов к следующему уроку, громко скажи “ПРОШЕЛ”, но будь при этом внимательным. Если скажешь раньше времени — останешься до конца жизни здесь. А если пропустишь момент — вычтешь собственные годы. Так что будь точен. Мы тебя видим, но вмешиваться не станем.
— Да кто эти “МЫ”? — почти возопил я, находясь, подобно Янусу, в раздвоенном состоянии. Чувственная часть меня подсказывала, что свершилось нечто необычное и очень правильное, что это шанс, пропуск. Мышление же отвергало все, как несусветную чепуху, мистификацию, фантасмагорию — и требовало возврата привычных условий.
— Я мог бы не отвечать, — почти ласково произнес Янус, — но уж больно ты убиваешься. “Мы” — те, кому поручена ваша реальность, по долгу службы помогаем стоящим на РУБЕЖЕ. Еще увидимся, — и учитель начал таять в воздухе, пока не осталась парить возле меня маска, разделенная на две половины; да и она скоро втянулась в собственный веселый глаз. Передо мной со всей очевидностью встал выбор — ИДТИ, или НЕ ИДТИ.
Неизвестности было больше в варианте “не идти”. Что обо мне наговорили дома, какая реакция ожидает в случае появления…
— Люций, признайся, что все это были отговорки — тебе просто хотелось окунуться в неведомое!
— Это правда. При всей неопределенности ожидающих меня событий в случае “идти”, манила возможность вырваться из привычного круга, уйти от проблем с зарплатой, необходимости рассылания дурацких резюме, в которых несколько строк заменяют человека… А семья — ну что ж, Янус как-то прозрачно намекал на возможность возврата. То, что к этому моменту у них может быть другая жизнь, не волновало — ведь сам я должен буду выйти из испытаний в любом случае в лучшем виде, чем есть сейчас. А вдруг героем стану… И тогда мной можно будет гордиться. С этими мыслями я потихоньку приближался к указанному дому — казалось, ноги сами решили проблему моего выбора — и вскоре очутился перед перекосившимся хозяйством Януса — дверьми. — Постучать с двух сторон и вызвать учителя? — не успел подумать я, как изнутри послышался довольно внушительный голос: “Входи, не заперто!”. Ступив через скрипнувший порог, оказался в мрачной прихожей, в которой больше всего поразило зеркало в огромной раме, треснутое в нескольких местах, и покрытое внушительным слоем пыли; лишь вверху пыль была слегка стерта, и из этого пятна на меня посмотрело мое отражение. Все бы ничего, если бы лицо в зеркале вдруг не подмигнуло мне. Сам я такую штуку вытворить не мог — но не мог и допустить, что отражение моргает без меня — и потому сильно и громко икнул. Из комнаты, расположенной прямо по коридору и уже не имевшей никаких дверей, выглянуло лицо, о котором сразу невозможно было сказать ничего, и в то же время поразившее своей как бы высеченностью.
— Князь, — молвило лицо, а за ним показался и весь субъект довольно внушительного роста, — а ты, наверное, новенький, о котором Янус предупреждал. Заходи, мы люди мирные, путников не обижаем. — Вот это “путников” у него получилось как-то многозначительно. — Цель вашего визита заключена в самом визите, — вдруг торжественно и не к месту произнес Князь, но мне на ум пришли строки из Достоевского, и я вспомнил, от чего он так прозывается.
Сделав несколько шагов, я очутился в довольно просторной комнате с большими, но очень давно немытыми окнами. Очевидно, слой пыли на них, помнящий еще прежних хозяев, служил заменителем занавесок — вряд ли с улицы можно было разглядеть что-то вразумительное. Посредине, за круглым стареньким столом восседала экзотическая компания в составе трех человек. Четвертым был сам вошедший вслед за мной Князь.
— Друзья мои! — несколько пафосно начал он, — разрешите представить вам Люция, ученика первой ступени, присланного к нам для стажировки. Ну а мы, молодой человек, те самые “нищие духом”, о которых упоминал Мастер в Нагорной проповеди. Мы просим подаяние, но живем свободной и легкой жизнью. Поскольку вы теперь, волею судеб и Наблюдательного Совета, член нашего скромного коллектива, представлю его штатный состав по очереди.
Во время произнесения Князем своей речи у меня в голове, как светлячки в ночи, вспыхивали вопросы. Значит, я ученик? Но почему первой ступени? И сколько их всего? А они что — те самые, из Нового Завета, или просто такие же? И какой-такой Наблюдательный Совет? Янус, Петер, Рок — или как их там? Посреди этого вопросного потока вдруг произошло нечто причудливое — прямо напротив меня, в углу, где обычно висят иконы, в воздухе возникла очень красивая голова с длинными локонами, а следом за ней и рука, которая сделала мне приветственный жест — и мигом все исчезло. — Мист — пронеслось в моем мозгу выстрелившее из детства воспоминание, и я вдруг полностью успокоился. Князь же тем временем продолжал.
— По правую руку от меня располагается Сократ, — и указал при этом на необычайно колоритного человека. На взгляд, его возраст находился в пределах от сорока до пятидесяти лет, но с равным успехом мог и выходить за эти рамки. Одет он был в довольно поношенный, но до сих пор опрятный костюм явно интеллигентного вида. Серая рубашка была соратницей костюма, но омерзения не вызывала. Довершал впечатление галстук в виде бабочки, причем новый. Прибавьте сюда огромную лопатообразную бороду, длинные волосы — и получите представший мне образ. Сократ привстал и слегка поклонился. — Сократ он потому, что был профессором философии, а доктором наук остается и поныне. Историю каждого члена нашей маленькой команды я рассказывать не буду — это, при желании, вправе сделать только они сами.
— Рядом с Сократом вы видите Ксению — его подругу. Познакомились они уже у нас, и потому наше общество, не лишенное чувства юмора, немного переделало ее имя, и теперь она, как и жена исторического Сократа — Ксантиппа, или попросту Ксаня. Метаморфоза с ее именем произошла, конечно же, с ее согласия. Мы здесь очень уважаем индивидуальность, если индивидуальность уважает нас. Ксаня в прошлом — медицинский работник. — При этих словах сидевшая рядом с Сократом, одетая в изношенный, но опять же опрятный спортивный костюм женщина средних (для меня) лет улыбнулась с какой-то смесью доброты и строгости. В ответ поклонился я, приняв правила игры в учтивость.
Следующим, и последним в этой компании оказался презабавный субъект — маленького роста, круглый, с веснушками, одетый в пеструю рубашку с воротником апаш, с необычайно подвижными чертами лица — он производил впечатление водевильного персонажа. — Просо, — отрекомендовал его князь, — бывший работник сельского хозяйства, а теперь взялся следить за нашим скромным пропитанием. — Просо тут же хихикнул, причем с таким видом, словно речь шла о ком-то другом.
— Теперь вы знаете немного о каждом из нас, мы же знаем, что вы — Люций, и пока этого вполне достаточно. Никаких особых правил у нас нет. С утра, когда люди еще добрые, мы просим милостыню у железнодорожного вокзала. Место, конечно, завидное, но нам помогает Рок — может быть, вы о нем уже слышали от Януса — мастер устраивать всякие головоломные события. Но иногда окунаемся в жестокую реальность и мы сами — очевидно, это входит в программу и является следствием наших же действий. Собранную за полдня выручку складываем, не считая, и покупаем самое необходимое. Поскольку здесь никто не пьет, денег, как правило, хватает. Обязанности по быту не распределяем — каждый находит себе занятие сам. Думаю, ты слишком устал от дневных впечатлений, и хочешь побыть один — не стесняйся, комнат здесь достаточно, да и бельишко кой-какое имеется, Ксаня покажет. Спать ложимся рано, потому что не зажигаем свет — лишнее внимание нам ни к чему, хотя исправно платим местному участковому. Встаем рано — и к месту “службы”. В чем заключаются твои уроки, можешь узнать только ты сам.
Я не стал возражать, тем более, что голова, действительно, требовала отдыха. Ксаня встала из-за стола, и кивком головы пригласила следовать за собой. В углу этого просторного помещения вдруг оказалась лестница, ведущая наверх. При всей перегруженности впечатлениями, я хорошо помнил, что дом — одноэтажный. Когда мы все-таки поднялись на второй этаж — Ксаня спокойно, а я с огромной опаской — оказались в коридоре с несколькими дверьми по обе стороны. Моя провожатая сказала, что угловая правая комната свободна, и я могу отдыхать. Когда она собралась уходить, я спросил: “А как же со вторым этажом? Снаружи-то дом одноэтажный, я хорошо помню”. — “Проделки Рока”, — как о само собой разумеющемся сказала она, и все-таки ушла.
Я подошел к указанной двери, и очень несмело открыл ее, в любой миг ожидая подвоха. Но ничего не случилось. За дверью меня ожидала обычная малюсенькая комната, всю обстановку которой составляли ржавая кровать (на сетке был брошен видавший виды матрац), умывальник с мрачноватого вида раковиной и старым краном, и перекосившаяся тумбочка. Несмотря на отсутствие окна — еще бы, ведь я находился на несуществующем этаже — воздух был достаточно чистым. Не ломая голову над мелочами, я снял сандалии и лег прямо в одежде поверх матраца. Благоустройство решил отложить до завтра — слишком много других нерешенных проблем разрывали голову.
Совершенно неожиданно я провалился в сон, но он был какой-то очень странный. Во-первых, я точно знал, что сплю. А во-вторых, образы сновидений были слишком уж реальны. Первым, ни с того, ни с сего явился Варфоломей, когда-то опоздавший на фатальный самолет не без моего участия. Он нахально уселся прямо на воду — оказалось, что я стою на берегу грандиозного водного пространства. Скрестив ноги в полулотосе, мой друг принял очень важный вид, и изрек: “Получил, наконец, что хотел!”. У меня появилось огромное желание как-то объяснить ему, что не хотел я вовсе, что не нравится мне все это — но изо рта, вместо слов, выпрыгивали маленькие нахальные рыбки, с бульканьем исчезавшие в воде. — Врет он, хотел! — вдруг заорала пролетавшая мимо птица с головой Януса. Она уселась на воде рядом с Варфоломеем, и строго сказала: “Прежде, чем говорить, мысли собери, балда!”. На “балду” я не обиделся, ибо действительно припомнил такое наставление, но вот мысли собирать никак не хотел. Неожиданно стоящим на воде оказался я, а Варфоломей и чудо-птица повисли в воздухе над бездонной пропастью. Похоже, их это нисколько не волновало, а вот меня волновало все — почему не падают они и почему не тону я? Голова птицы с маской Януса улыбнулась веселой половиной и проскрежетала: “Вот и Рок пожаловал”, — повернув голову, я увидел рыцаря, закованного в сверкающие латы, с открытым забралом, под которым ничего не было, неспешно идущего по воде. “Только смываться не вздумай!” — громогласно и строго молвила чернота, и я с ужасом обнаружил у него в руке ручку для смыва от старого унитаза; цепочка от этой ручки уходила куда-то вверх и терялась из виду. Рыцарь начал хохотать раскатистым смехом, ему вторили птица-Янус и Варфоломей, и следом произошло то, чего я подспудно боялся больше всего — Рок дернул за ручку, где-то в глубине подо мной открылось ужасное отверстие, куда хлынула вся вода, увлекая меня с собой в бешеном водовороте.
Проснулся я в холодном поту, лежа на полу, а где-то в коридоре действительно раздавался смех. Наскоро умывшись и прополоскав рот, я выглянул в коридор, и никого не увидел, хотя кто-то обязательно должен был смеяться. “А, новичок, проснулся, — веселый голос сменил смех, хотя по-прежнему звучал ниоткуда, — спускайся чай пить”.
Пошел к лестнице, но вдруг вспомнил о несуществующем этаже, о ночном кошмаре и неизвестностях предстоящего дня — и голова действительно закружилась…
— Люций, ты еще неплохо держался. Я видел многих, кто скулил и домой просился. Да и я, твой соавтор, паниковал куда сильнее и действеннее. Наверное, ты был все же готов к переменам. Люди редко принимают изменения в своей жизни, хотя постоянно кричат о них, а уж такие глобальные — и подавно. Если бы все желания человеческие исполнялись, мир быстро наполнился бы сумасшедшими, ведь мечтают просто так, для удовольствия, а не для осуществления.
— Да, друг, я несколько раз ловил себя на безудержном желании просто бежать без оглядки. Но все время сдерживала мысль о том, что подобное никогда больше не повторится, что это ШАНС на перемены. Мы с тобой знаем, какое большое количество людей отвернулись от своих ШАНСОВ, предпочтя знакомую, хоть и опостылевшую рутину неизвестности.
И вот я снова в уже знакомой мне комнате, где за столом сидят вчера представленные мне странные нетипичные нищие, и все говорит о том, что произошедшее — не плод моего больного воображения, а какая-то новая реальность, в которой мне придется неизвестно сколько жить. На столе стоял чайник, как минимум, пятилитровой емкости и полувекового возраста, и вся компания готовилась пить чай из больших разновидовых кружек. Для меня было приготовлено место на противоположном от Князя конце стола.
— С первым рабочим днем тебя! — сказал Князь, и я понял, что и смех принадлежал ему. — Это вместо будильника, — словно угадав мои мысли, молвил предводитель, и жестом указал мне на место. Завтрак был нехитрый, но в мое представление о нищих не умещавшийся — чай, заваренный в огромном, под стать чайнику, заварнике, кусковой сахар и несколько зачерствевшие булочки.
Пока коллектив чаевничал, Князь провел первый инструктаж:
— Слушай и запоминай, — сказал он, и очевидно было, что повторений здесь не любят. — Ты здесь неизвестно насколько, и это не наше дело. Но вот наш “Мастер-класс”, существующий уже неизвестно сколько тысяч лет, свои традиции хранит и ценит. Попав к нам, ты становишься участником РЕАЛЬНОСТИ. В ней ничего не может быть малозначительным — каждая мелочь может оказаться решающей в твоей судьбе. Поэтому совет первый — максимальная бдительность. Конечно, о тебе заботятся, но не опекают, и если Наблюдательный Совет решит, что эта попытка неудачна — одним безымянным телом в морге станет больше. Пока ты спал, произошли некоторые изменения — теперь ты не похож на себя прежнего, и твои отпечатки пальцев отсутствуют в базе данных. Хорошо, что Рок умеет стирать личность без хирургического вмешательства. Документов у тебя нет, поэтому крайне нежелательно отрываться от нас — неизвестно, вытащат тебя или предоставят выпутываться самому. Я уже говорил, что цели твоего урока никто из нас не знает. Никаких запретов нет, кроме уважения свободы другого. Сейчас мы пройдем пешком несколько кварталов, и окажемся на рабочем месте. Нищенскую легенду придумывай себе сам, бывших знакомых не опасайся, но и заговаривать с ними не стоит, место себе оборудуешь, где укажем — и работай. Дальнейшее покажет, времени впереди много, и поэтому совет второй — не спеши. Конечно, урок твой может окончиться через минуту, но на это рассчитывать не стоит. Опыт свидетельствует, что чем терпеливее ученик, тем быстрее приходит перемена — и наоборот, чем больше желание окончания — тем дольше тянется урок.
Допив чай, все начали подниматься из-за стола, и я, наблюдая за ними украдкой, с удивлением обнаружил отсутствие малейшей озабоченности предстоящим днем; лица у всех были светлые, взгляд не упирался в пол, а был направлен прямо перед собой — как у человека, знающего предстоящее. Только теперь я с удивлением обнаружил (хотя уже пора было привыкнуть к необычным неожиданностям), что одежда моя изменилась, стала более поношенной и соответствующей новому статусу нищего. Спохватившись, я, проходя по коридору, посмотрел в треснувшее зеркало. Увиденное потрясло, и не сколько силой произошедших перемен — они как раз были незначительны, но эффектом от них. Из протертого от пыли зеркального пятна на меня смотрел в общем тот же, но совершенно другой человек. Узнать, конечно, никто не сможет. Такой вывод даже облегчение принес — не надо было переживать, что по случайности кто-то из знакомых или близких изобличит меня в новом социальном статусе.
Вышли во двор. Судя по положению солнца, было раннее утро, но оно и понятно, вокзал — место бойкое, особенно в такие вот часы. Место уже не казалось таким мрачным, как вчера. Мои новые партнеры тихо переговаривались, ко мне с расспросами никто не лез, понимая состояние новичка. А я с очень гадким чувством вдруг поймал себя на мысли, что моя тоска по семье не настолько сильна, как это должно было быть, исходя из моих представлений о заботливом муже и любящем отце. Решил оставить разбирательство на потом, полностью предавшись новому настоящему. Впереди показался вокзал с огромной площадью, массивной постройкой и уже вовсю снующими пассажирами. Наша компания направилась к пригородным кассам, мимо которых проходил основной людской поток. Здесь же было справочное бюро, выходы из зала ожидания и камер хранения. В воздухе витал тот вокзальный дух, который позволяет узнать это место в любом городе. Он состоял из смеси запахов разнообразной пищи, ароматов туалета, выхлопных газов многочисленных автомобилей и особого амбре поездов. Сразу вспомнилось детство и поездки с родителями к морю, когда я с дежурной бутылкой лимонада готовился не спать всю ночь и смотреть в окно, боясь пропустить что-то очень важное.
В то время, когда я предавался воспоминаниям, Князь подошел к двум патрульным милиционерам вокзального вида, поздоровался с ними, лениво перебросившись несколькими фразами. Я с удивлением отметил, что в поведении нашего главы напрочь отсутствует униженность и подобострастие — хотя и вызова не наблюдалось. Равно и в положении блюстителей порядка не чувствовалось так присущего им превосходства. Во время разговора что-то перекочевало из рук Князя в руку старшего по званию, и я понял, что рабочий день начался.
Мое рабочее место оказалось недалеко от вокзального буфета. Князь представил меня буфетчице Клаве, которая выдала большой ящик из-под яиц, на котором я мог сидеть, а старший снабдил еще одним необходимым атрибутом нищенства — кепкой, которой и предстояло стать местом для подаяний. Расположился я довольно удобно, на парапете, а мимо проплывала огромная анаконда из человеческих тел, периодически выплескивая различные эмоции. Сказать, что я чувствовал себя не в своей тарелке — значит, ничего не сказать. Мозги замерзли, не в силах родить ни одной мысли, мне все время мерещились знакомые и друзья — я полностью забыл, что неузнаваем. Подавали мало, да и то на ходу, некоторые многозначительно фыркали — такой здоровый, а нищенствует. Пару раз мамы что-то шептали своим детям, указывая в мою сторону, скорее всего, давая им наглядный пример, к чему приводит непослушание. Вокруг бурлила жизнь, а я выпал из нее в какое-то пространство, и просидел там весь рабочий день. Пару раз буфетчица Клава выносила бутерброд, но я, как марионетка, только отрицательно мотал головой. Если бы меня попросили рассказать о происходящем вокруг — ничего не получилось. Очень медленно в голове проплыла одна мысль — прострация. Это слово лучше всего характеризовало состояние, в которое я впал. Так что, когда подошел Князь за выручкой, мне пришлось секунд тридцать вспоминать, кто я и где я. Оказалось, что заработок мой в буквальном смысле нищенский. Я хотел как-то оправдаться, но Князь сказал: “Люций, для первого раза ты просто молодец, по крайней мере, не бросился убегать, как большинство до тебя. Не переживай, пообвыкнешся, и все наладится”.
Честная компания уже поджидала нас, часть выручки попала в руки Просо, и он пошел за покупками; мы же неспешным шагом направились к моему новому месту жительства. Князь о чем-то вполголоса беседовал с Ксаней, а ко мне подошел Сократ и спокойно заговорил. “Каждый переживает первый день по-разному, но, в любом случае, легким его не назовешь. Мы можем прогуляться, я расскажу вам свою историю, отвечу на вопросы — конечно, если вы не возражаете”. — Какое там возражаю — я рад был этому человеку, как самому близкому родственнику, ведь растерянность и меланхолия тащились у меня за спиной, и чтобы их отогнать, лучшим средством являлся ни к чему не обязывающий разговор. “Называйте меня на “ты”, — попросил я. “Принято”, — с радостью отозвался философ и начал свой рассказ.
Он был достаточно многообещающим ученым, и, правильно уловив конъюнктуру советского времени, быстро защитил докторскую диссертацию, получив должность профессора. А дальше пошла рутина — потоки студентов, из которых редко кто выделялся своеобразным мышлением, скучные разговоры с коллегами — громко о повседневных делах и полушепотом — о государственных. Все шло по накатанной линии, пока не встретился ему студент Варфоломей (это имя тут же начало звенеть у меня в уме, как навязчивая муха — слишком часто за последнее время я слышал его). На экзамене, довольно неплохо ответив на вопрос, студент вдруг спросил у профессора, а не устарел ли он, не застоялся ли. Тут же была поставлена двойка, но это не решило дела. Как из рога изобилия посыпались вопросы: — Какую последнюю книгу вы прочитали? Когда были в библиотеке? В каком диспуте участвовали? — Подобного наш доблестный профессор вынести не мог, и в довольно грубой форме выгнал студента вон. Вопреки ожиданиям, тот ушел, но зато в самом преподавателе поселилось гадкое чувство собственного проигрыша. Но оказалось, что молодой интеллектуальный хулиган исчез ненадолго, и, набрав в деканате разрешений на пересдачу, начал буквально донимать профессора. “Не нужно отвечать, просто признайте, что я прав”, — говорил во время очередной встречи мучитель. А ведь он таки был прав, и сопротивлялся ученый муж скорее в силу инерции и от уязвленного самолюбия. Наконец, он решил преодолеть свою гордость, и устроить навязчивому Варфоломею интеллектуальную дуэль, благородно предоставив ему право выбора темы. Каково же было удивление преподавателя, когда студент назвал в качестве обсуждаемого образ и мировоззрение Сократа. Когда дуэлянты встретились в присутствии интересующихся философией, а их оказалось достаточно много ввиду необычности ситуации — разгром был полным, публичным и позорным. Суть его заключалась в том, что профессор блестяще знал позицию советской философии по отношению к Сократу, но очень плохо помнил его диалоги, описанные Платоном; Варфоломей же не только мастерски цитировал их в лицах, но и предложил на выбор несколько точек зрения на суть сказанного. Студенты хлопали, а профессор нашел в себе силы признать поражение и поставить по экзамену пять. В этот вечер он изрядно напился, а на утро был вызван к руководству университета. Там ему в ультимативной форме предложили уволиться, в противном случае пригрозив шумным скандалом. И в тот момент, когда с трудовой книжкой на руках он брел по длинному коридору, возле окна увидел вдруг странного субъекта. “Янус”, — воскликнул я, и оказался прав. С тех пор профессор, ставший сам Сократом, живет среди нищих, но в отличие от учеников нашел здесь свое призвание, и теперь является доктором нищенских наук, помогая таким, как я, проходить курс жизни.