Паук не сможет выть из себя паутину, если не предоставить ему определенной, нужной окружающей среды. Не сможет он выть ее, когда все вокруг шумит и движется в бессмысленном, хаотичном порядке. Я переживаю пламенное чувство, я узнаю его по всем признакам своего судорожного сокращения кисти руки. Это пламенное чувство безумия в своем самом изящном облике - вдохновения. Но это вдохновение бесформенное, форма его как таковая - предмет творчества, отсутствует. Откуда же взять материал для формы в той обстановке в которой очутился я, очутились много других людей? Я не могу его найти - работа, учеба, семья, социальные заботы - все это стандартизировано тысячи лет назад. Здесь нет, и не может быть великих мыслей, великих стремлений, это не тот орнамент, не те декорации, которые бы заслуживали того, чтобы великое чувство безумного вдохновения облекало его в форму. Остается только сгорать, стиснувши себя в маленький спазматический комок нервов, тратя свое гордое презрения на бессмысленную жизнь, в которой невольно очутился. Все великие мысли засушиваются и стают подобные сухой ветке дерева, из которой уже не сочиться божественный нектар принципиально новых идей.
Я теряю свое драгоценное время, любая секунда, которая не наполняется творчеством или познанием - бессмысленна. Но эту бессмысленность приукрашивают, прячут за ширмой непродуманных систем моральных принципов. Прикрывают фарсом как бы важных для нас дел. Весь этот фарс, вскармливают нам, залезая хитроумными способами под кору нашего черепа, чтобы установка «важности дел» въелась в наш мозг, и мы никогда не смогли усомниться в том, что нам преподают как должное.
Везде где собираться больше четырех людей с серьезным видом я хочу откровенно ржать над их бездумностью. Я чувствую как вся эта посредственность, фарс, лицемерие, оптимизм, мещанство проникает в меня через мелкие поры моей кожи, выедая серной кислотой мои внутренности изнутри. Но как только моя ручка достигнет чистого листа, как я уже не в силах остановиться - мысли копошатся, словно муравьи в муравейнике. Они брызжут, сверкают, всплывают в хаотичном порядке, без какой либо системы, не поддающейся никаким законам физики. Это единственное, что я могу назвать по-настоящему своим, это единственное чем я могу гордиться, это то во что еще не проникла окружающая среда. Но как только это проходит, как только я чувствую, что эти независимые мысли меня покидают, приходят мысли общества, других людей, и мне становиться до глубины души обидно, что единственное, что бы я мог назвать своим, уже не принадлежит мне. Мало кто в силах оценить независимые мысли, многие привыкли к тому, чтобы все было приготовлено и вскормлено им в удобной упаковке, удобной форме и формате. Сколько бреда было написано и напечатано лишь потому, что в этого бреда было подходящее заглавие. Рабы комфорта, все эти мещанские особи не в силах самостоятельно найти истину, им лень думать, лучше уж кто-нибудь другой разжует и поставит им это в рот. Я противник красочных упаковок и бессмысленной сути.