Каждое утро кошка давала знать о своем пробуждении. Выгибаясь на одеяле, она лениво перекатывалась со спины на живот, а потом, в один прыжок, оказывалась на паркете. Стуча острыми когтями о пол, она двигалась по привычной траектории. Вальяжно поднимала пушистую тушку над задними лапами и упиралась в дверной косяк. Начиналась утренняя песня, наполненная гортанным мяуканьем и кряхтящим под лапами деревом.
Этим утром, прекратив назойливую гимнастику, кошка, все так же клацая по паркету, возвращается в постель. Пробираясь между гор коленей хозяйки, она заводит мурлыкающий моторчик, который бесконечно клокочет внутри ее теплого тельца; подкрадывается к ровно дышащей груди и громоздится на ней мягкой грелкой. То и дело толкает спящий подбородок еще сухим после сна носом, впиваясь когтями в плотный хлопок пододеяльника.
У Евы наступил выходной, и она не собирается просыпаться тогда, когда заблагорассудится вечно голодному животному. Но кошку не прогоняет, продолжает делать вид, что спит, ведь стоит ей приоткрыть один глаз, и хитрая морда вычислит, что миссия по выпрашиванию завтрака удалась.
Комнату окутывает спокойная темнота, которая нарушается, выползающими из-под двери, пыльными полосами света. Если бы Ева не чувствовала долгожданной расслабленности в теле и просыпающейся энергии, она бы подумала, что за окном еще ночь. Каждый вечер, перед сном, ее муж закрывает окно плотной римской шторой. Еве это напоминает Италию: там каждое окно всегда наглухо закрыто шторами или жалюзями, что сохраняет жилое помещение в прохладе и полумраке, пока на улице во всю палит солнце.
Все чаще Ева просыпается с улыбкой на лице, чего нельзя сказать о ее прошлой жизни. "Прошлая жизнь!..", - думает Ева, - "Была ли она?".
Она снимает с груди зверя, что сопровождается россыпью белесой шерсти, опускает ноги в тапки, поднимает штору, впуская в комнату струящийся свет. Вещи зевают и потягиваются, желают ей доброго утра. Она уже привыкла к беспорядку, который царит в крошечном доме даже после генеральной уборки. Ева избавляет мебель и пол от пыли, складывает вещи в шкаф, прячет их в чехлы, уносит наверх - в нежилую комнату. Но вещей слишком много, и утрамбовать, даже за два года, их невозможно в этом маленьком пространстве, ведь они только накапливаются, как у дочери на большом кресле, - скатываются в комок, если за ними не следить. Однако она очень полюбила этот дом, где негде развернуться трем взрослым людям и домашнему животному.
Уже согревшаяся от ночного безмолвия, кухня встречает Еву постепенно остывающим чайником и слабым запахом духов. Из коридора веет прохладой, отчего Ева ежится в длинном полосатом халате. Видимо, дочка ушла совсем недавно.
Кофеварка кипит и шипит, по дому расползается густой аромат. Серебристое приспособление гейзерного типа, с которым Ева виртуозно управляется, было приобретено там же - на европейском юге. Журнал с последними сплетнями и программой телепередач лоснится под ее руками, сопровождает кофейно-сырный завтрак, предваряет утреннюю сигарету. Она никак не может заставить себя бросить курить. Много раз пыталась, но эти попытки давали результат лишь на пару недель, а потом малейшая нервенная ситуация заставляла шарить в сумке в поисках зажигалки. Не то чтобы ей это очень мешает, ко многим вещам она научилась относиться спокойнее, поэтому три-четыре суточные сигареты, а иногда полное их отсутствие (в зависимости от настроения и количества потребляемого кофе) входят в состав ее обычного рациона.
Ева выглядывает в окно: на месте, где спилили ветвистую яблоню, постепенно растет новый большой дом. Он будто растет внутри ее, завоевывающий все существо. Дом, которого у нее никогда не было. Она, возможно, и мечтала о нем, но очень давно. Потом жизнь кипела в неистовом ключе разочарований и странных, удивительных познаний, которых Ева не пожелала бы злейшему врагу. Но теперь, разглядывая аккуратную отделку и окна в ослепительно-белых рамах, меряя глазами стены и потолки, придумывая цвет обоев и мысленно сервируя большой круглый стол, она понимает, что жизнь просто готовила ее к принятию того счастья, которого раньше она бы не смогла измерить и осознать, будучи человеком импульсивным, жадным до приключений с драматической сердцевиной. Все ее драмы поместились в старые письма и стихи, соженные в камине маленького итальянского городка, так что домой она вернулась человеком, который мало что знает о своем прошлом. Все это давно зарубцевалось в ее когда-то сочащихся дырами легких, надежно закрылось на тысячи нержавеющих замков.
Жизненные события отпечатались разве что в тонких морщинках около ее глаз. И когда она смеется, они сливаются с мимикой, ломаются и исчезают, превращая ее в девчонку. Ей повезло приобрести десяток детских шрамов, от игр в "войнушку" с соседскими мальчишками, экстремальных разъездов на велосипедах и мотоциклах. Видимо, именно в эти крошечные, давно заросшие ранки, которые совсем чуть-чуть отличаются по цвету от ее кожи, складывались все ее наболевшие слезы, переезды и сражения, не касаясь спортивного сложения фигуры, живого лица и красивых рук. Как и все женщины, она всегда любила сетовать на лишний вес, на то, как быстро летят годы, и часто говорит дочери что-то вроде: "Представляешь, и какой-то мальчик ко мне обращается - "девушка", да какая же я ему девушка, - старая тетка!"...
В такие дни Ева закутывается потеплее, зашнуровывает кроссовки, выводит велосипед, едет в магазин, а потом недолго катается по окрестностям. В ушах ее шумит осенний ветер, глаза слепит солнце. Колеса лихо бегут под давлением педалей, под амортизированной резиной трещат сухие листья. Ева покупает ароматные яблоки и вино. Дома она сделает пирог, изобилующий воздушной сахарной пудрой, наполнит дом пряными запахами. Встретит мужа и дочь, поцелует их в холодные щеки.