Петроград. 20 нояб. (3 дек.)
Дорогой друг,
Мы продолжаем отрицать, что земля вертится, то есть утверждать, что большевистского правительства не существует. Тем не менее за четыре недели этот миф принес — в самых разных сферах — чересчур реальные результаты, последствия которых мы можем, увы, ощутить уже сейчас или в ближайшем будущем. И они для нас катастрофические. Сотрудничеству, даже неофициальному и сдержанному, мы предпочитаем политику самую неприемлемую. Некоторые представители союзников не только отказываются вести переговоры с большевиками, но и поощряют к активному или пассивному сопротивлению различные политические фракции, гражданских и военных служащих, чиновников, промышленников, банкиров и т. д. Как нетрудно было предположить, эта восхитительная тактика приносит ужасающие результаты. Разумеется, ее конечная цель, которая состояла в том, чтобы за несколько дней свалить большевиков, не достигнута, и теперь мы сталкиваем Россию в политический и экономический хаос, из которого она уже не скоро выкарабкается. И высокопоставленные и мелкие русские чиновники прекрасно адаптируются к такого рода действиям, ведя открытые и «итальянские» забастовки, суть которых в бездействии.
С чувством удовлетворенной лени они саботируют государственные службы, разваливающиеся одна за другой. Дела стоят, вернее, идут все хуже и хуже. Армия, которая, казалось, достигла при Керенском максимальной степени разложения, теперь с каждым днем все больше «разжижается». Троцкий и Ленин, — по крайней мере они так мне сказали, — настроены решительно восстанавливать то, что они столь же мощно разрушали. Однако будучи несравненными специалистами в разрушении вообще и в антимилитаризме в частности, они, похоже, обладают меньшим талантом — во всяком случае меньшим опытом — в деле восстановления. Эти прирожденные разрушители прекрасно этот факт осознают и зовут к себе на помощь. Они постоянно повторяют, — я об этом много раз писал, — что в случае, если противник не примет революционные условия заключения мира, они прервут переговоры. Они понимают, что, если переговоры будут прерваны, придется возобновить военные действия и соответственно иметь армию. Они отдают себе отчет в том, что одного Крыленко69, которого они ценят за его волевые качества при очевидной нехватке технических знаний, будет недостаточно для такой значительной задачи по реорганизации армии. Те же немногие русские офицеры, чья подготовка имеет какую-то ценность, были или убиты, или изгнаны из армии, или сами оставили военную службу, будучи законно недовольными царящей в армии анархией, или же осели в штабах с единственной целью саботировать их изнутри. Наша позиция может быть истолкована (что было бы, очевидно, неточно) так, что мы выступаем за саботаж против реорганизации. Во всяком случае, хотим мы того или нет, наш отказ вести переговоры и соответственно — сотрудничать вынуждает нас безвольно, с замиранием сердца наблюдать агонию России, которой мы как бы говорим: «Можешь тонуть. Мы и пальцем не пошевелим, чтобы тебя спасти».
Следует признать, что, по сути, действия на второстепенных направлениях, поддержка различных наций, очевидно, изначально неэффективны и обречены на провал, если предварительно не будет согласованности между нами и центральным органом, неизбежно большевистским, русским верховным командованием. Мне кажется, что военная миссия это понимает, но, будучи подчиненной посольству, действует в соответствии с получаемыми директивами.
Относительно промышленности столь же грустные известия.
Шляпников70 и все те большевики, которые заняты неблагодарной задачей — реорганизацией экономики России, с горечью говорят о саботаже со стороны промышленников, банкиров и специалистов. Систематически отказывая в каком бы то ни было содействии (естественно, коль скоро они приняли большевистские принципы, преисполненные желания жить в согласии), они отдают Шляпникова на произвол хлещущей через край демагогии грубого, не обладающего культурой рабочего класса, у которого в основной массе есть только аппетиты. Заметим особо, что в России большинство рабочих в этот период войны являются рабочими неквалифицированными, случайными. Это крестьяне, которые вернутся к земле сразу же после подписания мира, они, стало быть, не заинтересованы лично и непосредственно в процветании своей промышленности, но стремятся лишь побольше заработать и накопить с помощью промышленника и завода небольшие сбережения, которые они надеются привезти с собой в деревню.
Я пытаюсь подвести промышленников и банкиров, тех, с которыми я вижусь, к более здравому пониманию общих интересов и убедить их не уезжать, — а многие на это настроены по причине невероятных трудностей и реальных опасностей, угрожающих их жизни.
По сути, их отъезд привел бы сегодня лишь к усилению анархии, а в будущем — помешал бы им вновь занять свое место, а стало быть, и вновь обрести свое влияние, французское влияние в России. В самом деле, осуществи они свои намерения, они были бы финансово уничтожены, а морально — дискредитированы, место их займут либо некомпетентные рабочие, которые очень быстро приведут промышленность к развалу, либо немцы, чьи агенты по-прежнему стараются осуществить такую замену.
Не подлежит никакому сомнению, что нашу антибольшевистскую деятельность горячо приветствуют те партии, которые стремятся отвоевать позиции у большевиков. Осмотрительно ли разыгрывать карту этих ослепленных злобой партий, озабоченных в первую очередь лишь тем, чтобы добиться своего политического триумфа, и готовых пожертвовать общими интересами России и Антанты, если такая жертва сможет привести их к власти?
Да, я по-прежнему считаю, что большевики все еще могут потерять власть. Я уже писал, что их власть может быть переходной и что любая катастрофа внутри страны — экономическая или политическая — способна смести их за несколько дней. Вопрос в другом — должны ли мы ждать их свержения (а это может случиться и через многие месяцы) для того, чтобы возобновить сотрудничество с Россией, учитывая, я повторяю, что преемники Троцкого, кем бы они ни были, не могут принять — по вопросу о войне — программу, существенно отличную от той, которой придерживаются большевики.
Троцкий говорил мне сегодня вечером, что его большая надежда на удачное завершение русско-немецких мирных переговоров зиждется на знании немецкой психологии, которое заставляет его сделать заключение, какое я уже сделал однажды в 1915 г. вместе с венскими друзьями.
Немцы, утверждает он, реалисты, люди дела, неспособные поддаваться чувствам. Они давно поняли, что войну им уже не выиграть. В сложившихся условиях международных экономических обменов Германия, страна преимущественно экспортирующая, заинтересована сохранить своих поставщиков и покупателей с большим покупательным и торговым потенциалом. Поскольку военное равновесие уже не может быть изменено в пользу одной из воюющих групп, немцы согласятся на мир, который может быть подписан до того, как истощатся их силы и силы их противников. Тем самым их минует угроза окончательного разрушения Европы, захвата наших рынков стремительно развивающимися странами Азии и, особенно, Америки, не затронутыми, а, наоборот, укрепленными войной.
Как говорил Норман Анжелл, война оказалась великой иллюзией. Немцы это поняли. Сегодня они готовы от этой иллюзии отказаться. Теперь очередь за союзными демократиями принять в ходе мирных переговоров все меры предосторожности — чтобы они привели к разоружению, и борьба между нациями отныне была бы ограничена промышленными проблемами, мирными сражениями за экономическое развитие.