Римский аэропорт Fiumicino, 9 часов утра...
Быстрее, быстрее... Легко оставляю позади недавних попутчиков.
Перехожу на легкий бег - самолет из Бостона сел полтора часа назад, и меня уже давно ждут Американец и Жена Американца. Мои одноклассники... Мы не виделись почти три года.
По дороге в гостиницу несколько раз едва не проговорился о том, что через два часа должен приземлиться самолет из Лондона с Британцем на борту.
Сепаратные переговоры с ним длились две недели, и только несколько дней назад прилетела эсэмэска: "Скажу коротко, по-рабочему - да. Подробности письмом".
Подробности заключались в снятом в той же гостинице номере. В остальном, гениальный сценарий, написанный Женой-режиссером, был Британцем бездарно провален.
Вместо того, чтобы согласно диспозиции явиться в номер к американцам в качестве Room Servise, он потерял темп, утратил жизненные ориентиры и, в результате, примитивно столкнулся с жертвами заговора в лобби гостиницы.
А ведь были времена... В 8-ом классе на сцене школьного театра он блестяще осуществил замысел того же режиссера. Тогда, вместо классической трактовки образа Чацкого (бунтарь, предтеча, дерьма пирога...), на суд зрителя была представлена смелая новаторская концепция...
В одной из сцен, Британец, игравший роль Чацкого, после нескольких реплик остался на сцене, не принимая участия в дальнейшем диалоге. Мизансцена оказалась сыроватой и до конца не прописанной (свят-свят-свят), и раскованный Британец, взял на себя инициативу.
Поднявшись с кресла, он решительно отправился за кулисы в поисках чего-либо, могущего помочь скоротать время до обличительного монолога. Вернувшись с предметом журнального формата, обернутым газетной обложкой, он важно опустился в кресло и стал заинтересованно перелистывать страницы. "Комсомольская Правда" - отчетливо читалось из зала в верхней части правой обложки...
Нашлись люди, от театра невероятно далекие и глубину режиссерской концепции постичь не способные, которые пытались объяснить произошедшее досадным недоразумением...
Гневно отметаю любые инсинуации - я дважды видел спектакль, и оба раза Чацкий в разных сценах с маниакальным упорством клинического идиота искал и находил заветный номер "Комсомолки" с иконостасом орденов...
А потом четыре дня был Рим... Рим может быть величественно-монументальным, может -легкомысленно-романтичным. Нынче он был легким, искристым, приветливым и по-фелинниевски теплым и добрым.
Улицы, площади, фонтаны, бесчисленные кафешки, разговоры, веселый треп, когда совершенно неважно, кто именно из пятерки идет рядом с тобой. Не нужно ничего изображать или притворяться - пожалуй, никто на этом свете не знает меня дольше, чем они.
- Белиссимо!!! - восторженный вопль, издававшийся экзальтированным Американцем с непредсказуемой периодичностью, заставлял вздрагивать римлян и гостей столицы.
Впрочем, он выражал наше общее мнение.
И совершенно отдельное счастье - ночной Рим под теплым дождем с умытой поблескивающей брусчаткой и запахом пыли, когда незачем не только убегать, но даже и прибавлять шагу, потому что становишься с этим дождем одним целым.
Это был мой четвертый Рим, и я был вправе рассчитывать на адекватное к себе отношение, как к старожилу и проводнику. Погорячился, конечно...
Особенно непримирима к моим предложениям была Жена Британца.
На пути к пьяцца Пополо по проложенному мною маршруту мы зашли в кафе, где она немедленно включила свой айпэд в поисках альтернативной дороги.
- Как ты с ней живешь, дружище? - искренне пожалел я Британца.
- Так ведь пенал, - он поежился, - Надо мной всю жизнь висит зловещая тень пенала.
О, да! Такое не забывается. Даже спустя 50 лет я отчетливо слышу тот страшный треск, с которым пенал был обрушен на голову маленького Британца (тогда он был еще и вовсе молдаванином) после его невинной попытки изучить этого пенала устройство.
Как много у нас было времени... Как быстро оно закончилось...
"Опять не договорили" - написала уже из Лондона Жена Британца.
Но мы скоро встретимся. "Мы обязательно встретимся."