Главы из романа "Альма-матер: Под бременем познанья и сомненья".
НЕПОКОРЁННЫЙ «ВЫСОТНИК»
Ночь на 26.2.55. 3.30. Так навалилось всё разом – разрыв с Юлей, диплом, долговая яма. Единственный выход – докончить и опубликовать рассказ. Встретил филологичку Светлану Козлову. Она тоже заканчивает МГУ, вышла замуж за аспиранта-философа Анатолия Емельянова. Они подружились в литобъединении МГУ «Высотник».
Приветствуя нас на первом курсе, он читал свои стихи: «Вот в эти дверцы входил Герцен». Света – темноволосая, белолицая красавица, известна не только стихами, но и дерзкими выступлениями. На встрече с писателями в декабре 1954 года, когда Актовый зал МГУ покинул Шолохов, она заявила: «Нам не нужен Бабаевский, как и его роман «Кавалер Золотой звезды»! После этого её осудили на заседании комитета ВЛКСМ. И Светлана Козлова стала известной не только в МГУ, но и во всей литературной России.
Так вот Света, увидев меня, поздравила с фельетоном в «Московском университете», сказала, что они с Толей с удовольствием прочитали его. Я сказал, что пишу рассказы и хочу опубликовать их. Она посоветовала не давать их в многотиражку, сказав: «Там сидят трусы, хорошие стихи и рассказы публиковать боятся. Они предпочитают всякую патриотическую трескотню. Вот и приходится Гарику Немченко писать наскоро такие рассказы, как «Праздничный тост». Света пригласила меня к себе: «Мы послушаем твой рассказ но, не обижайся, скажем, всё, что думаем». Пойду к ним завтра и сейчас готовлюсь к чтению.
26.2.55. Суб. День начался с удачи. Утром, сделав в коридоре зарядку, подошел к почтовому ящику взял газету, а из неё выпали два бланка перевода. Меня удивили одинаковые суммы – 67 р. 33 к. Оказывается, нам с Риком пришли переводы из «Брянского комсомольца». Задержали из-за того, что не знали нашего адреса. Мы так обрадовались, развеселились:
- Надо же, за два дня до стипухи! – воскликнул я.
- Как много заплатили за три столбца! – удивился Ричард Косолапов.
- А не заняться ли этим после университета!
- Давай пошлём «Вещего Олега». Мирошин на каникулах, просил писать ещё, и они опубликуют.
Именно тогда Рик и оставил наш адрес.
Если я опубликую рассказ в «Московском комсомольце», более крупный гонорар поможет погасить долги. С этой мыслью я засел за правку рассказа
Ночь на 28.2.55. 1 час. Получил сегодня стипендию. С Гальдяевым (руководителем диплома) не встретился. Можно было подождать, но не стал. Поспешил на Ленгоры, к Козловой и Емельянову. У них были её подруги Дора и Рона. Света чувствовала себя неважно и лежала на диване.
Начать сразу не мог. Раскраснелся, судорожно глотал воздух. Рона подала мне стакан воды, а Дора с доброй улыбкой прошептала: «Как всё понятно!» Наконец, я начал. Дора что-то записывала, Толя со Светой обменивались репликами. Это меня смущало. От волнения читал плохо, сглатывая окончания. Когда окончил, наступило долгое молчание. Потом Дора сказала:
- Настроение передается хорошо, не каждый способен на это.
Потом она стала делать замечания по фразам, заглядывая в записи. Рона сказала, что рассказ по стилю похож на какой-то рассказ О Генри.
- Хороши пейзажи, - сказала она, – ночной Александровский сад, Переделкино. Я словно увидела дорогу от станции, кладбище, романтический мостик через Сетунь.
- Пейзажи сильны, - сказал Толя, - но не влияют на развитие сюжета. Название «Стихотворение о первой любви» неудачное и плохое.
- Оно не может быть хорошим, герой впервые взялся за стихи, - возразила Дора.
- Но самое главное – в рассказе нет любви, - сказал Толя.
- Зато есть её предощущение, - сказала Света, - хороша сценка, где подруги обсуждают, как одета Галя, кто на неё смотрел. Чисто девчачье, передано здорово.
- Но рассказа пока нет, - заключил Толя.
- Надо доделать и показать на «Высотнике», - сказала Света, - Только не тяни, а то скоро вечер в Актовом зале.
- Причем здесь вечер? – спросил я.
- Можно зачитать отрывок под музыку, сделать мелодекламацию.
- Ну, что ты! – удивился я.
- Может получиться здорово, - поддержали Дора и Рона.
Заседание литобъединения проходило не в редакции «Московского университета», а в просторной комнате на 25 этаже. Пока люди собирались, я увидел Ленинские горы: памятники учёным, фонтаны, трамплин. Погода стояла ясная, и подо мной плескалось море мерцающих огней Москвы. Невольно вспомнились стихи Толи Емельянова: «Много огоньков заветных мне в пути приветно светит. Вот и тот мигает: «Подойди, согрею!» Я знал, что предстоящее не согреет, а обожжёт меня, но держал себя в руках.
Народу собралось немного. Корифеи МГУ Эдмунд Иодковский, Миша Курганцев, Виталий Татаринов, Валентин Сидоров, Гарик Немченко выросли из детских штанишек и перестали посещать «Высотник». Иодковский прославился на весь свет песней «Едем мы, друзья, в дальние края», издал поэму «Ощущение высоты». Миша Курганцев, которого философы знают как Грисмана, издал первый сборник стихов. Сидоров - тоже. Татаринов, последовав призыву Иодковского, поехал на целину, стал трактористом, но зимой строил дома, стойла для скота. Хлебнув целинной жизни, Виталик вернулся, продолжил учебу на филологическом. Однако не стал тратить время на обсуждения начинающих поэтов. Сам написал цикл стихов, который пока не может издать. Не пришли и Емельянов с Козловой. (После МГУ Анатолий Емельянов и Света Козлова уехали в Туву. У них родилось девять детей! Издав несколько книг, они стали одними из ведущих в Союзе писателей Тувы.)
- Извини, Володя, - сказал Толя, - мы знакомы с первым вариантом. Знаем наперед, как всё будет. Желаем удачи, но готовься к разносу, и не обижайся на ребят.
Собрались, в основном, строители МГУ, пишущие стихи и рассказы. Один из них попросил рукопись, полистал, почитал начало и сказал:
- А почерк хороший, разборчивый. В нём есть напор. Он будет писать.
- Тоже мне, предсказатель по почерку, - усмехнулась Ада Левина, полная девушка с филологического. Она знаменита тем, что начала печататься ещё школьницей в «Пионерской правде». В последнее время Ада пробивалась на страницы «Работницы», но что-то не получалось. Это сделало её нервной, агрессивной, что я прекрасно увидел во время обсуждения.
На этот раз я читал спокойнее. Не торопился, не заглатывал окончания. Помог опыт чтения у Толи и Светы. Когда окончил читать, наступила пауза, не предвещающая ничего хорошего.
- Ну, что, товарищи, - командным тоном начала Ада Левина, - Кто начнёт?
Тут я понял, кто здесь хозяин. Слово взял «предсказатель по почерку».
- И всё же я настаиваю, что Владимир Бараев будет писать, - заявил он.
- Нужны более весомые доводы, а не почерковедение, - сухо сказала Ада.
- Сейчас я приведу их, но начну с критики. Несмотря на то, что рассказ читал, как видите, высокий крепкий парень, у меня создалось впечатление, что он написан девицей. Подробно описаны платья, разговоры о том, кто на кого смотрел. Такими мелочами могут интересоваться только девушки. Я даже удивляюсь, как он мог написать это и кому нужно это дамское рукоделие? Но мне понравились пейзажи - заснеженные стены Кремля, укутанные снегом деревья в Переделкино, кладбище, романтический мостик…
Я не записывал ничего, и это дало возможность наблюдать за всеми как бы со стороны, будто обсуждают не меня, а кого-то другого. Меня удивила реакция Ады Левиной. Когда он и другие хвалили меня, она отрицательно качая головой. А слушая критику, она с удовлетворением кивала. «Чем я не угодил ей, - удивлялся я, - почему она настроена против меня?»
Но я не обиделся на неё и других, которые решили не предлагать рассказ для публикации. Он был действительно слаб. Однако её активный настрой против меня, конечно же, удивил, и я запомнил это «крещение» навсегда. *
* Тридцать лет спустя я видел Аду Левину в доме отдыха на Планерной. Туда по выходным дням выезжали сотрудники издательства «Правда». Она стала членом редколлегии «Работницы», а я - консультантом журнала «Коммунист». Я спросил, помнит ли она обсуждение моего рассказа на «Высотнике»?
- Конечно, Володя. И хочу извиниться за тогдашнюю резкость.
- Не чувствуй себя виноватой, рассказ был слаб. Потом я переписал его под названием «Концерт Мендельсона», он имел успех, передан на радио с музыкой.
ПРИЗРАКИ НА АЛЛЕЕ ФОНТАНОВ
Лунная ночь. Аллея фонтанов заполнена людьми. Они полупрозрачны и как бы светятся изнутри. Боже мой! Это души умерших сокашников по университету. Видимо, я впал в шаманский транс и вижу их, но не виден им, ведь мы в разных измерениях. Голоса их «сплющены», как в мультфильмах, огоньки сигарет – синие, как костры сибирских духов. Ночью фонтаны отключены, но в параллельном мире они бьют беспрерывно. У сибиряков духи умерших выглядят такими, какими их застала смерть, но я вижу сокашников молодыми, какими они остались в моей памяти со студенческих лет.
Высокий стройный Юрий Левада сидит на лавочке с ноутбуком. Изучая цифры социологического опроса, он качает головой…
Александр Зиновьев и Карл Кантор горячо спорят о коммунизме, а Эвальд Ильенков ухмыляется рядом…
Юрий Щедровицкий и Мераб Мамардашвили со смехом говорят Ивану Фролову: «Как ты, потомок белогвардейца, продался большевикам?» Иван отвечает: «Я не прямой потомок. Мой дядя сражался за белых, а я его любил»…
Эмма Федькова и Юра Сафонов идут по аллее. «Вот липа, которую мы сажали!» - восклицает она. «Какая тонкая была и какой стала!» - говорит он.
Лёша Богомолов рассроен неудачей на выборах в деканы философского факультета. А виновница его поражения Эмма Цыганкова в слезах от радости.
Рейнгольд Садов советует Меружану Мелкумяну, как писать докторскую диссертацию. Дело кончилось тем, что Реня целиком переделал её. Вано получил звание доктора наук, а Реня остался кандидатом.
Гурий Якунин идёт с девушкой, похожей на Юлю. Неужели её нет? Впрочем, не буду брать греха на душу. Может, я обознался…
Эдик Струков и Андрей Могилёв обсуждают рукопись книги о социалистическом образе жизни.
Наши красавицы Мила Глаголева и Рудина Баранова идут рядом, чего не было в жизни. Все смотрят на них с восхищением. Гриша Квасов бросает на них взгляд и резко машет рукой. Этот жест - не только Дине, но и Саше Титаренко. Гриша упрекает его в том, что в монографии по эстетике Саша нечётко отразил коммунистические идеалы.
На аллею выбегает Коля Стяжкин, пиная футбольный мяч. Хочу крикнуть: «Гуля! Сделай сенокос»! Так мы кричали, болея за форварда «Крылышек» Александра Гулевского. Но я знаю, ни тот, ни другой не услышат меня.
Арсен Макаров уговаривает Гаврилу Лихошерстных не идти в посольство США. А тот усмехается и всё-таки идёт и бросает портфель за ограду.
Володя Тлостанов сидит, прикрыв глаза. Он решил развестись с Валей Добрыниной, но не знает, как сказать ей это.
Тимофей Джумарин качается из стороны в сторону, оплакивая Сталина…
Инга Кичанова, профессор кафедры атеизм Академии общественных наук, стыдливо крестится, входя в церковь на Воробьёвых горах…
Юрист Лёня Плешаков предлагает сразиться физику Володе Мадуеву. И они решают, на ринге или татами. Оба весёлые, могучие…
Смотрю на всех и хочу извиниться перед некоторыми за то, что написал такое, что им не понравится. Но они не услышат меня. И я обращаюсь к однокашникам, которые прочтут эту книгу: «Прошу простить, если я кого-то обидел, воспоминая их. Но я был честен и беспощаден, прежде всего, к самому себе».
Из кустов блестят зелёные окуляры. Какая-то дама смотрит в прибор ночного видения. Когда она опускает его, узнаю землячку. Называть её не хочу. Она дважды поступала в МГУ, но не прошла по конкурсу. Окончив пединститут в Улан-Удэ, стала секретарём обкома комсомола, дослужилась до заместителя председателя правительства Бурятии.
«Почему она здесь?» – удивляюсь я. Арчил Ильин, как-то уловив вопрос, сказал: «У неё хобби - выискивать земляков, окончивших МГУ». Он работал в Улан-Удэ и знал об этом. «Для чего?» - удивляюсь я. «Преследовала за то, что они окончили МГУ, куда она не прошла». Выше я писал о неприязни к университету, но дойти до того, чтобы преследовать его выпускников…
Далее - незнакомые мне люди, но я помню, как они погибали.
В раскрытом окне зоны В сидит девушка с книгой в руках, спустив ноги с подоконника. Кто-то окрывает входную дверь в блок. Сквозняк распахивает дверь комнаты, окно хлопает девушку в спину, и она падает с 15-го этажа…
Две девушки мчатся на мотоцикле от Воробьёвых гор к стадиону МГУ. Знаю, что на углу они попадут под грузовик, но не могу предотвратить беду…
На крыше зоны Ж стоит наголо стриженый парень. Видел его на тренировках в манеже. Дует метель, беспокоюсь, что он простынет. Но произошло более страшное - он бросился вниз. Стук расколовшегося об асфальт черепа прозвучал как выстрел…
На 24-м этаже отмечают 60-летие литературного объединения «Высотник». Отсюда Воробьёвы горы как на ладони. Они испещрены странными пунктирами – это маршруты, по которым ходили Шереметьева с Дёмушкиным, мы с Юлей и тысячи других удачно и неудачно влюблённых. Видны купола Новодевичьего монастыря. А башни Кремля, высотные здания на площади Восстания, Смоленской, Котельнической тонут в густом тумане времени. Эдмунд Иодковский читает поэму «Ощущение высоты». Затем читают свои стихи Валентин Сидоров, Света Козлова, Юрий Емельянов, Миша Курганцев. В заключение все поют хором песню Эдмунда:
Мы пришли чуть свет
Друг за другом вслед,
Нам вручил путёвки
Комсомольский комитет.
Едем мы, друзья,
В дальние края,
Станем новосёлами и ты и я.
У них в руках яркокрасные путёвки с чёрной каймой. Не на целину, а в вечность, точнее, на тот свет. Ведь их нет в живых. Но они, испытав «Ощущение высоты», верят в своё бессмертие. Лица их бледны, устремлённые ввысь глаза горят. Вдруг кто-то тихо, но очень чётко, внятно читает:
Толпой угрюмой и скоро позабытой
Над миром мы пройдём без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда…
В комнате возникает гробовая тишина. Все смотрят, кто осмелился прочесть такое. И догадываются, это сам Лермонтов осадил пыл «высотников».
Тут же возникает старое здание университета на Моховой. В Круглом зале Анатолий Емельянов поздравляет первокурсников стихами: «Вот в эти дверцы входил Герцен». И в зале тут же появляются юные Саша Герцен и Николенька Огарёв, за ними – ещё более юный Миша Лермонтов…
А в начале 1850-х годов зал взрывается овацией на лекции Тимофея Грановского. Его коллега профессор Степан Шевырёв демонстративно выходит из зала. А кто-то ехидно читает вслед эпиграмму, посвящённую ему:
Преподаватель христианский,
Он в вере твёрд, он духом чист;
Не злой философ он германский,
Не беззаконный коммунист.
И скромно он по убежденью
Себя считает выше всех,
И тягостен его смиренью
Один лишь ближнего успех.
Колесо времени переносит в 1950 год. На трибуне ветеран партии Торгованов. Он в морском кителе с орденами и медалями, якорями на пуговицах, на портупее пустая кобура пистолета, через плечо пулемётная лента без патронов, но вид у ветерана грозный. И он говорит:
- Как можно отрицать марксизм-ленинизм, ведь его знает каждая собачка?
- Товарищ Торгованов, - в президиуме встаёт декан Гагарин, - Мы уважаем вас как большевика с полувековым стажем, но регламент исчерпан. А главное, никто здесь ничего не отрицает.
- Вы что, против закона отрицания отрицания? – прищурился ветеран.
- Да нет же! – машет Гагарин, - Не против! Но об этом - в другой раз!
Стоило ли описывать вышеприведённые эпизоды с участием давно ушедших людей? Думаю, да. Ведь Гоголь писал: «В литературном мире нет смерти, и мертвецы так же вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами, как и живые».