Мелкий надоедливый дождь штрихпунктирном рисовал какие-то узоры на грязном асфальте и тут же смывал их. Серые тучи заволокли небо и сделали его таким же обыденным, как и десятки рядов с товарами на рынке, где торговал Михаил Алексеевич Кашин.
На рынке его полууважительно-полушутя называли профессором, что соответствовало правде – еще недавно он был профессором в одном из университетов, практически научным светилом в области физики. Он публиковался в областных и даже столичных журналах, успешно защитил диссертацию, пользовался авторитетом коллег, а среди студентов считался преподавателем требовательным, с заморочками, но все-таки справедливым.
Но все эти приятные вещи на хлеб не намажешь. Патологическая принципиальность не позволяла ему даже думать о взятках, а зарплаты преподавателям с каждым годом все падали и падали. Глядя на стремительно растущее благополучие некоторых своих сослуживцев, он понимал, что не все так просто. Вначале он просил, а потом уже и требовал повышения зарплаты, даже не для себя, а для коллег, но руководство ВУЗа недвусмысленно намекнуло, что желающий большего рискует лишиться того, что имеет. Инициатива в его случае не поощрялась. Михаил Алексеевич не был борцом, а оставаться в атмосфере интриг, где рука руку моет, уже не мог. Тогда он вспомнил демократические идеалы юности о единстве интеллигенции с народом. И, правда, его научные работы с названиями длиной в абзац, никак не помогли народу. Нужно было хотя бы на старости попытаться сменить среду.
После выхода на пенсию он уволился по собственному желанию. ВУЗ устроил ему пышное провожание, а руководство облегченно вздохнуло.
И вот уважаемый профессор устроился продавцом овощей на рынке. Аккуратно одетый, вежливый, деликатный – он совершенно не походил на остальных. Со своей благородной серебристой сединой он был похож на лебедя, случайно попавшего в загородку с утками.
Безусловно, вначале он ходил в розовых очках, как и всякий человек, уставший от сложности и стремящийся к простоте. Шум, суета, возня не давали времени предаваться размышлениям, от которых он подустал. Некоторое время он даже считал, что физика – это просто игрушки, а продажа капусты и моркови – вот настоящее практическое дело. И оно у него отлично получалось: вежливое обращение к покупателям отразилось на выручке. У Михаила Алексеевича даже появились клиенты, которые брали товар только у него. А еще он не старался избавиться поскорей от просроченного товара, а честно говорил, что свежее, а что брать не стоит.
Но идиллия продолжалась недолго. Если бы рынок спасал от внутренних переживаний, все люди искусства и науки давно бы уже стояли за прилавком. Михаила Алексеевича со временем начал мучить интеллектуальный голод: ему не было с кем поговорить на своем уровне. Свое прозвище «профессор» он получил за то, что часто помогал отвечать вопросы в кроссвордах. Но дальнейшие пояснения никому уже были не нужны. К примеру, спросили у него как-то:
- Кто открыл переменный ток?
- Тесла, - отвечал Кашин, и начинал рассказывать о его сложных отношениях с Эдисоном, других открытиях и бедности.
- Алексеич, в другой раз, - слышал он в ответ и замолкал.
Да, никому не было интересно, что в Загребе университет его имени выделял великому физику, изменившему мир, финансовую помощь, хотя все должно было быть наоборот.
Не меньше, чем интеллектуальный голод, его мучила нравственная нечистота. Если в университете брали взятки, то здесь обвешивали покупателей.
- Как вы можете обманывать людей? – спросил потрясенный профессор, когда впервые увидел подобное.
- Алексеич, тебе уже шестой десяток, а ты, ей-Богу, как ребенок. У меня дети, жена, их ведь тоже кормить надо, а если я все буду по правилам делать, то едва ли окуплюсь, не говоря уже о прибыли. Ты же экономист, должен понимать.
- Я – физик, - обиделся Михаил Алексеевич.
- Одна печаль. Считать, главное, умеешь.
После этих слов продавец на цифрах доказывал, что честным быть невыгодно.
«Повсюду обман. И во власти, и в интеллигенции, и в народе. Только в разных масштабах. А я-то, наивный, думал, что есть хоть одна честная категория людей. Ну, хотя бы до правды докопался на старости лет, уже что-то. А что с этой правдой я могу делать? – А только то, что самому не нарушать своих принципах – остальных уже не переделаешь, или это должен сделать кто-то другой».
И вот в день, описанный вначале, он услышал сакраментальную фразу:
- Жаль, мало интеллигентов к нам на рынок заходить стали. Эти слова вмиг прогнали утреннюю дрему профессора. Его глаза засверкали, а в голове пронеслось: «Неужели народу нужна интеллигенция?». Перед ним вдруг в одно мгновение пронеслось все то, что он видел, читал и слышал в советское время на эту тему. Показалось, что пока он тут торговал капустой, где-то свершилась неведомая революция, о которой он только сегодня узнал. С запалом пятнадцатилетнего юнца он сказал:
- Да, почаще бы сюда заходили порядочные люди, все бы изменилось. Как один праведник может спасти город, так один интеллигент мог бы сделать наш рынок чуть-чуть лучше.
- Алексеич, ты чего? Какие праведники? Я это говорю, ведь что-то покупатели пошли такие привередливые, разборчивые, не так-то просто им что-то втюхать. Насмотрелись программ этих про то, что перед тем, как что-то купить, надо товар обнюхать, облапать, надкусить и т.д. Жлобятся все. А вот интеллигенты покупают первое попавшееся, они же непрактичные, их легко обвесить. Как тебя, например. Но тебя я трогать не буду, ты свой мужик, а других бы с удовольствием.
Дальше Михаила Алексеевича уговаривали поступиться своими принципами, но он уже не слушал. Стало так противно, так грустно, что хотелось то ли плакать, то ли кричать, то ли даже ударить человека, говорящего эти гадости. Но ни слезами, ни криками, ни побоями систему не исправишь: все равно будут обвешивать, обманывать, презирать честных людей и оправдываться семьями.
Интересно, а их дети продолжат традиции? – Скорее всего, да.
Михаил Алексеевич вспомнил, как в молодости все думающие люди – и физики, и лирики, - соревновались, пытаясь придумать наиболее оптимальное определение слову «интеллигент». На рынке он услышал если не универсальное, то уж точно жизненное: интеллигент – это человек, которого очень легко обвесить.
А небо, усеянное тучами, продолжало поливать землю мелкими каплями. Наверное, и оно грустило, видя беспомощность хороших людей.