Размышления, навеянные исследованием Циона Шеплера

Моисей Харитонов
Книга размещена на http://proza.ru/2013/11/17/1376

Хорошо бы, чтобы выкладка книги для широкого прочтения стала началом достойно широкого участия израильтян и еврейской диаспоры в мероприятиях Лермонтовского 2014 года.

Рецензируемая книга является содержательным вкладом в исследование «тонких» ресурсов, которые могут быть вовлечены в процесс поддержки корневой цели всего, что делается в Израиле, - обеспечение дления существования еврейского народа и его участия в мировой культуре.

В 90-е гг. прошлого столетия многочисленная русскоязычная репатриация в Израиль столкнулась с множеством сложных проблем политической, культурной и психологической природы:

• Отношения с историей и культурой покинутой советской Родины,
• Преодоление бытового, культурного и административно-политического неприятия пришлых местным населением – сабра, рожденным и укоренившимся от предыдущих поколений эмигрантов из Америки, Европы, Марокко, других стран,
• Межобщинные культурные и психологические различия (ашкеназы, сефарды, горские евреи бывшего СССР, потом – эфиопы, индусы и т. д.)

Был отмобилизован самый разнообразный опыт. Значительное место здесь заняла русская литература с еврейскими сюжетами в ней. В этом русле снова и снова обращались к иудейским мотивам в творчестве М. Ю. Лермонтова. Анализ лермонтовских произведений дает ориентиры к построению психологических моделей, которыми дальше можно оперировать при анализе мотивов и проявлений у приверженцев самых разных позиций относительно евреев, иудейства и Израиля.

Исследование, в котором своей талантливой работой участвует Цион Шеплер, проводится в рамках определения и развития человеческого ресурса Государства Израиль. Литературоведческое исследование началось с уважения к факту иудейских мотивов у М. Ю. Лермонтова. Сочувственные переживания русской политической и культурной интеллигенции, далее, были исследованы в книге «Словом и совестью» Циона Шаплера /книга еще ждет своего размещения на Проза.ру/. Исследованы - как резерв к вовлечению в противостояние юдофобству, не как предложение материала к «канонической морализации».

Набор парадигм, в контексте которых лермонтовское этическое богатство осваивается еврейским обществом, представляется следующим:

1.Америка последовательно формирует цивилизационный альянс, предлагая и заставляя иудео-христианской страны сворачивать игры в самостоятельную силу и суверенность. Такое предложение адресуется России и такое давление оказывается на Россию. Уход Украины в ЕС — это ставка на выживание в вероятном глобальном конфликте; Украина, как и Грузия, не видит перспективы у России и в союзничестве с Россией.

2. Ряд исследовательских возможностей, корневая предцель которых обеспечение дления существования еврейского народа и его участия в мировой культуре, вынесен на периферию комплекса усилий, развиваемых Государством Израиль и его ресурсом в еврейской диаспоре. Это естественно – в основном русле находятся оборонные, политически и пропагандистски актуальные и масштабные проекты и такие проекты четко структурированы в организационном и бюджетном отношениях. Но, через сотрудничество общественности Израиля с общественными объединениями исследователей осуществляются проекты, не обещающие скорый заказной прагматический результат. К таким проектам относится исследование «тонких» ресурсов, которые могут быть вовлечены как активы в процесс поддержки указанной корневой цели всего, что делается в Израиле.

3. Информационная война против антисемитизма, в частности – исламского, может обрести перспективу, если (уместно воспользоваться термином сталинской эпохи периода начала войны Германии против СССР) станет «всенародной». Многие что-то делают, где-то усилия объединяются. Но, еще слишком слабая объединенность, чтобы достичь уровня «всенародности».

4. Анализ лермонтовских произведений дает ориентиры к построению психологических моделей, которыми дальше можно оперировать при анализе мотивов и проявлений у приверженцев самых разных позиций относительно евреев, иудейства и Израиля.
Категории, чью психологию и поступки надо понять:

• Русскоязычные евреи Израиля, упорно сохраняющие в себе фактуру и стереотипы советской культуры, особенно советской литературы,
• Русскоязычные, погрузившиеся в изучение Торы и каббалы и способные, помимо вновь обретенной фактуры и идей, строить общение, опять-таки, на материале сохранившейся фактуры и стереотипов советской культуры, особенно советской литературы.   После начального отрицания прошлых мировоззренческих и культурно-практических накоплений  и захваченности новыми предложения такого рода, достаточно скоро выявилась небезмерность реального практического применения новых ориентиров. Возникает побуждение возвращаться к собственному добротному старому накоплению и к его источнику – русской и советской литературе,
• Разномастные юдофобы, массово покрывшие пространство СМИ и интернет-форумов.  Здесь и высокоинтеллектуальные разработчики капитальных академического уровня юдофобских «трудов», их читатели с багажом заготовок для упоенного цитирования, просто обозленные обыватели с высокими образованиями или без, искренне дезориентированные в своих размышлениях и своей начитанности в целом вполне порядочные люди.

5.Тема антисемитизма, бытового и государственного, настолько объемно заполнила бытовую и художественно-политическую культуру, что во многих случаях, само по себе, стала фактором, порождающим переживания и проявления, сопряженные с антисемитизмом. У одних возникают провоцирующие ожидания оказаться объектом антисемитского отношения. Другие поневоле, воспроизводя расхожие стереотипы или следуя стереотипам, оказываются допускающим антисемитские проявления.
Читательские переживания ситуаций, выстраданных М. Ю. Лермонтовым в его произведениях,  - эффективная психологическая профилактика против такого провоцирующего эффекта стереотипов.

6. М. Ю. Лермонтов - уникальный механизм инокультурного проникновения в проблемы еврейского сосуществования с другими народами. Поэт – не «сочувствующий», он – собрат по характеру несчастья. Поэтому, он – союзник в поисках причин, воли, стойкости и способов преодоления – всего того, что составляет содержание проблемы дления и качества существования еврейской нации и государства Израиль. Имеет смысл сместить акцент по отношению к нему: не благодарность за «сочувствие», а инструментированное сотрудничество (в том числе – с использованием его философско-поэтических определений), обмен опытом в противостоянии злу. Особо ценным является то, что, кроме разрядки-выплеска переживаний, у М. Ю. Лермонтова присутствует поиск ресурсов предотвращения насилия.

В некоторых этических установках и привычных моделях есть потенциал для зарождения «нормального» отношения к еврейству. И исследование Циона  Шеплера указывает на некоторые примеры средоточия такого потенциала.
 
Вслед за Автором исследования повторю благодарные слова – «Для Лермонтова евреи не только народ Библии, но и народ-современник, который он хотел пытливо и настойчиво понять в многообразии его традиций и исторического прошлого. … Лермонтов рукою доброго волшебника превратил карикатуры в живые образы, осветив их колоритом поэтических красок, чувственной патетикой, окружил плотной историко-бытовой и культурной фактурой, экспрессией сочувствия и сострадания».

Вот некоторые направления, куда ориентируют наши размышления «подсказки» Автора.

1. Дополняющий характер израильского лермонтоведения.

Средоточием израильской жизненной перспективы является культурное ивритоязычное ядро общества – сабра, урожденные в Израиле, или люди, сумевшие после прибытия в Израиль пройти школу-армию- работу в ивритоязычной среде. В этом ядре сосредоточен тот потенциал, который только может помочь найти и осуществить необыкновенное решение – (1) сохранить Израиль в условиях межцивилизационного столкновения «строителей Халифата» и естественно цинично спекулирующих Израилем его западных «друзей» или (2) географически и структурно перевести Эрец Исраэль в нечто новое, но продолжающее еврейскую историю.

Накопления русской и советской культуры это тот потенциал, единственно из которого большинство русскогворящих израильтян и еврейских эмигрантов в других странах может сотворить полезные ориентиры и стимулы в поддержку существования Израиля. С опорой на идеи, образцы, материал этой культуры решались драматические ситуации начала 90-х гг – столкновения новоэмигрантов с «местными», прежде всего, марокканскими евреями. Эта опора позволяла вырабатывать понимание проблем, понимание себя и «противников», находить решения в поступках и аргументировании. И в настоящее время эти накопления являются источником верного социального ориентирования. Правда, появились и альтернативные источники – изучение Торы и каббалы, по-своему богатые, продуктивные жизненно важными ориентирами, стимулами, но переключение на эти источники сначала существенно отбрасывает назад в глубине и системности практических проявлений, которые обеспечивались русско-советским культурным накоплением, и только в далеком будущем обещает восстановление уровня возможной продуктивности.

2. Масштаб борьбы вокруг «иудейской» темы Лермонтова.

Татаро-монгольские властители не были «глупее» покоренных ими народов. Они различали опасность мысли по сравнению с формой: давили русскую мысль и слегка развлекались русской формой, позволяя и русским «баловаться» ею. Это сформировало послемонгольскую русскую публику и её провоцирующие запросы в адрес художников. В СССР «мысль» формировало идеологическое руководство и она «спускалась» художникам, как ориентир и материал для «оформления». Русские и советские классики нередко протестовали против такой культуры – «критиковали»  власть с её культурно-идеологическим давлением и печалились о народе с его ущербными запросами. В этих условиях трудно выработать и осуществить проект цивилизационного рывка.

Ложь всегда была оружием политической борьбы, по объему использования и по результативности вполне соизмеримым с боевым оружием. Вариантом лжи является намеренное умолчание о существенных деталях того или иного обсуждаемого предмета. Иудейские мотивы в творчестве М. Ю. Лермонтова и свойственный им объективный и сочувствующий характер и в царской России, и в Советском Союзе целенаправленно замалчивались. Это искажало образ поэта, обедняло его наследие.
Ложь посредством замалчивания фактов нередко в политическом противостоянии сочетается или развивается в прямую ложь (см., например, «О современной политизации персидского поэта Низами Гянджеви» в Исследование Циона Шеплера – ресурс для своевременного разоблачения и противоборства в случаях, если Лермонтовский 2014-й год станет (и весьма возможно, станет таковым) ареной не всегда доброкачественного межэтнического соревнования.

3. Смыслы лермонтовского «моделирования ситуаций».

Сочувствие евреям носило компенсаторный характер. Обиды, переживаемые М. Ю. Лермонтовым, их психологическая сущность: дисгармония (поведения, настроения, отношений окружающих близких людей) в сравнении с «нормальным» (жизнеподдерживающим) поведением/настроением/отношением несоответствием «норме» вызывали переживание протеста. Протеста - в доступной форме мысленного моделирования аналитических сюжетов (преступных актов), которые могли бы привести к выходу из дисгармонии.

Множество воспроизведенных моделей все же выход не обозначали. Литературные (иногда, среди них - исторические) и придуманные по их образцам «собственные» сюжетные модели не давали примеров выхода: ни примеров предотвращения обид с последующим отмщением; ни восстановления или перспективы восстановления гармонии (отмщение гармонию не восстанавливало, не компенсировало ущерб от нее). И именно в еврейской жизни М. Ю. Лермонтов увидел примеры и перспективы восстановления гармонии: а) обида трансформировала «обиженного» в новую продуктоспособность; б) обида закаляла «обиженного» и в следующих ситуациях он оказывался более жизнепродуктовым.

4. Переживания «мнительной подозрительности и недоверия» - существенная деталь межэтнических взаимоотношений.

Всем лермонтовским «преступникам» свойственна довольно устойчивая черта характера и душевного настроя: мнительная подозрительность и недоверие  (поэмы «Два брата», «Две невольницы» ). Сначала евреев любят, нуждаясь и принимая их вклад, потом - на них вешают обвинения в своих бедах или используют как поводы для удовлетворения своих несправедливых желаниях  (так было в средневековом венецианском гетто, так было в королевской Англии, так было в веймарской Германии, так было в России в период и сразу после Октябрьской революции 1917 г).
Израильтяне много говорят между собой и с другими о военных победах Израиля, о том, что в этих победах проявились две вещи: сила израильского оружия и боевитость израильской армии. За этим предметом разговоров, возможно, присутствуют три варианта глубинных переживаний: действительная завороженность ощущением военного превосходства над сегодняшним противником; самовнушение, за которым прячется страх перед численно превосходящим, коварным и весьма возбужденным врагом; трезвый просчет, с той или иной степенью ясности, возможности вовремя, до решающей схватки, уехать из опасной зоны или уехать после проигранной схватки.
 
Противоречивые мотивы в этих внутренних переживаниях во многом перекликаются со смыслами лермонтовских переживаний.

5. Задиристость в восприятии неласкового окружения.

Задиристость, соединенная со строптивостью, могли быть не только причиной, но и следствием недоброжелательного отношения со стороны окружения. Не принимаемый, эксплуатируемый не только гибко приспосабливается, но и сопротивляется, ведет себя с вызовом. Может быть, и здесь сходство двух систем «Неприятие среды – внутренние душевные переживания – строптивость в проявлениях». И М. Ю. Лермонтов нашел, прежде всего, на интуитивном уровне, систему-аналог.

Скандал-повод к дуэли и вызывающее «Я в этого дурака стрелять не буду», спровоцировавшее убойный выстрел, - «задиристость и строптивость», проявление много лет культивируемого протеста против проживания жизней по шаблонам «мнений света» (формула из «На смерть поэта»). Для Израиля, народ и руководство которого все время провоцируется предупреждениями о готовности его уничтожить, эта ситуация тоже является поучительной моделью для самоанализа и оценок.
Автор отметил энергетический потенциал неприятия ощущения отчужденности при проживании в чужой неласковой среде. «Зритель и читатель активно наблюдают за процессом нравственного перерождения Фернандо – от первых импульсивных действий до активного противоборства всей системе инквизиторской власти». Может быть, это «щемящее чувство сиротливой отчужденности», во многом (но, не только оно) составляет энергию еврейской активности создания нового – на часто не осознаваемом пути улучшения судьбой навязанной «отчизны». ( Ребе учили – еврею быть лояльным всякой власти, которая в данный момент существует. )   Отсюда – вклады «» евреев во всех странах, где они проживали – интуитивная, но сильная попытка развить «отчизну» в «Родину». Это особенно заметно проявилось в революции вокруг 1917 г, вокруг 1991 г.

6. Напряженный душевный настрой с концентрацией на проблемы самоактуализации
«Лермонтов куда более озабочен жалостью к себе, собственным оскорблением и отвергнутыми чувствами, чем неудачей в любви». Только частично это приложимо к системе «иудейская судьба». Вторая половина из этой формулы  – «удача в любви» более необходима иудейскому народу; но, это, видимо, уже не от М. Ю. Лермонтова. Значит, силу лермонтовской эмоциональной выразительности надо сочетать с силами других авторов – имеет смысл указать на них и на системную взаимодополнительность.
 
Исследователь отмечает, что «напряженный душевный настрой и острота крайнего эгоистического восприятия всегда толкают персонажи поэм к враждебным действиям и обрекают на горестную роль чужака-изгоя».  «Крайне эгоистическое» - это неспособность раствориться, ассимилировать. Даже при смене внешних форм, смене содержательных убеждений (коммунистическая идеология, православность Александра Меня и т.п.) – мировосприятие (в частях «понимание» и «вмешательство/поведение») иудейское не исчезает: вера, в самой глубинном, самом далеком от ритуальных форм, продолжала жить. Антисемитизм и сталинская политика «ассимиляции» в глубинных эмоциональных мотивах была, видимо, озлобленностью конкурента (неосознанной в своей природе) по жизни. Никто из «преступников» не умирает в «родном краю» - «это какие-то «вечные жиды» лермонтовских поэм и юный автор никогда не «забывает» вписать в свой комментарий символическое слово «изгнанник» (как и по отношению к себе в лирических исповедях)».

7. Динамика переливов самоунижения и самовозвышения – психологическая реакция на противоречивую внешнюю среду.

«… досада ущемленного самолюбия постоянно ищет удовлетворения, если и не в жестоком отмщении, то, во всяком случае, в ответном нравственном унижении. Поэтому не удивляют замечания многих мемуаристов о полярных крайностях в поведении поэта, его задиристом характере и высокомерии». В этом отношении являются диагностическими два стихотворения 1830-32 гг - «Нищий» и «Я не унижусь пред тобою».

Автор сознает ограниченность своей продукции. Также и в последующих книгах «Хроники тридцатилетней войны» - он представляет себя «завистливым, озлобленным, хроникером из подвала».  Это – половина типичной иудейской позиции. Вторая половина – переход из фрагмента в целостную систему – присоединение своих работ к авторам, прорабатывающим конструктивную часть иудейского переживания.
Испанское средневековье явилось источником широких ассоциаций с жизнью России: продажность властей, национально-религиозный фанатизм, сословное неравенство, подавление личности, искажение естественной природы человека («Испанцы»).
Александр Лейзерович в http://www.7iskusstv.com/2011/Nomer11/Lejzerovich1.php обращает внимание на: «На совещании 1941 года “О ходе работы над постановкой «Испанцев»” Михоэлс, обосновывая обращение театра к пьесе и эмоционально трактуя её замысел, говорил о том, что Лермонтов “услышал разряды грома и увидел молнии несправедливости, которые разражались над головой <еврейского> народа”. И далее, цитирует другого комментатора: “Михоэлс увидел в условно-испанских, очень далёких от его времени лермонтовско-шиллеровских страстях момент, волновавший его “сейчас и всегда”, - момент сопряжения историй и культур... народов”. Еврей, эмигрировавший в Калифорнию, не в Израиль, творчески спокойнее прочитал драматическую балладу и её литературную и сценическую историю. А для еврея в Израиле (испившего полной мерой противоборство «понаехавших тут» с марокканскими евреями и укорененными из предыдущих эмигрантских потоков, проанализировавшего этот нелегкий опыт в книге «Тридцатилетняя война», портал проза.ру, отслужившего в армии на Голанах, написавшего докторскую работу «Лермонтов и Достоевский») эта баллада прочитывается в ином ракурсе.

8. Особенный смысл лермонтовского различения Родины и Отчизны для русскоязычных израильтян.
 
Для русскоязычных израильтян лермонтовское различение Родины и Отчизны имеет особенный смысл.  У каждого советского/«русского» еврея есть незабываемая «Родина» и есть/была «отчизна» с её государством и общекультурным укладом. В этом отношении переживания M. Ю. Лермонтова актуально близки и интересны переживаниям (не всегда и не во всем сознаваемым) израильтян и евреев в других странах.

В СССР сами евреи не подозревали в себе эту двойственность, глубоко ушедшую в подсознание. Улавливали редкие сведения об евреях на высоких постах или при высоких почестях в западных странах, с непродуктивной мимолетной гордостью переживали сведения о высоких надоях коров в кибуцах … Вот сюжеты о тех нееврях и евреях, которые по должностям были ответственны или по душе ощущали себя ответственными за недопущение предательства евреями советской/российской «отчизны» и отдачи их энергии и способностей какой-то другой «отчизне»:

• Когда уже было известно об уничтожении немцами евреев на первых оккупированных территориях и еще можно было успеть ориентировать евреев на бегство с покидаемых территорий, помочь им в этом, - это, вполне осознанно, не делалось.
• В партизанские отряды часто евреев не принимали и, нередко, на всякий случай, расстреливали тех, кто бежал от немцев в леса.
• Во время ВОВ сверху шли ориентировки воздерживаться от награждения, представления к званиям евреев, от публикаций об их воинских подвигах.
И исследование подобных отношений существенно не только по линии «евреи - Россия», но понимание и эффективное поведенческое приспособление к такого рода сфере отношений важно (и жизненно важно!) для всех живущих в «отчизне», которая вдали от Родины.

У советских евреев, за исключением, может быть, самых старых или, в порядке исключительной судьбы, не было таких знаков связи с «далекой отчизной». Что для них «поля предков» - местечки, утопленные в погромах, или доисторическая Иудея? Российские заснеженные просторы, где отслуживали армию, отрабатывали распределение, города, где учились и работали. Готовность принять одномоментно созданный «национальный очаг» в Биробиджане, Крыму, Палестине.
«Вписаться в Родину» - каждый выбирает (так складывается) свой вариант. Земля Израиля Эрец Исраэль – Родина для многих, разных. Каждый может сказать себе: вот моя Родина, более-менее (в силу развитости ума и воображения, включая придумывание себя) конкретно выделяя её из мозаики Израиля. И в этом отношении, переживание М. Ю. Лермонтовым воображения Родины интересно – как пример для анализа со стороны явления, близкого тебе, и как стимул к собственному переживанию.

Столетия проживания в России, глубокая погруженность, вплоть до уровня этно-культурной ассимиляции, имеют естественным следствием глубокий интерес у русскоязычных израильтян, а через них – у всего израильского истеблишмента, к тенденциям и состоянию в российской культуре. Этот интерес, с его рациональной и глубоко эмоциональной составляющими, составляет еще существенный интеллектуальный и эмоциональный потенциал, который мог бы проявиться, пусть в маломасштабных, но конструктивных практических действиях.

Существенное место в культуре развитого государства, естественно, занимает писательская, публицистическая и читательская среда. События в этой среде взаимообусловлены с событиями в административно-политической и экономической средах. Поэтому история отношения в России к евреям в писательской и в других средах является предметом непрерывных эмоционально насыщенных размышлений в израильском культурном обществе.

Достаточно известные и постоянно возвращающие к себе внимание статьи, высказывания Ф.М. Достоевского, А. И. Куприна, Л. Толстого, М. Горького, … в значительной степени поняты, оценены и в настоящее время больше всего используются на полях желтой прессы и интернет-форумов в баталиях антисемитов и их оппонентов.

Материалом особого качества являются иудейские мотивы в творчестве М. Ю. Лермонтова. Если у  Ф.М. Достоевского, А. И. Куприна содержанием переживаний было требование к евреям – чтобы их не было, чтобы они были не такими, чтобы покаялись, искупили …, то у М. Ю. Лермонтова – он исследует , с собственной внутренней потаенной болью, и переживает в иудеях их боль.

Вопрос для размышлений – в какой степени эта особенность личностной судьбы вычленяет М. Ю. Лермонтова из русской культуры, в каком отношении выражает прошлое и потенциал русской культуры; чем конкретно ценны эти мотивы в творчестве М. Ю. Лермонтова; что исследовано Ционом Шеплером и к каким выводам, кроме как поставить М. Ю. Лермонтову памятник на аллее праведников?

У русскоязычных израильтян две Родины (была незабываемая глубокая погруженность в жизнь СССР, состоялась тоже глубокая погруженность в жизнь новой отчизны). «Старая», в кавычках, Родина не перестает быть Родиной. Одна Отчизна в настоящем и будущем – Эрец Исраэль; отчизна, которую надо обустраивать, защищать. У многих россиян родина – СССР, отчизна – РФ. Попытка через проработку глубоких и трагических переживаний М. Ю. Лермонтова углубить понимание – это элементарный вклад в эмоциональную и интеллектуальную поддержку состояния Отчизны. Всегда и всем было нелегко, у Израиля, как государства и как общества, свой специфический набор тоже нелегких проблем.

А. С. Пушкин, Аф. Аф.Фет, Ф. И. Тютчев, А.И. Куприн осознавали себя русскими (каких бы примесей не было в крови у каждого), у М. Ю. Лермонтова были элементы ощущения себя «чужим». Отсюда концентрация на своем «эго», склонность к возникновению эгоистической обидчивости и к проявлениям её. Механизм возникновения, переживания и проявления такого чувства актуализируется и у евреев, у представителей других национальностей, других социальных категорий, когда им приходится быть меньшинством в среде иной категории. В этом отношении феномен М. Ю. Лермонтова близок и интересен еврейскому читателю. В этом отношении анализ стихотворения «Родина» («Люблю отчизну я, но странною любовью») дал нам полезные ориентиры.
 
Понимание рационального и эмоционального богатства иудейской темы Лермонтова существенно еще в следующем контексте. В Израиле евреи сейчас доминирующая нация и надо выстраивать отношения с арабами, друзами, бедуинами, внутри еврейской этнической части – среди эфиопов-иудеев, марроканских евреев, русскоязычных, англоязычных и т.д. Возможны и необходимы какие-то временные решения, этически не идеальные. Где границы этически компромиссного поведения,  какие переживания надо временно обуздывать, до лучших времен, - обуздывать, но не изживать совсем. И здесь, как ручеек идет – наследовать, продолжить беспокойную мысль Лермонтова, столь захватывающе талантливо (она захватывает, привораживает сама по себе) им выраженную.

9. Лермонтовские акценты в психолого-характерологических чертах еврейских персонажей.
 
Сила поэтического воздействия на психологические переживания человека способна вмешиваться в неконтролируемую рассудком, рассудку вопреки, борьбу потаенных мотивов в душе человека. Есть основания предполагать, что в душе каждого израильтянина, каждого еврея и каждого почему-либо сочувствующего происходит выбор, часто метания, в триаде:

• враги понимают только силу, единственно главное, что надо сделать, это обеспечить силовое превосходство и решительно его использовать. Позиция крайне правых.
• неласковое окружение обладает непомерным численным превосходством, энергией отхвата физического и культурного пространства, единственное главное, что надо сделать, это стараться подладиться под непреоборимые реалии. Позиция крайне левых.
• единственно главное это - оберегая свою суть доброты и созидания, не злоупотреблять располагаемой силой в прагматических интересах и в азарте противоборства, не терять себя под давлением обстоятельств. Это не осредненная позиция между двумя крайними, это парадигмально иная позиция НАД упрощенными крайностями, в которых пропадает иудейская идентичность.
 
Рациональную и эмоциональную опору в этом трудном выборе составляют самые разные источники. Одним из них является впечатленность и знания русской литературы в среде русскоязычных израильтян и еврейской диаспоры.

Наблюдения М. Ю. Лермонтова дают ориентиры к пониманию проблем проживания в среде, перенасыщенной антисемитскими трафаретами, предпогромными ситуациями.
«Для русского православного человека любого сословия и даже воспитания, за редким исключением, «жид» всегда был сочным символом глубокой отчужденности от русской религиозно-культурной традиции, отрешенности от всех традиций русского быта, смысловой абсолютизации чужеродности и коварства. И в связке с примером Ф. Достоевского: «Проницательный Достоевский зафиксировал этот факт в романе «Братья Карамазовы» словами хроникера: Познакомился он, Федор Карамазов, по его собственным словам «со многими жидами, жидками, жидишками и жиденятами», а под конец даже не только у «жидов», но и у «евреев» был принят». И далее, «Баллада» с восторгом пьяной толпы и «Мелодия» с печалью о трагедии блуждающего народа. «… Они, как и он, временно проживающие на территории. Они, даже, не эмигранты,  а вечные переселенцы, бесправные обладатели призрачных богатств, тоскливого мимолетного счастья и относительного спокойствия, вечной тоски по потерянной Родине».

10. Сохранение еврейской самобытности и целостности.

«Из множества психолого-характерологических черт еврейских персонажей Лермонтов акцентно выделил и высветил две: национально-религиозную самобытность и сохраненную доброту чувств, которые раскрываются в сценической динамике трагедии и целенаправленно скомпонованы в образе еврея Моисея». В отношении к той угрозе, которая постоянно и впечатляющим образом объявляется Государству Израиль (угроза уничтожения), и в отношении к призраку возможной жесткой межцивилизационной войны, для каждого еврея на индивидуальном уровне, осознанно или неосознанно возникает перспектива отказаться от своего еврейства и влиться в иную общность. У кого-то такая возможность мелькает где-то в подсознании и проходит мимо как нерелевантная; кто-то, возможно, вполне осознанно просчитывает такой вариант, может быть, даже, получая конкретные предложения от тех, кто рядом в среде проживания. И в этом смысле лермонтовский Моисей является одним из эталонов, при встрече с которым более содержательно и эмоционально более насыщенно, опять-таки, осознанно или в подсознании, читатель, зритель соотносит себя в аспекте таких вариантов.

«Единственное преступление Моисея перед христианским окружением в том, что он даже не мыслил себя вне еврейства. Он не хочет быть «как все» и не может не быть самим собой, то есть только евреем. Именно в этой точке этического и антологического смысла в трагедии и разворачивается борьба двух стратегий: наступательная – христианская, оборонительная – иудейская. Одним дозволено все, другим – ничего». Это – обстоятельство нашего времени: Израиль не имеет право на адекватную самозащиту….  «Бедным» арабам позволено все и их жалко.
Тут сочетание двух потоков настроений: 1) инерция антисемитизма, побуждающая высматривать поводы для его актуализации, даже в ущерб иным собственным интересам; 2) корыстная сдача младшего цивилизационного партнера для затормаживания мощного иноцивилизационного наката.

11. Лермонтов – наша удача и морально-нравственная обязанность
Поэт обозначил явление, которое неизменно присутствует в жизни и которому сопричастны все - включенность в общество.

Человек существо социальное. Но, включение в общество для каждого человека имеет две компоненты в содержании:

1) Человек – личность, включается в общество, чтобы в нем актуализироваться как личность, предлагает сообществу себя, предлагает обогащение сообщества собою, естественно – не собираясь отказываться от себя какой есть, а справедливо ожидающий усилить свою самость в благоприятствующем контексте сообщества;

2) Человек, не умея и боясь состояться как личность, стремится раствориться в сообществе, принять и отыгрывать допускаемую или предлагаемую роль, пусть это, даже, будет роль узурпатора, лидера, деспота – но, по существу, человек всю ответственность за себя, как за личность, передает обществу. Убегает от себя в общество. Нередко с напряженным азартом, масштабностью проявлений, но, в глубине, это только агрессивная трусость быть сами собой. В истории, литературе, искусстве известны такие случаи, когда человек на социальной вершине задает себе страшный вопрос – зачем все это?

М. Ю. Лермонтов, будучи личностью, глубоко переживающей ненайденность своего общества (в частности, это отразилось в поисках родственных корней в Шотландии, Испании) в сочетании с еще более жестким удерживанием своей личностности, субъектности, оставил нам ДОСТУПНОЙ свою жизненную субстанцию, полную энергии и сверхадекватности тому, что называется ЖИЗНЬ.

Лермонтовское наследие, пережитое им и где-то не завершенное в переживаниях, продолжает свое бытие как определенная ментальная сущность. Ментальная сущность, вне, оставшейся где-то далеко во времени, физической оболочки, которая в свое время могла защищать внутренний мир поэта словесным отпором, пощечинами, дуэлью … для нас, имеющих право наследования, это создает проблему этического характера. Задает этический критерий, с которым можно соотносить свои намерения и поступки каждому, кто соприкасается с ментальным полем под названием «Лермонтов».
Пока мы существуем в своих физических оболочках, мы вольны приближаться к этой ментальной сущности и оперировать, работать ею – выискивая важное для себя, оценивая, демонстрируя, подчеркивая, извращая её детали, спекулируя её деталями. С тем или иным знаком, полюс или минус, в том или ином объеме от каждого из нас остается и вписывается в общий массив какое-то ментальное наследие. Здесь собрались те, кто присоединяет себя к Лермонтову. Поэтому, явно или в подсознании, каждый задается вопросом – с чем я, собственно, присоединился к тому, что в вечном накоплении присутствует под именем «Лермонтов». И этот вопрос мы обращаем друг к другу – зачем и что ты привносишь в лермонтовскую тему, в это мощное облако в океане культуры.

Я бы воспользовался верхними ступенями известной пирамиды психоаналитика Маслоу: уровень тщеславия – уровень честолюбия – уровень эго. На начальном уровне этой лестницы на почему-то хочется быть отмеченными в сопричастности ментальной сущности под именем «Лермонтов». На уровне честолюбия мы нам кажется, что мы способны и можем что-то достойно добавить к тому, что носит это имя. На уровне эго мы побуждаемы в полной мере отработать свое временное физическое пребывание – что-то внести и оставить в общечеловеческом накоплении; пакости, которые мы совершаем, только наносят вред, ослабляют это общечеловеческое накопление; иногда, в силу действительно скромных способностей или неверия, неведения о них, и под давлением обстоятельств, мы сосредотачиваемся на других – детях, учениках, других спутниках по жизни, чтобы опосредованно через них вольно или невольно, сознавая это или нет, внести свой вклад в общечеловеческое культурное накопление. В этом смысле осознанное и четкое прикосновение к «Лермонтову», чем для каждого из нас является его траектория сюда, на конференцию, делает каждого из нас объектом вопрошания – кто ты в соотнесении с этими тремя ступенями.
«Проблемы доброты. Доброта принципиальная и естественная. Моисей исключительно добр не только к Моэми, но чуток к чужому горю, как к своему. ….доброта еврея рождает отчаянную смелость, как злоба – инквизиторские кровавые преступления».
Русскоязычные в Израиле («а там на четверть бывший наш народ»), рожденные на духовном материале русской литературы, естественно, стараются передать это достояние израильским детям и внукам. В органичной увязке переживаний и раздумий русской литературы с реальными проблемами израильской жизни. И проблема доброты, в том числе в межэтническом аспекте, здесь находится в эпицентре переживаний и политических спекуляций.

12. Разработка образа харизматичного еврейского лидера.

Для каждого израильтянина из нынешнего поколения актуальна проблема лидера для двух существенных вариантов.  1) национальный лидер, государственный лидер. В Израиле гражданское общество, очень, до диаметральности, разное внутри себя. Что из себя представляет главный, определяющий лидер страны, что из себя представляют лидеры различных общественных групп, как они между собой согласовывают единую линию, соответствующую задачам выживания Израиля и выживания комфортного. 2) чтобы обеспечить существование Израиля и вместе с Израилем выжить самому, каждый должен сориентироваться и не ждать, что его будут организовывать, двигать – надо быть лидером самому себе, чтобы вписаться в общую, согласованную работу и борьбу. Для людей, которые по жизни призваны быть лидерами, ориентирами являются примеры пророков.

Композиция книги, отражая духовно насыщенное и продуктивное проживание сильной и доброй Личности, передает читателям ориентиры и энергетический импульс этой судьбы.
Спасибо Автору…