Прочёл книгу Эдуарда Богдановича Штеца «Члены тайных обществ декабристов. События, даты, места пребывания. Часть 1. Москва и Московская губерния» (Москва, издательство «Фрегат», 2011 год). Её я увидел на столе директора Читинского музея декабристов Нины Степановны Козловой, 16 июля 2013 года, когда посещал в очередной раз этот музей. Книга солидных размеров, превосходно выполненная, синего цвета с жёлтым простым заголовком. Она имеет авторский автограф «Уважаемая Нина Степановна! От всей души и на добрую память. С глубоким уважением, Э. Штец. 9.06.2013 г.». Тут же я раскрыл её. Плотная мелованная бумага и обилие качественных цветных авторских иллюстраций московских зданий, так или иначе связанных с именами декабристов. Появление такой книги меня взволновало. Мы тут в Забайкалье бьёмся над сохранением памяти декабристов. А вот готовый пример такой же работы, только по другому региону страны. И познакомиться с ним, как говорится, сам Бог велел. Я не выдержал и через месяц специально пришёл в музей декабристов просить на время эту книгу.
Вначале я смотрел только иллюстрации. Они навевали мне ностальгию по нечастым посещениям Москвы. Сейчас у меня уже пенсионный возраст, а бывал я там в течение жизни, наверное, не более десяти раз. И понятно, как историк, Москву я рассматривал не как город для проживания, а как объект исторического понимания, зрительно знакомясь в нём с уже запланированными заранее местами, о которых знал по прочитанным книгам. В круг этих посещений входили Кремль и Красная площадь, центральные, разбегающиеся лучеобразно от Кремля улицы, определённые линии метро, некоторые южные и северные микрорайоны города, где приходилось проживать или бывать по служебным делам, старинные Ваганьковское, Новодевичье и Донского монастыря кладбища, когда-то существовавший в Москве музей декабристов…
Потом я стал читать. Теоретически написанная первая глава под названием «Общие понятия о тайных обществах и их членах» поставила меня в рамки современного понимания темы «декабристы». С чем-то я соглашался с автором, что-то мне казалось, подано весьма необычно. А суть в том, что активно я вошёл в понимание темы «декабристы» в момент проведения юбилейных мероприятий далёкого теперь 1975 года, посвящённых 150-летию со дня известного восстания на Сенатской площади в Санкт-Петербурге. В то время в Сибири прошла серия научных конференций, посвящённых данной проблеме. В Чите 16-17 октября тогда работала грандиозная всесоюзная научная конференция «Декабристы и Сибирь». Именно она сформировала мой взгляд на их понимание. Я стал осознавать, что декабристы до восстания и декабристы после восстания – это что-то разное. Если в первом случае «они были далеки от народа» и представлялись в качестве революционеров, то в Сибири они сблизились с народом и после выхода на поселение из Петровского каземата трансформировались в просветителей, по крайней мере, часть из них. Именно так их понимают в Сибири. До восстания там светили одни звёзды, здесь на первый план выдвинулись иные имена. А потому для нас, живущих в Сибири, практически не стоял остро вопрос, «а кто же такие декабристы?». Мы знали, что кроме тех пятерых, что навсегда остались в июле 1826 года на кронверке Петропавловской крепости, здесь были «самые-самые». И опять же для нас не так важно было знать, к какому тайному обществу они принадлежали перед этим. У Эдуарда Богдановича Штеца, наоборот, эти вопросы стали превалирующими. И это понятно, потому что та территория России, а именно Москва и Московская губерния, каким и посвящена книга, связаны с темой декабристов в основном по их участию в деятельности тайных обществ, а также по местам рождения, учёбы, службы, проживания или посещения и, наконец, смерти.
Труд, который проделал Э.Б. Штец, просто колоссальный, и он заставляет смотреть на тему декабристов многогранно.
Но вернёмся к первой главе. Начинается она разделом «Современники и историки о декабристах». Совершенно верно автор раскрывает эту тему, говоря, что отношение к декабристам всегда было «разное и диаметрально противоположное». Как говорится, с той и другой стороны. Это о современниках. Больше же нас интересует объективизм или субъективизм в последующие времена историков. И вот здесь, что наиболее важно нам, живущим уже в XXI веке, простыми словами автор даёт расклад того, как в академической науке понимались декабристы в советское время. «Был период, когда в 1920-1930-е гг. историки во главе с М.Н. Покровским в большей степени бескомпромиссно подошли к декабристам и показали реальную картину декабризма. Но сменившая на посту репрессированного М.Н. Покровского будущий академик М.В. Нечкина, повернула всю историю декабризма в революционное русло, а самих декабристов представила как зацикленных революционеров». И далее он добавляет: «И только с конца XX века о декабристах стали писать и говорить в лучших традициях «покровской» интерпретации истории декабризма». Что понимать под «лучшими традициями»? Одни под влиянием церкви или проведения контртеррористических операций в девяностые годы вообще отвернулись от декабристов как таковых, другие же, откинув идеологическую шелуху, стали рассматривать декабристов просто как исторические личности применительно к той обстановке, какая их окружала, со всеми их положительными качествами и простыми человеческими слабостями. Автор на стороне последних. Это привлекает читателя, и в этом, мне видится, основной посыл появления настоящей книги.
В этой же первой главе, но в других разделах, автор доступными словами даёт разъяснения некоторых сложнейших вопросов истории декабризма. Например, он пишет: «Тайность» общества заключалась не в наличии конспиративных «кличек», условного языка, явок и паролей, а в форме собраний – замкнутой и непубличной».
На вопрос «Кто такие декабристы?» автор, анализируя различные мнения на этот счёт, приводит свою градацию участников тех событий, которых делит на три условные группы. Группа № 1. «Непосредственно «декабристы» - это группа лиц, понёсшая уголовное или административное наказание за причастность к воинским мятежам в период присяги Николаю I». Сюда же он причисляет женщин, последовавших за ссыльными в Сибирь, и нижние чины, участвовавшие в воинских мятежах. Но считает, что «нельзя включать в эту группу членов оренбургского кружка, спровоцированных И.И. Завалишиным, братом декабриста, и отбывавших каторгу вместе с декабристами». Мне кажется этот вопрос спорным. Э.Б. Штец же обосновывает свою точку зрения тем, что «после 14 декабря 1825 года деятельность раскрытых декабристских и близких к ним обществ прекратилась, следовательно, прекратило своё существование и движение – декабризм». Группа № 2. «Лица, привлекаемые следствием по делу декабристов – это категория лиц, находившаяся под арестом в Петропавловской крепости, караулах, гауптвахтах и т.д., а так же привлекаемая следствием для дачи показаний, но в итоге наказания не понесла или была оправдана». Группа № 3. «Члены тайных обществ декабристов, оставленные следствием без внимания». В этом контексте он и подходит к ним в своей книге: лица, отнесённые к первой группе, рассматриваются в полном объёме, а остальные – только до времени вынесения приговора Верховным уголовным судом.
Поднимая вопрос революционности декабристов, Э.Б. Штец, думается, занял правильную позицию не делать выводов, а приводит лишь различные высказывания на этот счёт самих декабристов и близких к ним лиц.
Говоря об общем числе декабристов, автор приводит существующие на этот счёт официальные данные, принятые историками на основании «Алфавита» А.Д. Боровкова (1827), «Алфавита декабристов» Б.М. Модзалевского и А.А. Сиверса (1925) и библиографического справочника «Декабристы» М.В. Нечкиной и С.В. Мироненко (1988). Согласно им, всего было привлечено по делу 579 человек, из них: 131 чел. признаны виновными; 124 чел. переведены в другие полки; 4 чел. высланы за границу; у 9 чел. судьба не определена; 290 чел. оправданы; 21 чел. умерли до или во время следствия. «Подводя итог, - пишет автор, - следует отметить, что распространённая в исторической литературе цифра, передающая общее число декабристов – 579 человек, вызывает недоумение». И ссылаясь на мнение П.В. Ильина («Новое о декабристах. Пропущенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825-1826 гг.» (СПб, 2004)), Э.Б. Штец отмечает, что «в результате им сформирован наиболее полный список лиц, причастных к декабристским тайным обществам, который и лёг в основу данной книги». Его он даёт в «Приложении», правда, без обозначения общего количества имён.
И последнее, чем для меня оказалась полезной первая глава книги. В разделе «Мемуары декабристов» я нашёл отношение декабристоведа к наследию «неудобного» декабриста Дмитрия Иринарховича Завалишина, схожее со своим мнением. Мне льстит, что Д.И. Завалишин – единственный из декабристов после освобождения из Петровского каземата избрал местом своего проживания на поселении именно Читу, мою Родину. Но дело, конечно, не в этом. «Зная беспристрастность Завалишина к кому бы то ни было, в его мемуарах достаточно убрать рассказы о его доминирующем положении, и лидерстве во всём, как нам откроется реальная картина прошедших событий. Они особенно ценны тем, что это взгляд самого декабриста, не собиравшего ничего скрывать, никого выгораживать и никому прощать. Необходимо заметить, что при всём субъективизме и нетерпимости Д.И. Завалишин обладал прекрасной памятью и аналитическим мышлением». К данному хочется добавить только одно. В 2004 году в Чите мы смогли добиться, что на одной из улиц нашего города появилась табличка «Набережная декабриста Завалишина».
Ссылаясь на мнение историка декабризма Оксаны Ивановны Киянской, Э.Б. Штец делает главный вывод цели современного исследования декабризма. Ею «должна стать не смена знаков, не создание новой, уже негативной ЛЕГЕНДЫ о декабристах, а полный и всесторонний историографический анализ, как отрицательных сторон этого движения, так и положительных».
…
А потом начинается практическая сторона книги. Теория кабинетных споров о членах тайных обществ как бы уходит на второй план, и перед читателем вырастает новый пласт знаний о декабристах, который можно ощутить уже воочию – на городских улицах Москвы. Здесь на первый план выходят обширные знания автором жизни именитого дворянства первой половины XIX столетия, знания исторического краеведения и любовь к своему городу.
Автор принял хронологическую схему повествование материала, и вплетает имена декабристов-москвичей в общую канву развития декабристского движения. Хороший слог, обилие фактического материала и красочные авторские иллюстрации! И всё это подано через географическое понятие «Москва», а в последней главе – «Московская губерния».
Как это удалось автору, рассмотрим на примере первого раздела второй главы «Места, где родились и провели молодые годы будущие члены тайных обществ декабристов». Текст предваряется небольшой авторской справкой: «Ведя речь о московских адресах декабристов, надо признать, что Москва дала наибольший процент декабристов – из 126, в последствии осуждённых декабристов, около 80 родились в Москве. 28 декабристов учились в Благородном пансионе Московского университета, 26 – в Московском университете, около 25 – в Училище колонновожатых».
И тут же без всякого перехода полилась информация о местах, где родились и провели первые годы жизни Валериан Михайлович Голицын (усадьба в Староваганьевском переулке), Иван Александрович Анненков (дом № 5 на углу ул. Кузнецкого моста и ул. Петровки), Михаил Фёдорович Орлов (дом на углу Большого и Малого Гнездиковских переулков), Павел Иванович Пестель (дом № 9 на углу Мясницкой ул. с Чистопрудного бульвара). Это первые в книге имена и первые конкретные московские адреса, связанные с декабристской тематикой в Москве. Далее будут и другие. У автора свободный и лёгкий для понимания слог изложения казалось бы справочного материала. Воспринимается это как прогулка по Москве: «Посмотрите налево, а теперь обратите внимание направо!». И это замечательно!
Но давайте подумаем о целях и задачах настоящей книги. Она не принадлежит к тому типу литературы, которую можно читать от безделья. У неё совершенно иные функции. Здесь в научном контексте дан огромнейший и поистине уникальнейший фактологический материал по определённой теме. А, следовательно, читатель будет снова и снова возвращаться к уже прочитанным страницам, находить какие-то необходимые ему зацепки (имена, даты, адреса), думать, сравнивать… И мне кажется, это значение своей книги автор не продумал. Почему я так говорю. Да взять хотя названные первые две страницы начала второй главы. Я не увидел в них системы. Автор никак не оговаривается, почему рассказ у него начинается с Голициных? Здесь не усматривается ни алфавитный принцип (Анненковы идут следом), ни территориально-маршрутный (речь идёт всё же о памятниках), ни хронологический – по датам рождения (у того же В.М. Голицына вообще не названа дата рождения). Мало того, в книге вообще отсутствует именной указатель обилия приведённых в ней имён.
Вместе с тем, в «Приложении № 4» книги приведена таблица «Московские адреса членов тайных обществ декабристов». В данном списке в алфавитном порядке наименований московских улиц названо 186 памятных мест, связанных с именами декабристов. И здесь же по каждому историческому объекту указана источниковедческая база (10 основных источников), которой пользовался автор. И получилось, что, сделав хорошее дело, Э.Б. Штец не связал их со своей книгой, а достаточно было бы сюда заложить ещё одну одиннадцатую колонку, в какой бы обозначить страницы по привязке названных адресов, о которых рассказывает он сам.
Давая описательную часть местам или событиям, связанными с адресами, где в Москве родились будущие декабристы, на стр. 54, среди общего повествовательного текста автор без каких-либо предисловий или послесловий вставляет «сухой» абзац: «Кроме вышеуказанных членов тайных обществ, в Москве родились: декабристы Фердинанд Богданович Вольф (р. 1796/1797), Пётр Дмитриевич Пряшников (р. 16.09.1803), Константин Петрович Оболенский (р. 19.05.1798); член «Священной артели» Антон Антонович Дельвиг (р.6.08.1798); привлекаемый по делу декабристов Николай Николаевич Раевский (р. 14.09.1801)». Думается, если автору и предыдущим исследователям московских адресов декабристов не известны точные координаты мест рождения названных лиц, почему бы это не оговорить в тексте? Кто знает, может, в будущем кто-то и сможет определить потерянные адреса. Почему бы им не дать наводку к дальнейшим поискам?
Идя последовательно по книге Э.Б. Штеца, нельзя не остановиться на необычном для данного издания разделе «Быт городских домов в XVIII-XIX вв.». Он перекликается ещё с одним местом в книге, где речь пойдёт об адресах уже не городских, а сельских (см. Глава 8. «Московская губерния»). Автор пишет: «Смотря на великолепие дворцов и усадьб, порой не представляем, какие реальная атмосфера и быт царили в них. Кинематограф за многие годы сформировал определённый стереотип о быте дворян в прошлые века. Это великосветские салоны, свет тысяч свечей, балы, картинные галереи и пышные будуары. Конечно, это было, но это относилось только к очень богатым семействам. Среднепоместные, а тем более, мелкопоместные дворяне жили намного скромнее, если не сказать бедно… Особенно шокировал быт русского дворянства приезжающих иностранцев». Это фон, который в том числе даёт настрой читателю к пониманию сложнейших процессов в умах членов тайных обществ в Москве с момента их создания до знакового для них 1826 года. Итог деятельности московских членов тайных обществ как бы подводит Д.И. Завалишин: «В Москве старые члены ещё больше истратили энергии в пустой болтовне и ещё менее оказывали готовности и решимости приступить к делу. Самое понимание дела как бы утратило ясность для них, и только новые члены, приехавшие из Петербурга, вносили некоторое оживление в кружки, где собирались члены тайного общества».
Хотелось бы остановиться на втором разделе пятой главы «Жёны и близкие декабристов». Анализируя явление следования жён за мужьями, будь то военные походы или этапные партии, автор становится на точку зрения, что это исстари в русском народе считалось нормой поведения. Интересны приводимые им цифры: «Из 121 осужденных декабристов на каторгу и ссылку в Сибирь только 21 был женат (считая и Анненкова, у которого брак не был оформлен). Из них только 11 жён поехали в Сибирь за мужьями. Не поехали жёны Ф.М. Башмакова, А.Ф. Бригена, В.Н. Лихарева (вышла повторно замуж), А.З. Муравьёва, И.В. Поджио (вышла повторно замуж), В.К. Тизенгаузена, П.И. Фаленберга (вышла повторно замуж), Ф.П. Шаховского, В.И. Штейнгеля, И.Д. Якушкина. К декабристкам обычно в литературе относят только жён сосланных декабристов, при этом, почему-то исключают других женщин добровольно последовавших за ними в Сибирь, а именно: сестёр (Бестужевы, Торсон), матерей (Торсон, Ле-Дантю), своячениц (Шаховские)».
В главах «Возвращение декабристов в Москву» и «Москва после амнистии декабристов» Э.Б. Штец внимательно продолжает отслеживать городские адреса, где останавливались, проживали или бывали декабристы. Говоря об их настроениях в этот период, он приводит замечательное высказывание Л.Н. Толстого: «Довелось мне видеть возвращённых из Сибири декабристов, и знал я их товарищей и сверстников, которые изменили им и остались в России и пользовались всякими почестями и богатством. Декабристы, прожившие на каторге и в изгнании, вернулись после 30 лет бодрые, умные, радостные, а оставшиеся в России и проведшие жизнь в службе, обедах, картах были жалкие развалины, ни на что никому не нужные, которым нечем было помянуть свою жизнь. Казалось, как несчастны были приговорённые и сосланные и как счастливы спасшиеся, а прошло 30 лет и ясно стало, что счастье не в Сибири и не в Петербурге, а в духе людей, и что каторга и ссылка, и неволя были счастье, а генеральство и богачество, и свобода – великие бедствия».
Книга Э.Б. Штеца несёт двойную нагрузку. Тонкое знание темы развития декабристского движения с привязкой к конкретным лицам, конкретной среде и детализацией в адресах делает её одной из основополагающих книг в огромном море литературы о декабристах. Эта основная тема, но не единственная. На второе место, как бы исподволь, выплывает и другая – память о наследии прошлого. Ни разу, правда, автор не назвал известнейшую в советское время общественную организацию ВООПИиК, занимавшуюся благородным делом выявления, изучения, охраны и пропаганды памятников истории и культуры. Она возникла в тот год, когда родился автор, а потому он, скорее всего, не состоял в её рядах. А мне, пишущему эти строки, довелось с 1973 года быть одним из её активистов, а затем по момент ликвидации в начале девяностых годов состоять членом президиума одного из региональных отделения организации. На своей территории мы тоже занимались темой о декабристах. Но вернусь к книге.
Из названных автором 186 сохранившихся московских адресов около трети, можно сказать, повезло. Так или иначе, 55 из них отмечены мемориальными досками, гласящими о том, что здание является памятником истории и культуры или архитектуры и находится под охраной государства. Необязательно принадлежность охраны отмеченных зданий связывается с движением декабристов, были в их стенах и иные события, но уже само это предсказывает им дальнейшую жизнь, важно лишь только помнить, что оно имеет отношение и к декабристам. Хотя Э.Б. Штец приводит и исключения из правил. Например, по Гагаринскому переулку, 25, до 2007 года реконструированное здание считалось домом декабриста П.Н. Свистунова, а после – просто административным зданием. Однако в Москве есть дома, которые постановлением Совета Министров РСФСР «О дальнейшем улучшении дела охраны памятников культуры в РСФСР» № 1327 от 30 августа 1960 года и двумя другими постановлениями, вышедшими в дополнение к вышеназванному - № 624 от 4 декабря 1974 г. и № 495 от 7 сентября 1976 г., признавались как памятники истории и культуры, связанные с декабристами. Например, постановлением № 495, брались под охрану шесть таких московских домов. Вот формулировка по дому № 12 на Рождественском бульваре: «Дом братьев Ивана Александровича и Михаила Александровича Фонвизиных, в котором неоднократно проходили совещания декабристов и где в 1821 г. было принято решение о роспуске Союза благоденствия с целью создания нового тайного общества. Здесь часто жили декабристы Якушкин Иван Дмитриевич, Грабе Павел Христофорович и в январе 1826 г. были арестованы Фонвизин Иван Александрович и Норов Василий Сергеевич. Из этого дома в 1828 г. выехала в Сибирь к месту ссылки мужа Фонвизина Наталья Дмитриевна». Аналогичные справки приводились и по другим адресам. Известны в Москве и мемориальные доски в память декабристов Александра Федоровича Вадковского (на доме № 24/2 на углу переулков Сивцева Вражка и Калошина) и Михаила Александровича Бестужева (на доме № 17 по 7-му Ростовскому переулку), - изображения их приведены Э.Б. Штецом на страницах книги.
К сожалению, свыше трёх десятков московских адресов, отмеченных в мемуарной литературе, что там бывали декабристы, остались не выявленными. Взять хотя бы вышеприведённый список о родившихся в Москве пяти будущих декабристов.
Особо хочется остановиться ещё на одном списке – списке не сохранившихся зданий, так или иначе связанных с именами декабристов. Их автор назвал около ста. Отдалённость времени когда-то происходивших в них событий оправдывает такое состояние дел. Действительно, не каждое здание способно простоять около двух столетий. Но есть отмеченные в тексте Э.Б. Штецом примеры современного пополнения этого списка, уже в XXI веке. На приведённой им фотографии 5.3.75. значится: «Строительная площадка на месте бывшего дома № 25 в Леонтьевском переулке, в котором жил декабрист И.Н. Горсткин (снимок 2007 г.)». Или другой пример. В книге есть фотография 5.3.66. здания в том же Леонтьевском переулке, 11/ строение 1; в нём, в доме Мартыновых, в 1850-х годах жил декабрист З.Г. Чернышёв. Этот дом был утрачен в 2003 году. С болью автор констатирует современное состояние бесхозного бывшего дворца А.К. Разумовского на Гороховом поле (ныне ул. Казакова, 18), связанного с членами Союза благоденствия Перовскими, превращающегося в руины. Он привёл даже две его фотографии – 4.2.37 и 4.2.38.
Перед тем как перейти к освещению ещё двух, я бы сказал, самостоятельных глав книги – о местах упокоения декабристов и сельских усадьбах, где они когда-то проживали, отмечу ещё два момента о сохранении памяти декабристов, вскользь затронутых Э.Б. Штецом.
Первый момент относится скорее не к материальному состоянию памяти, а к духовному. На 228 странице автор пишет о Якушкине-младшем – Евгении Ивановиче. Дом, где он проживал (№ 49 на 3-й Мещанской, ныне ул. Щепкина) не сохранился. Но не о доме сейчас речь. «Именно Е.И. Якушкину мы обязаны появлением воспоминаний и записок Пущина, Штейнгеля, Басаргина, Оболенского и его отца. Живя на поселении, некоторые декабристы принялись писать воспоминания, но после вторичного ареста Лунина, практически все уничтожили написанное. Евгению Ивановичу стоило больших трудов упросить их снова сесть за перо». Заглядывая вперёд, я хотел бы предложить вновь вернуться к этой благородной идее и к 200-летию со дня восстания декабристов совершить новый подвиг – издать полное собрание сочинений декабристов. На осуществление этого проекта время ещё есть.
Второй момент более материальный. Конечно, Москва – не Сибирь. Но кое в чём сибиряки идут впереди москвичей - на её территории развёрнута целая сеть декабристских музеев. Были такие попытки и в Москве. На 214 стр. Э.Б. Штец рассказывает о Софье Никитичне Муравьевой-Бибиковой, которая стала хранительницей декабристских реликвий, организовав первый музей, посвящённый декабристам. А. Бибикова писала о собранных бабушкой реликвиях декабристов: «В этот старинный и странный дом бабушка вносила столько воспоминаний прошлого, столько духа «не от мира сего», так молчаливо и таинственно, точно скрывая в себе невысказанные истории, стояли огромные шкафы с книгами и тяжелая мебель, что весь дом представлялся мне каким-то храмом, где царил культ какого-то прекрасного и далекого бога, культ воспоминаний. И в самом деле, каждая вещь была с ним связана. Старинное кресло, на котором в Сибири умер прадед Никита Михайлович; рабочий столик в виде жертвенника, старинный, массивный и тяжелый, подарок прадеда жене; всевозможные часы, портреты, миниатюры, изображавшие разных прабабок и кузенов». Но это XIX век, а что же было в XX веке? В Москве на Арбате, 37, сохранился дом, принадлежавший когда-то декабристу В.А. Бобринскому. «В этом здании по решению Моссовета 30.06.1983 г. безрезультатно планировали организовать «Музей декабристов». Сейчас это здание занимает военный суд Московского военного округа» (с. 182). Но музей декабристов в Москве всё-таки открылся, и мне однажды удалось побывать в нём. Размещался он на углу нынешних улиц Старая Басманная и А. Лукьянова, 23/11, в доме когда-то принадлежавшему отцу декабристов Муравьёвых-Апостолов. Однако в связи с предстоящей реконструкцией самого здания, состоящего на государственной охране (снимки его обозначены под номерами 3.1.10, 3.1.11 и 3.1. 12), он был в 1997 году закрыт (с. 93-95). Казалось, это навсегда… Наступил день в начале 2013 года, когда этот музей вновь распахнул свои двери. Но это случилось уже после появления книги.
Теперь переходим к теме о непосредственных памятниках декабристам – местам их кладбищенского упокоения. В советское время это была сложная для научной разработки тема: государственная политика то уничтожала кладбища, то принимала попытки к сохранению отдельных захоронений. На 1991 год считалось, что на московских кладбищах сохранились 23 могилы декабристов, столько же, а точнее 22 могилы, оказались утраченными. Большинство из сохранившихся (почему не все?) с 1960 года находятся на государственной охране. Подходя к освещению данной темы, автор остался почему-то не понятым московским ФГУП «Ритуал» и московскими некрополистами, а потому исследования захоронений провёл самостоятельно. «Таким образом, - отмечает Э.Б. Штец, - предлагается информация о захоронениях членов тайных обществ и их близких, которой располагает автор». И эта информация оказалась весьма интересной. К первому списку он добавил имя члена Союза благоденствия Павла Борисовича Голицына, погребённого на кладбище в Донском монастыре (фото 7.1.11). В разделе «Дополнения» он пишет: «Недавно в Симоновом монастыре из памятников с бывшего монастырского кладбища собрали произвольный некрополь. В результате были обнаружены и установлены надгробия декабриста Николая Александровича Васильчикова и его жены Екатерины Петровны». Таким образом, к первому списку добавляются ещё два имени. Внимательно поработал автор и по второму списку, исключив из него четыре имени: того же Н.А. Васильчикова; о А.И. Сабурове он пишет, что он ещё при жизни убыл в Тамбовскую область; двух имён, членов Союза благоденствия Д.Д. Башуцкого и Н.П. Годеина, он вообще не касается). Вместе с тем, в данный список он внёс ещё 9 имён членов Союза благоденствия, одного непосредственного участника восстания и несколько имён декабристок. Наряду с освещением этих списков Э.Б. Штец уделил достойное внимание сохранившимся и утраченным захоронениям на московских кладбищах ближайших родственников декабристов.
Интересна и глава 8 «Московская губерния». К освещению осколков декабристкой памяти в данном регионе автор подходит через эпиграф: «Крестьяне сожгли до двух тысяч усадеб и распределили между собой жизненные средства… К сожалению, крестьяне уничтожили только пятнадцатую долю общего количества дворянских усадеб, только пятнадцатую часть того, что они должны были уничтожить… крестьяне действовали недостаточно наступательно, и в этом заключается одна из коренных причин поражения революции». Слова эти принадлежали В.И. Ленину и были озвучены им в «Докладе, посвящённом 12-й годовщине революции 1905 года». А суть этой проблемы заключается в том, что декабристы принадлежали к дворянскому сословию, и они сами или их родственники являлись, в том числе, владельцами этих усадеб. В первое десятилетие советской власти в стране с целью сохранения и изучения этого пласта дворянской культуры было создано, а затем в годы политических репрессий разгромлено, Общество изучения русской усадьбы. О нём Э.Б. Штец не упоминает, но его материалы частично использует в своей книге. Листая страницы книги и внимательно присматриваясь к прекрасным авторским фотографиям, проникаешься определённым настроением и острее понимаешь, как зыбко наследие прошлого (и время, и нарочитое разрушение, и равнодушное небрежение). Но оно есть, и сохраняется благодаря усилиям энтузиастов и отдельным потугам государственных органов. Взять хотя бы усадьбу Марьино (ныне г. Бронницы Раменского района), связанную с именами Фонвизиных и Пущиных, здесь сохранился некрополь декабристов, имеется и городской сквер с бюстами декабристов. Или усадьба Суханово (ныне Ленинский район), где когда-то из усыпальницы в обрыв были выброшены останки князей Волконских, родственников декабриста, Теперь здесь имеется небольшой импровизированный погост. Э.Б. Штецом приводятся и иные примеры бережного отношения к памяти декабристов. Но авторское перо и фотоаппарат чаще фиксируют обратное – факты разрушающихся усадеб. Он сам проехал по местам, связанным с пребыванием там декабристов. В с. Надеждино (ныне Дмитровский район) когда-то существовал общественный музей Норовых-Поливановых. «От бывшей заботы государства, - констатирует автор, - остались только две мемориальные доски и приют для бомжей». В Сулино (ныне Наро-Фоминский район), связанном с именем декабриста Н.А. Загорецкого, «старожилы деревни даже не помнят о каком-то господском доме в Сулино». Во время посещения автором Щуколово (ныне Дмитровский район), связанное с именем декабриста А.В. Поджио, часть парка и место бывшего пруда усадьбы распахивал трактор новых владельцев этой земли. Усадьба Волкова (с. Высокое ныне Клинского района), связанная с именами нескольких декабристов, - «это яркий пример того, как в современное время погибают памятники архитектуры XIX века, при том, что данная усадьба внесена в Перечень охраняемых исторических объектов, имеющих государственное значение (Постановление № 495). Летом 2002 года деревянный господский дом сгорел». Усадьба в Солнышково (ныне Чеховский район), где бывал декабрист С.П. Трубецкой, - «пожар в 2005 году полностью уничтожил господский дом, а боковые флигели превратил в руины».
Заслуга Э.Б. Штеца в том, что он даже в простой регистрации сегодняшнего отношения к памяти декабристов, и вообще, к наследию прошлого в широком смысле, заставляет нас острее прочувствовать боль утраченного и гордость за сохранённое. «Автор считает, что декабристы актуальны и сейчас. При всех недостатках декабристских идей и методов, достижения цели, реформаторы XXI века, с его коррумпированным чиновничьим аппаратом, намного проигрывают реформаторам XIX века по чистоте взглядов, бескорыстности, патриотизму и любви к Отчизне».